Текст книги "Невеста капитана Тича (Невеста Чернобородого)"

Автор книги: Джереми Прайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Смотрите, чтобы с этим молодым франтом не приключилось ничего неожиданного, мистер, потому что сейчас я сообщу вам новость, которая вас удивит. Этот парень – врач. Доктор, понимаете? Во время всего нашего путешествия у нас на борту будет собственный врач, чего с нами еще ни разу не случалось за последние пятнадцать навигаций! А когда мы доберемся до Барбадоса – с божьей помощью! – то сколько, по-вашему, можно там получить за молодого здорового и сильного доктора? Сколько нам за него заплатят береговые братья1515
  Береговые братья – так называли себя пираты, подвязавшиеся в районе Карибского моря и основавшие своеобразную пиратскую республику на острове Тортуга у северо-западного берега о. Гаити.


[Закрыть] – капитан Авери, например? Или Барто Робертс? Или, скажем, Черная Борода?

Все это было слишком мудреным для мистера Мэрки. Он ухватился за последнее из того, что понял:

– Черная Борода? – осклабился он. – Мой старый корабельный товарищ! Мы с ним служили под командой капитана Хорнигольда. Во время войны с французами, на ямайском капере1616
  Капер – каперское судно, владельцы которого имели официальные полномочия на захват торговых судов враждующих держав (XVI-XVIII вв.).


[Закрыть]. Еще до того, как они занялись пиратством – он и капитан Хорнигольд, то-есть. Честно говоря, я его немного побаивался в те дни, Черную Бороду! Мы все его боялись. Это был настоящий дьявол. Бешеный, как барракуда!

– А в наши дни вы бы боялись его еще больше, и я ничуть не был бы этим удивлен! – засмеялся капитан Баджер и собрался было уходить, но в медлительном мозгу мистера Мэрки все еще оставался непереваренный кусок:

– А если не сплавлять этого молодого доктора за борт, капитан, то, может, просто легонько стукнуть его по голове? Чтобы он лежал спокойно до поры, до времени. Так было бы порядочнее…

Капитан Баджер непритворно удивился:

– К чему это, мистер? Зачем бить его по голове, легонько или не легонько? Он же не буйствует во хмелю? Да и не так уж он бывает и пьян: может, лишь чуточку больше, чем вся остальная команда!

– Но молодая леди, капитан… Она ведь его сестра. Парню может не понравиться глядеть на то, как я с ней забавляюсь…

– Эй вы, чурбан с соленой башкой! Держитесь подальше от девчонки, мистер! Ей предназначено стать личной собственностью майора Боннета, когда мы прибудем на Барбадос… хотя она пока и не подозревает об этом.

– Прошу прощения, капитан, она ею не будет!

Капитан Баджер остановился, словно налетел на рею:

– Что с вами, мистер? Уж не собираетесь ли вы поднять бунт?

– Нет, капитан, я не намерен бунтовать. Это нехорошее слово! – Мистер Мэрки набожно сплюнул в сторону, чтобы очистить рот от скверны. – Но я об этой девице, капитан. Пока я на борту, она не достанется никакому надушенному щеголю с Барбадоса! Будь он хоть трижды джентльмен! Мне приходилось спроваживать на тот свет французов, от которых куда больше пахло мужчиной, да и португальцев тоже!

– Мне бы не хотелось иметь на борту беспорядков такого сорта, – безразличным тоном произнес капитан Баджер. – Не забывайте, что на судне – я хозяин. Малейший беспорядок, и я посажу вас на цепь, даже если сначала мне пришлось бы вас пристрелить. Кстати, пистолеты на борту «Ямайской Девы» имеются только у меня, если не считать пистолетов майора Боннета, мистер! Помните об этом!

– Да, сэр! – голосом, похожим на рычание, ответил мистер Мэрки. – Этого я никогда не забуду!

Капитан Баджер повернулся уходить, но опять передумал:

– Послушайте, мистер Мэрки! Не будем ссориться, словно глупые матросы! На борту ведь есть и другие женщины. Или вы о них забыли? Теперь, когда мы отошли от берега на безопасное расстояние, я думаю, их уже можно выпустить на палубу погулять. Прикажите открыть носовой трюм!

