Текст книги "Вист: Аластор 1716"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Через три дня Джантифф узнал, что комиссия присудила первый приз пейзажу «Вечер на мелководье Шардского моря». Его это не слишком удивило.

Джантифф подождал до ужина, и только тогда поделился новостью с родителями и сестрами. Тех в равной степени поразило как то, что мазне Джантиффа кем-то придается какое-то значение, так и влечение изготовителя оной мазни к посещению никому не известных миров. Джантифф пытался серьезно обосновать свои побуждения:

– Да, мне нравится жить дома – как иначе? Просто не знаю, чем заняться. Не могу ни на чем остановиться. Такое чувство, будто я вот-вот обернусь и замечу краем глаза что-то новое, радужное, чудесное – оно меня ждет, оно рядом! Если бы я только знал, как и куда смотреть!

Мать растерянно хмыкнула:

– Хотела бы я знать, в кого ты уродился с такими причудами!

Лайл Рэйвенсрок огорчился:

– Неужели у тебя нет никакого желания жить, как все нормальные люди? Не гоняться за радужной чертовщиной, а найти порядочное занятие, завести счастливую семью?

– Я не знаю, чего хочу! В том-то и дело. Может быть, для меня лучше всего было бы на какое-то время сменить обстановку, посмотреть, чем занимаются на других планетах. Тогда, наверное, я найду себе место, где-нибудь устроюсь.

– Ну вот! – всплеснув руками, воскликнула мать Джантиффа. – Улетишь в далекие края и будешь делать там карьеру, а мы тебя больше никогда не увидим!

Джантифф принужденно рассмеялся:

– Конечно, увидите! Я не собираюсь нигде оставаться надолго. Мне не сидится на месте, я хочу увидеть, как живут другие люди, понять, какая жизнь придется мне по душе, вот и все.

Лайл Рэйвенсрок мрачно кивнул:

– В твоем возрасте меня тоже одолевала охота к перемене мест. Но я заставил себя отказаться от этих мыслей и теперь уверен, что поступил правильно. На чужбине нет ничего такого, из-за чего стоило бы изнурять себя тоской по дому.

Ферфана наклонилась к брату:

– А какой пирог с морским щавелем мама готовит! Кто еще так поджарит браурсаки? А шишхали с чесночком?

– Придется потерпеть. И откуда ты знаешь, вдруг мне понравится инопланетная снедь?

– Ох! – поежилась Джуилья. – Всякая пакость, и названий-то не выговоришь.

Семья посидела в молчании.

– Ну что ж, – пожал плечами Лайл, – если ты твердо решил ехать, никакие доводы тебя не переубедят.

– Увидите, все будет к лучшему, – без убеждения отозвался Джантифф. – Когда я вернусь и отряхну с ног пыль далеких миров... надеюсь, все устроится и определится. И вы, наконец, сможете мной гордиться.

– Ну что ты, Джантик, мы и так уже тобой гордимся, – возразила Ферфана, тоже без особого убеждения.

Джуилья спросила:

– И куда ты отправишься? Что будешь делать?

Джантифф отвечал с деланной веселостью:

– Куда полечу? Туда, сюда, куда глаза глядят! Чем займусь? Всем на свете! Чем угодно! Главное – набраться опыта. Попытаю счастья на рубиновых рудниках Акадии. Навещу Коннатига в Люсце. Неровен час, приведется заехать в Аррабус, провести недельку-другую в эмансипированном обществе.

– Эмансипированное общество! – прорычал Лайл Рэйвенсрок. – Щебечущая стая сверкунчиков-однодневок!

– Утверждается, по крайней мере, что аррабины полностью устранили неравенство. Работают всего тринадцать часов в неделю и премного собой довольны.

Джуилья обвиняюще указала пальцем на брата:

– Знаю я его! Останется в Аррабусе, эмансипируется по уши и вспоминать про нас забудет!

– Джулька, что ты придумываешь? Об этом и речи не может быть!

– А тогда ноги твоей чтобы не было на Висте! Читала я статью в «Дальновидце». В Аррабус слетаются бездельники со всех концов Галактики – и никто никогда не возвращается.

Ферфана, втайне мечтавшая о дальних странствиях, задумчиво пробормотала:

– Может быть, нам всем не мешало бы туда съездить, полюбоваться на чудеса в решете?

Ее отец отделался сухим смешком:

– Где я возьму время? Кто-то должен работать!

