Текст книги "Пламя грядущего"

Автор книги: Джей Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Я раздумывал об искусстве владения мечом, – лениво проговорил Дени. – У меня появилась одна мысль, Хью.

– Какая?

– Э, понимаешь, а что, если употребить клинок меча вместо щита, чтобы помешать противнику ударить? Он делает выпад и ждет, что ты отразишь удар щитом, а вместо этого ты принимаешь его мечом.

Хью надул щеки.

– Что? Заменить щит клинком меча?

– Именно.

– А потом? Если ты примешь его удар клинком, чем же ты ответишь? Своим щитом?

– Совершенно верно. Надо подступить поближе и нанести сильный удар углом щита.

– Невозможно, – сказал Хью. Дени вскинул голову.

– Почему нет?

– Почему нет? Да не получится, дружище, вот почему.

– Я все-таки не понимаю, что ты имеешь против.

Хью прищелкнул языком.

– Послушай-ка, приятель, так никогда не пытались сделать, верно?

– Нет, насколько мне известно.

– Ну вот и все.

– Что все?

– Все совершенно ясно. Не выйдет.

– Но откуда ты знаешь?

– Ох, неужели не понятно. Если бы это было возможно, кто-нибудь уже проделал бы этот трюк. – Он с добродушной укоризной покачал головой. – Вы, молодые, все одинаковы. Чертовски неугомонные. Вечно высматриваете что-то новенькое, ищете новые способы делать то, что сотни раз делали до вас. Например, взять хотя бы новую причуду Ричарда.

– Какую причуду?

– Ты не слышал? Арбалеты. Англичане прозвали их самострелами. Итальянцы не так давно ввели их в употребление, усовершенствовав обычные осадные баллисты. Ричард в восторге от них. Клянется, что может выделить из своей пехоты сильный отряд поддержки, укрепив с тыла копьеносцев арбалетчиками, или как там их называют.

– А тебе не кажется, что это хорошая мысль?

– Хорошая? Хорошая? – Хью залпом осушил бокал вина, едва не поперхнувшись от волнения. – Дорогой мой, она нелепа! Ведь это просто опасно! Во-первых, кому нужны пехотинцы как отряд поддержки?

Сбродом они всегда были, сбродом и останутся. Головорезы. При первых же признаках опасности они бегут. Как же, я помню турнир, на котором мы побывали – Бобо, Маршал и я! Я рассказывал тебе о том случае, нет? Тогда Симон Неапольский явился с тремя сотнями пеших воинов, в основном копьеносцев. Маршал и юный Гарри опередили нас всех, и Симон попытался преградить им путь. Гарри хотел повернуть назад. Боже мой, Маршал погнал коня прямо в гущу этих собак, и они поджали хвосты и удрали. А он еще и захватил в плен Симона. Какая, к черту, польза тогда от этой пехоты?

– Но почему же это опасно?

– Почему? Мой милый, ты когда-нибудь видел, что делает с кольчугой стрела, пущенная из арбалета с близкого расстояния? Я видел. Даже нечего сравнивать ни с пращой, ни с обычными стрелами, уж поверь мне. Как ты думаешь, добрался бы до них Маршал, если бы войско Симона де Нофле было вооружено самострелами? Такие игрушки, попав в руки крестьян, сделают их равными конному рыцарю. Это будет бедствием, страшным бедствием. Сотни две арбалетов – еще куда ни шло. Но Ричард толкует о тысячах. Полагаю, он собирается купить их в Италии, а потом научить наших вилланов стрелять из них. Если он это сделает, он даст им удила, уздечку и седло для своих хозяев, вот так-то.

– Стало быть, ты не слишком высоко ценишь Ричарда как военачальника, да? – лукаво спросил Дени.

– Эй, нет, постой-ка. Я пока еще не зашел так далеко, – ответил Хью, скрестив руки на груди. – Невысоко ценю его? Нет-нет, ничего подобного я не говорил. Понятно, он молод, но чертовски хороший воин. Разумеется, ты слышал о взятии Тайебура?

– Неприступной крепости?

– Точно. Стоит на высокой скале; никто не верил, что ее вообще можно взять штурмом или измором. Он промаршировал с войском наверх, сжег и опустошил окрестности, атаковал главные ворота, ворвался внутрь и овладел крепостью. Меньше чем за неделю. Невероятно! Он унаследовал отцовский талант полководца и даже превзошел его. Правда, не знаю, досталось ли ему все то, что его отец имел здесь, – Хью постучал пальцем по лбу.

