Текст книги "Пикник и прочие безобразия"

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

СМЯТЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ

Выросший в семье, где книги почитались столь же необходимыми для жизни, как пища, воздух и вода, я всегда поражался, как мало читает средний человек. Недоверие, с каким известные диктаторы относились к книгам, казалось мне странным, ведь книга не только учитель, но и прекрасный друг. Велико влияние книг на людей, достаточно назвать “Происхождение видов”, “Капитал”, Библию, но какое смятение в умах может произвести книга, я по-настоящему узнал лишь после того, как принес в гостиницу “Ройял Пэлис Хайклифф” труды Хэвлока Элиса.

По прибытии в Борнмут я первым делом помчался в мою любимую книжную лавку на Крайстчерч-роуд. В высоком узком здании здесь помещается огромное увлекательнейшее собрание новых и букинистических книг. На первом этаже и в подвале на вас устремлены несколько ядовитые взоры новых книг в разноцветных суперобложках, но поднимитесь наверх по скрипучим неровным ступенькам, и вам откроется диккенсовский ландшафт. В каждой комнате от пола до потолка выстроились на полках плотные ряды старых книг. Полки встречают вас на узких лестничных площадках, и дальше они окружают вас со всех сторон, образуя чудесное, теплое, ароматное чрево.

Возьмите любую книгу – у каждой свой запах. Одна пахнет не только пылью, но и грибами, другая – осенним лесом или цветущим ракитником под ярким солнцем, третья – жареными каштанами. Есть книги, пахнущие едким дымком горящего угля, есть благоухающие медом. Но мало запахов – они дивные на ощупь в своих тяжелых кожаных переплетах, лоснящиеся, точно тюленья кожа, с жилками золотых букв на глянцевитых корешках.

Книги толщиной с бревно, книги тонкие, как прутик, бумага толстая и мягкая, как листья наперстянки, хрустящая и белая, как лед, легкая и ломкая, как иней на паутине. А цвета переплетов… Цвета восхода и захода, багряной осенней листвы, покрытых вереском зимних холмов; форзацы – разноцветные, мраморные, точно некие марсианские облака. И всем этим упиваются и наслаждаются ваши органы чувств еще до того, как вы прочли названия (“Великий Красный остров – Мадагаскар”, “От Пекина до Лхасы”, “Через бразильские дебри”, “Сьерра-Леоне – люди, продукты и тайные общества”) и вот наступила дивная минута, когда вы открываете книгу, словно волшебную дверь.

Тотчас книжная лавка куда-то исчезает, и вы вместе с Уоллесом впитываете густые запахи Амазонии, вместе с Мэри Кингсли торгуетесь с продавцом слоновой кости, вместе с Дю Шаллю оказываетесь лицом к лицу с разъяренной гориллой, в тысячах романах предаетесь любви с тысячами прекрасных женщин, вместе с Сидни Картоном идете на гильотину, смеетесь вместе с тремя джентльменами в одной лодке, отправляетесь вместе с Марко Поло в Китай. И все это вы делаете, стоя на жестком неровном полу, с магическим паспортом в руках, без малейших затрат. Вернее, мне следовало бы сказать, что вам это может не стоить ни гроша, ибо лично я не способен войти в книжную лавку без денег и выйти из нее с пустыми руками. Всякий раз моя чековая книжка худеет, и чаще всего приходится вызывать такси, чтобы отвезти мою добычу.

В данном случае я уже истратил куда больше, чем предполагал (но какой сколько-нибудь решительный, волевой человек устоит против соблазна купить книгу о слонах или про анатомию гориллы?), когда, мирно сидя на корточках перед очередной полкой, прямо перед собой (так что пропустить было невозможно) увидел тома издания, о котором давно мечтал. В темно-бордовых матерчатых переплетах, они отличались друг от друга только толщиной. Крупные буквы названия почти стерлись, так что этот книжный ящик Пандоры вполне мог бы остаться незамеченным мной, не пробейся в эту самую минуту сквозь пыльное оконное стекло луч зимнего солнца, позволяя прочесть: Хэвлок Эллис, “Психология секса”.

