Текст книги "Письма с острова Скай"

Автор книги: Джессика Брокмоул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава восьмая
Маргарет

Эдинбург

Среда, 24 июля 1940 года

Многоуважаемый сэр!

Прошу простить за это неожиданное письмо. Я даже не уверена, что обращаюсь к нужному мне Финли Макдональду.

У меня есть основания полагать, что Вы являетесь моим дядей. Моя мать – Элспет Данн, родом с острова Скай, теперь проживающая в Эдинбурге.

Этот адрес мне сообщила кузина Эмили Макдональд (дочь Аласдера), а она сама отыскала его после Вашей случайной встречи в Глазго. Я никогда не видела ни одного из своих дядей, но очень хотела бы исправить упущение и познакомиться с ними.

Могу ли я писать Вам?

Искренне Ваша,

Маргарет Данн.

Глазго

25 июля

Маргарет!

Разве Вы уже не сделали этого?

Финли Макдональд

27 июля 1940 года

Милая Мэйзи!

Я снова в воздухе! И очень вовремя. Тут, на юге, нас бьют по всем фронтам. Я весь извелся, пока был вынужден торчать на земле. Как дела в Эдинбурге? Ты уже отправила письмо дяде? Ответ пришел?

Люблю,

Пол.

Эдинбург

Понедельник, 29 июля 1940 года

Милый Пол!

Он написал. В некотором роде. И поскольку он не отверг предположение, что он мой дядя, и не проигнорировал меня полностью, я делаю вывод, что да, он действительно интересующий нас Финли Макдональд. На мой вопрос, можно ли мне писать ему, он ответил только: «Разве Вы уже не сделали этого?» Никаких сомнений в том, что он мой родственник. У него такой же колючий сарказм, как у мамы.

Я не буду ему писать. Ведь в переписке с ним мне пришлось бы взвешивать каждое слово и каждую букву, чтобы лишить его возможности посмеяться надо мной. А это слишком тяжелый труд. Ну почему у меня не нашлось давно потерянного дяди, который объявил бы меня своей единственной наследницей или подарил бы мне бесценную коллекцию артефактов южных морей, как бывает в книгах? Или, по крайней мере, находился бы в сумасшедшем доме? Да, точно, я читала что-то подобное. Дядюшку-психа я смогла бы вынести. Но язвительный ответ? Вряд ли.

Маргарет

P. S. Не спрашивай об Эдинбурге. Тысячефунтовая бомба в порту, зажигательные снаряды вдоль железнодорожных путей и в Грэнтоне. Мама с ума бы сошла, если была бы сейчас здесь. А теперь мне приходится волноваться и о тебе. Пожалуйста, будь осторожен.

31 июля 1940 года

Милая Мэйзи!

Где твоя любовь к приключениям, которая так меня восхищала? Где то желание узнать, что там, за следующей вершиной, где та готовность погрузиться с головой в любую авантюру в надежде, что хотя бы на мгновение у тебя займется дух? Я всегда говорю своим здешним товарищам, что если бы моя невеста была мужчиной, то они ни за что бы не угнались за ней в небе.

Не переживай обо мне ни секундочки. В кармане у меня всегда лежит твоя фотография, и пока я смотрю в твои чудесные глаза, удача не покинет меня.

Ты понимаешь, конечно, что нежелание дяди ответить тебе по-человечески намекает на еще одну захватывающую тайну. Вперед, Ватсон, вперед! Игра началась!

Люблю,

Пол.

Эдинбург

Пятница, 2 августа 1940 года

Милый Пол!

Я сделаю это. Для тебя. И только для тебя.

Мэйзи

Эдинбург

Пятница, 2 августа 1940 года

Многоуважаемый сэр!

Или мне следовало сказать «дядя Финли»?

Признаюсь, Ваш ответ озадачил меня. Был ли это отказ? Намек на нежелательность дальнейших контактов? Неявное разрешение написать снова?

У меня так много вопросов о моей матери, о том, что она никогда не рассказывала мне. Вам не придется пить со мной чай или присутствовать на моей свадьбе. Я прошу лишь о нескольких минутах Вашего времени. Пожалуйста, расскажите мне о маме. Помогите заполнить пробелы в «первом томе» ее жизни.