Глава 3

Джантиффу, прибывшему в Унцибал дождливой ночью, невольно пришли в голову строки, прочитанные накануне в предисловии к справочнику «Народы Аластора»: «Оказываясь в незнакомой обстановке, опытные путешественники умеют не придавать чрезмерное значение первому впечатлению. Такие впечатления, основанные на привычных представлениях, сформировавшихся в другое время и в других местах, неизбежно обманчивы». В этот поздний час унылый унцибальский космодром казался лишенным всякого очарования и даже какой-либо оригинальности. Джантифф недоумевал: почему общество, способное на протяжении столетия удовлетворять потребности миллиардов, не сочло нужным позаботиться об элементарных удобствах относительно немногочисленных приезжих?

Покинув звездолеты, двести пятьдесят пассажиров очутились в темноте под открытым небом – их никто не встретил. Метрах в четырехстах цепочка тусклых голубых фонарей тянулась, по-видимому, перед зданием космического вокзала. Ругаясь и ворча, пассажиры побрели по лужам к фонарям.[10]10
  См. Глоссарий, п. 2


[Закрыть]

Джантифф, возбужденный мыслью о том, что под ним – земля другого мира, шел в стороне от молчаливо бредущей вереницы остальных приезжих. Ветер доносил из Унцибала необычный, но полузнакомый тяжеловато-кислый запашок, лишь подчеркивавший странность планеты Вист.

В здании космопорта к новоприбывшим монотонно обращался потрескивающий голос из громкоговорителя: «Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории. К первой категории относятся представители коммерческих организаций и туристы, наносящие кратковременный визит. Вторая категория – лица, намеренные провести в Аррабусе менее одного года. Третья категория – иммигранты. Пожалуйста, вставайте в очереди у выходов, обозначенных соответствующими номерами. Внимание! Импорт любых пищевых продуктов запрещен! Все имеющиеся у вас пищевые продукты необходимо предварительно сдать в бюро экспроприации контрабанды. Добро пожаловать в Аррабус! Приезжие подразделяются на три категории...» Джантифф протискивался через плотную толпу – по-видимому, несколько сотен пассажиров, прилетевших раньше, еще не покинули зал прибытия. В конце концов он нашел петляющую замысловатыми зигзагами очередь к выходу № 2 и занял место в хвосте. Большинство приезжих относили себя к категории иммигрантов очередь к выходу № 3 была в несколько раз длиннее. У выхода № 1 стояли всего несколько человек.

Постепенно, мелкими шажками, Джантифф продвигался вперед. Вдали – там, где начиналась очередь – виднелись восемь турникетов с прозрачными будками для чиновников. Функционировали, однако, только два турникета. Тучный субъект, пыхтевший за спиной Джантиффа, надеялся ускорить продвижение, подкрадываясь вплотную и слегка подталкивая Джантиффа выдающимся животом. Стремясь избежать соприкосновения, Джантифф переместился чуть ближе к стоявшему впереди верзиле. Толстяк не замедлил заполнить образовавшийся промежуток, и Джантифф, подпираемый упругим пузом сзади, уткнулся носом в спину спереди. Тем временем толстяк продолжал напирать. Верзила не выдержал и обернулся:

– Послушайте, любезнейший! Мне не меньше вашего надоело стоять в очереди. От того, что вы клюете мне спину, очередь не станет короче.

Опасаясь оскорбить толстяка, жарко дышавшего ему в затылок, Джантифф не нашелся, что сказать. Но когда верзила снова шагнул вперед, Джантифф решительно остался на месте, несмотря на участившиеся толчки и пыхтение сзади.

В конце концов Джантифф оказался у окошка прозрачной будки перед турникетом и предъявил посадочный талон. Служащая – молодая женщина с желтыми волосами, экстравагантно всклокоченными над одним ухом, – отвела его руку в сторону:

– Что ты мне суешь? Где разрешение на въезд – зеленая карточка?

Джантифф порылся по карманам:

– У меня, кажется, нет зеленой карточки. Нам не давали никаких зеленых карточек.

– Значит, вернись на звездолет и возьми зеленую карточку.

Заметив краем глаза, что у толстяка сзади – такой же белый талон, как у него, Джантифф в отчаянии возразил:

– А у этого господина тоже нет зеленой карточки!

– Не имеет значения. Тебя не пропишут, пока не предъявишь разрешение на въезд – неужели не понятно?