– Да, сэр! – без особой теплоты в голосе ответил мистер Мэрки и отправился выполнять приказание.

На нижней, так называемой «пушечной» палубе, где однако никаких пушек не было, в низком и тесном межпалубном пространстве толпился обычный нелегальный груз «Ямайской Девы»– несколько семей шотландских эмигрантов. Все они были несостоятельными должниками, которые решились на отчаянную меру, чтобы вырваться из Толбутской и Канонгэйтской тюрем: они подписали кабальный договор, обязывающий их проработать семь лет на плантациях в Вест-Индии.

Тюрьма была отнюдь не удобным местом для должников. Их содержали хуже, чем уголовных преступников, о чем свидетельствует выдержка из Шотландского Судебного Уложения, трактующая правила содержания заключенных, обвиняемых в неуплате долгов:

«…После того, как должник заключен в тюрьму, он не имеет права выходить на свежий воздух даже под стражей, ибо кредиторы заинтересованы в том, чтобы должник содержался в самом строгом режиме, дабы телесные страдания вынудили его расплатиться с долгами…».

В тюрьме, в лишенных окон каменных мешках не более пяти футов в длину и ширину и шести футов с небольшим в высоту помещались до полудюжины должников, каждый со своими женами и детьми. В дневное время дверь камеры оставалась открытой, чтобы жены и дети могли приходить и уходить, но сам должник оставался прикованным цепью к стене. На ночь их запирали всех вместе. Воды не было, кроме той, которую можно было приносить в кувшинах, и, конечно, не было и речи хоть о каком-нибудь примитивнейшем устройстве, заменявшем канализацию.

Содержавшийся в таких условиях человек должен был каким-то образом ухитриться отработать свои долг, причем эту проблему вдобавок осложняло еще то, что на каждого узника, попавшего в долговую тюрьму, тут же, немедленно надевались ножные и поясные кандалы. Снять их можно было только откупившись у тюремщика. Это было узаконенным дополнительным заработком надсмотрщиков, и они никогда не упускали случая воспользоваться им в полной мере. Средняя плата за освобождение от дополнительных оков обычно соответствовала сумме, которую простой ремесленник мог заработать лишь в течение двух-трех лет.

Вряд ли следует удивляться тому, что людей в подобных невыносимых условиях нетрудно было склонить к решению поставить свою подпись под кабальным договором. В документе, который они подписывали, обычно ни слова не говорилось ни о деньгах, ни об условиях работы: эти вопросы улаживались уже на месте с владельцем плантации. Сумма вербовочных денег рассчитывалась так, чтобы только-только покрыть тривиальный долг и иметь возможность поставить на месте прибытия убогую хижину. Работа, на которую обрекали себя эти несчастные, представляла собой обычный рабский труд на плантациях.

Тем не менее, перспектива на целых семь лет отдать свое тело, душу и все мыслимые человеческие права на произвол хозяина, – человека, которого они до сих пор и в глаза не видели, и который будет владеть ими безраздельно и бесконтрольно на основании официального документа и добровольно поставленной подписи, – для многих представлялась более привлекательной, чем альтернатива безнадежного прозябания в каменном мешке, на цепи, прикованной к тюремной стене, в то время, как самые дорогие тебе существа – твоя жена, твои дети – худые, словно скелеты, копошатся у твоих ног, в парше и чесотке, в грязи и непристойности, и медленно гибнут у тебя на глазах.

У них оставался единственный шанс – скорее даже не шанс, а некая смутная надежда, наподобие той, что влечет игрока в лотерею: если они не погибнут во время морского путешествия, если они перенесут семь лет каторжного, рабского труда на тропических островах, под палящим солнцем, в знойной духоте болот, истязаемые лихорадкой и плетью надсмотрщика, – то, закаленные всеми невзгодами, они могут надеяться на жизнь лучшую, чем та, которую они когда-либо знали у себя дома. Кабальный раб не имел никакой легальной защиты против плантатора, который свободно мог истязать его, сечь плетьми, морить голодом и совершать немыслимые надругательства над его женой и детьми. Однако, с другой стороны, по истечении семи лет жалкий раб становился свободным. И как свободный белый человек – особенно шотландец – он имел возможность выбирать себе любую работу или занятие. Он мог стать надсмотрщиком на плантациях, управляющим или ремесленником – и это на благословенных островах, где сама природа источала богатство, где земля сочилась молоком и медом и давала немыслимые урожаи, и где даже умение считать после десяти ценилось как весьма редкое и чрезвычайно высокое достоинство!

