Текст книги "Таинственный замок"

Автор книги: Джеймс Кейбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Похоже, дорогой, ты утратил свой безупречный вкус…

На мгновение сладкие голоса превратились в подобие птичьего хора четырехкратной распевки: они ужасали герцога знакомыми мелодиями, возмущением и печалью – такие родные и близкие. Вдруг все изменилось. Все, что видел теперь Флориан в бледно-голубом сиянии – четырех женщин, снедаемых презренным желанием перемыть косточки Мелиор и объяснить ему, как он ошибся. Но воскрешающая магия кольца Хоприга была на исходе: губы призраков еще шевелились, но не издавали ни малейшего звука. Прекрасные тела утрачивали цвета и гибкость. Флориану впервые показалось душераздирающим зрелище очаровательных женских фигур, застывших в камне возле своего последнего земного пристанища.

Вскоре странное пульсирующее сияние рассеялось: Флориан остался один в темной часовне. Стороннему наблюдателю этот мрак показался бы предвестником ужасной судьбы герцога. Но де Пайзен отлично знал, к кому обратиться за помощью в борьбе со всеми святыми.

Глава 23
Коллин, или роковое наследство

Выйдя из часовни, Флориан направился в потайную комнату, куда никто кроме него не смел заходить. Понимая нависшую над ним опасность, герцог решил прибегнуть к помощи сил, столь же могущественных, как силы Хоприга. Де Пайзен захватил с собой вино и вафли. Герцог откинул крышку плетеной ивовой корзинки, внутри которой находился глиняный горшок. В горшке на черно-белой шерстяной подстилке лежало маленькое, очень гладкошерстное создание тускло-коричневого окраса. Существо имело облик кошки. Взяв небольшой острый нож с зеленой рукояткой, Флориан уколол им свой безымянный палец и дождался появление капель крови. Тотчас же Коллин открыла свои желтые глазки и принялась изящно слизывать кровь, старясь не пропустить ни капельки. Затем герцог угостил ее вином и вафлями.

Дождавшись, пока существо насытится, Флориан задал вопрос:

– Куда посох перенесет Мелиор?

Тоненький голосок Коллин ответил:

– В хижину, что стоит на границе Амнерана и Верхнего Морвена. Хижина – магический сторожевой пост. Ближе к убежищу Святого Хоприга волшебный посох демона утрачивает свою магическую силу.

– Где находится хижина отшельника?

– В Верхнем Морвене, на самом высоком холме, между терновником дубом и ясенем.

– Чем мой небесный покровитель занимается там?

– Хозяин, я тоже стараюсь держаться подальше от всех этих святых. Но ходят слухи, что Хоприг безрассудно распоряжается своими привилегиями святого; наверху не одобряют его поведение; и я знаю, что ангелы, в частности, жалуются на него за слишком частое обращение к их помощи.

– Да, хорошего мало. И уж конечно, еще не было прецедента, чтобы супруга де Пайзена общалась с людьми, досаждающими ангелам, – протянул Флориан в раздумье.

Коллин зевнула: некоторое время она смотрела на Флориана взглядом, которым обычные кошки наблюдают за мышиной норой.

– Хозяин, я бы не стала так беспокоиться из-за вашей последней жены. С чего вдруг вы так стремитесь иметь эту женщину?

– О, я вовсе не хочу удержать ее. Слово джентльмена, нет! Но я обязан сдержать обещание.

Тоненький голосок продолжал:

– Хозяин, вы вступили в очень опасную игру. Мелиор сейчас находится под покровительством Хоприга, а силы святого не из тех, которые можно не принимать во внимание.

– Ты абсолютно права, но я не могу разорвать сделку с месье Жанико. Я лишился главной опоры, делавшей жизнь гладкой и безоблачной – религии и веры. Мечты, с детства завладевшие моим сердцем, воплотились в реалии, достойные лишь презрения. Сейчас я вижу то, о чем мечтал и чем восхищался в истинном свете, без прикрас, и представшее глазам зрелище повергает меня в уныние. Прошлое стало ненавистным, ибо ради одного желания я лишил себя тысячи человеческим радостей. А о том, что ждет меня впереди, чем меньше будет сказано, тем лучше. Все разрушено, Коллин: но де Пайзен остается де Пайзеном.