Так вот, всякому, кто изучает, содержит, а главное – разводит редких животных, известно, какую огромную роль играет секс и изучение сексуальных импульсов животного, способного рассказать и написать о своих чувствах и переживаниях, то бишь человека, чрезвычайно важно для работы с менее речистыми представителями животного мира. Хотя я располагал достаточно внушительным собранием книг о человеческом сексе, ему недоставало шедевра, за которым я давно охотился, классического труда Хэвлока Эллиса. Конечно, современная наука продвинулась вперед после его написания, и все-таки он во многом сохранял актуальность, не говоря уже про обилие ценной информации.

Молодая леди, которая помогла мне отнести книги вниз, явно полагала, что мужчине моего возраста не следовало бы покупать девять томов о сексе. Знающий меня не один год владелец лавки Джон Рэстон был настроен более благожелательно.

– Ага, – сказал он, покачиваясь, точно дрессированный медведь, – ага, Эллис. Довольно редкое издание.

– Сто лет за ним охочусь, – отозвался я. – Я просто в восторге.

– Отличный, чистый экземпляр, – не сознавая юмор своих слов, заметил Джон, взяв в руки и рассматривая том, посвященный гомосексуальности.

Итак, моего Хэвлока Эллиса упаковали вместе с еще несколькими, замеченными в последнюю минуту книгами (назовите мне любознательного человека, которого не привлекли бы такие названия, как “Речь обезьян”, или “Дневник работорговца”, или “Патагонцы”), и Джон Рэстон позаботился о том, чтобы меня отвезли в гостиницу, где всю последующую неделю я почти не расставался с Хэвлоком, всюду носил с собой какой-нибудь из девяти томов, отмечая карандашом сведения, полезные для работы с разведением животных. Мне было невдомек, что в пустующей среди зимы гостинице ее персонал изучал мои повадки почти так же внимательно, как я изучал своих животных. А видели они, что, перемещаясь из коктейль-бара в ресторан и из ресторана в гостиную, я постоянно читаю одну книгу (все тома выглядели одинаково), делая на ходу какие-то пометки. Когда в половине восьмого утра мне приносили в номер завтрак, я лежал в постели с Хэвлоком, и с ним же в два часа ночи меня видели ночные швейцары. Несомненно, в этой книге было что-то особенное, если я никак не мог от нее оторваться, подолгу не произнося ни слова.

Я и не подозревал, как всех заинтриговало мое увлечение Хэвлоком, пока итальянский бармен Луиджи однажды не обратился ко мне:

– Должно быть, мистер Даррелл, это очень интересная книга?

– Ага, – промямлил я. – Хэвлок Эллис.

Луиджи довольствовался этим, не желая сознаваться, что имя Хэвлока Эллиса ему ничего не говорит. После него заместитель управляющего гостиницей, австриец Стивен Грамп, тоже спросил меня:

– Должно быть, мистер Даррелл, книга очень интересная?

– Ага, – ответил я. – Хэвлок Эллис.

Он тоже не захотел обнаруживать свое невежество и лишь глубокомысленно кивнул.

Я же был до того пленен не только собственно исследованиями Хэвлока, но и стилем письма, в котором угадывался нрав автора – серьезный, педантичный, лишенный чувства юмора, типичный для американца, когда он основательно берется за дело, этакая смесь дотошности прусского офицера, вдумчивости шведского артиста и осмотрительности швейцарского банкира, – словом, я был до того пленен всем этим, что совершенно не замечал, как страстно окружающим хочется узнать, что же такое я читаю. Тусклый темно-бордовый переплет и выцветшие буквы на корешке ничего не могли им сказать. Но однажды, совершенно случайно, секрет раскрылся, и поднялось смятение, подобного которому мне редко доводилось наблюдать. Произошло это безо всякого моего умысла, когда я в ресторане читал Хэвлока, уписывая великолепно приготовленные макароны и авокадо (поварами в гостинице работали итальянцы, обслугу составляли англичане). Подцепляя вилкой макароны с пармезаном, я в то же время впитывал сведения о том, что составляет красоту женщины и что ценится или, напротив, отвращает в различных частях света. И остановился на употребляемой на Сицилии фразе, сулившей интересные умозаключения. Если бы только я понимал, что она означает.

Увы, этот Хэвлок явно полагал, что все его читатели безупречно владеют итальянский языком, и не потрудился напечатать в сноске перевод. Поломав голову над загадочной фразой, я вспомнил, что метрдотель Инноченцо родом с острова Сицилия. И подозвал его, не подозревая, что поджигаю бикфордов шнур, соединенный с бочонком пороха.

