Текст книги "Миллионеры в минусе, или как пустить состояние на ветер"

Автор книги: Джеффри (Джефри) Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

В конце концов он решил ступить на более благородную стезю и попробовать свои силы в страховании.

14 февраля 1963 года – в Валентинов день – на свет появилась «Файер ауто энд Марин иншуранс компани». Весь трюк состоял в том, что Савундра страховал тех, кого, кроме него, не застраховал бы никто. Его компьютеры были запрограммированы на все случаи жизни. В течение шестидесяти трех секунд можно было получить страховку для кого угодно. Даже если речь шла о страховке от автомобильной аварии какого-нибудь одноглазого и однорукого хронического алкоголика. Все дело было в том, что текст страхового полиса на машину включал положение, согласно которому компенсация не выплачивалась в случае, если «машиной управляли в условиях повышенной опасности или плохого состояния дорожного покрытия». Это положение, по сути дела, исключало компенсацию практически во всех случаях жизни, кроме тех, где явно прослеживалась рука Господня.

Но одноглазые и однорукие пьяницы не знали об этом. К тому же хотя взносы по этим страховкам и были очень высоки, но, кроме Савундры, этих людей вообще никто не соглашался страховать. И в последующие три года деньги в его компанию текли рекой.

Савундра присвоил сам себе несуществующую научную степень, установил на своем автомобиле поддельные номерные знаки, чтобы его меньше беспокоили полицейские, и приобрел некоторый вес в обществе, став заядлым яхтсменом. Он роскошно обставил свои дома и почти так же роскошно отделал свои офисы.

«Дома у меня два телевизора, – заявил он однажды одному коммивояжеру компании Ай-би-эм, – на яхте у меня сдвоенный мотор, и в офис мне нужно два компьютера».

Аренда этих двух компьютеров стоила четыреста фунтов в день, но Савундра глазом не моргнул.

Пока дела его шли прекрасно, он нанял юриста, чтобы с его помощью попытаться добиться дворянского звания. Этот юрист должен был выяснить, в какую сумму это может обойтись и кому придется заплатить. Примерно в это же время Савундра затеял переписку с премьерминистром Гарольдом Вильсоном, посылая ему письма, в которых распространялся на тему о том, какие они оба замечательные люди. Впоследствии, когда его бизнесу пришел конец, он написал Вильсону письмо с предложением национализировать все автомобильные страховые компании, и в первую очередь – «Файер ауто энд Марин».

Он всегда пользовался репутацией повесы и распутника, и, согласно одной из легенд, еще в бытность молодым офицером имел «кадиллак» со специально встроенной выдвижной лестницей, чтобы перебираться через стену казармы женской вспомогательной службы ВМС. Какое-то время его имя связывалось со скандалами Мэнди Райс-Дейвис и «Профьюмо». 0 нем даже поговаривали в связи с «железнодорожным ограблением века». По одной из версий он был «мозговым центром» этого дела, а по другой – занимался отмыванием добытых денег. Но доказать ни то, ни другое никто не сумел.

У него действительно было слабое сердце, и он умело этим пользовался, укрываясь в нужный момент в загородных санаториях и больницах. А иногда он, будучи весьма высокого мнения о своих артистических способностях, откровенно симулировал сердечные припадки, нагоняя страх на назойливых репортеров. После их ухода он быстро возвращался к жизни и заявлял перепуганным друзьям, что его игра была достойна «Оскара».

Считаясь убежденным католиком, он основал и финансировал монастырь на Цейлоне. Но при этом он хранил там и некоторые свои финансовые документы. Что может быть надежнее? Когда у него начались неприятности, он послал настоятельнице телеграмму с распоряжением сжечь все бумаги. Говорят, что в ответ она телеграфировала: «Все документы уничтожены. Молимся».

