Текст книги "Улисс (часть 1, 2)"

Автор книги: Джеймс Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

– Царственная вдовица, – говорит Нед, – выше всякого подозрения. Но интересно, не использовал ли он эту библию так же, как я бы на его месте.

– Так же, и даже еще лучше, – Ленехан уверяет. – Ибо потом на той плодородной земле выросло пышное манговое дерево с широкими листьями.

– А кто написал, Гриффит? – спрашивает Джон Уайз.

– Да нет, – отвечает Гражданин. – Там не подписано "Шангана". Стоит только инициал: П.

– Что же, отличный инициал, – говорит Джо.

– Так вот они и действуют, – говорит Гражданин. – Торговля следует за флагом.

– Да, – замечает Дж.Дж., – если они ведут себя не лучше бельгийцев в Конго, хорошенькая там жизнь. Вы не читали этот доклад, кто же его написал...

– Кейсмент, – подсказывает Гражданин. – Он, кстати, ирландец.

– Да-да, он самый, – продолжает Дж.Дж. – Насилуют женщин, девушек, молотят туземцев по животам, видно, чтоб выжать из них весь красный каучук, какой можно.

– Знаю, куда он пошел, – вдруг говорит Ленехан и щелкает пальцами.

– Кто? – спрашиваю.

– Блум, – отвечает он. – Это все липа насчет суда. А он ставил на Рекламу и побежал сейчас загребать сребреники.

– Чего, этот белоглазый кафр? – Гражданин не верит. – Да он в жизни на лошадь не поставит, даже со злости.

– Нет, он туда пошел, – твердит свое Ленехан. – Я тут встретил Бэнтама Лайонса, он как раз на эту лошадку хотел ставить, только из-за меня раздумал и он сказал мне это Блум ему подкинул намек. На что хочешь бьюсь об заклад, он сейчас загребает сто шиллингов на свои пять. Единственный во всем Дублине кто сорвал куш. Поставил на темную лошадку.

– Сам он чертова темная лошадка, – ворчит Джо.

– Пропусти-ка, Джо, – говорю. – Где у нас тут вход на выход?

– Туда вон, – кивает Терри.

Прощай, Ирландия, я еду в Горт. Значит выхожу я на задворки отлить и убей бог (сто шиллингов на пять) пока я там выпускал свой (Реклама-то взяла двадцать к) пока выпускал свой заряд я себе говорю я ж замечал ей-ей что его (две пинты от Джо и у Слэттри одна) его так и тянет куда-то смыться (сто шиллингов это же пять фунтов) а когда они жили в (темная лошадка) Сикун рассказывал как бывало сидят за картами а они представляются будто ребенок болен (ну сила не меньше галлона напрудил) и эта его вислозадая половина сообщает по внутреннему телефону мол _ей лучше_ или там _ей_ (ох!) весь план к тому чтоб он мог смыться в выгодную минуту с выигрышем а еще (как пузырь-то не лопнул) торгует без патента (ох!) Ирландия говорит моя нация (перр! пукпукпук!) нет уж их не переплюнешь этих чертовых (ага последний остаток) иерусалимских (уф!) рогачей.

Одним словом, я возвращаюсь, а они все долдонят, и Джон Уайз рассказывает, это, мол, Блум подал идею шиннфейнерам, чтобы Гриффит в своей газете разоблачал всяческие махинации, подтасовки состава присяжных или там жульничества с налогами, и чтобы по всем странам посылали своих представителей, продвигать торговлю ирландскими товарами. Менять шило на мыло. Тут уж, я скажу вам, густой мрачок, если эта косоглазая рожа еще нам примется устраивать наши дела. Уж дайте нам по-нашему сдохнуть. Боже спаси Ирландию от этого жирного пройдохи и всех подобных ему. Мистер Блум и его шахер-махеры. А до него еще его папаша занимался мошенничеством, старый Мафусаил Блум, бизнесмен с большой дороги, отравился синильной кислотой, но только прежде всю страну завалил своим хламом, брильянтами на пенни пара. Ссуды по почте на удобных условиях. Любые суммы высылаются на основании расписки. Расстояние не ограничивается. Гарантий не требуется. Ни дать ни взять, собачка Ланти Макхейла, что каждому хвостиком виляет.

– Это истинный факт, – говорит Джон Уайз. – И вот вам человек, который про это может все рассказать, Мартин Каннингем.