Кошка невинно поинтересовалась:

– Интересно, значит ли это чего-нибудь теперь?

– Да, Коллин. Это значит, что я сохраню незапятнанной свою честность, сохраню хотя бы честь, когда все остальное идет ко дну. Надо следовать логике. Мое непритязательное следование религиозным догматам и моя вечная любовь, однажды поправшая законы времени и, по существу, весь кодекс идеалов, благодаря которому я так беззаботно прожил тридцать шесть лет, – все это оказалось основано на заблуждениях и половинчатом знании. Хотя, полагаю, король Вильгельм действительно бы мудрым. Я последую его примеру и сохраню свое достоинство, не позволив даже судьбе и воле случая вывести меня из душевного равновесия своими капризами. Я продолжу делать то, что ожидалось от меня вчера. Кодекс, по которому я жил раньше, вполне устраивает меня и теперь. Точнее, я предан ему душой. Поэтому я продолжу следовать своему кодексу, пока живу, – ответил Флориан.

– Хотя, если ваш романтический кодекс зиждется на пустоте…

– Даже если я сочинил его без опоры хотя бы на один реальный факт, тем больше причин гордиться и заботиться о том, что принадлежит только мне. Мои мечты погубили меня? Но это не повод, чтобы отказываться от них. Коллин, ведь я заблуждался лишь в том, что надеялся создать мир, более прекрасный, чем тот, который создан по воле небес.

– Разве и это значит что-нибудь теперь?

– Несчастная! Это означает, по меньшей мере, крах для меня, ведь одна из статей кодекса гласит: «Джентльмен никогда и ни при каких условиях не может нарушить данного слова». В целом я считаю абстрактные вопросы о добре и зле чересчур сложными для себя и тоже основанными на заблуждениях и половинчатом знании. Больше я ими не интересуюсь. Пусть добро и зло ведут свои призрачные сражения, но без моего участия.

– Бросание карт в ярости никому не приносило пользы, хозяин.

– Разве я разъярен? Разве мои слова отдают горечью? На протяжении тридцати шести лет я принимал сторону добра и являлся самым ревностным христианином. И для чего? Чтобы в итоге узнать, что ни одно мое прегрешение не списано со счета. Поверь мне, Коллин, довольно досадно годами давать весьма щедрые кредиты церкви и обнаружить потом, что у тебя больше долгов, чем прибыли.

Маленькая хищная бестия настороженно ожидала чего-то: ее немигающие раскосые глаза ни на мгновенье не отрывались от Флориана.

– Сколь многим из вас, хозяин, мне довелось служить! Вашему отцу, и вашему деду, и всем тем, кто жил здесь до них. В конце концов – лишь мудрый Ги де Пайзен избежал этой участи, избрав для себя нечто гораздо более ужасное – все вы так ни к чему и не пришли.

– Ах, Коллин, если на счету жизни де Пайзенов пусто – хотя такое утверждение беспрецедентно – то позволь заметить, что тем больше у меня оснований придать последним дням своего бытия ту форму, которая мне нравится.

Поразмыслив несколько мгновений, Флориан пожал плечами. Чертовски скучно слушать самого себя. Будучи в нескольких шагах от того, чтобы обратиться к Коллин за помощью, герцог, проявляя осторожность в словах, пытался убедить себя, что де Пайзен должен победить или погибнуть, не прося ничьей помощи. Самым неприятным казалось то, что все, что он говорил с такой вдумчивостью, являлось горькой правдой.

Герцог продолжил довольно печальным голосом:

– Долгие годы ты находилась здесь, в моем распоряжении, всегда готовая служить мне по первому зову. Я же, в отличие от своих предков, никогда ни о чем не просил тебя. Все, чего хотел, я получил, не прося ничьей помощи – равно божественной и дьявольской. Конечно, я оказывал небесам соответствующие знаки внимания, так же как старался заботиться о тебе и приносил прекрасное вино и вафли. Вполне логично поддерживать дружеские отношения с обеими сторонами. В общем, когда я испытывал необходимость в чем бы то ни было, я сам добывал это для себя. Даже святость и красоту, даже Мелиор и Хоприга. Возможно, именно за мою самодостаточность я и наказан в мире, где люди привыкли жить словно стадо из-за своего недоверия к будущему и друг другу. Я не жалуюсь; и я остаюсь самодостаточным.

