Текст книги "Создатель меча"

Автор книги: Дженнифер Роберсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Она задумчиво смотрела в костер.

– В этом нет никакой магии, Тигр. Они сказали мне, что ты поехал в Ясаа-Ден. Я хорошо знаю Север… я срезала путь.

Я ждал. Больше никаких объяснений не последовало и поэтому я спросил:

– А зачем ты разрисовала небо?

Она пожала плечами.

– Надеялась, что ты увидишь и придешь.

Для меня такое признание уже кое-что, а для Дел даже слишком много.

– Но ты сама пришла ко мне, – сказал я. – Я не пошел и ты пришла сама.

Она коснулась рукояти меча, очень мягко.

– Когда я стояла там и увидела тебя, я поняла, что ты уйдешь, что мне придется идти за тобой, – Дел печально улыбнулась. – Мужчина подчиняется своей гордости.

Я помрачнел, с ненавистью ощущая приступ вины.

– Я не понял, какой смысл разрисовывать небо.

Дел слабо засмеялась.

– Может и не понял. Можно было сделать что-то другое. Магии многое подвластно, ты же видел мою яватму.

– Хм.

Дел пожала плечами.

– Ты клялся мне, что никогда не воспользуешься ею, никогда не убьешь, не напоишь ее кровью. Но ты убил, Тигр, и ты создал песню для своего клинка, – она снова взглянула на мой меч. – Нравится тебе это или нет, но в нем есть магия, сила. И если ты не научишься управлять ею, она будет управлять тобой.

Я посмотрел на Бореал, скрывающую в ножнах чудовищную мощь. Я знал, на что она была способна, пробуждаясь по призыву Дел. Если дать ей волю…

Нет, об этом лучше не думать. Думай о чем-нибудь другом.

– У тебя, – сказал я, – песчаная болезнь. Мое время истекло, твоя очередь сторожить.

Дел, онемев от изумления, уставилась на меня, а я лег и закутался в одеяла.

8

Легко входить в старый ритм. Мы с Дел бродили вместе достаточно долго, чтобы выработать ежедневное расписание. Все очень просто: один разводит костер, другой готовит еду, вместе мы занимаемся лошадьми. Мы знали, когда они нуждаются в отдыхе, когда отдых нужен нам и где лучше останавливаться на ночлег. Почти все мы делали не переговариваясь, срабатывали старые привычки.

Забыть их было легко. Так же легко вспоминалось, что когда-то мы были вместе. А потом какая-то мелочь напоминала о долгих шести неделях, которые мы провели порознь, и я вспоминал почему.

Мы ехали к Ясаа-Ден по следам гончих. Мы мало говорили друг с другом, потому что не знали, что сказать, по крайней мере я точно не знал. Что думала Дел – знала или не знала – было, как всегда, ее личным делом и, как всегда, совершенно никого не касалось, если только ей не приходило в голову поделиться. В данный момент ей это в голову не пришло.

Она ехала передо мной. Жеребцу это не нравилось, но я сдерживал его. Мне не хотелось затягивать повод рвущегося вперед жеребца, и я поставил его за чалым. Меня вполне устраивало второе место. Вот только жеребец со мной не согласился.

Дел сидела в седле очень прямо. Она всегда держалась прямо, но теперь поза была вынужденной – она просто боялась согнуться из-за раны. Не имело значения, признавала Дел это или нет – и сколько магии она использовала – я знал, что ей было больно. И знал, каких усилий стоило ей продолжать путешествие.

Бореал делила ее спину пополам – от левого плеча до правого бедра, как и мой Самиэль. Я смотрел на Бореал и мысленно желал ей самого худшего, и думал о своем мече. Что он от меня хотел? Что он задумывал заставить меня сделать?

Но снова переведя взгляд на Бореал, я забыл о Самиэле. Я отметил, как спокойно яватма Дел ехала в кожаных ножнах, как отдыхал меч, скрывая смертоносный клинок, пряча благословенную богами сталь, которая пела свою песню, так же как Делила.

И впервые я всерьез задумался, какая часть одержимости Дел была рождена клинком, а не мозгом самой Дел?

Почти все, что я знал о яватмах, рассказали мне Дел и Кем, но даже получив кровный клинок, я почти не слушал их поучений. Только в тот момент, когда меч показал мне, как он жаждет крови, я понял, насколько независимой может быть яватма. А значит Дел могла не в полной мере отвечать за свои поступки. Разве она не просила – сколько раз на моей памяти – помощи Бореал? Ее силы?

