Текст книги "Песнь Хомейны"

Автор книги: Дженнифер Роберсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Ты знал? – я уставился на него, – Знал, когда настало, время?

– Как я мог не знать? Я болел долгие дни, мои приемные родители решили даже, что я умру. Внутри была тоска, сосущая пустота, меня тянуло в леса… его лицо исказила страшная гримаса. – Какая боль – отказаться…

– Ты должен был всего лишь откликнуться на зов своей души, – резко прервал его Финн. – Боги создали для тебя лиир, а ты предал его смерти. Курештин! Ты сотню раз достоин смерти за то, что сделал!

– Довольно! – рявкнул на него я. – Финн – во имя богов! – мне нужна твоя поддержка! Поддержка, а не приговор человеку, который мне нужен.

Рука Финна обвиняющим жестом указала на склонившего голову Роуэна:

– Он выжил, когда умер его лиир. Неужели ты не понимаешь, кто он теперь?

Он – убийца, Кэриллон – и то, что он убил, было даром богов…

– Довольно, – повторил я. – Остановись. Хватит.

– Посмотри на Сторра, – оскалился Финн. – Подумай, что было бы с тобой, если бы я пренебрег возможностью связать себя с ним. Он умер бы, ибо лиир, который остается один после того, как услышал зов, предает себя смерти. Они платят ту же Цену, что и воин, чей лиир гибнет.

Он злобно ощерился и подобрался, словно волк, Приготовившийся к прыжку.

Волк-Финн.

– Оставь в покое Роуэна, – наконец сказал я. – ты и так уже сказал больше, чем нужно. – Я повторил бы это снова, я сказал бы и больше, если бы мои слова заставили его увидеть, что он сделал.

– Я знаю, что я сделал! – Роуэн, наконец, поднялся на ноги, вскинул руки, словно пытаясь защититься от слов Финна – Видят боги, неужели ты думаешь, что я не страдал? Думаешь, не проклинал себя тысячи раз? Я живу так уже много лет, Изменяющийся! И от этой памяти мне никуда не уйти!

Я видел, что боль терзает обоих: Роуэна – из-за того, чего он никогда не имел, Финна – из-за того, чего он не мог понять – что Чэйсули может отказаться от того, что даровано ему по праву рождения и остаться жить. Сейчас чужаком здесь чувствовал себя я, а не Роуэн. Я, Кэриллон. Хомэйн, которому не дано понять, что значит иметь лиир, и что значит отречься от него.

– Вы нужны мне оба, – подвел я итог, покуда они недружелюбно разглядывали друг друга, стоя напротив по обе стороны от костра. – Я не потерплю разлада между моими людьми. Ни свар между хомэйнами и Чэйсули, ни распрей между теми, кто принадлежит к одной расе, благословенны они или нет, – я вздохнул, чувствуя отвращение ко всему происходящему. – Боги, знаю ли я хоть что-нибудь о Чэйсули?

Иногда мне кажется, что я просто не смогу вас понять.

– Но одно я знаю, – Роуэн по-прежнему смотрел на Финна. – Никого из лишенных благословения богов не коснется их милость, и ему никогда не постичь Пророчества.

Финн рассмеялся резко и горько:

– Ты все же не совсем бездушен, не так ли? по крайней мере, на это тебя хватает.

Напряжение мгновенно спало. Они все еще смотрели друг на друга, как два хищных зверя: один – мудрый волк, второй – лишенный дара, который дает связь с лиир, но разделивший странную и горькую судьбу своего народа.

– Неблагословенные… – я фыркнул. – Теперь вы будете пороть эту чушь на пару…

Я отвернулся и пошел к своему коню, столь же чуждому миру Чэйсули, как и я сам.

На следующий день я собрал в долине все свои силы – и хомэйнов и Чэйсули.

Я смотрел, как они подходят, молча ждал, сидя в седле, пока войско не заполнило долину. Долина была невелика, а оттого мое войско казалось еще меньше, так немного людей смог я собрать под свои знамена… Но все же с каждым днем оттепели их приходило все больше.

