Текст книги "Песнь Хомейны"

Автор книги: Дженнифер Роберсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Я хочу, чтобы ты выздоровел как можно скорее, – продолжал я. – Аликс, без сомнения, хочет возвратиться к Доналу, так что она и будет сопровождать Торри, и, право же, это достойный эскорт. Оставайся там, пока не поправишься полностью. Вот мое приказание, вассал мой.

Финн вовсе не был доволен моими распоряжениями, но не стал возражать. Я отнял у него эту возможность. И, прежде чем я успел предложить ему свою помощь, он отвернулся и захромал прочь.

Ветер трепал волосы Торри, как и я, она смотрела вслед Финну. Я услышал в ее голосе удивление и тень преклонения и вспомнил, что она еще очень мало знает о Чэйсули. Только то, о чем рассказывают легенды и баллады.

– Это сила, – сказала она, – и гордость. Такая гордость, какой я еще никогда не видела. Я улыбнулся и ответил:

– Это Финн.

Глава 16

Небо было ясным, хрустально-прозрачным, и высокое солнце палило мою непокрытую голову. Я сидел подле своего шатра на трехногом походном табурете: на коленях у меня лежал меч Чэйсули. Яркие блики отполированного до зеркального блеска металла слепили глаза, заставляли меня щуриться, я осматривал заточку кромок. Откуда-то – совсем близко – доносилась песня Лахлэна:

Приди, о госпожа моя, и рядом со мною сядь.

Одежд твоих изумрудный шелк – так трава зеленеет весной.

Выслушай песнь мою Я опьянен тобой, Я твой менестрель, я готов тебе сердце отдать.

Роуэн стоял подле меня, терпеливо ожидая приговора. Он провел долгие часы, затачивая и отчищая мой меч. Сперва я не думал даже о том, чтобы доверить ему это: в Кэйлдон я следил за своим оружием сам, и, клянусь богами, следил много внимательнее, чем за самим собой – но здесь не Кэйлдон. Здесь была Хомейна, и мне необходимо было усвоить королевские манеры. Это включало в себя и необходимость иметь людей, которые будут следить за моим оружием, доспехами и конем. И все же я только этим утром сумел заставить себя доверить меч чужим рукам.

Рубин – Око Мухаара – горел в яблоке алым огнем. Золотые зубцы смыкались вокруг него, как львиные копи: лев – королевский зверь. Начищенный до блеска гербовый лев сиял чистым золотом, я решил, что такая работа меня вполне устраивает. Потрогал пальцем руны, вырезанные на клинке, чувствуя края впадин, и кивнул:

– Отличная работа, Роуэн. Тебе бы мастером меча быть…

– Предпочитаю оставаться капитаном, – ответил он, – по крайней мере, пока я служу тебе.

Я улыбнулся и мягкой тканью стер со сверкающей стали следы своих пальцев.

– Я же не бог, Роуэн. Я такой же человек, как и ты.

– Это я знаю, – действительно, часть его благоговейного почтения и преклонения передо мной за последнее время улетучилась, это было заметно. – Но, если мне предоставили бы выбор, я продолжал бы служить Мухаару, человек он, или нет.

Я поднял глаза и увидел, что он улыбается. Тонкая дымка висела в воздухе разогретая солнцем мелкая пыль, покрывавшая все вокруг. Я слышал звон мечей, звуки спора и смех. Но кроме того – я слышал арфу и мягкий выразительный голос Лахлэна.

Приди, о госпожа моя, и слушай арфу мою:

Пусть золото струн для тебя звенит – я буду петь и играть.

Я буду молиться и ждать, Чтоб из алых уст услыхать, Что ты любишь меня так же сильно, как я люблю.

Я поднял с земли пояс с ножнами и медленно вложил в них меч, наслаждаясь звуком скользящей по коже стали, свистом меча, легко входящего в ножны – тоже своего рода песня. Одна из жестоких и прекрасных песен войны. И много лучше, чем звук стали, рассекающей живую плоть или хруст разрубаемых костей.

– Эй, там, в лагере! – донесся до меня голос издалека, – Послание от Беллэма!

На дороге поднялось облако пыли, в лагерь въехали четверо: трое – охрана, четвертый – хомэйн, которого перед этим я видел только однажды, когда давал ему это поручение.

