Текст книги "Властелины Срединной Тьмы"

Автор книги: Джек Лоуренс Чалкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– В Институт. Человеческий ум, эмоции, тело, воля – они играют этим, как пожелают. Мы – их игрушки, понимаете? Вы еще встретите кое-кого, с кем они уже поиграли. Поначалу вы, наверное, будете потрясены, возможно, потеряете аппетит, но потом станете относиться к ним так же безразлично, как и все. Но даже видя эти увечья и уродства, люди почти хотят, чтобы их вызвали. Что угодно, лишь бы избавиться от скуки. Вы сами убедитесь.

– Давно ли вы здесь? – спросила Танцующая в Облаках.

– Честно говоря, не знаю. Сперва, когда я только попал сюда, я считал дни по периодам сна, но рано или поздно сбивался со счета, и наконец мне уже надоело начинать все сначала. Волосы отрастают примерно на шесть миллиметров в месяц, и до сих пор я ни разу не стригся. Когда я прибыл, они были довольно короткими. И еще я провел некоторое время в Институте – думаю, что был там недолго, но трудно сказать наверняка.

– И когда-нибудь, – сурово подытожила Танцующая в Облаках, – мы все сойдем с ума.

– Нет, здесь даже этого не получится. Они хорошо умеют улавливать приближение безумия. Тогда они забирают человека, обрабатывают – и все в порядке. Они почти никогда не ошибаются. Схватывают это очень рано, когда люди и сами еще ничего не понимают.

Козодой содрогнулся:

– И никто не пробовал бежать?

– Как? Ногтями и зубами пробиться через полсотни метров скалы? И что потом? Летать в пустоте? Единственный путь – через ту дверь, в которую вы вошли, – потом через запутанные туннели и бесчисленные воздушные шлюзы, которые все как один контролируются. Но если даже пройти этот путь, что еще никому не удавалось, – корабли приходят сюда не чаще двух раз в месяц и остаются у причала в лучшем случае несколько часов и при этом тщательно охраняются. Доступ на корабли полностью контролируется. Я слышал, что как-то раз кто-то прорвался в Институт и взял каких-то важных заложников. Компьютерная система безопасности взяла его, наплевав на заложников. Нет, я знаю только три пути отсюда.

– Один – это, наверное, смерть, – сказала Танцующая в Облаках так, словно эта мысль не казалась ей такой уж непривлекательной.

– Да. Другой – это пережить все эксперименты и, когда из тебя выкачают все, что можно, стать прислужником или уборщиком в жилом секторе. Разумеется, у них есть роботы и все прочее, но такие уж это люди, что им хочется иметь рабов, чтобы было кем помыкать и кому удовлетворять их капризы. Но сымитировать это невозможно. Они десять раз проверят тебя вдоль и поперек, прежде чем перекодировать.

– Но вы говорили о трех путях, – заметил Козодой.

– Да. Те, кто правит этим местом, во многих отношениях похожи на нас. Если они решат, что у кого-то есть таланты, способности или идеи, которые расширят их власть, то могут взять его на работу в Институт. Это, по сути дела, такая же тюрьма, но там по крайней мере скучать не приходится.

Они подошли к большому кубическому зданию в центре амфитеатра. Автоматические раздатчики как раз выдавали еду на пластиковых подносах. Все здесь управлялось компьютером, и, чтобы автоматы запомнили человека, требовалось приложить лицо к специальному углублению. Порции отмерялись индивидуально, а подносы и столовые приборы были кодированы индивидуальным кодом, и после еды их полагалось бросить в мусорные ящики, стоящие внизу. Если же заключенный упрямо старался оставить какой-то предмет у себя, тот начинал распадаться и через несколько часов превращался в вонючую грязь.

