Текст книги "Песнь Хомейны"

Автор книги: Дженнифер Роберсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

Походный шатер пропах кровью и паленым мясом. Я наблюдал за тем, как целитель отнял железо от рук Роуэна, изучающе осмотрел края раны и кивнул:

– Закрылась. Кровь больше не идет, капитан. Думаю, с помощью богов руку вы сохраните.

Роуэн напряженно застыл на табурете: он был бледен, его трясло. Меч рассек предплечье, но ни кость, ни мышцы задеты не были. Рука останется цела, он сможет ею пользоваться, как и раньше, хотя, вероятно, сейчас чувствует себя так, словно уже потерял ее.

Он медленно и осторожно выдохнул: это скорее напоминало шипение сквозь стиснутые зубы. Протянул руку к кубку терпкого вина, который Уэйтэ предусмотрительно поставил на стол. Пальцы сжались на кубке так, что даже костяшки побелели, он поднес кубок к губам. Я улыбнулся. Уэйтэ насыпал в вино порошка, который несколько уймет боль. Роуэн сначала отказывался от такой помощи, но сейчас он просто не знал о порошке. Когда он выпьет вина, ему станет легче.

Я посмотрел через плечо в дверной проем. Снаружи все было серым и темно-синим, над лагерем нависли низкие облака, и по земле стелился зимний морозный туман. Пар от моего дыхания за пределами палатки становился похожим на дым и поднимался вверх легким белым облачком.

– Благодарю, господин мой, – голос Роуэна был все еще напряженным, но чувствовалось, что зелье уже начало действовать.

Он принялся натягивать свои отороченные мехом кожаные одежды, хотя – я знал это – каждое движение причиняло ему боль. Я не предложил своей помощи, зная, что он не позволит Мухаару прислуживать ему, да и гордость помешает принять помощь – от кого бы то ни было. Как и у всякого Чэйсули, у него была своя гордость: резковатая ранимая гордость, которую многие принимали за надменность. Обычно это чувство было рождено сознанием того, что они немаловажные фигуры в игре богов. И Роуэн, хотя и был более хомэйном, чем Чэйсули, в привычках и поведении, вел себя с той же характерной гордостью хотя сам и не отдавал себе в этом отчета.

Я пошевелился и тут же скривился от боли, мышцы явно не желали повиноваться. Мое тело было в синяках, кожу саднило, но в последней стычке я не получил ни царапины. Я не пролил ни капли собственной крови – в отличие от Роуэна – если не считать того, что разбил нос, когда мой конь неловко дернул головой, а я в тот момент прижимался к его холке. На одно-два мгновения удар привел меня в полубессознательное состояние – я был легкой добычей и мог только удерживаться в седле. А Роуэн бросился вперед, чтобы отвести удар меча – и принял удар, предназначавшийся мне. Нам обоим повезло, что атвиец промахнулся.

– Ты голоден? – спросил я.

Роуэн кивнул. Как и все мы, он сильно исхудал – кожа да кости. Поскольку он был Чэйсули, его худоба была более заметна, я носил бороду, и никто не замечал, как я выгляжу. В этом были свои преимущества:

Роуэн смотрелся неважно, я – нет, а я, надо сказать, терпеть не мог, когда меня спрашивали, как я себя чувствую. Это заставляло меня ощущать себя слабым и беспомощным, я же таким не был. Но – увы, иногда за трон и власть приходится расплачиваться и этим.

Роуэн натянул перчатки, чуть замешкавшись с правой – движение причиняло ему боль. Он был по-прежнему бледен, потеря крови заставила побелеть его лицо, бронзовое, как у всех Чэйсули, это, да еще потемневшие от выпитого снадобья глаза, делало его больше похожим на хомэйна.

Бедняга Роуэн, подумал я, вечно мечущийся между двумя мирами и народами…

Он провел здоровой рукой по волосам и посмотрел на меня, усилием воли заставив себя улыбнуться:

– Мне не больно, мой господин. Уэйтэ, откладывая орудия хирурга, неодобрительно хмыкнул:

– В моем присутствии ему, видите ли, больно, а перед Мухааром – нет. У вас, мой господин, поразительные способности целителя… может, нам нужно поменяться местами?

