Текст книги "Амулет"
Автор книги: Джеймс Бибби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Глава вторая
Монастырь Магических Исследований в восточном Кухбадоре основал в 921 году святой Седрик Обреченный.
Седрик был глубоко верующим монахом, от природы одаренным магической силой. Он намеревался сделать монастырь религиозным центром и одновременно местом сбора и хранения – с целью последующего изучения – всевозможных чар, заклинаний и аспектов волшебства.
Официально монастырь назывался «Архивное Хранилище Таинственного» (АРХРАТА). В скором времени седриканские монахи обнаружили, что за глаза их называют архаровцами. Несмотря на то что такое нелестное прозвище мешало общественности относиться к ним с достаточным почтением, которого монахи, как им самим казалось, заслуживали, седриканцы взялись за работу с огромным энтузиазмом, кропотливо внося в анналы для будущих поколений каждую крупицу магических знаний, какая только им попадалась.
Однажды молодой, но подающий большие надежды послушник, записывавший сидорийскую версию заклинания для магии Шаровой Молнии, попросил брата Синагмуса, назначенного старшим над послушниками, пояснить, как заклинание действует. Брат Синагмус строго велел любопытному заниматься своим делом, но вопрос засел у него в голове.
Все представлялось элементарным. Нужно было произнести вслух несколько слов, и, если ты один из счастливчиков, обладающих врожденными способностями, именуемыми в простонародье Силой, то в воздухе появляется шаровая молния. Но как это происходило? Это был действительно хороший вопрос.
В тот же вечер брат Синагмус задал его святому Седрику. Возникла длинная пауза, пока основатель и аббат монастыря обдумывал ответ.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал он наконец. – Но, возможно, есть смысл попробовать в этом разобраться.
Практически сразу монастырь сменил имя на Университет магии святого Седрика, и братья приступили к экспериментальным исследованиям, ознаменовавшим новый этап развития обители.
Но монахам снова не повезло. Общественность тут же обозвала университет УНИВЕРМАГом и начала над ними потихоньку потешаться. Не выдержав насмешек, братья отправили в офис своего патриарха депутацию и попросили изменить наименование.
– Хорошо, – согласился святой. – Полагаю, это было слишком эгоистично с моей стороны. Давайте назовем себя просто Университетом магии.
– Но это ничего не изменит. Мы все равно останемся УНИВЕРМАГом, – возразил брат Педант.
Он относился к тому типу людей, кому до всего было дело.
– Хорошо, хорошо, – замахал руками святой Седрик. – Если вас так волнует название, давайте придумаем что-нибудь грандиозное. Как насчет Научно-исследовательского института чудес и магии?
Но когда ему вежливо указали, что сокращенно это будет НИИ ЧУМА, святой Седрик взорвался и запустил в присутствующих чернильницей, а потом заперся у себя в комнате и два часа не выходил. За дверьми было слышно, как он бушует. После этого вернуться к вопросу о смене наименования никто не осмелился.
В 934 году монастырь прославился. Случилось это после того, как святой Седрик волей случая стал первым мучеником Среднемирья. В попытке обратить взор короля Кемала к религии и воспроизвести хорошо известное чудо горящего куста, описанное в Святой книге монахов, он прибег к помощи магии.
К несчастью, Седрик не совсем верно прочитал заклинание и, вместо того чтобы вызвать легкое возгорание никому не нужного кустарника, подпалил растительность на интимном месте королевы. Не успел патриарх и глазом моргнуть, как шпага разгневанного придворного (к тому же писаного красавца) снесла его бедную голову. Такая несдержанная реакция со стороны кавалера вызвала у короля серьезные подозрения, и, как выяснилось впоследствии, не напрасно.
За прошедшие годы монастырь разросся, превратившись из скромной обители для двух десятков братьев и послушников в крупный конгломерат. В 986 году его размеры удвоились. Однако это произошло не в результате выполнения многомесячной строительной программы, а моментально, благодаря чрезмерному усердию брата Лемми в изучении новых атрибутов магии, только что поступивших в монастырь.
Монах с любопытством вертел в руках жезл из слоновой кости, найденный недавно на раскопках старой гробницы. В следующее мгновение блеснула ослепительная вспышка пламени, и на теле брата Лемми не осталось ни одного целого волоска.