Я решил держать перед ними речь, используя все приказы и аргументы, какие мог, чтобы имя Кэриллона после этого было на устах у всех. Меня разгневало отношение хомэйнов к Чэйсули – именно сейчас, когда каждый человек был у меня на счету. Они что, хотят проиграть войну?..

Но все же я понимал их: меня ведь тоже воспитали в ненависти к Чэйсули и страхе перед их народом. Да, я хорошо усвоил последующие уроки – но ведь это было потом. У кого из стоящих сейчас передо мной хомэйнов были такие учителя?

Но вместо речи я просто начал говорить с ними. Вернее, кричать – иначе меня бы просто не услышали – но без гнева. Я объяснил им, в каком положении мы сейчас находимся, рассказал, насколько нас меньше, чем нашего противника. Я не хотел, чтобы кто-нибудь потом мог упрекнуть меня в том, что я втянул их в войну, не объяснив ситуации. Если человек идет на смерть, он должен знать, ради чего делает это и чем рискует.

Я разбил их по отрядам, объясняя им стратегию войны. Мы не могли вести подготовленную войну, предварительно разведав местность, как это было прежде: для этого нас было слишком мало. А я не мог позволить себе ни одного бесполезного сражения. Нам придется действовать постепенно, продвигаясь мелкими шажками, уничтожая патрули Беллэма. Теперь их должно быть меньше, чем зимой подошло время сева, и у нас была возможность застать их врасплох.

Я разделил свое войско, предпочитая держать Чэйсули и хомэйнов порознь.

Многие в войске хомэйнов были ветеранами, помнившими время до начала кумаалин, они приняли Чэйсули с радостью, как опытных воинов, этих я поставил во главе летучих отрядов. Я рассчитывал на них, как на силу, способную заглушить недовольство. Все знали боевой дух и исключительные возможности Чэйсули, я подумал, что в конце концов люди предпочтут, чтобы они приняли нашу сторону, чем чтобы они сражались против нас.

Вопросов было задано немного, мне хотелось бы знать, сколько солдат пришло в мою армию, потому что разделяло мои цели, а сколько просто хотело изменить будничную повседневность. Некоторые, как Заред, я не сомневался, желали освободить Хомейну от власти Беллэма. Но остальных вела тяга к перемене образа жизни. Они вернутся домой другими – если вообще вернутся.

Я назначил своих командиров. Одним из них был Роуэн. его я поставил во главе людей, которых он набрал в харчевне, зная, что другие не станут подчиняться ему, пока он не докажет свое достоинство. Чэйсули, судя по реакции Финна, тоже не приняли бы его.

Я распустил войско по отрядам, разъяснив каждому из командиров его задачу

– мелкие выступления. Необходимы были быстрые атаки, в которых уничтожались бы патрули солиндцев. Затем отряды должны были так же быстро отступать. Чем быстрее будут действовать отряды, тем меньше будет потерь Тактика Чэйсули, более эффективная, чем многие другие. Я знал, что это должно сработать, если все пойдет так, как хочу я.

– Ты справился с ними, – донесся до меня голос Финна, ехавшего позади меня. Я улыбнулся, глядя на армию.

– Думаешь? Тогда ты неважно слышишь, коли не услышал недовольного ропота и шепотков.

– Люди всегда на что-нибудь жалуются. Такова уж натура этих животных, – он заставил коня идти быстрее и поравнялся со мной. – Думаю, ты покорил их сердца.

– Мне нужно это – и их желание сражаться.

– Думаю, у тебя будет и то, и другое. Он вытащил что-то из-за пояса.

Кинжал. Длинный серебристый кинжал Чэйсули с серебряной рукоятью, завершающейся головой волка – мой собственный, много лет назад отданный мне Финном:

– Я нашел его среди твоих вещей, – тихо сказал он. – У Мухаара всегда был такой.

Я подумал о том ноже, который оставил там, под Жуаенной. Тот, с костяной рукоятью. Я заменил его на Хомейнский боевой кинжал. Этот я прятал так давно, что почти забыл о нем. Я быстро протянул руку и принял кинжал Чэйсули. Потом рассказал Финну, что Произошло с моим прежним ножом. Я рассказал и о чародее, и о льве.

