Текст книги "Переправа (ЛП)"

Автор книги: Джек Кетчам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

Аризона, 1848. Год окончания Мексиканской войны.

В салуне "Маленькая Фанни" в Гейблс-Ферри, судьба свела молодого репортера и, по совместительству, пьяницу Мэрионa Ти Беллa и почти легендарного погонщикa Джона Чарльза Харта. Чтобы отвлечь его от порока бутылки, Харт привел парня к другу, Матушке Кастету, и вместе они зарабатывали на жизнь ловлей диких лошадей.

Суровоеместовэпохубеззакония.Однаждыночью оно становится еще более суровым, когда Харт, Белл и добродушный Матушка Кастет натыкаются на Елену, свирепую, молодую, тяжело раненную мексиканку, недалеко от берегов Колорадо. Она обнажена. Она рассказывает им, что ее похитили, изнасиловали и поработили вместе со ее сестрой Селин.

Виновные? Hermanas de Lupo, ужасные сестры Валенсура, и их приспешники, с соучастием безжалостного дезертира Пэдди Райана.

Прошловсеготристалет с тех пор, как умер Кортес. Всего триста лет с тех пор, как Древние боги Мексики были в полном расцвете и внушали страх. Прошли столетия с тех пор, как Древние боги Мексики требовали человеческих жертвоприношений, но действительно ли эти времена прошли?

Kто-то все еще возносит молитвы и предлагает кровь Тескатлипоке, богу Луны и ночи, Тласолтеотль, Пожирательнице нечистот, Шипе, Повелителю освежеванных. Неслыханные ужасы продолжают совершаться в стенах xасиенды, где Валенсуры продолжают свою грязную торговлю.

И сестра Елены все еще там, в плену...

Джек Кетчам

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Послесловие

Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются «общественным достоянием» и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

Бесплатные переводы в наших библиотеках:

BAR «EXTREME HORROR» 2.0 (ex-Splatterpunk 18+)

https://vk.com/club10897246

BAR «EXTREME HORROR» 18+

https://vk.com/club149945915

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.

Это очень шокирующая, жестокая и садистская история, которую должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.

Джек Кетчам

«Переправа»

Мамы, не позволяйте своим детям

вырасти ковбоями...

– Эд и Пэтси Брюс

Глава 1

Вот что она рассказала Харту, Матушке и мне о том, как это началось, сказала, что куры сильно шумели.

Сказала, что они так громко требовали утреннего кормления, что Елена не услышала стука лошадиных копыт из-за гвалта внутри сарая.

Она всегда ненавидела кур, а теперь еще и это.

Сегодня утром, как и всегда, она наблюдала сонными глазами, как они роятся на полу сарая, и высыпала корм из ведра за дверь, чтобы выманить их наружу. Смотрела, как они, словно лава, текут во двор, и даже подумала, как это с ней иногда случалось, что они больше похожи на муравьев, чем на что-либо другое в природе, или, возможно, на снующие косяки рыб, кормящиеся в реке. Хотя ни муравьи, ни пескари не воняли так, как они. То, что они зависели от нее, в некотором роде изумляло ее. Они были быстрыми и двигались неистово, а их глаза были холодными. То, что такие свирепые существа дошли до состояния нахлебников, вызывало у нее отвращение.

Она уже дважды звала свою сестру Селин, чтобы та пришла собрать яйца, но Селин была молода и ленива по утрам, и ей пришлось позвать еще раз, прежде чем дверь распахнулась и в проеме появилась сестра, хорошенькая, полусонная и раздраженная, так что, несмотря на досаду, Елена улыбнулась. Дверь захлопнулась, отец за мутным окном подтянул подтяжки, посмотрел на них и отвернулся.

Она молча прошла мимо сестры во двор и, когда Селин скрылась в сарае, высыпала из тяжелого старого ведра последний корм, а затем направилась к дому и тут увидела, что они едут навстречу ей прямо по двору.

Четверо мужчин. На молодых и сильных лошадях.

Трое мексиканцев и один белый. Все перепачканы дорожной пылью и потом. Все вооружены винтовками и револьверами. У всех на груди крест-накрест патронташи.