Тотчас к нему на помощь сбежались другие монахи и доставили пострадавшего в лазарет, где его успокоили бутылкой лучшего сидорийского бренди. Когда суматоха улеглась, было обнаружено, что у каждого монастырского здания без исключения появился рядом двойник. Теперь монастырь имел два храма, две трапезные, две крытые аркады, два хранилища рукописей и два лазарета.
Но самым интересным было то, что постройки-близнецы оказались каким-то чудесным образом связаны со своими оригиналами. Если, к примеру, ты входил в новый лазарет, то выйти мог из старого. Вещи, оставленные в келье одного спального корпуса, порой исчезали, появляясь в соответствующей келье близнеца. Монахи, ложившиеся спать в свои постели в старом здании, проснувшись, часто обнаруживали, что были таинственным образом перенесены в чужие постели в новом. Во всяком случае, так они объясняли это аббату…
Подобное удвоение монастырских владений в значительной степени способствовало укреплению репутации монастыря как центра магических знаний. Слава его росла и ширилась. Наконец он стал известен в Среднемирье как Аббатство Рачительного Колдовства, Ассимиляции Демиургической Адекватности, Безусловной Репликантности и Абсорбции, или, менее почтительно, АБРАКАДАБРА. Утраченные ранее таинственные знания обретали здесь новую жизнь. Вскоре седриканские монахи были признаны авторитетами в области колдовства и магии.
По прошествии некоторого времени у седриканских монахов, обладавших большими способностями к магии, появилась традиция странствовать по миру и своей чудодейственной силой помогать нуждавшимся, получая взамен еду и питье. Человек в синей седриканской рясе считался добрым гостем в городах и деревнях всего Востока.
Среди людей, ограниченных в средствах и мечтавших о хорошем образовании и надежном будущем для своих детей, распространился обычай отправлять мальчиков послушниками в монастырь, где они могли посвятить свою жизнь ордену. Мало кто из этих послушников возвращался в мир, предпочитая сохранять тесную связь с братством. Но одного из них ждали великие дела, хотя догадаться об этом было трудно, так как до сих пор он преуспевал только в одном – причинении хлопот окружающим…
Был вечер. Аббат Теллоу отдыхал в своей келье, когда в дверь настойчиво постучали. Вздохнув, он отложил в сторону экземпляр саги Вельбульга «Волшебник Антракс: всемогущий маг или печальный молодой извращенец?».
– Входите, – сказал он, откашлявшись.
Дверь открылась, и на пороге появился брат Бенидормус. Это был один из старых монахов, обычно спокойный и сдержанный. Но теперь он выглядел непривычно возбужденным. Бенидормус переминался с ноги на ногу и не знал, куда девать руки. В глазах его блестел лихорадочный огонь.
– Чем могу помочь тебе, брат мой?
– Прошу прощения, что прервал ваши размышления, святой отец, – начал монах, – но я обнаружил нечто такое, что вам нужно увидеть! Это… как бы это сказать…
Он запнулся и замолчал, потому что не мог подобрать нужных слов, и только беззвучно открывал рот и нервно перебирал пальцами в воздухе. Теллоу смотрел на него, теряясь в догадках. Что могло так сильно взволновать этого спокойного и флегматичного человека? Он знал, что брат Бенидормус был простым переводчиком, занимавшимся последнее время расшифровкой документов и свитков, найденных недавно на раскопках ряда захоронений Первого века близ древнего города Чи Кентика, что на кеммальской границе.
– Может быть, ты мне лучше все покажешь? – предложил он вкрадчиво.
– Конечно, отец! – воскликнул Бенидормус с облегчением и, повернувшись, вышел из кельи.
Теллоу последовал за ним по холодному каменному коридору, соединявшемуся с хранилищем старых рукописей посредством короткого крытого перехода. Бенидормус толкнул тяжелую дубовую дверь, и петли протяжно скрипнули.
Монахи оказались в темном тихом зале с рядом маленьких деревянных дверей, за которыми скрывались тесные рабочие кабинеты. Бенидормус открыл одну из них и, заглянув внутрь, облегченно вздохнул. Этот вздох облегчения сказал аббату, что они попали в нужное хранилище.
Теллоу переступил порог комнаты следом за монахом и плотно прикрыл за собой дверь. Почти все пространство кабинета занимал рабочий стол. Кроме стола, там было еще два простых деревянных стула. Аббат сел на один из них.
