Текст книги "Волчья башня"

Автор книги: Джеральд Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Знамя парламентера затрепыхалось на теплом летнем ветерке.

– Мы не хотим крови! – прокричал орволанец в полной тишине, поднимая руку с зажатым в ней свитком. – Я один, без оружия! У меня послание, подписанное самим Конаном, владыкой Трона Льва! Пусть кто-нибудь из вас выйдет и заберет письмо!

В ответ долетело несколько гневно звучащих фраз на пуантенском наречии, которых никто из оставшихся на берегу не разобрал толком, и дважды тренькнула спускаемая тетива. Человек на мосту дернулся, будто от удара в грудь, выронил свиток и упал навзничь. Впрочем, через мгновение он с трудом поднялся и заковылял прочь от негостеприимного рабирийского берега. Вслед ему не стреляли, но, когда истекающий кровью десятник свалился на руки подхвативших его егерей и Кламена Эйкара, стало видно, что обе руки его прошиты навылет – тонкий наконечник стрелы, застряв под кожей, еще торчал над правым локтем. Прибежавший лекарь только покачал головой:

– Связки перебиты, ваша милость. Ложку держать сможет, а чего тяжелее – уже, боюсь, навряд ли…

– Что они там кричали? – уточнил дие Тау-ла у раненого, покуда лекарь готовился к удалению застрявшего под кожей наконечника. Сдерживая стон, тот выговорил:

– Велели убираться. Мол, ничего, кроме смерти, люди за Алиманой не найдут.

– Вот и поговорили! – свирепо прорычал киммериец, сжимая пальцы на рукояти секиры – когда бывало ясно, что драки не избежать, варвар-воитель всегда шел в первых рядах. Словно в подкрепление решения гулей, со стороны Рабиров над рекой взвилось несколько стрел, пущенных по очень крутой дуге. Большая часть бесполезно раскололась о плиты мостового настила, но одна, с полосатым черно-белым оперением, упала почти отвесно и глубоко вонзилась в землю у самых ног короля Аквилонии. Резким движением Конан вырвал ее и двумя пальцами переломил прочное древко, точно хрупкую соломинку:

– Мы давали им шанс, но теперь заставим платить кровавую виру! С нами Кром и пресветлый Митра! Вперед, воины!

* * *

Зрелище медленно ползущей через мост «черепахи» с боками и спиной из составленных вплотную тяжелых квадратных щитов, должно быть, произвело на обороняющих правый берег гулей удручающее впечатление. Они наверняка рассчитывали, что после столь недвусмысленного отказа вести переговоры люди отступятся от замысла преодолеть Рабирийский мост и удалятся прочь. Лязгающий многоногий таран одолел уже добрую треть переправы, а из густого подлеска на другой стороне пока не выпорхнуло ни единой стрелы. Возможно, рабирийцы тоже спешно совещались: не поторопились ли они, обстреляв посланника?

Движущееся сооружение из дерева и стали как раз добралось до середины второго пролета, когда молчаливый лес напротив исторгнул из себя стремительное шелестящее облако. Часть лучников целилась понизу, рассчитывая, что хоть десяток наиболее удачливых стрел юркнет под край щита, вонзившись наступающим в ноги. Другие метнули стрелы отвесно вверх – авось падающее и утяжеленное собственным весом древко отыщет неосторожно приоткрывшуюся на миг щель.

Послышался дробный частый стук, словно от падающих на черепичную крышу градин. «Черепаха» мигом осела, став несколько приземистее и терпеливо пережидая опасность. С пяток щитов в разных местах упали – беспощадно жалящие острия все-таки отыскали себе добычу – но тут же взлетели обратно, подхваченные соратниками раненых или убитых. Лучники на правом берегу продолжали рьяную стрельбу еще с десяток ударов сердца, затем стрелы начали падать реже – какое бы огромное количество оружейного припаса ни заготовили гули, его следовало поберечь.