– Но с моей помощью, хозяин, у тебя ни в чем не будет нужды.

Как раз об этом Флориан и размышлял по пути к Коллин. Но, слушая коварнейшего из советников, герцог изменил решение. Теперь он абсолютно уверен; надо следовать логике.

– Мое прелестное создание! Но я не прошу твоей помощи. Напротив, я пришел объявить тебе, что отныне ты совершенно свободна от своего долгого рабства в доме моих предков. Да, ты свободна, и не можешь иметь никаких претензий ко мне, единственному из де Пайзенов, не воспользовавшемуся твоими услугами. Теперь, когда я отвергаю добрые силы, логика требует отказаться и от помощи злых. Я де Пайзен, и я осмеливаюсь заглянуть в свою душу, где не нахожу более восхищения небесами или их соперниками. Быть может, я обречен: говорю так с сомнением, ибо никогда не сталкивался с подобным условием. Однако, на мой взгляд, боги и демоны – несчастные создания по сравнению с людьми. Они живут, обладая знанием. Человек же руководствуется велениями сердца, не имея знания или уверенности в чем-либо, и при этом не сходит с ума. Интересно, смог бы хоть один бог выдержать испытание, которому подвергаются смертные?

Слушая Флориана, Коллин довольно мурлыкала.

– Хозяин, ты избежишь испытания, ибо получишь неограниченное знание. О, какие секреты я открою тебе и какое могущество дам, мой гордый маленький хозяин, за вполне умеренную цену.

– Нет, Коллин: я не сомневаюсь, что обладать могуществом, которое ты предлагаешь, очень приятно, что постигать твое знание – сплошное удовольствие, но с меня хватит сделок.

– Я открою тебе заклинание тьмы, то единственное слово, которое смерть говорит жизни и на которое никто не отвечает. Я наделю тебя могуществом распятого змея, и скажу заклинание, заставляющее солнце и луну купаться в серебре и исполнять твои желания. В этом заклинании скрыто богатство, с помощью которого можно приобрести королевства. И я дам тебе, который так долго улыбался, возможность смеяться. Я сделаю больше, мой гордый маленький хозяин: я дам тебе смелость плакать…

Но Флориан ответил:

– Ты не в силах дать мне что-либо, способное сравниться с тем, что я имел и потерял: мои мечты о красоте и святости. Я лелеял прекраснейшие мечты на земле. Мне удалось осуществить их так, как никто до меня не мог: я превратил их в жизнь, привнес в собственное бытие полностью. Нет, ты не способна дать мне больше, чем я имел и потерял. И ты свободна. За все годы службы я попросил у тебя – так долго являвшейся опорой и разрушительницей рода де Пайзенов – лишь подсказать мне кратчайший путь к хижине моего небесного покровителя.

– От святого ты получишь лишь суровую отповедь, от меня – долгие годы счастья и мудрость, хозяин, абсолютную мудрость и никаких бесконечных сомнений о чем бы то ни было.

Внезапно Флориан заметил, что лежащее перед ним крошечное коричневое существо отвратительно. Так же внезапно пришло к нему ощущение безумной усталости от всего, что есть и что будет. Но герцог лишь промолвил:

– Нет, Коллин, я отклоняю твою дьявольскую помощь; и я освобождаю тебя, освобождаю без ненависти к добру и злу. Предпочитаю быть обязанным только самому себе. Вот почему я без всякой защиты отправлюсь в новое таинственное место в поисках своей воплотившейся мечты. Я отправляюсь в таинственное место святости отнюдь не со святыми намерениями.

– Ты приближаешься к смерти и полному краху, мой гордый маленький хозяин, тогда как в моих силах и сейчас еще спасти тебя. Никто другой не протянет руку помощи тому, кто собирается выступить против небесного воинства.

Да, да! Прискорбно конечно, что я вынужден создать плохой прецедент. Однако такова уж моя печальная судьба – быть одновременно джентльменом и поэтом, поэтом, который, уверяю тебя, никогда не писал стихов. По крайней мере, за них меня не будут порицать. Для джентльмена крах предпочтительнее бесчестия, а для женатого поэта существует кое-что хуже смерти, Коллин.