Охранники подвели его ко мне и придержали поводья коня, когда посланник спешился и преклонил колено в быстром нетерпеливом жесте почтения. Его глаза радостно сверкали, когда жестом я приказал ему встать:

– Мой господин, у меня слово к тебе из Мухаары.

– Говори.

– Беллэм, мой господин. Он желает открытого боя – две армии в поле, он говорит, что незачем зря проливать кровь и тратить время на бесполезные вылазки.

Я улыбнулся:

– Значит, бесполезные? Настолько бесполезные, что теперь он просит меня придержать моих людей, поскольку мы ослабили его хватку на горле Хомейны.

Настолько бесполезные, что он, наконец, хочет покончить со всем этим, – я почувствовал, как от нетерпения быстрее забилось сердце. Наконец-то. Наконец-то.

– Что-то еще..?

Он пытался отдышаться после долгой скачки. В последнее время я часто посылал своих людей на главные дороги Хомейны – обычно это были добровольцы из ремесленников и фермеров, но не солдаты. Некоторые побывали даже в Мухааре, чтобы получить информацию из первых рук и выяснить намерения Беллэма, о которых нам в общих чертах поведал Лахлэн.

– Мой господин, – сказал вестник, – похоже, что Беллэм в гневе, ему не терпится покончить со всем этим. Он хочет уничтожить тебя. А потому, мой господин, он предлагает тебе битву неподалеку от Мухаары. Как он говорит, это будет последняя битва, которая покончит с войной.

– Да? – я ухмыльнулся, взглянув на Роуэна, – Без сомнения, он присовокупил к этому множество разнообразных оскорблений, чтобы приправить свои слова перчиком, не так ли?

Посланник расхохотался:

– Конечно же, господин мой! Что еще может делать побитый пес? – только выть и тявкать. Он потрясает кулаками, кричит и угрожает – и все лишь потому, что становится слабее с каждым днем, – его лицо разрумянилось, – господин мои Кэриллон, он утверждает, что ты устраиваешь такие вылазки потому, что не способен командовать армией на поле боя. Что ты посылаешь Чэйсули околдовывать его патрули, потому что на большее тебе не хватает ума. Мой господин – мы будем биться?..

Я видел, что он готов к этому, видел и то, что вокруг собираются люди – не слишком близко, чтобы вмешаться в разговор, но достаточно близко, чтобы слышать мой ответ. Я был не против. Без сомнения, всех их грызло нетерпение.

– Мы будем биться, – подтвердил я, поднимаясь. Ответом мне был хор приветственных криков.

– Поешь и отдохни, – продолжил я, обратившись к гонцу, – и выпей вина любого, какого хочешь. Сегодня мы пьем за нашу победу и поражение Беллэма, а завтра выступаем.

Он поклонился и ушел исполнять мое приказание. Остальные тоже поспешили разойтись, чтобы передать мои слова войску. Вино развяжет им языки, они исполнят то, чего не мог сделать я: поговорят о каждым солдатом. Теперь моя армия была слишком велика.

Роуэн вздохнул:

– Мой господин – это прекрасно. Даже я с радостью пойду в бой.

– Даже зная, что тебя могут убить?

– Меня могут убить в любой вылазке, – ответил он. – И что за дело, умру ли я, ведя в бой двадцать солдат, или двести? Или даже две тысячи?

Рукоять меча грела мне ладонь, рубин ярко сверкал в лучах солнца.

– И верно, что за дело? – я оглядел лагерь. – Чем измерить силу Мухаара тем ли, сколько людей льют за него кровь? Или – просто тем, что они готовы умереть за него?..

Эта мысль заставила меня нахмуриться, я тряхнул головой – сейчас не время для таких размышлений:

– Найди мне Дункана. Последний раз я видел его с Финном. Нам многое нужно обсудить.

Роуэн кивнул и тут же ушел. Я застегнул пояс и собрался было вернуться в свой шатер и посмотреть карты, но задержался.

Приди, о госпожа моя – я наполнил кубок вином, Я собрал для тебя золотых плодов – и слаще их губы твои.

Но напрасно я ждал, скорбя, И напрасны слова любви Ты сказала мне, что вовек не придешь в мой дом И боль в моем сердце, и пуст без тебя мой дом…

Я поморщился и поскреб бороду. Это была поэтическая вольность: на самом деле Торри вовсе не говорила, что не придет – то был приказ ее брата. И все эти восемь недель, что Торри провела в Обители, Лахлэн доверял свои мысли одной только Леди, забыв о том доверии, что когда-то возникло между нами.

– Безумец, – пробормотал я. – Безумец, решивший взлететь слишком высоко… и, несомненно, сам знает об этом не хуже моего.

Может, он и знал. Он часто бывал при дворах королей. Но человек никогда не знает, где найдет свою любовь – так и принцесса не выбирает, чьей женой ей суждено стать.

Музыка арфы умолкла. Я стоял, слушая шорох ветра, пролетающего над сухой вытоптанной землей, потом выругался сквозь зубы и вошел в шатер.

– Кэриллон.

На пороге стоял Финн. Я жестом предложил ему войти, но он только отвел в сторону полог – и не сдвинулся с места. Он стоял в тени, а за его спиной был лишь ночной мрак.

Я сел рывком, мгновенно проснувшись – да и спал ли я, сознавая, что завтра мне предстоит сойтись лицом к лицу с Беллэмом? – и зажег свою единственную свечу. Нахмурившись, я смотрел на Финна. Внезапно он показался мне чужим и странно сосредоточенным.

– Возьми свой меч и иди со мной.

Я посмотрел на меч, лежавший в ножнах подле меня. Меч, который ждал меня не меньше, чем я ждал рассвета. Зная, что Финн ничего не делает без серьезной на то причины, я натянул сапоги и поднялся – как это обычно бывает в военных лагерях, я спал в одежде.

– Куда? – я вынул меч из ножен.

– Туда.

Больше он не сказал ничего – просто ждал, когда я последую за ним. И я пошел с ним и за Сторром, к дальнему холму. Лагерь остался позади – мутное красноватое зарево за гребнем холма.

Я ждал объяснений от Финна.

Сперва он молчал. Я видел, как он осматривает землю – словно в поисках какого-то знака. И мы увидели этот знак – одновременно.

Пять гладких камней, расположенных правильным кругом. Финн улыбнулся и, опустившись на колени, коснулся каждого по очереди кончиком пальца, словно пересчитывал их или хотел, чтобы они узнали его прикосновение. Он проговорил что-то почти беззвучно, я не понял, что Древний Язык, и ни одного знакомого слова. Он перестал быть тем Финном, которого я знал.

Чэйсули взглянул вверх, по-прежнему стоя на коленях. Все вверх и вверх, запрокинув голову – в небо: ночное небо, бархатный черный полог, расшитый сияющими звездами, словно драгоценными камнями. Ветер отбросил его волосы назад – я снова увидел свежий шрам, пересекающий щеку до челюсти, но увидел и нечто больше. Я увидел человека, ушедшего отсюда – далеко, далеко – ввысь.

– Жа-хай, – проговорил он. – Жа-хай, чэйсу, Мухаар.

Волк единожды обошел круг. Я видел янтарный блеск его глаз. Финн бросил на него короткий взгляд – рассеянная отстраненность, без слов сказавшая мне, что он говорит с лиир. Хотел бы я знать, что было сказано между ними…

Ночь была прохладной. Ветер нес пыль, песок набился мне в бороду. Я поднес руку к губам, намереваясь вытереть их, но Финн сделал какой-то странный жест я никогда не видел такого – и я замер. Я взглянул в небо, как и он – и увидел звездный венец.

Пять звезд, образовывавших круг. как ожерелье, обвивающее шею женщины. За миг до этого они были одними из тысяч, сейчас же – словно отделены ото всех.

Финн снова коснулся каждого из камней. Потом прижал к земле ладонь, словно благословляя – или ища благословения, и положил другую руку себе на сердце.

– Доверься мне.

Я понял, что на этот раз он обращается ко мне, и на мгновение задумался над ответом. Его неподвижность пробудила во мне неясные смутные сомнения.

– Разве я когда-то не доверял тебе?

– Доверься мне, – его глаза были средоточием ночной тьмы.

Я попытался одолеть странное предчувствие:

– Да будет так. Моя жизнь в твоих руках. Он не улыбнулся:

– Твоя жизнь всегда была в моих руках. Но теперь боги доверили мне иное…

На минуту он закрыл глаза. В звездном свете его лицо было похоже на лик древнего изваяния – застывшее, белое, прочерченное глубокими тенями. Лицо, в котором, кажется, не осталось ничего человеческого. Призрак ночи.

– Ты знаешь, что нам предстоит завтра, – его взгляд остановился на моем лице, – и знаешь, сколь велика опасность. Ты, конечно же, также знаешь, что, если мы будем побеждены, и Хомейна останется под властью Беллэма, это будет означать конец для Чэйсули.

– Хомэйны…

– Я не говорю о хомэйнах, – голос Финна шел словно издалека. – Сейчас речь лишь о Чэйсули и о тех богах, что создали это место. На хомэйнов у нас нет времени.

– Но я – хомэйн…

– Ты – часть нашего Пророчества, – на мгновение по его лицу скользнула знакомая ироническая усмешка. – Не сомневаюсь, ты предпочел бы, чтобы все было по-другому – если бы мог выбирать, я тоже. Но выбора нет, Кэриллон. Если ты умрешь завтра – если будешь убит в битвах с Беллэмом – с тобой умрет и Хомейна, и Чэйсули.

Я почувствовал, как моя душа сжимается в трепещущий комок:

– Финн… ты возложил тяжкую ношу на мои плечи. Ты хочешь, чтобы я рухнул под ее тяжестью?

– Ты Мухаар, – мягко сказал он, – Такова твоя судьба.

Я передернул плечами, чувствуя себя до крайности неуютно:

– Чего же ты от меня хочешь? Заключить сделку с богами? Согласен, скажи только, как! Финн остался серьезен:

– Не сделку. Боги не заключают сделок с людьми. Они предлагают, люди соглашаются – или отказываются. И отказываются слишком часто, – он поднялся с земли, опираясь на руку: в звездном свете блеснула золотая серьга. – То, что я скажу тебе в эту ночь, пришлось бы не по вкусу многим – особенно королям. Но я все же скажу тебе – потому, что мы слишком многое делили с тобой… и потому, что это может кое-что изменить.

Я медленно и глубоко вздохнул. Финн – перестал быть собой. Тому, чем он стал, я не знал имени.

– Тогда говори.

– Этот меч, – он коротко указал рукой, – меч, который ты держишь, был сделан Чэйсули – Хэйлом, моим жехааном. Говорилось, что он делает этот меч для Мухаара, но мы в Обители знали другое, – его лицо было сурово и торжественно. Он не для Шейна, хотя Шейн и носил его. Не для тебя, хотя он перешел к тебе, как к наследнику Шейна. Для Мухаара, верно… но для Мухаара-Чэйсули, не для хомэйна.

– Что-то вроде этого я слышал и раньше, – мрачно сказал я. – Эти же слова

– или похожие – часто повторял Дункан.

– Ты сражаешься за спасение Хомейны, – продолжал Финн. – Мы тоже сражаемся за это – но и за то, чтобы выжить, сохранив наши обычаи и наш образ жизни.

Таково Пророчество, Кэриллон. Я знаю… – он поднял руку, предупреждая мою попытку заговорить, – Я знаю, ты не задумываешься об этом. Но об этом думаю я.

Как и все те, кто связан узами лиир, – его взгляд остановился на Сторре, казавшемся в ночном сумраке статуей, высеченной из темного камня.

– Это правда, Кэриллон. Придет день, и человек, в котором сольется кровь всех племен, объединит в мире четыре враждующих государства и два народа чародеев, – он улыбнулся, – Похоже, это твое проклятье, сколь можно судить по выражению твоего лица.

– К чему ты ведешь? – его неторопливая манера разговора начинала раздражать меня, – Как связано Пророчество с этим вот мечом?

– Меч был откован для другого. Хэйл знал это, когда брал для него небесный камень. И предсказание начертано здесь, – его пальцы пробежали по рунной вязи на клинке. – С того часа, как он был откован, меч Чэйсули ждет того, кому он предназначен. Это не ты – и все же ты пойдешь в бой с этим мечом.

Я не сумел подавить раздражения:

– При попустительстве Чэйсули? Что, опять дошло до этого?

– Никакого попустительства, – ответил он, – Ты хорошо служил этому клинку, и он хранил твою жизнь, но придет время отдать его в другие руки.

– В руки моего сына, – твердо сказал я. – То, что есть у меня, должно перейти к моему сыну. По праву наследования.

– Может, и так, – согласился он, – если боги желают того.

– Финн…

– Положи меч, Кэриллон.

Я внимательно посмотрел на него в темноте:

– Ты хочешь, чтобы я отдал его? – я говорил, тщательно взвешивая слова, Ты хочешь забрать его у меня?