Именно в этот миг два ряда щитов, образовывавших железный панцирь, слегка приподнялись, словно крышка над закипающим котлом. В отверстия проснулись толстые хищные рыльца арбалетных болтов, кто-то невидимый отдал команду. Скрывавшийся под щитами отряд слаженно огрызнулся залпом из трех десятков арбалетов.

Тяжелые короткие болты прошили ближайшие к мосту заросли. Брызнули срезанные листья и ветви. Кто-то вскрикнул – коротко, но так пронзительно, что услышали даже на левом берегу. Замешкавшиеся рабирийцы не сумели достойно ответить, выпустив несколько дюжин разрозненных стрел, зато следующий залп арбалетчиков наконец убедил людей в уязвимости противника. В растревоженной листве над песчаным откосом возникло что-то темное и неуклюже закувыркалось вниз по склону, пока с плеском не шлепнулось в воду.

Очередная набежавшая волна лизнула неподвижную фигуру, приподняла, оторвала от берега и увлекла вниз по течению в расширяющемся пятне крови.

На пуантенском берегу торжествующе взревели, подбадривая вновь затопотавшую по гранитным плитам «черепаху». На правом молчали, высказывая свою ярость в частых, но неточных выстрелах. К тому времени, когда прикрывавшиеся щитами егеря и стрелки находились шагах в десяти от засеки, гули потеряли троих лучников, попавших под залп и скатившихся в равнодушные ко всему струи Алиманы. Возможно, арбалетчикам удалось ранить или прикончить еще кого-то из рабирийцев, кто не сообразил удалиться от берега или неосмотрительно счел себя достаточно укрытым ветвями деревьев.

Еще усилие – и обстреливаемая со всех сторон «черепаха» доковыляла до засеки. Часть отряда рассыпалась, прячась за наваленными досками и бревнами – теперь препятствие, напротив, стало защитой атакующим – а платунг арбалетчиков вступил в ожесточенную перестрелку с рабирийскими лучниками. Замелькали прихваченные крюки, багры и просто копья с наскоро примотанными к навершию железными когтями – все, чем можно зацепить, отволочь в сторону и отбросить преграждающее путь неподатливое дерево. Вопреки худшим ожиданиям людей, за самой засекой никто не отсиживался, а засевшие в подлеске гули не решились кинуться в рукопашный бой.

Недолгая возня под сопровождение посвиста летящих из леса и в лес стрел проложила через деревянный частокол широкий проход.

Щитники и стрелки ворвались в пролом… и попятились назад, встреченные почти непрерывными залпами лучников-гулей. Видимо, те решили положить напоследок как можно больше наступающих, прежде чем смириться с утратой переправы.

– Пошли! Вперед, Гайард! За короля! К бою, в атаку!.. – это разнообразие кличей, словно искры от костра, разнесшееся над берегом после выкрикнутой Львом Аквилонии команды, сорвало с места нетерпеливо ожидавшую сигнала пуантенскую конницу и бросило ее на мост. Пронзительно запели высокие голоса рожков, оповещающие о приближении всадников. Копыта гулко громыхали по гранитным блокам, егеря и стрелки предусмотрительно шарахались в стороны, открывая дорогу.

Возглавлявшего атаку всадника на массивном гнедом коне даже не пытались уговорить остаться в стороне, зная, что все подобные попытки заранее обречены на провал. Если уж речь зашла о вызове, брошенном лично ему – а именно так и не иначе киммериец расценил прилетевшую с враждебного берега стрелу – то любые соображения безопасности, сохранения королевского достоинства и даже ссылка на преклонный возраст монарха не имели никакого значения. Гила-бер и братья Эйкар, следовавшие сразу за королем, уповали только на то, что среди рабирийцев не отыщется достаточно меткого стрелка, мечтающего войти в летописи с почетным титулом «тот, кто свалил самого Аквилонца».