И точно, подкатывает муниципальный кэб, а в нем Мартин, Джек Пауэр и еще один тип, Крофтер то ли Крофтон, оранжист, получает пенсию от таможенного ведомства и при Блэкберне состоит, где ему платят за то, или, может, Кроуфорд? – что он шляется по всей стране за казенный счет.

Наши путники достигли постоялого двора и спешились на землю со своих скакунов.

– Гей, слуги! – вскричал один из прибывших, чья осанка тотчас изобличала предводителя. – Ленивые прохвосты! Сюда!

И с этими словами он шумно принялся колотить рукояткою меча по открытой оконной решетке.

На сей призыв немедля появился хозяин, на ходу подпоясывая свой плащ.

– Добрый вам вечер, милостивые господа! – проговорил он, угодливо кланяясь.

– Живей пошевеливайся, бездельник! – вскричал ему стучавший в окно. Вели позаботиться о наших конях. А нам подай лучшего, что только найдется в твоей дыре, ибо, клянусь, добрый ужин не повредил бы нашим желудкам.

– Увы, добрые господа! – отвечал ему на это хозяин. – В моем нищем доме и в погребе и в кладовке хоть шаром покати. Право, совсем не знаю, что и предложить вашим милостям.

– Что это ты там мелешь? – вскричал при этих словах второй из прибывших, человек с весьма приятными и живыми чертами лица. – Так-то ты принимаешь королевских гонцов, толстопузый мошенник!

Лицо хозяина изменилось во мгновение ока.

– Прошу вас, смилуйтесь, благородные рыцари! – смиренно взмолился он. Коль скоро вы гонцы нашего короля (да оградит бог Его Величество!), у вас не будет нужды ни в чем. Клянусь, друзьям короля (да благословит бог Его Величество!) не придется поститься в моем доме.

– Так живо принимайся за дело! – воскликнул прежде молчавший путник, в ком вся наружность выдавала любителя хорошо поесть. – Чего там у тебя найдется для нас?

Вновь низко кланяясь, хозяин ему отвечал:

– Не окажете ли вы честь, достойнейшие рыцари, моим паштетам из молодых голубей, бифштексам из оленины, седлу теленка, утке, зажаренной с румяным беконом, кабаньей голове с фисташками, чаше сладкого заварного крема, пудингу с рябиновым соком и кувшину старого рейнского?

– Гром и молния! – вскричал вопрошавший. – Вот это по мне! Фисташки!

– Ага! – рассмеялся путник с приятными чертами лица. – Нечего сказать, нищий дом и пустая кладовка! Он славный шутник, этот негодяй.

Стало быть, входит Мартин и спрашивает, где Блум.

– Где ему быть? – отвечает Ленехан. – Обирает вдов и сирот.

– Правда это или нет, – спрашивает Джон Уайз, – то, что я рассказывал Гражданину про Блума и его связи с Шинн Фейн?

– Да, это правда, – говорит Мартин, – или, по крайней мере, так про него наушничают.

– Это кто же наушничает? – спрашивает Олф.

– Я, – отвечает Джо. – У меня шапка с наушниками.

– Но, в конце концов, – рассуждает Джон Уайз, – почему еврей не может любить свою родину точно так же, как и всякий другой?

– Отчего бы нет? – Дж.Дж. на это ему. – Если только он знает, где его родина.

– Он что, еврей или же он язычник или католик или методист или, черт дери, еще что-то? – Нед спрашивает. – Кто он такой вообще? Я вам не в обиду, Крофтон.

– Мы его не желаем, – говорит Крофтер, оранжист или пресвитерианец.

– Кто такой Джуниус? – говорит Дж.Дж.

– Он – отпавший еврей, – объясняет Мартин, – родом откуда-то из Венгрии, и это именно он придумал все планы насчет венгерской системы. У нас в муниципалитете про это знают.

– А он не родственник дантиста Блума? – спрашивает Джек Пауэр.

– Нет, просто однофамильцы, – Мартин ему. – Его настоящая фамилия Вираг. Фамилия отца его, который отравился. Он получил разрешение сменить фамилию, то есть не он, а еще отец.

– Тоже мне новый мессия для Ирландии! – говорит Гражданин. – Остров мудрецов и святых!

– Что же, они все еще ждут своего искупителя, – говорит Мартин. – В этом смысле и мы как они.