– Хорошо, Бенидормус, – начал аббат, опустив привычное обращение «брат». Это значило, что беседа будет неформальной. – Скажи, что именно тебя так встревожило?
Бенидормус шумно плюхнулся на соседний стул, протянул аббату свиток и пододвинул пухлый блокнот, испещренный корявыми записями. Рука монаха слегка дрожала.
Перед тем как развернуть свиток, Теллоу окинул записи беглым взглядом. Комната тускло освещалась огарком свечи. Дрожащее пламя окрашивало пергамент в золотистый цвет, придававший свитку таинственный вид.
– Немного терпения, Анкос, – сказал Бенидормус.
Он относился к числу немногих монахов, имевших право называть аббата по имени в неформальной обстановке. Они всегда были друзьями и пришли в монастырь в одно и то же время, когда были еще неоперившимися юнцами.
– Этот документ был найден при раскопках могилы Приапина Четвертого, – продолжил он. – Мы получили его два дня назад вместе с партией других находок. Здесь дан подробный список вещей, помещенных с ним в гробницу, а также имеются ссылки на два соседних захоронения с указанием имен тех, кто там лежит.
Бенидормус на секунду умолк.
– Один из них Адомо. Тот самый черный маг…
Теллоу понимающе кивнул. Этого легендарного колдуна знали все, кто интересовался магией. Он был придворным магом короля Приапина и широко использовал свою волшебную силу для удовлетворения малейших капризов и желаний владыки. Имя этого колдуна символизировало зло в практически чистом виде, и даже теперь, сотни лет спустя после его смерти, люди говорили о нем со страхом и только шепотом.
Бенидормус бережно развернул свиток и положил его на край стола, потом наклонился вперед и пододвинул к себе маленькую книжицу, лежавшую на столе возле подсвечника. Тускло поблескивая в желтом свете свечи черным кожаным переплетом, она выглядела абсолютно новой. Открыв ее, он принялся листать страницы, которые тоже, казалось, светились. Аббат Теллоу видел, что их покрывает тонкая вязь ажурных иероглифов, делавших страницы похожими на легкую морскую зыбь.
– Книга была обнаружена в могиле Приапина рядом со свитком, – произнес Бенидормус. Аббат бросил на него вопрошающий взгляд. – Да, я знаю. Это значит, что книге более шести веков, хотя она выглядит так, словно была написана вчера. – Бенидормус сделал паузу. – Смотри.
Он наклонился вперед и без предупреждения задул свечу. Комната мгновенно погрузилась в темноту, но аббат поймал себя на том, что продолжает видеть. От страниц книги исходило слабое свечение.
– Теперь я начинаю понимать, почему ты пришел ко мне, – произнес он. Бенидормус фыркнул.
– Я еще ничего тебе не сказал! – буркнул он.
Некоторое время монах возился с огарком свечи, пытаясь зажечь фитиль. Когда ему это удалось, он снова обратился к книге.
– Я перевел примерно половину, – продолжил Бенидормус свой рассказ. – Похоже на то, что книга была написана Джейпом. Он был, как ты, вероятно, знаешь, придворным магом Альфара Чистого, последователя Приапина на троне. Как гласит легенда, к моменту смерти Приапина Адомо почти полностью растерял бусины магических четок и практически лишился колдовской силы. Говорят, он перестал отличать искусство черной магии от собственного носа. Однако перед тем как умереть, Адомо будто бы сделал несколько любопытных предсказаний. Джейп записал их для своего короля. Вот эти записи.
Бенидормус снова сделал паузу и нервно облизнул пересохшие от волнения губы. Только тут аббат Теллоу понял, что на самом деле монах был не просто встревожен, а напуган. Судя по тому, как дрожали руки Бенидормуса, пока он листал книгу, бедняга был испуган до смерти.
– Короче говоря, – голос монаха выдавал его взвинченное состояние, – некоторые из этих предсказаний поражают точностью. Не могу ручаться за правдивость их всех, потому что там полно всякого, как бы это помягче выразиться, бреда. Например, мы теперь уже никогда не узнаем, на самом ли деле король Прон из Сидора разгневался на мойщика окон в 824 году и был ли 917 год плохим для горностаев. Однако среди сделанных Адомо предсказаний нет ни одного, о котором можно было бы уверенно сказать, что оно ошибочно. Зато полно тех, которые сбылись. Причем достаточно точно.
Бенидормус открыл книгу посередине и протянул аббату, возбужденно ткнув в нужное место пальцем.