– Нет, я не сделаю этого. Когда меч найдет своего хозяина, тот получит его по доброй воле.

Несколько мгновений он молчал, словно прислушиваясь к собственным словам, потом улыбнулся. Коротко коснулся моей руки дружеским жестом, который мне нечасто доводилось видеть:

– Положи меч, Кэриллон. В эту ночь он принадлежит богам.

Я наклонился, опустил меч на землю и выпрямился снова. В лунном свете меч поблескивал серебром, золотом и алым.

– Твой кинжал, – сказал Финн.

Так он разоружил меня. Я стоял, одинокий и беззащитный, хотя рядом были воин и волк, и ждал ответа. Его могло и не быть, Финн нечасто открывал свои мысли, и в эту ночь, подумалось мне, я могу ничего не узнать. Я ждал.

Он держал кинжал в руке – в той руке, которая и создала его. Длинный кинжал Чэйсули, рукоять которого завершалась волчьей головой, непохожий на оружие хомэйнов. И тут я понял.

В эту ночь он был Чэйсули во всем, Чэйсули более, чем когда-либо. Он отбросил заученные Хомейнские манеры, как солдат сбрасывает плащ. Он больше не был Финном, которого я знал – его душа была спокойнее, она была полна волшебства и слов богов и, не знай я, кто он, тысячу раз пожалел бы, что оказался с ним здесь. Я нечасто видел его таким, и всегда этот Финн вызывал во мне опасливое почтение.

Внезапно я почувствовал, что остался один среди равнин Хомейны, а рядом со мной только Изменяющийся – и страх сжал мое сердце.

Он перехватил рукой мое левое запястье. Прежде, чем я успел сказать хоть слово, он обнажил мою руку, повернул ее тыльной стороной вверх – и глубоко вспорол плоть кинжалом.

Я зашипел сквозь зубы и попытался вырвать руку, но он крепко сдавил ее пальцами – боль заставила меня содрогнуться.

Я забыл о его силе, об упорстве зверя – в сравнении с ним я был слаб, как подросток, несмотря на высокий рост и крепкое слоение. Финн держал меня с легкостью, с которой отец удерживает ребенка, не обратив внимания на мой протестующий возглас – словно бы и не услышал его. Он силой опустил мою руку к земле, некоторое время держал ее так, а потом немного разжал пальцы, позволив крови хлынуть свободным потоком.

Кровь текла по моему запястью, обагряя кисть, и капала с напряженно застывших пальцев. Финн держал мою руку прямо над кругом пяти камней, и багряные капли падали на ровную землю.

– Опустись на колени.

Он потянул меня за руку вниз, принудив меня исполнить его приказание, и отпустил мою руку. Я чувствовал тупую боль в запястье, кровь все еще текла. Я поднял правую руку, чтобы зажать рану, но одним взглядом Финн остановил меня.

Он хотел от меня чего-то большего.

Он поднял с земли мой меч и встал передо мной:

– Мы должны на время сделать его твоим, – тихо сказал он. – Мы возьмем его взаймы у богов. Для завтрашней битвы, ради Хомейны… тебе нужно немного магии, – он указал на залитую кровью землю. – Человеческая кровь и плоть земли.

Соединенные с одной целью…

Он вонзил меч в землю так, что рукоять была вровень с моим лицом сверкающая золотом рукоять с кровавым рубином.

– Положи на него руку.

Я инстинктивно понял – какую: левую, с рассеченным запястьем. Коснулся рукояти – геральдического льва, алого рубина – и сжал на ней руку.

Кровь текла по рукояти к перекладине и дальше по клинку, наполняя собой руны – они стали черно-красными в лунном свете, а кровь текла дальше, красной лентой обвивая клинок, сбегая к земле, уже окропленной соленой алой влагой – и тут рубин вспыхнул багровым огнем.

Пламя плеснуло мне в глаза, заслонив собою весь мир. М не стало больше ничего – ни Финна, ни меня самого – только это яростное колдовское пламя.

– Жа-хай, – дрогнувшим голосом прошептал Финн, – Жа-хай, чэйсу, Мухаар.

Пять звезд. Пять камней. Один меч. И – одно сражение, в котором нужно победить.

Звезды пришли в движение. Они сорвались с места и полетели по небу, становясь ярче, а за ними тянулись огненные шлейфы. Они летели по небу, как стрелы, выпущенные из луков – летели к земле. Я видел падающие звезды – но здесь было другое. Это было…

– Боги, – прерывающимся шепотом выдохнул я, – неужели человек должен все видеть своими глазами, чтобы поверить?

Я пошатнулся, по-прежнему стоя на коленях. Финн поднял меня – я побоялся, что не устою на ногах, упасть сейчас было бы для меня стыдом. Рука Финна сомкнулась на порезе, остановив кровь. Он коротко улыбнулся, потом лицо его стало отстраненным, утратив выражение, и я понял, что он взывает к магии земли.

Когда Чэйсули отнял руку, на запястье не осталось ни следа раны – только шрам от атвийских кандалов. Я потряс рукой, сгибая и разгибая пальцы, и встретил знакомую усмешку Финна:

– Я же сказал – доверься мне.

– На этот раз мое доверие может стоить мне кошмарных снов, – я с опаской взглянул в небо. – Ты видел звезды?..

– Звезды? – он больше не улыбался, – Камни. Только камни.

Он поднял их и показал мне. В его руке были обычные камни – я забрал их у него, трудно было поверить, что минуту назад они обладали магической силой.

Я перевел взгляд с камней на Финна, он казался чудовищно усталым и обессилевшим. И было в его глазах что-то странное, что – я не мог понять.

– Ты заснешь, – он нахмурился в размышлении. – Боги даруют тебе сон.

– А ты? – отрывисто спросил я.

– Что дадут боги мне – это только мое дело, – его потемневшие глаза были устремлены к небу.

Я подумал, что Финн чего-то недоговаривает. Но он молчал, и я не стал расспрашивать – просто взялся свободной рукой за рукоять меча, пальцы сомкнулись на окровавленном золоте. Но я твердо знал, вытаскивая меч из земли, что не стану просить Роуэна смыть с него эту кровь.

– Камни, – пробормотал Финн и пошел прочь, сопровождаемый Сторром.

Я разжал руку и посмотрел на камни. Просто пять гладких камешков, ничего больше. Но я не стал выбрасывать их.

Утром Роуэн поднял знамя на древке из ясеневой древесины. Вокруг знамени клубился туман. Капли росы стекали по древку на влажную землю – как этой ночью стекала по клинку моя кровь. Знамя висело неподвижно – алое полотнище с дремлющим в его складках черным львом Хомейны, выпустившим когти и скалящим клыки, поджидающим добычу.

Роуэн вонзил древко в землю. Оно с трудом входило в неподатливую влажную почву, но, наконец, воин отнял руки, убедившись, что знамя стоит прочно.

По рядам войска прокатилась волна приветственных криков. По рядам хомэйнского войска: Чэйсули хранили молчание. Они стояли за моей спиной, отдельно от хомэйнов, а вместо знамен и гербов рядом с каждым из них или на плече у каждого был лиир.

Радость предстоящего сражения и нетерпение мешались в моей душе со страхом. Привкус страха я чувствовал перед каждым боем, сколько бы их не было.

Я сидел в седле – в кольчуге, с мечом на поясе – и сознавал, что боюсь. Но знал и то, что этот страх будет гнать меня вперед в стремлении преодолеть его, и я молил о том, чтобы это помогло мне одолеть и врагов.

Я повернулся к своему войску. Войско Беллэма ждало нас на равнине – в свете восходящего солнца сияло оружие и доспехи. Они были слишком далеко, чтобы можно было как следует разглядеть их – просто множество людей, готовых к бою.

Тысячи против тысяч.

Я повернулся к своему войску и оглядел его. Людская волна, захлестнувшая холм. В отличии от армии Беллэма не каждый из моих воинов мог похвастаться кожаным доспехом или кольчугой. У многих были только кожаные наручи, поножи и кожаные туники. Кое-где поблескивали нагрудные пластины, были воины и в кольчугах с усилением на груди и плечах, но большинство – в простой шерстяной одежде: ничего другого у них не было – и все же они стремились в бой. Моя армия выглядела не так роскошно, как легионы Беллэма в шелковых туниках, но целеустремленности и мужества это у нас не отнимало.

Я вытащил меч из ножен, медленно поднял его – рука, покрытая следами старых шрамов, охватила клинок у острия. Я поднял меч рукоятью вверх, и рубин вспыхнул огнем восходящего солнца:

– Скальте клыки! Выпускайте когти! И пусть рычит Лев!