С уважением,

Маргарет Данн.

Глазго

3 августа

Маргарет!

Не задумывались ли Вы о том, что Ваша мать намеренно держит эту книгу закрытой?

Не приходило ли Вам в голову также, что одинокий человек может ценить свое одиночество?

На самом деле я не могу рассказать об Элспет ничего такого, что Вам было бы приятно услышать. Иногда даже годы не умаляют разочарования.

Финли Макдональд

Эдинбург

Понедельник, 5 августа 1940 года

Дорогой дядя Финли!

Я ни в коем случае не хотела сыпать соль на старые раны, честное слово. Я не желаю совать нос в Вашу личную жизнь. Я просто хочу лучше понять свою мать. И я уверена, что Вам столь же любопытно узнать о ней теперешней, как и мне – о ней тогдашней, а иначе Вы бы не стали отвечать. Дважды.

Итак, в качестве благодарности за Вашу будущую любезность я буду рассказывать Вам что-нибудь о маме каждый раз, когда Вы расскажете что-нибудь мне. Вы – мне, я – Вам.

Искренне Ваша,

Маргарет Данн.

Глазго

6 августа

Маргарет!

Вы – мне, я – Вам. В окопах у нас это называлось: «Живи и дай жить другим». Если фрицы не стреляли, мы тоже не стреляли. Иногда мы давали им несколько минут покоя, и они давали нам капельку мира в ответ. Конечно, командование этого не одобряло. Нам говорили, что мы должны стрелять первыми, чтобы держать врага в напряжении и убедить его не лезть к нам.

Вы упрямая девица, как я посмотрю. Совсем как Элспет. Не знал никого упрямее, чем она, хотя, имея трех братьев, она, наверное, и не могла быть иной.

Вы – мне, я – Вам. Я никогда не считал позицию командования верной.

Финли Макдональд

Глава девятая
Элспет

Чикаго, Иллинойс, США

10 сентября 1914 года

Дорогая Сью!

Как бы я хотел, чтобы у меня нашлась для тебя хорошая шутка или забавная история.

Есть ли новости от твоего мужа? Тебе известно, покинул он уже страну или нет? По крайней мере, на Скае ты можешь не беспокоиться о собственной безопасности. Я благодарен за это судьбе.

И, Сью, должно быть, я нарушаю всевозможные нормы этикета, но у меня сердце разрывается при мысли о твоем потерянном ребенке. Правильных слов я не сумею подобрать, но верь, что они звучат в моей душе.

У меня больше нет фотографий, где я красуюсь в клетчатом пиджаке, но обещаю, в следующий раз, когда я приобрету столь же смешной наряд, ты будешь первой, кому я пошлю свое фото в нем. Мне даже захотелось пойти и купить что-нибудь такое прямо сейчас, лишь бы заставить тебя улыбнуться.

А знаешь, ты никогда раньше не упоминала своего супруга. Конечно, я догадывался, что ты замужем, раз называешь себя «миссис», но ты ничего не писала о нем. И это довольно странно, поскольку мы с тобой обсуждали практически все на свете.

Пожалуйста, держи меня в курсе. В газетах пишут об обстановке на фронте, но из-за океана трудно понять, что происходит на самом деле.

Всегда твой,

Дэвид.

Остров Скай

4 октября 1914 года

Дэвид!

Наконец-то я получила весточку от Йэна. Его батальон в тренировочном лагере в Бедфорде. Он считает, их вот-вот отправят на фронт, но полагаю, так говорят все мужчины в подобной ситуации. Что еще у них есть, кроме ожидания? Письмо от Йэна было коротким, он весело писал о боевой подготовке, об оружии и о том, как они все надеются «добыть несколько гансов». Ни слова обо мне, или о нашем доме, или о ребенке, которого я потеряла.

Мой брат Финли поступил на службу вместе с Йэном. Они с детства были неразлучны. И естественно, что и на войну отправились вдвоем. Махэр отказывается отпустить младшего брата, Уилли, который тоже рвется в армию. Он ее малыш, и она будет держать его при себе сколько возможно. С тех пор как уехал Финли, Уилли ходит чернее тучи. Мне кажется, махэр ошиблась и отпустила не того сына. Уилли всегда будет маменькиным малышом, но Финли, однажды узнав вкус мира, вряд ли захочет вернуться. Он не создан для того, чтобы стать мелким фермером или рыбаком. Думаю, есть только одно, что привязывает его к Скаю, и это Кейт.