Сквозь частично разобранную преграду они проскочили благополучно, вылетев на широкую и вытоптанную множеством копыт площадку, где еще совсем недавно останавливались шедшие в Пуантен и из него караваны. Однако тут же с полдюжины следовавших в середине строя кавалеристов вылетели из седел, утыканные стрелами, лошади, лишившиеся седоков, заметались в узком проходе, на несколько мгновений превратив атаку в свалку. Вошедшие в азарт схватки пешие воины карабкались прямо через засеку, рискуя переломать ноги. Первые из них уже вломились в скрывающий врага кустарник, сойдясь с лесными стрелками на длину меча. То там, то здесь слышались истошные вопли, хлопки тетивы, глухой стук каленых жал, пронзающих живую плоть, кое-где сталь звенела о сталь, но уже становилось ясно, что сопротивление почти сломлено.

В общей суматохе кто-то умудрился заметить удирающих по лесному тракту верховых, но кинуться за ними в погоню не вышло – четверых всадников из Гайарда сразили одного за другим на удивление метко пущенные стрелы. Краем глаза Кламен Эйкар уловил, откуда явились посланцы смерти с черно-белым оперением – купа лиственниц на плавно поднимающемся склоне подле приметной высокой сосны – и повернул коня в ту сторону, даже не удосужившись глянуть, следует ли за ним кто-нибудь. В тот миг он не сомневался в своей способности без труда одолеть хоть десяток гулей.

Младший из братьев Эйкар успел, настичь таинственных стрелков прежде, чем они растворились среди лесной зелени. Он не разглядел, сколько их – показалось, что всего двое. Первого, оказавшегося на пути, Кламен сшиб конем, второй навскидку выстрелил в пуантенца из своего лука, но в спешке взял неверный прицел. Кламен ощутил дуновение от чиркнувшей мимо стрелы, а спустя мгновение кто-то прыгнул на него с низко нависшего древесного сука, пытаясь ударить ножом.

Из-за внезапного толчка лошадь едва не упала, завалившись назад и набок, Эйкар потерял стремена и вместе с неведомым противником покатился по земле, среди хрустко ломающихся стеблей папоротника. Из-за падения дыхание отшибло у обоих, но упавший сверху гуль очнулся быстрее – Кламен еле успел перехватить занесенную руку с тонкой полоской стали. Рабириец яростно шипел, стараясь дотянуться своим оружием до человека, однако силы сражающихся были примерно равны. Где-то рядом земля откликнулась на тяжелый топот, высоко над головой раздался гневный крик, отчаянный вопль и хлесткий удар. Похоже, отважная вылазка Эйка-ра-младшего не осталась незамеченной. Кто-то пришел ему на выручку, схватившись с двумя уцелевшими гулями.

Эйкар рванулся, но добился лишь того, что оказался лицом к лицу с сидящим на нем гулем. По людским меркам противнику было лет семнадцать, – совсем молодой парень, легкий и жилистый, черные, как смоль, волосы перехвачены зеленой повязкой, пальцы судорожно сжимают рукоять кривого ножа. Гуль завопил и крутанул кистью с ножом, чиркнув острым лезвием по запястью Кламена. Тот вскрикнул от боли, непроизвольно отпуская вооруженную руку врага, и гуль замахнулся – добить. В следующий миг он отлетел в сторону, сбитый страшным ударом в бок, а Эйкар, воспользовавшись моментом, немедленно откатился прочь.

Массивная секира с двумя хищно изогнутыми лезвиями и ограненным в виде пирамидки сапфиром в навершии со свистом опустилась.

– Не надо! – заорал Эйкар-младший. И опоздал. Киммериец развернулся на каблуках – лицо, будто вырубленное из граскаальского гранита, искажено гневом, свежие кровавые брызги на сверкающей кольчуге и лезвии топора:

– Совсем спятил? Я спас тебя, молокосос! Еще мгновение, и ты был бы остывающим трупом!

– Да, Ваше величество. Спасибо, Ваше величество, – пробормотал Кламен, поднимаясь на ноги и с трудом подавляя приступ тошноты – два окровавленных тела вытянулись в папоротниках, под третьим, отведавшим двергской секиры, песок на два шага кругом пропитался кровью, и туда Кламен изо всех сил старался не смотреть. Буланый конек Эйкара бродил неподалеку. – Я только хотел сказать, что нехудо было бы взять его живым.