– Он не очень-то любил своего отца, не так ли?

– Любил его? – Хью взглянул на Дени и, ткнув его в бок, грубо захохотал. – Он ненавидел старика со всеми его потрохами, дружище. И знаешь, боюсь, чувство было взаимным. Вначале все было по-другому. Старый Генрих питал глубокую привязанность к Ричарду. Это была ее вина. – Он коротко кивнул головой приблизительно в ту сторону, где находился Лондон и где жила ныне королева Алиенор. – Ричард был ее любимцем. Поскольку юный Гарри должен был получить Англию, она отдала Ричарду Аквитанию и Пуату. Ну что же, согласись, в этом не было ничего плохого, только Генрих не собирался допускать, чтобы его сыновья стали более могущественными, чем он сам. Прежде всего он думал о семье. Он хотел, чтобы юнцы на опыте познали, какое наследство их ждет, но подразумевалось, что бразды правления он будет держать в своих руках. И это также было разумно. Три или четыре монарха сразу не могут занимать один трон. Наконец, не такой он был человек, чтобы отречься от короны в расцвете лет. Но она вошла в сговор с принцами, убедив их, будто их отец намерен обманом выманить у них полагающееся им наследство. С этого-то и начались раздоры. Генрих подавил бунт. Пятнадцать лет в темнице, но теперь настал ее черед верховодить в курятнике, а? – Он ткнул Дени указательным пальцем, толстым, точно древко копья.

Дени деликатно отстранился.

– Следовательно, ты не считаешь, что король Генрих на самом деле лгал Ричарду? Думаешь, он серьезно собирался отдать ему Пуату и Аквитанию?

– Короли не лгут, дружок, – отозвался Хью. – Они уклоняются от ответа, скрывают правду, ходят вокруг да около, но они не лгут. Именно в этом и заключается искусство управления государством. Генрих им владел мастерски. Честное слово, если он говорил: «Доброе утро», – ты начинал трястись от страха и гадать, какое коварство он замыслил, – добавил Хью, с восхищением покачав головой. – Возьми историю с французской принцессой Алисией. Ее просватали за Ричарда в возрасте девяти лет. Предполагалось, что такой брак укрепит союз Англии и Франции. Генрих увез ее и вырастил – и держал заложницей, понимаешь? И что же дальше? Всякий раз, когда король Франции требовал, чтобы она и Ричард поженились, Генрих под каким-нибудь предлогом откладывал свадьбу. Она была для него слишком ценным залогом. Он потрясал этим браком над головой короля Людовика, а потом и Филиппа, когда мальчик взошел на французский престол. Но дело в том, что, когда девочка подросла, он сам ее соблазнил, сделал своей любовницей и даже, говорят, имел от нее ребенка. Старик был сущим дьяволом. – Он тяжело вздохнул. – А все равно я был ему верен. И Маршал тоже. И несмотря на то, что он очень скверно обращался с ним, Маршал скорее отрубил бы себе руку, чем восстал бы против него. И я отдаю должное Ричарду – он сделал все, что мог, дабы не нарушить клятву верности. Но беда в том, что Генрих поставил его в затруднительное положение. С самого начала он поставил всех в затруднительное положение.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что Генрих принес вассальную клятву королю Франции Людовику как властелин Аквитании и Пуату, когда принцы были еще детьми, понимаешь? Позже он заставил принцев присягнуть Франции, дабы утвердить право на свои владения: юного Гарри – на Бретань и Анжу, Ричарда, которому было лет двенадцать, – на Аквитанию и Пуату. Ну а в результате это, конечно, выглядело так, словно существовало два герцога Аквитанских – Ричард и его отец. Точно так же, как Алиенор и юному Гарри казалось, будто в Англии правят два короля. Во Франции считали его сыновей истинными вассалами, но Генрих полагал, что вассалом был он, и всем было понятно, что сыновья лишь в будущем унаследуют его земли. Это привело к ужасающей неразберихе. Ричарду пришлось ходить по жердочке, выбирая между преданностью отцу и клятвой верности французскому королю. Вот почему он был вынужден поддерживать обе стороны. Ты слышал историю о том, как Ричард погнался за своим отцом в Ле-Мане, не взяв копье и даже не надев кольчугу? Как ты считаешь, почему он так поступил?