Постельные принадлежности состояли из двух простыней и наволочки, которые тоже надо было выбрасывать каждое утро перед завтраком; новые выдавались вечером, после ужина. Туалетные принадлежности отмерялись довольно скудно, и получить новый комплект можно было, только сдав то, что осталось от старого. Поев, Козодой и его женщины обнаружили, что еда здесь, хотя и сытная, еще безвкуснее, чем на корабле, потом они собрали свои скудные пожитки и последовали за ван Дамом к самому верхнему уровню жилых ячеек. По крайней мере в физической нагрузке недостатка не будет, подумал Козодой.

Ячейка размером примерно три метра на четыре была обставлена по-спартански, но функционально. Вдоль боковых стен стояли двухъярусные койки, а в глубине располагался открытый туалет, умывальник с холодной и горячей водой, вешалка для полотенец, полочка для туалетных принадлежностей – и все. Ван Дам рассказал, что заключенные ходят в душ два раза в неделю и об этом объявляется перед очередной кормежкой; полагалось сначала принять душ, а потом уже получить еду. Душевые кабинки были расположены перед сектором строгого режима и, разумеется, просматривались насквозь. Отказавшихся от душа лишали еды.

Дверей в ячейке не было, но на время сна устанавливалось силовое поле. Ван Дам предупредил, что внутри помещений за заключенными постоянно следят и поэтому все стараются как можно дольше оставаться снаружи. Танцующая в Облаках подошла к дверному проему и оглядела мрачную пещеру.

– Удивляюсь, – сказала она, – как это вы до сих пор не взбунтовались. Вас было бы невозможно остановить.

– Наоборот, – возразил ван Дам. – Компьютеры думают в миллион раз быстрее человека, а силовое поле удержит кого угодно – и должен сказать, это очень болезненно, – а потом зачинщикам предстоит путешествие в госпиталь, и, вернувшись, они никогда уже не думают о таких вещах. Поверьте мне. Я уже видел тех, кто пытался. – Он вздохнул. – Ну, вот и все. Остальное вы сообразите сами, по ходу дела. Я покажу вам, как застилать постель и пользоваться туалетом, и на этом закончим. Тюрьма никогда не бывает переполненной, так что этот уровень не очень населен. Если вам захочется занять другую комнату, из тех, которые еще ни за кем не закреплены, можете свободно это сделать. Кстати, тут живут еще двое новичков. Они прибыли недели две назад. Комната сорок два. Сестры. По-моему, китаянки. Вам они, наверное, понравятся. Интересная пара. Но у них очень скверные шрамы, так что будьте готовы к этому. Впрочем, они получены не здесь, такими их привезли.

Блондин покинул их и медленно побрел к центру амфитеатра. Женщины глядели ему вслед, не понимая, зачем вообще торопиться в таком месте.

Козодой подошел к ним сзади и обнял их.

– Простите, что втянул вас в это дело. Я виноват, и…

– Мы сами приняли решение, – перебила Танцующая в Облаках. – И теперь будем делать то, что сделал бы на нашем месте всякий хайакут. Постараемся выжить и будем ждать.

Он сухо и невесело усмехнулся:

– Ждать? Чего?

– Случая. Шанса. Откровения. Чего угодно. Может быть, даже пяти золотых перстней.

12. ВЫХОД И УБЕЖИЩЕ

В конце концов она привыкла жить в постоянной тьме. Ее уже не потрясало, что, проснувшись, она ничего не видела, а обстановка ее крохотного жилища была настолько скудной и простой, что она быстро научилась передвигаться там без затруднений. Но когда ее выводили наружу, она оказывалась в совершенно ином, пугающе неупорядоченном мире. Она понимала, что почти с самого начала все пошло как-то не так, что она, по сути дела, находится в заключении и эти люди по меньшей мере догадываются, кто она такая. Однако она не могла взять в толк, зачем тогда эти частые встречи с психиатрами и их бесконечные компьютерные обследования, которые явно ни к чему не ведут. Это тревожило ее еще больше, ведь Мельхиор управлялся Президиумом, а отец Сон Чин был его членом.

И вот ее снова вывели из камеры, затем через многочисленные двери и туннели привели в Институт и усадили в большое лечебное кресло. Но на этот раз все было иначе, чем всегда.