О пленных в горячке боя напрочь забыли. Конан, запоздало сыпля проклятиями, напрасно обещал сотню золотых тому, кто приведет хоть одного кровопийцу живым – на берегу подобрали лишь десятка три мертвецов в одинаковой коричневой с зеленью одежде, почти незаметной в лесу, столько же длинных охотничьих луков и уйму опустошенных колчанов. Какое-то количество защитников моста через Алиману, видимо, успело вовремя уйти, оставив лишь группу прикрытия. Людские потери, включая первый расстрелянный отряд, оказались втрое больше, многие были ранены, и песни, звучавшие в этот день на марше к торговому поселку Токлау, были невеселыми.

Глава пятая

Открытия и утраты

11 день Второй летней луны

1313 года по основанию Аквилонии.

Рабирийские холмы.

В недавние мирные времена добраться до крепости у границ Лесного Княжества не представляло особого труда: около двух лиг по хорошо наезженной проселочной дороге в направлении Восхода, пока не увидишь порубежный знак – диковинную статую, выращенную из живого дерева. Там повернуть налево и ехать еще две или две с половиной лиги меж постепенно повышающихся холмов. Покружив, дорога бодро устремлялась на Полдень, завершаясь перед воротами поселения.

Строили Токлау люди, на свой, людской манер, хотя и обращаясь за помощью и подсказкой к местным уроженцам, оттого маленькая крепостца получилась несколько странной. С первого взгляда – обычный форт на плоской вершине холма, земляной вал у подножия деревянных стен, несколько сторожевых башен, укрепление над воротами и соломенные крыши расположенных под защитой стен построек. Выстроили форт довольно давно, однако кое-что позволяло думать, что он способен простоять тут до скончания столетия и даже дольше – гули поделились секретом, как сделать бревна стен и зданий неуязвимыми для гниения, воды и огня. Сами рабирийцы крепостей давно не возводили, а потому всячески пытались сделать так, чтобы выросшая на холме постройка меньше всего напоминала военное сооружение. Частично им это удалось, но людская настороженность к окружающим чужим владениям все-таки взяла верх, хотя нападать на поселок вроде никто не собирался.

Заправляли делами в поселке люди, старостой уже лет десять был увлекшийся идеей налаживания торговли с Рабирами купец из городка Риальсы, в крепости имелся небольшой гарнизон числом в полсотни воинов. Сложилось даже нечто вроде постоянного населения, хотя сперва полагали, что Токлау станет только местом торговых встреч и большим складом перевозимых товаров.

Но, благодаря усилиям Пуантенского Леопарда и загадочного Князя Рабирийских земель, добрососедские отношения между их подданными год от году налаживались и становились крепче, и в некоторые предприимчивые головы закрадывалась осторожная мысль – а если рискнуть и поселиться в маленьком поселке вместо того, чтобы всякий раз метаться с берега на берег?

Таких желающих пока набралось немного – в основном торговцы, проводники караванов, десятка два мастеровых, земледельцев и охотников.

Ставились новые дома, Токлау из крепости на чужой земле превращался в маленький городок, но в середине лета 1313 года по основанию Аквилонии все благие замыслы оказались под угрозой.

Более всего Гилабер дие Таула опасался, что стычка у моста через Алиману была всего лишь пробой сил. Если гули всерьез вознамерились начать войну, то, спрашивается, какие причины помешают им после первого разгрома усыпить бдительность пуантенцев ложным отступлением, собрать армию побольше и обрушиться на людей где-нибудь на марше к крепости? Он сделал все, что мог – окружил передвигающийся по дороге отряд егерскими разъездами и пешими дозорами, выслал вперед летучую группу для разведки, строжайше наказав смотреть в оба и сообщать о любом подозрительном шевелении, но сомневался в том, что люди сумеют на равных тягаться с обитателями Холмов в игре в прятки.