– Я не думал об этом, – сказал Дени.

– Конечно, он хотел показать, что не намерен нападать на своего отца, а только защитить его. Вот почему он намного опередил свой отряд. И Маршал тоже это понял. И он сразил коня под Ричардом. Знаешь ли, он, верно, хорошо повеселился, свалив Ричарда.

– Ясно. Должно быть, Ричарду было страшно тяжело метаться между двух огней, – задумчиво промолвил Дени.

– До самого конца он изо всех сил старался удовлетворить обе стороны, – заметил Хью. – Он попытался примирить их в Жизоре как раз накануне смерти Генриха. Когда-нибудь он станет прекрасным королем, – продолжал он и подчеркивал значимость своих слов, наставляя синяки на бедре своего собеседника. – Ему предстоит многому научиться. Но у меня даже в мыслях не было, что он скверный воин. Возможно, его осеняют кое-какие глупые мысли, но он избавится от них.

– Ты хранил верность его отцу, – сказал Дени. – Ты останешься с Ричардом, Хью?

– Я? Я был вассалом его отца, и теперь Ричард – мой сеньор.

– Никаких сомнений на этот счет?

Хью пристально посмотрел на него, и на его красном лице появилось серьезное выражение.

– Ты говоришь глупости, мой друг. В конце концов, надо жить по законам чести.

Эта фраза вызвала отклик в душе Дени. Она эхом звучала в его ушах, пробуждая далекое, смутное воспоминание, но какое именно, он вспомнил, лишь когда лег спать той ночью.

…Они вышли во внутренний двор, отец поднял его и посадил в седло, а затем сам сел на своего коня. Они выехали из замка в сопровождении оруженосца и шести вооруженных воинов. Когда они миновали дамбу, оставив позади реку, Дени расплакался.

– Ты собираешься стать рыцарем? Твои братья не поднимали такого шума. Замолчи и вытри глаза. Люди смотрят на тебя, – проворчал его отец.

– Я не хочу быть рыцарем, – прошептал Дени. Однако он перестал плакать и вытер слезы рукавом…

Это противоречивое чувство глубоко проникло в его душу, завладело им, стало частью его существа, ему нужно было противостоять, но также и подчиняться. «Лучше быть честным вассалом…» Он словно был и сыном Аймона, и самим Аймоном: любимцем своей матери, но еще и плотью от плоти ее. И долг родовой чести, коему она подчинялась, был и у него в крови. Даже если бы он и обрел свободу, к которой стремился, он все равно не избавился бы от ноши, тяжким грузом лежавшей на плечах. Это был камень, прикованный к ноге: долг найти сеньора, за которым он мог бы последовать, необходимость дать вассальную клятву и верно служить кому-то, кто согласится принять его присягу.

«В любом случае, – думал он, беспокойно ворочаясь и пытаясь заснуть, – решать теперь не мне, но Ричарду, поскольку именно он первым отверг меня».

Однако утром направление ветра вновь изменилось. Дени едва успел позавтракать, когда паж пришел позвать его на аудиенцию к королю в Пайпуэлльское аббатство, находившееся на территории поместья. Он обнаружил Ричарда в трапезной, просторном зале с высокими, величественными сводами. Зал был чисто прибран и вымыт, пол устлан свежим камышом. Ричард стоял в глубине зала, указывая рукоятью хлыста для верховой езды, который сжимал в руке, в сторону помоста, где были расставлены скамьи и кресла. Стена позади подмостков была задрапирована полотняными шторами.

– Дорогой Райньер, – воскликнул он, схватив Дени за плечо. – Как я рад тебя видеть! Где ты прятался? Извини, я сейчас освобожусь. Эй, вы! Подвиньте это кресло вперед, ближе к краю помоста. – Он повернулся к своему гофмейстеру, стоявшему рядом, опираясь на отполированный до блеска жезл. – Я хочу, чтобы советник находился справа – он может сесть на складной стул, – а слева будут архиепископы. Поставьте где-нибудь табурет для секретаря канцлера[111]111
  Канцлер – здесь: управляющий королевской канцелярией.


[Закрыть]. Проследите, чтобы епископ Даремский сел прямо передо мной на нижней скамье; у меня есть основания для этого. Идем, Дени, побеседуем.