– Мое имя – доктор Сизмански, – услышала она женский голос, доносившийся откуда-то справа. – Работа над вашими анализами закончена, и доктор Клейбен, наш главный администратор, принял решение.

Они долго ковырялись в ее разуме, зондировали память, психохимическую структуру и генетическую информацию. Они выяснили, каким образом компьютер Центра добился существующего эффекта, и сильно удивились, обнаружив, что чувствовать себя мужчиной ее заставляют не только биохимические проделки. Переворот в ее сознании был запущен целым рядом процессов, происходивших в голове прежней Сон Чин, а унижения, перенесенные на борту корабля, и общение с заурядными жертвами Системы разъели самую сердцевину невероятного эгоизма девушки. Кроме того, колоссальную роль сыграли ее чувства к отцу. Она почитала его и с детства мечтала заслужить хотя бы немного привязанности и уважения с его стороны. И вот, когда ей казалось, что она наконец добилась своего, ее самолюбию был нанесен смертельный удар. Отец пренебрег ее достижениями, а потом попытался вообще стереть ее из своей жизни. И Сон Чин поняла, что дочь, какой бы замечательной она ни была, всегда останется для него всего лишь вещью. Вот сына он, пожалуй, смог бы принять всерьез. Эти мысли в сочетании с биохимическими изменениями, проведенными компьютером, послужили основой для качественного сдвига в психике девушки.

– Вы были задуманы и зачаты здесь, – сказала доктор Сизмански. – Вы это знали?

– Нет, но я не удивлена.

– Только мы могли это сделать и позволить ему увезти с собой результат нашего труда. Такими фокусами мы отчасти оправдываем свое существование перед Президиумом. Разумеется, ваши отец и мать предоставили нам, так сказать, исходный материал, но он был сильно модифицирован, прежде чем обе части были помещены в утробу вашей матери. Технология этого процесса очень сложна и в известной степени даже революционна. Любой ваш ребенок, от любого мужчины, окажется более или менее перестроенным в направлении максимального психического и физического совершенства, насколько позволят гены. Мы прекрасно поняли замысел вашего отца, особенно потому, что задача Центров состоит как раз в противоположном: разыскивать исключительные личности, способные изменить мир, и либо подчинять их себе, либо устранять. Главная Система требует, чтобы мы культивировали посредственность, людей, довольных существующим порядком вещей. Ваш отец хотел сделать вас инструментом в эволюции. Но у него, конечно, ничего бы не вышло.

Сон Чин вздрогнула от неожиданности:

– Как? Почему?

– Ваш отец полагал, что, удалив вас из Центра, он избавится от необходимости регистрировать генетические коды ваших детей. Он надеялся, используя свое положение, не допустить того, чтобы их уничтожили или включили в Систему, но его самолюбие не позволило ему понять, что этот план имел бы практическую ценность лишь в том случае, если бы речь шла о выбранной наудачу крестьянской паре, а еще лучше – полусотне пар. Но нет, он желал, чтобы в историю вошло только его собственное семейство. Но вы-то уже зарегистрированы, а Главная Система не слепа. Она бы продолжала прослеживать вашу генетическую линию, и ей было бы совершенно наплевать на ваше общественное положение и состояние вашего интеллекта.

– Но он же должен был это знать, ему должны были сказать…

– Гордыня ослепляла и более великих людей. Ваш отец ничего не хотел слышать, он отгородился от этой мысли, отказывался признать ее, потому правда была для него губительна. Мы же, со своей стороны, нашли его идею весьма ценной – при условии, что он не будет в этом участвовать. Мы готовимся, а может быть, и уже готовы к тому, чтобы убить вас.

– Что-о?!

– Строго говоря, вы уже мертвы. Позитивная идентификация. Разочарованные родители, легкое чувство вины, недолгая скорбь – и все. Инцидент исчерпан. Все удовлетворены, даже Главная Система. Согласно приказу доктора Клейбена, вы более не существуете.