В 1966 году после аудиторской проверки компании «Файер ауто энд Марин» вскрылось, что около четверти миллиона английских автолюбителей оказались незастрахованными. По документам не хватало миллиона фунтов. Но по мере того, как аудиторы распутывали клубок финансовь«х махинаций его компаний в Англии и Лихтенштейне, стало ясно, что общая сумма долга „Файер ауто энд Марин“ достигает 2,25 миллиона фунтов. В течение года против Савупдры и его партнера Стюарта де Куинси Уолкера было возбуждено дело о мошенничестве. Признавший себя виновным Уолкер был приговорен к пяти годам тюрьмы и штрафу в тридцать тысяч фунтов, а Савундра, отказавшийся признать свою вину, получил восемь лет тюрьмы и штраф в пятьдесят тысяч фунтов.

Он, который любил себя называть «натуральным черным англичанином» и «Господним волокитой», сидел теперь на скамьи подсудимых и плакался суду на свою бедность.

«Я всегда был нищ, как церковная крыса».

Человек, который жил на улице Миллионеров в Хэмпстэде и приезжал на заседания суда в собственном «роллс-ройсе», был не в состоянии заплатить ни одного из своих личных долгов и судебный штраф. Он был признан банкротом в судебном порядке, и все его имущество пошло с молотка.

В 1974 году, выйдя па свободу после шести с половиной лет, проведенных в тюрьме «Скрабз», Савундра продолжал настаивать, что не виновен ни в каких незаконных махинациях.

«Когда вы, англичане, замечаете лазейку в законах, – говорил он, – вы пролезаете в нее на малолитражке. Я же проехал там на „роллс-ройсе“.

Спустя два года он умер.

Оставшись верным себе до конца, он перед самой смертью продал за двести миллионов долларов свои владения на Шри-Ланка американцам под ракетную базу. Его единственным условием было, чтобы американцы именовали его жену королевой Северного Цейлона.

Но даже если индексировать с учетом инфляции все, что удалось украсть Мэрфи Серфингу, и прибавить к этому все, что ухитрился добыть и потерять Савундра, то все это и близко не подойдет к сумме, потерянной мировым рекордсменом среди банкротов Раджендрой Сетия.

Этот человек, которому в 1985 году исполнилось тридцать семь лет, заслужил упоминания в Книге рекордов Гиннесса, объявив о личном банкротстве на сумму 170 миллионов фунтов.

В 1984 году разорилась компания под названием «ЭСАЛ коммодитиз». Она поставляла в Нигерию и Судан сахар и рис и приносила Сетии огромные прибыли. Но в 1983 году цены на рис резко упали и одновременно с этим упал спрос на сахар. А затем в Нигерии произошел правительственный переворот, приведший к свержению президента Шагари, с которым у Сетии было налажено весьма плодотворное сотрудничество. Вслед за этим последовали обвинения в незаконных валютных операциях, и всей деятельности Сетии в Лагосе пришел конец.

Попав в такой переплет, «ЭСАЛ коммодитиз» стала брать огромные кредиты. Открыв кредитные линии в нескольких банках, Сетия занимал в одном банке, чтобы выплатить задолженность другому. Падение в пропасть продолжалось, пока он не оказался в такой яме, откуда уже нельзя было выбраться. Многие из займов давались под личное поручительство Сетии, в том числе и заем на семьдесят миллионов фунтов из Пенджабского Национального банка, который является вторым по величине банком Индии. Среди кредиторов были также «Сентрал бэнк оф Индиа», «Юпион бэнк оф Индиа», «Эллайд Эрзб бэнк», «Ландон энд Оверсиз шугар компани», Национальное налоговое управление и печально известный «Джонсон Маттей бэнк», который впоследствии стал объектом спасательной операции «Бэнк оф Ингленд». «ЭСАЛ» задолжала этому банку не то шесть, не то десять миллионов фунтов, в зависимости от того какая сторона считает.

Перед самым своим крахом «ЭСАЛ коммодитиз» хвастливо заявляла о своем трехсотмиллионном годовом обороте при основном капитале в пять миллионов фунтов. Вскоре выяснилось, что общая сумма долгов «ЭСАЛ» составляет 280 миллионов фунтов. Вдобавок Сетия лично был должен по различным обязательствам 170 миллионов фунтов.