– Что-нибудь не так? – спросил он, озирая стол большими карими глазами.

– Все чудесно, – ответил я. – И я не поэтому подозвал тебя. Ты ведь говорил, что родился на Сицилии, верно?

– Так точно, – кивнул он, – на Сицилии.

– Так, может быть, ты переведешь для меня вот это? – Я указал на заинтриговавшее меня выражение.

Эффект был странный и совершенно неожиданный. Прочтя фразу необыкновенно расширившимися глазами, он посмотрел на меня, растерянно отступил на несколько шагов, вернулся, прочитал еще раз, снова посмотрел на меня и отпрянул, как если бы у меня вдруг выросла вторая голова.

– Что это за книга? – спросил Инноченцо.

– Хэвлок Эллис. “Психология секса”.

– Вы уже целую неделю читаете ее, – укоризненно произнес он, точно поймал меня на чем-то недозволенном.

– Так ведь он написал девять томов, – возразил я.

– Девять?! Девять? И все о сексе?

– Ну да. Это обширный предмет. Но меня сейчас интересует – верно ли, что вы на Сицилии так говорите о женщинах?

– Я? Никогда, никогда! – поспешил заявить Инноченцо. – Я никогда так не говорю.

– Никогда? – разочарованно осведомился я.

– Может быть, мой дед иногда так выражался, – сказал он. – Но теперь так не говорят. О, нет, нет! Только не теперь.

Он не отрывал глаз от моей книги.

– Вы сказали, что этот человек написал девять книг? И все о сексе?

– Ну да. О всех аспектах секса.

– И вы всю неделю читаете про это?

– Ну да.

– Стало быть, вы теперь эксперт. – Он смущенно усмехнулся.

– Нет, это он эксперт. Я только учусь.

– Девять книг, – изумленно протянул он, потом вернулся мыслями к работе. – Вам принести еще сыра, мистер Даррелл?

– Нет, спасибо. Только еще вина.

Инноченцо принес вино, откупорил, налил мне две капли на пробу, пожирая глазами книгу. Я одобрил вино, он наполнил бокал.

– Девять книг, – произнес он, осторожно свинчивая со штопора пробку. – Девять книг о сексе. Мама миа!

– Да-да, – подтвердил я. – Хэвлок поработал добросовестно.

Инноченцо удалился, и я снова обратил взгляд на тексты Хэвлока, основательно и дотошно изучавшего нравы пылких сицилийцев. Откуда мне было знать, что мой пылкий сицилиец рассказывает официантам, что у мистера Даррелла есть девять томов о сексе – рекордная цифра для постояльцев любой гостиницы в мире. Сия новость распространилась со скоростью степного пожара. Когда во второй половине дня я вернулся из очередного похода в магазины, сразу два швейцара поспешно открыли мне двери, а за стойкой, ослепительно улыбаясь, собрался целый цветник из прелестных регистраторш. Столь неожиданный энтузиазм слегка озадачил меня, однако мне не пришло в голову связать его с тем фактом, что в моем владении находились девять томов Хэвлока Эллиса. Поднявшись в свой номер, я заказал по телефону чай и лег на постель с книгой. Вскоре явился с моим заказом дежурный официант Гэвин, высокий, стройный молодой человек с изящным профилем, большими голубыми глазами и шапкой белокурых волос, напоминающих нечесаную гриву арабского скакуна.

– Добрый день, – сказал он, уставясь на мою книгу.

– Добрый день, Гэвин, – отозвался я. – Поставь чай на стол, если не трудно.

Он выполнил мою просьбу и остался стоять, глядя на меня.

– Да? – спросил я. – Тебе что-нибудь нужно?

– Это у вас та грязная книга?

– Грязная! – возмутился я. – Это Хэвлок Эллис, крупнейший специалист по психологии секса. Грязная книга – скажешь тоже!

– Ну да, – настаивал Гэвин. – Я насчет секса.

– Секс, что бы ни думали англичане, отнюдь не грязный предмет, – резковато ответил я.

– Ну, понимаете… я знаю, что это не так, – уступил Гэвин. – Но, понимаете… я хотел сказать… все думают так, разве нет?