Вояки, – подумала она.

Их присутствие напугало и разозлило ее. Особенно огромный лысый белый, который уставился на нее серыми немигающими глазами, скача через море кур, разгоняя их копытами своего коня, пока не оказался настолько близко, что она смогла разглядеть багровый шрам, выжженный буквой "D" на его щеке от челюсти до скулы и обратно.

Пошел ты к черту, – подумала она и ответила ему взглядом. – Мы уже пресытились войной.

Она слышала смех мексиканцев, которые лихо кружились на лошадях по двору, приводя в бешенство кур а, возможно, и лошадей, не привыкших к такому количеству мелких существ, снующих у них под ногами, из-за чего лошади становились на дыбы и ржали. Слышала, как щелкнул затвор, увидела, как высокий худой человек с индейской кровью, как у ее покойной матери, поднял карабин и выстрелил в утоптанную землю, как полетела грязь, а человек выстрелил снова, и на этот раз там, где раньше была курица, осталась только безголовая, бескрылая тушка, судорожно цепляющаяся за жизнь.

Все произошло очень быстро.

За исключением белого, который оставался спокойным и неподвижным, мексиканцы начали стрелять, гоняясь за курами с криками:

– Comida! Comida!^[1] – больше пугая, чем нанося вред птицам.

Она увидела, как Селин выглянула из сарая при звуках стрельбы и снова бросилась обратно, но толстяк, которого, как она позже узнала, звали Фредо, заметил ее и поскакал внутрь. Бросив взгляд на окно, она увидела отца, увидела, как он отвернулся, и поняла, что он пошел за своей винтовкой.

Когда толстяк выехал из сарая, Селин сидела перед ним на луке седла, извиваясь, брыкаясь и пытаясь царапаться. Мужчина смеялся. Как и его друзья. Даже белый улыбался. Она сделала три шага вперед и с размаху ударила толстяка тяжелым деревянным ведром по затылку, услышала звук, похожий на звук ударившегося о дно глубокого сухого колодца камня, почувствовала отдачу до самого плеча и с огромным удовлетворением увидела, как потекла кровь.

Мужчина взвыл и уронил сестру на землю, и только лука седла не дала ему свалиться с лошади, и, по ее словам, именно в этот момент в дверях появился отец, а белый выхватил револьвер и выстрелил четыре раза подряд. Отец упал назад за порог с пулей во лбу, и его кровь брызнула высокой дугой на старую деревянную перекладину над дверью.

Она не сказала нам, что чувствовала тогда, а мы не спрашивали. Вряд ли в этом была необходимость. Это было ночью перед тем, как мы пересекли Колорадо, и ее лицо, освещенное отблесками костра, выглядело как нечто древнее, высеченное из резного и отполированного камня. Мы ели бобы, соленую говядину, хлеб и гремучую змею, и она впервые по-настоящему заговорила с нами, и даже Матушка для разнообразия молчал.

Она нам сказала, что спросила у белого, как его зовут, и тот назвал свое имя. Она сказала ему:

– Забирай своих кур и уходи, Пэдди Райан.

А он ответил:

– Спасибо, мы так и сделаем.

Они слезли с лошадей, и первым делом схватили их, прямо среди кур во дворе.

Глава 2

Мы познакомились с Джоном Чарльзом Хартом в 1848 году, в год окончания Мексиканской войны, на территории, которая позже будет называться Аризоной, в быстро выросшем городке Гейблс-Ферри, расположенном на другом берегу реки Колорадо, между золотыми приисками Калифорнии на севере и Мексикой на юге. Я был пьян, мне едва исполнился двадцать один год, а Харт играл в карты с двумя мужчинами в салуне «Маленькая Фанни». Я видел его там почти каждый вечер, но мы никогда не разговаривали друг с другом.