Он был пятым сыном известного бизнесмена Соханлала Сетии. Два его старших брата также занимали видное место среди лондонских коммерсантов. Принадлежность к этой известной в деловом мире фамилии и диплом Лондонской школы экономики открывали ему широкие возможности для успешной карьеры в Сити. После окончания учебы он стал партнером в семейном джутовом бизнесе. В 1969 году он занял у своего отца десять тысяч фунтов и открыл собственное дело по торговле металлом. Говорят, что на этом он потерял пятьдесят тысяч фунтов. К 1973 году он решил окончательно выйти из семейного бизнеса. Его долю составила компания «Рассел файбер дилерз», которую он перепрофилировал на поставки сахара и риса. Прежде чем на мировом рынке упал спрос на сахар и его компания разорилась, он успел сделать миллионы. В последующие полтора года он пытался хоть как-то заработать на жизнь и играл на скачках до тех пор, пока его братья не пришли на выручку и не устроили его на выгодную работу в Нигерии. Там ему удалось установить обширные контакты и он опять занялся сахаром, создал «ЭСАЛ» и «со щитом» вернулся в Сити. Он теперь снова имел миллионы, расплатился со всеми своими долгами и зажил еще более роскошно и весело, чем прежде.

За какие-то несколько месяцев он купил три «роллс-ройса», два «мерседеса», сорок или пятьдесят скаковых лошадей и персональный «Боинг-707». Компания «ЭСАЛ» заплатила за самолет 3,6 миллиона долларов и еще шестьсот тысяч за то, чтобы оборудовать в нем зал заседаний совета директоров, спальни, ванные с золочеными кранами, сауну и джакузи. Кроме этого, он купил дом в Хэмпстэде за три миллиона долларов, в который, впрочем, он так никогда и не въехал. Он обожал азартные игры и часто приглашал своих гостей к игральным столам в каком-нибудь шикарном частном клубе Лондона. При этом гости забирали себе выигрыши, а все их проигрыши оплачивал Сетия. Рассказывают, что один из таких вечеров обошелся ему в сто тысяч фунтов.

После крушения своей империи в январе 1984 года Раджендра решил, что для его здоровья лучше подходит климат южного побережья Испании, и в сопровождении нескольких директоров управляющих «ЭСАЛ» отбыл в добровольное изгнание.

Скотленд-Ярд выдал ордер на его арест.

Против него выдвигались обвинения по девяти пунктам, включая мошенничество, подделку документов и хищения.

Давая на своей арендованной вилле на побережье между Малагой и Марбеллой эксклюзивное интервью газете «Санди таймс», Сетия в ноябре 1984 года заявил, что он занят сейчас рядом новых проектов. Он также заявил, что собирается расплатиться со всеми своими кредиторами. К этому он добавил: «Я знаю, что впереди у меня великое будущее. И пусть мне придется пятнадцать лет ползти до него на карачках, но я добьюсь своего».

Не дожидаясь, пока сбудутся его мечты о великом будущем, он возвратился в Индию, и английское правительство немедленно потребовало его выдачи. Но индийские власти имели на это свое мнение. Они сами предъявили ему обвинение в мошенничестве и оставили в тюрьме дожидаться суда. Журналисту, который брал у него там интервью, он сказал: с Я скоро буду самым богатым человеком в мире». Судя по всему, Раджендра Сетия философски относится к постигшим его испытаниям, посвящая каждый день по нескольку часов медитациям в молитвам.

«Все мои нынешние несчастья посланы мне Богом. Но я еще вернусь на сцену и я еще создам такое грандиозное дело, которое никогда не сможет лопнуть».

Обратите внимание на эти слова.

Возможно, их еще придется вспомнить.

Братья Шлумпф и их коллекция старых «Бугатти»

Сначала был телефонный звонок из Лондона в Базель.

«Что бы вы хотели узнать? – спросил он. – Когда вы хотите со мной встретиться?»

Он получил ответ на оба своих вопроса. «Хорошо, – сказал он, – так и договоримся. Только напишите мне и напомните еще раз».

Письмо было написано и отправлено.