Он увлек Дени к широкой лавке у окна, выходившего на галерею. Они уселись вместе, и Ричард с самой доброжелательной улыбкой сказал:

– Ну-ну, перестань хмуриться – мы не часто виделись в последнее время, и это моя вина. У меня столько дел! А времени так мало. Я дал слово весной встретиться с Филиппом во Франции, и надо позаботиться о тысяче вещей. Ты прощаешь меня, не правда ли?

– Милорд, подданные не властны даровать прощение, – сказал Дени.

Он намеревался держаться холодно, но искренняя сердечность, проявленная Ричардом, растопила лед. Голубые глаза короля смотрели ясно и бесхитростно, и Дени не почувствовал ни капли сомнения в правдивости слов, которые он только что услышал.

– Мне вполне достаточно и того, что вы пожелали увидеть меня сейчас, – добавил он.

– Милорд? – переспросил Ричард, будто бы уязвленный. – Я думал, мы друзья. Ты должен звать меня Блонделом.

– Прилюдно?

– О нет, конечно. Понимаю, что ты имеешь в виду. А теперь скажи мне, ты ни в чем не нуждаешься? У тебя довольно денег?

– Ну, я… – начал Дени.

– Я знаю, как расточительны вы, труверы! – рассмеялся Ричард. – Тебе не нужно искать оправдания. Поэты отличаются сумасбродством, и таковыми они должны быть. Я прослежу, чтобы о тебе позаботились. А ты приготовил для меня новую песнь?

– Пожалуй, у меня была…

– Надеюсь послушать ее за обедом сегодня вечером. – Ричард похлопал Дени по колену. – Ты и Арнаут неплохо поладили меж собой, не так ли? Он необыкновенно одаренный человек. Меня бы не удивило, если бы ты завидовал ему… или ревновал. А теперь ближе к делу. Я велел совету собраться сегодня утром. Его члены прибудут с минуты на минуту. Я хочу, чтобы ты посидел в уголке, скажем, на этой скамейке у окна, понаблюдал и послушал.

– Я, милорд?

– Ты, мой друг.

– Но я ничего не понимаю в…

– Успокойся. Совет будет обсуждать вопрос о том, как пополнить казну. Я предвижу, что мои требования вызовут определенное сопротивление, особенно со стороны некоторых знатных особ, которые вполне могут позволить себе заплатить столько, сколько я попрошу, но которые считают, что это невозможно. Я хочу, чтобы ты внимательно следил за всем происходящим и особенно за теми, кто проявит наибольшее упорство. Мы побеседуем с тобой позже и решим, кто из них заслуживает внимания.

Сердце Дени упало.

– Но, милорд, – возразил он, – если речь идет о том, чтобы послать им вызов… Я хочу сказать, что умею владеть мечом и копьем, но едва ли способен победить…

Ричард уставился на него, а потом разразился громким смехом.

– Мой добрый, славный Дени, – сказал он, – не вызов. Большинство из них – священники. Я хочу, чтобы ты сочинил на них сатирические стихи. В несколько строк, расписав их слабости и недостатки, пару язвительных куплетов, которые можно спеть или пересказать шепотом – трюки подобного рода часто производят большее впечатление, чем самое суровое принуждение, заставляют человека понять, какого дурака он свалял. Этим оружием ты владеешь довольно хорошо, не так ли?

Дени не мог скрыть смущения.

– Да, я справлюсь, – подтвердил он. – Коль скоро удары будут нанесены лишь в метафорическом смысле.

– Вот и хорошо. – Ричард встал на ноги, так как камергер[112]112
  Камергер – здесь: заведующий одной из сфер дворцовой жизни.


[Закрыть] уже спешил к нему, а в дверях началась суматоха, вызванная прибытием членов совета. – Подойди ко мне, когда совет закончится.

Скамьи быстро заполнились. Среди собравшихся в зале были знатные лорды, одетые в роскошные туники и пояса, усыпанные драгоценностями, эрлы Эссекса, Лестера и Страйгла, брат короля граф Джон, верховный судья Англии, Ранульф из Гленвиля и еще несколько человек. Присутствовали там епископы, аббаты и приоры[113]113
  Приор – настоятель небольшого католического монастыря.