– Посмотри на это. Здесь говорится о налете орков в 785 году. Он не только правильно указал год, но и безошибочно назвал имя их предводителя – Газ Длинный, и перечислил названия разоренных городов. И все это было написано за три столетия до упомянутых событий!
Теллоу взял книгу и попытался прочитать аккуратный, четкий почерк. С тех пор, как он занимался переводами, прошло много времени. Однако описательные иероглифы древнего китальянского языка все еще были легко узнаваемы, и скрывавшиеся за ними слова послушно приходили на ум.
– В 944 году, – начал он неуверенно, – будет неурожай… да, неурожай моркови во всех северных землях. И других… хм… основных овощей, так что ли? Да нет же, корнеплодов! Господи боже мой! Как давно это было. И другие корнеплоды будет трудно отыскать. И тот, кто будет искать пастернак, его не найдет…
Теллоу прервал чтение. Он оторвал взгляд от рукописи и с удивлением посмотрел на монаха, комически приподняв одну бровь.
– Итак, он предсказал печально знаменитый на весь мир неурожай моркови 944 года, правильно? – произнес он лукаво.
Бенидормус смутился.
– Я же говорил, что у него не все было в порядке с шариками, – пробормотал он. – И некоторые из его предсказаний кажутся легким бредом…
– Легким?
– Ладно, абсолютным… Но пропусти их. Меня же беспокоят другие. Когда касается крупных, глобальных событий, Адомо никогда не ошибается. Вплоть до Шикарских войн и того прошлогоднего дела, связанного с корпорацией «Орбанский меч». Одним словом, я пытаюсь сказать, что если в книге написано, что что-то должно случиться, то это случится непременно. Голову даю на отсечение.
– Хм-м… – Аббат закрыл книгу и задумчиво погладил мягкую кожу обложки. Потом вернул ее монаху. – Тогда это, должно быть, подделка.
– Археологи клянутся, что этого не может быть. В гробнице до них никого не было. Она простояла запечатанная все эти столетия.
– А углеродный анализ[1]1
Информацию об углеродном анализе и других реалиях Среднемирья можно получить в Приложении.
[Закрыть] проводили?
– Да. Он показал, что книга относится к 462 году Первого века. Дата полностью совпадает.
– Что ж, – задумчиво произнес аббат, – возможно, она и подлинная. Если так, то, безусловно, это ценная находка. Но я не вижу никаких причин для беспокойства.
– Потому что ты не прочитал ее. Проштудировать ее от корки до корки… ведь это все равно что учебник истории Среднемирья. Единственное, что отличает эту инкунабулу от других исторических книг, – большая точность. Но самое страшное в ней то, что привело меня в такой ужас, – последняя глава. Строго говоря, это не история. Во всяком случае, пока.
Бенидормус замолчал и глубоко вздохнул. Его голос, похоже, снова начал ему изменять. Незаметно для самого себя монах так сильно вцепился в книгу, что у него побелели костяшки пальцев.
– Продолжай, – приободрил его аббат.
– Там сказано, что колдовские чары Адомо оживут вновь и будут серьезной угрозой для всего Среднемирья. Дальше идет описание точных событий, которые затем последуют.
– И что это за события?
– Ты знаешь. Война, смерть, страдания, голод, болезни. Торжество зла, возвышение негодяев, избиение праведников. Пожары и пепелища, потопы и разорение всех земель, какие только есть под небесами. И насильственное разъединение. Похоже, что это заботило его больше всего.
– И ты веришь, что все это произойдет?
Бенидормус понуро кивнул. Свеча догорела почти до основания, и в ее призрачном свете кожа на лице монаха казалась желтым пергаментом, натянутым на голый череп.
– В книге сказано, когда это случится?
– Да. Ровно пять с половиной лунных месяцев спустя после третьего годового солнечного затмения Тысячелетия, наблюдаемого из района города Чи Кентика.
– Снова совпало?
– В прошлый вторник.
Внутри у аббата как будто разверзлась бездонная пропасть. Но он приказал себе не поддаваться панике и оставить эти глупые суеверия. Должно же быть этому какое-то более разумное объяснение…
– Вот что, Бенидормус, – сказал он и деланно улыбнулся. – Принеси-ка вина и замени свечу. И давай посмотрим книгу вместе. Я должен прочитать все это собственными глазами.