Чтобы достичь этого райского блаженства кабальный раб должен был перенести все муки чистилища, пройти через все семь кругов ада, подобно герою древних сказаний. И морское путешествие было отнюдь не самой меньшей из этих мук.

Доставка завербованных в Вест-Индию оплачивалась согласно условиям контракта; однако это не распространялось на членов их семей. Люди становились беспомощными жертвами таких капитанов, как Дэн Баджер, который за пару соверенов готов был устроить на голых досках межпалубного отсека настоящий цыганский табор. Несчастным переселенцам предоставлялось самим заботиться о хлебе насущном в течение двух долгих месяцев плавания.

Это была нездоровая и опасная практика. Закон запрещал ее, и морские власти прилагали все усилия, чтобы ее прекратить – не в связи с заботой о здоровье и благополучии вовлеченных в эту аферу людей, но из-за того, что от нее страдали интересы судовладельцев.

Капитан Баджер редко отправлялся в плавание, не имея у себя на борту нескольких таких семей. Ночью, накануне отплытия, тайком, втихомолку поднимались они на корабль. Их тут же прятали в укромных уголках, в трюмах, между тюками и ящиками, строго предупреждая, чтобы они не смели ни пикнуть, ни пошевелиться, пока судно не выйдет в открытое море. Они испуганно забивались в указанные им дыры и щели, обматывая тряпками рты своих младенцев, ни на минуту не спуская глаз со своих котомок и мешков с жалкой провизией: мукой, которую быстро испортит морская влага, ячменем, который тут же растащат трюмные крысы; сыром, который постепенно превратится в зеленый комок мохнатой плесени, картофелем, который мало-помалу сморщится в сырые скользкие комки, и вяленым и копченым на скорую руку мясом, которое вскоре закишит червями и отвратительными насекомыми.

Никто не предупреждал их о том, что так будет, ибо на этом основывалась часть хорошо рассчитанного плана увеличения капитанских доходов. Через одну-две недели пребывания в море капитан Баджер и его помощник начнут продавать переселенцам продовольствие из своих личных запасов: куски желто-зеленой солонины и рыжие сухари, кишащие червями. Цена зависела от того, насколько клиент пришелся по вкусу хозяину. Весельчак, умеющий петь и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, мог рассчитывать на то, что будет питаться лишь чуточку хуже, чем основная команда. Значительными привилегиями пользовались также семьи с хорошенькими дочерьми.

Даже те, кто сумел принести с собой достаточно провизии и сохранить ее, зависели от капитанского произвола, потому что им никогда не удавалось запастись достаточным количеством воды. И над всем этим нависало тревожное сознание того, что их имена не внесены ни в капитанский реестр, ни в списки команды, так что, в сущности, они просто не имели никакого официального права на существование…

Когда мистер Мэрки приказал открыть люки трюма, переселенцы, жмурясь от яркого света дня, выползли из своих закутков. Анна, оставив в своей каюте храпевшего в пьяном сне Лори, вышла на палубу и была немало удивлена, увидев ее переполненной толпою грязных и истощенных мужчин, женщин и детей. Среди них был один древний старик, дрожавший и тихонько плакавший. Две женщины держали на руках младенцев, закутанных в рваные платки. Никто из них не обратил на Анну ни малейшего внимания. Все они еще находились под ошеломляющим воздействием тесноты и мрака своего недавнего заточения. Они молча сидели на корточках, сбившись в кучу, неотрывно глядя на удаляющиеся от них навсегда берега родной Шотландии.

Майор Боннет, развлекавшийся с палубы юта созерцанием этой беспорядочной толпы, вежливо окликнул Анну:

– Доброе утро, мисс Блайт! Не желаете ли присоединиться ко мне?

Оба сиамских кота, балансируя на качающейся палубе, тесно прижимались к его ногам, высоко задрав вытянутые напряженные хвосты. Свежий октябрьский бриз взъерошивал их золотистую шерсть.