– К счастью, существует небольшое меньшинство, придерживающееся других взглядов, – возразил я. – Надеюсь, ты принадлежишь к этому меньшинству.

– О да. Я хотел сказать, что я всецело за секс, да. По-моему, так всякий волен делать, что хочет, в каком-то смысле. Конечно, кроме того, что не положено… сами понимаете, например, одурманивать девушек и отправлять их в такие места, как Буэнос-Айрес…

– Верно, – серьезно согласился я. – В сексе тоже все должно быть честно.

Он прерывисто вздохнул, перебирая пальцами салфетку. Его явно мучила какая-то проблема.

– Ну и что там говорится? – спросил наконец Гэвин.

– О чем?

– О сексе, конечно.

– Какой именно аспект тебя интересует?

– Как это понимать – аспект? – озадаченно справился он.

– Ну, ты хочешь что-то узнать про обычный секс или про лесбианство, гомосексуализм, садизм, мазохизм, онанизм?

– Ух ты! – воскликнул Гэвин. – Он про все это пишет? Честно?

– Честно, – ответил я. – Все это разные виды секса.

– Силы небесные! Да-а-а… Что ж, наверно, вы правы. Сам живи и другим не мешай, как говорится.

– Вот именно.

Гэвин завязал узелок на салфетке и похлопал им по ладони. Ему не терпелось о чем-то спросить.

– У тебя есть проблемы? – спросил я.

Он вздрогнул.

– У меня?! – Он попятился к двери. – Ничего подобного! У меня никаких проблем. У меня? Никаких.

– Стало быть, доктор Хэвлок Эллис не может тебе помочь?

– Нет-нет… То есть… У меня нет проблем. Какие бывают у некоторых людей. Я зайду за подносом попозже, ладно?

Он поспешно удалился.

И я представил себе, что вести о Хэвлоке Эллисе сейчас взбудоражат всю гостиницу, как будоражат джунгли сигнальные барабаны. Попивая чай, я ждал, что последует дальше. Не прошло и часа, как снова появился Гэвин.

– Как вам чай? – справился он.

Прежде Гэвин никогда не спрашивал меня об этом.

– Спасибо, все в порядке, – ответил я выжидательно.

Гэвин помолчал, ловко вертя поднос на одной ладони.

– Прочитали еще? – спросил он наконец.

– Несколько страниц.

Он надул щеки, вздохнул.

– Должно быть, это подходящая книга для человека, у которого… ну, есть проблемы?

– Очень полезная. Он обо всем судит здраво, так что у человека не возникает комплекса вины.

– Ну да… это хорошо. Комплексы – это плохо, верно?

– Очень плохо. Даже вредно для человека.

Опять наступило молчание. Гэвин перебросил поднос с левой ладони на правую.

– Да-а-а… – протянул он задумчиво. – Есть у меня один друг, страдает от комплекса.

– В самом деле? И что же это за комплекс?

– Ну, я даже затрудняюсь объяснить. Он совсем недурен собой, как говорится… Словом, парень хоть куда. И девушкам нравится, да. По правде говоря, так две даже передрались из-за него, – не без гордости сообщил Гэвин. – Две португальские горничные… Здорово потрепали друг дружку. Вцепились в волосы, били кулаками. Больно они вспыльчивые, эти иностранки, верно?

– Очень вспыльчивые, – подтвердил я. – Это и есть проблема, которая мучает твоего приятеля? Слишком много пылких португальских девушек просятся к нему в постель?

– Нет-нет! Нет… нет… не в этом дело. Понимаете, они ему не нравятся.

– Ты хочешь сказать, что у него уже есть подружка?

– Нет-нет! Дело в том… ему не нравятся девушки, понимаете? – с отчаянием выпалил Гэвин. – То есть ему не нравится… ну, понимаете… возиться с ними.

– Ты хочешь сказать, что ему нравятся парни?

Он покраснел.

– Ну, как бы это сказать… ну, он говорит… понимаете, что возился с некоторыми парнями… ну, и он говорит…

Гэвин совсем растерялся.

– Говорит, что предпочитает их девушкам? – спросил я.

– Ну… да… что-то в этом роде. Так он говорит.

– Что ж, в этом нет ничего дурного. Его это беспокоит?

– Вы хотите сказать, что можно жить… со странностями, и ничего?