Если бы в январе не нашли золото в Саттерс-Милл, ни у "Маленькой Фанни", ни у городка, если уж на то пошло, не было бы причин для существования. Конечно же, не Мексика привлекала основную массу паломников. Но здесь река сужалась, и это место как нельзя лучше подходило для переправы, поэтому старый буян по имени Гейбл построил такую переправу и обслуживал ее с помощью дробовика и пары хорошо обученных собак. Это была всего лишь примитивная баржа с тросом, которую, как все знали, река поглотит целиком во время паводка, но пока она делала свое дело, и слухи о ней распространялись.

Я был там практически с самого основания городка. Видел, как сюда привозили бочки с виски и бильярдные столы, модную и готовую одежду, как каждый день сюда стекались карточные шулеры и проститутки, трапперы, торговцы и старатели. Примерно через месяц появились импровизированный салун и бордель, галантерейный магазин и еще один салун, конюшня и бакалея. Фактически все необходимое, кроме церкви, школы и тюрьмы.

Хотя большинство считает, что нужнa былa только последняя.

Цены взлетели до безумия. На другом берегу реки новоиспеченные старатели намывали золота на сто двадцать пять долларов в день, и все это знали. В Гейблс-Ферри можно было разбить палатку, поставить внутри несколько раскладушек и брать за ночлег по доллару за ночь, и многие были готовы платить. Старая ржавая свинина, оставшаяся со времен войны, и засохшие, изъеденные червями яблоки стоили до семидесяти пяти центов за фунт. В галантерейном магазине Рирдона хорошую флягу отдавали за десять долларов серебром. Для сравнения: проститутка в "Маленькой Фанни" стоила доллар.

Я и сам не знал, какого черта там ошивался.

Я зарабатывал приличные деньги своими репортажами о послевоенном восстановлении и нерегулярными рассказами о золотой лихорадке для газеты "Нью-Йорк Сан", но это был не тот стабильный доход, который я имел во время войны – когда статьи с подписью Мэриона Белла появлялись в газете еженедельно или раз в две недели. Деньги из отцовского поместья в Массачусетсе не могли течь бесконечным потоком. Учитывая цены в Гейблс-Ферри, я пропивал их с ужасающей скоростью. Пытался забыть то, что видел в Мехико.

В моей газете некоторое время назад была напечатана карикатура, изображающая генерала Уинфилда Скотта^[2] по прозвищу «Любитель суматохи с перьями» в полной парадной форме, с мечом над головой, восседающего на груде человеческих черепов. Этим, пожалуй, все сказано.

В тот вечер в пятикарточный покер^[3] играли Харт, старый немец-старатель по имени Хайльбергер и Джордж Дональдсон. Я едва знал Хайльбергера, но ходили слухи, что Дональдсон был конокрадом и карточным шулером, и в этот вечер подтвердился, по крайней мере, последний из этих слухов.

Я сидел позади Харта, немного сместившись вправо, так что мог видеть его карты, но он, похоже, не возражал. В левой руке он держал короткий кожаный ремешок с игральной костью на каждом конце, и эти кости он пропускал между пальцами от сустава к суставу, сверху и снизу плавным движением, секрет которого я не сразу смог разгадать. Возможно, виски имело к этому какое-то отношение. Я пил уже пятый бокал, который, как я думал, мог стать последним за этот вечер, но никаких обещаний я себе не давал.

Ставка была сделана Хайльбергером, но он спасовал, оставив в игре Харта и Дональдсона.

Не знаю, сколько было на кону, но сумма была большая. "Маленькая Фанни" была заполнена в основном ирландскими и немецкими старателями, а также местными дельцами и, конечно же, проститутками. И когда Дональдсон сделал ставку, все старатели присвистнули тихо, но так, что их можно было услышать поверх пьяной игры Сэма Перкинса на скрипке.

Пока Харт обдумывал свой ход, Дональдсон скрутил сигарету и затянул кисет, зажав шнурок между зубами, а когда чиркнул спичкой, то из-под потрепанной рубашки и шерстяного пиджака на нас уставился бубновый валет. Я увидел его, и Харт его увидел, и, вероятно, Хайльбергер тоже. Думаю, Харт, как и я, просто не мог поверить в то, что видит.

– Ни хрена себе, – сказал Харт. – Ты бы с этим поосторожнее.