– Кто эти люди, майор? – спросила Анна, пытаясь сладить с развевающейся от ветра юбкой. – Я и не знала, что на корабле есть еще другие пассажиры!

Боннет усмехнулся:

– О, не вы первая недооценивали жадность капитана Баджера, моя милая юная леди! Но не волнуйтесь: они не потревожат ваш покой, если вы с самого начала поставите их в соответствующие рамки. Впрочем, они, конечно, будут донимать вас попрошайничаньем, если только заметят хоть малейшую слабость с вашей стороны… – Он брезгливо покосился на жалкую кучку дрожащих оборванцев. – Что за гнусный сброд! Рабочий скот, быдло, годное лишь Для работы на плантациях. Кстати, по-моему – это даже одна из моих партий. Человеческое отребье, – я только молю господа, чтобы они не заразили весь корабль тюремной дизентерией!

Майора Боннета нисколько не тревожило, что его тонкий резкий голос отчетливо слышен на нижней палубе. Одна из матерей, скорчившись над своим ребенком, посмотрела на него грустным и полным тупой обреченности взглядом. Анна подумала, что несмотря на изможденность и пустоту этого лица, женщине было не больше двадцати лет.

– Но здесь женщины, майор, – сказала она. – И эти несчастные маленькие дети… Они ведь не смогут работать на плантациях. Что же вы станете с ними делать?

– А что захочу! В течение ближайших семи лет у этих подонков будет не больше прав, чем у домашней скотины! – Серые глаза майора блеснули на Анну сверху вниз. – Никогда не подписывайте вербовочный акт, моя дорогая юная леди! В вашем положении это было бы трагической ошибкой!

Лицо Анны залилось румянцем.

– Не думаю, чтобы это могло случиться, – холодно возразила она. – О, да вы, конечно, шутите! Прошу прощения…

– Нет, это я должен просить у вас прощения! Неподходящее время для шуток после такого печального известия о вашем отце, мисс Блайт! Примите мои соболезнования по поводу тяжелой утраты…

– Благодарю вас, – спокойно ответила Анна. Помолчав, она добавила: – Это был вчерашний день. Он прошел. Сегодня же нам придется самим научиться вести новую жизнь!

– Весьма разумно, моя дорогая. Я восхищаюсь вашим мужеством! Есть ли у вас… э-э… друзья в Вест-Индии?

Анна покачала головой:

– Нет, майор, у нас никого нет. Но Лори врач, и я уверена, что в Вест-Индии нужны врачи. Как-нибудь мы справимся!

Она бросила полный жалости и сочувствия взгляд на тощих эмигрантов, сидевших на палубе:

– Мы должны быть более благодарны судьбе, чем эти несчастные!

– Гм-м… – протянул майор Боннет, явно недовольный таким направлением разговора. Он решил переменить тему:

– Я слышал, что ваш брат не только доктор, но и неплохой боец на шпагах?

– О, да! Отец… – при мысли об отце Анна почувствовала, что слезы вот-вот готовы хлынуть из ее глаз. Майор Боннет сочувственно пощелкал языком, и через мгновение Анна снова справилась с собой.

– Отец учил его владеть шпагой, – храбро превозмогла она себя, глядя на майора блестящими от слез глазами. – Мой отец был действительно непревзойденным фехтовальщиком. Он одинаково хорошо владел и саблей, и шпагой, майор. Он проводил целые часы, обучая нас…

– Нас? – эхом отозвался Боннет, улыбаясь. – Он и рас тоже учил, мисс Блайт?

– О, да! Пока мне не исполнилось четырнадцать лет, он давал мне уроки ежедневно. Но потом отец решил, что я стала слишком взрослой, чтобы продолжать упражнения. Помню, как я плакала, когда он объявил мне об этом, потому что очень уж я любила этот спорт! Я так завидовала своему брату, который имел возможность продолжать занятия! Отец надеялся, что Лори станет чемпионом Эдинбурга, но… – Анна смущенно запнулась, и майор Боннет быстро подхватил неоконченную фразу:

– Вы сказали «но», мисс Блайт? Что же ему помешало?