– Если человек таким уродился, это вовсе не грех. С этим ничего не поделаешь, как нельзя изменить цвет глаз.

– О! – произнес Гэвин, пораженный таким суждением. – Ну да… Пожалуй что и впрямь нельзя.

– Твой приятель хотел бы одолжить Хэвлока Эллиса, посмотреть, что тот говорит о гомосексуальности?

– Думаю, хотел бы, – нерешительно ответил Гэвин. – Скорее всего, да. Я… гм, спрошу его и скажу вам.

– Не хочешь прямо сейчас взять книгу на всякий случай?

– Ну… – он уставился на том, который я ему протянул, – ну, пожалуй, я мог бы ее взять… на случай, если он станет читать… н-да, я мог бы… и сразу верну. Хорошо?

– Хорошо, – ответил я. – Только скажи ему, чтобы не залил книгу пивом.

– Нет-нет, – заверил он, зажав книгу под мышкой и направляясь к двери. – Не залью.

И мой первый пациент удалился.

Утром пятого дня моего пребывания в гостинице Гэвин принес в номер завтрак с беспечным видом.

– Ну? – спросил я. – Моя книга утешила твоего друга?

– Моего друга? – недоуменно воскликнул он.

– Ну да. Твоего друга с комплексом.

– А, его… Ну да… он говорит, книга очень интересная. Я и сам ее полистал. Очень интересно. Дело в том… он пишет об этом очень разумно… не внушает человеку, будто он последняя дрянь, так сказать.

– И правильно делает, – отозвался я, попивая чай.

– Да. Только вот что должен сказать вам – девушки в регистратуре прямо вне себя от того, что у него там говорится о лесбиянках.

– Ты давал книгу им? Ты понимаешь, что управляющий выставит меня из гостиницы, если поймает тебя, а сам ты будешь уволен за распространение порнографии.

– Да не поймает он меня, – возразил Гэвин пренебрежительно.

– Ну, и что говорят девушки из регистратуры? – поинтересовался я, представляя себе, какие опасности могут подстерегать меня на первом этаже.

– Вы Сандру знаете? Блондинку? Довольно симпатичную такую? Так вот, она снимает квартиру вместе с Мэри… С толстушкой, которая носит очки. Так вот, прочитав эту книгу, Сандра заявила, что будет жить отдельно. Дескать, она все время спрашивала себя, с чего это Мэри всегда напрашивается потереть ей спину в ванной, а теперь поняла и больше не желает ничего подобного. Мэри жутко расстроилась… плачет без перерыва и все твердит, что никакая она не лесбиянка. Мол, человеку трудно самому мыть себе спину, и она только хотела помочь Сандре, а та говорит, что ей хватает проблем со своими дружками без того, чтобы Мэри лезла к ней в ванную.

– В этом что-то есть, – рассудил я. – А что говорят остальные две?

– Так вот, мисс Гемпс, что постарше, не возражает против того, чтобы делить квартиру с Мэри, потому что любит, чтобы ей терли спину, и не видит в этом ничего дурного. А Сандра заявила, что мисс Гемпс задумала соблазнить Мэри, тогда мисс Гемпс страшно разозлилась и сказала, что предпочитает, чтобы девушка терла ей спину, чем чтобы перед ей терли мужчины, как это явно по нраву Сандре. Тут Сандра пришла в ярость и крикнула, что она девица, как и мисс Гемпс, только с той разницей, что сама этого желает, тогда как мисс Гемпс девица поневоле. И теперь они вовсе не разговаривают друг с дружкой.

– Неудивительно, – заметил я. – Тебе не кажется, что следует дать им почитать том, который рассказывает о непорочном зачатии?

– Да нет, все будет в порядке, – сказал Гэвин. – Им только полезно поцапаться, разрядить атмосферу.

– Но теперь Мэри лишена единственного своего удовольствия, – возразил я.

– Ничего, – отозвался Гэвин. – Сегодня все они идут на вечеринку и поладят.

– Ты тоже пойдешь на вечеринку? – спросил я, рассчитывая на репортаж с места происшествия.

– Нет, – ответил Гэвин, глядя на меня с вызовом. – У меня встреча с моим другом Рупертом.

– Желаю хорошо провести время.