Он не казался рассерженным, только был слегка раздражен на Дональдсона, но, тем не менее, достал револьвер – какой-то огромный серый антиквариат, Бог знает какого года выпуска – и положил его на стол, а когда Дональдсон увидел это чудовище, направленное в его сторону и начал судорожно шарить в поисках собственного револьвера, Харт сказал ему:

– Не делай этого, – что на мгновение того остановило, но потом он снова принялся его искать. Просто какой-то дурак в панике, и Харт опять ему сказал: – Черт возьми, Джордж, не делай этого, – но к тому времени Дональдсон уже достал револьвер, и Харту ничего не оставалось, как нажать на курок.

От такого большого оружия ожидаешь многого, и люди уже начали отходить от Дональдсона, но мы услышали только щелчок.

– Вот черт, – сказал Харт, – опять осечка.

А на побелевшем лице Дональдсона появилась улыбка. Эта улыбка ничего хорошего не предвещала, и пора было убираться с линии огня, но, черт возьми, я не смог. Я застыл на своем стуле, глядя, как Харт перекатывает кости между пальцами, словно все еще обдумывая свой ход, а Дональдсон выстрелил. И какую-то долю секунды ничего не происходило.

Потом эта штука взорвалась у него в руках. Его сбросило со стула.

Так он и лежал, корчась и стоная, на грубом дощатом полу в горящей рубашке, с сильно обожженным лицом и руками, пока бармен Джесс Эйк не вылил на него ведро воды.

Вот какая перестрелка произошла в салуне "Маленькая Фанни".

Харт, Хайльбергер и я, отмахнулись от порохового дыма, и Харт забрал со стола свой выигрыш.

– Держу пари, он купил этот револьвер у Гасдорфа, – сказал он. – Этого человека надо арестовать.

Я был поражен его абсолютным спокойствием. Мой желудок бурлил виски и желчью – и это при том, что револьвер был нацелен не на меня, я просто сидел за спиной того, на кого он был нацелен.

Я прикинул, что Харту где-то между сорока и пятьюдесятью, хотя точно сказать было сложно, и не в первый раз задумался, какие силы сформировали таких людей, каких можно было встретить здесь.

Если они не были просто безумцами, как, например, Э.М. "Чокто" Келли, который тихонько вырезал надгробный камень для мисс Нелли Рассел, одной из шлюх Джинни Смоллс из салуна "Фэйрвью", то лучшие из них, казалось, сочетали в себе смесь безумия и отваги, которая служила им талисманом удачи.

Я подумал о старине Билле Куни, который однажды утром обнаружил черного медведя, обнюхивавшего его десятидолларовый пакет с кофейными зернами, и он так разозлился, что гнался за медведем больше полумили в носках, не имея под рукой ничего, кроме бутылки лимонного пива и кисточки для бритья, если бы тварь набросилась на него.

Как Харт мог предвидеть такой исход?

Никак не мог. Полагаю, это было просто в его натуре – ждать и смотреть. Некое фаталистическое терпение и самообладание, которых я и представить себе не мог.

Мы наблюдали, как четверо старателей взяли Дональдсона за руки и за ноги, и потащили наружу, куда именно, я не мог сказать точно. Док Суинлон к этому часу наверняка был пьян, но были еще дантист и ветеринар, менее склонные к пьянству. Харт взглянул в мою сторону.

– Ты выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит, друг, – сказал он.

– Думаю, ты прав, – ответил я.

– Я выведу тебя наружу.

Он помог мне подняться на ноги и выйти через дверь, не теряя ни секунды.

– Тебе не следует пить, Белл. Ты это знаешь?

– Знаю.

– Тогда зачем ты это делаешь? Я вижу тебя здесь почти каждый вечер.

– Полагаю, это означает, что ты тоже бываешь здесь почти каждый вечер, так ведь?

Только пьяный мог бы с ним так разговаривать, но я и был пьян.

– Я справлюсь с этим, – сказал он.

– Ты не сможешь.

Он пожал плечами.

– Черт возьми, не бери в голову. Это не мое дело. Просто подумал, может, у тебя есть занятие поинтереснее.

