Текст книги "Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4"

Автор книги: Джерри Олшен

Соавторы: Брэдли Дентон,Алексис де Токвиль,Стивен Атли,Татьяна Добрусина,Д. Уильям Шанн,Лариса Михайлова,Майкл Кэссат,Ольга Спицына
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Я смотрел, как она выходила из библиотеки, облаченная скорее в достоинство и изящество, чем во что-то еще. И если бы я сам ей все только что не сказал, то немедленно бросился бы следом. Но я все решил. Возвращаюсь к жене.

Смех ее я услыхал еще на ступеньках крыльца нашего дома, и смех этот смолк, когда мой ключ повернулся в замке и я открыл дверь.

Она сидела на кушетке в гостиной, она прислонилась к его плечу, его рука обнимала ее за грудь.

– Майкл, – проговорила она, выпрямляясь. – Что ты здесь делаешь?

Я ответил:

– Просто вернулся в свой дом, к собственной жене.

Другой я встал, Соня поднялась тоже. Он уже начинал краснеть, осознавая, что попался с чужой женой.

– Что случилось? – спросил он. – Я полагал, что тебе вовсе не худо на моем месте.

– Так, но я вдруг понял, что там нет человека, который мне всех дороже, и настроение мое испортилось. Поэтому я вернулся. – Я расстегнул пальто и, достав из обертки желтый нарцисс, протянул его Соне.

Она поглядела на цветок, потом на меня.

– Все не так просто, – проговорила моя жена.

– Что?

– Все не так просто. Он мне нравится больше.

Пришлось последить за дыханием, через секунду-другую я сумел вполне ровным голосом проговорить:

– Но мой дом – здесь.

Она покачала головой:

– Теперь – нет.

Я не верил своим ушам, не верил ее глазам, вдруг сделавшимся такими холодными, но потом вспомнил, что в другом варианте судьбы она бросила меня – другое эго, конечно, – ради футболиста. Тут я понял, что она ничего не изображает. Она всегда легко завязывала отношения и с такою же легкостью прерывала их. Я всегда думал, что это из-за того, что она меня любит, однако, может быть, туг все определялось линией наименьшего сопротивления. Наверное, лишь хлопоты, связанные с разводом, мешали, ей бросить меня, когда обаяние очередного любовника начинало перевешивать; однако сейчас развода не требовалось и ей незачем было себя останавливать.

Миллиардер проговорил:

– Мы с ней уже переговорили и решили, что обмен можно продолжить на неопределенное время. У тебя хватит компетенции разобраться с немногими хвостами, которые я там оставил. Кстати, признайся, что здесь я справлюсь с делом лучше тебя.

Так ли? Я поглядел на Соню. Возможно, она и впрямь разлюбила меня, но я-то ее любил, а потому не собирался сдаваться без борьбы. Я спросил жену:

– И как он ведет себя, когда чертовы фотографы увозят тебя ночью – снимать нагой в пене волн? А с собой домашний обед на съемки дает? А… – Тут я помедлил. Может, не надо? Ладно, иду на разрыв. – Что он делает, когда ты захлопываешь дверь машины возле твоей студии, а ключи оставляешь внутри?

Во всяком случае у нее хватило совести покраснеть и признаться:

– Я не работала. Взяла отгул на неделю. Захотелось провести какое-то время с новым мужем.

– Но твой муж – я!

– Теперь – нет.

– У тебя же был свой шанс, – проговорил он. – Ты не ценил, что имеешь, а потому потерял. И радуйся – я тебя оставил не без утешения.

На этот раз голос я обрел без труда.

– Ах, так? – проговорил я. – Положим, ты не чересчур пылок, едва ли ты не знаешь этого. Жанетт я поимел на третий день. Она сказала, что давным-давно пошла бы с тобой в постель, не будь ты таким занудой. – И добавил, обращаясь к Соне: – Имей это в виду, милочка. Там его боятся. В своем замке он просто маленький Гитлер.

По выражению его лица я понял, что стрела угодила в цель, но Соня только похлопала ресницами и с деланным изумлением улыбнулась ему:

– Неужели? Боже, вот не подумала бы.

Это явилось последней соломинкой.