Я рассматривал витую рукоять. Неужели Дел намеренно подчинила себя магическому мечу? Неужели ей до такой степени хотелось отомстить?

Дел принесла клятвы. Я и сам в жизни часто клялся, но не так серьезно. По крайней мере не теми клятвами, которые заставляют тебя делать что-то, даже если ты этого уже не хочешь. С Дел все было по-другому. Клятвы Дел не шли ни в какое сравнение с обычными легкомысленными обещаниями. Именно они заставили ее стать танцором меча, бросить ребенка. Они привели ее на Юг, искать похищенного брата.

Они заставили ее разыскивать танцора меча по имени Песчаный Тигр, который знал людей, которых она не знала, и мог объяснить ей, как разыскать их.

Любой человек может переделать себя, подстраиваясь под свои нужды и образ жизни. Я, например, когда-то был рабом, а потом стал свободным человеком и отправился на поиски силы, чтобы отстоять свою свободную жизнь. Жизнь, в которой я сам принимал решения, а не подчинялся требованиям других.

А подчинения от меня требовали многие. Если я нанимался к танзиру, я должен был выполнять его приказы, но бывали случаи, когда я отказывался. Я прожил много лет и жизнь научила меня безжалостно убивать людей, которые заслуживали смерти или пытались убить меня. Долгое время я получал удовольствие убивая, вкладывая в смертельный удар всю свою ненависть к людям, но постепенно я повзрослел и стал относиться ко всему спокойнее. Я был свободным. Никто уже не мог заставить меня снова стать рабом. Больше мне не нужно было убивать.

Вот только в жизни я больше ничему не научился.

Я не мог без танцев мечей, такую жизнь я выбрал по своей воле. Я формально обучался и стал танцором меча седьмого ранга, а таких на Юге очень мало. Я стал смертельно опасным человеком.

Который готов служить своим мечом любому, у кого были деньги.

По природе, все танцоры мечей одинокие души. В конце концов тяжело наемному убийце вести нормальную жизнь. Шлюхи не прочь поспать с нами, пока у нас есть деньги и слава – иногда и репутация хорошая плата – но приличные женщины замуж за таких как мы, обычно не выходят. Потому что человек, который зарабатывает на жизнь мечом, всегда ходит по острию клинка, а женщина, которая собирается прожить долгую жизнь с мужчиной, не захочет сразу терять его.

Конечно бывают и исключения. Танцоры мечей женятся или просто живут с одной женщиной, не пройдя обряда, но это редкость. Большинство всю жизнь одиноки, и умираем мы, не оставляя ни женщины, ни ребенка, которые бы оплакали нашу смерть.

И на то есть причина. Ответственность за дом и семью может лишить танцора меча необходимой собранности.

А я встретил Дел. За последние два месяца в моих глазах она изменилась, она стала другой. Не из-за того, что я узнал о ее дочери, хотя конечно от этого относиться к ней я стал иначе, а из-за того, что она сделала, и что я сделал. Из-за того, какими мы стали.

Преданность – чувство святое. Ее нужно ценить, ею нужно дорожить. Два человека нашей профессии, где преданность так часто покупается, сталкиваются с нею очень редко. Преданность внутри круга это просто абстрактное понятие. Слишком часто в танце кто-то умирает или жертвует гордостью, а это разрушает самую крепкую дружбу. Но несмотря на это, мы с Дел какое-то время знали, что такое преданность. Какое-то время мы жили с ней.

Но мы отреклись от нее в круге Стаал-Уста.

Аиды, баска, чего бы я не отдал за старые дни.

Вот только какие старые дни? Которые я провел с ней? Или без нее?

Без нее мне было легче. Потому что я едва не убил ее.

Поправляя волосы, Дел на секунду повернулась в седле и я увидел ее лицо – тонко очерченный овал, изумительные черты. Боль, клятвы и одержимость сделали из юной плоти маску хрупкой красоты. Холодной, остро отточенной красоты, которая заставляла вспомнить о стекле.

Стекло слишком легко бьется. Как бы не разбилась и Дел.