[Закрыть] со всей Англии. Одни были убелены сединами и сухопары, другие – дородны и упитанны, третьи казались преисполненными смирения и послушания. Вместе с Ричардом на возвышении расположились его канцлер, Уильям Лонгчемп, который, сгорбившись на маленьком складном стуле, окидывал острым взглядом собравшихся, а также архиепископы Руана, Трира, Дублина и Кентербери. Их облачения были сплошь расшиты золотом и драгоценными камнями. Гофмейстер ударил жезлом об пол, и постепенно установилась тишина.

Ричард сидел прямо, засунув за пояс большие пальцы обеих рук. Его золотистые усы слегка топорщились в легкой усмешке. Корона сверкала в рыжих волосах. Даже сидя, он возвышался надо всеми, кто находился на помосте, и господствовал в зале.

– Итак, милорды, – промолвил он, – полагаю, вам не терпится узнать, зачем я созвал совет.

Он одарил их благосклонным взглядом и протянул руку. Канцлер немедленно вручил ему лист пергамента. Ричард просмотрел его и сказал:

– Я держу отчет королевского казначея об итогах фискального года[114]114
  Фискальный год – здесь: срок общего сбора налогов.


[Закрыть], который завершится двадцать четвертого дня сего месяца, а до этого осталось немногим больше недели. Не сомневаюсь, вы простите, что я предвосхищаю событие, но мы несколько стеснены во времени. Из отчета следует, что годовой доход составил – или составит – 48 781 фунт ровно. По счетным книгам казначейства на пятнадцатое августа приходится сальдо[115]115
  Сальдо – букв, «остаток» (итал.), в бухгалтерском учете разность между итогами записей по дебиту и кредиту счетов.


[Закрыть] в 66 666 фунтов 13 шиллингов 4 пенни. Однако, как вам известно, коронация обошлась нам весьма дорого. Хотя, уверен, вы согласитесь с тем, что эти расходы были вполне оправданы. Было сделано все возможное, дабы начало правления явилось самым благоприятным предзнаменованием будущего процветания королевства. Сверх того, я возместил королеве-матери стоимость ее приданого, чтобы ей не приходилось больше полагаться на суд по делам казначейства. Я искренне надеюсь, что это даст ей средства жить так, как подобает ей по положению, и явится некоторым возмещением за те унижения и оскорбления, которым она подвергалась в течение многих и многих лет. Не сомневаюсь, что ни у кого из вас не возникнет никаких возражений на этот счет.

Он умолк и обвел взглядом все собрание. Никто не пошевелился.

– Таким образом, у нас остается, – продолжал он, – немногим менее пятидесяти тысяч фунтов плюс-минус несколько шиллингов. Вы, конечно, согласитесь, что этого совершенно недостаточно для христианского войска, которое готовится освободить Святую Землю.

Верховный судья, Гленвиль, очень старый, лысый человек с шелковистой седой бородой, однако еще бодрый и не согнувшийся под бременем лет, сказал:

– Стало быть, милорд, вы твердо намерены немедленно отправиться в Святую Землю?

– И туда тоже, но не сразу, – ответил Ричард. – Я дал слово рыцаря королю Филиппу, что воссоединюсь с ним во Франции на Пасху, и вслед за тем мы выступим. Из оставшейся суммы мы должны вычесть шестнадцать с лишним тысяч фунтов, которые полагаются Филиппу по условиям июльского соглашения, заключенного с ним в Жизоре. Такова была цена его отказа от прав на земли, которые он отнял у моего отца в Аквитании и Пуату. Несомненно, милорд верховный судья, что вы не принудите меня нарушить клятву или отказаться от креста, который я принял много лет тому назад?

– Ваш отец тоже принял крест, милорд, – упрямо заявил Гленвиль. – Но он осознавал, что интересы его собственного королевства превыше всего. Я сам принял крест четыре года назад, однако я чувствую, что Англия в начале нового правления нуждается в тех, кто разбирается в государственных делах.

– Гленвиль, ни за что на свете я не хотел бы помешать тебе исполнить свой долг по отношению ко Гробу Господню, – задумчиво сказал Ричард. – Тебя будет трудно заменить кем-то другим. – Он повернулся к канцлеру. – Уильям, – вкрадчиво проговорил он, – отметь, что я освобождаю Гленвиля от его обязанностей по отношению к короне за возмещение в размере… хмм… пятнадцати тысяч фунтов.