– Верно, – продолжает Дж.Дж., – и про каждого новорожденного мужского пола они думают, что этот, может, и есть мессия. Так что у них, надо полагать, каждый еврей себе места не находит, пока не узнает, кем стал, отцом или матерью.

– Ждет, что ему вот-вот малец, – добавляет Ленехан.

– Мать честная, – вспоминает тут Нед, – видели бы вы Блума перед тем, как у него сын родился, тот, что умер потом. Помню, я его встретил на южном рынке, он там покупал детское писание, а дело-то еще было за полтора месяца до родов.

– En ventre de sa mere [во чреве матери (франц.)], – говорит Дж.Дж.

– И это, по-вашему, мужчина? – Гражданин спрашивает.

– Интересно, он хоть разок сумел вообще задвинуть, – говорит Джо.

– Ну, как-никак, двое детей народилось, – Джек Пауэр на это.

– И кого ж он подозревает? – спрашивает Гражданин.

Ей-ей, в каждой шутке есть доля правды. Ни то ни се, сущий гермафродит, вот он кто. Сикун говорит в этом своем отеле он что ни месяц регулярно в постель головные боли как есть тебе баба с женским делом. Да знаете, что я скажу, если на то пошло? Одна бы польза была, если б ухватить вот такого вот недоноска за шкирку, да и шарахнуть в море к едрене Фанни. Оправданная мера самозащиты. А что, скажете, это по-человечески, огрести даровых пять фунтов и смыться, не поставивши людям хоть по единой пинте. Эх, господи благослови! Да тут не будет и блоху утопить.

– Вспомним про милосердие к ближним, – Мартин советует. – Но только где же он сам? Нам некогда дожидаться.

– Волк в овечьей шкуре, вот он кто есть, – говорит Гражданин. – Вираг из Венгрии! Агасфер, я бы его назвал! Проклятый богом.

– А у вас найдется минутка для краткого возлияния, Мартин? – Нед спрашивает.

– Если только одну, – отвечает тот. – Мы спешим уже. Порцию Джей-джей-си.

– А вы, Джек? Крофтон? Значит, три половинки, Терри.

– Святому Патрику надо бы снова высадиться в Балликинларе и взяться за наше обращение, – Гражданин заявляет, – после того как мы позволили вот таким запаскудить нашу страну.

– Ну, будем, – говорит Мартин и тянется, поторапливаясь, за своей кружкой. – Всем тут присутствующим да окажет бог свою милость.

– Аминь, – заключает Гражданин.

– Окажет-окажет, не сомневайтесь, – это Джо.