Я пыталась писать. Уходила гулять в одиночестве и сочиняла стихи. Но они получаются странно путанными. Не совсем такими, как должны быть. Мне нужно, чтобы все вернулось в обычную колею. Мне нужно отвлечься от происходящего. Я не могу больше думать о том, как Йэн, или Финли, или другие мужчины готовятся пойти в бой и умереть.

Не знаю даже, почему не рассказывала тебе о своем муже. Должно быть, наши разговоры просто не затрагивали этой темы. Но теперь я устала оттого, что не всегда говорю тебе абсолютную правду.

Элспет

Чикаго, Иллинойс, США

2 ноября 1914 года

Дорогая Сью!

Я понимаю чувства твоего брата Уилли. Ты знаешь меня: я тоже не был бы счастлив, если бы меня оставили дома, когда все ушли воевать.

Я и сам хотел бы испытать такое приключение.

Возможно, об этом пока не стоит и говорить, но я начал записывать те истории, которые придумываю для Флоренс. Одну я прикладываю к этому письму – «Сыр Мышиного Короля». Флоренс обожает сыр! Я подумал, что сказка тебя немного развлечет и отвлечет. Но пока она не совсем закончена, я так и не решил, каким должен быть финал. Может, у тебя будут идеи?

Начался новый учебный год, и теперь я чувствую себя более уверенно, поскольку уже читал тот же курс в прошлом году. Мы завершили раздел «история химии» (начиная с алхимиков, потом Лавуазье, Менделеев и так далее). Мои ученики написали по итогам темы сочинения – бездарные. Только подумать, это же следующее поколение государственных деятелей и юристов, а они не умеют излагать мысли на бумаге. В любом случае, читая их тексты и размышляя о том, что сам я (надеюсь!) в их возрасте писал эссе получше, я не мог не обратиться мыслями к тебе.

Сью, ты должна снова начать творить. Не заставляй себя, просто сунь за пояс карандаш и квадратик бумаги, и тогда, где бы и когда бы ни вернулась к тебе муза, ты сможешь остановиться и все записать. Эмерсон сказал: гений – это то, что исправляет испорченное положение вещей, – и говорил он о поэзии. Думаю, если ты вновь займешься сочинительством, оно поможет тебе вернуться к нормальной жизни, а ведь именно об этом ты мечтаешь.

В любом случае не переставай писать мне, что бы ни произошло. Может, для тебя это не поэзия, но я никогда не думал о твоих письмах как о чем-то ином.

В ожидании стихов,

Дэвид.

Остров Скай

29 ноября 1914 года

Дорогой Дэвид!

О, по-моему, эта противная маленькая девочка должна навсегда остаться мышью! Забирается на стол, чтобы достать хлеб с другой стороны, – ужас! Я очень надеюсь, что твоя племянница умеет вести себя во время еды.

Ну а если не можешь оставить Лотти мышью, что бы ты сделал с ней? Я не предлагаю, конечно, чтобы ее поймала миссис Сова и приготовила из нее мышиный мусс. Но она должна получить хороший урок. Что-нибудь связанное с мамиными пирогами, остывающими на окне? (О, какой соблазн…) Или ей придется спасти Мышиного Короля каким-то образом и за это получить его вечную благодарность? А может, она полюбит Мышиного Короля?

Точно не могу сказать, но любой, кто одет в золотую бархатную мантию и крохотные башмачки, должен привлечь внимание девушки. Как и тот, кто одет в клетчатый пиджак. В общем, я не удивлюсь, если она влюбится.

Порадую тебя новостью, что состряпала-таки несколько стихов. Воспользовалась твоим советом и стала повсюду носить с собой блокнот и карандаш, и вот, однажды утром, когда я мыла полы (до чего же прозаично!), у меня возникла идея. Я села прямо на мокрые доски и, пока вода в ведре остывала, набросала стихотворение. Конечно, это не «гений» Эмерсона, но оно вроде неплохо отразило мои мысли на тот момент.