Лонгчемп кивнул и сделал знак секретарю. Бывший верховный судья с мрачным видом сел на свое место.

– Это поможет расплатиться с Филиппом, – продолжал Ричард, улыбаясь с откровенной насмешкой. – У меня уже есть пара достойных претендентов на пост верховного судьи. Дорогой Гленвиль, чтобы заменить вас, понадобятся двое. – Он вновь протянул руку, и канцлер подал ему стопку пергаментной бумаги. – Этими указами я назначаю отныне Уильяма из Мендвиля, эрла Эссекса, и Хью дю Пьюзе, епископа Даремского, на пост верховного судьи, дабы они совместно исполняли обязанности. Далее, в знак моего благоволения, а также ввиду его высокой должности, я отныне жалую Хью дю Пьюзе титул эрла Нортумберлендского.

Епископ, холеный человек, с коротко остриженными волосами и худощавым лицом, улыбаясь, поднялся со скамьи, стоявшей прямо напротив помоста.

– Я признателен вам, милорд, – сказал он.

– Да, Хью, у тебя будет возможность выразить свою признательность в более явной форме, – промолвил Ричард. – Насколько я помню, ты принял крест, и посему должен понять, что это ставит меня в затруднительное положение. Ты мне нужен здесь, дома, и в то же время я не могу отказать тебе в праве исполнить свой обет принять участие в крестовом походе.

В зале воцарилось молчание, и епископ медленно опустился на скамью. Ричард быстро просмотрел бумаги, которые он держал в руках.

– Случайно, – весело возвестил он, – у меня оказалась жалованная грамота его святейшества Папы Климента, дарующая освобождение от крестового обета всем тем, кто, по моему мнению, нужен дома для ведения дел королевства.

Он поднял голову и ласково посмотрел на собравшихся.

– Необходимо понять, – продолжил он свою речь, – что в подобных случаях нужна компенсация. Хью, мой дорогой друг, уверен, ты сможешь собрать десять тысяч фунтов, ибо именно в такую сумму обойдется освобождение от бремени долга.

Епископ широко улыбнулся, так как он ожидал услышать совсем уж непомерную цифру.

– Охотно, дорогой кузен, – сказал он. – Это стоит того, чтобы на собственном опыте убедиться в действенности магии королевского величества.

Брови Ричарда взметнулись вверх.

– Магии? Я не понимаю.

– Ну как же, прямо на наших глазах вы превратили меня, старого епископа, в новорожденного эрла, – сказал дю Пьюзе.

Последовал громкий взрыв смеха. Расхохотался и Ричард.

– Хорошо, хорошо, – наконец вымолвил король, – ныне, когда лед сломан, надеюсь, всем ясно. Но вы можете засвидетельствовать моей казне свою признательность за то, что вы благополучно остаетесь дома, в своих диоцезах[116]116
  …диоцез… – Здесь Ричард использует административное деление государства, принятое в Римской империи.


[Закрыть], аббатствах или замках. И до конца недели, пожалуйста. Крестовый поход, друзья мои, обойдется нам недешево. Я должен иметь в казне на военные нужды внушительную сумму, достаточную для ведения настоящей войны. Это будет отнюдь не сорокадневная стычка между феодами. Тем из вас, кто идет на Восток, предстоит осесть там, пока мы не отвоюем Гроб Господень и полностью не сломим силу сарацинскую.

Его добродушие в один миг исчезло, лицо сделалось суровым. Он с такой силой ударил огромным кулаком по ручке кресла, что дерево затрещало.

Архиепископ Руанский, воздев узкую, белую руку горе, заговорил:

– Я восхищаюсь вашим пылом христианина, милорд. Но, возможно, не стоит доводить до крайности свое духовное рвение. Несомненно, королевство, лишившееся своего короля, подобно обезглавленному телу, и, наблюдая, как обильно вытекает из раны сок жизни, сиречь кровь, мы видим, как умирают все его члены и наступает конец существованию. Если вы назовете срок своего отсутствия и если оно продлится, предположим, более года, то какие злоупотребления, какая угроза соперничества, какой распад, какой…