Глава 24
Мари-Клер

Флориан покинул Бельгард на рассвете. Герцог отправился в путешествие не в любимом зеленом костюме. Хороший вкус подсказал ему, что сейчас уместнее одеться во все черное, оставив лишь любимые гофрированные манжеты – именно так в его представлении должен выглядеть человек, идущий навстречу своей судьбе. Закрепив Фламберж у пояса и старясь сохранять хорошее настроение, Флориан отправился в путь. Он шел пешком, ибо лошадь не могла переступить границ Верхнего Морвена, на месте которого когда-то стояла роща Вирбиуса.

Сначала герцог посетил Амнеран и отыскал обветшавший домик, построенный из дуба и глины на каменном фундаменте. Здесь находилась его последняя надежда, и та, к чьей помощи он мог прибегнуть без ущерба для гордости де Пайзена – то был пользующийся дурной славой дом его сводной сестры, Мари-Клер Казен. Когда он вошел, женщина сидела возле прялки. Герцог взял ее руку и запечатлел на ней поцелуй.

– Однажды ты сказала мне, дорогая Мари-Клер, довольно давно, что в конце концов я приду к тебе в старый сад, где опадают мертвые листья, поцелую твою руку и скажу, что любил тебя всю свою жизнь. Помнишь ли ты свои слова, Мари-Клер?

– Я ничего не забыла, – ответила она.

– Ты ошиблась только насчет сада и листьев. Во всем остальном ты права. Это конец, Мари-Клер. И в конце я исполнил твое пророчество.

Она долго смотрела на него своими маленькими темными глазами, которые, казалось, были обращены на что-то рядом с ним.

– Да, ты говоришь правду. Раньше я думала, что это будет важно для меня. Но теперь это не имеет значения.

– Только одна вещь имеет значение в наших жизнях, Мари-Клер. Я заезжал в Сторизенд на прошлой неделе. Я вспоминал тебя и нашу юность.

Женщина едва улыбнулась:

– Испытывал ли ты раскаяние?

– Нет. Я сожалел о многих своих поступках. Но нигде не нашел ничего такого, что вызвало бы во мне высокое чувство раскаяния. Даже то, что люди считают преступлением. Вероятно, мы, де Пайзены, слишком уважительно относимся к мнению окружающих и потому не совершаем необдуманных деяний. Мы не ввязываемся в незаконные аферы до того, как разум не подтвердит нам целесообразность такого шага. Я же всего лишь иногда становился добродетельным с бездумной ветреностью и тягостными последствиями. Мои пороки, которые сознание одобряет прежде, чем осторожность предотвратит их развитие, принесли свои плоды. Но я не сожалею ни о чем, и меньше всего о нашей далекой юности.

Мари-Клер заговорила, и трудно было понять ее чувства.

– Наше счастье привело, как говорили люди, к греховным последствиям.

Ее слова вызвали возмущение герцога.

– Разве любовь между братом и сестрой – грех? Будем же логичны, Мари-Клер! Любой ученый скажет тебе, что эндогамия была свойственна человечеству на протяжении всей его истории, до того, как появились предрассудки цивилизации. История шла примерно одним путем повсюду. Фараоны и Птолемеи позволяли себе эндогамию, а значит, создавали прецеденты. Страбон пишет тоже о древних ирландцах, Геродот о персах. На небесах же Осирис и Зевс, и еще бог знает сколько верховных богов питали вовсе не братские чувства к своим сестрам. Их примеру на земле последовали короли Сиама и Финикии, а также инки в Перу…

Она покачала своей маленькой темноволосой головой.

– Но, тем не менее…

– …и сингальцы, римляне времен старой республики, тирцы, аборигены Канарских островов…

– Давай не будем продолжать…

– Их примеру следовали люди во всех уголках земного шара. В Ригведе ты найдешь строки, написанные с необычайным красноречием, о союзе брата и сестры. В Святом Писании ты увидишь высшее небесное благословение плодам любви, которую испытывал Авраам к своей сестре Сарре. Нет нужды вспоминать еще и брак Азрун с двумя ее братьями, Авелем и Кианом. Есть еще Сага Инглинга…

Она приложила ладонь к его губам.