– Но мне больше ничего не дали. Белой карточки должно быть достаточно!

– Отойди, не задерживай очередь.

Джантифф застыл, уставившись на свой талон:

– Вот, смотрите, здесь написано: «Посадочный талон и разрешение на въезд!»

Служащая покосилась на талон и с досадой прищелкнула языком. Раздраженно подойдя к другой будке, она что-то сказала сидевшему там чиновнику. Тот позвонил по телефону.

Растрепанная блондинка вернулась к турникету:

– Новая форма, ее ввели месяц тому назад. А я уже год не тухтела в космопорте – и всех подряд посылаю назад на звездолет, представляешь? Анкету давай... нет-нет, синий экземпляр, розовый оставь себе.

Джантифф предъявил требуемую бумагу – сложнейший вопросник, тщательно заполненный в полете.

– Ммм... Джантифф Рэйвенсрок. Из Фрайнесса на планете Зак. Ммм... Профессия: специалист по технографике. Цель пребывания в Аррабусе: удовлетворение любопытства... Это еще что? – желтоволосая церберша подняла брови. – Какое такое любопытство?

Джантифф поспешил объяснить:

– Я хотел бы изучить общественное устройство Аррабуса.

– Так и надо писать!

– Хорошо, я исправлю.

– Поправки не допускаются. Придется заполнить другую анкету. Где-то у входа, со стороны космодрома, был прилавок с бланками. По крайней мере, я их там видела в прошлом году. Давай, поворачивайся.

– Подождите! – возопил Джантифф. – В графе полно пустого места! После «удовлетворения любопытства» я напишу «в целях изучения общественного устройства Аррабуса». Это не будет поправкой.

– Ну ладно. Так не полагается, конечно.

Джантифф быстро приписал несколько слов. Чиновница протянула руку, чтобы взять печать и проштамповать талон. Прозвучал звонок. Уронив печать на прилавок, служащая встала, сняла шаль с крючка на стене будки и накинула на плечи. В будку завалился похожий на мальчишку юноша с пухловатым круглым лицом. Веки его едва поднимались – он провел бессонную ночь.

– Вот и я! – сообщил он желтоволосой сотруднице. – Маленько припозднился, но ничего, никто не облезет. Вернулся из Серсе: поддали на славу... а тухта тут как тут. Ну и ладно, лучше отбарабанить свое с похмелья, чем время терять. На что еще тухта годится?

– Тебе везет. Мне завтра ишачить. Полы мыть или подшипники смазывать.

– На прошлой неделе мне выпал обувной агрегат. Даже забавно – когда поймешь, когда на какие рычаги нажимать. Где-то что-то, конечно, закоротило, когда полсмены уже прошло. Башмаки полезли с такими, понимаешь, длиннющими носищами, загнутыми в стороны. Я их не браковал – того и гляди, косолапость войдет в моду, и я прославлюсь. Представляешь?

– Раскатал губу! Кому охота позориться в копытах с носками на сторону?

– Кому-то придется: все берут, что дают. Башмаки в коробочках, на коробочках ярлычки с номерочками, кому какой номерочек попадется...

Выглянув из-за плеча Джантиффа, толстяк возмутился:

– Нельзя ли пошевелиться, господа? Нам всем давно пора перекусить и отдохнуть.

Чиновники смерили приезжего одинаковыми взглядами, выражавшими полное, искреннее непонимание. Желтоволосая повесила сумочку на плечо:

– Пойду спать. То есть – спать. На «переспать» сил не осталось, представляешь?

– Ох, не говори... Ну что, пора тухтеть. Кто не тухтит, тот не ест всячину, – круглолицый юноша подошел к окошку, брезгливо приподнял с прилавка бумаги Джантиффа. – Посмотрим... Прежде всего давай разрешение на въезд. Зеленую карточку.

– У меня нет зеленой карточки.

– Нет зеленой карточки? Ну, приятель... Что тебе сказать? Позаботься завести себе зеленую карточку. Это нетрудно – даже я знаю, как это делается. Вернись на звездолет, найди старшего стюарда. Он шнуром все устроит.

– Белый талон теперь заменяет зеленую карточку.

– Неужели? Опять все шиворот-навыворот? Ну тогда ладно. Что еще, что еще? Голубая анкета... Да ну ее, не хочу связываться! А то мы тут оба помрем со скуки. Понятное дело, тебя нужно прописать по месту жительства. Уже приметил себе общагу?

