Текст книги "Зной"

Автор книги: Джесси Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Глорияззззззззт'с я»

Карл говорил голосом человека, испытывающего сильную боль, и это заставило ее резко выпрямиться. Она положила ручку на стол и начала прослушивать сообщение во второй раз.

«Глорияззззззззт'с я ззззззззз БюззззззззззззЯ ххххх»

Голос затих. «Язззззззню по…» Похоже, трубку Карл держал наотлет. Она различила на втором плане шум, который мог быть ветром. Глория уже собралась запустить воспроизведение снова, когда голос вернулся.

«здесьззззззззззззбылзззззззззззззззз аварияззззззззззззззвасзззззззззззззззвывзззззззззя в порядкеззззззззззвсе в порядкезззззззззззззвонюззззззззззззздомой33333333…»

Автоответчик громко гуднул, испугав ее.

«Следующее сообщение, – прокаркал он. – Получено во вторник…»

Она ударила по кнопке «stop».

Молчание.

Совершенно сбитая с толку, Глория запустила сообщение Карла с самого начала, прослушала первую его половину. И принялась проделывать это снова, и снова, и снова: вытягивая из него фонемы, строя догадки о пропусках, записывая все прописными буквами.

ГЛОРИЯ ЭТО Я ЗДЕСЬ БЫЛА ДОРОЖНАЯ АВАРИЯ ВАС ВЫВ

Загасив тревогу, вспыхнувшую от «здесь была дорожная авария», она взад-вперед поводила ручкой над «вас выв».

Вас выв. Васвыв. Ва свыв. Васвы в.

Понять, где начинается одно слово и начинается другое, ей не удалось. Как не удалось и понять, сколько слов между ними пропущено – одно, или два, или намного больше. Она выписывала сочетания букв, пока те не стали неудобочитаемыми, усилив ее беспокойство. Составление списка возможностей обратилось в зловещее грамматическое упражнение.

Я ВАС ВЫВЕДУ

ОН ВАС ВЫВЕДЕТ

КТО ВАС ВЫВЕДЕТ

МЫ ВАС ВЫВЕДЕМ, ДРУЖОК

Глория поморгала и скомкала листок бумаги.

Успокойся.

Доводить себя до крайности – не твой стиль; а кроме того, ничего страшного не случилось – ничего по-настоящемустрашного. Если бы произошло что-то воистину дурное, он позвонил бы ей домой.

Однако он не позвонил, а прошло уже несколько дней.

Скорее всего, Карл выпутался из подразумеваемой его посланием передряги.

Вторая половина сообщения наверняка скажет ей не меньше первой, решила Глория и перемотала ленту вперед, к началу этой половины. Четыре сигнала вызова и разъединения подряд.

Так, подумала она. Теперь еще и это?

Она прослушала вторую половину сообщения Карла, используя тот же метод записи и повторного воспроизведения.

Я В ПОРЯДКЕ

ВСЕ В ПОРЯДКЕ

ЗВОНЮ ДОМОЙ

Он был в порядке. Все было в порядке. Он собирался позвонить ей домой. Или: он обещалпозвонить ей домой.

Да, но беда-то в том, что домой он ей непозвонил – ни разу за последнюю неделю.

Глава вторая

– А где он, вы не знаете?

Глория в третий раз повторила:

– Он собирался поехать в Мексику.

Диспетчер промычала что-то вроде «мм».

– Но точно вы не знаете?

– Нет.

– И думаете, что произошла авария, правильно?

– Так он сказал мне по телефону, вернее, не мне, а автоответчику, – ответила Глория.

– Это какая была авария, автомобильная или… еще какая-нибудь? Скажем, на лыжном курорте?

В Мексике? В июле?

– Я действительно не знаю. – Глория прижала ко лбу подушечку ладони. – Есть там у вас кто-нибудь, с кем я могла бы поговорить насчет…

– У всех дел по горло, – ответила диспетчер. – Оказывают, ну, сами понимаете, помощь жертвам стихийного бедствия.

Тон у нее был недовольный – такой, точно Глория просила ее помочь снять котенка с дерева.

– Это я понимаю, – сказала Глория, – но мне очень тревожно за него. Постарайтесь взглянуть на все моими…

– Имя еще раз назовите.

– Карл Перрейра.

– Вы его жена, миссис Перрейра?

Глория замялась.

– Меня зовут Глория Мендес. Я его секретарша.