Шесть изрядно прореженных сотен пылили по лесному тракту – всадники, пешие воины, повозки с припасами, снова всадники – солнце катилось по безоблачному небу, и, хвала Всеединому и Всевидящему, пока что все шло благополучно.

Короткая заминка, правда, возникла подле дерева-знака, отмечавшего поворот к Токлау. Кто-то стесал кору в нижней трети древнего толстого ствола, оставив темно-желтый просвет размерами с большую книгу. Посреди затеса красовался оттиск ладони с растопыренными пальцами, сделанный то ли краской, то ли настоящей кровью.

Оставлен непонятный символ был уже давно, судя по тому, что кровь (или все-таки краска?) успела давно высохнуть и побурела от солнечных лучей.

Обнаружившие отметину егеря спорили, что она может означать, если вообще означает что-нибудь, но замолчали, заметив приближение короля Аквилонии и его невеликой свиты. Отпечаток окровавленной ладони вызвал у киммерийца некое мимолетное любопытство, однако разъяснить монарху смысл странного символа никто взялся – пока к знаку не подъехала единственная сопровождавшая отряд женщина. Дие Таула кое-что о ней знал: дочка волшебника Монброна и рабирийки, гулька-полукровка, по слухам – сама начинающая чародейка и дама принца Коннахара. Девица глянула на бурую длань, глаза у нее сделались как плошки, после чего она отчетливо выдохнула короткое словечко: «Дуэргар».

– Непримиримые? – понимающе уточнил варвар, жестом разрешая девице занять место рядом с собой. – Те, про которых вы с Адалаис и Хасти мне рассказывали – ненавидящие людей?

– Да, – кивнула баронетта диа Монброн, через плечо еще раз бросив взгляд на исчезнувшее за поворотом дороги старое дерево. Оттиск нехорошо напомнил ей другой знак, оставленный на светлом дереве резного изголовья кровати. С воспоминаний ее мысли перескочили к иному соображению: – Может, именно дуэргар пытались удерживать мост? Нас предостерегали, чтобы мы опасались вылазок с их стороны. Вожак непримиримых бежал из нашего плена, и кто знает, что с ним сталось: изловили его за три минувших седмицы или нет? Во всяком случае, его единомышленники оставили здесь свой символ – как предостережение возможным захватчикам или каким-то своим противникам. Или в знак некоего триумфа – вот, мол, Раби-ры наши, вроде как знамя над захваченной крепостью.

– Всегда-то ты найдешь, чем порадовать, – буркнул в ответ Конан.

…Около шестого дневного колокола, когда солнечный диск начал свой долгий путь к закату, отряд находился в полулиге от Токлау. Собственно, умчавшиеся далеко вперед передовые разъезды уже разглядели деревянные башни крепости и заметили в них некое движение. Оставалось только выяснить, кто именно распоряжается в поселке – по-прежнему торговый люд с левого берега Алиманы или озлобившиеся раби-рийцы, так быстро позабывшие о былом хорошем отношении к соседям из Пуантена? Лазутчикам показалось, якобы цвет знамени над воротами крепости был темно-синим, что еще ни о чем не говорило. У гулей вполне достало бы ума состряпать незамысловатую ловушку, вывесив людской стяг.

Значит, все идет к тому, что нужно готовить атаку. Причем вверх по довольно-таки крутому склону. Причем не зная, сколько противников засело за стенами и на что они способны. А вдруг те гули, что успели сбежать после схватки у реки, прямиком направились сюда – упредить остальных о приближающихся врагах?

Тревожные размышления ничуть не препятствовали Гилаберу заниматься привычным ремеслом.

Прибывающие конные и пешие сотни покидали проселочный тракт и размещались в кстати подвернувшейся буковой рощице на краткую стоянку перед последним, коротким и решающим броском к поселку. Обшаривающие округу командиры десятков то и дело являлись с донесениями – пока заключавшимися в том, что признаков каких-либо противников или мирных жителей не обнаружено.

