Текст книги "Статистическая вероятность любви с первого взгляда"
Автор книги: Дженнифер Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Каким‑то чудом им удалось выбраться в проход, даже не разбудив соседку. Хедли вслед за Оливером направилась в хвост самолета. На откидном стульчике скучала за журналом стюардесса. Когда ребята проходили мимо, она оторвалась от чтения и рассеянно оглядела их.
На дверях обеих кабинок горела надпись: «Занято». Хедли и Оливеру пришлось ждать в тесном пространстве между туалетами. Стоя почти вплотную, Хедли почувствовала, как пахнет его рубашка, как дыхание слегка отдает виски. Да нет… Они вовсе не касались друг друга! Но волоски на его руке щекотали руку Хедли, и у нее снова появилось желание дотронуться до его ладони.
Подняв подбородок кверху, Хедли поймала взгляд Оливера. Он смотрел на нее с тем же выражением, что и раньше, когда она проснулась у него на плече. Они не двигались и не произносили ни слова. Просто стояли и смотрела друг на друга в темном закутке, а под полом урчали моторы. Хедли вдруг померещилось совсем несусветное: будто Оливер вот‑вот ее поцелует! И она придвинулась чуть ближе. Сердце ее рвалось из груди.
Их руки соприкоснулись, и Хедли словно током прошибло, так что мурашки по спине побежали. К ее удивлению, Оливер не отодвинулся. Наоборот, он крепко сжимал ее ладонь, словно для прочности, а потом тихонько потянул к себе.
Здесь они были как будто совсем одни – ни капитана, ни стюардесс, ни дремлющих пассажиров. Хедли глубоко вздохнула и запрокинула голову, глядя на Оливера снизу вверх. И тут дверь туалета распахнулась, и режуще‑яркий свет просто залил их с ног до головы. Из кабинки вышел маленький мальчик. За ним волочилась прицепившаяся к красному ботиночку лента туалетной бумаги. Момент был потерян безвозвратно.
7
4:02
по Североамериканскому восточному времени
9:02
по Гринвичу
ХЕДЛИ ВНЕЗАПНО ПРОСНУЛАСЬ. Надо же, не заметила, как заснула. В салоне было по‑прежнему темно, только из‑под шторок пробивался свет. Пассажиры начинали шевелиться, зевать и потягиваться, принимая от стюардесс подносы с резиновым беконом и яичницей. Странное дело: стюардессы после долгого перелета выглядели неправдоподобно свежими.
На этот раз Оливер уронил голову на плечо Хедли. Она не решилась пошевелиться, от старания сидеть неподвижно ее рука начала конвульсивно подергиваться. Оливер подскочил, словно его ударило током.
– Извини! – Они произнесли это в один голос.
Хедли повторила еще раз:
– Извини!
Оливер принялся тереть глаза, точно маленький ребенок, которому приснился страшный сон. Потом долго моргал, уставившись на Хедли. Она уговаривала себя не расстраиваться, хоть и понимала, что наверняка выглядит ужасно. Еще ночью, разглядывая свое отражение в крошечном зеркале над раковиной в тесном туалете, она поразилась, какой измученный у нее вид с опухшими от духоты и перепадов давления глазами.
Удивительно, что Оливер вообще на нее посмотрел! Хедли никогда особо не заботилась о прическе и макияже, не торчала часами перед зеркалом, хотя мальчишки в школе обращали на нее внимание, – она была стройной, маленькой блондиночкой, вроде бы даже хорошенькой. Однако сейчас собственный вид в зеркале ее напугал, а это было еще до того, как Хедли заснула во второй раз. Страшно представить, в каком она состоянии. Все тело ныло, глаза щипало, на блузке у самого ворота пятно от содовой, а что творится с волосами, даже думать не хотелось.
Оливер тоже выглядел иначе при дневном свете, как будто телевизор переключили на высокое разрешение. Ресницы его слиплись ото сна, а на щеке отпечатался шов от ее блузки. И не только в этом дело – он был каким‑то бледным, усталым, с покрасневшими глазами, – словно незнакомый.
Оливер потянулся, выгибая спину, и, щурясь, бросил взгляд на часы.
– Мы почти на месте.
Хедли кивнула, радуясь, что они не выбились из графика, хотя где‑то в глубине души и мечтала об отсрочке. Ей не хотелось выходить из самолета, несмотря на тесноту, неудобные сиденья и целый букет разнообразных запахов. Здесь так легко отвлечься, погрузиться с головой в разговоры, забыть обо всем, что осталось дома, и о том, что ждет впереди.