– Можете не сомневаться, – сказал он, выходя из номера с важным видом.

Позже, в тот же день, когда я спустился в регистратуру обналичить чек, юные леди, с потухшими глазами и поджатыми губами, обслужили меня с холодной учтивостью, от которой стало бы не по себе даже белому медведю. Однако вызванное Хэвлоком смятение на этом не кончилось. Один за другим ко мне потянулись новые пациенты. Начну с молодого швейцара Дэниса, славного, но, к сожалению, далеко не красивого шотландского парня, чья непривлекательность усугублялась двумя физическими изъянами. Он заикался, и лицо его украшала рельефная карта из красных прыщей, отчего круглые карие глаза Дэниса смотрели на вас особенно робко. Он принес мне в номер телеграмму и остановился в дверях, переминаясь с ноги на ногу.

– От-от-ответа не бу-будет, сэр? – спросил он.

– Нет, Дэнис, спасибо.

– Могу я че-чем-нибудь еще бы-быть вам полезен, сэр?

– Пока нет. Разве что у тебя есть на редкость миловидная порочная сестра.

– Н-н-н-нет, сэр. Моя се-сестра за-замужем, сэр.

– И хорошо, – убежденно произнес я. – Приятно знать, что институт брака еще жив. Это так же отрадно, как если бы я встретил живого динозавра.

– Эт-та к-к-книга, ко-которую вы дали Гэвину, сэр… В ней го-го-говорится о же-женитьбе, сэр?

– Хэвлок много пишет о женитьбе. А что именно тебя интересует?

– Он пи-пишет, к-к-как делать п-п-п-п-предложение, сэр?

– Как предлагать руку и сердце? Не уверен. Вряд ли у него на этот счет есть конкретные указания. Скорее, его книги могут служить руководством, как вести себя после женитьбы.

– Но в-ведь спе-сперва надо сделать п-п-п-предложение, сэр, – заметил Дэнис.

– Разумеется. Но это как раз несложно. Кому ты собираешься сделать предложение?

– С-с-с-с-сандре, – ответил он, и у меня замерло сердце.

Меньше всего на свете мог Дэнис рассчитывать на расположение Сандры, даже будь он первым красавцем, чего никак нельзя было сказать об этом парнишке с его прыщами и желтым пушком, как у только что вылупившегося цыпленка. Добавьте к этому заикание, и шансы Дэниса завоевать сердце Сандры равнялись его шансам стать премьер-министром.

– Ну, это очень просто, – решительно произнес я. – Ты приглашаешь ее куда-нибудь повеселиться и в конце вечера задаешь заветный вопрос. Элементарно. Все трудности начнутся после того, как она скажет “да”.

– У меня прыщи, – уныло молвил Дэнис.

– У всех прыщи, – ответил я. – Не стану раздеваться перед тобой, но у меня вся спина в прыщах. Похоже на аэрофотоснимок главных вершин Андских гор.

– Т-так то на с-с-спине, – возразил он. – М-м-мои на ли-лице.

– Их почти не видно, – солгал я. – Не скажи ты об этом, я бы и не заметил.

– Я за-за-заикаюсь, – сказал Дэнис. – К-как можно сде-сделать п-п-п-предложение, ко-когда за-заикаешься?

– Совсем чуть-чуть, – заверил я его. – Когда наступит великая минута, ты от волнения забудешь заикаться.

– Еще я к-к-краснею, – не унимался Дэнис, твердо решив выложить мне все свои изъяны.

– Все краснеют, – ответил я. – Даже я, только под бородой и усами не видно. Способность краснеть – свойство людей положительных, деликатных. Тут вовсе нечего стыдиться. Кстати, у Хэвлока в восьмом томе говорится кое-что на этот счет.

– А п-про п-п-прыщи и за-заикание он пишет? – спросил Дэнис с надеждой в голосе.

– О прыщах ни слова. Это, собственно, не его область. Хочешь почитать, что он пишет в восьмом томе?

– Хо-хо-хочу, – с жаром согласился Дэнис.

И удалился, схватив восьмой том. Это собеседование совершенно измотало меня, я чувствовал себя примерно так, как себя чувствует какой-нибудь психиатр в конце тяжелого трудового дня. Я от души надеялся, что Хэвлок как-то поможет серьезному, славному парню, хотя шансы его явно были близки к нулю.