Теперь, когда Йэн уехал, мне пришлось взять на себя его обязанности. Вчера ветром сорвало одну из веревок, которыми к крыше крепится солома. В результате кусок кровли обвалился, и утром на кухне меня ждал целый сугроб. Жаль, ты не видел, как я ползала по крыше, словно один из бандерлогов Киплинга, пытаясь привязать на место сноп соломы. Я вернулась в дом с обледеневшими ресницами и бровями, и мне пришлось отогревать замерзшие пальцы во рту, прежде чем я сумела сделать себе чашку чая. Я стала почти ежедневно носить брюки, так как иначе невозможно заниматься той работой, которую мне приходится выполнять. Разумеется, Йэн ни о чем таком и не думал, когда решил все бросить и последовать за своими мальчишескими мечтами о славе.

Знаешь, Дэйви, хуже всего вечера. Я сижу у огня, вяжу или держу на коленях книгу, не читая, и не могу остановить поток мыслей, не могу не слышать каждый шорох и скрип. Я стараюсь пораньше лечь в постель, чтобы мне не пришлось думать и ощущать себя одинокой, но заснуть тоже не могу. Признаюсь, я то и дело достаю твои старые письма и перечитываю их, и иногда так и засыпаю, укрытая твоими словами. Тогда мне кажется, что ты рядом и что я тут не одна. Я даже могу представить, будто мы разговариваем. Абсурдно, конечно же, ведь в реальности мы никогда не говорили, и я не знаю, какой у тебя голос. Кстати, ты ведь осознаешь, сколь претенциозен был тон твоих первых писем? Должно быть, ты очень хотел произвести на меня впечатление.

Ко мне понемногу подкрадывается сонливость, так что лучше закончить на этом и задуть свечу. Если завтра погода не испортится, то я смогу отправить письмо, но вообще мне кажется, что теперь почта идет гораздо дольше.

Элспет

Терре-Хот, Индиана, США

23 декабря 1914 года

Дорогая Сью!

Я в Терре-Хот, провожу Рождество с Иви, Хэнком и Флоренс. Твое письмо я получил, когда шел на вокзал, и был счастлив занять себя в пути столь приятным чтением. Такое пространное послание! Наверное, зимние ночи на Скае действительно долгие.

Твои предложения вдохновили меня на то, чтобы дописать «Сыр Мышиного Короля». Посылаю финал истории тебе на прочтение (одобрение?). Я рассказал законченный вариант племяннице, и она потребовала повтора: «Исё! Исё!» Если я сумею получить подобную реакцию и от тебя, то буду удовлетворен.

Мне было удивительно, что ты пишешь о «мальчишеских мечтах о славе» – ты, которая всегда стремилась избегать ярлыков, связанных с половой принадлежностью. Здесь у нас столько же женщин, сколько и мужчин, ругающих Вильсона за то, что он держит Америку в стороне от европейского конфликта. В Штатах уже давно не было войн; мы готовы броситься в драку.

Только прошлым вечером Иви разразилась за ужином гневным памфлетом против Вильсона. Наш дед сражался в Гражданской войне, и мы выросли на его байках. Ах, каким он был рассказчиком! И так умел повествовать о войне, что и на войну не было похоже. Он даже юную Иви так увлек, что она приклеивала бумажные усы и играла со мной в войну целое лето.

На долю отца не выпало войн, и от армии как таковой он держался подальше, к глубочайшему разочарованию своего родителя. Думаю, дед так и не простил его за это. Дедушка полагал службу в армии и войну гражданским долгом; отец же считает это самоубийством. Если Америка ввяжется в драку, я могу завербоваться исключительно из желания насолить отцу.

Но нет, нужно думать о чем-то более радостном. Иви и так портит праздничное настроение своими речами о войне. Хэнк уже готов отправить ее на ночь в сарай. Желаю тебе веселых зимних праздников, Сью. Может, сейчас ты одна в своем маленьком коттедже, но знай, что ты не забыта и есть тот, кто думает о тебе в это Рождество.

Дэвид

Остров Скай

21 января 1915 года

Дорогой Дэйви!