– Но остается Чу Ли… – Она почувствовала, как к ней подкрадывается волнение.

– Только в виде компьютерной записи, а с этим справиться еще легче. Чу Ли тоже умрет – здесь, в заключении, – и его похоронят обычным порядком. Разумеется, остается капитан Сабатини, который воображает, что ему что-то известно, но о его воспоминаниях мы позаботимся, а бортовой журнал подкорректируем. Нам много раз доводилось изменять личности, тела, все что угодно, но вы скорее всего одна на всю Конфедерацию, и ставки в игре слишком высоки. В любом случае мы всегда воспринимали вас, как свое произведение, и то, что вы вернулись к нам, когда, так сказать, созрели, всего лишь справедливо.

У нее появилось нехорошее предчувствие.

– Что вы собираетесь со мной сделать?

– Ну, это же очевидно! Вы стали как раз такой, как нужно. Вы знаете о компьютерах и компьютерной математике больше, чем люди, которые втрое старше вас. Вы проявили незаурядную храбрость и готовность многим рискнуть ради крупной победы. Последнее качество встречается особенно редко. Естественно, мы не знаем, до какой степени вы способны усовершенствоваться, но потенциал велик, и жертвовать им неразумно. Однако важно, чтобы сработала и другая часть генетической программы. Она гораздо сложнее и, по сути дела, экспериментальная, но в случае успеха у нас есть шанс вывести здесь, на Мельхиоре, новую высшую расу. Конечно, вы не единственная, над которой мы работали в этом направлении, но на данный момент только вы достигли подходящего возраста и к тому же находитесь непосредственно на станции. Основная проблема состоит в том, чтобы создание не обратилось против создателя, но мы полагаем, что знаем способ, и верим, что риск стоит того. Не беспокойтесь, вы будете помнить все и ваша личность останется прежней. Мы не осмеливаемся затронуть слишком многое, чтобы случайно не загасить как раз ту искру, которая нам нужна.

* * *

С психохимией было проще всего: удалить блокаторы и создать новый гормональный набор, который будет воспроизводиться постоянно, – детская игра для искусников Мельхиора. Сон Чин не просто переориентировали на женское поведение, ее сделали в высшей степени женственной. Ее страсть была почти животной, всепоглощающей и ненасытной – до тех пор, пока не наступала беременность. Как только мозг получал сигнал и начинались подготовительные процессы, зов плоти угасал. Она становилась спокойнее, могла полностью владеть собой, а поскольку ее память и личность были нетронуты, нетрудно было предсказать, что во время беременности она скорее всего будет предпочитать женское общество. После родов начинался восстановительный период, он занимал от силы пару месяцев – и цикл начинался сначала. Так должно было продолжаться до тех пор, пока функционируют яичники, то есть лет тридцать, если не больше.

Разумеется, она бы не смогла ухаживать за таким количеством детей, и для этого уже подбирался особый персонал – в основном из заключенных женского пола. Первыми кандидатками были сестры Чо – разумеется, после того, как над ними власть поэкспериментирует, – и две новоприбывшие североамериканки, над которыми, кстати, не планировалось никаких экспериментов, поскольку они попали на Мельхиор случайно, как бы в придачу. Молчаливая женщина с раскрашенным телом отчаянно нуждалась в заботе о детях, но, пройдя институтскую Клинику Трансформации, уже не могла иметь собственных детей.

Саму Сон Чин переименовали и запрограммировали отзываться на новое имя. Рабочим языком Института был английский, и после непродолжительных споров большинством голосов было решено остановиться на имени Соловей Хань. Хотя почти двадцать процентов персонала составляли китайцы, по большей части принадлежащие к ханьской народности, Хань была только одна.

Однако она должна была иметь доступ к компьютерам, но здесь требовались некоторые гарантии, а поскольку делалось это не в ее интересах, а в интересах Мельхиора, пригрозить ей отлучением от компьютеров было нельзя. Проблему решили, запрограммировав Хань на фанатическую привязанность к детям, сделав их, по сути, заложниками ее лояльности.