Роуэн покраснел. Я ухмыльнулся и откинул дверной полог, жестом приказав ему выйти первым, хотя он и хотел пропустить меня вперед. Туман обдал наши лица холодом. Роуэн передернул плечами, баюкая раненую руку:

– Мне действительно лучше, господин мой. Я ничего сказал ему о порошке, просто показал жестом на ближайший костер, где жарилось мясо:

– Туда. Горячее вино и жареный кабан. Тебе без сомнения станет лучше, когда твой желудок будет полон.

Он осторожно пошел по утоптанной промерзшей земле, стараясь не потревожить раненую руку.

– Господин мой… прости.

– За то, что тебя ранили? – я покачал головой. – Ты получил рану, которая предназначалась мне. Это требует моей благодарности, а не твоих извинений.

– Нет, – его юное лицо прорезали морщинки. Он смотрел себе под ноги, и волосы, черные, как вороново крыло, почти скрывали его лицо: как и я, он давно не стриг волос. – Лучше бы рядом с тобой был Финн. Я… я не ленник, – он бросил на меня взгляд темных глаз. – Мне не хватает умения, чтобы охранить тебя, мой господин.

Я остановился у костра и кивнул солдату, который занимался жареным кабаном, тот тут же принялся резать мясо – должно быть, тем же ножом, каким разделывал добычу.

– Ты не Финн и никогда не смог бы стать им, – ответил я Роуэну. – Но я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

– Мой господин…

Я жестом заставил его замолчать:

– Когда шесть месяцев назад я отослал Финна со службы, я знал, чем рискую.

Но все же это нужно было сделать для нашего общего блага. Я не отрицаю, что для меня важно было его присутствие рядом. Связь между ленником-Чэйсули и его Мухааром – священна, но когда отвергнута клятва крови, изменить уже ничего нельзя Я взял его за здоровую руку, зная, что под мехами и кожей нет золотых браслетов лиир.

– Я не ищу второю Финна. Я ценю тебя – таким, каков ты есть. Не разочаровывай меня тем, что ты сам столь низкого о себе мнения.

Солдат бросил кусок мяса на ломоть черствого хлеба и протянул мне. Я, в свою очередь, передал его Роуэну:

– Ешь. Ты должен восстановить силы, чтобы быть готовым к новым сражениям.

Туман был таким густым, что в волосах Роуэна оседали капли воды. Влажные пряди спадали ему на плечи, лицо его было усталым и бледным, кожа обтягивала кости, но мне подумалось, что боль ему причиняет не только рана.

Рядом с очагом грелась баклага вина. Я наклонился, налил кружку и протянул ее Роуэну. Когда я наливал вторую – для себя, кто-то окликнул меня.

– Мяса, господин? – спросил солдат с ножом.

– Подожди минутку.

Я поднялся и пошел на крик. В тумане трудно было разобрать, откуда он донесся, но тут я увидел вынырнувшие из серой дымки силуэты всадников: трое хомэйны из моего войска, четвертый – чужак.

Они были одеты в привычную кожу и меха. Туман расступился перед ними, позволив разглядеть их, потом сомкнулся снова за их спиной.

– Мой господин!

Один из всадников спешился и опустился на одно колено, потом снова поднялся:

– Посланник, мой господин.

Рука указывала на незнакомца, до сих пор сидящего в седле. Его конь был хорош, как обычно бывают кони вестников, но герба, показывавшего, откуда он, я не увидел. Темная кожа, меха – еще темнее, шапка закрывает голову, оставляя открытым только лицо.

Горячее вино грело мне руки даже сквозь перчатки.

– Атвиец? – я постарался не вкладывать в это слово никакого определенного выражения. Незнакомец стянул шерстяную ткань, окутывающую его голову поверх шапки:

– Нет, мой господин, элласиец, – голос был ясный и чистый, – посланник Наследного Принца Куинна.

Лахлэн. Я не сумел удержаться от улыбки:

– Слезай с коня, друг мой посланник. Добро пожаловать.

Он спешился, подошел ближе и упал на одно колено в быстром почтительном поклоне. Хорошо исполнено. У него было дружелюбное открытое лицо в веснушках, он был молод, но явно знал свое дело. Судя по цвету бровей, под шапкой скрывались рыжие волосы, а глаза у него были зелеными.