Я проснулся, едва взошло солнце, и поискал глазами Дел. Я уже поймал себя на том, что занимаюсь этим каждое утро с тех пор, как мы встретились, и это меня раздражало. Но все равно каждое утро я с тревогой искал ее, чтобы успокоиться.

И каждое утро я говорил себе: да, Дел здесь, да, она здесь.

И это совсем не сон.

Хмыкнув, я сел. Попытался потянуть мышцы и размять суставы, не разбудив ее, потому что ни один мужчина не захочет демонстрировать женщине доказательство того, как быстро он стареет, как года берут свою дань. Я медленно поднялся и пошел, тоже медленно, к жеребцу. Я осматривал его каждое утро. Следы от когтей быстро заживали, но шерсть на них отрастала белая. Как и я, жеребец будет носить эти шрамы до смерти.

Мне показалось, что гнедой выглядел повеселее – или присутствие чалого возродило в нем интерес к жизни. Какой бы ни была причина, он все больше напоминал моего старого знакомого гнедого. Очень неприятную личность.

Я провел рукой по крупу жеребца, взъерошив густую зимнюю шерсть. Зима сдавала свои позиции, гнедой это чувствовал и шерсть с него сыпалась клоками.

– Тигр…

Я обернулся. Дел стояла около костра. Одеяла лежали на земле, на ней были привычные белые одежды. Светлые волосы она заплела в косу и перевязала белым шнурком. Она подняла перевязь и ножны и Бореал выскользнула, окунувшись в солнечные лучи и засветившись.

– Потанцуешь со мной, Песчаный Тигр?

Я внимательно посмотрел на нее.

– Ты не в форме, Дел. Еще рано.

– Но когда-то нужно начинать. Я не танцевала слишком долго.

Не знаю почему, но я разозлился.

– Аиды, женщина, у тебя песчаная болезнь! Вряд ли ты сама сможешь атаковать, а уж против моей атаки точно не выстоишь. Или ты думаешь, что я слепой?

– Я думаю, что ты боишься.

Что-то внутри меня дернулось.

– Снова ты за старое.

– И снова, и снова, – она приподняла смертоносную яватму. – Потанцуй со мной, Песчаный Тигр. Окажи честь, подтвердив договор, который мы заключили.

Гордость заставила меня сделать шаг к моему мечу, но только один шаг. Я покачал головой.

– Не сейчас, баска. С возрастом приходит мудрость. Ты не заманишь меня в круг. Эти времена отошли. Я слишком хорошо изучил все твои уловки.

Кончик ее меча слегка дрогнул, потом клинок сверкнул – она перехватила рукоять и вонзила клинок вниз, глубоко в землю.

– Я заманиваю тебя? – переспросила она. – Нет.

И прежде чем я успел остановить ее, Дел встала на колени перед мечом. Руки она сложила на груди, коса соскользнула с плеча и ее кончик доставал до земли.

– Достойный кайдин, – сказала Дел, – поделишься ли ты со мной частью своего умения?

Я смотрел на Северную женщину, почтительно ожидавшую от меня ответа и во мне закипал гнев. Он был таким сильным, что от него кружилась голова.

– Встань, – выдавил я.

Она только склонила голову.

– Поднимись, Делила.

Полное имя заставило ее вздрогнуть, но не заставило подняться.

В конце концов, по опыту зная, что она не уступит, я сам подошел к ней. Она чувствовала, что я рядом – слух у нее был не хуже, чем у меня и она не могла не услышать моей ругани. Но она не поднялась. Она только приподняла голову.

Я протянул негнущуюся руку и схватил Бореал.

– Нет… – подавив вскрик, Дел отшатнулась. Болезнь и боль лишили ее прежней силы и быстроты. В моих руках я держал доказательство этого.

– Да, – сказал я, – мы заключили сделку, баска, и я выполню все, что обещал. Но не сейчас. Еще рано… Мы еще не готовы, – я устало покачал головой. – Может дело в том, что я старею или становлюсь мудрее. А может просто слепая гордость, присущая молодости, заставляет тебя рисковать собой, – я провел рукой по лбу, отбросив мешающие волосы. – Аиды, я не знаю… а может таковы все танцоры мечей. Я когда-то вел себя так же.

Дел ничего не сказала. Она стояла на коленях, опираясь одной рукой о землю, а другой сжимая ребра. Ее щеки покраснели, на жемчужно-белой коже горели малиновые пятна.