Наступила ночь, и дрова в крошечном очаге почти догорели, но мужчины продолжали сидеть, углубившись в изучение рукописных сведений. Расшифровка мелких рисованных символов продвигалась медленно и трудно. Чем больше аббат читал, тем яснее осознавал поразительную точность жутких пророчеств и содрогался.
Но еще больший ужас наводило описание тех бедствий, которые обрушатся на мир после того, как чары Адомо вырвутся на свободу. Вскоре Теллоу признал обоснованность опасений коллеги и не сомневался, что мир стоит накануне страшной катастрофы.
Но книга давала один лучик надежды. В заключительных параграфах рассказывалось о добродетельном молодом человеке, который один мог предотвратить грозные события. Из повествования явствовало, что юность он проведет послушником в одном из восточных монастырей. Из его описания аббат понял, что имеется в виду именно их монастырь, то бишь АБРАКАДАБРА.
Дрожа от волнения, Теллоу попросил брата Бенидормуса помочь ему с переводом последней страницы, желая как можно быстрее выяснить, что за добродетельный послушник обретался в его обители. Книга давала восемь признаков, по которым можно было опознать избранника.
Взяв журнал регистрации послушников, они вдвоем начали внимательно сопоставлять характеристики, постепенно отбрасывая юношей, которые не подходили. Мало-помалу в голову Теллоу закралась уверенность, что избранником, вероятно, является Рудольфо, эрудированный и благочестивый послушник из Минас Оргуна, его любимчик, из которого аббат надеялся воспитать себе надежную замену.
После того, как седьмая характеристика совпала, уверенность аббата в своем предположении окрепла окончательно. Но последний признак вычеркнул Рудольфо из списка кандидатов и вверг Теллоу в уныние.
– Ты уверен?…
– Боюсь, что это определенно, Анкос, – пробормотал Бенидормус, проверяя верность перевода. – Этот иероглиф означает «к западу от». Другого мнения быть не может. Что касается остальных трех, то первый читается как ирри, тот, что стоит в конце слова, означает гору, а этот, графически неприличный, в середине…
– Да, да, я понимаю, что он значит.
– Что ж, у нас есть только четыре послушника с запада Ирридских гор. Трех мы уже отсеяли.
– Так кто ж остался? Кто этот избранный?
Возникла пауза. Теллоу заметил, что его друг испытывает какую-то неловкость и старается не смотреть ему в глаза. Взгляд Бенидормуса бегал, как у человека, пришедшего сказать, что он только что случайно переехал повозкой вашу любимую собачку.
– Ну, так кто же это?
– Гларт, – едва выдавил из себя Бенидормус. Было видно, что это стоило ему громадных усилий.
Звук выпавшего из рук аббата карандаша прозвучал в тихой комнате, как удар грома. Он смерил монаха таким взглядом, словно только что получил по физиономии удар гнилой рыбиной, потом закрыл лицо руками.
Некоторое время оба молчали.
– Гларт?… – повторил аббат еле слышно, не отнимая от лица ладоней.
– Гларт…
Комната снова погрузилась в тишину. На этот раз пауза затянулась несколько дольше. Наконец аббат оторвал от лица руки.
– Что ж, тогда тебе лучше найти его и срочно прислать ко мне в кабинет, – проговорил он. – Я вкратце посвящу его в суть вопроса. А потом…
– Что потом, святой отец?
Аббат глубоко вздохнул. Будущее, каким он себе его представлял, не сулило ничего хорошего.
– А потом… потом я пойду и удавлюсь.
Когда Гларт должен был появиться на свет, а это произошло двадцать лет назад, его родители, крестьяне, планировали дать ему имя Каледор, означавшее «прекрасный дар». К несчастью, когда мальчик родился, он не совсем соответствовал этому идеалу. В действительности он, вероятно, был самым безобразным ребенком в округе. Повитуха, пожалев родителей, посоветовала им избавиться от младенца. Но те были людьми твердых устоев и решили любить свое дитя, несмотря ни на что.
Правда, осуществить это намерение оказалось не очень-то легко. Если к ним приходил гость и с улыбкой склонялся над колыбелью, чтобы похвалить малыша, то фраза, начинавшаяся словами «О, я просто поражен красотой этого…» после минутного замешательства получала продолжение – «одеяльца!». Гость в ужасе пятился и просил чего-нибудь выпить.