И под звуки освященного колокольчика во главе с несущим распятие, за коим следовали псаломщики, кадилоносцы, ковчеженосцы, чтецы, привратники, дьяконы и иподьяконы, продвигалась священная процессия митрофорных аббатов, приоров, настоятелей, монахов и братии нищенствующих орденов: монахи Венедикта Нурсийского, картузианцы и камальдулы, цистерцианцы и оливетанцы, ораторианцы и валломброзанцы, братья августинцы, бригиттинцы, премонстранцы, сервиты, тринитарии и дети св.Петра Ноланского; и шли также с горы Кармел дочери и сыны пророка Илии, ведомые Альбертом епископом и Терезой Авильской, обутые, равно как и босые; и братья бурые и серые, сыны бедняка Франциска, капуцины, кордельеры, минимы и обсерванты и дочери Клары; и сыны Доминика, братья-проповедники, и сыны Винсента; и монахи св.Волстана; и Игнатия чада; и сообщество Христианских братьев, ведомых преподобным Эдмундом Игнатием Райсом. За ними же шествовали все святые и мученики, девы и исповедники: св.Кирик и св.Исидор Землепашец и св.Иаков, брат Господень, и св.Фока Синопский и св.Юлиан Странноприимец и св.Феликс Канталийский и св.Симеон Столпник и св.Стефан Первомученик и св.Иоанн Божий и св.Ферреол и св.Лигард и св.Феодот и св.Вульмар и св.Ричард и св.Винсент де Поль и св.Мартин из Тоди и св.Мартин Турский и св.Альфред и св.Иосиф и св.Дионисий и св.Корнилий и св.Леопольд и св.Бернард и св.Терентий и св.Эдуард и св.Оун Каникулус [собачонок (лат.)] и св.Аноним и св.Эпоним и св.Псевдоним и св.Омоним и св.Пароним и св.Синоним и св.Лаврентий О'Тул и св.Иаков Динглский и Компостельский и св.Колумциллий и св.Колумба и св.Целестин и св.Колман и св.Кевин и св.Брендан и св.Фригидиан и св.Сенан и св.Фахтна и св.Колумбан и св.Гэлл и св.Ферси и св.Финтан и св.Фиакр и св.Иоанн Непомук и св.Фома Аквинский и св.Ив Бретонский и св.Мичен и св.Герман-Иосиф и три святых покровителя отроков, св.Алоизий Гонзага и св.Станислав Костка и св.Иоанн Берхманс, и святые Гервасий, Сервасий и Бонифаций, и св.Брайд и св.Киран и св.Каниций Килкеннийский и св.Иарлат Туамский и св.Финбар и св.Паппин Баллимунский и брат Алоизий Миротворец и брат Людовик Ратоборец и свв. Роза Лимская и Роза Витербская и св.Марта Вифанийская и св.Мария Египетская и св.Лукия и св.Бригитта и св.Аттракта и св.Димпна и св.Ита и св.Мэрион Гибралтарская и блаженная сестра Тереза Младенца Иисуса и св.Варвара и св.Схоластика и св.Урсула с одиннадцатью тысячами дев. И шествовали все они, осененные нимбами, венцами и славами, неся пальмовые ветви, арфы, мечи и венки из оливы, в ризах, на коих вытканы были священные символы их служения, чернильницы, стрелы, хлебы, кувшины, оковы, топоры, древа, мосты, младенцы в купели, раковины, сумы, ножницы, ключи, драконы, лилии, картечь, бороды, боровы, светильники, кузнечные мехи, пчелиные ульи, суповые ложки, звезды, змеи, наковальни, баночки с вазелином, колокольчики, костыли, хирургические щипцы, оленьи рога, резиновые сапоги, ястребы, жернова, глаза на блюде, восковые свечи, кропила, единороги. И покуда свершали они свой путь мимо колонны Нельсона, и по Генри-стрит, Мэри-стрит, Кейпл-стрит, Малой Бритн-стрит, распевая входной антифон на Epiphania Domini [Богоявление (лат.)], что начинается с Surge, illummare [восстань, светись (лат.)], и затем наисладчайший антифон степенный, Omnes гласящий de Saba venient [все... из Савы придут (лат.)], творили они многоразличные чудеса, изгоняя бесов, воскрешая усопших, совершая умножение рыб, исцеляя расслабленных и слепых, обнаруживая всякого рода утерянные предметы, толкуя, а равно исполняя Писание, благословляя и пророчествуя. И заключал шествие под златотканым пологом преподобный отец О'Флинн, ему же сопутствовали Малахия и Патрик. А когда святые отцы достигли назначенного места, дома Бернарда Кирнана и Кь, с огр. отв., Малая Бритн-стрит, 8, 9 и 10, оптовая торговля бакалейным товаром, винами и коньяками, с патентом на продажу пива, вина и крепких напитков распивочно, священник благословил дом и окадил окна его и переплеты окон и своды и перемычки сводов и выступы и капители и фронтоны и карнизы и зубчатые арки и шпили и куполы и окропил сочленения оных святою водой и вознес молитву, дабы Господь благословил дом сей, как благословил он дом Авраама, Исаака и Иакова, и ниспослал бы ангелов света Своего, дабы обитали в нем. И, вошед, благословил яства и пития, и весь сонм блаженных вторил его молитвам.

– Adiutorium nostrum in nomine Domini [помощь наша в имени Господа (лат.)].

– Que fecit coelum et terram [сотворившего небо и землю (лат.)].

– Dominus vobiscum [Господь с вами (лат.)].

– Et cum spiritu tuo [и со духом твоим (лат.)].

И возложил он руки на блаженных и возблагодарил и молился, и все они с ним так молились:

– Deus, cuius verbo sanctificantur omnia, benedictionem tuam effunde super creaturas istas; et praesta ut quisquis eis secundum legem et voluntatem Tuam cum gratiarum actione usus ruerit per invocationem sanctissimi nominis Tui corporis sanitatem et animae tutelam Te auctore percipiat per Christum Dominum nostrum [Боже, чьим словом освящается все, ниспошли благословение Твое на сие сотворенное Тобою. Даруй, дабы всякий, кто, возблагодарив Тебя, употребит его согласно закону Твоему и воле Твоей, призыванием святого Твоего имени сподобился бы с Твоею помощью телесного здравия и наставления души, через Христа Господа нашего (лат.)].