Следующим за советом к Хэвлоку обратился Джованни, один из официантов, высокий, стройный, красивый брюнет, напоминающий ухоженную антилопу с лучистыми глазами. Глядя на этого самоуверенного малого, трудно было представить себе, что у него вообще могут быть какие-либо проблемы, не говоря уже о сексуальных. Тем не менее однажды, когда я засиделся за ланчем в ресторане и остальные посетители уже ушли, он занял позицию метрах в двух от моего столика и уставился на меня.

– Да? – вздохнул я, отложив карандаш, которым делал пометки. – Какие у тебя проблемы, Джованни?

– Понимаете, – он нетерпеливо подошел вплотную к столику. – Я вот о чем хотел спросить… в этой вашей книге, э… говорится что-нибудь о садизме?

– Говорится, – ответил я. – А что? Тебя одолевает желание поколотить Инноченцо?

– Нет-нет. Речь не обо мне, а о моей подружке.

– Вот как, – осторожно молвил я. – И в чем же дело?

Он осмотрелся украдкой, убеждаясь, что мы одни.

– Она кусается, – прошептал он.

– Кусается?

– Ну да.

– Кого же она кусает? – спросил я в замешательстве, настолько его слова поразили меня.

– Она кусает меня, – объяснил Джованни.

– О! – Я малость опешил, ибо даже Хэвлок не подготовил меня к случаю с девушками, кусающими плечистых итальянских официантов.

– И почему же она кусает тебя?

– Она говорит – ей нравится мой вкус, – важно сообщил он.

– Так это только хорошо, разве нет?

– Нет. Она кусается больно, – возразил Джованни. – Иногда я боюсь, что она перекусит какой-нибудь сосуд и я истеку кровью.

– Не истечешь. Никто еще не умирал от ласковых укусов.

– И вовсе это не ласковые укусы, – возмущенно ответил он. – Она садизм.

– Садистка, – поправил я его.

– И это тоже.

– Но ласковые укусы – обычное дело, – заверил я. – Это признак обожания, любви.

Джованни еще раз оглянулся – никто не видит? – затем расстегнул рубашку.

– Вот это что – любовь или садизм? – спросил он, обнажая грудь, словно покрытую каракулем, сквозь который можно было рассмотреть аккуратные красные метки от укусов.

Кое-где зубы возлюбленной прокусили кожу, а один укус был даже залеплен пластырем.

– Что ж, – заметил я, – должно быть, это больно. Но я не стал бы называть это садизмом.

– Нет? – гневно осведомился Джованни. – Вы что же хотите – чтобы она сожрала меня?

– А почему тебе в ответ не укусить ее? – предложил я.

– Не могу. Ей это не понравится.

Я убедился, что у Джованни в самом деле есть проблемы и главная проблема заключалась в том, что ему неведомо, что такое настоящий садист или садистка.

– Хочешь одолжить у меня книгу, где говорится о садизме? – спросил я. – Может, поможет?

– Хочу, сэр. – Он просиял. – Я прочту ей, и она увидит, что она садизм.

– На твоем месте я не стал бы читать ей всю книгу, – предостерег я Джованни. – Ты ведь не хочешь, чтобы она взялась за плетки и прочие предметы.

– Я сперва прочту сам, – ответил он, поразмыслив.

– Правильно, на твоем месте я взял бы на себя роль цензора. Я принесу эту книгу вечером, Джованни.

– Спасибо, мистер Даррелл, – сказал он и проводил меня до двери, кланяясь и застегивая рубашку.

Два дня спустя Джованни вернул мне книгу, но вид у него был слегка озабоченный.

– Все в порядке, – прошептал он.

– Отлично, – отозвался я. – И что же у вас произошло?

– Когда я прочел ей то, о чем он пишет, она подумала, что я задумал проделать с ней это. И сразу стала возражать: “Нет-нет, ни за что”. А я ей в ответ: “Откажись от садизма, тогда и я не буду”.

– Она согласилась?

– Ага, согласилась.

– Стало быть, подействовало?

– Сегодня ночью, – он прищурил один глаз, – она была нежная, словно птичка, красивая птичка… совсем ласковая.

– Прекрасно, – сказал я.

– Нет. Теперь она сердится на меня.

– Почему? – удивился я.