– Пощадите, преподобный сэр, – вмешался Ричард. – Еще одно слово, и у меня начнется страшная головная боль. Я оставлю хороших управителей вместо себя. В их числе, помимо двух верховных судей, останутся Уильям Маршал, эрл Страйгл, к которому вы все относитесь с восхищением и уважением, Джоффри Фитц-Питер, Уильям Бреуерр, Роберт из Уитфилда и Роджер Фитц-Рейнфрид. Вам также следует понять раз и навсегда, что я не намерен возвращаться домой до тех пор, пока не исполню своего обета. Я не говорил, что отправляюсь воевать с Саладином. Я обещал пойти в Святую Землю и освободить ее и Гробницу Господа нашего из рук неверных. Есть лишь один путь исполнить обет – это наголову разбить орду свирепых варваров, рассеять их войско и уничтожить их могущество. В прошлом были совершены вопиющие ошибки. Раньше крестоносцы заключали перемирие с неверными. Они вступали с ними в соглашения и довольствовались покорением небольших земель в Сирии или Палестине. И что происходило? Сильный правитель, подобный Саладину, имел возможность оправиться от поражений, собраться с силами, разделить крестоносцев, нанести удар за ударом и, наконец, разбить их.

На Востоке лежит целая империя, которую нужно завоевать, друзья мои. Папа Урбан II осознал это еще в 1095 году. Разве не сказал он в Клермоне: «Следуйте вперед за Гробом Господним, отнимите землю у проклятых безбожников и сделайте ее своей. Та страна, текущая млеком и медом, изобильна богатствами превыше всех остальных, как если бы была она раем обетованным». Да, я слышу, как вы причмокиваете губами. Глупцами были те, кто потерпел там поражение. Нет, не смотрите с таким изумлением: именно глупцами, как Людовик Французский, позволивший вовлечь себя в поход на Дамаск. То было совершенно бессмысленное предприятие. Или Балдуин, который заключал перемирия так же быстро, как и нарушал их, или Ги де Лузиньян, допустивший, чтобы его заманили в ловушку в скалах Хаттина[117]117
  …глупцами, как Людовик Французский, позволивший вовлечь себя в поход на Дамаск… Или Болдуин, который заключал перемирия… или Ги де Лузинъян, допустивший, чтобы его заманили в ловушку в скалах Хаттина… – Во время Второго крестового похода Король Франции Людовик VII поддался тактике сарацин и, подойдя к Дамаску, потерпел поражение; иерусалимский король Балдуин I (1100 – 1118 гг.), по мнению Ричарда, ошибался, не развивая военных успехов, а заключая с сарацинами мирные соглашения; король Иерусалима Ги де Лузиньян потерпел сокрушительное поражение от Саладина при Хаттине (это холмистая, а не скалистая местность, как сказано у автора) в 1187 г


[Закрыть], – Господь Всемилостивый! Вообразите, какая глупость: быть отрезанным от источников воды и попасть в окружение на голых скалах! Одному Богу известно, зачем он отправился туда. Неудивительно, что, когда сарацины захватили его рыцарей, они все лежали распростертыми на земле; ни один не был ранен, все они просто обессилели. Что еще можно было ожидать от таких болванов: естественно, они потеряли все, что было завоевано в Первом крестовом походе…

Его лицо пылало; взгляд широко открытых глаз устремился куда-то в даль, лишь одному ему ведомую. Оскаленные зубы так и сверкали в бороде.

– Я овладею этой империей, – сказал он. – И я удержу ее. Больше нет места переговорам с сарацинами. Я не буду заключать с ними соглашений. Я их уничтожу. Но для этого мне нужны деньги. Я готов продать что угодно, только бы получить их. Я готов выслушать любые разумные предложения. Открыт доступ ко всему: плодородные земли, королевские привилегии, земли королевского домена, льготы – что пожелаете, если у вас есть деньги. Господь свидетель, я бы продал Лондон, если бы смог найти покупателя.

Когда он закончил речь, раздались довольно громкие аплодисменты, а вслед за тем в зале поднялся гул возбужденных разговоров, пока гофмейстер не ударил несколько раз об пол своим жезлом и не восстановил тишину.

– Есть ли еще вопросы, прежде чем я продолжу и перейду к обсуждению некоторых частностей? – спросил Ричард.

Архиепископ Кентерберийский был столь же румяным и дородным, насколько архиепископ Руанский – бледным и костлявым. Он сказал:

– Милорд, до меня дошли воистину тревожные слухи, будто вы намерены использовать определенное оружие, оружие настолько ужасное, что я с трудом заставил себя упомянуть о нем.