– Мы все такого же мнения, – говорит Джек.

– Долгих вам лет, Лэмберт, – говорит этот Крофтон или Кроуфорд.

– Не против, – отвечает Нед, поднимая стаканчик виски. – Пилось бы да елось.

Я поглядываю по сторонам, не придет ли кому-нибудь счастливая мысль, и тут, проклятье, опять он является, с таким видом, как будто спешил со всех ног.

– А я, – говорит, – только что был в суде, вас искал. Надеюсь, я не...

– Нет-нет, – отвечает Мартин. – Мы готовы.

В суде, говоришь, а ну в глаза посмотри, небось, от золота все карманы отвисли. Крохобор хренов, недоделок. Хоть по одной-то поставил бы. Куда, черта с два тебе! Вот они вам, жиды! Один профит знают. Нюх, как у крысы в нужнике. Сто на пять.

– Никому не рассказывай, – говорит Гражданин.

– Прошу прощения? – Блум ему.

– Пойдемте, пойдемте, – торопит Мартин, видя, что пахнет жареным. Пора двигаться.

– Никому не рассказывай. – Гражданин повторяет и аж рычит от полноты чувства. – Держи в секрете.

Псина тут просыпается и тоже издает рык.

– Ну, мы пошли, пока, – Мартин говорит.

И поживей их выталкивает наружу, Джека Пауэра и Крофтона или как бишь его, и этого между ними посередке, а тот все прикидывается, будто ему невдомек, из-за чего сыр-бор, и все они залезают в свой хренов кэб.

– Пошел, – говорит Мартин кучеру.

Гривой своей тряхнул дельфин белоснежный, и кормчий, встав на золоченой корме, направил вздувшийся парус по ветру. Стремительно полетела ладья на всех парусах, уставив спинакер по штирборту. Прекрасные нимфы всплывали во множестве по бакборту и по штирборту и, приближаясь к благородной ладье, смыкали с нею сияющие очертанья, как делает хитроумный мастер-колесник, прилаживая вокруг оси колеса равноотстоящие лучи, братья один другому, и огибая их ободом, и быстроту сообщая стопам мужей, спешат ли они на грозную сечу или состязаются ради улыбки прекрасных дам. И так, приплывая, располагались они, нимфы благосклонные, бессмертные сестры. И смеялись, резвясь в клубах белопенных, и резво взрезала волны ладья.

Но тут, не успел я приземлить кружку на стол, как вижу, Гражданин подымается и прет, шатаясь, к дверям, сопя, раздувшись как от водянки, и изрыгает на того по-ирландски проклятие Кромвеля и большую анафему и все трехэтажные приветствия, плюется кругом как бешеный, а малыш Олф и Джо на нем повисли пиявками, пробуют удержать.

– Пустите меня, – ревет.

И я не я буду, он-таки дополз до дверей, они его с боков держат, а он вдруг как заорет во всю глотку:

– Тройное ура Израилю!

Arrah, сидел бы уж на парламентской стороне жопы, не делал из себя посмешище всему городу. Ей-ей, всегда найдется кретин, который из-за куриного дерьма готов лезть в пузырь. Загадят тебе всю лавочку, пива пить не захочешь.

А там у дверей уж все оборванцы и потаскухи с целого Дублина, Мартин дергает кучера, погоняй, Гражданин все орет, Джо с Олфом унимают его, а тот уже из кэба опять понес свою лекцию про евреев, зеваки его подзуживают, толкай речугу, Джек Пауэр тянет за рукав, чтобы язык придержал, один из ротозеев, кривой, на глазу повязка, горланит "Если б вдруг на луну влез жид", а какая-то шлюха вопит:

– Эй, кавалер! У тебя ширинка расстегнута! Кавалер!

А тот вещает из кэба:

– Мендельсон был евреем и Карл Маркс и Меркаданте и Спиноза. Спаситель был еврей и отец его был еврей. Ваш же Бог.

– У него не было отца, – Мартин говорит. – Все, хватит, поехали.

– Чей Бог? – Гражданин спрашивает.

– Ну так дядюшка его был еврей, – тот свое. – Ваш Бог был еврей. Христос был еврей, как я.

Гражданин при этих словах заныривает обратно в бар.