Пассажир, сидевший перед ними, открыл шторку, и в иллюминатор ворвался столб ослепительного света. Хедли невольно закрыла глаза рукой. Тьма отступила, ночное волшебство рассеилось. Хедли тоже подняла шторку. Небо за бортом ярко‑синее, слоеное от облаков, словно пирог. На него даже больно смотреть после долгих часов темноты.
В Нью‑Йорке четыре часа утра. В такую рань голос пилота по громкой связи звучит неестественно бодро.
– Приготовьтесь к посадке! – объявил он. – Мы прибываем в аэропорт Хитроу. В Лондоне погода неплохая, двадцать два градуса тепла, переменная облачность, возможен дождь. Приземляемся через двадцать минут, просьба всем пристегнуть ремни. Надеюсь, полет был приятным.
Хедли обернулась к Оливеру:
– Сколько это по Фаренгейту?
– Тепло.
А ее саму вдруг бросило в жар: может, это из‑за прогноза погоды, может, оттого, что солнце бьет в иллюминатор, а может, оттого, что рядом сидит этот парень в мятой рубашке и с раскрасневшимися щеками. Хедли, дотянувшись до рукоятки над головой, включила вентилятор и, жмурясь, направила себе в лицо струю холодного воздуха.
– Такие вот дела, – произнес Оливер, хрустя пальцами.
– Такие вот дела…
Они покосились друг на друга, и Хедли захотелось плакать от внезапной неуверенности на лице Оливера – точного отражения ее собственной. Вроде бы и не было четкой границы между вчерашней ночью и сегодняшним утром – всего лишь рассвело, но все непоправимо изменилось. Хедли вспомнила, как они стояли в тесном коридорчике возле туалетов, и казалось, что вот‑вот что‑то случится и мир станет другим. А теперь они просто двое вежливых незнакомцев, как будто все остальное ей примерещилось. Если бы можно было сейчас развернуться и полететь обратно, вокруг земного шара, догоняя ночь…
– Как ты думаешь, – севшим голосом спросила она, – мы все темы для разговора исчерпали за ночь?
– Исключено, – ответил Оливер, и от его улыбки, от тепла в его голосе у Хедли внутри словно начала раскручиваться туго сжатая пружина. – Мы еще не дошли до действительно важных вопросов.
– Например? – Хедли едва скрывала облегчение. – Почему Диккенс великий писатель?
– Ну что ты! Например, о том, что коалам грозит вымирание. Или о том, что Венеция тонет. – Он сделал паузу, дожидаясь ее реакции. Хедли молчала, и Оливер выразительно хлопнул себя по коленке. – Целый город уходит под воду! Можешь ли ты себе это представить?
Хедли с притворной серьезностью нахмурилась:
– Действительно, важная проблема.
– Еще бы! А о том, какой ущерб окружающей среде нанес наш самолет за время этого рейса, лучше даже и не вспоминать! А также о том, чем отличаются крокодилы от аллигаторов. И сколько продолжался самый долгий официально задокументированный полет курицы…
– Неужели ты и это знаешь?
– Тринадцать секунд. – Оливер наклонился прямо над ее коленями, чтобы выглянуть в иллюминатор. – Кошмар! Подлетаем к Хитроу и до сих пор не поговорили о летающих курицах. – Он указал пальцем на окно. – Видишь эти облака?
– Их трудно не увидеть, – заметила Хедли.
Самолет, снижаясь, почти целиком погрузился в плотный туман. Серая мгла прилипла к иллюминаторам.
– Это кучевые облака, знаешь?
– Наверное, должна знать.
– Самые лучшие!
– Почему?
– Потому что именно так и должны выглядеть облака. Так их рисуют в детстве. Здорово, правда? А вот солнце никогда не выглядит так, как его рисуют.
– В виде круга с торчащими лучами?
– Да‑да. И мои родные уж точно не выглядят так, как я их рисовал.
– Палка, палка, огуречик?
– Обижаешь! Я и пальцы на руках вырисовывал.
– Тоже в виде палочек?
– Ну скажи, правда здорово, когда природа хоть в чем‑то совпадает с искусством? – Он встряхнул головой и засиял довольной улыбкой. – Кучевые облака! Самые лучшие на свете!
Хедли пожала плечами:
– Я как‑то никогда об этом не задумывалась.
– Вот видишь! Есть еще куча тем, о которых нужно поговорить. Мы только начали!