– Мой господин, я рад служить Наследному Принцу. Он приказал мне передать это, – из кожаного мешочка на поясе он извлек свиток, скрепленный печатью голубого цвета со знакомым гербом – арфа и корона Эллас. Мне вспомнился Лахлэн с его Леди в руках, рассказывающий мне, кто он.

Я сломал печать и развернул свиток, во влажном воздухе мгновенно утративший свою упругость, однако слова были вполне разборчивы.

Возвратившись домой в Регхед я был встречен моим королем и отцом весьма тепло и сердечно – он просто осыпал меня дарами. Одним из них была личная гвардия – на случай надобности. Не знаю, думал ли Родри, что я решу быть щедрым и передам этот дар тебе. Не думаю, что намерения короля относительно этого подарка были таковы, но я уже распорядился им по-своему. Мои люди в твоем распоряжении, пока у тебя есть в них нужда. И если ты по доброте своей решишь ответить даром на дар, я прошу только, чтобы ты был милостив к Эллас в тот день, когда мы попросим тебя о союзе.

Собственноручно подписано:

Куинн Лахлэн Ллеуэллин, Наследный Принц Эллас Я ухмыльнулся, потом рассмеялся и сунул кружку горячего вина в руки посланника:

– Вот истинно добрая весть! Где они и сколько их?

Выпив вина, он широко улыбнулся в ответ:

– Пол-лиги к востоку отсюда, мой господин. Что до их числа – пять тысяч.

Королевская Гвардия Эллас.

Я снова рассмеялся:

– Ах, Лодхи, благодарю тебя за этого посланника! Но еще более благодарю за дружбу Лахлэна! – я похлопал посланника по плечу, – Как твое имя?

– Гриффт, мой господин.

– А вашего капитана?

– Мередит. Это человек, близкий к самому принцу, – Гриффт ухмыльнулся еще шире. – Господин, простите меня, но мы все знаем о том, что задумал принц Куинн. И все с радостью присоединимся к тебе. Послать за остальными?

– Пять тысяч… – я с улыбкой покачал головой. – С Торном будет покончено в один день. Гриффт просиял:

– Значит, вы близки к победе?

– Мы побеждаем, – ответил я, – но с вашей помощью победа будет быстрее – и слаще. О боги, благодарю вас за этого арфиста!

Я забрал у Гриффта кружку – он вскочил в седло и поскакал прочь, а я смотрел ему вслед, пока туман не поглотил его и троих его сопровождающих.

– Что ж, мой господин, – сказал Роуэн, – дело почти сделано.

– И это хорошо, – я усмехнулся. – Хорошо и то, что тебе не придется сражаться – с такой рукой ты еще не годишься для боя.

– Мой господин… – попытался возразить он, но я уже не слушал его, перечитывая письмо Лахлэна.

Карта была выполнена на хорошо выделанной мягкой коже кремового цвета, и рисунок был чуть выпуклым. В освещенном свечами шатре линии, казалось, тихо мерцали.

– Здесь, – я коснулся карты указательным пальцем, – Мухаара. Мы – здесь, около сорока лиг к северо-западу.

Я передвинул палец на запад:

– Чэйсули здесь, ближе к Лестре, хотя еще и в пределах Хомейны, – поднял руку и указал более эмоциональным жестом на солиндский порт Андемир.

– Торн высадился здесь, Атвия – в восьми лигах за Идрийским Океаном, строго к западу от Солинды. Он выбрал кратчайший путь через море в Солинду и кратчайший по суше – в Хомейну, – я прочертил по карте линию ногтем. – Видите?

Он прошел вот так, разделив Солинду пополам. Здесь наши земли врезаются в земли Солинды, и сюда шел Торн.

– Но вы остановили его, – кивнул элласийский капитан со знанием дела. – Вы отрезали ему путь, и он не может продвинуться дальше.

Странно было вновь слышать этот выговор, хотя мы и говорили на хомэйнском в присутствии хомейнских командиров. В моем шатре собралось довольно много элласийцев: я хотел, чтобы «подарок» Лахлэна знал, что он делает.

– Торн не слишком старался скрыть, что разделил свою армию, – объяснял я.