– Клянусь Богом, – рычит, – я этому жидку вышибу мозги за то, что треплет святое имя. Клянусь Богом, я ему устрою распятие. Где там была эта жестянка из-под печенья.

– Стой! Стой! – кричит Джо.

Широкое, представительное общество, где были тысячи друзей и знакомых из Дублина и окрестностей, собралось, чтобы проститься с Надьяшагошем урамом Липоти Вирагом [ваше высочество милостивый государь Леопольд Цветок (венг.)], бывшим сотрудником гг. Александр Том и Кь, печатников Его Величества, по случаю отъезда его в дальний край, в Сажарминчборьюгуляш Дугулаш [Стотридцатьтелятпастух-Остановка (венг.)] (Долина Журчащих Вод). Прощальная церемония, проходившая с большим оживлением, была отмечена теплотой и сердечностью. Свиток древнего ирландского пергамента, украшенный миниатюрами работы ирландских мастеров, был преподнесен именитому феноменологу от лица значительной части собравшихся, купно также и с другим даром, серебряным ларцом, искусные украшения которого, выполненные в стиле древних кельтских орнаментов, делают высшую честь создателям этого шедевра, гг. Джекоб agus [сделанный (лат.)] Джекоб. Отъезжавшего гостя приветствовали дружной овацией, и многие из собравшихся не могли сдержать слез, когда оркестр из наших лучших волынщиков заиграл знакомое и родное "Вернись в Эрин", за исполнением чего сразу последовал Ракоци-марш. Костры, а также бочки с дегтем были зажжены в честь события повсюду вдоль линии побережья всех четырех морей, на вершинах холма Хоут, горы Трирок и горы Шугарлоф, на мысу Брэй-Хед, на горах Морн, Галти и Оке, на пиках Донегола и Сперрина, на горах Нэгл и Богра, на холмах Коннемары, на горах Макгилликадди-Рикс, на горах Оти, горе Берна и горе Блум. Под приветственные клики, сотрясшие, казалось, сам свод небес и вызвавшие ответный хор возгласов со стороны многочисленных единомышленников, усеявших отдаленные холмы Кембрии и Каледонии, исполинский прогулочный корабль медленно отошел от пристани, и вслед ему полетели дары флоры, прощальные подношения представительниц прекрасного пола, собравшихся на берегу в большом числе. Меж тем как судно двигалось по реке в сопровождении целой флотилии барж, ему салютовали, приспустив флаги, Портовое управление и Таможня, примеру которых вскоре последовала электростанция на Голубятне. Visszontlatasra, kedves baraton! Visszontlatasra! [До свиданья, дорогой друг! До свиданья! (венг.)] Он уехал, похитив наши сердца.

Ей-ей, его сам черт не остановил бы, пока он не заграбастал эту треклятую жестянку и с ней обратно, малыш Олф виснет сзади на нем, он орет как свинья резаная, спектакль почище чем в Королевском театре.

– А ну, где он, сейчас прикончу!

Нед и Дж.Дж. покатываются от хохота.

– Потеха, – говорю. – Дайте-ка я поспею хоть к занавесу.

Но тут, на счастье, кучер развернул, наконец, свою колымагу и давай нахлестывать.

– Эй-эй, Гражданин, – говорит Джо, – постой.

Куда там, он руку уже заносит, и со всего размаху – шарах! Спасибо, что ему солнце било в глаза, а то бы наповал уложил. Засветил так примерно до графства Лонгфорд. Кобыла со страху рванула, паршивый кабысдох кинулся за кэбом как бешеный, народ кругом хохочет, вопит, а треклятая жестянка прыгает с грохотом по мостовой.