– Еще нет. Вы не могли бы что-нибудь порекомендовать?

– А что тут рекомендовать? Я из унцибальских – значит, лучше Унцибала города нет. Вот неплохое место, – юноша вручил Джантиффу круглый жетон. – Блок 17–882. Покажи жетон дежурному по этажу. – Высоко подняв печать, он торжественно, со стуком проштамповал талон Джантиффа:

– Вот и все, приятель! Желаю тебе неутомимости в постели, свежей всячины и удачного жребия в тухте!

– Спасибо. Могу ли я переночевать в гостинице? Или придется ночью искать блок... как его там?

– Ночуй в «Приюте путешественника», сколько влезет – пока не кончатся озоли.[11]11
  Озоль: денежная единица, примерно эквивалентная ойкуменическому СЕРСу, т. е. соответствующая стоимости неквалифицированного труда одного взрослого человека в стандартных условиях на протяжении одного часа.


[Закрыть] Полотно сегодня мокрое, скользкое. Не зная дороги, на твоем месте я не стал бы шарахаться впотьмах.

«Приют путешественника», – ветхое массивное здание с дюжиной флигелей и пристроек, находился прямо напротив выхода из космического вокзала. Оказавшись в вестибюле, Джантифф подошел к конторке и попросил сдать ему комнату. Портье протянул ключ:

– Семь озолей.

Джантифф отшатнулся, не веря своим ушам:

– Семь озолей? За одну ночь в одной комнате с одной кроватью?

– Так точно.

Джантифф неохотно уплатил требуемую сумму. Но когда он увидел комнату, его негодованию уже не было предела: во Фрайнессе такой номер считался бы «помещением с минимальными удобствами» и обошелся бы не больше озоля за ночь.

Спустившись в кафетерий, Джантифф занял место за эмалированной бетонной стойкой. Разносчик поставил на стойку поднос с пластиковой крышкой.

– Не спешите, – удержал его Джантифф. – Я хотел бы взглянуть на меню.

– Никаких меню. Всячина со смолокном – и глоток студеля вдогонку, червячка замочить. Мы все едим одно и то же.

Джантифф снял крышку и обнаружил на подносе с выдавленными отделениями четыре брикета из спекшегося коричневого теста, кувшинчик с белой жидкостью и маленькую миску желтоватого желе. Джантифф осторожно попробовал «всячину» – она отличалась довольно приятным, хотя и неопределенным вкусом. Сладковато-кислое «смолокно» имело слегка вяжущее действие, а «студель» напоминал разбавленный заварной крем.

Как только Джантифф покончил с едой, разносчик всучил ему квитанцию:

– Оплата наличными в вестибюле.

Джантифф с недоверием смотрел на квитанцию:

– Два озоля? Грабеж среди бела дня!

– Грабеж среди бела дня начнется, когда взойдет солнце, – хладнокровно поправил его разносчик. – Но в «Приюте путешественника» плата взимается независимо от времени суток.

Все постояльцы, мужчины и женщины, мылись в одной и той же полутемной душевой – здесь равноправие решительно возобладало над стеснительностью. Джантифф смущенно воспользовался столь же коллективно-равноправным туалетом, живо представляя себе, что сказала бы его мать, увидев такое безобразие, и поспешно ретировался к себе в комнату.

Ночи на Висте короткие – когда Джантифф поднялся с постели, Двон уже поднимался к зениту. Едва проснувшийся художник напряженно вглядывался в панораму незнакомого города, изучая игру света на гранях многоквартирных блоков и бегущих магистралях. Каждое типовое общежитие отличалось цветом от соседних, и – возможно потому, что Джантифф этого хотел и ожидал – оттенки действительно казались удивительно богатыми и чистыми, как поверхности только что вымытых предметов, выставленных сушиться на солнце.

Одевшись, Джантифф спустился в вестибюль и спросил у портье, как проехать к блоку 17–882. Не позволяя себе даже думать о завтраке стоимостью в два озоля, он вступил на обширное «полотно» – заполненную толпящимися аррабинами сплошную светло-серую поверхность, медленно скользящую вдоль обочины, ускоряющуюся с каждым шагом в поперечном направлении и стремительно несущуюся в центральной части.

Лучезарное сияние Двона озаряло городской пейзаж по обеим сторонам магистрали – Джантифф смотрел, как зачарованный, настроение у него заметно исправилось.