Краем глаза дие Таула присматривал за братьями Эйкар: младший вполне успешно справлялся с возложенной на него обязанностью обеспечить безопасность прибывающих отрядов; старший, прихватив два десятка своих гвардейцев и егерей, ускакал к городку на холме – им доверялось в точности выяснить, кому принадлежит Токлау, но при том не рисковать без нужды и в случае опасности немедля отступать обратно.

К радости Гилабера, Его величество вроде пока был доволен своими подданными и в творящееся действо не вмешивался: король расположился на опушке рощи, разглядывая суматоху в лагере и беседуя о чем-то с тульской девицей. Та казалась встревоженной и изрядно озадаченной.

Очередная принесенная разведчиками новость заставила Гилабера дие Таулу на миг удивленно приподнять бровь. Примчавшийся егерский десятник утверждал, будто они наткнулись на пустой лагерь, а поблизости от него такое, что его милости лучше глянуть самому.

Место находки на всякий случай окружено, туда никого не подпускают – во избежание слухов. Это тут, совсем рядом, около двух полетов стрелы…

– Никак стряслось чего? – окликнул дворянина Конан, приметив, что тот собирается куда-то идти..

– Поблизости нашли чью-то стоянку, – дие Таула рискнул добавить: – Отыскавшие ее егеря передали, что мне стоит лично на нее взглянуть. Ваше величество не желает присоединиться?

– Идем, – Лев Аквилонии спрыгнул с конской спины, небрежно сунув поводья кому-то из подвернувшихся воинов. Баронетта Монброн последовала за удалявшимся королем и его спутниками, стараясь не попадаться лишний раз на глаза.

* * *

Укрытый в ложбине между двумя холмами обширный лагерь выглядел покинутым совсем недавно, где-то незадолго после наступления полудня.

Зола в очагах подернулась тонким слоем седого пепла, но там, где неизвестные держали лошадей, остались глубокие отпечатки копыт и свежие навозные кучки. Хозяева стоянки успели свернуть шатры, но не раскидали в стороны срубленный лапник – выцветшие желтые пятна предательски выдавали места, где были разбиты палатки.

Встречались и другие приметы недавно обитавших здесь и спешно скрывшихся людей: законченный котелок под кустом, чья-то порванная и выброшенная одежка, пустой колчан…

Кто-то из егерей подобрал и многозначительно показал сотоварищам обломок длинной стрелы с черно-белым оперением.

Провожатый свернул на еле заметную тропинку, бежавшую через трепещущее осиновое мелколесье и постепенно огибавшую возвышенность.

Теперь за ним шли только трое – аквилонский правитель, Гилабер из Гайарда и черноволосая девица в охотничьем костюме.

С полуночной стороны, почти весь день находившейся в тени, на склоне холма имелся обширный скальный выход, образовывавший подобие усыпанной песком и мелкими камешками площадки. Пяток толстых бревен, расположенных полукругом, образовывал подобие скамей, а в глубине каменных уступов различалось отверстие высотой в рост человека, похожее на устье пещерки.

В целом увиденное напоминало место для собраний с малым числом участников – и, как завершающий штрих, посреди песчаного круга чернело обложенное валунами небольшое кострище.

Чему обучилась Айлэ диа Монброн в Заповедном Краю – так это привычке сперва оглядываться по сторонам, и только потом раскрывать рот и высказывать свои соображения. К тому же ее насторожил не столько вид пустынной площадки, сколько висящий над ней запах, кисло-сладкая вонь, почти осязаемыми струйками текущая из пещеры. Как завороженная, она медленно повернула голову – отчетливо хрустнули позвонки – уткнувшись взглядом в то, что поначалу ошибочно приняла за причудливого вида древесный ствол, сумевший прорасти среди гранитных скал.

Только никакое это было не дерево.

Два длинных неошкуренных бревна толщиной в ладонь, сколоченные накрест и надежно укрепленные между камней.