Катастрофа была мгновенной и ужасающей по своим последствиям. Обсерватория в Дансинке зарегистрировала общим счетом одиннадцать толчков, каждый из них силой в пять баллов по шкале Меркалли, и сейсмических потрясений подобной силы не было отмечено на нашем острове с 1534 года, даты восстания Шелкового Томаса. По всей видимости, эпицентр находился в той части столицы, которая охватывает квартал Инн-куэй и приход св.Мичена, занимая площадь сорок один акр, два руда и один квадратный перч. Роскошные резиденции, расположенные в окрестности Дворца Правосудия, все были разрушены, а сам благородный чертог, где в момент катастрофы происходили важные юридические дебаты, превратился буквально в груду развалин, под коими, как можно опасаться, все находившиеся в здании оказались погребены заживо. Как явствует из свидетельств очевидцев, сейсмические волны сопровождались также сильнейшими атмосферными возмущениями, носившими характер циклона. Головной убор, принадлежавший, как было позднее установлено, достопочтенному секретарю королевского и мирового суда мистеру Джорджу Фотреллу, а также шелковый зонтик с золотой рукоятью, на которой нанесены были инициалы, герб и номер дома высокоученого и глубокоуважаемого сэра Фредерика Фолкинера, главного судьи Дублина и председателя квартальных сессий, были обнаружены поисковыми партиями в отдаленных пунктах нашего острова, а именно: первый из названных предметов – на третьей базальтовой колонне Проспекта Гигантов, второй же погребенным на глубине одного фута и трех дюймов на прибрежной песчаной полосе бухты Хоулопен, у древних скал мыса Кинсейл. По свидетельствам других очевидцев, одновременно можно было наблюдать, как неизвестное тело необычайно крупных размеров, раскаленное добела, с невероятною скоростью пронеслось в атмосфере, описав сложную траекторию, пролегавшую в направлении запад-юго-запад. Выражения соболезнования и сочувствия поступали ежечасно со всех концов мира, и его святейшество папа милостиво и благосклонно повелел, дабы во всех кафедральных соборах всех епархий, находящихся в юрисдикции Святого Престола, была бы единовременно совершена служителями особая missa pro defunctis [заупокойная месса (лат.)] в поминовение душ верных сынов церкви, ушедших от нас столь неожиданным образом. Спасательные работы, расчистка руин, удаление человеческих останков и проч. доверены фирме Майкл Мид и Сын, Большая Брансвик-стрит, 159, и фирме Т. и К.Мартин, Норс-Уолл, 77, 78, 79 и 80, в помощь которым отряжены солдаты и офицеры полка легких пехотинцев герцога Корнуоллского под общим командованием Его королевского высочества, контр-адмирала высокочтимого сэра Геркулеса Ганнибала Хабеаса Корпуса Андерсона, К.О.П., К.О.С.П., Р.О.X., Т.С., К.О.Б., Ч.П., М.С., Б.М., К.О.З.Б.С., П.Е.Д., М.Л.О., М.Б.И.Ж., Б.П., Д.М.П.Б.О., П.Д.К.Т.Д., П.Д.К.И.У., П.Д.К.К.И.В. и П.Д.К.К.И.X. [Кавалер Ордена Подвязки, Кавалер Ордена Св.Патрика, Рыцарь Ордена Храмовников, Тайный Советник, Кавалер Ордена Бани, Член Парламента, Мировой Судья, Бакалавр Медицины, Кавалер Ордена за Безупречную Службу, Педераст, Мастер Лисьей Охоты, Ментор Братства Ирландских Журналистов (или Моя Благородная Ирландская Жопа), Бакалавр Права, Доктор Музыки, Попечитель Благотворительного Общества, Почетный Доктор Колледжа Тринити, Дублин, Почетный Доктор Королевского Ирландского Университета, Почетный Доктор Королевского Колледжа Ирландских Врачей и Почетный Доктор Королевского Колледжа Ирландских Хирургов].

Такого вы отродясь не видали и не увидите. Ей-ей, если бы этот лотерейный билет выпал ему по кумполу, уж он бы запомнил золотой кубок, по гроб жизни запомнил, но только, убей бог, Гражданина упекли бы тогда за оскорбление действием, а Джо – за соучастие и подстрекательство. Кучер спас ему жизнь тем, что понесся вскачь, это истинный факт, как то, что Моисея Бог сотворил. Скажете, нет? Убей бог, спас. И вдогонку, как из ушата, густая ругань.

– Угробил я его или как? – спрашивает.

И как заорет своему вшивому псу:

– Ату его, ату, Гарри! Ату, милок!

И что напоследок видим, это кэб заворачивает за угол, он там со своей овечьей башкой все разглагольствует да машет руками, а сукин сын несется вдогонку во всю прыть, уши назад, готов разодрать его на кусочки. Сто на пять! Но тут уж он заплатил за свое сполна, могу побожиться.