Шлю тебе припозднившийся подарок к Новому году и Рождеству – свой новый сборник! Твое письмо и коробка со свежеотпечатанными книгами от моего издателя прибыли в один и тот же день, так что ты получишь один из самых первых экземпляров. Странно читать эти стихи, так как все они были написаны до войны. Они очень отличаются от того, что я пишу сейчас. Никаких цветов, облаков и летних деньков. Я повествую о более темных вещах и эмоциях: об одиночестве, о гневе, о суровых зимах. Не уверена, что это хорошо, но, по крайней мере, новая поэзия помогает мне «сражаться с драконами» в моей душе.

Новости от Йэна я получаю так редко, что едва не схожу с ума. Правда же, я больше узнаю о муже от Финли. Благодарение Господу за брата, который умеет писать письма. На самом деле, я чувствую, что уже слегка помешалась, так как подумываю переехать в родительский дом до тех пор, пока не вернется Йэн. Вчера на улице поскользнулась и вывихнула лодыжку. К счастью, в тот момент я была в городе, делала покупки, и меня смогли отвести к доктору, но все равно этот случай заставил задуматься. А если бы это произошло, когда рядом со мной никого не было? Когда я одна дома? Телефона у меня нет, и бóльшую часть времени я провожу в одиночестве.

И еще я замучилась со всеми этими хлопотами по хозяйству. Работать на ферме трудно, даже когда помогает вся семья, но в одиночку? Кажется, все вдруг затрещало по швам. На кровле лопнула еще одна веревка. Пришлось опять залезать на крышу, и я поняла, что и остальные стяжки тоже истерлись. Не знаю, сгнили, птицы их подпортили или проблема в том, как я их сплела, но все они обветшали и рвутся.

Спрашиваю тебя, Дэйви, зачем известной поэтессе торчать посреди зимы на соломенной крыше с куском веревки, зажатым в зубах? Разве не положено ей устроиться в кожаном кресле где-нибудь в библиотеке, перед жарко натопленным камином? Не хотел бы ты сидеть рядом?

Мне понравился финал «Сыра Мышиного Короля». Лотти растет, она учится делиться и говорить «спасибо». Я по-прежнему считаю, будет замечательно, если она влюбится в Мышиного Короля, клетчатый пиджак и все такое. Что Лара думает об этой истории?

Береги себя,

Элспет.

Чикаго, Иллинойс, США

16 февраля 1915 года

Дорогая Сью!

Ты не поверишь, но я послал одну из своих сказок в журнал! Ждать ответа еще рано, однако я подумал, тебе будет приятно узнать о том, что я набрался смелости и выставил на суд издателя «Бал сумеречных фей». Без твоей поддержки я бы никогда не стал записывать свои фантазии. А как ты решилась отправить свои стихи в самый первый раз?

Твоя новая книга бесподобна! И ты даже подписала ее для меня! Значит, теперь я вхожу в категорию «дорогих друзей»? Я понимаю, что ты имела в виду, говоря о более светлых и темных темах (конечно, я не видел ничего из твоей недавней поэзии), но, возможно, в такие времена, как эти, нам и нужно читать стихи о цветах, облаках и летних деньках?

После каникул в школе опять начались занятия. Я стал носить на уроки газеты и знакомить с ними учеников. Выяснилось, что они прискорбно не осведомлены о том, что происходит в Европе. Если Вильсон позволит нам принять участие в войне, кое-кто из моих старших учеников мог бы пойти служить. По крайней мере, они больше не заявляют, будто Балканы – это где-то возле Швеции.

В ответ на твой вопрос скажу: я не знаю, что думает Лара о «Сыре Мышиного Короля». Она не читала ни одной из моих сказок. Буду честным до конца: вряд ли она вообще интересуется книгами. Я пытался дать ей кое-что из моих любимых вещей, но Лара отдает их обратно, говоря, что это все «книжки для мальчиков». Если я и застаю ее за чтением, то в последнее время это или журналы мод, или списки гостей, так как мы находимся в процессе подготовки к свадьбе. После этого у нее появится больше времени на то, чтобы посидеть с книгой. Верно?

Желаю тебе удачи с переездом к родителям. Ты смелая женщина! А я здесь мечтаю как раз об обратном.

Дэвид

Остров Скай

8 марта 1915 года

Дорогой Дэвид!