– Он пройдет через Солинду, собирая подмогу, а вторая часть его войска на кораблях – так говорили донесения – высадится в Хондарте. Вот здесь, – я указал на точку, обозначающую Хондарт и находившуюся почти в самом низу карты прямо на юг от Мухаары. – Но флота не было – настоящего флота. Это был обманный ход.

Мередит кивнул:

– Он хотел, чтобы вы разделили войско надвое, часть ушла бы в Хондарт, а он ударил бы сюда всеми силами и встретил бы вдвое уменьшившуюся армию Хомейны, – он улыбнулся. – Он умен. Но ты, господин мой Мухаар – более.

Я покачал головой:

– Просто удачлив. И моя разведка хороша. Я узнал о плане Торна и предпринял шаги, чтобы вернуть тех, кто отправился в Хондарт, благодарение богам, они недалеко ушли. Теперь Тори в наших руках, но так просто он не сдастся. Он будет посылать против меня все новые и новые отряды до тех пор, пока у него есть хоть один человек.

– А как Солиндская поддержка, на которую он так рассчитывал?

– Она оказалась много меньше, чем он предполагал…

Мередит был по меньшей мере на двадцать лет старше меня, но слушал внимательно. Поначалу я побаивался говорить открыто, зная, что он гораздо более опытен, чем я – но Лахлэн сделал хороший выбор. Передо мной был человек, готовый выслушать мои слова, взвесить их и вынести свое решение.

– Он пришел в Солинду, ожидая, что за ним последуют тысячи – а пошли только сотни. С тех пор, как я послал туда Чэйсули, солиндцы десять раз подумают, прежде чем разрывать заключенный со мной союз.

Мередит был сама вежливость:

– Каково самочувствие королевы? Я знал, о чем он спрашивает. Это был далеко не праздный вопрос. Будущее Солинды зависело оттого, что было результатом – или причиной – нашего союза, Электра ждала второго ребенка через три месяца и, если это будет мальчик, Солинда окажется на шаг ближе к свободе и независимости. Вот почему Тори не встретил той поддержки, на которую рассчитывал. Из-за этого – и из-за Чэйсули.

– Королева чувствует себя хорошо, – ответил я. Мередит еле заметно улыбнулся:

– А что Айлини? Они поддержали Торна? Я ничего не слышал о присутствии Айлини в атвийской армии, благодарение богам – но не стал говорить об этом:

– Нам противостоят атвийцы и несколько сот солиндских мятежников, – я сделал быстрый жест. – Торн умен, верно, и знает, как ко мне подступиться. Я не разбил его так, как того хотел – он использует против меня мою же тактику.

Никаких крупных сражений – вылазки, стычки, словом, те же действия, что и в моей войне с Беллэмом. И, как видишь, все это длится уже полгода – не так легко выиграть. По крайней мере, было – пока Лахлэн не прислал своего подарка.

Мередит с удовольствием кивнул:

– Думаю, мой господин, ты вернешься домой вовремя, чтобы увидеть рождение твоего наследника.

– Если боги того пожелают, – я снова постучал пальцем по карте. – Торн послал часть своей армии сюда, где я поставил дозоры Чэйсули. Но большая часть остается здесь, где находимся и мы. Последняя стычка произошла два дня назад. Я сомневаюсь, что он выступит против меня еще сегодня. А пока предлагаю обсудить наши планы…

Торн Атвийский выступил против нас двумя днями позднее, собрав все свои силы для этого удара. Он больше не играл в «Тронь – беги» – игру, которой научился от меня, на этот раз он сражался как человек, знающий, что может проиграть в игре, где ставка – его жизнь. Мы отбросили его, перекрыв дорогу в Хомейну, я в который раз возблагодарил богов и Лахлэна за эти пять тысяч воинов. Мы уничтожали его слабеющую армию – атвийские лучники уже не могли нам противостоять.

В горячке последнего боя я искал только одного – Торна. Я хотел, чтобы он встретил смерть на острие моего меча, зная, кто и за что убил его. Это он отобрал у меня меч на поле боя подле Мухаары почти семь лет назад. Это он заковал меня в кандалы и отдал приказ высечь Роуэна. Это он убил бы Аликс, не подоспей вовремя Чэйсули. Это он нанес мне оскорбление, решив, что может свергнуть наш Дом и воцариться на Троне Львов…

Когда стрела вонзилась мне в плечо, пробив кольчугу и кожаный подкольчужник, я подумал, что не ранен – на мгновение покачнулся в седле, почувствовав острый удар в плечо, но решил, что до тела стрела не дошла. Только когда я бросил своего коня навстречу дюжему атвийскому всаднику, я понял, что моя левая рука онемела и не слушается меня.