На них точным подобием готовой к разделу свиной туши подвешено человеческое тело – ногами вверх, головой вниз. Разведенные в стороны и нелепо вывернутые руки привязаны около локтей к толстой и короткой доске, прибитой к бревнам, запястья перечеркнуты черными браслетами свернувшейся крови. Кровь разбрызгана по окрестным камням, по вытоптанным кустикам черники и светлому песку, как будто ее нарочно плескали во все стороны…

Айлэ доводилось видеть мертвецов – не далее, чем сегодняшним полднем она насмотрелась на них досыта, пока одолевала захваченный мост – но павшие у реки люди и рабирийцы хотя бы пали с оружием в руках, в честном бою! А здесь…

Что происходило здесь по ночам, когда горел костер и эхо уносило крики? И кто должен ответить за совершенное?

Девушка не потеряла сознания, просто мир на какое-то время стал прозрачным и отдалился в сторону. Она услышала свой собственный внятный и четкий голос, заверяющий месьора Гилабера, что с ней все в порядке, потом разобрала торопливую скороговорку егеря – тот говорил, что рискнул сунуться в пещеру и немедля выскочил обратно: внутри свалено еще не меньше десятка мертвецов.

Да, они все такие же – с подрезанными жилами. Этот бедолага, должно быть, скончался минувшей ночью, а кто он был и откуда – сказать трудно. Похоже, что человек, уроженец правого берега Алиманы…

– Многие ли успели увидеть это место? – перебил король Аквилонии. Десятник, поразмыслив, сказал, что всего трое – он сам и двое его подчиненных, однако внутрь подземелья они не заглядывали. Прочим он тут же велел окружить скверное место, а сам побежал извещать господина дие Таулу. Варвар рассеянно кивал в знак того, что слушает, но, похоже, что-то быстро обдумывал. – Хорошо, ты поступил совершенно правильно. Выполнишь в точности остальное, что я велю – весь твой десяток получит по пятидесяти золотых солидов на брата, а лично тебе пойдет вдвое больше.

Егерь вытянулся в струнку, стремясь не упустить ни единого слова.

– Сейчас позовешь тех двоих, что вместе с тобой наткнулись на пещеру. Снимите мертвеца и положите его к остальным. Постарайтесь все-таки сосчитать, сколько их там, и не найдется ли каких приметных вещиц. Когда закончите – только когда закончите! – можешь кликнуть прочих. Завалишь пещеру хворостом и спалишь все, что в ней находится. Раскатайте бревна и заройте кострище, чтобы тут ничего не осталось. Хорошо бы вообще обрушить камни и завалить эту треклятую пещеру, но вряд ли вдесятером быстро управитесь… Когда закончите, отыщешь меня либо Гилабера – лично доложишься и заберешь награду. А теперь запомни самое главное, – киммериец сделал шаг, угрожающе нависнув над приземистым егерским десятником, но говорил по-прежнему негромко и деловито.

– Если до меня дойдет хоть одно слово, даже полслова, если твоим людям вздумается лишний раз почесать языком в каком-нибудь кабаке, то я вас всех под землей отыщу и в эту же землю рядком закопаю. Понял?

Вояка так отчаянно затряс головой, что было удивительно, как только она не слетела у него с плеч.

– Вот и умница, – похвалил Лев Аквилонии, развернулся и зашагал обратно к лагерю. Дие Таула и Айлэ следовали за ним в почтительном – или, что звучало точнее, предусмотрительном – отдалении, пока он не оглянулся и не подозвал их, раздраженно осведомившись у баронетты:

– Твои сородичи что, окончательно разум потеряли? Они ведь запросто могут обходиться теперь без питья крови! Зачем им понадобилось учинять это безобразие? Кто-нибудь из них подумал своей дурной головой, какой вид они будут иметь, если их капище попадется на глаза людям? Да покажи мы эту пещерку воинам, штурмовавшим сегодня мост, к вечеру на десяток лиг кругом Токлау не осталось бы ни одного живого гуля, включая женщин и детей!.. Айлэ, чего молчишь?