Более опытная женщина догадалась бы сразу, что вопрос поставлен с умыслом, но Анна приняла его, как и прочие мелкие и крупные неприятности последних дней, с откровенным прямодушием:

– Я бы не хотела говорить об этом, майор Боннет, если бы не боялась, что вскоре вам и без того все станет ясно. Лори… мой брат… Видите ли, дело в том, что мой брат пьет… немного больше, чем это полагается настоящему фехтовальщику. Я бы даже сказала – больше, чем это полагается вообще…

– О, что вы, мисс Блайт! Конечно же, вы преувеличиваете!

Поколебавшись, Анна твердо возразила:

– Нет, майор, к сожалению, не преувеличиваю. И я надеюсь, сэр, что во время нашего путешествия вы не станете делать ничего, что могло бы поощрить в нем его слабость!

– Конечно, конечно! – успокаивающе заверил ее Боннет.

Они продолжали беседовать еще некоторое время, потом Боннет, взглянув через плечо Анны, заметил:

– Вот, кажется, и ваш брат решил подняться на палубу подышать свежим воздухом!

Немного встревожившись, Анна обернулась. Лори только что появился в тамбуре сходного люка и с растерянным видом стоял, недоуменно глядя на толпу тощих оборванцев на палубе. Лицо его было смертельно бледным, но Анна с облегчением заметила, что он постарался привести в относительный порядок свой измятый и испачканный костюм и придать себе более или менее приличный вид. Анна окликнула его, и Лори присоединился к ним, поднявшись по трапу на полуют1717
  Полуют – короткая возвышенная часть юта, надстройка, начинающаяся у кормы, но не доходящая до последней мачты.


[Закрыть].

Майор Боннет тепло приветствовал его, пожав ему руку:

– Ваша сестра сообщила мне о горьких обстоятельствах смерти вашего отца, доктор Блайт, и о вашей смелой попытке спасти его. Примите мое уважение, сэр!

– Какая там смелая попытка! – с горечью возразил Лори. – Я потерпел неудачу там, где любой другой мог бы добиться успеха! И я обрек на изгнание свою сестру и себя самого!

Он изо всех сил старался сохранить самообладание. Он был вконец измучен долгим нервным напряжением и приступами морской болезни. Анна заметила, как дрожат у него руки.

– Знакомы ли вам эти проклятые варварские острова, которые зовутся Вест-Индией, сэр? – спросил Лори, нарушая неловкое молчание.

– Майор Боннет живет в Вест-Индии, Лори, – с мягким упреком сказала Анна. – Возможно, он вовсе не считает ее такой уж варварской!

Боннет рассмеялся:

– Ну, что вы! Доктор Блайт вскоре сам увидит наши острова, и тогда вряд ли можно будет скрыть от него правду. Да, это варварская земля. Но я должен признаться, что нахожу ее очень привлекательной. Понюшку, доктор?

Оба мужчины церемонно обменялись щепотками табаку, каждый из золотой табакерки другого, раскланялись друг перед другом, как этого требовал этикет, вслед за чем достали свои носовые платки и встряхнули ими в воздухе. Анна поморщилась, заметив довольно засаленные кружевные манжеты брата и его далеко не первой свежести платок; однако майор Боннет, казалось, не обратил на это внимания.

– Я как раз собирался немного подрессировать своих котят, – с нежной улыбкой заявил он. – Не согласитесь ли вы помочь мне, мисс Блайт, и вы, доктор?

Он обернулся и нетерпеливо закричал:

– Эй, где ты там, проклятый негодяй? Овидий!

Седой, меланхолического вида негр появился из-за решетки кормового люка. Его стилизованный красный с золотом турецкий костюм был жестоко измят и испачкан. На длинных черных запястьях, высовывавшихся из рукавов виднелись следы запекшейся крови, а умное выразительное лицо его было искажено непритворным ужасом.

– Жуткое зрелище, правда? – добродушно усмехнулся Боннет. – Провел ночку в цепях, старый дуралей! Пытался бежать – от меня, лучшего из всех хозяев! Да ладно уж, не бойся! Не стану я тебя наказывать плетьми, пока мы не прибудем на Барбадос. Во всяком случае, за это не буду!