Ответ пришел в виде короткой записки, написанной от руки: «К сожалению, в это время меня не будет в городе. Прошу меня извинить».

Потом был еще один звонок из Лондона.

«Нет, – сказал он, – ничего не получится. Я уезжаю в путешествие. Мне очень жаль».

И в завершение этих несостоявшихся рандеву был еще один звонок, на этот раз из Базеля.

Трубку взяла женщина и спросила, кто у телефона. Услышав ответ, она сказала: «Одну минуту» и, забыв прикрыть рукой микрофон, прошептала мужу, что звонит тот человек из Лондона, но сейчас он в Базеле. «Не надо, – прошептал он, – скажи ему, что меня нет. Скажи, что я куда-нибудь уехал». «Возьми трубку, – прошептала она, – он здесь, в Базеле». И снова он отказывался, а она пыталась заставить его подойти к телефону.

Наконец после долгих перешептываний он все-таки взял трубку и с большой неохотой согласился назначить встречу на завтрашнее утро.

Геллерштрассе – одна из самых фешенебельных улиц в Базеле. Они жили в одном из современных кварталов. Лифт поднимался прямо в прихожую их огромной квартиры. Вежливый, но неулыбчивый человек в белой сорочке, синем пиджаке и ярко-желтом галстуке встретил меня у дверей.

Он был почти совершенно лыс, но его лицо украшали густые седые бакенбарды, а по ярким голубым глазам никак нельзя было сказать, что их обладателю восемьдесят лет.

Но если заглянуть в эти глаза поглубже, то становилась понятной причина всех наших несостоявшихся свиданий.

Фриц Шлумпф – это человек, который подозревает всех и вся.

Мюлуз нельзя спутать ни с одним из живописных и любимых туристами уголков Франции.

И тому есть причины.

Он не из тех французских провинциальных городков, которые славятся своим потрясающим сыром, или местным вином, или каким-нибудь знаменитым местным ресторанчиком. В этом промышленном городе в получасе езды от швейцарской и немецкой границ неприглядная современность стерла многие черты славного прошлого. Старики здесь доживают свой век, а молодежь всеми силами стремится уехать.

«Мюлуз – город достопримечательностей».

Так написано в рекламной брошюре местного туристического агентства.

Вниманию туристов предлагается зоопарк, парковые статуи, которые в ярком свете летнего солнца еще могут казаться достопримечательностями, но в остальное время года смотрятся довольно уныло, а также исторический музей, железнодорожный музей, музей пожарного дела, музей изобразительных искусств, ежегодный фестиваль музыки Баха и городской театр.

Но по сути своей Мюлуз остается фабричным городом, основным продуктом которого когда-то был текстиль. Возможно, поэтому там есть еще музей обоев и музей набивных тканей.

Однако сегодня Мюлуз занимает заметное место на карте Европы в основном благодаря тому, что там расположен Французский национальный автомобильный музей, хотя по большому счету он бы должен называться «Коллекцией Шлумпфа». Собственно, он и не может в полной мере считаться национальным музеем, потому что в настоящее время принадлежит городу Мюлузу и властям департамента, что, впрочем, не мешает ему быть достопримечательностью мирового значения.

Музей действительно потрясает.

В нем выставлены почти шестьсот антикварных автомобилей и других средств передвижения и представлены девяносто восемь различных марок автомобилей, а также самая полная в мире коллекция автомобильной продукции сорока автозаводов Франции с 1878 по 1950 год.

Если согласиться, что автомобили довольно точно отражают историю общества, то в музее перед нами предстает история общества – по крайней мере, европейского общества – за последние девяносто с лишним лет. Здесь можно увидеть шикарные туристические модели тридцатых годов, и модерн пятидесятых, участников гонок на «Гран-при» в двадцатые годы, и гоночные машины шестидесятых, «гордини» пятидесятых, и «мазерати» тридцатых годов. Коллекция «мерседесов» начинается с модели «39/75» 1907 года и заканчивается моделью «300 СС» 1956 года. Коллекция «бенцев» отражает успехи автомобилестроения за десять лет, начиная с 1890 года. Здесь также представлены машины компании «Панар и Левассор» начиная с 1893 года, тогда как коллекция из двадцати шести «де диодов» охватывает период с 1901 по 1914 годы.