– Я же не старатель, Харт, – сказал я.

И вот я снова заговорил с ним. Наверное, какая-то часть меня обиделась на критику. Я должен был удивиться, что он вообще заметил меня среди остальных, не говоря уже о том, что знал мое имя. А еще я был благодарен ему за то, что он помог мне выбраться оттуда. Хотя я заметил, что пьяные не склонны к благодарности.

– Ну и что? Я тоже не старатель, – сказал он.

Он направился прочь.

– Черт возьми, Харт!

– Что?

Я не знал, что именно. Я только знал, что хочу остановить его. Я, Мэрион Белл, шатающийся на все еще кружащейся перед глазами улице. Он смотрел на меня так, словно осматривал беспородную собаку, которая может ему пригодиться, а может, и нет.

– У тебя есть лошадь, Белл?

Я арендовал старую гнедую лошадь в "Конюшне Свенсона" по обычной месячной цене.

– Конечно.

– Хочешь сделать что-нибудь полезное для разнообразия?

– Не знаю. Что ты имеешь в виду?

– Давай оседлаем ее. Поговорим по дороге.

* * *

Полчаса спустя мы проезжали через палаточный лагерь на южной окраине города, в нескольких палатках горели фонари, но в большинстве было темно, кто-то пел пьяным голосом, ужасно фальшивя, старую шотландскую песню «Энни Лори», и из той же палатки доносился визг проститутки. Харт до сих пор не проронил ни слова. Он обмотал ремешок вокруг среднего пальца левой руки и постоянно перебирал кости, щелкая ими друг о друга. К тому времени я протрезвел настолько, что в какой-то момент осознал: ритм костей совпадал с ритмом лошадиной рыси.

Он подождал, пока мы проедем мимо палаток, а затем свернул, закурил сигарету и заговорил со мной.

– Ты знаком с джентльменом, называющим себя "Матушкой Кастетом"?

– С большим парнем?

– Большим? У тебя дар преуменьшения, Белл.

– Я его знаю.

– Ты когда-нибудь давал ему повод невзлюбить тебя?

– Мы никогда не встречались.

– Это хорошо. Потому что тебе придется его кое о чем попросить. Мы с Матушкой время от времени занимаемся отловом диких лошадей. Здесь много хороших лошадей, оставшихся после войны, и мы за ними охотимся. Они здесь не очень давно, но они уже дикие, как черти. Может, если ты будешь с ним очень любезен, он позволит тебе немного помочь нам.

– Я никогда не ловил диких лошадей.

– От тебя требуется просто ехать на лошади. С остальным мы разберемся. Ты ведь умеешь ездить верхом, правда?

Я не собирался удостаивать его ответом. Сомневаюсь, что он его ожидал.

– Чем ты занимался, Белл? Надеюсь, не возражаешь, что я спрашиваю?

– Я был военным корреспондентом "Нью-Йорк Сан". Следовал за войсками Уина Скотта в Мехико.

Он кивнул. Я не мог понять, впечатлил ли его тот факт, что я из пишущей братии, или это понятие вызывает у него скуку, или что-то еще.

– А, Скотт, – сказал он, – этот, в парадном мундире.

И это было все, что я от него услышал, пока мы не добрались до хижины.

Глава 3

Она сказала, что солнце уже заходило, когда они пересекли равнину и добрались до реки. Она проделала весь этот путь со связанными за спиной руками, сидя в седле перед высоким жилистым индейцем, которого звали Густаво, и много раз за время путешествия чувствовала, как его член твердеет, касаясь ее спины. Он уже поимел и ее и Селин, но она догадывалась, что он хочет еще.

Ей стало интересно, чувствует ли ее сестра то же самое, сидя впереди Фредо, толстяка с колючими усами.

У нее болело почти все тело, но особенно сильно в месте соприкосновения с седлом, и мучила жажда. Когда они пересекали мелководье, въезжая в Мексику, она не теряла бдительности, высматривая любую возможность сбежать – может, лошадь оступится, – но ничего не произошло. Белый, ехавший впереди, хорошо знал эту реку. Переправа прошла гладко и ровно.