Он так дружелюбно погрозил негру тростью с янтарным набалдашником, что Анна не удержалась от вопроса:

– Вы действительно будете бить его, майор?

– Я? Боже мой – нет, конечно! У меня для этого есть люди – верно, Овидий?

– Йес-сэр! – хрипло ответил Овидий. В руках он осторожно держал хорошенькую шкатулочку из голубого бархата, из которой доносилось тоненькое попискивание. Когда он протянул шкатулку хозяину, оба кота сразу насторожились; длинные острые когти их впились в деревянный настил палубы, а бледно-коричневые глотки издали почти собачье ворчание.

– Достань-ка мне одну, парень!

Овидий расстегнул кожаную застежку, сунул черные пальцы внутрь шкатулки и покопался в ней. Лицо его скривилось, и он отдернул руку с каплей темной крови на указательном пальце; в руке оказалась зажатой маленькая белая мышка, не крупнее его ногтя. Мышка широко раскрывала крохотный розовый рот в отчаянном крике, заглушаемом ритмичным шумом и плеском волн. Оба кота подобрались, прижались к палубе и замерли; их нервное напряжение выдавала только жадная дрожь мускулов да дергающиеся кончики хвостов.

Майор Боннет нежно, двумя пальцами взял мышку, словно виноградинку или понюшку табаку. Одно мгновение он держал ее навесу, извивавшуюся и кричащую. Кот, словно подброшенный пружиной, без видимого усилия прыгнул с палубы на плечо Боннету и пробежал по его вытянутой руке. Как только кот достиг запястья, Боннет отшвырнул мышь, и Кок прыгнул за ней. Пок золотистой стрелой метнулся следом.

– Поглядите, как они работают, доктор! – с доброй улыбкой сказал Боннет. – Они, знаете ли, так же хороши, как вышколенные охотничьи собаки. Смотрите, как Пок отрезает ей путь и гонит в сторону партнера – ах, превосходно!

Раздался пронзительный финальный писк, и острые дюймовые когти Кока впились в тело жертвы.

– Пусти ее, мой мальчик! Так… Теперь снова хватай! Ах, прекрасная работа!

Майор Боннет повернул улыбающееся лицо к Анне:

– Знаете, это для них очень полезно, потому что здесь им нет другой возможности поразмяться, если не считать случайную крысу или жука. Следующую мышь, Овидий! Да быстрее же ты, неповоротливый дурак! Не хотите ли вы бросить эту мышку, моя милая юная леди?

– Нет… – превозмогая дурноту, сказала Анна. – Извините меня, пожалуйста!

Она резко повернулась, так что ткань юбки плотно прижалась к ее ногам, и бросилась вниз по трапу.

Лори сделал было движение, чтобы последовать за ней, но потом передумал и остался. Овидий с поклоном протянул ему очередную маленькую жертву. Лори покачал головой:

– Если не возражаете, я предпочел бы остаться просто зрителем.

– Не щепетильность ли, а, доктор? Впрочем, нет – конечно, нет! Просто такая охота слишком ничтожна для вас. Жалкая охота – согласен! – по сравнению с той, которую вы увидите на Барбадосе!

– Гм… представляю себе, – пробормотал Лори. Неожиданно он снова с тревогой начал ощущать раздражающее ритмичное покачивание корабля.

Боннет бросил мышь, проследил, как она умерла, затем жестом отослал Овидия прочь:

– На сегодня, пожалуй, довольно. Наблюдать смерть в такой мизерной форме, должно быть, неинтересно для медика. Боюсь, что я вас утомил…

Он поправил свои кружевные манжеты и оглянулся Анны нигде не было видно.

– Не составите ли вы мне компанию за бутылочкой, доктор? У меня есть великолепный кларет, который скоро испортится от качки. Вы окажете мне честь, если поможете распить его. Или, может быть, немного бренди?

– Пожалуй, бренди, – с благодарностью ответил Лори.

Мужчины в сопровождении котов спустились по трапу. Дверь в каюту женщин была приоткрыта, и оттуда доносились звуки их голосов. Коты, мурлыча, проскользнули в каюту через дверную щель.