Диспетчер замычала снова, на сей раз мычание продолжалось дольше и было более многообещающим.

– Алло? – нетерпеливо произнесла Глория.

– Да, мэм, не кладите трубку,я… не кладите трубку. (Послышались какие-то щелчки.) Так, ручка у вас есть? Ноль-один-один…

– Извините, – сказала Глория. – Что это?

– Что?

– Номер. Который вы диктуете. Чей он?

– Я еще не закончила, мэм. Ноль-один-один-пять-два…

– Это же заграничный номер, – сказала Глория.

– Правильно, мэм. Вы золотую медаль хотите получить за догадливость или дослушать номер до конца?

– Но зачем вы даете мне заграничный номер?

– Это номер американского консульства в Тихуане.

– Он нев Тихуане.

– Послушайте, мэм, вы же не знаете, где он. Я даю вам то, что у меня есть. Он не в Лос-Анджелесе, даже не в нашей стране, а помогать вам разыскивать его я в настоящий момент не в состоянии.

Глория стиснула край стола.

– Я вас не об этом…

– В настоящий момент у нас многое разладилось.Так вот, я могу дать вам этот номер, а могу связать с кем-то, кто, может быть, и сумел бы помочь вам, но только он скажет вам то же, что говорю я.

– Ладно, – сказала Глория. – Диктуйте.

Диспетчер отбарабанила номер и положила трубку.

Глория расправила, чтобы успокоить нервы, рубашку на груди.

Трубку в консульстве взяли после десятого звонка. Молодой человек с заложенным носом – наверняка серфер – представился: Роб – и учтиво предложил ей любую помощь. Говорил он дружелюбнее, чем диспетчер 911, и Глория, описывая предмет своих тревог, постаралась выдерживать ровный тон.

– Хмм, ладно, – сказал Роб. – Он в Нижней Калифорнии?

Глория вспомнила расстеленную по столу Карла карту пустыни.

– Не думаю, – ответила она. – Я думаю, он в Соноре.

– Там есть консульство, в Эрмосильо. Попробуйте в него позвонить.

Она поблагодарила Роба, записала номер, набрала его.

– Консульство США.

На сей раз ее рассказ занял больше времени; отчаяние заставляло Глорию произносить не те слова, извиняться, поправляться.

– Мисс, – сказал сотрудник консульства, Дэвид, – прошу вас, постарайтесь успокоиться.

– Мне страшно.

– Мы во всем разберемся. Когда вы в последний раз беседовали с ним?

– Перед самым его отъездом.

– В каких отношениях вы состоите с мистером… э-э,Перрейра?

Глория прикусила губу.

– Я его жена.

– И он собирался пересечь на машине пустыню? – удивился Дэвид. – Чем это было? Бегством из дома?

– Он всегда путешествовал в одиночку.

– Ага. А затем вы получили сообщение.

– Да.

– И думаете, что произошла автомобильная катастрофа?

– Я не знаю, – ответила она. Ей уже опротивело это насильственное кормление вежливыми фразами. – Я ничего не знаю. Он мог пострадать.

Дэвид сказал:

– Если бы его поместили в какую-то из здешних больниц, мы бы узнали об этом. Когда в больницу доставляют гражданина Америки, оттуда всегда звонят нам. То же самое и в случае смерти. С нами непременно связались бы. Но, насколько мне известно, никто нам не звонил. Это случилось на прошлой неделе?

– Сообщение поступило в четверг.

– Послушайте, миссис Перрейра, – сказал Дэвид, – я уверен, что беспокоиться вам не о чем. Он непременно свяжется с вами. Скорее всего, он где-то загулял и просто забыл позвонить.

Глория продиктовала ему свой номер. Прежде чем они простились, Дэвид сказал:

– У вас ведь там землетрясение утром было, верно?

– Да.

– И вы волнуетесь из-за такого пустяка.

– Пожалуйста, позвоните мне, – ответила Глория и положила трубку.

Измученная, дрожащая, она обшарила письменный стол Карла. Ежедневник его оказался пустым, в том, что касалось договоренностей о встречах, календарем Карлу служила она. Глория в миллионный раз набрала номер его сотового и услышала все те же нескончаемые гудки. Она обыскала груды мусора, надеясь найти хоть что-то, способное сказать, куда он собирался отправиться. Маршрут свой Карл с ней не обсуждал, – как и каждое лето, всю поездку он спланировал сам. То была одна из составляющих его жизни, к которой Глория доступа не имела, и регулярная повторяемость ее немного действовала на нервы. «Пора уматывать», – говорил он, поигрывая давно потускневшим серебряным крестиком, который носил под рубашкой. Таков был сигнал о приближении отпуска: Карл расстегивал пуговицу и из-под рубашки появлялась цепочка с крестиком.