– Смейся-смейся, – проговорил я. – И можешь не просить меня… – Не договорив, я умолк.

– Да? Что ты говоришь?

Я положил нарцисс на стол.

– Чуть не сорвались слова, которых я не хотел говорить. Нет. Позвони мне, когда устанешь от этого зануды. Я буду ждать тебя. – И, не дожидаясь ответа, я повернулся к выходу и старательно притворил за собой дверь.

Когда я оставлял его мир, лил дождь, вернувшись, я обнаружил над домом радугу. Символизм был настолько очевидным, что я расхохотался и со смехом вступил во входную дверь, чем удивил Жанетт, полировавшую перила парадной лестницы.

– Добро пожаловать домой, сэр, – проговорила она с улыбкой столь же деланной и холодной, как у той дамы, которую я только что оставил. На ней вновь был прежний весьма скудный наряд.

– Сэр? – отвечал я. – Жанетт, это же я. Соня отправила меня подальше.

Улыбка получилась вполне искренней, только на много ватт тусклее той, к которой я успел уже привыкнуть.

– Прошу прощения, сэр, но я так и предполагала – ваше другое я по-настоящему любит ее.

– Этот сомнительный тип… Подожди-ка. Все наоборот. Она не клюнула ни на нарцисс, ни на что прочее. Твой бывший босс просто заворожил ее. А я – тот самый тип, которого ты не рассчитывала больше увидеть.

Она нерешительно шагнула к лестнице:

– Значит, это ты… а как я могу в этом убедиться?

М-м-м. Действительно, как? Мы с ним идентичны до последней клеточки. Конечно, я мог описать во всех подробностях свое пребывание здесь, но их мне могло сообщить мое второе я, вернувшееся домой. Надо придумать нечто такое, о чем он узнать не мог.

Я ухмыльнулся:

– Не сомневаюсь, что здешний я не ездил с Соней по Франции на велосипеде, а потому не наткнулся на дверь автомобиля, которую какой-то дурак оставил открытой, – значит, у него нет шрама на левом боку, где он порезался разбившимся стеклом. По-моему, ты должна была его запомнить, так? Проверь, на месте ли он.

Глубоко вздохнув, она опустилась на две ступеньки и стала возле меня.

– Если нет – тогда я пас, – проговорила она. – И попадись он мне, забью насмерть за то, что обо всем рассказал.

Со смехом я расстегнул рубашку, чтобы она не думала, что делает это для него, и показал шрам.

Я не знал, как она отреагирует: завизжит, сбежит, поцелует или что-нибудь еще выдумает.

В претензии я не остался. Чуть позже, когда дело дошло до разговора, она сказала:

– А это действительно ты. Добро пожаловать домой.

И я попытался устроиться там как дома. Я старался забыть про Соню и лишь наслаждаться новой жизнью, но дни сменялись, она не звонила, и это лишь разжигало мое нетерпение. Чем это они там занимаются? Осмеивают мои недостатки? Я-то помнил, каково это – быть девственником-переростком, вечно казалось тогда, что все смеются за спиной. Вся моя прежняя неуверенность вернулась. Правда, Жанетт не позволяла мне впасть в депрессию, подобную той, которую пережила Мишель, однако это все-таки нелегко – обнаружить, что тебя выставила твоя единственная любовь. Я хандрил, бранился, швырял вазы в стенки и, только когда обнаружил, что подумываю, не пририсовать ли сверхновую на полотно «Звездной ночи», понял, что перебираю.

Оставалось или забыть ее, или завоевать заново… ну а поскольку с забвением не получалось, приходилось поднапрячь собственные возможности, чтобы снова завоевать ее. По крайней мере, ресурсы у меня были.

Но как можно их использовать? Деньгами ее не удивить: она и сама достаточно зарабатывала, да и соперник мой наверняка явился туда не с пустыми руками. Жанетт я казался куда более приятной личностью, однако для Сони это было не так очевидно. Ну, а во всех прочих отношениях мы были практически идентичны. Из того, чего у него не было, я мог предложить Соне только прошлое, пятнадцать лет совместной жизни. Эти годы много значили для нее, я не сомневался в этом, однако, пребывая в восторге от новой, более совершенной модели, она могла позабыть о былом.