– Мои коты мне изменили! – с огорченным смехом заметил Боннет. – Пошли?

Они проследовали дальше по проходу в сторону кормы.

– Этим утром, как только я узнал, что вы прибыли на борт я приказал перенести мои вещи в каюту капитана Баджера, предоставив мою собственную маленькую каютку в ваше распоряжение, доктор Блайт, так как она расположена рядом с каютой вашей сестры.

– И капитан не возражал?

– Баджер? Господи, да конечно же нет! Баджер отлично устроится в своей штурманской рубке. И он должен быть еще доволен, ибо я подозреваю, что он содрал с вас три шкуры за проезд до Барбадоса, доктор!

«Вот именно», – подумал Лори. Вслух же он сказал:

– Благодарю вас! Вы очень любезны, майор…

Следуя за Боннетом, он не знал, что о нем думать. Но имея в перспективе предстоящую выпивку, Лори не особенно об этом беспокоился.

Майор Боннет, откупоривая очередную бутылку бренди, сказал с дружелюбной улыбкой:

– С вами пить – одно удовольствие, доктор Блайт! Вы держитесь, как истинный джентльмен!

Лори, в расстегнутой сорочке и со съехавшим набок галстуком на потной шее, с трудом поднял глаза на говорившего и затем снова уставился на бутылки, стоявшие перед ним на столе. Губы его зашевелились, но ему пришлось приложить значительное усилие, чтобы заставить их повиноваться:

– Сож-жалею… что не с-смогу отплатить з-за гост… приимство, Боннет, – проговорил он. – Н-не взял с собой ни капли сп-ик! – иртного!

– В таком случае, вы должны оказать мне честь быть моим гостем, когда вам заблагорассудится, Блайт! Этот старый разбойник Баджер в открытом море дерет по соверену за бутылку рома! Впрочем, ром у него очень недурен, а лишний соверен для вас, конечно, не составит большой проблемы?

Лори был слишком пьян, чтобы обнаружить подвох в вопросе Боннета:

– В… вряд ли. Я… у меня меньше двадцати сов… ренов после оплаты за п-проезд…

Он отхлебнул порядочный глоток коньяку:

– Н-не слишком много, чтобы начинать н-новую жизнь!..

Боннет наклонился к нему с улыбкой.

– Ничего страшного! – сказал он, похлопывая своего гостя по плечу. – Вам нечего беспокоиться. Врачи в Вест-Индии – большая редкость. Вот у меня в имении, например – более двух тысяч рабочих, и ни одного врача!

– А… а ч-то, если они… ик!.. заболеют?

– Они умирают, – просто ответил Боннет. Он доверху долил наполовину пустой стакан Лори и слегка коснулся горлышком бутылки своего. – Не будет ли это слишком самонадеянным с моей стороны, доктор Блайт? То-есть, я хочу сказать: что, если я предложу вам должность хирурга на моих плантациях? Мы сможем уточнить вопрос об оплате, когда прибудем на Барбадос и вы подробнее ознакомитесь с тамошними условиями жизни, но я с удовольствием выдал бы вам сейчас сотню гиней авансом, если бы вы согласились сразу подписать формальный договор. А? Может быть, вы почувствуете себя лучше, когда в кошельке у вас снова забренчат лишние монеты?

– Р-разумеется… – хрипло пробормотал Лори. – Вес-сьма обязан вам, сэр, вес-сьма…

Он пьяно уставился на коричневый пергамент, который майор Боннет разложил перед ним на столе.

– Ч-что это? – спросил он и глупо захихикал.

– О, просто обычный контракт – нечто вроде джентльменского соглашения: «Я, доктор Лори Блайт, настоящим принимаю на себя обязательство проработать на плантации майора Стида Боннета в течение семи лет…»– и всякое такое. Чистейшая формальность, знаете ли: просто мне хочется иметь уверенность, что вас не перехватит кто-нибудь из моих соседей! Вот здесь поставьте свою подпись…

Лори нетвердой рукой нащупал чернильницу, сконцентрировав все свое внимание на том, чтобы не попасть пером мимо нее. Черные печатные слова на пергаменте сломали свои стройные ряды и, словно муравьи, разбежались по странице. Лори снова захихикал и прикрыл глаза рукой, с трудом соображая, что это всего лишь иллюзия, вызванная опьянением. Палец майора Боннета терпеливо указывал место, где следует поставить подпись, и Лори, плотно закрыв один глаз и прищурив другой, видел его довольно отчетливо. Он нацарапал свое имя буква за буквой, выписывая их с тщательной добросовестностью полуграмотного крестьянина. Дождавшись, когда он закончит, Боннет высушил чернила, посыпал их мелким белым песком. Ничего, подпись сойдет…

– Еще стаканчик? – спросил он, складывая и убирая документ.