Я вздохнул, приставил кончик Бореал к земле и нажал на нее, медленно, чтобы она встала прямо. Потом так же медленно и осторожно я опустился на колени рядом с Дел и начал расстегивать тяжелый пояс.

Глаза Дел расширились.

– Что ты делаешь?

– Хочу тебе кое-что показать, – я отбросил пояс и приподнял складки шерстяной туники. – Смотри, – сказал я, – видишь? Твоя работа, Дел. Чистый, ровный порез мечом. И он болит. Он болит как в аидах и еще долго будет болеть, Дел. Может быть до конца жизни. Потому что я не такой молодой, каким хотел бы быть. Я выздоравливаю не так быстро, как раньше. Раны болят дольше. Я учусь на своих ошибках, потому что эти ошибки постоянно напоминают о себе.

Лицо Дел посерело. Она сосредоточенно смотрела на уродливый шрам. На Юге, на фоне загорелой кожи, он не казался бы таким страшным, но на Севере почти весь мой загар сошел. Ярко-красный на бледно-коричневом – не самое приятное сочетание.

– Мне больно, баска, и я устал. Я хочу только одного: вернуться домой, на Юг, где я смогу согреться под солнцем и не думать больше о Северном снеге. Но я не могу вернуться пока не закончу то, что обещал сделать, и поэтому мне приходится оставаться на Севере.

Дел тяжело сглотнула.

– Я просто хочу танцевать.

Я прикрыл шрам туникой.

– Я не прошу тебя показать твой шрам, потому что прекрасно знаю, как он выглядит. Я сам сделал его, баска… я знаю, каким был удар. Я видел, что он сделал с тобой. Если ты сейчас войдешь в круг, ты не переживешь и одного танца, – я подобрал свой меч, лежавший на земле между нами. – Один раз я чуть не убил тебя, я не стану снова рисковать.

– Слишком долго… – прошептала она.

Скривившись, я поднялся.

– У тебя еще вся жизнь впереди, моя Северная баска. Ты молода, ты поправишься, ты восстановишь свои силы. Ты снова будешь танцевать, Делила… это я тебе обещаю.

– А сколько тебе лет? – вдруг спросила она.

Я нахмурился.

– По-моему я тебе уже говорил.

– Нет. Ты просто говорил, что ты старше меня, – к моему удивлению Делила улыбнулась. – Это я уже знаю.

– Ну… я так и думал, – я раздраженно потер шрамы песчаного тигра. – Не знаю. Я уже совсем не молодой. А какая разница? Для тебя это имеет значение? После всего, что с нами было?

– Тигр, не делай драмы из своего возраста. Я просто хочу знать, в каком возрасте человек может называть себя совсем немолодым.

– А сколько тебе? – парировал я. Ответ я прекрасно знал, но женщины обычно ненавидят такие вопросы.

Дел даже не моргнула и не заколебалась.

– Через три дня будет двадцать один.

– Аиды, – с отвращением сказал я. – Я мог бы быть твоим отцом.

– Ему было сорок, когда его убили, – серьезно сообщила Дел. – Сколько тебе осталось до сорока?

– Слишком мало, – кисло пробормотал я.

9

Следующие два дня мы с Дел ехали на северо-восток. В нашей компании здоровым был только чалый; жеребцу, мне и Дел приходилось нелегко. Никому из нас не доставляли удовольствие проблемы со здоровьем, нам не хотелось даже разговаривать о них, и поэтому, принимая во внимание наши раны, почти все время мы держали рты закрытыми.

Хотя конечно все замечали. Я замечал как страдальчески морщилась Дел; Дел замечала, как я скрипел зубами, стараясь подавить невольный стон при резком движении, но мы молчали, потому что любая фраза была бы равносильна признанию в собственной слабости, а на такое ни Дел, ни я не решились бы, назовите это гордостью, высокомерием, глупостью. Только жеребец был абсолютно честен, он не истязал себя бессмысленным притворством, ему было больно и он не стыдился напоминать нам об этом.

Я похлопал гнедого по шее, стараясь не задеть заживающие раны.

– Конечно тяжело, старик… но дальше будет легче, я обещаю.

Чалый покосился на голые ветки. Дел поправила его поводом и повернула голову, чтобы пробормотать через плечо:

– И откуда у тебя такая уверенность? Ты даже не знаешь, куда мы едем.