Глория, как и всегда, вызывалась заказать ему билет на самолет, номер в отеле, место за столиком ресторана. Предложений ее он никогда не принимал.

«Эти штуки я предпочитаю делать сам».

Чего ты бесишься? – спросила она себя. Наверняка же все в порядке. Ты ему не нянька. Шла бы лучше домой и позаботилась о себе самой.

Да, но она уже здесь.

А забота о нем и была для нее заботой о себе.

Как ни посмеивалась над ней Барб Оберли, логическая оправданность ее преданности человеку, который хоть и не отказал ей наотрез и никогда не выказывал ничего сверх простой благодарности, у Глории сомнений не вызывала. Для нее объяснение было очевидным: Карл любит ее, но не может найти слова, пригодные для описания этой любви. Он разговаривал и вел себя с ней по-монашески, потому что это было, на свой манер, более честным, чем изливать перед ней неточно описанные, а то и банальные чувства. Бурные излияния Карлу вообще свойственны не были. Почему же в любви он должен быть иным?

Барб видела происходившее сквозь очки менее розовые: «Взгляни правде в лицо, Глория. Он просто-напросто голубой».

И хотя Глории хотелось выпалить «нет!», ее все же грызли сомнения. Возможна ли любовь, неотделимая от обета безбрачия? И неужели любовь почти всегда молчалива?

Она терпела уже долгое время, веря, что настанет день и все переменится. Брак, дети, семья – все придет к ней в единый миг. Это представлялось ей неизбежным: она знала Карла лучше, чем кто бы то ни было, а он так же знал ее. По мнению Глории, два человека не могут столь глубоко проникать в души друг друга и неназывать это любовью.

Единственным, чем он не делился с нею, были его планы на отпуск. Потому-то телефонное сообщение и внушило Глории тревогу, от которой она сходила теперь с ума. Сообщение это пронзило ей сердце точно двумя стрелами сразу: одной была мука неведения, другой – боль от понимания, что в неведении Карл держит ее намеренно.

У противоположной стены кабинета злорадно помигивал автоответчик. Глория опять взяла ручку, листок бумаги и начала все заново.

Глория это я здесь была дорожная авария вас выв

Я в порядке все в порядке звоню домой

И на этот раз грубый обрывок фразы «вас выв» стал приобретать иные очертания. Если вслушиваться внимательно, можно уловить звук, который ему предшествовал. Несомненная гласная и, похоже, горловая, не носовое «и», не «е» переднего ряда, но и не губная «о». Скорее, похожая на «а». А вас выв. Авасвыв.Или ах.

Карл, каким она его знала, был человеком практичным, почти лаконичным. Если ему требовалась незамедлительная помощь, он сказал бы об этом сразу, не откладывая в долгий ящик. И сообщил бы все существенные подробности: номер телефона, его местонахождение, имя его владельца.

Ахвасвыв. Ахвасвив?

Она снова прослушала сообщение, прижав ухо к динамику. За статическим шумом в голосе Карла проступал какой-то непривычный оттенок. Глория прослушала еще раз, повторяя слова за ним. И на этот раз ахвасвивсловно переключило ее, автоматически, в другой режим, а следом автоответчик щелкнул и смолк.

Испанский.

Слово было испанским.

Глория опять схватила перо и бумагу, опять прослушала сообщение. Теперь испанский выговор Карла опознавался безошибочно.

Да, это было какое-то испанское название – он же звонил из Мексики.

Она записала услышанное.

ah

uas

viv

ah was ahwas a-uas aguas

Aguas.

A viv!Коренное слово. Видоизменяется в зависимости от места в предложении.

И это дает vivas.

Aguas vivas? [5]5
  Живая (или просто проточная) вода (исп.).


[Закрыть]

Глория протянула дрожащую руку к телефону и набрала номер консульства в Эрмосильо.

– Консуль…

– Здравствуйте, я вам только что звонила. Не могли бы вы…

– Еще раз здравствуйте. Новостей пока нет.