Самолет уже опустился ниже облаков, плавно снижаясь в серебристое небо под ними. Видеть землю необъяснимо приятно, хотя, рассуждая логически, она еще слишком далеко – заплатки полей, бесформенные кучки зданий, серые ниточки дорог.
Оливер, зевая, откинул голову на спинку сиденья.
– Устал я что‑то. Надо было еще покемарить.
Хедли посмотрела на него с недоумением.
– Ну, поспать, – пояснил Оливер, нарочно повышая голос и напирая на гласные, чтобы получился американский акцент, хотя, скорее, это походило на южное произношение.
– Я как будто на курсы иностранного языка попала.
– Научитесь говорить на британском английском всего за семь часов! – изрек Оливер, соблюдая интонацию рекламного объявления. – Неужели ты не видела этого ролика?
– Рекламу, – поправляет она.
Оливер продолжал веселиться:
– Видишь, как много нового ты уже узнала!
Они совсем позабыли о своей соседке, и только внезапно прекратившийся храп заставил их оглянуться.
– Я все на свете проспала? – спросила старушка, методично извлекая из сумки очки, пузырек с глазными каплями и коробочку мятных леденцов.
– Скоро приземляемся, – объявила Хедли. – Но вам повезло, что вы спали. Рейс был оченьдолгий.
– Очень, – подхватил Оливер, и, хотя он отвернулся, Хедли услышала улыбку в его голосе. – Прямо целая вечность.
Старушка замерла, держа очки двумя пальцами и сияя.
– Я же говорила!
Она вновь принялась копаться в сумочке. Хедли отвела глаза, не решаясь встретиться взглядом с Оливером, который попытался заглянуть ей в лицо.
Стюардессы в последний раз шли по салону, напоминая, чтобы пассажиры подняли спинки сидений, убрали сумки и пристегнулись.
– Кажется, мы прилетели на несколько минут раньше, – заметил Оливер. – Если на таможне не будет совсем уж страшной очереди, ты еще можешь успеть. Где свадьба‑то будет?
Хедли снова вытащила из сумки «Нашего общего друга», чтобы извлечь вложенное между страницами приглашение.
– Отель «Кенсингтон Армз», – прочитала она изящную надпись на кремовом картоне. – Звучит шикарно.
Оливер заглянул ей через плечо:
– Это прием. Вот, повыше строчкой: церковь Святого Варнавы.
– Это близко?
– От Хитроу? Не очень. Оттуда все далеко. Успеешь, если поторопишься.
– А твоя церковь где?
Он стиснул зубы:
– Паддингтон.
– Где это?
– Западный Лондон. Я в том районе вырос.
– Как удачно! – сказала Хедли, но Оливер даже не улыбнулся в ответ.
– Мы в эту церковь ходили в детстве. Я там сто лет не был. Меня вечно ругали за то, что я карабкался на статую Девы Марии перед входом.
– Очаровательно!
Хедли снова вложила приглашение в книгу и с такой силой захлопнула ее, что Оливер вздрогнул.
– Все еще хочешь ее вернуть?
– Не знаю, – честно призналась Хедли. – Наверное.
Помолчав, Оливер продолжил:
– Может, хотя бы подождешь до конца венчания?
Хедли планировала все не так. Она собиралась подойти к отцу прямо перед самой церемонией и со злым торжеством швырнуть книгу ему в лицо. Это была единственная вещь, которую он ей дал после своего ухода. Именно дал, из рук в руки, а не прислал по почте на день рождения или на Рождество. Вернуть подарок точно так же, своими руками, было бы приятно. Если уж заставил ее присутствовать на этой дурацкой свадьбе, получай!
Но Оливер смотрел на нее ужасно серьезно, и Хедли, невольно смутившись, ответила дрогнувшим голосом:
– Я подумаю. – И прибавила: – Может, я и так опоздаю к началу.
Машинально выглянув в иллюминатор – проверить, долго ли еще осталось, – Хедли с трудом подавила в себе приступ паники. Не столько из‑за самого приземления, сколько из‑за всего, что с ним должно начаться и закончиться. Земля стремительно приближалась, и все, что раньше представлялось какими‑то неясными пятнами, внезапно приобрело четкие очертания: церквушки, живые изгороди, придорожные закусочные, даже овцы на лугу. Хедли намертво вцепилась в ремень безопасности, как будто посадка для нее была равносильна крушению самолета.