Вопреки обстоятельствам, родители все же хотели оставить ребенку имя, которое выбрали – то есть Каледор, – но судьба распорядилась по-своему. В самый ответственный момент на крестинах в раззявленный рот священника залетела муха, и ребенок стал Глартом.
Первые годы жизни не добавили малышу красоты, а, напротив, сделали его еще безобразнее. Родители пропускали мимо ушей издевки соседей и сдавленные смешки, не чая в сыне души. Но, как известно, капля камень точит. Злые языки и косые взгляды сделали свое. Понимая, что не могут предложить своему отпрыску ничего, кроме нищеты, и обеспокоенные беспечной жестокостью окружающего мира, родители приняли трудное решение – отправить мальчика в монастырь.
Так в возрасте трех с половиной лет Гларт со слезами на глазах простился с родными и переступил порог замкнутого мира религиозной общины, став послушником седриканского монастыря. Даже здесь его безобразная внешность не осталась незамеченной, но аббат пресек насмешки в корне, запретив дразнить новичка под страхом сурового наказания. Гларт рос в полном неведении, что его лицо может вызвать столбняк даже у стрелок часов.
Однако к моменту полового созревания начались положительные изменения. Казалось, природу наконец замучили угрызения совести. Сыграв с ребенком дурную шутку, она как будто решила опомниться и хоть немного исправить положение. По мере взросления черты юноши потихоньку менялись, и к двадцати годам Гларт преобразился в лучшую сторону.
Большой крючковатый нос уже не выглядел комически на вытянувшемся лице. Густые кустистые брови, вызывавшие раньше сходство с обезьяной, теперь придавали его облику мужественность. Перекошенная линия толстых губ скорее напоминала кривую усмешку, чем врожденный дефект. Хотя в целом даже при хорошо развитом воображении внешность Гларта трудно было назвать красивой, черты его лица были не лишены своеобразия и шарма, что делало юношу интересным и даже привлекательным.
На самом деле, думал аббат, усаживаясь за массивный деревянный стол в своем кабинете, сдается мне, что многие женщины найдут Гларта более чем очаровательным.
Конечно, все это не имело бы значения, если бы парень был обречен провести всю жизнь за стенами монастыря – как и в том случае, если б он был, как большинство молодых монахов, тихим и скромным по характеру. Но у Гларта развились и другие черты характера, проявление которых буквально сводило аббата с ума, особенно в последние годы.
Первое, что беспокоило настоятеля, – беспримерный энтузиазм Гларта, проявлявшийся во всем, что бы он ни делал, и страстная любовь к жизни. Юноша с таким рвением брался за любую работу, что доводил ее до абсурда. К примеру, однажды он провел несколько месяцев на монастырской пивоварне, помогая в изобретении нового сорта пива, неизменного спутника вечерней трапезы монахов.
В результате созданное Глартом варево оказалось таким крепким, что ужин, во время которого его подали первый и последний раз, превратился в разнузданную гулянку с песнями и танцами, закончилось же все походом особо наклюкавшихся к девочкам, а потом и всеобщей дракой.
Вторая тревожная особенность личности Гларта впервые дала о себе знать с началом полового созревания и в последний год заявляла о себе наиболее часто. У монаха появилась склонность к видениям. Причем это были не простые видения религиозного порядка, а яркие, живые, красочные, волновавшие воображение. Эти видения были своего рода окнами в жизнь других людей. Гларт описывал возникавшие сцены с мельчайшими подробностями всем, кто находился рядом. Эти видения вызывали у других монахов смятение.
В результате спокойной жизни в монастырских стенах пришел конец. Гларт вносил разлад в привычный уклад монашеской жизни, превосходивший даже эффект, произведенный делегацией Сестер Вечного Возбуждения, посетившей обитель несколькими годами раньше.
Аббат Теллоу неоднократно подумывал о том, чтобы перевести проблемного молодого монаха в более подходящий орден вроде Седьмого Дня Гедонистов или Братьев Смертных. Возможно, он давно сделал бы это, не обладай Гларт природным талантом к магии.
Одному Богу известно, что случится, когда Гларт вырвется на свободу, думал Теллоу, когда его размышления прервал стук в дверь, и на пороге появился сам возмутитель спокойствия в сопровождении брата Бенидормуса.
Последнее время Гларту удалось немного усмирить свою пылкость. И теперь он стоял перед аббатом с виноватым видом шаловливого щенка, который думает, что, вероятно, нашкодил, но не слишком этим опечален, потому что знает, что его все равно любят.