– Есть у вас там такой город – Агуас-Вивас?

– Агуас-Вивас.

– Да, – подтвердила Глория. – Понимаете, я думаю, что он там.

– Агуас-Вивас? Никогда о таком не слышал. Постойте-ка… эй! Сол! Есть тут город Агуас-Вивас?

Еле слышное: нет.

– Он так не думает, – сказал Дэвид. – А он знает штат как свои пять пальцев.

– Вы не могли бы проверить? У вас есть карта?

Дэвид отправился за картой, Глория ждала, постукивая ногой и глядя, прищурясь, в окно – там наступило утро, а она и не заметила. По улице шли, направляясь в начальную школу, двое малышей с рюкзачками. Неужели их родители не знают, что это может оказаться опас…

– Вот она карта… так, – сказал Дэвид. – Указатель городов… и я… ничего похожего в нем не вижу.

– Вы уверены?

– Более чем. Хотя… – он отнял трубку ото рта, и Глория услышала, как захлопнулась тяжелая книга, – хотя, знаете что, тут есть куча деревень, которые на карты не попадают. Слишком маленькие или уже поглощенные каким-то городом, большим. А иногда два поселения успели объединить в одно – десятки лет назад. Во всех наших записях за последние пять лет значится одно название, но деревенские жители, когда звонят нам, называют другое, старое.

– Кто мог бы сказать мне точно?

– Ну… дайте подумать, – ответил Дэвид. – Пожалуй, местные стражи порядка. Запишете их номер?

Она записала номер, еще раз поблагодарила Дэвида и напомнила, чтобы он позвонил ей, если…

– Непременно, мисс. Приятного вам дня.

Какого уж там приятного, думала она, набирая номер управления полиции Эрмосильо и прося по-испански позвать…

– Нет-нет, – сказал снявший трубку мужчина. – Это полицейская академия.

Получив от него правильный номер, она позвонила по нему и спросила, нет ли у них hay una ciudad llamada Aguas Vivas, por favor? [6]6
  …номера, по которому можно позвонить в город Агуас-Вивас, будьте добры (исп.).


[Закрыть]

Мужской голос ответил:

–  Momento, Senora!

Затем обладатель его пропал на целых пять минут, а вернувшись, как раз когда она решила положить трубку, сказал:

–  Si, Senora. Hay [7]7
  Да, сеньора. Есть (исп.).


[Закрыть].

Глория попросила дать ей номер тамошнего полицейского участка. Он снова на какое-то время пропал и вернулся с известием, что полицейского участка там нет, а ближайший находится за тридцать миль от деревни, но, правда…

– Вы меня простите, – сказал он, – в этом списке ни черта не разберешь, какой-то кретин исписал его поверх номеров… тут их два, но я не уверен теперь, какой из них кому принадлежит. Хотите оба?

Позвонив по первому, Глория две минуты слушала гудки, а затем набрала второй и услышала сонное «Виепо» [8]8
  Ну что? (исп.)


[Закрыть]человека, не вполне понимающего, где он и что он.

– Это полиция Агуас-Вивас? – спросила она по-испански.

– Это Teniente [9]9
  Лейтенант (исп.).


[Закрыть]Тито Фахардо. А вы кто?

– Я ищу человека, который…

– Помедленнее, сеньора. Спешить нам с вами некуда. Назваться не желаете?

– Глория Мендес. Я…

–  Buenos dias, Senora Mendez [10]10
  Добрый день, сеньора Мендес (исп.).


[Закрыть]. Вы чем-то обеспокоены. Что случилось?

– Я думаю, что человек, которого я хорошо знаю, попал в аварию. Неподалеку от вашего города.

– Вот как? – Глория услышала, как он облизнул губы. – Какую аварию?

– Это я и пытаюсь выяснить, Teniente.Это очень важно, но все, с кем я сегодня разговаривала, отделывались отговорками, поэтому буду вам очень благодарна, если вы меня выслушаете.

Пауза.

– Хорошо, сеньора. Расскажите мне хоть что-то, и я вам тоже что-нибудь расскажу.

Она проиграла ему по телефону принятое автоответчиком сообщение.

– Вам требуется новая машинка, – сказал он. – А эта – дерьмо какое-то.

– Все, что мне нужно выяснить, – побывал ли он в вашем районе.

– У нас большой район. Территория, которую быстро не обшаришь. Вы не знаете, где это было?