А самолет коснулся земли, подскочил раз, другой и, достигнув сцепления с полосой, помчался вперед под шум ветра и рев моторов, словно пробка, выскочившая из бутылки. Хедли почудилось, что эту махину вообще невозможно остановить. Но самолет, конечно, когда‑нибудь остановится, и тогда наступит тишина. Пролетев за семь часов около восьмисот километров, они катились по взлетно‑посадочной полосе со скоростью садовой тачки.
Дорожки разбегались и перекрещивались гигантским лабиринтом и наконец сливались в единое асфальтированное пространство, по которому тянулись ряды самолетов, кое‑где торчали радиовышки и под низким, пасмурным небом громоздилось здание терминала. «Вот он какой, Лондон», – подумала Хедли. Она словно приклеилась к иллюминатору, почему‑то не решаясь обернуться и посмотреть на Оливера.
Навстречу выдвинулся посадочный «рукав». Самолет изящно подкатил к нему и чуть вздрогнул при контакте. Выключились моторы, с легким звяканьем отстегивались ремни безопасности, а Хедли так и сидела не шевелясь. Пассажиры начали вставать, собирать багаж. Оливер, подождав немного, тронул ее за плечо. Хедли быстро обернулась.
– Готова?
Она покачала головой совсем чуть‑чуть, но он заметил и улыбнулся.
– Я тоже, – признался Оливер, вставая.
Перед тем как выбраться в проход, он вынул из кармана сиреневую банкноту и положил на сиденье кресла, в котором провел семь часов. Бумажка потерялась на фоне пестрой ткани.
– Зачем? – поинтересовалась Хедли.
– За виски, помнишь?
– А, точно… – Хедли посмотрела на банкноту повнимательнее. – Только вряд ли это стоит двадцать фунтов.
Оливер пожал плечами:
– Наценка за воровство.
– А если ее кто‑нибудь заберет?
Оливер, нагнувшись, уложил поверх банкноты свободные концы ремня безопасности, потом выпрямился и оценивающе оглядел итог своих трудов.
– Вот так. Безопасность прежде всего!
Старенькая соседка мелкими, птичьими шажками уже выбиралась в проход и, запрокинув голову, нерешительно смотрела на багажную полку. Оливер бросился помогать – снял с полки потрепанный чемодан и, не обращая внимания на толпящихся сзади пассажиров, терпеливо стал ждать, пока старушка разберется со своим имуществом.
– Спасибо! Такой хороший мальчик!
Старушка, сделав шаг, вдруг остановилась, словно что‑то забыла. Оглянувшись, она обратилась к Оливеру:
– Ты напоминаешь мне моего мужа.
Он смущенно замотал головой, но старушка уже снова повернулась к выходу, часто‑часто переступая ногами, словно минутная стрелка на циферблате часов. Достигнув нужного ей направления, она начала двигаться вперед, чуть‑чуть подволакивая ноги. Хедли с Оливером смотрели ей вслед.
– Надеюсь, это был комплимент, – произнес Оливер.
– Они женаты пятьдесят два года, – напомнила Хедли, доставая чемодан.
Оливер искоса посмотрел на нее.
– Ты же вроде не особо уважаешь брак?
– Не особо, – подтвердила она.
Выйдя из самолета, Оливер нагнал Хедли. Они шли рядом и молчали. Момент прощания неумолимо приближался, словно идущий полным ходом товарняк. Хедли впервые за все это время испытала неловкость. Оливер, вытягивая шею, разглядывал указатели. Мысленно он был уже не здесь. Так всегда бывает с самолетами. Несколько часов сидишь с кем‑то бок о бок. Рассказываешь о себе, о каких‑нибудь забавных случаях из своей жизни, может быть, даже шутишь. Обсуждаешь погоду и кошмарную кормежку. Чуть позже слушаешь, как храпит твой сосед. А потом вы прощаетесь.
Так почему же она настолько не готова к расставанию?
Ей бы сейчас побеспокоиться о том, как поймать такси и вовремя успеть в церковь, о предстоящей встрече с отцом и Шарлоттой. А она вместо этого мечтает об Оливере. Внезапно ее охватили сомнения. Что, если она все неправильно поняла?
Вот, все уже поменялось. Оливер как будто за миллион миль от нее.