Итак, следовало обратить ее к воспоминаниям. Заставить взгрустнуть о личности, прожившей рядом с ней столько времени. Как это сделать?

Ничего не приходило в голову. Я уже подумывал о том, чтобы обратиться за советом к Жанетт, однако отказался от этой идеи. В подобной ситуации трудно было бы найти более подходящего советчика, однако подобного обращения она не заслуживала. И все-таки нужно было с кем-то поговорить.

С кем? Я здесь никого не знал. И кроме Жанетт встречался лишь с сорока девятью копиями себя самого, но на какую помощь с их стороны можно рассчитывать? Все они с Соней знакомы не были, а единственный, кто все-таки знавал ее, в результате выкинул номер похлестче, чем сверхновая на полотне шедевра.

Они-то с ней не знакомы. Мысль эта не исчезала. Ага. Тут я улыбнулся впервые за последние дни. Я уже обнаружил некоторые возможности.

В мусорной машине пахло молотым кофе и заплесневелыми фруктами. Я успел забыть этот запах, но на какой-то миг он напомнил мне давнишнее лето – еще до колледжа, когда я собирал мусор, чтобы скопить на плату за обучение. Кто же знал, что это была одна из узловых точек моей судьбы.

Я лихорадочно надеялся, что сейчас нахожусь в другой.

Версия моей личности, более привычная к подобному аромату, прыгала на ухабах вместе с задним бампером, тем временем я вел наш с ним грузовик по переулку за моим домом. Я вновь поглядел на часы. У нас было еще в запасе десять минут, как я и хотел. Настоящий, по расписанию, мусоровоз был еще в нескольких кварталах отсюда, значит, Соня сейчас еще на теннисном корте. Она вечно жаловалась на чертова мусорщика, портившего ей всю игру своим грузовиком, однако обнаруживала упрямство и доигрывала до последней минуты. Я улыбнулся при виде нашего дома. Никто другой во вселенной – во всех вселенных – не знал об этом.

Тут она и была, руки в боки, совершенно взволнованная. Я загляделся, но вовремя увильнул от мусорных баков и остановил грузовик. Мое alter ego[27]27
  Второе я (лат.).


[Закрыть] соскочило с бампера и потянуло к подъемнику первый бак.

Я же, протянув руку, поправил зеркальце, чтобы видеть ее, оставаясь незамеченным. Когда она осознала, что ее муж-мусорщик не обращает на нее никакого внимания, на лице ее отразились удивление, потрясение и, наконец, тревога. Сам я не сумел бы глядеть на нее столь отсутствующим взглядом, но у него-то не было никаких оснований для проявления чувств. Я не показывал ему ее фотографий, не говорил, какой из этих домов наш, так что узнавать ему было некого и нечего.

Нет, он, конечно, поглядел на нее, но как посмотрел бы просто мужчина на любую фотомодель.

Я уже видел, как у нее открылся рот, чтобы что-то сказать ему. А поэтому пару раз поддал газу и переключил мотор на кран. Мой двойник подцепил бак, тот взмыл вверх, опорожнился и со стуком опустился вниз. Отцепив его, он отправил бак на место, оставив второй для обычной машины, слез на бампер и свистом велел мне трогаться.

Она исчезла за соседним забором, неподвижная как кукла, повешенная на гвоздь.

Геодезисту не пришлось особо трудиться. Во всяком случае взять напрокат теодолит куда легче, чем мусорную машину, к тому же от него требовалось лишь выставить свою треногу на улице и дождаться, пока она проедет мимо. Мы с мусорщиком ждали в фургоне. Долго ждать не пришлось – распорядок ее дня я знал по минутам. В это время она посещала один из косметических салонов и загорала.

Сперва мне показалось, что она не узнала его. Заслышав звук приближающейся машины, он оторвал глаза от теодолита, убедился, что его не собьют, и вновь приник к окуляру… она же как ни в чем не бывало отправилась дальше. Только когда я услыхал донесшийся от конца улицы гудок машины и визг шин, я заметил, что она едва не въехала в дорожный знак. Загляделась в зеркало заднего вида.