– Я не знаю даже, чтоэто было, – ответила Глория. – Похоже на автомобильную аварию, но я не уверена.

– Тогда все сложно, – сказал Фахардо. – Я уже сказал, территория большая, куча автомобильных аварий.

– Американец в какую-нибудь из них попадал?

– Когда, говорите, это произошло, сеньора?

– Пять дней назад.

– А звали его как?

– Карл Перрейра.

Фахардо посопел:

– Вот как? Он ваш… кто он вам, муж?

– Да, – ответила Глория. – Он мой муж.

– И вы говорите, авариябыла автомобильная?

– Я не знаю, – сказала Глория. – Была у вас автомобильная авария?

– Когда?

–  В то время.

– Не уверен, что понял ваш вопрос, сеньора.

–  Былатам на прошлой неделе автомобильная авария или ее не было,это очень простой…

–  Ay [11]11
  Ай, ой, ох… (исп.)


[Закрыть] . Senora.Полегче.

– Кто-то мог покалечиться, кто-то, избави боже, погибнуть.Если вы не способны ничего мне сказать, давайте я поговорю с вашим начальством.

Пауза.

– Я и естьмое начальство, – сказал Фахардо. – Хотите поговорить, говорите со мной. А во-вторых, я следую принятой у нас процедуре. Если вам охота ставить мне палки в колеса, – валяйте, но предупреждаю, легче от этого не станет ни вам, ни мне и никому другому. Так что вы там говорили?

Глория сжала кулак и легонько врезала им по столу.

– Извините, – сказала она.

– Пустяки. Вы, похоже, здорово взвинчены, у вас что-то еще есть на уме?

Нет, жопа ты этакая.

– Нет. Простите, не могли бы вы…

Фахардо прервал ее, вздохнув:

– Не начинайте снова допрашивать меня.

– Я не начинаю.

– Ладно. Выходит, насчет того, кто ведет расследование, мы договорились.

«Расследование?» – подумала Глория.

– Значит, так, я могу просмотреть журнал регистрации… за эту неделю… – Слышно было, как Фахардо со стоном вылезает из кресла. – Журнал у меня в офисе. Если хотите, могу позвонить вам завтра утром.

– Я не могу ждать до завтра.

– Ну, к вам я пока не собираюсь, так что…

–  Пожалуйста.

Фахардо звучно шмыгнул носом.

– Я не знаю, что вам ответить, сеньора.

– Я сама приеду к вам, – сказала она. – Сяду в машину, буду ехать всю ночь…

– А вот этосовсем ни к чему, – сказал он.

Пауза.

Когда он заговорил снова, голос его звучал напряженно:

– Послушайте, если вы никак уж не можете обойтись без мелодрамы… Может, у меня – прямо тут… может быть, кое что… кой-какие материалы… Когда?

– Пять дней назад.

– Пять дней назад, хорошо. Минутку.

Она слушала, как он кладет трубку, как выходит из комнаты, как возвращается.

– Сеньора? По-моему, я вспомнил того, о ком вы говорите. Несколько дней назад. Дорожная катастрофа с участием американца. Кто он такой, мы не знали, документы его погибли, однако номер у машины был калифорнийский.

– А машина какая? – спросила Глория.

– Машина японская. «Хонда». – Фахардо еще раз шмыгнул носом. – Похоже на него?

Все надежды истаяли, обратившись в нечто желчное, едкое. Комната начала расширяться, а внутренности Глории, напротив, сжиматься в одинокую, перепуганную точку.

– Сеньора? Похоже, что это он?

– Да, – пролепетала она.

– Ну вот, сеньора. Сожалею, но это была очень серьезная авария.

Он звонил мне по телефону, думала она. Насколько серьезной могла быть авария, если он звонил мне, разговаривал. Я же слышала его голос. Слышала его. Все было в порядке. Как же все могло быть плохо. Он звонил мне. Как плохо. Он звонил. Как.

– Он в больнице? – спросила она.

– Нет, – ответил Фахардо. – Он умер прошлой ночью.

Глава третья

Реджи Солт сказал так:

– Им нет резона врать тебе, Гиги. Если УПЛА говорит, что не обладает там никакой юрисдикцией, значит, не обладает.

– Тот человек сказал, что Карл мертв, —возразила Глория, – им что же, наплевать на это?