Здесь есть «Саж» образца 1906 года, «Эрме Симпле» 1904 года, «Санбим» 1920 года, «Тальбо Лондрэ» 1933 года, «Мэтис» 1924 года, гоночная модель «Сизэр Ноден» 1908 года, «Пикколо» 1906 года, «Более Трикар» 1896 года, «Равель» 1907 года, «Барре» 1912 года, «Маф» 1914 года, «Корре Ликорн» 1906 года, «Ле Ги» 1911 года, «Гладиатор» 1907 года, «Делонэ-Бельвиль» 1907 года, «Мэйбэк Зеппелин» 1934 года, «Фуийарон» 1906 года, «Пежо 174» 1927 года, «Дековиль» 1903 года, «Дюфо» 1904 года и «Балло» 1921 года, участвовавшая в том же году на гонках «Индианаполис-500».

Здесь есть «роллс-ройсы» (все модели до середины тридцатых годов), «бентли» и «даймлеры» (один из которых принадлежал английской королевской семье), «испано-сюизы» и «лорен-дитрихи», а также «мэйбахи», «ле зебрес», «деляжи», «дарракки» и паровые автомобили компании «Гарднер Серполле».

Но главное – здесь представлены 123 модели «бугатти».

Это самое крупное собрание машин «бугатти» в мире, включающее совершенно уникальную модель «купе наполеон», на которой ездил сам Этторе Бугатти.

Музей представляет собой, пять крытых акров земли, где среди дорожек, мощенных красной плиткой, и 845 фонарей, представляющих собой точную копию фонарей с моста Александра Ш в Париже, стоят начищенные до зеркального блеска старинные автомобили.

Зрелище захватывает.

Оно настолько поразительно, что первой реакцией президента Франсуа Миттерана было: «Что за прихоть! Это достойно самого безумного Людвига Баварского».

На что Фриц Шлумйф гордо ответил: «Почему бы и нет? Это действительно прихоть. Мпе льстит, что вы сравнили меня с королем Людвигом. Все в жизни нужно делать со страстью или не делать совсем».

Что и говорить, эта коллекция действительно была его страстью.

«В 1963 году компания „Бугатти“ испытывала трудности. И я купил у них двадцать три классические модели „бугатти“, включая „купе наполеон“, две семицилиндровые машины и гоночный автомобиль, который участвовал в 24-часовой гонке в Ле-Мане в 1930 году».

Говорят, что он заплатил за эти машины, запасные двигатели и огромное количество запасных частей 120 тысяч франков (в то время это составляло десять тысяч фунтов или двадцать четыре тысячи долларов).

Среди этих запасных частей было двадцать три новеньких, в отличном состоянии компрессора компании «бугатти», из которых он заказал настенную композицию в виде инициалов «ЭБ».

«Она великолепна», – утверждает Шлумпф.

Хотя, откровенно говоря, она не столько великолепна, сколько нелепа. Поскольку многие серьезные коллекционеры готовы отдать все на свете за один лишь запасной компрессор компании «Бугатти», которые, кажется, являются одними из самых редких коллекционных предметов на земле.

«Затем у одного человека из Чикаго я купил еще тридцать машин. В этом собрании оказалась вторая модель „ройял“. Владелец этой коллекции Джон Шекспир запросил за нее 105 тысяч долларов. Шлумпф предложил семьдесят тысяч. Сошлись они где-то посередине.

Закупочная вакханалия продолжалась.

На протяжении всего 1960 года на заводы Шлумпфа во Франции приходили по железной дороге партии старинных автомобилей. Некоторые модели сгружались с платформ только ночью. Каждая из машин была укутана в брезент. Доставка грузов осуществлялась в атмосфере такой таинственности, как будто все это происходило в детективном романе. Тут была и колючая проволока, и сторожевые собаки, и мощные прожектора. Около сорока рабочих, с которых была взята подписка о неразглашений тайны, занимались реставрацией этих машин. Рассказывают, что Фриц Шлумпф лично объезжал эти объекты на велосипеде, неустанно блюдя меры безопасности. Однажды, застав одного из рабочих при попытке подомотреть, какие машины прибыли с новой партией, он оштрафовал его на крупную сумму. Согласно другой версии, он прямо на месте уволил его.