Текущая магистраль плавно изгибалась к западу – справа и слева, сходясь в дымчатой перспективе, к горизонту маршировали вереницы одинаковых блоков. В человеческие реки один за другим вливались боковые притоки. Раньше Джантифф и представить себе не мог столь чудовищные скопления людей: фантастическое зрелище само по себе! Унцибал – одно из чудес населенной человеком части Галактики! Впереди, ныряя под полотно, струилась перпендикулярная человеческая река – пара бульваров, скользивших вместе с деревьями в противоположные стороны. Проезжая над бульварами, Джантифф успел заметить бесчисленные, несущиеся с обеих сторон ряды мужчин и женщин с безмятежно застывшими лицами.

Скользящее полотно повернуло и слилось с другой, еще более широкой магистралью. Джантифф начал следить за висевшими над дорогой знаками, предупреждавшими об отводах. Вовремя перейдя с отвода на медленно текущую параллельную местную линию, вскоре он сошел с нее у блекло-розового двадцатитрехэтажного здания, занимавшего квадратный участок со стороной не меньше шестидесяти метров: это и был блок 17–882, место временной прописки Джантиффа Рэйвенсрока.

Джантифф задержался – осмотреть фасад. Из-под верхнего слоя краски, местами облупившегося, выглядывали грязно-розовые, лиловатые и розовато-белесые пятна, придававшие строению бесшабашный, непоседливый характер – по сравнению с соседним общежитием, выкрашенным в безукоризненно-надменный темноголубой цвет. Джантиффу обжитая обшарпанность пришлась по душе, он поздравил себя с удачной пропиской. Как и во всех остальных общежитиях, в наружных стенах блока 17–882 не было никаких окон или проемов, за исключением общего входа. Вдоль парапета, окружавшего крышу, зеленела листва висячего сада. Под глубокой аркой входа непрерывно сновали входящие и выходящие жильцы – мужчины, женщины, а иногда и дети, все поголовно в карнавально-веселеньких нарядах, слегка раздражавших Джантиффа кричащими сочетаниями цветов. Лица их тоже неизменно выражали веселье – они смеялись и болтали, передвигаясь нарочито бодрой, пружинистой походкой. Заразительная безоблачность настроения окружающих передавалась Джантиффу, его опасения стали рассеиваться.

Джантифф прошел в вестибюль, приблизился к конторке и вручил свой вид на жительство регистратору – пухлому коротышке с рыжеватой шевелюрой, взбитой над ушами, а на темени завитой хитроумными локонами. Жизнерадостное круглое лицо коротышки тут же сменилось капризно-недовольным выражением:

– Чтоб меня пронесло! Еще иммигрант на мою голову?

– Я не иммигрант, – с достоинством отвечал Джантифф. – Всего лишь временный постоялец.

– Какая разница? Куда ни кинь, лишняя капля в море, а море выходит из берегов! Основал бы эгалистическое общество на своей планете, и всех делов.

Джантифф вежливо возразил:

– У нас на Заке идеи равноправия не пользуются достаточной популярностью.

– Ни у вас на Заке, ни во всей вшивой Вселенной, набитой элитарными предрассудками! А мы не можем бесконечно угождать каждому бездельнику. И так уже машины на соплях держатся. Протокваша кончится, полотна остановятся – что тогда? Все с голоду подохнем, вот что!

У Джантиффа слегка отвисла челюсть:

– Не может быть, чтобы иммигрантов было так много!

– А ты что думал? Тыща в неделю!

– Но не все же остаются? Кто-то уезжает?

– Уезжать-то уезжают, да не все – человек шестьсот в неделю. Ну, семьсот, в лучшем случае. Сколько ни вычитай, машин больше не станет.

Регистратор протянул ключ:

– Правила объяснит сожительница, и столовку покажет. Расписание тухты получишь после обеда.

Джантифф с сомнением вертел ключ в руках:

– Если есть свободная отдельная квартира, я предпочел бы...

– Тебе и дали отдельную, – пожал плечами коротышка. – Только в ней две койки. Подожди, понаедет еще миллиард таких, как ты, гамаки будем развешивать. 19-й этаж, квартира Д-18. Я позвоню, предупрежу, что ты вселяешься.