– Я не знаю, для чего они это делают, – обескураженно призналась девушка. – Разве только…

– Договаривай, договаривай, – потребовал Конан, и Айлэ нерешительно высказала свое предположение:

– Может быть, гули не захотели признавать то обстоятельство, что Слово Безумца больше не довлеет над ними? Какой-то части рабирийцев, как объяснял принцу Коннахару местный правитель, нравится быть вампирами. Им по душе скрываться в человеческих поселениях, запугивать людей и охотиться на них. Они привыкли к такому существованию и находят его единственно возможным. Вдруг они продолжают употреблять живую кровь в надежде, что это поможет им вернуть прежний облик и утраченные способности?

Рассуждения девушки удостоились недоверчивого хмыканья обоих слушателей, а самой баронетте стало как-то не по себе: что, если она не так уж далека от истины? Как жаль, что она так мало знает о собственном народе! Вот Хасти наверняка сразу бы разобрался, что тут к чему, и посоветовал, как быть.

* * *

Хотя Конан и его спутники отсутствовали всего с полколокола, в лагере их встретили поразительными новостями. Вернувшийся из своей разведки Пейру Эйкар сообщил, что путь в Токлау открыт и полностью свободен – городок по-прежнему находится в руках пуантенцев. Правда, теперь там скопилось больше людей, чем способна вместить маленькая крепость, ибо за стенами находится также дружина Золотого Леопарда и пришедшие вместе с ней коренные жители Холмов, но прибывший из Орволана отряд ждут с величайшим нетерпением. Более ничего Эйкар-старший разузнать толком не успел, торопясь вернуться назад и поделиться своим известием.

Городские ворота и в самом деле стояли распахнутыми настежь, а на надвратном укреплении, дозорных башнях, стенах и под ними успело скопиться изрядное число желающих поприветствовать приближающуюся маленькую армию. Когда же встречающие углядели плывущее во главе колонны алое знамя с золотым львом, дружный радостный вопль вспугнул птиц и зверей в окрестных лесах.

Айлэ, получившей высочайшее дозволение ехать в первых рядах – впрочем, понимая донельзя взвинченное состояние души баронетты Монброн, Конан только с сожалением поцокал языком – все происходящее казалось наконец-то избывшимся кошмаром, который окончательно развеется, стоит ей завидеть Конни. Принц непременно должен быть тут, не мог же он уехать из крепости как раз накануне ее появления! Она вернулась обратно, преодолев столько преград и препятствий, ей наплевать на законы благопристойности и правила, которым должна следовать приличная девушка. Она желает увидеть Коннахара – и помоги боги тому, кто попытается задержать ее хоть на мгновение!

Преодолев ворота, голова отряда выехала на широкую площадь, в обычное время, наверное, выполнявшую должность рынка. Сейчас все лавки убрали, и от волнения Айлэ едва не приняла за наследника аквилонского трона человека, появившегося на ступеньках вычурного крыльца высокого дома в два этажа, замыкавшего главную площадь Токлау. Однако, подъехав ближе и всмотревшись повнимательнее, она с сожалением поняла свою ошибку – хотя у этого человека были темные волосы, как у Конни, и почти такой же рост, он обладал совершенно иной манерой держаться.

Когда же всадники наконец преодолели голосящую и ревущую, забитую людьми площадь, встречающий, прихрамывая, спустился по ступенькам крыльца, одарив прибывших нерадостной ухмылкой и задержав взгляд черных с блестящими золотыми крапинками глаз на баронетте диа Монброн, так и продолжавшей растерянно восседать на своей лошади. Что же до правителя Аквилонии, то он, узрев личность встречающего и безошибочно признав его, украдкой состроил кислую физиономию.

– Глазам своим не верю – наконец-то о нас вспомнили, – резкий зингарский акцент Рейенира Морадо да Кадена словно лишний раз подчеркивал язвительность его приветствия. – Что ж, лучше поздно, чем никогда. Ваше величество переживет, если я не буду падать на колени? Нас всех недавно изрядно потрепали, но я еще легко отделался… в отличие от его пуантенской светлости.