Лори колебался не дольше секунды, затем решительно протянул стакан:

– Последний! – серьезно сказал он. Боннет наполнил стакан, пристально вглядываясь в лицо юноши, чтобы убедиться, достаточно ли он пьян. По-видимому, пьян он был достаточно.

– А вот и сотня гиней! – Майор бросил на стол мешочек размером с яблоко, но тяжелый, как графин с вином, потому что монеты в нем были из чистого золота. Лори с благодарностью принял мешок и запрятал его во внутренний карман камзола, под левую подмышку, где у джентльмена обычно расположен карман для денег, вшитый таким образом, чтобы тяжесть золота не нарушала плавности линий и элегантности покроя. Боннет, казалось, кое-что вспомнил:

– Да, послушайте, Блайт – есть еще одна проблема. Она касается вашей сестры и ее… скажем, ее безопасности.

– Безопасности?.. – словно эхо, озадаченно отозвался Лори.

– Вы позволите мне говорить откровенно? Не задевая при этом ваших чувств? Видите ли, ваша сестра – умная и очаровательная молодая леди, обладающая неоспоримой привлекательностью. Она, несомненно, вызовет интерес у белого населения Барбадоса, среди которого могут оказаться… м-м… не совсем благонамеренные личности. Я знаю о вашей репутации лучшего фехтовальщика во всем Эдинбурге, мой дорогой друг. Но мне кажется, что из чистого благоразумия – принимая во внимание ваше несколько щекотливое положение беглеца от закона – вам следует стараться не наживать себе врагов; я хочу сказать, стараться избегать ненужных дуэлей. И поэтому было бы лучше, если бы всем с самого начала стало известно о том, что мисс Анна Блайт находится также под моим личным покровительством. Другими словами, Блайт, я счел бы за честь, если бы вы доверили ее защиту мне.

Боннет улыбнулся и тотчас же извлек из своей шкатулки с документами еще один пергамент:

– Вы старше двадцати одного года, Блайт, не так ли?

Лори кивнул:

– Двадц… ать четыре, – пробормотал он. – Н-но я н-не…

– Я только напомню вам, что вы являетесь ее законным опекуном и вследствие этого можете заключать любые соглашения от ее имени. Я счел бы за честь и был бы тронут до глубины души, если бы вы позволили мне, как барбадосскому землевладельцу, разделить с вами ответственность этого опекунства. Видите ли, Блайт, – заговорил он быстро и настойчиво, – она ведь всего лишь ребенок и отвечать за себя не может. А ваше положение очень щекотливое. Лучший выход – я уверяю вас! – поставить подпись под этой припиской, заверяющей, – как это и понятно само собой, – что ваша сестра включается в условия нашего контракта, который таким образом распространяет мое покровительство также и на нее де-юре и де-факто…

Слова назойливо звучали в ушах у Лори, не оставляя следа в его сознании; на это, собственно, они и были рассчитаны. Боннет расстелил пергамент на столе:

– Только поставьте вот здесь ее имя и распишитесь – вот здесь – в качестве ее опекуна, мой мальчик. Губернатор – мой друг. Я лично переговорю с ним… гарантирую его поддержку… о высылке обратно и речи быть не может… в случае, если начнется расследование… Вы закончили? Великолепно!

Майор невозмутимо посыпал документ песком и спрятал его в свою шкатулку.

– Оч-ч… благ-дарен вам, сэр… – заплетающимся языком пробормотал Лори. – Ваш-ша д-бр-та к нам обоим… – Я с-час п-пойду расскажу с-сестре, немедленно рас-скажу Анне… Ваш-ш… д-бр-та…