Он слушал меня, насупив брови. Спокойное выражение, свойственное королевскому вассалу, покинуло его лицо, хотя и тогда в нем читалась тень насмешки. Теперь он слушал, погруженный в глубокое раздумье, а когда я закончил рассказ, слегка кивнул, словно не услышал от меня ничего нового.

– Айлини, – еле заметно вздохнул он, словно больше ничего и не нужно было говорить.

– Это было очевидно.

Мгновение он смотрел на меня но, казалось, виг дел больше, чем я мог себе представить. Потом взгляд его прояснился, на лице появилась усмешка – тень усмешки Финна, которую я так хорошо знал:

– Настолько очевидно?.. А мне кажется, нет. Это, без сомнения, был Айлини

– но что-то уж слишком осторожно он использовал свои чары.

– Слишком осторожно?.. – не понял я. – Это еще как-то распределяется по степеням, их магия? Он кивнул:

– Я многого не знаю об Айлини. Они словно окутаны облаком тайны. Но достоверно известно, что их дары сходны с нашими.

Я уставился на него, поняв, как мне показалось, что он имеет в виду:

– Ты хочешь сказать, они тоже изменяют свой облик?

– Нет. Это дар Чэйсули, – выражение задумчивости на его лице сменилось хмурой гримасой. – Но они могут изменять облик других предметов, например, оружия, – он посмотрел на кинжал, который я все еще сжимал в руке. – Если бы у тебя тогда было это, он не сотворил бы никакого зверя. Понимаешь? Он коснулся неживого – не оживленного искусством Чэйсули – и превратил во врага для тебя.

Финн покачал головой:

– Я слышал о таком… но видеть не доводилось. Пока.

Я почувствовал, как в горле у меня поднимается комок. Я дрался со львом, зная, что это чародейские штучки, что зверь создан из костяной рукояти кэйлдонского ножа – откуда еще он мог взяться? – но все равно дрался с ним, как с настоящим зверем, которого можно убить прежде, чем он убьет тебя. И ни разу не задумался над тем, что это означает. Если Айлини обладают такой властью над неодушевленными предметами, значит, мой враг опаснее, чем я думал.

– Что еще они умеют? – спросил я. – Каких еще магических штук мне от них ждать?

Порыв легкого ветерка отбросил прядь волос Финна назад. Блеснула золотая серьга. На своем темном коне и в темной коже, словно вросший в седло, он напомнил мне сказочных существ, полулюдей, полуконей, обе половины были, как говорят, неотделимы друг от друга. Так же, как Финн от своего лиир.

– От Айлини, – ответил он, – можно ждать всего.

Последний хомейнский солдат скрылся меж деревьев, чтобы, присоединившись к остальным, исполнить приказ своего командира. Исполнить мою волю, которая заключалась в том, чтобы лишить Беллэма сил и власти – власти, которая должна была перейти ко мне.

Но мне все же было не по себе.

– Мне страшно, – сказал я, опасаясь, что Финн посмеется надо мной – или еще того хуже.

– Никто, испытав то, что испытал ты, не избежит страха, – спокойно сказал Финн. – Он может сказать, что не боится, но солжет. А ты не лжец.

Я рассмеялся – немного неестественно:

– Нет, не лжец. Глупец – возможно, но не лжец, – я покачал головой, пытаясь осознать все услышанное. – Что с нами будет…

– …то и будет, – закончил мой спутник. – Как того желают боги, – снова знакомый жест. – Толмоора, мой господин. Так и будет.

Он опустил руку, сжав пальцы в кулак – крепкий жесткий кулак, суливший смерть недругам.

Глава 12

Первые удары, которые мы нанесли Беллэму, были успешны. Мои летучие отряды перехватывали Солиндские патрули совершенно неожиданно для них, как я того и хотел, убивая всех и исчезая быстрее, чем они появились. Но Беллэм не был глупцом: вскоре он начал защищаться. За два месяца моя армия потеряла многих.

Но еще больше людей пришло ко мне, услышав вести о том, что я наконец вернулся с намерением отвоевать мой трон. В первые дни у меня было тринадцать сотен человек, включая Чэйсули. Теперь их число увеличилось в четыре раза, и появлялись все новые и новые.