Кроме того, учитывая слепоту, ей приходилось общаться с компьютерами вслух, и следовательно, она не могла зашифровать или закрыть паролем свои запросы на информацию, разработки и результаты. Все, что она говорила, неукоснительно записывалось и тщательно анализировалось особой исследовательской командой и другим, независимым компьютером. Естественно, в Институте и не помышляли о том, чтобы вернуть ей зрение, наоборот, глаза ей удалили, заменив их косметическими протезами с незарегистрированным рисунком сетчатки.

Еще несколько поверхностных изменений – и работа была завершена. В Центре ее голос был искусственно понижен на пол-октавы – теперь его подняли на полторы. Ей он показался пронзительным и резким, но окружающие уверяли, что для других он звучит очень приятно: высокое сопрано, удачно сочетающееся с некоторой горловой мягкостью. Губы ей сделали пухлыми, увеличили рот, а верхний ряд зубов сделали слегка, но заметно выступающим. Уши чуть-чуть отодвинули к затылку, грудь утяжелили, а бедра расширили и присвоили ей новые, тоже незарегистрированные отпечатки пальцев. Она сохранила привлекательность, хотя и утратила прежний облик классической китайской красавицы, и от прежней Сон Чин у нее остались только рост и национальность.

Напоследок ей подробно рассказали обо всем, что с ней было сделано, почему и зачем, а также предупредили, что ее нынешнее состояние зафиксировано. Это означало, что отныне ее мозг будет активно сопротивляться всем попыткам внести в организм любые физические или психохимические изменения. Она поддавалась гипнозу и могла работать с ментопринтером, но попытка, например, вернуть ей зрение, была бы заранее обречена на провал. Метки на лице ей тоже поменяли, сделав их красными с металлическим отливом. Отныне она являлась собственностью Института, и новые идентификаторы не позволяли ей покидать территорию; она была обязана была жить и работать только здесь, и при нарушении этого правила автоматически поднималась тревога.

Естественно, она была не в состоянии оценить свою новую внешность, но догадывалась, что узнать в ней прежнюю Сон Чин не смогли бы даже самые близкие люди. Она по-прежнему считала случившееся возмездием за убийство Чу Ли, но не могла смириться с тем, что ее используют, а то, что ей разрешалось быть мыслящей личностью только девять месяцев в году, приводило ее в бешенство. Она понимала, что с рождением первого ребенка исчезнет ее последняя надежда, ибо страх за него будет висеть над ней дамокловым мечом, и даже если в один прекрасный день она придумает способ бежать отсюда, то осуществить его все равно не сможет. Единственное спасение заключалось в том, чтобы сделать это в ближайшее время, но, поскольку она была слепа, ей требовались союзники – а где их взять?

Оставалось лишь надеяться на чудо. И через три месяца чудо свершилось.

Она вошла в свое жилище, которое за это время узнала не хуже, чем компьютерные коды. Ее апартаменты были отделаны мехами и шелком, и, если кто-нибудь случайно не забывал что-нибудь посреди комнаты, она передвигалась в них с такой уверенностью, что со стороны невозможно было бы сказать, что хозяйка этого великолепия слепа.

Внезапно она почувствовала чье-то присутствие. Женщина. Хань не могла бы объяснить, почему так уверена в этом, но у нее давно уже выработалось чутье к подобным вещам.

– Стой и не двигайся! – прошипела женщина на странно звучащем английском. – Это место не просматривается телекамерами, потому что здесь нет ни входа, ни выхода, но говорить придется тихо.

Она встревожилась:

– Кто вы?

– Надеюсь, друг. Это правда, что ты можешь подчинить себе компьютерного пилота и сама управлять кораблем?

– Думаю, да. Однажды у меня это получилось.

– Во-первых, это был модифицированный корабль, а во-вторых – межпланетный. Смогла бы ты проделать этот фокус с немодифицированным межзвездным кораблем?