Я выругался. Атвиец летел ко мне на полном скаку, занеся меч над головой.

Он слепо доверился коню, желая только одного – зарубить меня. Я хотел того же, но теперь не мог. Мне приходилось действовать только одной рукой.

Его конь буквально врезался в моего. От столкновения по моему телу прокатилась волна боли, я тут же пригнулся, уходя от атвийского меча и в то же время пытаясь сохранить равновесие. Клинки скрестились: звон стали – и удар прошел мимо меня. Меч застрял позади меня в коже седла, я направил коня в сторону, и атвиец лишился своего меча – он так и остался позади меня. Довольно опасное положение – я рисковал серьезно повредить ягодицы, случайно сдвинувшись назад в седле, – но, по крайней мере, атвиец остался безоружным. Я привстал в стременах, стараясь быть осторожным – и увидел, как мой противник снова подъезжает ко мне.

Он был невредим. Он крикнул и прыгнул из седла на меня, обеими руками вцепившись в мою кольчугу.

Я почувствовал, как меч вылетел из моей руки в тот же миг, когда на меня навалилась огромная тяжесть. Он был огромен – слишком тяжел и силен даже для меня. Он не был ранен. И тяжестью своего тела стащил меня с седла.

В полете я еще дернулся было, пытаясь освободиться, но сильный удар о землю чуть не вышиб из меня дух. К тому же я по-прежнему не чувствовал своей левой руки – словно и не было ее вовсе.

Своим весом атвийский латник буквально вминал меня в землю. Он уперся коленом мне в живот, приподнявшись, чтобы вытащить нож, и, как мне показалось, выдавил из меня остатки воздуха, но все же, стиснув зубы, я сумел выволочь из ножен свой кинжал и нанес удар снизу вверх – в пах своему противнику.

Он дико вскрикнул и, выронив нож, согнулся пополам, зажимая рану, хлынувшая кровь залила мое лицо, но я все еще не мог ни шевельнуться, ни вывернуться из-под придавившей меня туши. Плечо у меня горело, чудовищная тяжесть навалилась на живот.

Я ударил снова, вложив в удар всю свою силу – мой противник снова закричал, но крик его вскоре перерос в протяжный нечеловеческий вой, полный боли и бессильной ярости. Взгляд его стал невидящим и бессмысленным, я понял, что ему суждено истечь кровью.

Он поддался вперед – покачнулся, с силой надавив коленом мне на грудь – я начал задыхаться, потом ощутил, что все же могу вдохнуть – но неподвижное тяжелое тело по-прежнему давило меня. Правая рука его упала мне на лицо, кольчужные кольца раскровянили губы. Кровь – кровь с привкусом железа, боги, так много крови – чужой крови, к которой примешивалась и моя…

Я дернулся и здоровой рукой попытался столкнуть его с себя. Но огромное, скованное безволием смерти тело было тяжелее и неподатливее камня – у меня недоставало сил, я падал и падал в пропасть – снова, и некому было подхватить меня…

Тени. Тьма. Немного света. Я рванулся к свету, выкрикнув – имя.

– Лежи, господин, – сказал Роуэн, – лежи спокойно.

Уэйтэ держал в руках кусок окровавленного полотна, и я осознал, что он сейчас занимается моим плечом. Еще кровь. Боги, хоть бы он вспомнил об этом своем порошке!.. Ясно, почему так спокоен Роуэн – ему ведь тоже достался поцелуй горячей стали, и он полагал, что я буду вести себя так же, как и он тогда.

Я прикрыл глаза. По лицу стекали струйки пота. Я совсем позабыл, что такое боль – настоящая боль, давненько не получал таких ран. Раз или два в Кэйлдон я был серьезно ранен, но уже успел позабыть и боль, и слабость, способные сломить душу.

– Стрела была пущена с близкого расстояния, – размышлял вслух Уэйтэ. – Ваш доспех достаточно ослабил удар, хотя и не остановил полностью. Но рана не серьезна, я уже извлек наконечник и, если вы побудете в постели достаточно долго, думаю, все будет в порядке.