– Вы имеете в виду арбалеты? – спокойно уточнил Ричард.

Архиепископ опустил уголки рта, выражая свое неодобрение.

– Точно. Арбалеты. Я слышал, поговаривали, будто вы собираетесь купить несколько тысяч таких приспособлений. Я был бы признателен, если бы вы подтвердили, что слух неверен.

– Слух неверен, – ответил Ричард. Архиепископ опустился на место, спрятав руки в рукавах сутаны.

– Я не собираюсь покупать несколько тысяч арбалетов, – продолжал Ричард. – Я намерен нанять несколько тысяч арбалетчиков, или стрелков из самострелов, в основном из Генуи. Говорят, они самые лучшие. Вероятно, они присоединятся ко мне на Сицилии или в Акре.

Лицо архиепископа стало густо-багрового цвета, так что один из монахов в ужасе ринулся вперед, готовый подхватить своего господина, если тот рухнет, сраженный ударом.

– Милорд! – задыхаясь, воскликнул он. – Сэр! Я возражаю! Оружие, о котором вы говорите, предано анафеме[118]118
  Анафема – в христианстве церковное проклятие, отлучение от церкви.


[Закрыть]. Ваше высокопреосвященство, лорд Руанский! Милорд Трирский! Мы беседовали с вами об этом деле. Я взываю к вам.

Архиепископ Руанский неуверенно промолвил:

– Все так, как он говорит, сэр. Хотя никто не может поспорить с фактом, что для успешного ведения войны использование определенных орудий, так сказать, приспособлений, exnecessitaterei[119]119
  exnecessitaterei… – ради пользы дела (лат.).


[Закрыть], тем не менее существуют некоторые противозаконные механизмы, действие которых настолько ужасно, настолько бесчеловечно и пагубно, что… короче…

– Короче, – прогремел архиепископ Кентерберийский, вновь обретая дар речи, – церковь Господа нашего Иисуса Христа, исполненная милосердия и любви к созданиям Божьим, не склонна поддаться на уговоры и позволить употребление такого оружия, на том стоим. Я напоминаю вам, милорд, что пятьдесят лет назад Второй латранский собор запретил христианам использовать ручную баллисту. И я бы добавил, что меня охватывает ужас при мысли, что в войске Христовом пилигримы начнут применять это адское орудие.

– Апокалипсис, – тихо прошептал дряхлый архиепископ Трирский. – Конец света. Ибо сказано, что механизмы будут посылать стрелы не длиннее человеческой руки на расстояние в пятьсот пейсов с такой сокрушительной силой, которой ничто и никто не сможет противостоять.

Ричард заговорил самым приятным и убедительным тоном, на какой только был способен:

– Милорды, милорды, я разделяю то отвращение, которое вызывает у вас это оружие. И я не оправдываю его употребление. Но мог бы даже сказать, что война и есть ад. Однако позвольте привлечь ваше внимание к двум сторонам вопроса. Во-первых, арбалеты не будут использоваться ни в английском, ни во французском войске – разве только в крайнем случае. Таким образом, вся тяжесть вины должна быть возложена на итальянцев, которые изобрели оружие и усовершенствовали его и которые применяют его ежедневно. Следовательно, весьма справедливое осуждение церкви пусть падет на их головы. А поскольку они в любом случае будут его использовать, что дурного в том, чтобы нанять их и обратить против неверных? Во-вторых, позвольте спросить вас, преподобные лорды, разве вас не заботит спасение человеческой жизни?

Они посмотрели на него с недоумением.

– Как можно говорить о спасении жизней с помощью арбалетов? – сказал наконец архиепископ Кентерберийский. – Несомненно, это противоречие…

– Совсем нет. Посудите сами: если благодаря применению арбалетов я смогу за более короткий срок разгромить сарацинов, я спасу жизнь многим христианам, которые в ином случае пали бы в битвах. Конечно, я также подарю жизнь и многим сарацинам, ибо они, увидев, что терпят поражение на всех флангах, несомненно, капитулируют быстрее, чем это произошло бы в иное время. И тогда вы, милорды, сможете приняться за дело, обращая их в истинную веру и спасая тем самым их души. Итак, вас убеждает это соображение?