– Я.., наверное, да. Принцип ведь тот же. Только понадобится кто-то, кто добыл бы необходимое оборудование и выполнял мои указания. Я ничего не вижу, а работать, возможно, придется в скафандре… Но почему вы спрашиваете? Вы что, хотите меня помучить?

– Составишь список всего, что тебе может понадобиться, все, до последней мелочи. Потом прогони все возможные ситуации на компьютере. Они ничего не заподозрят, поскольку уверены, что отсюда выхода нет.

– А он есть?

– Да, но, чтобы лететь дальше, нам нужна ты. Сон Чин не могла понять, естественный ли акцент у этой женщины, или она имитирует его для маскировки.

– Кто вы такая?

– Ты уже знаешь все, что тебе надо знать. Сделай свое дело, и мы войдем в историю.

Сон Чин не двигалась, вслушиваясь в уходящие шаги таинственной женщины. Отчетливо раздавался стук каблуков. Значит, она не из заключенных, ведь даже в Институте Сон Чин не позволяли носить одежду. "Не исключено, что это провокация", – подумала она. А может, Клейбен хочет посмотреть, что она придумает, а потом использовать это в собственных целях. С другой стороны, это может оказаться и тем счастливым случаем, о котором она молилась. Но даже если это уловка, приняв вызов, она может поставить их в тупик.

Следующий день Сон Чин начала с запроса о межзвездных космических кораблях, находящихся поблизости. На регулярных линиях оказалось только два, и оба грузовики, но потом…

– Шестьдесят один основной транспорт в резерве на орбите вокруг Юпитера, – доложил компьютер.

– Что такое основной транспорт?

– Наденьте шлем, – ответил компьютер. В мозгу Сон Чин стремительно сменялись фотографии, планы, схемы, чертежи. Это было нечто потрясающее. Корабль был огромным, гигантским, исполинским. Он свободно мог бы унести в своем брюхе весь Мельхиор, и еще осталось бы место для половины населения ее родного Китая.

Почти девять сотен лет назад Главная Система очень спешила, а в общей сложности ей предстояло переправить пять миллиардов людей вместе с оборудованием и припасами для обустройства в новых мирах. Эти левиафаны сделали свое дело за годы вместо столетий. Но за все надо платить. Огромные и неуклюжие, они слишком расточительно расходовали энергию, и в обновленной Галактике для них не нашлось подходящего дела. Однако Главная Система предусмотрительно сохранила их на случай, если они понадобятся снова.

Сон Чин уже знала, что, чем древнее конструкция, тем проще пилотский интерфейс, а эти корабли создавались на заре эры межзвездных перелетов, примерно через сорок лет после рождения самой Главной Системы. Интерфейс на них был доступен даже ребенку. И вдруг она поняла, что уже видела эти схемы, хотя и не знала тогда их истинного назначения.

Нелегальные технологисты в горах Китая! Вот куда они хотели подключить свою разработку! И они уже почти сообразили, как это сделать. Словно освещенная внезапной вспышкой перед ней возникла картина недавнего прошлого. Теперь ей уже были не нужны советы компьютера.

Она не знала, что происходит и кто за этим стоит, но если только она доберется до мостика этого корабля – ее уже ничто не остановит. Она всем им покажет! Она угонит один из величайших кораблей Главной Системы, а может быть, в придачу прихватит и Мельхиор!

* * *

Танцующую в Облаках и Молчаливую уже трижды вызывали в Институт, а Козодой все еще томился в ожидании. Он беспокоился, но Танцующая в Облаках уверяла его, что люди там вежливые и никаких приказов от волшебного ящика она не получала. Впрочем, он сильно в этом сомневался, особенно после того, как Танцующую в Облаках однажды вызвали сразу после завтрака и вернули на следующий день после обеда, а она считала, что провела там не больше половины дня. Кроме того, обе женщины стали намного спокойнее воспринимать этот странный мир высокой технологии и уже не питали таких подозрений к его повелителям. Вдобавок они явно стали проявлять склонность к высоким чувствам, и Козодой терялся в догадках, за каким чертом все это делается.