Диск-жокей даже кое-что заработал за хлопоты. Он провел несколько минут в косметическом салоне, пока остальные нанимали грузовик и теодолит. Этого времени хватило, чтобы выяснить, какая станция передает музыку, которую там пускали в качестве фона. Потом он немедленно отправился на радиостудию и предложил им «альтернативные хиты» – слегка отличающиеся варианты мелодий, популярных и здесь, и в его вселенной. Они запрыгали от восторга, и Соня, как мы надеялись, тоже подпрыгнула, услышав по радио его голос без всяких прелюдий и приветов.

Мы не намеревались проявлять жестокость, просто следовало показать ей, каково приходится тому, на кого не обращает внимания любимая. Насколько мне было известно, Соню никогда не бросали, она всем давала отставку сама, но глупой ее никак не назовешь, а намек был достаточно откровенным. Ну и тогда, полагал я, она все продумает и поймет, что из всех моих копий, обитавших во всех вселенных, лишь я делил с ней невзгоды и радости жизни.

Уловка почти сработала. Она сработала бы – но миллиардер тоже боролся за нее. Так что в трубке я услышал извинение, а не приглашение. Она сказала, что поняла, какую причинила мне боль, однако чувств своих не переменила. Жизнь с миллиардером сулила ей веселье, радости и приключения – я же мог предложить лишь привычный комфорт.

На этот раз я обратился к Мишель, женской версии меня самого. И вместе с Жанетт мы набрались втроем настолько, что устроили в огромной гидрокровати хозяина оргию, превзошедшую ту самую ночь, когда я познакомился с Соней. Помню только, как я смеялся над собственным непреклонным стремлением назад к глупой шлюшонке. А потом вспрыгнул на антикварные часы возле постели и вырубился.

Проснулся я в душе, Мишель поливала меня. Между выпивкой и похмельем есть стадия, когда чувствуешь себя совсем неплохо. Теперь я, очевидно, угодил в нее обратным ходом.

– Извини, – проговорил я под плеск воды, – все вышло довольно мерзко.

– Да, – согласилась она и, с сухой улыбкой качнув головой, добавила: – Найдется много людей, которые назовут мерзостью подобную ситуацию.

– Наверно, так.

– Но все-таки время от времени мне кажется, что секс втроем – во всяком случае развлечение.

Я кивнул:

– Соня больше склонна к этому занятию. Однако я никогда не жаловался, если она приводила кого-то.

– Да. Я тоже не часто занимаюсь этим, но всякий раз не без удовольствия.

Взяв мыло, я намылил спину Мишель.

– Ну, а как Жанетт? Как она все восприняла?

– Слегка ошеломлена, но все будет в порядке. По-моему, здесь ей приходилось видывать худшие виды.

– Ошибаешься, – проговорила от порога Жанетт. Она присоединилась к нам, всем пришлось обняться, чтобы не поскользнуться под душем. – Я ничего подобного прежде не делала. Он – тоже. У него всегда была одна любовница, и не на один месяц. Поэтому я и не волновалась, изображая служанку-француженку. Я и не думала, что он может подступиться с серьезными намерениями, разве что в паузе между подружками.

– Черт побери, – проговорил я. – Богатый плейбой оказался искренним моногамом. Кто бы мог в это поверить?

– Каждый моногам в сердце своем плейбой, – ухмыльнувшись, отозвалась Жанетт. – Все вы внутри не то, что снаружи.

– Поэтому мы и неотразимы, – отвечал я, задумавшись: если бы Соня тогда не наткнулась на нас с Карен, я бы так и не стал столь открытым с женщинами. А если бы я женился на Карен, как другие варианты собственной личности, то стал бы держаться с ними еще более неуверенным. Зто и случилось с миллиардером.

– Вы-то двое, быть может, и неотразимы, – проговорила Жанетт. – Но не все вы.

Я нахмурился:

– Ты мне все твердишь, каким жутким типом был твой бывший босс, а вот Соня не может от него отлипнуть. Почему, как по-твоему?