– В Ясаа-Ден.

– А если там ничего не выяснится?

Снова за старое. Эту тему мы поднимали периодически с той минуты, как отправились в путь. Дел не одобряла мое решение разыскать логово гончих, но поскольку всеми ее поступками управляла ненасытная жажда мести, я заявил, что не рассчитывал на объективную оценку моих действий с ее стороны. Дел погрузилась в высокомерное молчание, как часто поступают женщины, когда мужчины их на чем-то подлавливают и им нечего сказать в ответ.

И до этой минуты она молчала.

При каждом шаге жеребца я покачивался в седле, пытаясь найти положение, в котором не натягивался бы свежий шрам.

– Дел, – кротко начал я, – ты не знала, куда едешь, когда отправлялась на Север искать брата, но я не заметил, чтобы тебя это остановило. Ты отправилась в путь задолго до того, как мы услышали друг о друге – ну может ты и тогда обо мне слышала – а теперь мы вместе едем на Север. Из всего этого можно сделать вывод, что тебе не привыкать ехать неизвестно куда. Считай, что ты просто путешествуешь.

– Когда я искала брата, все было по-другому.

Я мысленно скривился – у нее все всегда по-другому.

Дел рассматривала меня через плечо, сжав губы от боли – видимо когда она повернулась, шрам натянулся.

– А как ты узнаешь, кого или что ты ищешь?

– Придет время – узнаю.

– Тигр…

– Дел, может перестанешь растирать меня в порошок в надежде, что я сдамся? Я уже принял решение и собираюсь сдержать свое обещание, – я помолчал. – С тобой или без тебя.

Молчание. Дел ехала дальше, потом процедила сквозь зубы:

– Конечно не за тобой шли эти гончие.

То ли она хотела бросить вызов, то ли похвастаться, но возразить было нечего. Еще несколько месяцев назад мы поняли, что гончим нужен был меч Дел, или сама Дел, или Дел с мечом.

Но это было давно. Все уже изменилось.

– Теперь и за мной.

Дел остановила мерина, еще сильнее повернулась в седле, что причинило ей боль, но не остановило ее. Она смотрела на меня серьезно.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что теперь они идут и за мной. А зачем, ты думаешь, они украли охранный свисток?

Дел пожала плечами.

– Его создали Кантеада, он магический. Наверное гончих соблазнила заключенная в нем магия, а ты здесь не при чем.

Жеребец потянулся, чтобы вцепиться в круп мерина. Я оттянул его, несильно наказал и отвернул его морду в сторону в надежде, что он заинтересуется чем-нибудь еще, возможно ближайшим деревом.

– Они и до этого приходили в мой лагерь, всей стаей. И пытались забрать мой меч.

– Забрать!

– Украсть, – поправился я. – Я их не интересовал, им нужен был меч.

Дел нахмурилась сильнее.

– Я ничего не понимаю.

– А что тут понимать? – я боролся с жеребцом, который еще надеялся возобновить знакомство своих зубов с крупом чалого. – Раньше им нужен был только твой меч, помнишь? А теперь и мой… после того, как я напоил его. После того, как я убил кошку, – при воспоминании все внутри сжалось. – После того… – я замолчал.

Дел насторожилась.

– После чего?

Меня переполняли воспоминания. Я снова застыл у обрыва над озером, глядя вниз, на Стаал-Китра, Обитель Духов, где Северные воины покоятся в Северной земле, и память о них увековечена курганами и каменными дольменами. Там я вонзил меч в землю.

Сначала он был чистым, а когда я выдернул его, клинок уже покрывали руны.

Холодок пробежал по спине.

– Гончие узнали о нем как только он получил имя.

Дел ждала.

– Да, скорее всего так, – вслух размышлял я. – В начале они шли одной большой группой… я шел по их следу несколько дней… а потом группа разделилась. Одни следы по-прежнему вели вперед, другие пошли назад по кругу… – я нахмурился. – Гончие почувствовали Именование.

Дел подумала и кивнула.

– В именах скрыто могущество, а когда дело касается имен яватм, нужно быть особенно осторожным. Их имена нужно тщательно охранять, – потом выражение ее лица смягчилось. – Но ты и сам это знаешь и никогда, никому не откроешь имя своего меча.

– Я открыл его тебе.

Дел изумленно уставилась на меня.