Наконец вызвали и его, и он воспринял это почти с облегчением, начав уже подозревать, что о нем попросту забыли. Но в освещенной зеленым комнате, где ему делали метки, его ждал сюрприз.

– Дальше ты не пойдешь, вождь, – произнес знакомый скрипучий голос. – Поговорим здесь. Пожалуй, это единственное место, которое не просматривается и не прослушивается, потому что тот, кто сидит у пульта управления, а сейчас это я, в любой момент может вышибить из тебя дух.

Козодой вздохнул:

– Ворон. Я был почти уверен, что это будешь ты. Честно говоря, я уже заждался.

– В этом заведении не такие уж покладистые ребята, вождь. Они выполняют приказы только тогда, когда те им нравятся. Но я должен вытащить тебя отсюда, вождь. Это приказ Чена. Остальное поймешь сам.

Козодой кивнул:

– Так я и думал. А у тебя не выходит?

– Пока не получалось. Но сейчас я все прикинул. Дело будет нелегкое, гарантий никаких, но, думаю, прорвемся. Я даже подыскал пару мест, куда можно рвануть. Не спрашивай, как я о них узнал, но только не от Чена. Хочешь наружу?

– Сам понимаешь… А с чего это ты решил рассказать мне про Чена?

– Черт меня возьми, вождь, Чен надует кого угодно, и я думаю, что, когда все закончится – если это вообще возможно, – я буду первым в его списке. Ну и какого же черта я тогда ему должен? Терпеть не могу этих подонков. Да провалиться мне на этом месте, если я отдам ему ключи к Главной Системе, будь он хоть сто раз Император! Я так понял, чтобы перстни сработали, нужно пять человек? Верно?

– По-моему, да. Хотя кто знает?

– А, ладно, допустим, двое из пятерых – это ты да я, а остальных наберем по дороге. Я не мастер размышлять, но у меня есть своя честь и чувство ответственности, не то что у Чена. Так ты в игре, вождь?

– А ты сомневаешься? Но ты же знаешь, каковы наши шансы, и потом, нам все равно придется вернуться к Чену за его игрушкой, и он это понимает.

– Ага, ну а я понимаю, что он понимает. Зато я знаю, у кого три из четырех. Их не проглядишь, и разве ты сам не говорил, что они должны быть в руках людей, облеченных властью?

– Да.

– Значит, надо найти четвертое. Черт возьми, а у нас всего-навсего.., сколько там? Тысяча миров, ни больше ни меньше. А теперь слушай внимательно – время нас поджимает. Есть тут одна девушка, китаянка. Гениальна, но слепа, как летучая мышь. Ни черта не видит и вдобавок беременна. Но все дело в том, что она знает, как водить корабль. Она может перехватить управление и надуть Главную Систему.

– Кажется, я о ней слышал. Ее подруги живут по соседству со мной. Они кое-что рассказывали.

– Ага. Они тоже могут пригодиться, но я не уверен, удастся ли мне протащить такую толпу.

– Если ты собрался обойти их систему безопасности, тебе придется порядком потрудиться.

– Дохлое дело. Защита всесторонняя. Дружище, это местечко на сто процентов защищено от побегов, всеми способами, какие только можно придумать.

– Так что же ты…

– А я нашел способ, который придумать нельзя, потому что для этого нужен свой человек в этой лавочке. Впрочем, увидишь сам. Никому ничего не рассказывай, даже своим бабам, понял? Я знаю, что ты непременно захочешь взять их с собой, но для этого придется поторопиться. Они уже прошли кое-какую обработку, и довольно скоро их отправят на промывание мозгов – ты понимаешь, о чем я. Тогда ты засядешь здесь накрепко. Я постараюсь провернуть все как можно быстрее. Ну, добро. Выходи, как вошел.

– А ты не боишься, что тем временем заберут меня?