Лифт вознес Джантиффа на девятнадцатый этаж. Там он отыскал коридор «Д», остановился у квартиры 18 и уже приподнял руку, чтобы постучать, но в конце концов решил, что у него было право заходить, когда ему вздумается. Руководствуясь этим соображением, он приложил ключ к пластинке замка – дверь сдвинулась в сторону. Джантифф зашел в небольшую гостиную с парой низких диванов, столом, стеллажом и встроенным в стену экраном. Под ним был жесткий бежевый ковер с черным узором, с потолка свисали не меньше дюжины шаров, изготовленных из проволоки и цветной бумаги. На одном из диванов сидели мужчина и женщина, оба значительно старше Джантиффа.

Джантифф сделал шаг вперед, ощущая некоторую неловкость:

– Меня зовут Джантифф Рэйвенсрок. Меня здесь прописали.

Сидевшие приветливо улыбнулись и одновременно, как по команде, вскочили на ноги. (Впоследствии, размышляя о своих приключениях в Унцибале, Джантифф не переставал удивляться тщательно отработанному этикету, позволявшему аррабинам худо-бедно справляться с теснотой и перенаселением.)

Мужчина, высокий и стройный, с правильным тонким носом и жгучими глазами, не отставал от моды – его блестящие черные волосы были взбиты пучками над ушами, на лоб ниспадали витые локоны. Он казался общительнее и прямодушнее своей подруги. По меньшей мере, он приветствовал нового жильца энергично-дружеским взмахом руки, ничем не напоминавшим раздраженное брюзжание регистратора:

– Джантифф! Добро пожаловать в Аррабус! Тебе досталась прекрасная квартира в знаменитой Розовой ночлежке!

– Очень рад, благодарю вас, – кивнул Джантифф. Подруга такого умного, жизнерадостного человека не могла быть слишком неприятной напарницей. Опасения, снова начинавшие тревожить Джантиффа, улеглись.

– Позволь представить тебе чудесную, очаровательную – и в высшей степени талантливую – Скорлетту. Меня зовут Эстебан.

Скорлетта говорила быстро, сбивчиво, низким грудным голосом:

– По-моему, ты не крикун и не слишком неряшлив. Как-нибудь уживемся. Но будь так добр, не свисти в квартире, не спрашивай лишний раз, чем я занимаюсь. И сдерживай отрыжку. Не терплю соседей с отрыжкой.

Джантифф подавил вспышку гнева. К такому приему он не готовился. С трудом подыскивая слова, он пробормотал:

– Будьте уверены, я не забуду о ваших предпочтениях. – Краем глаза он наблюдал за Скорлеттой. «Замкнутая женщина, – думал он, – пожалуй, чем-то подавленная». Широкое бледное лицо Скорлетты особыми приметами не отличалось – впечатляли только глаза, горевшие из-под пушистых черных бровей. Ее кудри, слегка припушенные над ушами, возвышались упрямой округлой копной – крепковатая, вовсе не уродливая женщина, при желании, наверное, умевшая быть привлекательной. Тем не менее, Джантифф охотнее разделил бы жилье с Эстебаном. Он сказал:

– Надеюсь, я не причиню лишних неудобств.

– Надо полагать. На вид ты вроде смирный. Эстебан, притащи три кружки из столовки – клюкнем по маленькой, раз такое дело. Пойло[12]12
  Пойло: скорее крепкое пиво, нежели самогон. Скрытно, но повсеместно приготовляется аррабинами из объедков всячины и промышленной глюкозы (иногда с добавлением стручков смоляницы, выращиваемой на крышах).


[Закрыть] найдется. Джантифф, значит. Догадался захватить сверточек жрачки?

– Увы! – развел руками Джантифф. – Мне это и в голову не пришло.

Эстебан отправился за кружками. Тем временем Скорлетта пошарила под стеллажом и вытащила бидон:

– Не подумай, что это западло[13]13
  Западло: не по-товарищески, в ущерб другим. В основе поведения аррабинов лежит общее представление о «товариществе», т.е. о справедливом распределении благ, воспринимаемое не как абстрактный принцип или традиция, но как практически целесообразное стремление к взаимопомощи.


[Закрыть]. От одного бидона Аррабус не обеднеет – куда дальше беднеть-то! Так у тебя точно никакой жранины нет – может, найдется, если поищешь?

– Ничего нет – одна сумка с вещами.

– Жаль! От пойла без закуси с души воротит. Эх, соленых бы огурчиков! Перченой колбаски! Ладно, пойдем, покажу твою койку.