Я приоткрыл один глаз:

– А как насчет твоего зелья?

– Хотите, чтобы я дал вам его?

– Нет… – я зашипел, ощутив дергающую боль в плече. – Боги… неужели ты не можешь мне дать то же, что и Роуэну?

– Я так и думал, что вы что-то мне подсыпали в вино, – заметил Роуэн. – Уж слишком хорошо я спал в ту ночь.

Уэйтэ прижал к моему плечу чистую ткань. На этот раз крови было меньше, но боль все не уходила.

– Я дам вам все, чего вы пожелаете, мой господин. Это часть работы целителя, – он улыбнулся, увидев мое омрачившееся лицо. – Подождите, пока я закончу с раной, потом вы получите ваше… э-э… зелье.

Он махнул Роуэну рукой:

– Подними его, только бережно – представь себе, что держишь яйцо…

Были бы силы – я бы рассмеялся, а так смог только улыбнуться – и, скривившись, невольно застонал, когда Роуэн приподнял меня, чтобы дать возможность Уэйтэ перевязать рану:

– О бот… у меня что, все кости, переломаны?

– Нет, – Уэйтэ уже принялся за дело, закрыв рану тканью и привязывая руку так, чтобы я не мог лишний раз потревожить плечо. – Вас нашли под тремя сотнями фунтов атвийской падали, упакованной в кольчугу. Похоже, вы так пролежали несколько часов – до конца сражения. Неудивительно, что после этого вы чувствуете себя несколько… э-э… подавленным – вот и все, капитан, я закончил. Уложите его снова – осторожно, осторожно, не повредите скорлупу.

Я прикрыл глаза и лежал неподвижно, ожидая, пока утихнет боль. Мгновением позже Уэйтэ поднес к моим губам чашу:

– Выпейте, мой господин. Сейчас вам лучше уснуть.

Я осушил чашу подслащенного вина и снова откинулся на ложе, пытаясь забыть о боли. Роуэн, стоявший подле на коленях, следил за мной настороженным взглядом.

Меня била дрожь. Уэйтэ укутал меня покрывалами и одеялами так, что открытой оставалась только голова, вокруг моего ложа стояли жаровни. Зимой и малейшая рана может оказаться смертельной.

Губы у меня болели – там, где в них впечаталась кольчуга атвийца. Я потрогал их языком и, ощутив распухшую рану, поморщился. Надо же было так глупо выйти из боя!

– Надо полагать, мы выиграли, – сказал я. – Иначе я наверняка находился бы в атвийской палатке, и ни целителя, ни капитана со мной не было бы, – и, после паузы. – Разве что вас тоже взяли бы в плен.

– Нет, – покачал головой Роуэн, – Мы выиграли, господин мой, выиграли окончательно – и эту битву, и войну. Атвийцы разбиты, и мало кому удалось сбежать в Солинду. Не думаю, чтобы они стали тревожить нас снова.

– Торн..?

– Мертв, мой господин. Я вздохнул:

– Я хотел добраться до него сам.

– Я тоже, – лицо Роуэна помрачнело. – Я не послушал тебя, господин, и сам пошел в бой, но его найти не смог.

Зелье начало действовать. Слабость от раны и потери крови только помогали ему. Я чувствовал, как меня начинает засасывать темный водоворот. Говорить стало тяжелее.

– Проследи, чтобы он был похоронен так, как приличествует его положению, тщательно подбирая слова, сказал я, – но не возвращайте тело его людям. Когда мой отец умирал от ран на поле битвы у Мухаары, и Торн взял меня в плен, я просил о погребении по обычаям Хомейны. Торн отказал ему в этом. А потому я отказываю ему в атвийском погребальном обряде.

– Да будет так, мой господин, – очень тихо ответил Роуэн.

Я отчаянно боролся с забытьем:.

– У него есть наследник. Два сына, как я слышал. Пошли… пошли слово, что Мухаар Хомейны требует вассальной присяги. Я буду ожидать сыновей Торна в Хомейне-Мухаар… чтобы принять их клятву, – мои веки опускались, словно наливаясь свинцом, я нахмурился, – Роуэн… проследи за этим… – Да, мой господин. Я снова попытался собраться с силами:

– Мы едем утром. Я хочу вернуться в Мухаару.