Когда четвертый всадник, ведущий вьючную лошадь, со спины которой свисало более дюжины цыплят, достиг другого берега реки, Густаво обернулся и спросил:

– Мексика. Это дом, нет? Так почему же ваши люди уезжают отсюда?

У нее не было желания отвечать ему.

– Я вижу твои глаза, малышка, – сказал он. – Вижу, как ты борешься. Думаю, ты похожа на сестер.

Ей было трудно поверить, что у этого смердящего пса есть сестры, поэтому она спросила:

– Каких сестер?

– Las hermanas de Lupo. Сестер Дьявола. Древних, как горы, малышка. Древних, как боги. Точно как ты.

Он рассмеялся.

– Знаешь, – сказал он, – я думаю, что им, возможно, придется тебя убить.

* * *

Ночь была безлунной и беззвездной из-за низко нависших облаков, и она увидела костры задолго до того, как показалось поселение. По обе стороны старой хасиенды, знававшей лучшие времена, горело четыре костра и стояло столько же деревянных хозяйственных построек, и когда они к ним приблизились, она была удивлена и озадачена тем, сколько людей, должно быть, разместилось в этих небольших зданиях: некоторые из них были soldados, как те, с кем они ехали, но большинство – женщины, молодые и грязные, которые апатично занимались домашней работой, таскали воду и дрова, готовили еду и раздували огонь.

Еще до того, как старая карга возникла из ниоткуда, из дыма, прямо перед ними, она поняла, что здесь что-то не так, потому что многие из этих женщин были белыми – хрупкими на вид блондинками, работавшими бок о бок с мексиканскими крестьянками, и она подумала, что уже знает, как образовалось это сборище. Некоторые из них было одеты чуть ли не в лохмотья, другие – во что-то вроде старых танцевальных костюмов, сильно порванных, на их покрытых синяками грязных лицах было гротескное количество косметики, возможно, чтобы их унизить. Некоторые явно были больны и шатались под бременем своего труда. Она слышала стоны, смех, а откуда-то донесся приглушенный крик.

Затем старая hechicera^[4] вышла из клубящегося вокруг них дыма, и ее опасения за их безопасность в этом месте превратились во что-то более похожее на ужас.

Древняя, как горы? Нет, – подумала она. – Но очень старая. Непостижимо старая.

Под черными концентрическими кругами, нарисованными на ее щеках и подбородке, черными полумесяцами, скрывающими горящие глаза, и черными полосами поперек губ и носа, кожа свисала с лица, как ползущие слизни. На ней было какое-то рваное потрепанное и почти прозрачное одеяние, так что под ним виднелась иссохшая слоистая плоть и выпуклости с огромными темными сосками, направленными вниз, к земле. Волосы у нее были длинные и свалявшиеся, от нее пахло серой и гнилой кровью. На голове у нее красовался выбеленный солнцем череп койота с неповрежденным верхним рядом зубов.

Ухмылка койота, казалось, была под стать ее собственной.

В каждой руке она держала по живой гремучей змее, зажатой ниже голов, которые извивалась вокруг ее рук. При виде их, или, возможно, от их запаха лошади шарахались, ржали и пытались отойти в сторону.

Густаво снял перед ней шляпу. Белый, Райан лишь кивнул, когда они проходили мимо.

Все еще пораженная увиденным, Елена повернулась в седле и увидела, как к ней подошли две женщины, обе средних лет, как ей показалось, обе в черном. Одна – худая и крепкая, мрачная и невыразительная, чистая и опрятная. Другая – коренастая, с жестокими крестьянскими чертами лица.

Она только что познакомилась с сестрами Валенсура. Старухой Евой, Марией и Люсией.

Ее опекунами в Aду.

Глава 4

ЧТО ЭТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА С САМОГО УТРА?