– Да, да. Ты как всегда демонстрируешь привязанность к прецедентам. Я знаю, в твоих глазах они имеют огромное значение – все из-за страха оскорбить окружающих неадекватным поведением. Нет, мы не были безнравственны, как считал наш менее начитанный отец. Мы – просто следовали логике в юности. Но, в любом случае, наша юность прошла напрасно, – улыбаясь прервала его Мари-Клер.

Флориан утвердительно покачал головой.

– Да. Тогда я следовал логике, но не в полной мере. Уже тогда я мог бы избавить отца от привычки вмешиваться в мои дела. Однако я лишь бездумно проводил прекраснейшие годы, когда мы могли быть вместе… В те дни я думал лишь о божественной красавице, которую видел однажды в раннем детстве. Даже когда тело бунтовало, мысли возвращались к опьяняющей мечте, казавшейся недостижимой. Я просто не был способен думать о чем-то другом.

– Я знаю. Ты был хорошим мальчиком. Не все ли равно теперь, когда ты покинул меня и пытался играть роль мужчины, о котором я ничего не знала и на которого мне наплевать. После моего изгнания давнишняя мечта привела тебя в Бранбелуа. Я старалась предостеречь тебя, Флориан, но ты не внял моим словам…

– Тогда ничто не имело для меня значения, кроме красоты Мелиор. А теперь ее красота исчезла. Но и это не важно. Уже много месяцев, вспоминая Мелиор, я не думаю о ее внешности, – с кривой усмешкой произнес герцог.

Мари-Клер уверенно ответила ему:

– Она лишь существо из плоти и крови. Такая комбинация качеств не способна надолго удержать де Пайзена. Какая же опасность ожидает тебя сегодня?

– Я направляюсь в Верхний Морвен, чтобы сдержать данное слово в точности с заключенной сделкой. И, боюсь, вступлю в открытый конфликт со своим небесным покровителем.

– Плохо. Конечно же, ты должен сдержать слово, ведь фаворитизм к кому бы то ни было ошибочен. Однако святые придерживаются иного мнения. Они основывают все на небесном фаворитизме, и они сильнее нас, в особенности потому, что не принимают во внимание тех очевидных истин, которые являются нашим проклятием.

– Но твои заклинания, способность изменять вещи и гибельные чары – неужели ничто не может помочь мне? – спросил герцог.

– Только не против Хоприга. Он наделен теми непобедимыми безумием и глупостью, против которых бессильно наше могущество. Нет, дорогой, я ничем не могу помочь тебе. Святые сильнее нас, и как бы мы ни насмехались над ними и ни презирали их – они побеждают нас.

Флориан испытал некоторое облегчение, узнав, что больше неоткуда ждать помощи. Его слова зазвучали оживленнее:

– Нет, Мари-Клер. Даже сейчас, у края пропасти, будем же логичны! Святые не побеждают; они уничтожают нас, и все. Безжалостное могущество святости достаточно сильно для этого, но не для того, чтобы хоть на мгновение подчинить меня.

– А, ты все продолжаешь разыгрывать из себя, мой дорогой, ужасного злодея? Что ж тогда небеса уничтожат тебя. Пробил час твоего возвращения, час, который я однажды предрекла, час, пришедший – так нежданно! – чтобы окончить наше существование. Не будем же напрасно тратить время на софизмы, – нежно улыбаясь произнесла Мари-Клер.

– Ты так практична и, что особенно приятно, абсолютно лишена всяких сантиментов. Ты унаследовала дух де Пайзенов, – заметил Флориан.

Она задумчиво ответила:

– Ты не был одинок во время нашего недолгого счастья. Ты никогда не был бы одинок со мной.

– Ты предугадывала, что так будет, Мари-Клер? Да, наверное, это именно одиночество. Сколь друзей, жен и любовниц я имел! Возможно, я получил от жизни все, что она может предложить человеку…

Он сделал паузу. Герцог сидел, мрачно глядя на два необычных рисунка, выполненных в красном и черном тонах на стенной штукатурке: один изображал змея, глотающего прутья, а другой распятого змея. Под ними лежал темный светящийся камень с движущимися на нем фигурками.

Флориан повернулся к единственному человеку, с которым был по-настоящему близок, и сказал:

– С тех пор, как я покинул тебя, о моя дорогая, я жил в одиночестве, никем не понятый и никому не доверяющий! А теперь уже слишком поздно.

Она кивнула головой и улыбаясь развела руками.

– Да, теперь уже слишком поздно, даже со мной. Ничего не осталось там, где все раньше принадлежало тебе, Флориан. Лишь пустая оболочка. Я не испытываю к тебе ни любви ни ненависти более. Только и передо мной не ты, а незнакомец в славном черном костюме, – снова темные сияющие глаза озадаченно устремились куда-то рядом с ним.

Герцог улыбнулся и пожал плечами.

– Да. Пред тобой все, что осталось от прежнего Флориана. Все приходят к такому итогу после бурной молодости. Иногда мне кажется, что мы живем в весьма посредственно устроенном мире. Посмотри же, Мари-Клер! – он махнул рукой в сторону окна, состоящего из очень маленьких рам освинцованных стекол, в котором виднелась первая призрачная зелень на юных фруктовых деревьях и море солнечного света. – Посмотри, Мари-Клер! Весна возвращается, она повсюду. Как бестактно.

В ответе Мари-Клер звучала большая терпимость:

– Это их чувство юмора. Полагаю, бедняжки получают удовольствие, так не будем же жаловаться.

Брат и сестра продолжали говорить о разном, вспоминали мельчайшие подробности точно такой же весны восемнадцать лет назад, и каждый удивлял другого своими деталями. Сын Мари-Клер, юный Ахилл Казен, отсутствовал дома: в свои семнадцать лет он уже стал настоящим разбойником и лишь начал обучаться всем тонкостям торговли, которая должна стать его основной профессией. Никто не прерывал беседующих; Флориану не пришлось встретиться с племянником, которому слухи приписывали потрясающее сходство с дядей.

Герцог остался на некоторое время в аккуратном, почти лишенным мебели доме сестры. Он чувствовал удовлетворение. В глубине души де Пайзен всегда знал, что шаг за шагом все равно вернется к Мари-Клер. Все, что произошло с ним с момента их расставания, все, что люди говорили, думали и делали ради него, а в особенности та ответственность, что лежала на нем – его герцогство, его жены, его верность религии, целый замок в распоряжении – все это являлось лишь незначительным пустяком, который он должен был разделить с сестрой однажды, когда оставивший ее мальчик вернулся домой, обманув стольких людей, считавших его мужчиной. Мари-Клер одна знала, что тогда четвертый герцог де Пайзен все еще оставался мальчиком, любившим ее; а странный, словно обращенный внутрь и поверх собеседника одновременно взгляд – лишь маска, скрывающая истинные чувства женщины.

Что ж! Он вернулся к ней, чтобы обнаружить, что оба они безвозвратно изменились. Грустно, потому что девочка и мальчик казались герцогу такими милыми. Впрочем, это не имеет никакого значения. Возможно, ничто не имеет значения. Тем не менее, он снова с Мари-Клер. Приятно снова оказаться дома, хотя бы на то недолгое время, что оставалось до его гибели от руки тупоголового и сующего нос не в свои дела Хоприга. Флориан был доволен…

К полудню, после того как они пообедали вместе, герцог в последний раз попрощался с сестрой. Обреченность – ни в ее, ни в его душе ничто не шевельнулось во время их расставания. Флориан подумал:

– Но мы же мертвы, уже много-много лет. Это спокойствие смерти.

Герцог знал, что прав, и чувствовал удовлетворение, которое всегда испытывал от подтверждения логики.

Однако он тихонько вернулся и заглянул за дверь – Мари-Клер неплотно закрыла ее. Женщина стояла на коленях возле темного сияющего камня с движущимися фигурками.

– Лалле, Бачера, Маготте, Бафиа… – начала она.

Флориан пожал плечами и теперь по-настоящему покинул маленький дубовый домик. Он знал, к кому она обращалась. Что ж, вполне логично для Мари-Клер перейти от него к тому, другому.