Вскоре после того, как я написала тебе, получила весточку от Йэна. Он сообщал, что их наконец-то отправляют на фронт и что это случится в пятницу. Разумеется, письмо пришло в пятницу утром, то есть они уже уехали.

Ну почему он не мог послать телеграмму? Может, я бы сумела пересилить себя и сесть на паром, чтобы встретиться с мужем еще один раз. Я не видела его с тех пор, как объявили войну, то есть уже больше полугода. Мне известно, что за это время у них были отпуска, так как Финли приезжал домой на побывку. Но когда я спросила брата о муже, Финли сказал, что наверняка у Йэна не было денег, чтобы оплатить дорогу от Бедфорда и обратно. Я в ярости! У меня отложена скромная сумма, полученная от продажи книг, но Йэн упорно отказывается брать хотя бы пенни. Ему достаточно было спрятать свое упрямство в походный мешок и позволить мне купить ему билет, чтобы он приехал домой попрощаться со мной. Теперь он на фронте, и кто знает, увижу ли я его снова?

Помимо этого, у меня все хорошо. Нам на Скае приходится не так трудно, как в больших городах. Вдова брата Крисси живет в Эдинбурге, и она пишет, что с продуктами там стало совсем туго. Мы, по крайней мере, сами выращиваем продовольствие и можем пить столько молока, сколько даст корова. В это время года, конечно, с едой и у нас похуже, и мы мечтаем о свежей зелени и ягодах. Но у меня еще приличные запасы репы, брюквы, картошки и копченой рыбы, так что не могу жаловаться. Чай, правда, заканчивается, и я использую заварку дважды. Сахар вот поднялся в цене, но, с другой стороны, я же не пеку марципановые кексы или сахарное печенье.

Итак, Йэн во Франции, и, кроме этого, я не знаю, что происходит. Я только молюсь, чтобы он и Финли приглядывали друг за другом, как они это всегда делали на острове. Я молюсь, пусть с ними ничего не случится.

Элспет

Чикаго, Иллинойс, США

29 марта 1915 года

Я не представляю, что сказать. Пытаюсь поставить себя на твое место, посмотреть на вещи с твоей точки зрения, чтобы проникнуть в твои переживания и посочувствовать. И не получается. Прости меня.

Мне нужно чистить свой сюртук и репетировать речь, так как до свадьбы совсем немного времени. А что я делаю вместо этого? Сижу за столом и пишу тебе. Знаю, мне следовало бы с большей радостью думать о предстоящем бракосочетании, но, полагаю, это естественно – испытывать некоторые опасения. Не то чтобы я сомневался в своем решении… однако немного тревожусь по поводу события в целом. Зато Лара счастлива за нас обоих. Кажется, она полностью погрузилась в примерки платьев и таинственные переговоры с подружками.

Я не знаю точно, как там все запланировано, подозреваю, правда, что на свадьбу приглашены все, кого мы знаем или с кем еще только надеемся познакомиться. Вероятно, подадут блюда с закусками, которые вернутся на кухню почти нетронутыми, а потом настанет очередь жареного мяса, и его будет столько, что нашим гостям не съесть и за два дня. Все женщины оденутся слишком элегантно и затянутся слишком туго, и смогут лишь поклевывать угощение. Еду будут запивать шампанским, и его заказано несколько ванн, так как это единственный пункт свадебного меню, который будет поглощаться с энтузиазмом. А на десерт вынесут такие сладкие торты и пирожные, что дантист при виде них заплакал бы. Ну а после всего этого мне еще предстоит медовый месяц.

Сью, я не могу не думать о тебе, о том, как ты сидишь одна-одинешенька в своем коттедже у огня, довольствуясь соленой рыбой с картошкой, жидким чаем и пирогом без сахара. Я признаюсь: испытываю чувство вины и за этот экстравагантный пир, и за свое ничегонеделание, когда ты и парни на фронте работаете так много и получаете так мало. Если бы меня спросили, где бы я хотел провести день своей свадьбы – в комнате, полной незнакомцев, занятых поглощением яств, или в коттедже, где есть только ты, Сью, и спитой чай, – я знаю, что бы я выбрал.

Дэвид

Остров Скай

17 апреля 1915 года

Дэвид!

Ну вот, я все-таки переехала в дом родителей. Жить одной стало совсем невмоготу, с какой стороны ни посмотри. Едва ли не каждый день я ходила на почту, ожидая хоть слова о муже, но потом поняла, что веду себя жалко. Плохие новости найдут тебя, как бы далеко ты ни обретался.

И управляться с коттеджем в одиночку – слишком тяжелая работа. Но я решилась на смелый шаг: строю новый дом, современное каменное здание с шиферной крышей и трубой. Мне выплатили пособие как жене солдата, а Йэна, который мог бы запретить такие расходы, здесь нет. Так что я уже наняла строителей и тому подобное. Вот небольшой набросок будущего дома, как я его спланировала. Старый же коттедж оставлю скотине и птице. Больше мне не придется спать под одной крышей с курами!

От Йэна уже довольно давно ничего не было. Если бы меня это не угнетало, я бы смеялась над тем, что получаю больше писем от человека, которого ни разу не видела, чем от собственного мужа. Но, как говорят, отсутствие новостей – хорошая новость.

Хоть в прошлом письме я об этом не упомянула, знай, я горжусь тем, что ты послал в журнал одну из своих сказок. Уже пришел какой-нибудь ответ? Прошу, держи меня в курсе.

Ты спрашивал, как я решилась отправить издателю стихи. Это все Финли. Когда мы росли, то вечно мечтали о чем-то большом, неизведанном. Сидели на берегу, он что-нибудь вырезал из дерева, я или рисовала, или писала. Наши взгляды убегали за горизонт, и не нужно было никаких слов. Потом он вырос, и па стал брать его в море. Финли уходил рыбачить, оставляя меня на берегу. Он всегда привозил мне камни, и мне казалось, будто я была с ним. Почти каждое утро он садился в лодку и уплывал, но я знала, что это не побег. Наоборот, морские поездки только крепче привязывали его к острову. Если бы все так и продолжалось, он ни за что не покинул бы Скай. Вот тогда он заставил меня пообещать, что я пошлю свои стихи в издательства и хоть таким образом переправлю в большой мир частичку себя. Потому как он – он оказался в ловушке.

Целую неделю я тайком пробиралась по вечерам в школу, чтобы воспользоваться печатной машинкой директрисы. И стучала одним пальцем по клавишам до тех пор, пока не набрала стопку стихов, подходящих для отправки. Остальное, как говорится, история! Поверишь ли, мне было всего семнадцать лет. Мой издатель проявлял по отношению ко мне и моему уединению удивительное терпение, а вчера прислал совершенно неожиданное письмо. Много раз он просил у меня фотографию, чтобы поместить в одной из книг. Наконец сказал, что коли у меня нет снимков, то он пришлет ко мне фотографа! Сейчас я жду окончательного подтверждения, но, скорее всего, этот фотограф будет здесь спустя пару недель. Дэйви, не могу передать, как я нервничаю! Меня еще ни разу не фотографировали. Я никогда не видела себя глазами другого человека (в данном случае – через линзы). Понятия не имею, что надеть. Нельзя, чтобы первый и единственный фотопортрет Элспет Данн разочаровал читателей.

В какой-то момент тебе придется принять решение относительно свадьбы, мой дорогой. Ты должен определиться, хочешь ли оказаться на отплывающем судне или предпочтешь остаться на твердой земле и помахать вслед парому рукой. Я знаю, ты не из тех людей, кого устраивает роль наблюдателя, но, может, это не твой корабль. Может, он плывет не туда, куда ты хотел бы попасть. Ты примешь верное решение. Думаю, ты уже знаешь, каким оно будет.

Э.

Чикаго, Иллинойс, США

9 мая 1915 года

Дорогая Сью!

Как я понял из твоего письма, у тебя все неплохо, несмотря на отсутствие информации с фронта. Кто знает, может, я смогу доставлять тебе самые свежие новости прямо с места событий – если Вильсон наконец уступит. После «Лузитании» у нас все жаждут немецкой крови. На том корабле погибло двенадцать сотен людей, не имевших никакого отношения к войне. Как ты выразилась в одном из первых писем? В Штатах все разбойники и ковбои, так что кайзеру не поздоровится, когда мы до него доберемся.