Юноша взял предложенный табурет, на удивление ничего при этом не опрокинув, и сел к столу напротив настоятеля с выражением вопроса на лице. Теллоу жестом пригласил Бенидормуса подойти к нему и начал рассказ о том, что им двоим пришлось узнать.
– Конечно, это все может быть простым совпадением, – сказал он в заключение. – Возможно, Среднемирью ничто не угрожает. Но я не хочу рисковать. К предсказанию Адомо нужно отнестись со всей серьезностью. Ты, Гларт, похоже, являешься избранником, и таким образом…
Аббат умолк, не договорив. Взгляд Гларта, слушавшего святого отца с явным вниманием, вдруг стал рассеянным, а лицо отрешенным – верный признак того, что его посетило видение.
– Я вижу женщину… – начал он.
У аббата внутри все похолодело. Последнее видение, связанное с женщинами, случилось у Гларта за чтением молитвы во время мессы. Оно было тут же озвучено в таких красочных откровенностях и, очевидно, преувеличенностях, что молодых монахов пришлось отправить под холодный душ и продержать там несколько часов кряду, пока помешательство не улеглось.
– Она в опасности… в городе Кумас, – продолжал Гларт. – Кто-то хочет ее убить. Он рядом с ней, даже сейчас. Она прячется, но он ищет. Она одна у себя в комнате. Я вижу ее лежащей в кровати… длинные темные волосы разметались по подушке, губы слегка приоткрыты, высокая грудь ровно вздымается и опускается. Она спит… тонкое покрывало соскользнуло на пол… ее длинные ноги… все, от маленьких ступней и узких лодыжек до округлых бедер и потаенного бутона пл…
– Довольно! С нас хватит! – взорвался Теллоу, не сдержавшись.
Глаза Гларта широко распахнулись и с удивлением уставились на аббата. Священник понял, что, сам того не желая, говорил чересчур строго. Раздосадованный, он покачал головой. После длительного периода воздержания эти слишком живые описания начали оказывать на него странное влияние. Он не сомневался, что его снова ждет ночь, полная экзотических снов и похотливых желаний.
Но самое печальное состоит в том, что я жду их с вожделением… – подумал он устало.
В нижнем ящике стола у аббата была припрятана бутылка вина для причастия. Произведенный Глартом напиток был крепким и терпким. С трудом поборов искушение, Теллоу заставил себя вернуться к реальности.
– Тебе нужно отбыть в Чи Кентику, – сказал он. – Ясно, что события, которые произойдут, будут связаны с теми древними захоронениями. Не знаю, что ты сможешь сделать, но предлагаю, чтобы вместе с тобой отправились в путь несколько наших более опытных братьев, на тот случай, если…
– Нет! – категорически возразил послушник. Не привыкший к тому, чтобы его безапелляционно перебивали, аббат смерил его вопросительным взглядом.
– Эта женщина – ключевая фигура, – продолжил молодой монах, – и она находится в Кумасе. Я должен идти туда. И должен идти один.
Минут десять аббат старался убедить послушника изменить решение. Но, несмотря на уговоры, угрозы, предупреждения и мольбы, упрямец оставался непреклонен.
В конце концов аббат сдался. Об этом своевольном парне он знал наверняка только то, что все его предсказания имели неприятное свойство сбываться.
– Если эти пророчества лгут, то нам нечего бояться, – предположил он вслух. – Если они говорят правду, тогда ты единственный человек, кто может предотвратить ужасные события. Поэтому мы все должны тебе довериться. Если по каким-то причинам, каких ты сам не понимаешь, ты чувствуешь, что должен идти один, мне ничего не остается, как согласиться с этим.
Гларт кивнул, но ничего не сказал. Этого было вполне достаточно. Что он мог сказать? Что хорошо понимает, почему хочет идти один?…
Гларт был уверен в том, что, если бы он проболтался аббату, что единственной причиной, по которой ему хочется идти одному, является желание получить максимум удовольствий от веселой экскурсии по внешнему миру, то Теллоу наверняка собственноручно обвязал бы его веригами и дал в сопровождение усиленный отряд наиболее аскетичных братьев, презирающих мирские утехи. Тогда у Гларта не было бы надежды на веселое времяпрепровождение, а у Среднемирья – на добрые времена…