– Вы еще слишком слабы для того, чтобы отправиться в путь завтра, спокойно заметил Уэйтэ. – Вы сами поймете это, мой господин. – Я не стану возражать против повозки, – пробормотал я, – моя гордость это стерпит. Роуэн улыбнулся:

– Да, мой господин. Итак, повозка вместо коня. Я задумался об этом.

Несомненно, слухи дойдут до Электры. Я не хотел, чтобы она беспокоилась.

– Я поеду в повозке, пока до Мухаары не останется пол-лиги, – пояснил я. – Тогда я пересяду в седло.

– Конечно, господин. Я сам прослежу за этим.

И я провалился в темноту.

К сожалению, Уэйтэ оказался прав. В повозке или нет, но я не был способен отправиться в путь поутру. Однако уже на третий я почувствовал себя значительно лучше. Я оделся в самую теплую одежду, какая только нашлась, пытаясь не обращать внимания на боль в плече, и отправился поговорить с Мередитом и его соратниками.

Они проводили в моей армии последние дни. Их помощь помогла мне довершить разгром Торна, и теперь я должен был отослать их домой. Я проследил за тем, чтобы каждый капитан получил золото, каждый солдат – по монете. Не то чтобы война с Торном разорила меня, но лишних денег у меня не водилось. Все, что я мог обещать – надежный союз королю Эллас, но этого, похоже, Мередиту было вполне достаточно. Затем он попросил меня об одолжении, которое я сделал с удовольствием: Гриффт хотел остаться со мной, чтобы служить Эллас в Хомейне-Мухаар – скоре послом, чем просто гонцом. Итак, Королевская Гвардия Эллас отправилась домой без рыжеволосого посланника.

Я тоже отправился домой. В повозке – сил на то, чтобы скакать верхом, у меня еще не было, – и большую часть дороги проспал или провел в размышлениях о будущем. Атвия была моей – если я захочу удержать власть над ней, хотя, должно быть, сыновья Торна не пожелают с этим смириться. Я знал, что они очень молоды – но не знал в точности, сколько им лет. Однако пытаться самому управлять Атвией было делом почти безнадежным. Остров находился слишком далеко. Регент в Солинде – тоже не лучший вариант, но там у меня не было выбора. Даже Солинда была мне не нужна, Беллэм некоторым образом завещал мне ее – самой своей смертью, брак скрепил это.

Хотя я был вовсе не против того, чтобы называть своими два королевства вместо одного, жадным я не был. В прежние времена дальние владения истощали казну королей, я в эту ловушку не попадусь. Пусть Атвия остается атвийской. И если на этот раз у Электры будет сын, я с радостью отдам второму Солинду.

На повозке до Мухаары нужно было добираться несколько дней, и я сел в седло задолго до того, как до столицы осталось обещанных пол-лиги. Рана все еще болела, но уже начинала заживать. Я подумал, что, если я не стану слишком сурово испытывать свои силы, мне удастся проехать остаток дороги в седле.

И все же когда я наконец подъехал к главным воротам моей Мухаары, я почувствовал, что тело мое наполняет усталость. Голова туманилась, мне тяжело было даже думать. Я хотел только уснуть на кровати – на настоящей кровати, не на солдатской койке, держа Электру в объятиях.

Я принимал приветствия слуг, поднимаясь на третий этаж, к комнатам Электры. Но в дверях меня встретила солиндская служанка и сказала, что Королева принимает ванну: не мог бы я подождать?

Нет, сказал я, подождать может ванна, но она захихикала и сказала, что королева приготовила мне особенную встречу, получив известия о моем возвращении. Я слишком устал, чтобы возражать против таких объяснений – только задумался о том, что же такое придумала Электра, повернулся и ушел.

Если уж я не мог увидеть свою жену, то, по крайней мере, никто не помешает мне увидеть дочь. Я прошел в детскую и увидел восьмимесячную Айслинн, крепко спящую в своей колыбельке из дуба, украшенного слоновой костью. Вокруг вертелись три нянюшки. Девочка была закутана в простыни и одеяла, но одна ручонка осталась свободной – она прижала кулачок к щеке.