Я разделил свои отряды и отдал приказ атаковать Беллэма со всех направлений. Я выбрал нескольких лучших командиров, опытных ветеранов, и отправил их с отрядами в отдаленные районы Хомейны. Со всех направлений медленно, но верно они продвигались к Хомейне-Мухаар, где располагались основные силы Беллэма. Постепенно, понемногу они двигались вперед, пробивая бреши в обороне противника, пока она не ослабла в достаточной мере. Такая тактика позволяет ослабить даже большие армии.

Большую часть моего времени занимали военные вопросы, мне нечасто выпадал случай сражаться самому, но я всегда был готов к бою и использовал любую возможность, едва только представлялся случай. Бок о бок со мной сражались Финн, Сторр, Роуэн и его отряд. Когда же я был слишком занят для таких развлечений, я тренировался с мечом, луком и кинжалом.

Часто моим партнером в занятиях оказывался Заред: рыжеволосый солдат был неоценимым помощником и искусным бойцом. Вскоре после первых мелких сражений он пришел ко мне приносить извинения за то, что он наговорил о Роуэне. Я выслушал его молча от первого до последнего слова, предоставив ему самому решать, что сказать, а потом призвал Роуэна, чтобы Заред повторил эти слова тому, кому они предназначены. Пришедший Роуэн выслушал его также в молчании и принял извинения. Я подумал, что от этого ему стало легче.

С тех пор между мной и Заредом установились вполне дружеские отношения, и я гораздо лучше узнал его. Он многое знал о войне – долгие годы сражался под командованием моего отца, – и за одно это я уже испытывал к нему благодарность.

Немного осталось тех, кто помнил моего отца и повелителя, ибо многие тысячи погибли с ним и за него. Эта память и по сей день саднящей болью отзывалась в сердце: меня пощадили, но мой отец был убит. Все потому, что я был наследником Мухаара Шейна, а мой отец – нет.

В перерывах между стычками с патрулями Беллэма мы с Заредом упражнялись на небольшой прогалине в лесу. Каждые несколько дней лагерь приходилось переносить на новое место, поскольку постоянный лагерь значительно легче обнаружить.

Однако эти постоянные перемещения особого ворчания не вызывали: люди понимали, что наша безопасность зависит от того, насколько скрытно мы будем жить.

Поздняя весна была теплой, и разогревшись от упражнений, я разделся до пояса, оставшись только в сапогах и штанах. На Зареде было тоже не слишком много надето. Он, по большей части, следил за движениями ног, я был значительно выше и тяжелее его, так что условия боя могли показаться неравными, но на самом деле это просто позволяло нам работать в разных стилях. Заред был великолепным мечником, а я до сих пор нуждался в наставнике. Финн не учил меня работе с мечом – Чэйсули не понимают, зачем с ним возиться, когда есть нож. То, что я умел, я узнал от мастеров меча в Хомейне-Мухаар и в чужих землях за годы изгнания.

Тренировка продолжалась уже довольно долго, у меня болели руки и ноги, но я не решался попросить передышки, иначе Заред счел бы победителем себя.

Временами побеждал и я, будучи моложе и сильнее, но когда победа доставалась ему, он делал из этого настоящий спектакль и поднимал столько шума, что каждый в лагере, кажется, знал, что он победил своего Мухаара. Моя гордость еще как-то выдержала это, но избитое тело было не так терпеливо. Я сражался, чтобы победить.

Заред остановился в тот самый момент, когда был готов нанести удар, но внезапно отстранился. Я перешел в контратаку и уже почти достал его, когда понял, что он даже не пытается защищаться – и остановился сам. Заред стоял неподвижно, уставившись на что-то за моей спиной. Рука с зажатым в ней мечом повисла, как плеть, на лице появилось выражение потрясения – почтительного изумления – вожделения… Я обернулся, чтобы выяснить, что же вызвало такой всплеск чувств.

Женщина.

Не то чтобы в военных лагерях о женщинах никто и не слышал – я и сам не раз находил успокоение в объятиях какой-нибудь девицы – но здесь было другое.

Эта женщина вовсе не походила на дочь какого-нибудь фермера или шлюшку, только и мечтающую прыгнуть в постель к солдату.

Я позабыл, что все еще сжимаю в руке меч. Забыл, что обнажен по пояс, что волосы у меня мокрые, что от меня несет потом. Я совершенно забыл, кто я – я был просто мужчиной, мужчиной, желавшим эту женщину.

Я почувствовал, как все у меня внутри сжимается от бешеного, безумного желания, и неожиданно понял, что хочу заполучить эту женщину в постель сегодня же, еще до заката.

Она пришла не по своей воле, это было ясно. Финн грубо и крепко держал ее за руку, и подвел он ее ко мне с выражением величайшего удовлетворения. Я никогда раньше не видел своего ленника таким довольным, но это было не тем удовлетворением, которое мог заметить каждый – тем более, женщина. Его глаза так и лучились довольством, как у сытой кошки, а выражение лица показалось бы слишком спокойным и умиротворенным для тех, кто знал Финна. Он не улыбался, но я видел, что в душе он смеется.

Он подвел женщину ко мне. Я тут же вспомнил, каким она меня видит, и во мне шевельнулось некоторое раздражение по отношению к своему вассалу.

Несомненно, эта женщина была пленницей, но он все же мог оказать мне услугу, позволив хотя бы переодеться в чистое и вытереть пот с лица. Сейчас пот капал с моей бороды и волос, струйками стекал по груди.

Женщина, казалось, окаменела от ярости и гнева. Светло-русые, почти белые волосы ее выбивались из-под шелкового платка, разметавшись по узким плечам, голубовато-серое бархатное платье ее было запачкано и порвано, в дырках проглядывало обнаженное тело – однако гордость ее, похоже, в отличие от платья, не пострадала. Она, стоящая в таком виде на виду у всех, держалась с таким королевским достоинством, что улыбка исчезла с моего лица.

Ее глаза остановились на моем лице. Широко расставленные большие глаза, серые, холодные, как ключевая вода, окруженные длинными ресницами, переполненные презрением. Подходящее чувство по отношению к потному усталому человеку, стоявшем перед ней с обнаженным мечом в руке.

В глазах Финна плясали диковатые огоньки:

– Мы перехватили процессию из Хомейны-Мухаар, направлявшуюся в Солинду.

Я вновь перевел взгляд на женщину. Она была смертельно бледна, но краска уже начинала проступать на ее нежных щеках. Краска гнева и вызова.

Потом она заговорила:

– Ты, оборотень, хочешь мне сказать, что это и есть принц-самозванец?

– Кэриллон Хомейнский, – сообщил я ей и посмотрел на Финна с зарождающимся в душе подозрением, прося подтверждения. Я увидел его довольную улыбку и улыбнулся в ответ.

– Значит, я – принц-самозванец? Учитывая то, что я был рожден для трона вряд ли, благородная госпожа. Думаю, что самозванцем, скорее, назвать можно вашего отца. Короля-узурпатора, чьей дочерью вы являетесь, – я рассмеялся, глядя в ее гневное лицо, – Электра! О да, я рад видеть вас в моем лагере. И я благодарю богов за этот дар.

Она оскалила жемчужные зубки, как дикий зверек, напомнив мне в этот момент Финна. Только в ней не было ничего от Чэйсули. Она была бела – бела, как зимний снег. Белее белого, и эти ледяные глаза… Боги, что за женщина!

– Электра, – снова с улыбкой повторил я и жестом указал Финну. – Отведи ее в мою палатку. Хорошо охраняйте ее – мы не должны потерять эту женщину.

– Нет, мой господин, – я увидел в глазах Финна одобрение. Он не сомневался в том, чего я хочу. От нее и от него.

Я смотрел, как они уходят прочь, загорелая рука Финна по-прежнему сжимала тонкую руку женщины. Разорванное платье мало что могло скрыть.

Мне стоило больших усилий дождаться, покуда Заред принесет вина и чистую одежду. Я тщательно вытерся, опрокинул в себя пару кружек крепкого красного вина, натянул рубаху и кожаную куртку. Не то чтобы это сделало меня более похожим на принца, но, продумал я, это не имеет такого уж большого значения.

Меня не слишком занимало сейчас, соответствует ли мой внешний вид моему действительному положению.

Наконец, я зашел в палатку. Электра стояла как раз в центре ее, спиной к Финну – и ко мне. Палатка не блистала богатым и изящным убранством: грубое ложе, стол и табурет, треножник и жаровня. Больше ни для чего здесь не нашлось бы места.

Кроме, разве что, Электры.

Финн обернулся ко мне. Он больше не улыбался, но что-то странное чудилось мне в выражении его лица и линии губ. Что же она могла сказать или сделать, чтобы он стал – таким ? Таким я редко видел его – тем более, с женщиной.

Мгновение мы мерили друг друга взглядами. Молчание нарушила Электра, она, наконец, повернулась к нам:

– Ты скверно поступаешь, хомэйн. Увести меня от моих женщин и вверить Изменяющимся…

– Займись своими людьми, – коротко бросил я Финну. – Я присмотрю за ней сам.

Он понимал, что я отсылаю его прочь. Обычно мы не играли в вассала и сюзерена, оставаясь просто друзьями, что. несвойственно людям со столь разным положением, но сейчас он понял, что это приказ. Я не хотел, чтобы все обернулось так скверно, но теперь уже ничего сделать было нельзя Здесь Финну не было места.

Он угрюмо улыбнулся:

– Следи за своим оружием, господин мой Мухаар.

Ее лицо вспыхнуло – она поняла второй смысл сказанного, и я задумался, много ли она понимает в мужчинах. Несомненно, Беллэм считал свою дочь девственницей, но вряд ли это было правдой. Во взгляде, который она бросила на меня, не было ни страха, ни любопытства, свойственного девственницам. Был гнев, вызов – но в то же время это был взгляд женщины, знающей, что мужчина желает ее. Сознающей свою власть и силу.

Палатка была из тонкой светлой ткани. Хотя дверной полог и был опущен, внутрь проникало достаточно солнечного света, чтобы здесь царили светлые сумерки. Верх палатки обвис, я едва не задевал его головой, а стены чуть покачивались под ветром. Электра стояла очень прямо и спокойно, голова ее была гордо поднята, руки прижаты к телу: опасная, как клинок. Это напомнило мне о том, что я пришел с мечом, даже не вложив его в ножны – должно быть, она увидела в этом угрозу.

Я прошел мимо нее к столу и положил на него меч. Обернулся – она тоже повернулась ко мне: все ее движения были манящими, влекущими – завораживающими.

Она прекрасно понимала, что делает, она наблюдала за мной не менее пристально, чем я за ней.

– Электра, – ее глаза сузились, когда она услышала мой голос. – Знаешь ли ты, что о тебе говорят?

Она подняла голову: шея у нее была тонкая и белая, золото обвивало ее, и золото блестело в ее ушах. Она медленно улыбнулась мне, намек, явно звучавший в моих словах, не задел ее:

– Знаю.

Я налил себе вина, намеренно не предлагая выпить ей. Она и вида не подала, что это ее касается, и внезапно я почувствовал себя смешным. Я стиснул кружку в руке так, что вино плеснуло через край, залив лежавшую на столе карту: струйка вина пробежала по ней, как алая змейка, спешащая в укрытие.

– Любовница Тинстара, – сказал я. – Шлюха Айлини.

Ее холодные светлые глаза не изменили выражения, лицо не дрогнуло. Она оценивающе оглядела меня с головы до пят, так же, как перед этим я разглядывал ее, и я почувствовал, что сердце готово вырваться у меня из груди. Вся кровь бросилась мне в лицо, и я едва сдержался, чтобы не схватить ее.

– Ты принцесса Солинды, – напомнил я ей, быть может, в этом не было необходимости. – Мне это хорошо известно – даже если ты предпочитаешь этого не помнить. Или Беллэма не заботит, что за слухи ходят о его дочери?

Электра улыбнулась. Она медленно потянулась за отставленной кружкой вина, про которую я уже успел забыть, и поднесла ее к губам. Не отводя взгляда от моего лица, она отпила три глотка, потом с тенью снисходительности поставила кружку. Красное вино сделало ее губы ярче, еще сильнее напомнив мне о том, чего мне не было необходимости напоминать.

– Что же еще говорят, мой господин? – ее слова текли медленно и лениво. Рам не говорили, что я скорее ведьма, чем женщина?

– Ты женщина. Нужно ли еще какое-нибудь ведьмовство? – я не хотел говорить этого. Теперь у нее в руках было оружие против меня – если только она не знала этого с самого начала… в чем я сомневался.

Электра рассмеялась глубоким горловым смехом. Ее выговор был неподражаем:

– Да, принц-самозванец, может быть, и так. Но все же я скажу вам еще одно, – тонкая нежная рука поднялась, чтобы отвести от лица прядь светлых волос. Сколько мне лет, Кэриллон?

Солиндский акцент превратил мое имя в музыкальную фразу. Внезапно мне захотелось, чтобы она произнесла его еще раз – в моих объятиях, в моей постели, утолив мое желание.

– Сколько лет? – рассеянно переспросил я.

– Вы, разумеется, можете ответить на этот вопрос. О, тщеславие женщины…

– Может быть, двадцать. Электра рассмеялась:

– Когда Линдир Хомейнская – ваша кузина, если я не ошибаюсь? – была обещана моему брату, мне было десять лет, – она помолчала. – В том случае, если вам тяжело подсчитать, мой господин… это было тридцать лет назад.

Холодок пробежал у меня по спине:

– Нет…

– Хорошо, Кэриллон, – двумя пальцами она провела по золотому украшению, обвивавшему ее шею: перекрученная золотая проволока – просто и изящно. – Разве искусство Тинстара не производит впечатления?

Мое желание утекало прочь, таяло, исчезало. Искусство Тинстара. Любовница Тинстара. О, боги.

– Электра, – я надолго замолчал. – Ты легко говоришь об этом. Но, думаю, ты недооцениваешь мой ум.

– Правда? Вы не верите мне? – она пожала плечами, по переливчатому бархату скользнули легкие тени. – Ну что ж, как вам угодно. Мужчины верят в то, во что хотят, даже вопреки очевидности, поскольку считают себя весьма умными, – она улыбалась. – И вот все, что вы имеете: жалкая палатка – и желание заполучить трон моего отца. – Мой трон, госпожа.

– Беллэм отвоевал его у Шейна. – спокойно сказала она. – Он принадлежит Дому Солинды. Я улыбнулся с уверенностью, которой не чувствовал, глядя ей в лицо:

– А я отвоюю его назад.

– Да? Прямо сейчас? – ее холодные глаза сузились.

Выражение не соответствовало их виду – обрамленные длинными ресницами, сонно-спокойные.

– И что же вы сделаете со мной, мой господин?

– Я еще не решил.

– Потребуете за меня выкуп? Убьете меня?

Я нахмурился:

– Мне – убить тебя? почему я должен желать твоей смерти?

– Почему бы и нет? Я – дочь вашего врага. Я рассмеялся:

– И к тому же – женщина, подобной которой я никогда не видел. Убить тебя?

– ну, нет. Учитывая то, что мне хотелось бы сделать с тобой… Я увидел, как дрогнули губы Электры, странное выражение промелькнуло на ее лице. Она знала: не она – моя пленница, я – ее пленник. Улыбнулась – еле заметной, медленной, соблазнительной улыбкой, обрамленные длинными ресницами глаза вновь оглядели меня, и я отстраненно подумал, не считает ли она, что мне чего-то недостает…

Электра двигалась стремительно, миг – и она уже тянулась за мечом Чэйсули, лежавшем на столе подле меня. Я бросился вперед и перехватил ее за талию. Ее скрюченные пальцы впились в меч – она схватила его в обе руки, рывком сдернув со стола. Блеснул в бледном свете клинок – я перехватил тонкое запястье и ударил ее рукой о свое подставленное колено. Она зашипела от боли и выпустила меч. Клинок глухо звякнул от удара об утоптанную землю.

Светлые волосы упали вуалью на ее лицо, не позволяя мне видеть его выражение, серебрящиеся пряди рассыпались по моей груди. Я выпустил одну ее руку, отбросил волосы с ее гневного лица, притянув ее ближе, и, когда она обхватила меня руками за шею, приник к ее губам.

Электра была похожа на лучшее вино, в ней была нежность и сила, она кружила голову. Она опьянила меня, смешав мысли и чувства – и я тонул в пьянящей страсти, я пил ее дыхание, ее губы – и не мог напиться, желая лишь одного – и ее увлечь за собой в этот омут страсти. Я и подумать не мог о том, чтобы отпустить ее. Она и не настаивала – только запустила длинные пальцы в мои влажные волосы – но мгновением позже острые зубки впились в мою нижнюю губу, и я отшатнулся с проклятьем.

– Насилие? – спросила она. С интересом, как мне показалось.

– Кто же насильник – я или ты? – поинтересовался я. – Думаю, ты заинтересована в этом не меньше.

Я все еще не отпускал Электру – прижимал к себе одной рукой, запутавшись пальцами в складках ее одежд, обхватив ее под спину, второй рукой коснулся кровоточащей губы. Я чувствовал все ее тело – так близко, близко – тесно прижавшееся ко мне. Боги, как просто было бы – повалить ее на пол и взять прямо теперь, здесь…

– Электра, – хрипло выговорил я, – ты действительно любовница Тинстара?

– Разве это имеет значение? – она приникла к моей груди. – Разве это имеет значение, принц-самозванец?

Моя губа все еще кровоточила, но мне не было дела до боли. Я просто хотел, чтобы она ощутила то же, что и я:

– О да, это имеет значение. Потому что тогда он дорого за тебя заплатит.

Она напряглась:

– Значит, тебе нужен выкуп…

– Мне нужно то, что я могу получить, – прямо заявил я. – Во имя богов, женщина, чего ты пытаешься добиться – зачаровать меня?

Она улыбнулась:

– Я делаю, что могу, – осторожно коснулась пальчиком моей губы. – Сделать, чтобы боль утихла?

– Ведьма, – заявил я тоном обвинителя.

– Женщина.

На этот раз она повела себя не менее агрессивно, чем я и исполнила то, что обещала. Она сделала так, что моя губа перестала болеть. Боль поселилась глубже там, где я не мог подчинить ее своей воле.

– И что же ты потребуешь за меня? – прошептала она, почти касаясь губами моих губ.

– Мою сестру. Она подняла голову:

– Турмилайн?

– Да. Я плевать хотел на золото. Мне нужна моя сестра.

– Мой отец не станет платить такую цену.

– Заплатит. Я заплатил бы, – и, уже сказав это, я понял, что она вытянула из меня правду против моей воли.

Электра рассмеялась:

– Кэриллон, о, Кэриллон – такие слова – от тебя – и так скоро? Неужели ты решил так легко сдаться моему ведьмовству?

Я с трудом разжал объятия, чувствуя слабость и легкое головокружение как после болезни. Меня бросало то в жар, то в холод, тело мое, казалось, звенело от напряжения и желания.

С удивлением я обнаружил, что меч по-прежнему лежит между нами. Я так и не поднял его. Он лежал на земле – без ножен, обнаженный клинок – словно знак того, что может лечь между нами в будущем.

Электра стояла у стола. Губы ее были красны от вина и моей крови, глаза смотрели спокойно и оценивающе. Я не посмел спросить, что она думает обо мне

– мне не хватило мужества.

Я наклонился и поднял меч. Медленно вложил его в ножны и снова положил на стол. В пределах досягаемости. Ей оставалось только снова взять его.

Электра поняла и рассмеялась:

– Ты слишком скор для меня, мой господин И слишком силен. Ты, видишь ли, мужчина, я же всего лишь женщина.

– Всего лишь, – с отвращением сказал я, уловив явную двусмысленность в ее словах – и увидел ее довольное лицо – Я не стану брать тебя силой, – сказал я ей, – хотя, судя по всему, ты была бы не против. Но, – тут я улыбнулся, – я не стану брать силой то, что могу получить, женившись на тебе.

– Женившись! – вскрикнула она, и я понял, что пробил-таки брешь в ее броне.

– Да, – спокойно подтвердил я. – Когда я убью твоего отца – и Тинстара – и снова обрету мой трон… я сделаю тебя Королевой Хомейны.

– Нет! Я не позволю этого!

– Думаешь, меня интересует, что ты позволишь, а что нет? – ласково спросил я, – Ты будешь моей женой, Электра. И никто не сможет помешать мне в этом.