Джантифф последовал за сожительницей в небольшую квадратную комнату с двумя стенными шкафами для одежды, двумя сундучками, столом (заваленным мелочами, принадлежавшими Скорлетте) и двумя койками, разделенными тонкой пластиковой шторой. Скорлетта сгребла безделушки и рукоделье в кучу на краю стола, ткнула большим пальцем в освободившееся пространство:

– Твоя половина. – Большой палец поднялся и повернулся в сторону:

– Твоя койка. Пока я на тухте, развлекайся с подружками сколько влезет – а пока тебя нет, квартира в моем распоряжении. Все устроится, если мы не будем тухтеть в одну смену, что редко случается.

– Да-да, понятно, – бормотал Джантифф.

Вернулся Эстебан с тремя синими стеклянными кружками. Скорлетта их торжественно наполнила.

– За столетие! – провозгласила она звенящим голосом. – Коннатиг заплатит свой долг!

Джантифф влил в себя мутную жидкость и едва сдержал гримасу отвращения – пойло отдавало мышами и пропотевшим старым матрасом.

– Хорошо пошло! – одобрительно отозвался Эстебан. – Пойло что надо! И тост у тебя что надо!

– Крепкий напиток, – согласился Джантифф. – А когда наступит столетие?

– Скоро. Остались считанные месяцы. Праздник будет хоть куда! Бесплатные игры, танцы на полотне, пойло потечет рекой! Я уж не забуду наварить про запас. Эстебан, ты где-нибудь присмотришь дюжину бидонов?

– Дорогуша, я тухтел на витаминке один-единственный раз – и расчетчик стоял над душой, следил за каждым шагом. Едва уволок пару посудин.

– Значит, пойла не будет.

– А пластиковые мешки не подойдут? – предложил Джантифф. – В конце концов – была бы емкость, пойло хуже не станет.

Эстебан мрачно покачал головой:

– Уже пробовали. Аррабинские мешки текут – все текут.

Скорлетта размышляла вслух:

– У Сарпа завалялся бидон без дела – старому бездельнику лень даже пойло варить. Надо сблатовать Кедиду, пускай свистнет. Так, значит три бидона есть. А всячина откуда возьмется?

Эстебан вздохнул:

– Придется недоедать.

– Я тоже буду оставлять, – вызвался Джантифф, – если нужно.

Скорлетта подарила ему одобряющий взгляд:

– Другой разговор! Кто сказал, что иммигранты – прилипалы-кровососы? Только не Джантифф!

Эстебан задумчиво опустил веки:

– Знаю я одного умельца в Лиловом улье... так он примостился отливать протоквашу прямо из кормопровода – отменное получается пойло, прямо-таки забирает! Я мог бы приобщить к делу ведро-другое сырой протокваши, стоит попробовать.

– Что такое протокваша? – поинтересовался Джантифф.

– Сырье общепита, пульпа. Ее гонят по трубам с центрального кормозавода. В кухонном сепараторе происходит ее чудесное превращение во всячину, смолокно и студель. Не вижу, почему из протокваши нельзя было бы варить добротное пойло.

Скорлетта тщательно отмерила каждому еще по полкружки:

– Ну что ж, опять же... За Фестиваль! Пусть Коннатиг заставит лодырей, норовящих сесть нам на шею, заранее отправлять в Унцибал контейнеры с солеными огурчиками и перчеными колбасками!

– А пропунцеры пускай грызут прошлогоднюю всячину...

– ... и скармливают объедки Коннатигу! Он у нас равнее всех равных.

– Ему-то подадут жранину по спецзаказу из «Приюта», не беспокойся!

Джантифф спросил:

– Коннатиг приедет на Фестиваль?

Скорлетта пожала плечами:

– Шептуны едут в Люсц, его пригласят. Кто знает?

– Не приедет он, – отрезал Эстебан. – Думаешь, Коннатиг не понимает, что в поддатой толпе, орущей «Да здравствует эгализм!» и «Скоплению – равенство!», он будет выглядеть последним дураком?

– Ага, и частушки: «Наш Коннатиг пошабашит, похлебавши протокваши...»

– Вот именно. Что на это можно сказать?

– Ну, что-нибудь... Например: «Мои дорогие подданные! Весьма разочарован тем, что вдоль всей Унцибальской магистрали не расстелили красные бархатные ковры – у меня разболелись любимые мозоли. Хотя за пределами Аррабуса об этом почти никто не подозревает, здесь я могу откровенно признаться: я – блюдолиз.[14]14
  Блюдолиз: эпитет, на Висте потерявший традиционное значение и применяемый в отношении аррабинов, страдающих особым местным пороком, связанным с употреблением пищи.