Подумав минутку, она сказала:

– Потому что он еще не успел проявиться перед ней другой стороной. Поверь мне на слово: он самый настоящий сукин сын, нетерпимый собственник.

Вариант моей личности в женском исполнении поглядел на меня оценивающим взглядом.

– Что?

– Возможно, здесь ты и ошибся. Ты пытался показать ей, что за широкий ты человек, а нужно было просто намекнуть – какая он узколобая личность.

– Ну конечно. И как же я, по-твоему, могу это сделать? С помощью циркуля?

Улыбнувшись, она чувственно провела ладонями по влажному телу.

– Предоставь это мне.

Взрыв оказался великолепным. Мы с Жанетт из кустов наблюдали за Соней, вернувшейся из салона под ручку с Мишель. Розовея и хихикая, как девицы, обе вступили в дом… и через пять минут Майкл-миллиардер вылетел из той же самой двери, словно раскаленный кусок железа прямо из-под молота. Он прыгнул в машину и, взяв с места, выскочил на поперечную улицу, исчезнув за ней под визг тормозов. Я решил, что найду машину на какой-нибудь из межразмерных транспортных станций, скорей всего с помятыми буферами. Все честно.

Если только Соня примет меня назад после его ухода.

Но выяснить исход можно было только одним способом.

– Ну, хорошо, – проговорил я, поднимаясь и помогая Жанетт выбраться из кустов. – Войдем?

Жанетт ухмыльнулась:

– И ты решил, что осилишь сразу троих?

С ответной улыбкой я отозвался:

– Если не сумею, нетрудно будет вызвать подкрепление.

В октябре 1994 года должен был состояться совместный российско-американский проект – посылка на Марс беспилотного космического аппарата, несущего лазерный диск с записями произведений о Марсе, принадлежащих перу русских и американских фантастов. Очевидно полет откладывается на неопределенный срок, но мы решили оставить в октябрьском номере «Сверхновой» этот рассказ Майкла Кэссата из молодой когорты «F&.SF», проникнутый заботой о будущем, – как жизни на Марсе, так и жизни исследователей Марса и прочего космоса, таком сейчас неверном…

Майкл Кэссат
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ НА МАРС

Проза

© Michael Cassutt. The Last Mars Trip.

F&SF, July 1992.

Перевод Д. Налепиной и А. Михайловой

Хлеба она не ела уже пять дней, да и тогда этот хлеб начал портиться. А теперь весь запас испортился окончательно. С тех пор, как умер ее спутник, некому было хлеб посадить, некому вырастить, а скоро не останется никого, кто мог бы хлеб съесть.

Неделя за неделей она двигалась на юг, по склону Великого. Не то в поисках последнего пристанища, не то в поисках пищи. Ее одежда, бывшая ей в пору, когда она еще не была беременной и истощенной, отставала клочьями, но другой у нее не было, а тепло было необходимо. Временами она ловила себя на том, что теребит отставший клочок, растирая между когтями. Иногда становилось жаль лоскутков, уносимых ветром. Но только иногда.

Однажды в полдень она очнулась на освещенном отроге Великого, усыпанном острыми камнями. Пути дальше не было, обратный путь также казался невыносимо тяжелым. Впервые после смерти своего спутника она заплакала, но влага сразу же замерзла.

Тогда она попыталась спастись от холода, зарывшись в коричневую соль. Это помогло только тем, что показало ей всю бесплодность этой попытки. А почему нужно прятаться от холода? Почему бы не уйти во сне за своим спутником? Но мысль о детенышах ее остановила. Она с трудом приподнялась и… и увидела следы.

Собственно, это были всего лишь две параллельные линии, почти не заметные на твердой горной породе, интереса они никакого не представляли, кроме одного – вокруг них валялись крошки хлеба. Забыв о холоде, она бросилась на эти крошки, тщательно выцарапывая каждую из соли. Наесться было нельзя, но все же лучше, чем ничего.

Через несколько минут она съела все, что могла, и двинулась вперед, по следам, в скалы, в поисках места для ночлега.

Если повезет, утром она сможет продолжить свой путь.

* * *

На Девятый Земной День (они сами придумали для себя удобное исчисление) первый человек, ступивший на Марс, Прес Ридли, заявил Джераму:

– Мы им уже надоели.