В конце коридора их поджидал огромный хвост – очередь. Пассажиры ворчали и переминались с ноги на ногу, поставив сумки на пол. Хедли тоже скинула рюкзак, мысленно перебирая его содержимое, – догадалась ли она сунуть туда ручку или карандаш, чтобы записать телефон, адрес электронной почты, хоть какой‑нибудь обрывок информации. Ей мешала подступившая как‑то вдруг скованность. Хедли была уверена: что бы она сейчас ни сказала, все прозвучит жалко.
Оливер зевал и потягивался, высоко подняв руки и выгибая спину, а потом сделал вид, что опирается локтем на плечо Хедли. Невесомое прикосновение окончательно нарушило хрупкое равновесие у нее внутри. Проглотив комок в горле, Хедли с непривычной робостью подняла глаза:
– Ты поедешь на такси?
Оливер, покачав головой, убрал руку.
– На метро. Там станция рядом.
Хедли не знала, говорит ли он о церкви или о своем доме. Заедет ли он домой, чтобы принять душ и переодеться, или отправится прямо на свадьбу? Отвратительно не знать. Все заканчивается внезапно до головокружения, совсем как в последний день учебного года или последний вечер в летнем лагере.
Вдруг Оливер наклонился к самому ее лицу и, прищурив глаза, легонько коснулся ее щеки.
– Ресничка… – Он махнул рукой.
– А загадать желание?
– Я уже загадал за тебя.
От его улыбки у Хедли замерло сердце.
Неужели они знакомы всего десять часов?
– Я загадал побыстрее пройти через таможню, – сказал Оливер. – Иначе ты ни за что не успеешь вовремя.
Взглянув на настенные часы, Хедли поняла: он прав. Уже десять ноль восемь – до начала церемонии меньше двух часов. А она застряла в очереди, на голове – воронье гнездо, и платье скомкано в чемодане. Картина никак не сочетается с образом милой девушки, стоящей рядом с невестой у алтаря.
Хедли вздохнула:
– Это что, всегда так долго?
– Уже нет – я же загадал, – ответил Оливер, и тут очередь начала двигаться, будто в подтверждение его слов.
Оливер торжествующе взглянул на Хедли, и она, проталкиваясь вслед за ним, покачала головой:
– Надо же, как просто! Что ж ты не загадал миллион долларов?
– Фунтов, – поправил он ее. – Ты уже в Лондоне. И зачем мне миллион? Кому нужна эта возня с налогами?
– С какими налогами?
– Ну, с миллиона. Как минимум восемьдесят восемь процентов достанутся ее величеству королеве.
Хедли пристально посмотрела на него:
– Восемьдесят восемь?
– Цифры не врут, – заявил он, улыбаясь во весь рот.
В том месте, где очередь начала раздваиваться, их встретил мрачный таможенник в синем форменном костюме. Прислонившись к металлическому поручню, он тыкал пальцем в надпись на стене, сопровождая свой жест объяснениями.
– Пассажиры из стран Европейского союза – направо, все остальные – налево! – бубнил он как заведенный.
Его жиденький голос почти не был слышен за гулом толпы.
– Пассажиры из стран Европейского союза – направо…
Хедли с Оливером переглянулись, и вся ее неуверенность разом улетучилась. На этот раз она точно заметила, как на его лице промелькнуло то же чувство, что испытывала она сама. Он тоже не хочет расставаться!
Они долго стояли на одном месте, не в силах разойтись в разные стороны, а толпа обтекала их, словно река.
– Сэр! – Таможенник, прервав свою мантру, подтолкнул Оливера в спину.
– Попрошу не задерживать очередь!
– Одну минуту… – начал Оливер.
– Попрошу вас! – оборвал его таможенник, чуть сильнее нажимая на плечо.
На Хедли сзади напирала женщина с икающим ребенком на руках. Ничего не поделаешь, придется двигаться вместе с общим потоком. Но тут чья‑то рука придержала ее за локоть. Оливер! Он снова рядом. Он смотрел на Хедли сверху вниз, чуть наклонив голову и не выпуская ее руки. Она не успела смутиться, не успела даже порядком сообразить, что происходит, только услышала, как Оливер пробормотал себе под нос: «А ну всех к черту!» – внезапно наклонился и поцеловал ее.
Другие пассажиры по‑прежнему проталкивались мимо, таможенник устало махал рукой. Ничего этого Хедли не замечала. Она изо всех сил вцепилась в рубашку Оливера, боясь, как бы толпа их не растащила, но он крепко держал ее и продолжал целовать. По правде говоря, Хедли никогда в жизни не чувствовала себя настолько надежно защищенной. Губы у Оливера мягкие и чуточку соленые от крендельков, которые они ели в самолете. Хедли закрыла глаза – всего лишь на минуточку, – и весь мир вокруг исчез. Оливер, улыбаясь, выпрямился, и ошарашенная Хедли потеряла дар речи. Споткнувшись, она сделал шаг назад, а таможенник с возмущенной гримасой уже погнал Оливера к другому выходу.