«На этот музей у меня ушло тридцать лет жизни. Я посвятил его памяти моей матери, которая родилась в Мюлузе».

Однако за десять лет с 1966 по 1976 год только тридцати трем избранным было позволено посетить музей.

«Я просто не хотел пускать туда кого попало».

А затем он лишился своей коллекции.

Ее у него отобрали.

Хотя он утверждает, что ее у него украли.

Эти два брата совершенно непохожи друг на друга.

Фриц – неприветлив, Ганс – довольно общителен. Фриц может быть весьма надменным, а Ганс всегда готов уступить брату первые роли. Фриц безумно любит автомобили, а Ганс лучше чувствует себя на природе.

В Мюлузе рассказывают, что Ганс когда-то держал голубятню на заднем дворе их особняка. Он души не чаял в своих голубях и особенно любил смотреть, как они летают над их имением. Что касается Фрица, то его больше беспокоило, что голуби гадят па скульптуры парка, и он заставил Ганса продать птичек.

Еще рассказывают об их кроватях. Фриц любил спать на огромном ложе, которое вдобавок стояло на возвышении. Тогда как Ганс предпочитал узкую односпальную кровать в небольшой комнате.

И в бизнесе они были совершенно разными людьми. Фриц в качестве генерального директора своей компании держал всех и вся в ежовых рукавицах, лично подписы вал каждую бумажку, устраивал бурные разносы своим сотрудникам и на все имел собственное мнение. Ганс занимался кадровыми вопросами, часто бывал на производстве и любил поговорить с сотрудниками о том о сем.

Ганс родился в Италии в феврале 1904 года под именем Джованни Карло Витерио Шлумпф. Фриц родился там же в феврале 1906 года под именем Федерико Филиппо Аугустино Шлумпф. Их отец был швейцарцем, а мать – француженкой. Сразу после рождения Фрица семья переехала в Мюлуз. Окончив школу, Ганс начал работать в банке, а Фриц занялся изучением текстильного дела. В 1935 году братья объединили свои капиталы для производства шерстяных изделий. А потом – пришла война и немецкая оккупация.

Точно известно, что в это время братья Шлумпф сотрудничали с оккупационными властями и поставляли немецкой армии текстильные изделия. Над их фабриками развевался нацистский флаг. Но любопытно, что рядом с ним оставался висеть и швейцарский. Не менее точно известно, что стены некоторых фабричных помещений украшали фотографии Геринга и Геббельса. Поговаривают, что после неудачного покушения на Гитлера в 1944 году братья даже послали ему поздравительную телеграмму.

Когда война окончилась, их обвинили в сотрудничестве с оккупантами. В апреле 1946 года на их имущество был наложен временный арест и началось расследование. Фриц оправдывался тем, что порой обстоятельства заставляют с волками жить и по-волчьи выть. Тогда как в одном из отчетов говорилось, что братья Шлумпф слишком буквально воспринимали выражение «цель оправдывает средства» и готовы были сотрудничать с кем угодно, только бы продолжать делать свой бизнес. Но их рабочие тогда еще горой стояли за хозяев. 97% рабочих в 1946 году подписали петицию в их защиту, в которой утверждали: «У нас никогда не было таких прекрасных, понимающих и заботливых руководителей».

Известный текстилепромышленник Бернар Тьери Миг, назначенный правительством освобожденной Франции разобраться в деятельности братьев Шлумпф во время войны, исходил из того, что они действительно сотрудничали с немцами, но отнюдь не были одиноки в этом сотрудничестве. Он дал рекомендацию не подвергать братьев судебному преследованию. Но его рекомендация во многом основывалась на том, что братья Шлумпф, являясь швейцарскими гражданами, не подлежат преследованию по французским законам.