И се, низошло сияние велие на них, и узрели они колесницу, и Он стоял в той колеснице и возносился на небо. И узрели они Его в колеснице, облаченного в сияние славы, одежды же его как солнце, прекрасного как луна и грозного, и в трепете не дерзали поднять глаза на него. И се, глас с небес, глаголющий: _Илия! Илия!_ И Он отвечал воплем велиим: _Авва! Адонаи!_ И узрели они Его, даже и самого Его, бен Блума Илию, посреди сонмов ангельских, возносящегося к сиянию славы под углом сорок пять градусов над пивной Доноху на Малой Грин-стрит, как ком навоза с лопаты.

13

Летний вечер уж начинал окутывать мир своей таинственной поволокой. Солнце клонилось к западу, и последние лучи, увы, столь быстротечного дня нежно медлили на прощанье, лаская гладь моря и песчаного пляжа, и гордый выступ старого Хоута, верно и вечно стерегущего воды залива, и скалы вдоль берега Сэндимаунта, затянутые морской тиной, и, наконец, что всего важней, скромную церковку, откуда в вечерней тишине плыли звуки молитв, обращенных к той, которая чистым своим сиянием как вечный маяк светит людским сердцам, носимым по житейскому морю, – к Марии, Звезде Морей.

Три девушки, три подруги, сидели на прибрежных скалах, наслаждаясь чудесным вечером и морским ветерком, несущим приятную, еще не холодящую свежесть. Уж сколько раз забирались они сюда, в свое излюбленное местечко, чтобы уютно потолковать под плеск искрящихся волн и обсудить разные девичьи дела, – Сисси Кэффри и Эди Бордмен с младенцем в колясочке, а также Томми и Джеки Кэффри, два кудрявых мальчугана в матросках и матросских шапочках, на которых было написано одно и то же название: КЕВ [Корабль Его Величества] "Беллайл". Ибо Томми и Джеки Кэффри были близнецы, каких-нибудь четырех лет от роду, большие шалуны и озорники, но при всем том очень милые и забавные мальчуганы с живыми веселыми мордашками. Они возились в песке со своими лопатками и ведерками, строили башни, как все детишки, играли в большой разноцветный мячик, и счастью их не было границ. Эди Бордмен меж тем укачивала в колясочке пухлощекого малыша, и юный джентльмен блаженно посапывал. Ему было всего одиннадцать месяцев и девять дней, совсем еще ползунок, но он уже понемножку лепетал первые подобия слов. Сисси Кэффри наклонилась над ним, чтобы пощекотать складочки на его пухленьком животике и крохотную ямочку на подбородке.

– А ну-ка, детка, – улыбнулась она ему, – скажи громко-громко: дайте мне водички.

И он лепетал за ней:

– Ати ати диди.

Сисси Кэффри нежно потормошила малютку, потому что она обожала детишек, терпеливее всех возилась с захворавшими крошками, и ни за что на свете нельзя было заставить Томми Кэффри принять касторку, если кто-то вместо Сисси попробует его взять за носик и посулить ему лакомую горбушку черного хлеба с патокой. Эта девушка так умела уговаривать! Но, можно ручаться, малютка Бордмен и вправду был очень мил, сущий херувимчик в слюнявчике. А Сисси Кэффри была вовсе не из породы спесивых красоток вроде Флоры Макфлимси. Получив от природы в дар золотое сердце, большие цыганские глаза с вечной смешинкой в них и губки, подобные спелым вишням, она неудержимо привлекала к себе. И Эди Бордмен вместе с нею смеялась лепету своего крошечного братишки.

Но тут юный Томми и юный Джеки устроили между собой легкую перепалку. Мальчишки – всегда мальчишки, и наши близнецы нисколько не были исключением из этого бесспорного правила. Яблоком раздора явилась песочная крепость, которую выстроил юный Джеки, а юный Томми, полагая, что лучшее враг хорошего, стремился внести в нее архитектурные усовершенствования в виде большого входа, такого, как в башне Мартелло. Томми был упорен, однако и Джеки был волевой натурой, и, верный старому изречению, что для каждого маленького ирландца его дом – его крепость, он ринулся на презренного соперника с таким пылом, что незадачливый узурпатор был вмиг повержен, а с ним – как то ни печально! – и сам предмет спора, крепость. Нужно ли говорить, что вопли побежденного Томми достигли бдительного слуха подруг.

– Томми, ну-ка поди сюда! – строго окликнула его сестра. Скорей-скорей! А ты, Джеки, как не стыдно, зачем ты его повалил на грязный песок, бедняжку. Вот погоди, я тебе всыплю за это.