– Подумаешь, другая очередь! Чай, не другая страна, – пробурчал он себе под нос.
Между ними – бетонная перегородка. Оливер прощально помахал рукой, не переставая улыбаться. Хедли поняла: через миг его не будет видно, и все равно, встретившись с ним глазами, помахала в ответ. Он показал на начало своей очереди, и Хедли кивнула, надеясь, что там они встретятся. И вот он исчезает. Остается только двигаться вперед, сжимая паспорт в руке и все еще чувствуя его поцелуй на своих губах, словно печать. Хедли прижала ладонь к сердцу, чтобы оно не колотилось так сильно.
Очень скоро стало ясно, что загаданное Оливером желание не сбылось: очередь практически не двигалась. Хедли, зажатая между ревущим младенцем и здоровенным дядькой в рубашке‑поло, измучилась от нетерпения, как никогда в жизни. Постоянно поглядывая то на свои наручные часы, то на стенку, за которой скрылся Оливер, она лихорадочно считала минуты, вздыхала и переступала с ноги на ногу.
Оказавшись наконец у стеклянного окошка, Хедли поскорее сунула паспорт в щель.
– Деловая поездка или для развлечения? – спросила ее женщина в окошечке, изучая странички паспорта.
Хедли на мгновение растерялась: ни один из ответов ей не подходил. В конце концов она ответила: «Для развлечения». Хотя какое уж там развлечение – смотреть, как ее отец женится на чужой тетке! На все последующие вопросы Хедли отбарабанивала ответы с такой скоростью, что таможенница подозрительно посмотрела на нее, прежде чем поставить штампик на одной из множества чистых страничек в паспорте.
Ее чемодан угрожающе покачивался на колесиках, когда Хедли промчалась мимо пункта досмотра к месту выдачи багажа, посчитав, что прихваченное дома в холодильнике яблоко не может быть классифицировано как сельскохозяйственная продукция. На часах 10:42, и, если она в ближайшие минуты не поймает такси, шансов успеть к началу церемонии у нее не останется. Только Хедли сейчас думала совсем не об этом. Она думала об Оливере! В зоне выдачи багажа за черным разделительным шнуром целое море народу – кто‑то держит плакатики с именами, кто‑то ждет родных и друзей. Хедли чуть не расплакалась.
В огромном зале на десятках транспортеров двигались разноцветные чемоданы, а вокруг толпились сотни людей, и все что‑то искали: знакомых, такси, справки, потерянные вещи. Хедли бродила кругами, рюкзак и чемодан, казалось, весили целую тонну, блузка прилипла к спине, волосы лезли в глаза… На ее пути то и дело попадались дети и старики, шоферы и служащие аэропорта, парень в фирменном фартуке сети «Старбакс» и трое буддийских монахов в красных одеяниях. Миллион посторонних людей, но Оливера среди них не было.
Хедли свалила свои вещи у стены, не замечая, что ее толкают со всех сторон. Мысленно она перебрала все возможные объяснения. В сущности, случиться могло что угодно. Может, его очередь оказалась длиннее. Или его задержали на таможне. Или он вышел раньше и решил, что она уже уехала. Может, они разминулись в толчее.
А может, он просто ушел.
Но Хедли все равно продолжала ждать.
Громадные часы над табло с расписанием укоризненно смотрели на нее. Хедли старательно пыталась подавить распиравшую ее изнутри панику. Как он мог уйти, не попрощавшись? Или тот поцелуй и был прощальным? И все‑таки как так можно?
Она ведь даже фамилии его не знает.
Вот уж куда ей сейчас хотелось попасть в последнюю очередь, так это на свадьбу! Силы ее утекали, как вода из ванны, однако с каждой минутой ей все труднее было гнать мысль о том, что она опаздывает на церемонию. Сделав над собой усилие, Хедли наконец отлипла от стены и оглядела напоследок зал, но синей рубашки и растрепанных волос Оливера в толпе не заметила.
Что же… Хедли вышла из раздвижных дверей в серый лондонский туман. Ее радовало лишь одно – по крайней мере у солнца сегодня не хватило наглости светить.