Телячьи шкуры, расстеленные на полу хижины, прошлой ночью казались достаточно большими для троих, а теперь выглядят слишком маленькими для двоих. Я проснулся от рева огромного бородатого мужчины в пропотевших панталонах, похожего на медведя, уставившегося на мои ноги, находящиеся прямо напротив его лысеющей головы. То, что в темноте было просто большой, тихо храпящей фигурой, теперь превратилось в красное от злости лицо. Казалось, что он вот-вот дотянется до меня, оторвет ноги и будет ими меня бить.

Где же Харт, когда он мне так нужен?

Потом я почувствовал запах кофе.

– Спокойно, Матушка. Джентльмена зовут Мэрион Ти Белл.

Харт стоял у обгоревшей почерневшей печи, которая, вполне возможно, была построена еще во времена войны 1812 года.

– Белл? Никогда не слышал ни о каком чертовом Белле!

Он встал, влез в потертые серые брюки, подтянул подтяжки, и все – он был одет. Я не мог вспомнить, куда положил свою одежду, и не хотел пока двигаться. Только после того, как он немного успокоится. Я наблюдал, как он топает по полу к Харту, а тот наливает из покрытой пятнами жестяной кастрюли что-то коричневое и почти такое же густое, как сироп.

Он разлил жидкость поровну в три оловянные кружки, и протянул одну из них Матушке, которую тот сразу же и выпил.

В тот момент можно было представить, что его обедом могло бы стать дерево Джошуа^[5], охваченное пламенем.

– Я подумал, что еще один человек нам не помешает.

– Этот? Господи, Харт. Он же еще совсем зеленый. Посмотри на него!

Он повернулся ко мне. Я встал и стал искать рубашку и брюки. Нашел их достаточно легко, аккуратно сложенными на единственном стуле в комнате, ботинки лежали под стулом. Это дело рук Харта.

– Ты же еще зеленый, да? Господи, Харт. Ты подбрасываешь мне этого тупого неопытного пацана с самого утра, и я не знаю, что и думать, правда, не знаю. Я не знаю, что у тебя на уме, черт побери! Будь я проклят, если знаю. Думаю, нам не помешает третий. Да, думаю, не помешает. Он умеет ездить верхом? Он ведь умеет ездить верхом? Ты умеешь ездить верхом, черт возьми?

– Он ездил со Скоттом в Мехико.

– С Уином Скоттом? С этим "парадным мундиром"? Вот черт, Я – Матушка Кастет, а ты, значит, Мэрион Ти Белл. Приятно познакомиться.

Он протянул руку.

Это рукопожатие я не скоро забуду.

* * *

В тот день вместо моей лошади мне дали молоденькую кобылку, и ее я тоже не забуду, потому что, хотя я ничего не знал о характере нашей затеи, она об этом знала все. Мы нашли пять лошадей, пасшихся в арройо^[6], прекрасных гнедых созданий, – совсем не похожих на грубых неприятных животных, произошедших от испанской породы, а высоких и сильных, – и погнали их, охваченных каким-то первобытным страхом перед нами, орущими всадниками, через длинную широкую канаву прямо в каньон, который, как я узнал, Харт и Матушка уже не раз использовали для этих целей. Матушка работал слева, Харт – справа, а мы со Сьюзи – в центре, на самой удобной позиции, поскольку дикие лошади, естественно, захотят рвануть в ту или иную сторону.

Сьюзи выполняла всю работу, а мне оставалось только держаться в седле – что само по себе было довольно сложно: она металась влево и вправо в соответствии с движениями лошадей впереди нее, скакала с гораздо большей скоростью, чем любая другая лошадь, которой мне когда-либо приходилось пользоваться, а потом, когда мы загнали диких лошадей в ловушку, она скакала взад-вперед по устью каньона, поворачиваясь на месте, чтобы помешать трем из них вырваться на свободу, пока Харт и Матушка прижимали двух других к земле, обвязывая веревками сначала передние ноги, а потом задние, а затем возвратились, чтобы повторить то же самое с двумя из трех гнедых, пока, наконец, Матушка не поймал пятую и последнюю в одиночку.

Было удивительно наблюдать, как мужчина с такими габаритами работает с невероятной ловкостью и скоростью. От Харта этого более или менее можно было ожидать. Но Матушка был для меня откровением. Сила в нем была очевидна. А вот изящество – нет. Но он им обладал в полной мере.