Пояснять ничего не требовалось; под «ними» Прес подразумевал всех оставшихся на Земле, всех, имевших отношение к работе Центра управления полетами в Калининграде, да и вообще всех жителей Земли – все 8,4 миллиарда.

– Ты действительно так думаешь? – поинтересовался Джерам. Он довольно терпимо относился к закидонам Преса, даже иногда находил их забавными.

– О черт, конечно же. Я ученый; нас просто обокрали. Практически для всей Америки и Европы мы сейчас не видны, смотрят китайцы, но им все равно, что смотреть.

– Нам, вероятно, надо бы сдвинуть передачи на другое время. Ежевечерние репортажи на пути к Марсу совпадали с началом «Дружной семейки» по другому телеканалу, заведомо самой популярной передачей в Северном полушарии. Наши шансы при этом, конечно, резко падают.

Эти слова Джерам пропустил мимо ушей; война на Южном полюсе была для него всего лишь одним из великого множества региональных конфликтов. Он даже не был уверен, помнит ли, кто там с кем дерется и во имя каких великих принципов.

– Осторожно, – внезапно сказал Прес. Джерам уже тормозил, чтобы обогнуть оползень. – Наверно, это мы его стронули на пути вверх.

Скутер, нагруженный образцами с высочайшей вершины Марса, чуть не ухнул в яму на дороге. Три раза сильно тряхнуло. Скутер сильно накренился, сильно ударился кормой о валун. Джерам застопорил машину и подождал, не загорится ли сигнал поломки.

Пресу такие ситуации нравились:

– Будто по шпалам едем.

– Орел, Орел, вызывает Птица.

– Орел слушает. Что случилось? – голос Тани доносился к ним в данный момент с планетарного модуля примерно в пяти милях от них. Таня наблюдала за их продвижением через корабль на орбите – «Миллениум Фалькон» и «Спутник», – передающий сателлит.

– Здесь дороги уж, по крайней мере, не хуже, чем из Москвы в Звездный городок, – заявил Прес. Джерам некоторое время тренировался у русских и знал, что Прес не преувеличивает – дороги там по-прежнему были самые плохие в Европе.

– Очень смешно.

– Всего лишь небольшая заминка на дороге. Будем через тридцать минут.

– Тогда я накрываю на стол, – так Таня любила шутить.

– Сука, – сказал Прес, едва связь закончилась.

– А по-моему, она ничего.

– Вот что мне нравится в тебе, Джерам, так это то, что ты миротворец. Скутер ты ведешь отвратительно, зато со всеми в дружбе. Вот такие, вроде тебя, здесь и будут жить когда-нибудь… если будут.

Иногда Джерам затруднялся сказать, шутит Прес или нет:

– Ты что, хочешь повести?

– Ну уж нет. Я лучше вздремну. – И Прес ухитрился откинуться в кресле пилота, положив ноги на панель управления, что в жестком скафандре было довольно трудным трюком.

Джерам что-то проворчал, дал задний ход и попятился до того места, где они оставили свой след. Скорее всего, это был просто камень, скатившийся с горы, вполне возможная вещь, так как Арсиа Моне был действующим вулканом. (Правда, расставленные повсюду зонды ничего не показали, Таня не упоминала и о землетрясении, «Фалькон» и Калининград молчали.)

Однако Джерам не видел поблизости валуна, лишь параллельные борозды в коричневой почве.

Ветер? Ветры на Марсе дули с ужасающей скоростью, но только не в этом районе, со всех сторон защищенном горами. Да они и не покидали его, большую часть дня они провели за работой в шести милях выше по склону. Опять же, Таня сообщила бы о любом ветре.

Надо будет спросить ее. Джерам тронул скутер назад. Внезапно боковым зрением он уловил движение – на легком ветру трепетал какой-то лоскут величиной с ладонь. На ходу Джерам подхватил предмет манипулятором и поднес поближе к смотровому стеклу, чтобы показать Пресу. Но Прес спал.