– Это вопрос нескольких дней, вождь. Вот почему я тебе намекнул. Не хочу, чтобы ты испортил все, случайно угодив в карцер. Ну пока!

"Дело будет нелегкое, гарантий никаких, но, думаю, прорвемся. Я даже подыскал пару мест, куда можно рвануть".

Дойдя до центральной площади. Козодой огляделся. В тюрьме хватало грубиянов, но все заключенные обладали большими познаниями, а у некоторых имелся даже опыт космических полетов. Другие, несмотря на внешнюю замкнутость тюрьмы, много знали о делах Института, хотя и непонятно было, откуда. Одним из таких был рослый, бородатый и волосатый русский по фамилии Лишенко, который у себя на родине занимал довольно высокое положение и, казалось, был неплохо осведомлен о том, что происходит на Мельхиоре. Сойтись с ним было нелегко, но он был страстным поклонником классической борьбы, и хотя Козодой не мог похвалиться особенно хорошей формой, а приемов не знал совсем, но имел хорошее чувство равновесия и быстро схватывал правила. Он даже сумел пару раз одолеть великана, чем завоевал его уважение.

– Ты здесь все знаешь, – как бы мимоходом бросил он русскому. – Отсюда вообще бежал хоть кто-нибудь?

Тот рассмеялся:

– Только те, кто умел проходить сквозь стены.

– Значит, если кто-то здесь, внутри, говорит, что может вывести тебя наружу, это скорее всего провокация?

– Будь уверен. А что? Ты слышишь по ночам голоса?

– Похоже, меня прощупывают, и не более того. Ты знаешь, как тут любят такие игры. Я просто хотел удостовериться. Кстати, слышал ли ты о слепой девушке, специалистке по компьютерам?

– Ха! Но ты-то откуда знаешь? Впрочем, с ней неплохо обошлись. Собственность Института. Пожалуй, лучшее, на что здесь можно рассчитывать.

Козодой кивнул:

– Вроде бы ее имя Сон Чин, а может быть, Чу Ли, нет? Мои соседки летели сюда с кем-то, кого звали именно так.

– Теперь ее зовут Хань, и это все, что я знаю. Но это ничего не значит. Захотят – и она будет отзываться на "Ивана".

– У-ум… Слушай, моих жен и тех двух китаянок то и дело вызывают. Ты не знаешь зачем?

– Ходят слухи, что при Институте открываются ясли и детский садик. Им нужны кормилицы и няньки. Твоих подруг накачают всякой химией, так что у них будет полно молока, словно они только что родили, а потом сдвинут им мозги, чтобы для них не было большего счастья, чем менять пеленки и тетешкать малышей. Какой-то эксперимент, я так думаю?

Козодой кивнул:

– Может быть. А на сколько это обычно растягивается?

Великан пожал плечами:

– В таких делах лучше не торопиться, но все зависит от того, что у них на уме. Сроки, проекты – сам понимаешь. Зачем вводить неизвестные переменные, если можно провести проверку и устранить их?

И кстати, при случае ты ведь не забудешь старину Григория, а?

Козодой поблагодарил русского и отправился на поиски Ривы Колль. У нее была шоколадная кожа, голубые глаза и вьющиеся каштановые волосы, а лицо являло собой смесь черт, присущих всем народам Земли, хотя Рива никогда не бывала на Земле. Она была флибустьером, но как-то раз отхватила больше, чем смогла проглотить. Она могла быть довольно дружелюбна, если ей кое в чем потакали. Например, Рива не любила, когда к ней прикасаются. И еще она терпеть не могла насмешек по поводу своего хвоста. Хвост был продолжением ее собственного позвоночника, начинался от копчика и доставал до самого пола. Его отрастили в Институте, и никто, даже сама Рива, не знал зачем. Но зато она великолепно знала космос за пределами Солнечной системы и корабли, которые когда-то подчинялись ее приказам.

– Рива, а если бы ты вдруг оказалась снаружи, да еще с кораблем в придачу, куда бы ты направилась?