– Ну, может, если бы кто-то с ним что-то сделал, – сказал Реджи. – Но ты же говоришь – произошел несчастный случай.

– Это тамошний коп так говорит.

– Как его зовут?

– Фахардо.

– Ага – Реджи почесал глаз. – Ну, честно говоря, Гиги, это их дело, там всем они заправляют. Заправляют плохо, согласен. Но я не могу позвонить им, назвать номер моего значка и рассчитывать, что они забегают быстрее. Плевать они на нас хотели.

Глория помешала нетронутый чай и опустила ложку на стол. Обычно она старалась не класть мокрые ложки на голый пластиковый стол, но этот был до того мерзок, что вылей на него хоть всю чашку «Сви-тач-ни», он только чище станет. Чем такая забегаловка, как эта, завлекала клиентов, Глория и представить себе не могла, – но, правда, на несколько миль в округе только этаоткрыта сегодня и была.

Зато Реджи чувствовал себя здесь как рыба в воде. Посещение грязнющих кафешек позволяло ему с легкостью переводить разговор на его любимую тему – о том, какой у него неестественно низкий уровень холестерина. Когда-то он прочитал статью, в которой говорилось, что черные страдают от сердечных заболеваний чаще, чем белые или латиноамериканцы, и после того, как он и Глория получили результаты анализов, показавшие, что уровень липопротеинов низкой плотности у него в два раза ниже, чем у нее, с превеликим удовольствием объявил ей: «На меня ваша наука не распространяется».

Чтобы найти его сегодня, Глории пришлось потратить некоторое время. Вчера Реджи занимался ликвидацией последствий землетрясения. Ему отдали под начало отряд резервистов. Сегодня он должен был разбирать завалы в деловой части города, однако панический звонок Глории заставил его остановиться по дороге туда, чтобы позавтракать с ней.

Реджи посмотрел на часы, взял ее пальцы в свои, ласково погладил их от костяшек до ногтей.

– Я понимаю, тебе тяжело. Такое никому легко не дается.

Глории хотелось оттолкнуть его руку, но она не оттолкнула. Реджи помогал ей, и если для этого требовалось оставить его при убеждении, что ей с ним по-прежнему хорошо, то и ладно.

– Не хочешь обсудить все со мной? – спросил он.

– Не сейчас.

– Иногда это помогает, – сказал Реджи. – Выговоришься, и намного легче становится.

Реджи, пребывающий в Чувствительном Настроении. Выражение участливости, сдержанные манеры. Превосходное исполнение роли Хорошего Парня. Раньше у него необходимых для этого навыков не было. Откуда они взялись?

На миг ее посетила лестная мысль, что это результат ее длительного последействия.

Да нет, навряд ли.

После того как закончилось слушание их разводного дела, он подошел к ней в съехавшем набок галстуке и сказал:

– Черт побери, откуда мне было знать все это, Гиги? Ты же ничего мне не говорила!

Что верно, то верно. Она никогда не жаловалась, ни разу. Жалобы потребляли энергию, которой ей за проведенные с ним три года вечно не хватало. Развестись с Реджи было проще, чем устраивать каждый треклятый раз прения по поводу того, что просто изводилоГлорию: его манеры будить ее, возвращаясь ночью с работы, оставлять предназначенные для стирки вещи на полу ванной, а крошки на столе, ставить свою машину так, что Глория вывести свою не могла. Неспособность извиняться. Нежелание заводить детей.

Теперь он был на восемь лет старше; отрастил усы; гладил ее по руке и вел себя очень мило. Возможно, управление полиции обучает этому своих сотрудников, проводит с ними тренировочные занятия. Стараясь изменить имидж лос-анджелесского полицейского к лучшему: сильный, вооруженный, владеющий началами психоанализа.

У нее даже мурашки по коже побежали. Предполагалось, думала она, что ты куда больший ублюдок, Реджи Солт.

Каковым он немедля себя и зарекомендовал:

– Ладно, если я тебе понадоблюсь, позвони. А сейчас мне пора убираться отсюда. Прежде всего, у меня времени в обрез. Я должен быть в Уоттсе.

– Ты же не работаешь в Уоттсе, – сказала она.

– Верно, однако теперь им понадобилось, чтобы в Уоттсе заправлял черный. Это отвечает их представлениям о справедливости.

Он допил свой кофе, постарался подманить официантку, но та уже скрылась за вращающейся дверью. Реджи встал, полез в карман за бумажником.