– Она была такая красивая, такая нежная, такая ласковая, что я укусил ее, – признался Джованни. – И она говорит, что больше не будет спать со мной.

– Она передумает, – утешил я его.

Однако лицо Джованни выражало сомнение, и к тому времени, когда я уезжал из гостиницы, прекрасная кусака еще не поддалась на его уговоры.

Теперь поведаю о случае с кладовщиком и рабочим, когда я невольно (не без помощи Хэвлока) оказался виновником серьезной стычки; впрочем, все кончилось относительно благополучно, пострадало только меню, когда подгорело главное блюдо дня – овощной суп с лапшой.

Началось все с того, что я открыл кратчайший путь, ведущий к приморским скалам – через подвал нашей гостиницы; до того дня мне приходилось топать не один километр по дорогам. Названный путь пролегал мимо мусорных контейнеров, а потому я нередко встречал кладовщика и кухонного рабочего, славного ирландского парня с ленивой улыбкой, синими глазами, рыжеватой шевелюрой и россыпью веснушек по всему лицу. Прямую противоположность ему являл кладовщик – темноволосый бирюк с угрюмым лицом, которое, впрочем, совершенно преображалось, когда он улыбался. Мне чрезвычайно нравился его голос – низкий, хриплый; в речи кладовщика отчетливо слышался дорсетский акцент. Весть о том, что я представляю собой неисчерпаемый источник познаний о сексе (благодаря Хэвлоку Эллису), просочилась в подвальные помещения, и оба названных симпатичных молодых человека поделились со мной своими затруднениями; первым – кладовщик Дэвид.

– Понимаете, сэр, – начал он, краснея, – она чертовски хороша. И знает, как она мне нравится, знает, что хочу жениться на ней. Однако ничего не позволяет. Ни за что. Но и с другими чтобы я не делал этого, понимаете? Не то чтобы меня так уж сильно тянуло, понимаете? Но я так рассуждаю – либо она станет делать это со мной, либо я найду для этого другую. Все должно быть по справедливости, сэр, вы согласны?

– Она считает, что воздержание усиливает привязанность, – предположил я и тут же пожалел о своих словах, видя, с какой укоризной он смотрит на меня.

– Мне не до шуток, сэр. У меня от этого плохое настроение, честно. Вот я и подумал, может, в вашей книге есть что-нибудь такое, что я мог бы дать ей прочитать? Такое, ну… чтобы настроило ее, что ли.

– Я дам тебе почитать книгу о сексуальном просвещении и воздержании, – пообещал я. – Однако за успех не ручаюсь.

– Конечно, сэр, конечно, я понимаю. Мне бы только сдвинуть ее с точки, так сказать.

И я одолжил ему шестой том.

А затем ко мне обратился рыжий Майкл. У него были точно те же проблемы. Я-то полагал, что мы живем в снисходительном, терпимом обществе, а тут вдруг обнаружил, что персонал гостиницы руководствуется суровыми принципами эпохи королевы Виктории. Юные особы женского пола ревностно охраняли свою девственность.

– Боюсь, Майкл, – сказал я, – тебе придется подождать. Я как раз отдал Дэвиду том, который тебе нужен.

– А, ему… этому недотепе! Я даже не знал, что у него есть девушка. Да у него, небось, и помочиться сил не хватит, не то чтобы…

– Во всяком случае, у него есть девушка, и он страдает так же, как и ты. Так что отнесись к нему с сочувствием.

– Сочувствие – то, чего мне не хватает, – ответил Майкл. – Эта девушка сведет меня с ума. Она погубит мое здоровье. Даже вера моя страдает из-за нее, а это ужасно для ирландца.

– Это как же она влияет на твою веру? – поразился я.

– Влияет, и мне не в чем исповедоваться, – возмущенно произнес Майкл. – А патер О'Мэли считает меня лжецом. На днях он спросил, не хочу ли я исповедаться, и, когда я ответил: “Я не согрешил, патер”, он сказал, что я лгу, и велел пятьдесят раз прочесть молитву Богородице. Стыд-то какой!

– Я дам тебе ту книгу, как только получу обратно, – пообещал я. – Повезет, так она поможет и тебе, и Дэвиду.

Откуда мне было знать, что оба ухаживают за одной и той же девицей, если они сами об этом не знали?