Джерам направил скутер к «Орлу», втянув манипулятор с непонятным предметом внутрь. Поглядывая на дорогу, Джерам перевел глаза на лоскут, ожидая увидеть улетевший листок инструкции по высадке или обрывок мусора, оставленного при первой вылазке. Кстати, совершенно непонятно, почему Марс называют красной планетой. Хмурое небо здесь точно такое же, как в Европе, а камни и песок скорее шоколадные, но уж никак не красные.

А предмет оказался куском коричневой ткани. Или шоколадным пером.

* * *

Когда она проснулась, большая луна уже садилась, Великий остался позади. Слишком поздно, чтобы продолжать свой путь. Удивительно, что никто не съел ее, пока она спала. Теперь надо торопиться.

Однако она была слишком слаба, а недавно поглощенный хлеб заставил еще сильней почувствовать голод. Она приняла хлеб как дар священных лун, но на этом месте удалось отковырнуть только еще несколько крошек.

Отдохнув немного, она собралась с духом и двинулась дальше. Теперь следы вели вниз по склону. Может впереди ее ждет еще одно поле хлеба. В любом случае нельзя оставаться на прежнем месте.

* * *

Сегодня готовить должен был Прес, и подошел он к этому чисто по-американски – схватил все, что попалось на глаза, и засунул в микроволновую печь. Как обычно, Джерам посетовал на питательные свойства трапезы.

– Жирновато для меня.

– Правда? На тебя, видно, не угодишь.

– Да ладно. Ты не против, если я тут вместо тебя побалуюсь? – Прес хмыкнул и отправился вниз «прогуляться». Таня внимательно посмотрела на Джерама:

– Почему ты позволяешь ему разговаривать с тобой так?

– Как «так»? – Джерам поменял пакет с ветчиной («оставим для прощального ужина») на пакет с рыбой и добавил еще суфле («Для тебя, Таня»).

– Будто ты раб.

– Может потому, что я черный?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. – На это ему не нашлось, что сказать. За последние четыре месяца их рассчитанной на год экспедиции все аргументы в бытовых спорах были уже исчерпаны. Их, конечно, было шестеро, и как Пресу было на кого переложить свои обязанности, кроме Джерама, так и Таня могла бы выбрать для излияний кого-то другого.

– Просто он не любит готовить. Зато он хорошо делает другие вещи.

– Назови хотя бы две.

– Он ученый. С ним считается Калининград. – Зто было правдой: у Преса было целых четыре образования, даже звание профессора, и это всегда придавало особый вес его высказываниям во всех совещаниях с руководителями полета. Кроме того, он был швейцарский немец по одной наследственной линии, и обладал чисто немецким упрямством, а по другой – в нем играла гордость обитателя прерий Северной Дакоты.

– Он просто терпеть не может советов. А в наших обстоятельствах это не лучшее качество.

– Скажем, я перед ним в долгу.

– За что это?

Разумеется, эфиопский космонавт Джерам Тесфайе ничего не был должен американцу Пресу Ридли. Однако, когда Джерам был еще ребенком, от страшной болезни дистрофиков – квашиоркора – его спасла гуманитарная помощь из Америки. Четверо братьев и сестер так и не смогли выжить, как и все остальные дети младше шести лет. Джерам знал, что это не довод, но логика никогда не была его сильной стороной.

– Не будь такой категоричной, Таня.

Печь подала сигнал.

– Будем ужинать?

Он положил найденный предмет в нагрудный карман. Тайно его исследовать не удалось бы, так как по расписанию на завтра они с Таней должны были ехать на вылазку вместе, следовало лечь спать вовремя, Прес бы проследил, поэтому Джерам поставил свой будильник на полчаса раньше. Это было ни к чему, он и так все время просыпался на своей узкой лежанке. Таня мирно спала на втором ярусе, застегнувшись в мешке. Прямо на мостике Прес повесил гамак, цинично пошутив при этом: «Вдруг нам захочется трахнуться на Марсе непосредственно на рабочем месте, по примеру Екатерины Великой».

Джераму такая мысль в голову не приходила, и он был уверен, что Тане тоже. Если учесть шум, запахи и общую обстановку, то с тем же успехом можно было бы заниматься любовью в пылеуловителе.