– Еще пару минут. – И Глория указала пальцем на его стул. – Все равно ты сейчас никуда не доедешь, Олимпийский перекрыт.

– Я доеду. – Он изобразил вой сирены. – Эта штука и на Четыреста пятой в час пик отлично срабатывает.

Глория по-прежнему указывала на стул. Реджи улыбнулся и сел.

– Как я скучаю по твоей херне, Гиги, – сказал он.

– Что мне теперь делать?

– Думаю, родственникам его позвонить. Почему бы им этим не заняться?

– У него нет родственников. Он был единственным ребенком.

– Разведен?

Она покачала головой:

– И женат никогда не был.

– Дети?

– Я же сказала, женат не был.

– Чтобы обзавестись детьми, жена не обязательна, Гиги.

– Он был не такой, – сказала она. – Ты не знаешь, каким он был. Спокойным. Он никогда…

Ей не хотелось разреветься на глазах у Реджи, поэтому она остановилась.

– Ты не знаешь, – повторила она. – Ты никогда его не видел.

– Видел, конечно, – сказал Реджи. – Я однажды заглядывал в ваш офис.

– Когда?

– Когда завозил тебе коробку со всякой кухонной ерундой. Твой штопор, салатную чашу… помнишь?

Те месяцы она помнила хорошо: постепенное превращение вещей из ихв ее,обратный осмос, преобразующий одну жизнь в прежние две.

– Он был в офисе, когда я пришел, – продолжал Реджи. – Ты еще не вернулась с ленча. И я оставил коробку ему.

– Так ты разговаривал с ним? – спросила Глория.

– Поздоровался. Кажется, спросил, где ты. Думаю, мы даже руки друг другу пожали. Он показался мне симпатичным дядькой.

– Он таким и был. Чудесным человеком.

Она взяла со стола ложку, помешала чай.

– Если детей у него не имелось, – сказал Реджи, – должен был иметься кто-то еще. Дядя, двоюродный брат, что-нибудь в этом роде. Ему сколько было, шестьдесят?

– Пятьдесят шесть.

– Ну, тогда кто-то должен быть обязательно.

– Я никого ни разу не видела, – сказала она.

– Всегда кто-нибудь да есть. Позвони его прохин… его адвокату. Завещание он оставил?

Глория подняла перед собой ладони: не знаю.

– Адвокат, скорее всего, сможет сказать тебе все, что ты должна знать. Если есть завещание, ты будешь его исполнять. Но ты не волнуйся, Гиги, делать для этого тебе почти ничего не придется. В юридическом смысле ты никакой ответственности за него не несешь.

Да, но она-то ответственность ощущала, пусть и не юридическую. Наверное, она не смогла бы объяснить это Реджи – и Барб не смогла бы, и другим девочкам тоже. Не смогла бы объяснить даже Карлу, если бы его призрак явился сюда и вытянул для себя стул из-под их столика.

Она никогда не была с ним настолько откровенной. Карл был человеком суховатым, уклончивым и застенчивым, соответственно она с ним и обращалась. Ей нравилось разговаривать с ним в его манере.

Почти тридцать шесть часов несла она бремя его смерти в одиночку, позволяя боли накапливаться, пока та не прорвет плотину и не затопит все вокруг. И сколько времени ей еще удастся сохранять покерное лицо, Глория не знала.

«Сходи к психоаналитику», – сказала бы Барб.

Но Глории не хотелось разговаривать; ей хотелось что-то делать.Что угодно, лишь бы ощущать себя не такой пассивной, как сейчас, когда она сидела в этой забегаловке, жуя вместе с Реджи резину, пока Карл, бедный Карл, ее Карл лежал где-то, никому не нужный.

Вспышка: ее брат Хезус Хулио на сцене. В короне и неуклюжем школьном воспроизведении…

Тоги?

Мантии. Он играет царя. Дающего отпор девушке, которая требует, чтобы он выдал ей тело.

«Антигона».

Подробностей Глория не помнила, кроме того, следила в основном за Хезусом Хулио. Однако отчаяние той девушки помнила ясно – отчаяние, ни с каким другим не сравнимое: когда человек, которого ты любила, лежит, брошенный, на голой земле, и все, о чем ты просишь, это достойное погребение.