Я улыбнулся, наклонившись, чтобы погладить ее по щеке. Такая нежная, такая светлая… Я не мог поверить, что это – мое дитя. Моя рука была такой большой, грубой, вся покрыта шрамами – и эта рука касалась такой нежной кожи… Волосы Айслинн, еще по-детски тонкие, вились у ушей медно-рыжими колечками. Когда глаза ее были открыты, было видно, что они – ясно-серые, в золотых ресницах.

Она унаследовала от матери красоту – и, по счастью, не унаследовала роста отца.

– Принцесса Хомейны, – прошептал я, склонившись над дочерью, – кто станет твоим принцем?

Айслин не ответила. Усталость все сильнее давала себя знать, и я решил не тревожить малышку. Я отправился в свои комнаты, отпустил слугу и повалился на кровать, уснув не менее крепко, чем моя дочь.

Я вырвался из темноты забвения и обнаружил, что не могу дышать. Что-то высосало весь воздух из моих легких – я не мог ни вскрикнуть, ни слово сказать.

Все, что я мог – хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег и беспомощно бьющая хвостом.

Боли не было. Только беспомощность и растерянность – достаточно тяжелое испытание для мужчины, попавшего в ловушку. И я не знал, почему это произошло.

Прохладная рука коснулась моего лба. Кисть руки, казалось, возникла из тьмы – самой руки не было видно, я не сразу понял, что она скрыта темным рукавом.

– Кэриллон. О мой бедный Кэриллон. Столь победоносный на поле битвы, а теперь столь беспомощный в своей постели.

Голос Электры. Рука Электры. Я чувствовал запах ее духов. Ванна, сказала та женщина, особенная встреча…

Холодные пальцы провели по моему носу, нежно коснулись век.

– Кэриллон… все кончается. Эта пародия на супружество. Тебе конец, мой господин, – рука провела по моей щеке, по губам. – Настало время мне уходить.

Из темноты выплыла руна, очерченная пурпурным огнем, и в ее свете я увидел свою жену. Она была в черном одеянии, скрадывавшем очертания ее тела, но я все же мог видеть ее живот. Ребенок. Наследник Хомейны. И она посмеет отнять его у меня?..

Электра улыбнулась. Капюшон закрывал ее волосы, освещено было только лицо.

Тонкая рука легла на живот:

– Не твой, – почти ласково сказала она. – Ты действительно думал, что он твой? О нет, Кэриллон… это ребенок другого. Или ты думаешь, что я должна была остаться верной тебе, когда меня дарил любовью мой истинный господин?

Она чуть повернулась, и я увидел мужчину, стоявшего за ее спиной.

Я произнес его имя – беззвучно, одними губами, – и он улыбнулся. Ласковой завораживающей улыбкой, которую я уже видел прежде.

Он выступил вперед из темноты. Это его руна озаряла комнату – пламя танцевало в его правой ладони.

Тинстар поднес руну к фитилю свечи у моего изголовья и свеча вспыхнула не обычным желтым пламенем, а неверным странным пурпурным огнем, шипящим и разбрасывающим по комнате искры.

Руна в его ладони мигнула. Он снова улыбнулся:

– Что ж, ты был достойным противником. Мне было любопытно наблюдать за тем, как ты растешь, как становишься мужчиной, как учишься править…

Ты научился управлять людьми и заставлять их склоняться перед собой – не давая им понять, что это сделал ты. В тебе больше королевского, чем я полагал, когда ты уходил отсюда восемь лет назад.

Я не мог пошевелиться. Я чувствовал, как бессильно мое тело, как беспомощна душа. Я умру без слова, не в силах даже возразить. Хотя бы звук издать…

– Вини себя самого, – мягко сказал мне Тинстар, – То, что я делаю сейчас, стало возможным лишь потому, что ты отослал своего Чэйсули. Если бы он остался с тобой… – он улыбался. – Но оставить его ты не мог, не так ли, поскольку он угрожал жизни королевы. Тебе приходилось думать об Электре, а не о себе. Это благородно, господин мой Мухаар, это говорит в твою пользу. Но именно это и приведет тебя к смерти, – танцующее пламя озаряло его лицо, казавшееся посмертной маской необыкновенной красоты. – Финн знал правду. Он