– Открыл мне имя своего меча? Когда? Ты ничего мне не говорил, никакого имени.

Я хмуро разглядывал уши жеребца.

– Там, у обрыва, над озером. Когда я вытащил его. Я впервые увидел руны, прочитал имя… и сказал его тебе, – я чувствовал себя немного неловко, понимая как глупо все это звучало. – Я и не ожидал, что ты услышишь. Я ведь… даже не был уверен, что ты еще жива, – я запнулся. – Я просто сказал его… там, у обрыва, для тебя, – я помолчал, чувствуя, что говорил несвязно и Дел меня не поняла. – Ты назвала мне имя твоего меча, я решил, что должен сделать тоже самое, чтобы мы были на равных, – я тяжело вздохнул. – Вот и все. Вот почему… чтобы мы были на равных.

Дел молчала.

А я снова переживал те минуты у обрыва.

– Оно было на клинке, – вспоминал я. – Я его прочитал, его имя… в рунах. Как ты и Кем и обещали.

– В рунах, – эхом отозвалась Дел, – но ведь ты не умеешь их читать.

Я открыл рот. И закрыл его.

Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них – и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.

Аиды.

Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.

Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.

Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.

Они появились только когда я вынул яватму из земли.

Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.

– Ну, – прервала она молчание, – снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.

– Ты о чем? – бросил я.

– Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?

Я скривился – мне эта процедура не понравилась.

– Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, – она помолчала, – кроме, конечно, твоей.

Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.

Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.

И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.

Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это – хотя бы что-то одно из того, что обещал – яватма прожила бы недолго.

– Да, – согласилась Дел, – тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, – она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. – Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.

– Убивать, – пробормотал я.

– А разве не этим ты занимаешься? – так же ровно поинтересовалась Дел. – Ведь ты такой же как она.

Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.

Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.

– Самиэль, – сказал я ей.

Дел испуганно глотнула воздуха.

– Самиэль, – повторил я, – тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.

Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».

Дел повернула лошадь и поехала дальше.

На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.

Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:

– Не многие заботятся о лошади так, как ты.

Я глотнул амнит и пожал плечами.

– Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.

– А почему ты не дашь ему имя?

Я вернул ей флягу.

– Пустая трата времени, баска.

– Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, – имя яватмы вслух Дел не произнесла. – У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.

Я пожал плечами.

– Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, – я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. – А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.

– А может это напоминание?

Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.

Я нахмурился.

– Нет. У меня есть пара хороших напоминаний – шрамы и мое ожерелье, – я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. – Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.

Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.

– Они даже дали мне лошадь, – сказала она, – лишь бы я побыстрее убралась.

Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.

Я убрал руку с ожерелья.

– Ты поступила правильно.

– Правильно? – она не скрывала горечи. – Я оставила свою дочь, Тигр.

Я привык говорить Дел правду.

– Ты оставила ее пять лет назад.

Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.

– Какое право ты имеешь…

– Ты сама дала мне это право, – спокойно сказал я ей, – когда отдала меня Стаал-Уста – без моего согласия, помнишь? – чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.

Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.

Хотя это не в привычках Дел.

– У меня не было выбора, – твердо объявила она. – Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.

– Может и так, – терпеливо согласился я, – и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.

Дел не сводила с меня глаз.

– И за это тоже, – тихо сказала она, – Аджани должен поплатиться.

Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом – по крайней мере насколько я знаю – и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.

Даже если ее мать с этим не соглашалась.

– С этим покончено, – спокойно сказал я. – Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.

Дел пристально вглядывалась в темноту.

– Я потеряла Джамайла, – тихо заговорила она, – он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.

– У тебя есть ты сама. Этого достаточно.

Дел кинула на меня убийственный взгляд.

– Ты невежественный.

Я приподнял брови.

– Неужели?

– Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.

– Послушай, Дел…

– Я расскажу тебе еще раз, последний, – перебила меня Дел. – Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.

– Я думаю…

– Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.

Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.

Дел перевела дыхание.

– На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней – так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.

Я молча ждал конца повествования.

Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.

Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.

– Если случается что-то важное, – серьезно продолжила Дел, – родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.

Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:

– Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, – она перевела дыхание. – Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, – она с трудом справлялась с голосом. – И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.

Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.

И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия – в них была только спокойная, смертельная страсть.

– Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.

Дел прищурилась, но ответила также ровно.

– Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?

Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.

– В любое время.

Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.