Вспоминая о прошлом, Глория чувствовала себя несчастной вдвойне. Ей всегда не нравилась манера ее памяти просыпаться, когда она была особенно уязвимой, и усиливать ощущения настоящего. Настоящее было достаточно плохим и без его искусственно созданного эха.

Реджи продолжал что-то болтать, что именно, она не слышала. Ошеломленная, связанная по рукам и ногам условностями, которые требовали, чтобы она мирно беседовала, когда внутри у нее все перевернулось вверх дном, она сидела точно окаменевшая. Только стремление не слишком грузить Реджи и удерживало ее от слез.

– …А я тем временем, – говорил он, – переговорю с копом. С мексиканским. Выясню, что именно там случилось.

Он остановился, помолчал, потом спросил:

– Гиги? Ты меня слушаешь?

Она ответила:

– Коп сказал, что произошла автокатастрофа, а подробностей он мне сообщить не может. Сказал, что вышлет мне почтой свидетельство о смерти.

Реджи нахмурился:

– Тебе – да еще и почтой?

– О чем я и говорю. Она же сейчас не работает.

– А как насчет тела?

Она покачала головой:

– Про тело он ничего не сказал.

– Очень странно… – Реджи потер ладонью плечо. – Ты уверена, что это была автокатастрофа?

– Нет.

– Коп не говорил, что твой начальник был пьян?

– Карл не пьет.

– Ну, знаешь, некоторые не пьют, не пьют, а потом примут малость и валятся с копыт, – сказал Реджи.

– Я ни разу не видела Карла пьяным, – сказала Глория.

– Может, он ради выпивки в Мексику и покатил.

Глория попыталась возразить, однако Реджи еще не закончил:

– Это, собственно говоря, не имеет большого значения, пока он не покалечит кого-нибудь или его кто-то не покалечит. В той автомобильной катастрофе еще кто-нибудь… пострадал?

– Он мне не сказал. Сказал, что ведет расследование.

Реджи поджал губы:

– Не уверен, что я понимаю смысл этих слов.

Глория взглянула в окно. За ним прогуливался Лос-Анджелес. Обычно забитые автомобилями магистрали перешли во власть легионов людей в темных очках, отчего казалось, будто за окном – уличная ярмарка. Желтоватое тяжкое тепло переливалось через край города, точно землетрясение разорвало какую-то подземную трубу.

– Не очень-то копы мне помогли, – сказала она.

– Мексика, чего ты хочешь.

– Я говорю про полицию Лос-Анджелеса.

Реджи пожал плечами.

– Диспетчер, с которой я разговаривала, упиралась как ослица. А когда я позвонила после полудня – рассказать, что мне удалось выяснить, – то попала на другогокопа, такого же упрямого.

– Они не упрямы, Гиги. Просто выполняют свою обычную работу. А это может создавать впечатление упрямства. Особенно в такой день, как нынешний.

– Ладно, а мне что прикажешь делать?

– Ну, если твой парень умер…

– У него есть имя.

Двери кухни распахнулись с негромким «данг», и появилась официантка, одной рукой она несла сразу несколько тарелок. Реджи помахал ей, пальцем нарисовал в воздухе галочку и снова взял Глорию за руку.

– Я понимаю, как тебе тяжело, – сказал он. – Мне очень жаль.

– Спасибо.

– Если захочешь поговорить обо всем, то позвони. Я всегда в твоем распоряжении, Гиги.

Она кивнула.

– Ладно. – Он встал. – Десятки хватит?

Прежде чем уйти, Реджи промокнул парой салфеток лицо, словно втирая в него жидкую косметику. Потом откозырял Глории, и этот жест сказал ей, что он тоже озабочен случившимся – до некоторой степени. Глория ощутила благодарность к нему, не ставшему притворяться таким же расстроенным, как она. В каком-то смысле, после того как все их юридические связи оборвались, они стали людьми более близкими – и куда более честными.

Она сидела над чаем, к которому так и не притронулась.

– Привет, – сказала официантка. И, оторвав счет от висевшей у нее на поясе книжечки, прихлопнула им по столу и удалилась, позвякивая стопкой грязных тарелок.

Глория сказала ей в спину спасибо. Официантка обвела полную сумму счета кружком, приписала сбоку свое имя и пририсовала двусмысленно улыбавшуюся рожицу. Глория проверила правильность сложения – сила привычки. Вместе с налогом и чаевыми ее часть счета составляла около двух пятидесяти, доля Реджи – четырнадцать долларов.