В течение нескольких недель именно он, а не Харт, показал мне, как завязывать скользящий узел, как набрасывать на лошадь веревку, почему и как долго заставлять загнанную лошадь ждать еды и питья, вытирая пот с ее ребер и позвоночника и расчесывая ее, пока она не остынет. В Харте чувствовалась какая-то отстраненность. Матушка почти оправдывал свое имя.

Не могу сказать, что стал экспертом в том, что мы делали. Но с помощью Матушки я также и не выставлял себя на посмешище. Мы с Хартом по-прежнему частенько наведывались по вечерам в "Маленькую Фанни" – иногда и с Матушкой, – но, поскольку на следующее утро нужно было работать, я стал гораздо умереннее в своих привычках. Не хотелось ехать на Сьюзи с раскалывающейся головой. У меня водились деньги, и они, в общем-то, не спешили покидать мои карманы. Бывали вечера, когда я просто оставался дома в хижине и писал. Количество моих отчетов в Нью-Йорк пропорционально увеличилось.

И хотя учил меня Матушка, именно Харта я должен благодарить за то, что он изменил меня. И потому его сдержанность никогда меня не беспокоила. Я решил, что у него просто такая манера.

Все изменилось, когда мы встретили Елену.

Тогда он начал меня беспокоить.

Глава 5

– Ты – писатель, – сказала она. – Вот и запиши это. Твои записи найдут на наших телах.

Я так и сделал.

Глава 6

В иные дни нам везло, а в другие мы не видели ничего, кроме пустых бурдюков и пыли между зубами, а в этот конкретный вечер, когда стремительно надвигалась темнота, мы изловили только двух коренастых мустангов, ковыляющих теперь сзади. Мы заехали очень далеко, и за щелканьем костей Харта невдалеке слышался шум реки.

Матушка ехал с мустангами позади нас и грыз сушеную говядину, которую он выудил из седельной сумки. Между мной и Хартом повисло обычное молчание, но на этот раз я решил его нарушить. Я некоторое время кое о чем размышлял.

– Харт, в ту ночь, когда ты вытащил меня из бара, – сказал я, – Дональдсон был готов выстрелить в тебя. А ты просто сидел.

– Ну и что? К чему ты клонишь?

– Он был готов застрелить тебя. Это было самое ужасное, что я когда– либо видел.

– Думаю, он так бы и сделал, согласен?

– Харт, ты выглядел таким спокойным!

– Наверное, так и было. В любом случае, я был довольно спокоен. У меня не слишком богатое воображение, Белл. В большинстве случаев я готов к чему угодно. И просто полагаюсь на удачу, вот и все.

Мне пришлось задуматься, не потому ли я оказался здесь, а не в Бостоне, Кембридже или Нью-Йорке, что у меня слишком богатое воображение. Я мог представить гремучих змей под кроватью и скорпионов в сапогах, и каждое утро совал под кровать палку и вытряхивал сапоги с должным усердием. Здесь существовали тысячи способов умереть, и многие из них я видел своими глазами в Пуэбле, Чурубуско и Мехико во время войны. Мне не трудно было представить, как моя собственная смерть гоняется за мной.

Дикий Запад – это не сказка о приключениях Пекоса Билла^[7]. Не низкопробный приключенческий роман. Дикий Запад – это гангрена и жажда, это реки, красные от крови, и небо, такое огромное, что может раздавить тебя, как жука.

– У тебя есть семья, Белл? – спросил Харт. – Никогда тебя об этом не спрашивал.

– Брат. Думаю, уже пара племянников. Мы не переписываемся. А что?

Он кивнул.

– Хорошая вещь, семья, – сказал он.

* * *

Когда мы проезжали мимо низкого густого кустарника, лошади вдруг начали шарахаться, и Харт остановил свою кобылу и сидел, прислушиваясь. Мы со Сьюзи последовали его примеру. Матушка медленно подъехал к нам сзади.

– Что тут у нас, Джон? – спросил он.

– Там что-то есть. Возможно, кошка.