Хотя полового влечения к Тане Джерам не испытывал, он чувствовал смутную вину из-за того, что скрыл от нее свою находку. Но поделиться с Таней означало автоматически рассказать все Такигуши на «Фальконе», а через девять минут – Калининграду.

Убеждая себя, что не может своими действиями поставить под угрозу жизнь людей и сам исход экспедиции (судя по всем пробам жизни на Марсе не было, во всяком случае, такой, что могла бы передавать смертельную болезнь), Джерам расстегнул карман и достал предмет. Обтрепанный коричневый лоскут из тонкой кожи. Треугольной формы, три дюйма в широкой части. На свету не проявлялось никакой текстуры, никаких узоров. Наощупь очень мягкий, как замша, Джерам попытался разорвать его, но тот даже не растянулся.

Интересно, хотя, вероятно, никакого значения не имеет. Впервые Джераму захотелось оказаться на «Фальконе» – там, по крайней мере, был микроскоп.

* * *

Не может быть. Она, наверное, спит. Она должна была умереть. Те следы привели ее в кошмар.

Не тварь, не живое существо, огромная башня, сверкающая и отражающая нестерпимый свет, ранящий глаза… Бросившись прочь, пытаясь спастись под камнями, она услышала странный звук за спиной и приготовилась к смерти.

Ничего не случилось. Она лежала под камнями, невредимая, временное убежище даже оказалось покрыто мелкими кристалликами льда. Страх прошел также внезапно, как и накатил – еще один признак крайнего истощения – и впервые за долгое время она почувствовала себя хорошо. А может, лед, как всегда, помог. Или радовало, что удалось избежать смерти и теперь близилось время родов.

Подождав еще немного, она заснула.

* * *

Вылазка на Берроуз была напряженной. Сам этот район не доставил особых неожиданностей, однако постоянные изменения программы работы, исходящие от Такигуши с «Фалькона» через «Спутник», порядком трепали нервы. Во время предыдущих двух выходов Джерам работал в паре с Пресом, и тому удавалось, кстати, организовывать «помехи в связи», как только командир экспедиции начинал слишком проявлять свою власть. Таня, руководившая программой на этот раз, просто молча глотала оскорбления и нескончаемую череду уточнений, как стойкий оловянный солдатик. Если бы еще и Джерам начал выражать неудовольствие, ей бы пришлось совсем несладко, поэтому он просто молча делал то, что требовалось. Но в результате программу удалось выполнить лишь наполовину.

К «Орлу» подъехали тоже с опозданием.

– У меня запасы совсем на исходе, – сказала Таня, как только показался посадочный модуль.

Может и так – они не вылезали из скафандров добрых восемь часов. Но скорее всего ей просто хотелось воспользоваться удобствами на «Орле». Гигиенические приспособления индивидуального пользования зачастую применять по назначению было небезопасно.

– Давай, беги. Я подготовлю «Птицу» на завтра.

Она не стала медлить, опасаясь, как бы Джерам не передумал.

– Ты просто святой.

Следующие пять минут до «Орла» Джерам высматривал следы на песке. Что он ожидал увидеть, трудно сказать, – наверное, каких-нибудь огромных, трехпалых ног. Вдруг он почувствовал легкое головокружение.

Пока Таня забиралась по трапу наверх, он подключил кабель питания к «Птице» и еще раз обошел корабль. Неожиданно в наушниках парадно зазвучал голос Преса. Прес всегда говорил тоном этакого Нейла Армстронга, когда его могло услышать начальство.

– «Фалькон» выйдет из зоны радиодосягаемости через три минуты, Джерам.

Интересно, что он заподозрил? В любом случае сообщение, что у «Фалькона» через несколько минут будет перерыв в слежении, было полезным.

– Я возвращаюсь. – Оставшиеся сто восемьдесят секунд Джерам посвятил инвентаризации на «Птице». Пора приступать к плану «А».

– Прес, мне кажется, мы потеряли один контейнер.

– Какой контейнер?

– С образцами.

– Оставили их на Берроузе?

– Не думаю. Я помню, что подписывал его на последней стоянке. О черт! – Джерам редко ругался и знал, что Преса это удивит.

– Возвращайся, заберем завтра.