Учебный год подходит к концу, и я надеюсь, ученики покинут класс слегка поумневшими. Многие все еще отмахиваются от войны как от проблемы Европы, но немало школьников понимают: это куда более масштабное явление. Канули в Лету дни, когда наши государства были изолированы друг от друга. Идет уже двадцатый век. Что касается одной страны – касается всех нас. Теперь мои ученики видят: мир достоин того, чтобы за него сражаться.

Ты и вправду в семнадцать лет была настолько отважной, что решилась представить на суд широкого мира свои стихи? Сью, ты удивительная! И если ты не против моих математических подсчетов, гораздо моложе, чем я мог предположить о столь зрелом поэте. Тебе было семнадцать, когда ты начала публиковаться, значит, судя по дате на первой твоей книге, сейчас тебе двадцать семь. Ты любишь поддразнивать меня из-за моей молодости, но между нами всего четыре года разницы.

Надеюсь, что фотограф уже побывал у тебя и съемки прошло удачно. Ну как, не заставили тебя надеть для портрета старые брюки и обнять овец? Мне бы очень хотелось посмотреть на результат.

Дэвид

Остров Скай

29 мая 1915 года

О Дэйви, какая глупая, глупая война!

Под Фестюбером было крупное сражение. Батальон, в котором служит большинство парней со Ская, стоял в центральной части фронта. В том бою почти каждая семья, которую я знаю, отдала сына или мужа жадной утробе войны.

Моего брата Финли тяжело ранило. Прямо перед ним разорвался снаряд – в Финли, к счастью, не попал, но осколки разворотили всю его левую ногу. Он был буквально в одном шаге от непоправимого. Махэр поехала к нему – за ранение он получил отпуск и теперь находится в Лондоне, в госпитале. Я дошла вместе с ней до пирса и чуть было не ступила на паром. Но не смогла. Не смогла даже ради Финли. Из-за своей трусости я разрыдалась, уткнувшись в рукав, а потом написала брату стихотворение на носовом платке. Надеюсь, оно поведает ему то, что не смогла сказать я сама. Надеюсь, он поймет, как сильно я его люблю. Сейчас жду от махэр вестей и молюсь, что все не так плохо, как я себе представляю.

Йэн тоже был ранен, но не столь сильно, и его отпустили из окопов не дольше чем на пару дней. Он даже не написал мне, просто послал отпечатанный бланк полевой почты, где требуется вычеркнуть строчки, которые не подходят, оставляя нужное: «Я в госпитале – был ранен – поправляюсь». Потом от него пришло и письмо, то есть короткая записка, сообщавшая, что он в порядке – только царапина на плече, не о чем волноваться, – но не могу ли прислать ему сигарет?

И знаешь, Дэйви, что странно? Я и вправду не волнуюсь, по крайней мере о Йэне. Я ощущаю в душе некоторую пустоту. Мне одиноко, но это не редкое чувство в наши дни. Я тоскую о чем-то, хотя сама не могу понять о чем. Во мне нет ни грусти, ни злости, я не боюсь и не переживаю. По крайней мере пока.

Молюсь о том, чтобы Америка не вмешивалась в это. Дэйви, оставайся там, где ты есть. Не поддавайся на подзуживания хулигана. Не хочу, чтобы у меня появилась причина для переживаний.

С мольбой,

Элспет.

Чикаго, Иллинойс, США

15 июня 1915 года

Дорогая Сью!

Почему мне всегда не хватает слов, когда ты сильнее всего в них нуждаешься? Если бы мои мысли о тебе можно было выразить на бумаге, то тогда ты получила бы самые крепкие из эпистолярных объятий. Что с Финли?

Беспорядок в Европе словно зеркальное отражение хаоса в моей жизни. Муж Иви болен. Сначала мы не думали, будто это что-то серьезное, но он никак не поправится. Флоренс сейчас живет у моих родителей. Ты, наверное, представляешь, как Иви трясется над здоровьем дочери. Как только Хэнка стало знобить, она тут же отослала Флоренс из дома.

Свадьбу я отложил. Лара в ярости. Я сказал ей, что неприлично думать о веселье, когда Хэнк болен. Кажется, она считает, будто Хэнк не единственная причина моего решения. Наверное, я с ней соглашусь. Так что ты права. Должно быть, это чужой паром. Хотя не думаю, что Лара легко с этим смирится.