[Закрыть] Ну-ка, набейте мне полный трюм звездолета вашей самой лучшей жрачкой!»

Не осмеливаясь ни смеяться, ни возмущаться, Джантифф растерянно возразил:

– Что вы, в самом деле! Коннатиг ведет самый умеренный образ жизни.

Скорлетта презрительно усмехнулась:

– Льстивая пропаганда министерства аплодисментов и оваций! Никто на самом деле не знает, как живет Коннатиг.

Эстебан допил все, что осталось в синей кружке, и расчетливо прищурился, разглядывая бидон:

– Общеизвестно, что Коннатиг частенько исчезает из Люсца. Говорят – разумеется, это слухи, но дыма без огня не бывает – что как раз во время этих «каникул» Боско Босковитц[15]15
  Боско Босковитц: знаменитый старментер, почти легендарный персонаж, виновник множества извращенных, жесточайших преступлений. См. также Глоссарий, п. 3


[Закрыть] развлекается грабежами и пытками. Слышал, что совпадение этих событий по времени точно установлено, даже сомнений никаких нет.

– Любопытно! – отозвалась Скорлетта. – Кажется, Боско Босковитц содержит на какой-то вымершей планете тайный дворец с прислугой из отборных красавчиков-детей обоего пола, вынужденных потакать каждой его прихоти?

– Так точно! И не странно ли – Покров никогда ни в чем не мешает Босковитцу!

– Странно? Мягко сказано. Вот почему и я говорю: Скоплению – равноправие!

Джантифф с отвращением выпалил:

– Не верю ни одному слову!

Скорлетта только рассмеялась своим мрачным смехом:

– Ты молод и наивен.

– Не мне судить.

– Неважно, – Скорлетта заглянула в бидон. – Почему бы нам не закончить то, что мы так славно начали?

– Превосходная мысль! – поддержал ее Эстебан. – На донышке – самая крепкая брага.

Скорлетта подняла голову, прислушалась:

– Не успеем. Звонят – пошли в столовку. Потом проедемся, покажем город новичку – как по-вашему?

– Всегда рад прогуляться! После дождя посвежело. Как насчет Танзели? Ее можно захватить по пути.

– Само собой. Бедняжка, я ее не видела уже несколько дней! Сейчас же позвоню. – Скорлетта подошла к экрану и принялась нажимать кнопки, но безуспешно:

– Опять не работает! Дурацкое изобретение! Два раза уже ремонтировали.

Джантифф подошел к экрану, тоже понажимал кнопки, послушал. Потянув за кольцо защелки, он опустил откидывающийся на петлях экран, наклонился над ним.

Скорлетта и Эстебан стояли у него за спиной и неприязненно разглядывали внутренности экрана:

– Ты в этом разбираешься?

– Не очень. В начальной школе нас учили собирать элементарные схемы, потом я этим мало интересовался. И все-таки... Это простейшее оборудование, все компоненты сменные, каждый с индикатором отказа... Гм. Кажется, все в порядке. Ага! Кто-то вставил фильтр в гнездо блокировки – зачем, непонятно. Вот, теперь попробуйте.

Экран засветился. Скорлетта с горечью заметила:

– А недоумок, тухтевший техником, два часа кряду читал руководство и все равно ни в чем не разобрался.

– Не суди других слишком строго, – повел плечом Эстебан. – Он не виноват, что ему выпало ишачить. Любой мог бы оказаться на его месте.

Набирая номер, Скорлетта что-то недовольно мычала себе под нос. Когда на экране появилось женское лицо, Скорлетта буркнула:

– Позовите Танзель, пожалуйста.

Лицо воспитательницы сменилось физиономией девочки лет девяти-десяти:

– Здрасьте-здрасьте, папа-мама!

– Мы заедем через часок – пойдем прогуляемся, развеемся. Тебе сегодня ничего не нужно делать?

– А что тут делать? Я подожду у входа.

– Ну и ладно. Примерно через час.

Все трое собрались уже уходить, но Джантифф остановился:

– Положу сумку в стенной шкаф. Чтобы с самого начала все было на своем месте.

Эстебан хлопнул Джантиффа по плечу: