Текст книги "Банджо"

Автор книги: Джек Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Да, конечно, тебе нужно поспать. Я посижу у телефонов. Разбужу тебя в пять. Рассвет около шести, так что у нас будет куча времени. Мы прибудем вовремя.

Без Бесси в его огромной квартире было пусто и одиноко. Гэс даже подумывал, не переехать ли ему в какую-нибудь квартиру поменьше и попроще. В гостиной горел свет; старина Соленый дремал в большом кресле.

Гэс улыбнулся – ему было приятно видеть, что он не один в квартире, что у него есть друзья. А что еще нужно человеку? В спальне Гэс подошел к низенькому столику и взял стоявшую на нем фотографию Бесси в золоченой рамочке.

Боже, как он любит эту странную женщину, как он любит ее красоту, ее слабости, ее голос, ее манеру выражать себя – просто, легко и точно!

Еще неделя – и она будет готова покорить Карнеги-Холл. Ей пока больше ничего не нужно. Это будет ее высшим достижением. Она достаточно умна, чтобы понимать, что оставаться на такой волне успеха, стремиться повторить его – пустое тщеславие, погоня за тем, что ей совершенно не нужно. Но произвести фурор в Карнеги-Холл – стоит того, чтобы к этому стремиться. А потом – раз, и уйти. Вернуться домой, к штопаному-перештопанному Гэсу, быть его женщиной, его подругой, его женой, матерью его детей.

Гэс улегся на свою огромную постель и, глядя в темноту, размышлял о том, почему мужчине хочется иметь сына. Жизнь такая безумная, смерть может прийти в любую минуту, исподтишка... А есть вообще смысл в этой жизни? И где он, сын Августа Гилпина?

Гэс незаметно для себя заснул. Его разбудил голос Соленого:

– Вставай, босс, уже пять часов. Время двигать. Время убивать.

– Встаю, Соленый, встаю, – сказал Гэс, поднимаясь. Он сел на краю кровати и обхватил колени. В спальне было холодно. На дворе стоял ноябрь.

Бесси, Бесси, в Нью-Йорке тоже так холодно?

Да, Бесси, завещание мое уже составлено, и деньги, если у тебя будет ребенок, отложены специально на этот случай.

Гэс отправился в душ. Намылил голову. Мыльная пена на гриве его соломенных волос напоминала освещенную солнцем пену прибоя.

Когда человек собирается убивать – или быть убитым, – он должен быть чистым. После душа он почувствовал себя лучше – ему казалось, что удача не должна подвести его.

Он не спеша оделся, выбирая все свежее. Проверил свои пистолеты. На перламутровых ручках от постоянных упражнений стали появляться следы потертости. Пистолеты выглядели очень угрожающе.

А сколько раз они спасали ему жизнь! Боже, неужели я старею, – подумал Гэс. Тот, кто в таком деле, которым он занимается, начинает вспоминать прошлое – обречен. Он рассмеялся, глядя на свое отражение в зеркале вполне здоровый вид, розовые щеки, аккуратно расчесанные соломенные волосы. Тщательно повязал галстук. Вынул из шкафа футляр с автоматом. Отличный инструмент это "банджо"!

– Я готов, – сказал он, обращаясь к Соленому.

– Мы тоже готовы. Мне позвонили и доложили, что все уже на своих местах. Тебя будут прикрывать.

– А может быть, он не придет.

– Надеюсь, что сдрейфит, – прорычал Солтц.

– Послушай, если мне все-таки не повезет, твой сын должен занять мое место. Он справится. И он достоин.

– Не болтай! Тебе повезет как всегда. Не надо пугать меня. Гэс улыбнулся и похлопал своего старого водителя по плечу.

– Седлай, Соленый, пора отправляться.

Когда Гэс уже шел по коридору к лифту, ему показалось, что в квартире зазвонил телефон. Вернуться или нет? Нет, задерживаться уже нельзя.

А телефон звонил и звонил в пустой квартире, и к тому, кто звонил, на другом конце невероятно длинного провода, в городе, где столько всего происходит, подбиралась смерть.

Бесси держала трубку обеими руками, вслушиваясь в звонки. Никто в пустой комнате не снимал трубку.

– Мне жаль, но там никто не отвечает, – раздался в ухе Бесси голос телефонистки.

– Пожалуйста, дайте еще несколько звонков.

Бесси, стоя у телефона в спальне своего гостиничного номера, смотрелась в большое стенное зеркало. И не узнавала себя. Боже, Боже, да она превратилась в старуху! Надо остановиться. Эта пакость, на которой она теперь сидит, слишком крепка для нее. Да, после нее взлетаешь, будто мул лягнул тебя под зад, но возвращаться так тяжко! О Боже, как тяжко возвращаться!.. Она посмотрела себе прямо в глаза – то были глаза смерти, глядящие на нее из зеркала. Мешки под глазами, как гамаки, тусклый взгляд, кожа дряблая, серая. Словно она долго сидела без света в темном, сыром подземелье.

– Надо что-нибудь поесть, и вообще начать нормально питаться, сказала Бесси, обращаясь к этой маске смерти.

Забавно, как этот порошок, уносящий в страну грез, лишает аппетита. Зачем есть, если чувствуешь себя бестелесным? Никого не трогаешь, балдеешь, кайфуешь, видишь замечательные сны, поешь для себя самой...

И Карнеги-Холл на уши станет... Мы с Бенни...

Послушай, Бесси, разве ты сможешь петь? Ты же слишком накачана! Не то что в Карнеги-Холл, в туалете стыдно так петь...

Наркотик, казалось, заполнял все ее тело, съедал ее изнутри. Теперь она и шагу не могла ступить без дозы белого порошка. Как ей одиноко!

– ...Извините, но никто не отвечает, – снова услышала Бесси голос телефонистки.

– А который сейчас час в Канзас-Сити? – спросила Бесси.

– Пять часов семь минут.

– В такое время мужчина уже вроде должен быть дома... если, конечно, он не нашел себе какое-нибудь тепленькое местечко, чтобы провести ночь...

– Там никто не отвечает. Может быть, стоит позвонить попозже?

– Дорогуша, если дозвонитесь, не могли бы вы передать кое-что тому, кто снимет трубку? Скажите, чтобы приехал ко мне, поцеловал меня, позволил мне выплакаться на его плече.

– А может быть, вас соединить с вокзалом "Вестерн-Юнион"?

– Нет, нет, мамочка, не надо. Соедините меня лучше с небесами. Я хочу поговорить с добрым старым мистером Богом.

Телефонистка повесила трубку.

Бесси, снова посмотрев в зеркало, улыбнулась маске смерти, которая глядела на нее.

– Все будет в порядке, мы им еще покажем, крошка, – сказала Бесси. Пойдем репетировать со стариной Бенни. Вот только сначала пойду найду своих друзей... Гэс, черт тебя подери, где ты болтаешься по ночам?

Она начала тихо плакать; ее охватили ужас, беспокойство и растерянность.

– О Гэсси, малыш, – бормотала она, – почему ты не со мной? Раз тебя нет дома, почему ты не здесь? Почему тебя нет рядом со мной? Почему ты меня не обнимаешь? Почему ты меня не обнимаешь? Почему ты обнимаешь кого-то другого?

Занимался рассвет; газовый завод был окутан серой мохнатой дымкой, которая поднималась от реки и покрывала все, извиваясь вокруг большого, приземистого кирпичного здания завода. Редкие окна были похожи на амбразуры. Здания других фабрик, расположенных неподалеку, казались призрачными. Ни одного человека в округе не было видно – кто мог ходить здесь в такую рань?

На южной стороне пустыря позади широкого здания газового завода стояли две автомашины. Вокруг них располагались люди с ружьями и винтовками с оптическими прицелами. Их взгляды были устремлены на противоположную сторону пустыря. Но ни людей, ни машин там не была видно. Люди Гилпина чувствовали некоторое разочарование. За последний месяц они нанесли силам Зирпа солидный урон, и хотелось закрепить успех.

Но, по всей видимости, Зирп и его люди решили не появляться.

Гэс вышел из машины, держа в руках автомат. Обвел взглядом лица своих людей. Широкое лицо Левши, с ямкой на подбородке; тяжелое, но с быстрым взглядом, лицо Лейфа; рядом с ним стоит Потрох – отличный стрелок, бьющий без промаха... Все молчали, слегка покачивая головами. Гэс обвел глазами пустырь. Прекрасное место для выяснения отношений. Открытое пространство, засаду устроить нельзя, никто из посторонних во время стрельбы не пострадает. С одной стороны – задняя стена газового завода, почти сплошная стена, всего несколько небольших темных окон. Но для того, чтобы сплясать здесь танец смерти, нужен еще один человек.

– Подождем еще немного, – сказал Гэс. – Может быть, у них шина спустилась.

Люди слегка улыбнулись, продолжая всматриваться внимательно в редкий туман.

Неподалеку от газового завода располагалось приземистое здание старой школы; школьный двор был усеян битым стеклом и шлаком. Школа выглядела еще более мрачно – если это вообще было возможно, – чем газовый завод. Чем ходить в такую школу, лучше болтаться на улице, подумал Гэс. Он знал, что в этом районе в основном живут негры, но считал, что любая школа, неважно в каком районе, должна выглядеть привлекательно, что вокруг нее должны зеленеть лужайки, расти деревья. По крайней мере, именно такие школы он видел в западной части города. А здесь горькая правда предстала перед ним как обезображивающий шрам на лице женщины, который нельзя скрыть никакой косметикой.

– Знаешь, Соленый, с этой школой надо что-то сделать.

– Что сделать? – спросил Солтц, не понявший, что имеет в виду Гэс; он решил, что враг прячется именно там.

– Эту школу надо снести и построить новую, хорошую.

– Я только "за".

– Из бумаг, оставшихся после Фитцджеральда, мы узнали, что он отправил одного учителя в Африку. Мы не могли понять, зачем. А теперь я понимаю.

– Такое строительство будет стоить много денег, – сказал Соленый, кивая в сторону школы.

– А разве это не прекрасный способ тратить деньги с толком? Дети будут учиться, а выучившись, будут знать, как изменить этот дурацкий мир... Займемся этой школой, как только вернемся в офис.

– Знаешь, многим не нравятся перемены, многие предпочитают, чтобы все осталось по-прежнему, – заметил Солтц.

– Знаю, таков уж человек. – Гэс улыбнулся. Солтц хихикнул.

– Босс! – выкрикнул Потрох.

– Вижу, вижу.

На противоположной стороне пустыря появился большой автомобиль.

– Пора на охоту.

– Что-то слишком все просто, – озабоченно сказал Соленый. – А где же Мориарти?

– Занят подсчетом своих иудиных денег, – ответил Гэс, не спуская глаз с подъехавшей машины. Высокий сутулый человек вылез из нее, но дверцу оставил открытой. За рулем оставался водитель, мотор работал.

Лучи встающего солнца едва пробивались сквозь туман, смешанный с дымом. "А освещает ли это место солнце вообще?" – подумал Гэс. Неважно. Света достаточно, чтобы видеть, что происходит на противоположной стороне пустыря. В руках худого, напоминающего паука человека было многозарядное ружье.

– Ружье большого калибра, – сообщил Потрох, рассматривавший Зирпа в бинокль. – Скорее всего, заряжено несколькими пулями для стрельбы с большого расстояния и крупной дробью для стрельбы с нескольких шагов.

– Я возьму свое "банджо", – сказал Гэс, щелкнув предохранителем. Гэс стал прикидывать, как лучше всего двигаться навстречу Зирпу. Нужно идти вдоль задней стены завода; это хоть немного обезопасит от всяких неожиданностей, которые может подстроить Зирп. А люди Гэса будут следить, не появятся ли где-нибудь снайперы Зирпа. Потрох, положив снайперскую винтовку на крышу машины, внимательно осматривал окрестности.

– Давай, чего ждешь, сукин сын? – донесся до Гэса хриплый, будто заржавленный голос Зирпа.

– Не люблю, когда меня обзывают, особенно так, – прорычал Гэс и двинулся к задней стене завода. Он уже не слышал, как его друзья желают ему удачи – все его внимание было сосредоточено на противнике.

Гэс шел вдоль стены, но не вплотную к ней, а на расстоянии вытянутой руки. Автомат он держал в правой руке, положив его на согнутую в локте искалеченную левую. Он приготовился к жестокой схватке, лицом к лицу с врагом, до победного конца. И он был готов нажать на курок, как только Зирп сделает какое-нибудь подозрительное движение.

Гэс прошел первое окно с пыльным, немытым стеклом. Шаг, еще шаг. Ему хотелось, чтобы Зирп отошел немного от своей машины. Гэс приближался к следующему окну. Оно почему-то было открыто. Краем глаза он увидел в окне светлое пятно – чье-то лицо, лицо очень знакомое. Но прежде чем он успел сообразить, что у окна стоял Мориарти, на землю прямо перед ним упали две ручные гранаты, брошенные из окна. Нужно было действовать немедленно. Если он побежит, то либо осколки после взрыва гранат уложат его, либо это сделает Зирп выстрелами в спину. К тому же, его люди, к которым он стоял теперь спиной, не могли видеть этих двух стальных ананасов, выглядевших так невинно, но готовых через секунду взорваться. У Гэса был всего лишь один шанс спастись. И его тело стало двигаться, выполняя принятое решение, еще до того, как сознание четко отметило это решение.

Отбросив в сторону автомат и выставив перед собой руки – он знал, что до взрыва остается пара секунд, – Гэс прыгнул вперед, схватил гранаты по одной в каждую руку, перевернулся на спину и швырнул их в открытое окно, в котором он увидел лицо рыжего полицейского – на этом лице со следами неумеренного потребления вина и очередного бурного вечера, проведенного в борделе, застыло выражение ужаса и растерянности: неужели это происходит в действительности? Цвет лица резко изменился: из красного он превратился в грязно-желтый, а рот начал открываться, чтобы завопить: "Неееееет!"

Гэс откатился к самому основанию стены – и в этот момент гранаты взорвались. Последнее "Нет, не может быть!" так и не было произнесено. Прямо над головой Гэса в кирпич ударила тяжелая пуля. Гэс оттолкнулся от стены и, перекатываясь по земле, добрался до своего автомата. Схватив его, он увидел, как Зирп прыгнул в машину, которая тут же сорвалась с места, еще до того, как дверца полностью закрылась.

Пули отскакивали от бронированного автомобиля, не причиняя ему никакого вреда. В следующее мгновение обстреливаемая машина, визжа шинами, скрылась за углом завода и унеслась в туман, который никак не хотел рассеиваться.

Над пустырем опустилась тяжелая, холодная, промозглая тишина. На землю с оконной рамы капала кровь. Никто не двигался. Люди Гэса стояли, готовые к любой неожиданности. Но все уже закончилось. Кровь стекала по стене на землю.

Откуда-то издалека, наверное, с главного входа в фабрику, доносились крики ночного сторожа:

– В чем дело? Что там такое?

Гэс подошел к окну и заглянул внутрь. Потом произнес небольшую молитву. Он ненавидел Мориарти почти так же сильно, как и Зирпа, но он бы не пожелал никому быть разорванным на куски горячими рваными осколками стали. И когда умирает человек, считал Гэс, любой человек, он очищается почти ото всех своих грехов.

От вида разорванного на части человеческого тела Гэса стало подташнивать. Он отошел от окна и тяжелой походкой направился к своим людям.

– Что это было? – спросил Солтц. – Мы толком ничего не увидели.

– Мориарти бросил мне под ноги парочку ананасов. А я подхватил их и вернул ему в окно.

– Гэс, еще чуть-чуть, и они в тебя... – Соленый не договорил. Никогда в жизни я не видел, чтобы кто-нибудь двигался так быстро, как ты.

– Поехали, – устало сказал Гэс. – Сюда вот-вот прикатят легавые.

– Мориартова шваль, – добавил Потрох.

– Кстати, знаете, в какой-то степени благодаря Мориарти я стал тем, кто я есть, – медленно проговорил Гэс. После того, как все закончилось и напряжение резко спало, его охватила сильная усталость. А перед глазами у него стоял образ сельского парня с кровоточащей раной в боку; парень выпрыгивал из товарного вагона, но вместо друга его встречает легавый, разыскивающий "грабителя банка"...

Вспомнил Гэс и тот день, когда на диване в комнате Бесси умер Джим; и этот же легавый пришел получить причитающиеся ему деньги... Шваль, действительно шваль! И как Мориарти раскрыл свою пасть с желтыми зубами, чтобы заорать: "Неееееет!", но не успел... Теперь, Мориарти, смерть пришла к тебе – получить то, что ей причиталось.

Глава одиннадцатая

– К тебе кто-то пришел, – сказал Малыш Солтц. Гэс сидел за столом у себя в кабинете, настолько погруженный в проверку счетов и других бумаг, что не расслышал, что ему сказал молодой человек. Он хотел забыться в работе, чтобы хотя бы на время отогнать от себя беспокойство по поводу Бесси, которое глодало его. И это ему удалось.

– Гэс, – сказал Солтц уже громче, – к тебе пришли. На этот раз Гэс расслышал и поднял голову от бумаг.

– Снова Фрэнк Райт?

Солтц широко улыбнулся:

– Нет. Человек, который назвался Фэтсом Кингом.

– О, Фэтс!

Толстенький Фэтс, прекрасный пианист.

– И Фрэнк, и Фэтс – каждый из них дока в своем деле, – сказал Гэс, поднимаясь из-за стола.

В приемной он увидел своего старого знакомого, который потолстел еще больше – его глазки совсем заплыли. Выражение на его лице выдавало явную обеспокоенность.

– Фэтс, рад тебя видеть, – сказал Гэс, осторожно пожимая маленькую пухлую руку; он боялся, как бы в порыве радости слишком сильным рукопожатием не причинить ему боли.

Губы Фэтса расплылись в широкой улыбке; тонкие, будто начерченные карандашом усики поехали вверх.

– Привет, Гэс. Ты не меняешься! Как тебе удается оставаться таким тощим? Ты что, ничего не ешь?

– Нет, отчего же, ем три раза в день. – Гэс улыбнулся. – Как поживаешь, Фэтс? Где ты пропадал все это время?

– Подожди, подожди, Гэс. Не все сразу, – сказал Фэтс. – Я вроде все еще церковный органист. Каждое воскресенье играю Баха. Надеюсь, мне это там, наверху, зачтется... Но, Гэс, я не хотел бы отнимать у тебя время на пустяки. Я знаю, что ты теперь большой человек, а это значит – очень занятой.

– Ладно, брось. Для тебя у меня всегда найдется время.

– Я знаю, что ты делаешь для школы, той, которая у газового завода. К счастью, у меня всего двое детей, но они ходят в ту школу. Гэс, я считаю, что эти безобразники должны присвоить своей школе твое имя.

– Нет, что ты! Школе присвоено имя Джима Криспуса. И ничего менять не будем. Уже табличка изготовлена.

– Должно быть, старина Джим ворочается в своем футляре, – сказал Фэтс, рассмеявшись. – Уж слишком все шикарно!

– А все-таки, как у тебя идут дела? Я никогда не забуду того, что ты сделал для Бесси. Без тебя она никогда не начала бы петь. Мы тебе очень многим обязаны.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить о ней, о Бесси.

– Я слушаю, – сказал Гэс, чувствуя, как холодок страха проникает в сердце.

– Ну, знаешь, как это бывает у музыкантов – один сказал другому, а тот третьему... Так и узнаем, что и как. У бухгалтеров наверняка точно так же. Иногда и те и другие говорят об одном и том же человеке. Вот так я кое-что и узнал. Не много, но кое-что... Так вот... Бесси не будет выступать с концертом в Карнеги-Холл, потому что с тех пор, как она приехала в Нью-Йорк, она села на порошок. Такие вот дела.

– Что, кокаин?

– Нет, героин. И в больших дозах.

– Вот черт, – воскликнул Гэс. – А концерт назначен на завтра!

– Ее так накачивают героином, что она не сможет петь. Час назад мне рассказали – надежный человек рассказывал, – что ее постоянно держат в кайфе. Это человек только что прибыл из Нью-Йорка, а там ему рассказывал об этом толкач героина.

– Ах, если б только я мог добраться до Нью-Йорка сегодня же... сказал Гэс, уже обдумывая, что можно было бы сделать, что предпринять и как все устроить.

– Может быть, позвонить ей? – предложил Фэтс.

– Я звоню ей постоянно со вчерашнего дня. Я чувствовал, что что-то не так, но успокаивал себя, что она, наверное, особенно много репетирует. Или что немного нервничает перед таким концертом и не хочет, чтобы ее беспокоили... Да, нам надо ехать.

– Нам? Ехать? – удивленно спросил Фэтс. Его глаза навыкате, казалось, вообще вылезут из орбит и станут похожи на лягушечьи.

– Есть ведь такая штука как самолеты! – сказал Гэс. И тут же громко позвал своего помощника.

– Малыш, нам с Фэтси надо немедленно добраться до Нью-Йорка. Узнай, кто мог бы нас доставить туда на самом быстром самолете.

– Хорошо, – сказал Солтц, ничем не выдавая обеспокоенности – хоть и прекрасно знал, что на самолетах летать исключительно опасно. Он был уверен, что на самолетах летают лишь чокнутые и те, кому надоела жизнь. Не проходило и дня, чтобы газеты не сообщали об очередной авиакатастрофе.

Через несколько минут Малыш уже докладывал Гэсу:

– Трехмоторный самолет "Скаут" может вылететь из аэропорта через полчаса. Завтра утром вы будете в Нью-Йорке.

– Прекрасно! Фэтс – мы летим.

– Послушай, Гэс, – просипел Фэтс, – я летал только на крыльях песни!

– Я тоже не летал, но надо же когда-то попробовать! Гэс попросил Солтца дать Бесси телеграмму, что они с Фэтом отправляются в Нью-Йорк. Потом Гэс потащил Фэтса вниз, к машине, которая уже ждала их у подъезда. За рулем сидел бессменный Солтц-старший.

Они на большой скорости помчались по улицам города. Соленый ворчал, не поворачивая головы:

– Я привез бы вас в Нью-Йорк быстрее, чем эта летающая штука. К тому же, это было бы значительно безопаснее!

– Не беспокойся. Соленый, мое время умирать еще не пришло.

– Знаю, знаю, но все-таки. Как бывает с этими самолетами? Взлетает, потом этот чертов двигатель останавливается – и бах, летишь вниз. Эти железки падают все время.

– Да, да, расскажи, расскажи что-нибудь еще в таком же духе, – сказал Гэс. – Особенно Фэтсу. Это его очень подбодрит.

Когда они прибыли в аэропорт, самолет уже ожидал их на взлетной полосе. У пилота, одетого в дубленку, на одном глазу была черная повязка. Пилот показал им, где находятся парашюты, и попросил пристегнуться.

– В воздухе может немножко потрясти, – сказал пилот без улыбки. Особенно если попадаем в грозу.

Гэсу одноглазый пилот напоминал одного из тех начинающих механиков, которые вертятся у автомастерской, желая чему-то научиться.

– А вы раньше на этой штуке летали? – спросил Гэс.

– Нет, но я прочитал в книжке, что нужно делать, – сказал пилот с совершенно серьезным видом, но потом неожиданно рассмеялся. – Шутка. Вы хотите добраться до Нью-Йорка?

– Да, и как можно скорее.

– Прекрасно. – Пилот кивнул. – Я тоже. Все будет в порядке.

Посмотрев в сторону небольшого здания, откуда диспетчер аэропорта подавал ему какие-то знаки, пилот сказал:

– Все готово. Можем взлетать. Посмотрим, хорошо ли я запомнил первую главу руководства по вождению самолетов. Взлет.

Взревели двигатели, и пропеллеры на носу и на крыльях завертелись так быстро, что перестали быть видны. Грохот стоял оглушительный.

Гэса охватило некоторое беспокойство – на земле он никого и ничего не боялся, но вот как будет в воздухе? Фэтс прав – когда летишь в самолете, полностью зависишь от пилота, от приборов, от тех, кто собирал самолет, от тех, кто производил бензин – для этих моторов требовался бензин лишь высшего качества, совершенно чистый от каких бы то ни было примесей. Достаточно ли хорошо наземная бригада все проверила? Все ли смазано? Может быть, какой-нибудь подшипник остался несмазанным, и теперь он перегревается, а потом могучие двигатели взревели еще громче, пилот отпустил тормоза. И самолет, подпрыгивая, двинулся по взлетной полосе.

Гэс ожидал, что самолет тут же взлетит, но он всего лишь резво бежал по земляной полосе. Казалось, прошла вечность, прежде чем он набрал нужную скорость и оторвался от земли. Лишь мгновение спустя после того, как колеса легко и незаметно оторвались от земли, Гэс сообразил, что они уже в воздухе.

Самолет поднимался все выше. Гэс посмотрел вниз и увидел массу игрушечных уродливых домиков, железнодорожные пути, весь город, раскинувшийся по обеим сторонам реки. Но скоро дома исчезли, уступив место разноцветным лоскутам разного размера, но правильной формы.

Гэс повернулся в Фэтсу и широко улыбнулся – черное, лоснящееся лицо толстяка посерело.

– Восхитительно! – заорал Гэс, обращаясь к пилоту. – С какой скоростью мы летим?

– Двести десять километров в час, – прокричал пилот, который обращался со штурвалом, словно это была дирижерская палочка.

– Ты слышал? – Гэс обратился к Фэтсу. – Двести десять километров в час!

– Как по мне, то лучше вальсировать, чем болтаться тут в воздухе, пробурчал Фэтс.

Пилот сообщил, что они должны будут приземлиться в Индианаполисе для дозаправки.

Время летело очень быстро. Уже заходило солнце; на горизонте громоздились тяжелые грозовые тучи.

Самолет пошел вниз, нырнул под облака, и стало значительно темнее. Пилот достаточно быстро определил, с какой стороны лучше всего заходить на посадку, и направил самолет к земле. Со стороны все выглядело очень просто: определяешь направление ветра, приземляешься, подруливаешь к ангару, выключаешь моторы.

– Когда полетим дальше? – спросил Гэс.

– Все зависит от того, какая у нас впереди по курсу погода, – ответил пилот. – Пойду спрошу.

– Теперь я понимаю, почему ты в бутлегерстве – что Сачмо4 в музыке, сказал слабым голосом и с кривой усмешкой Фэтс. – Тебя ничто не остановит.

– Нельзя терять время.

– Ну даже если мы поспеем до начала концерта, что мы можем сделать?

– Сначала нужно попробовать что-то сделать, а потом посмотрим. К самолету вернулся пилот. В одной руке он держал несколько тонких бумажек; на лице у него уже не было шаловливого выражения.

– Не повезло, – сообщил он. – Грозовой фронт. На восток нам пока не пробиться.

– Так когда мы можем вылететь? – спросил Гэс, чувствуя, что проигрывает, что судьба на этот раз против него.

– Может быть, утром. На рассвете.

– Я добавлю еще пятьсот долларов, – медленно сказал Гэс, – если мы доберемся до Нью-Йорка завтра среди дня.

– Здесь есть комната, в которой можно отдохнуть, – ответил пилот. Пойдемте, поспим немного.

Пилот привел их в комнату в небольшом здании аэропорта, где стояло с полдесятка застеленных кроватей. Гэс и Фэтс легли и попытались заснуть. Гэс заснул неожиданно быстро. Его разбудила чья-то рука, тронувшая его за плечо. Он инстинктивно схватился за ручку "кольта" в кобуре под мышкой. Услышал сухой, спокойный голос:

– Пора, пойдемте. Заведем у птички моторы.

Фэтсу так и не удалось заснуть. Он пролежал все это время с закрытыми глазами. Когда пришел пилот, он тяжело поднялся, почесывая белую щетину, выросшую за день.

– Судя по прогнозу погоды, у нас есть шанс проскочить. Пятьдесят на пятьдесят, – сказал пилот.

– Пошли, – решил Гэс.

– Взлетим мы нормально, – сообщил пилот, – а вот как дела пойдут дальше – пока не очень ясно.

– Если сомневаешься – лети, – сказал Гэс, обжигаясь горячим кофе, который принес ему пилот.

Когда они подошли к самолету, Гэс взглянул вверх. Над аэродромом, на высоте около сотни метров, висел тяжелый туман. Возле самолета возились два механика – один заполнял баки горючим, а второй тыкал масленкой в разные отверстия.

Пилот и пассажиры забрались в самолет. Пристегнулись. В кабине было холодно.

Завертелись пропеллеры, загудели моторы. Разогнав самолет, пилот поднял его в воздух. Почти тотчас они оказались в тяжелом, как жирный дым, тумане. Видимость была нулевая. Пилот, не отрывая острого, как у ястреба, взгляда от приборов, уверенно вел машину на восток.

– А по пути у нас будут встречаться грозы? – спросил Фэтс.

– Всего несколько небольших горок, – сказал Гэс, попытавшись улыбнуться.

Через некоторое время пелена тумана разорвалась, распалась на серо-голубые клочья и скоро осталась позади. Пилот облегченно вздохнул. Над ними раскинулось чистое холодное небо, а под ними проплывали похожие на куски ваты облака, освещенные первыми лучами солнца.

Пилот сверялся с компасом, пытаясь определить, насколько сильно ветер сносит их в сторону от курса. Время от времени он переговаривался с землей по радио. Радио трещало и сипело, словно кто-то специально пытался производить этот нелепый шум. Гэс еще раз подумал о том, что управлять самолетом не так уж трудно, и что ему нужно купить собственный.

По истечении некоторого времени пилот сообщил, что они летят над штатом Огайо. Гэс посмотрел вниз, но ничего, кроме ровного ватного ковра облаков, не увидел.

– Мы можем без промежуточной посадки долететь до Питсбурга! прокричал пилот. – Там и заправимся. И погода, может быть, к том) времени улучшится.

Ровный шум моторов действовал усыпляюще. Фэтс, наконец, заснул, стал дремать и Гэс. Сквозь дремоту он слышал переговоры пилота с землей.

– Привет Питсбургу, говорит "Скаут 126 Браво", нахожусь в десяти милях к северо-западу от города. Прошу посадку.

– Сто двадцать шесть Браво, вас слышу. Аэродром закрыт. Видимость нулевая. Повторяю: аэродром закрыт, видимость нулевая. Предлагаю поворачивать к Вашингтону.

– Спасибо, Питсбург.

Одноглазый пилот начинал что-то сердито насвистывать.

– Дотянем до Вашингтона? – спросил Гэс, пытаясь разобрать, что показывают приборы.

Пилот посмотрел через плечо на Гэса и подмигнул.

– Черт с ним, с этим Вашингтоном. Попробуем добраться до Филадельфии. Знаете, я хочу основать собственную авиакомпанию, и пятьсот долларов сверху, которые вы обещали, мне очень помогут.

– Вы знаете, как туда лететь?

– Знаю. Мы туда доберемся нормально. Нужно лишь немного удачи.

– Удачи? Из меня удача так и прет, – сказал Гэс, рассмеявшись.

– Да? Ну тогда разгоните своей удачей вот те грозовые облака впереди, – сказал пилот довольно мрачно.

– Меня можете здесь высадить, – заявил Фэтс.

Пилот вел самолет по новому курсу, стараясь не думать о массе бурлящих, вздымающихся башнями и тут же разваливающихся облаков; Гэсу, следившему за действиями пилота, нравилась уверенность и быстрота, с которыми тот реагировал на все изменения в обстановке. Так же легко и одновременно осторожно, как ведет самолет, он, наверное, катил бы детскую коляску по парку. Стало темно и совсем холодно.

Самолет трясло, бросало из стороны в сторону, как сорванный с дерева лист. Гэс чувствовал, как внутри у него все поднимается и опускается. Фэтс держался за живот и с закрытыми глазами тихо пел: "Малыш, о малыш, терпеть тебя я не могу, за твою большую ногу, терпеть тебя не могу, за твою большую ногу..."

Теперь их бросало не только из стороны в сторону, но и вниз и вверх, и с каждым броском натиск бури усиливался. Казалось, три мотора самолета не справятся с этим напором. Самолет оказался в полной власти бушующей грозы. Пилот сохранял внешнее спокойствие даже тогда, когда самолет вставал на крыло. Он делал все возможное, чтобы сохранить контроль над машиной, отказываясь признавать, что существуют силы намного могущественней трех мощных моторов, которые упрямо продолжали нести самолет вперед.

Самолет швыряло к поднебесью, потом низвергало вниз; крылья тряслись и, казалось, вот-вот обломаются; весь самолет стонал и трещал, а Фэтс продолжал петь свою идиотскую песенку:

Малыш, малыш, тебя я ненавижу,

Из-за твоих ног солнца я не вижу...

Гэс всматривался в окружающие их облака, надеясь увидеть хоть какой-то просвет.

Совсем рядом ослепительно вспыхнула молния. Стрелка альтиметра прыгала, как безумная, а скорость самолета, подгоняемого ветром, все увеличивалась. Пилот делал все, что от него зависело, он знал, что воздушная стихия может преподнести любую неожиданность. Самолет в очередной раз швырнуло, но на этот раз их выбросило из облаков в освещенное солнцем воздушное пространство. Пилот широко улыбнулся. Они оставили грозовой фронт позади себя. И пилот, снова выйдя на нужный курс и на нужную высоту, стал вызывать Филадельфию. Гэс посмотрел на часы. Двенадцать часов. А приборы показывали, что горючее заканчивается.