Им возвратили их имущество, и братья Шлумпф постарались забьггь об этой истории.

Но спустя несколько лет их имена вновь попали на первые полосы газет в связи с тем, что первая жена Фрица, Паула (мать их умственно отсталой дочери, которая умерла в раннем детстве), предстала перед судом по обвинению в убийстве своего любовника. Фриц давал показания в ее пользу. Ее приговорили к восьми годам заключения, и пока она отбывала наказание, супруги развелись.

С 1946 по 1957 годы братья Шлумпф расширили свою империю, присоединив к ней еще четыре текстильных концерна. С тем же упорством, с каким они отказывались приносить какие-либо извинения за свою деятельность во время войны, они отказывались присоединиться к местным промышленникам, чтобы составить единый фронт против иностранных конкурентов. Их интересовало только одно: превратить свое дело в крупнейшее текстильнре предприятие во Франции.

А затем, в 1957 году, умерла их мать.

Фриц и раньше понемногу коллекционировал машины и даже участвовал в местных любительских ралли, но после смерти Жанны Шлумпф что-то в нем надломилось. Только этим можно объяснить ту одержимость, с какой он начал собирать автомобили. Оба брата очень тяжело переживали смерть матери. Но у Фрица, который всегда более откровенно выражал свои чувства, горе как бы открыло клапан его тайной страсти. Он стал покупать буквально каждую старинную машину, которая только попадется ему на глаза. Он задумал собрать самую замечательную в мире коллекцию автомобилей и посвятить ее памяти своей матери.

Он потратил целое состояние на покупку и реставрацию автомобилей и на переоборудование одной из фабрик в Мюлузе под автомобильный музей.

«Каждый день я проводил с машинами по крайней мере два часа. Так продолжалось тридцать лет. Это было моей жизнью».

Машины так захватили его, что это стало сказываться на его отношении к семейному бизнесу.

Первые признаки надвигающейся беды появились в начале семидесятых годов, когда недовольные профсоюзы провели несколько весьма бурных демонстраций протеста. Во время одной из них они даже сожгли чучело Фрица.

Вскоре текстильный рынок резко пошел на спад.

«В 1974 году во всем мире разразился кризис текстильной промышленности. Он затронул всех. Не только меня одного. Это было очень трудное время. Спрос на нашу продукцию резко упал, в то время как себестоимость и зарплата подскочили до сумасшедших высот. Профсоюзы тоже добавляли масла в огонь. Все вышло из-под контроля. И в конце концов я решил, что с меня хватит».

Он объявил о своем намерении закрыть фабрики и целиком посвятить себя музею.

Профсоюзы, которым было отнюдь не с руки резкое увеличение числа безработных, тогда как ее уровень в департаменте и без того был достаточно высок, обвинили братьев Шлумпф в том, что они недостаточно эффективно управляют своими фабриками и растрачивают капиталы компании на новые приобретения для автомобильной коллекции. Фриц и Ганс предложили продать свои четыре фабрики любому желающему за символическую цену в один франк при условии, что новый владелец примет на себя обязательства по выплате их долгов, которые в то время достигали около шестидесяти миллионов франков (тогда это равнялось пяти миллионам фунтов или двенадцати миллионам долларов).

Покупателей не нашлось.

«Когда мы оставили свой бизнес, мы имели положительный баланс по всем показателям. Когда профсоюзы подали на меня в суд и потребовали аудиторской проверки, то назначенные судом аудиторы вынуждены были признать, что все наши балансы сходятся с положительным сальдо. И только когда ликвидаторы стали распродавать наше имущество по бросовым ценам, встал вопрос о задолженности».

«Шлумпф груп» была предложена к продаже, и известный французский предприниматель Альбер Салах был назначен, чтобы помочь компании выбраться из кризиса. Он видел выход из ситуации во включении стоимости музея в стоимость имущества, подлежащего продаже для выплаты долгов. Он встретился с Гансом Шлумпфом и объяснил ему, что если коллекцию автомобилей объявить имуществом компании, то можно будет найти деньги для реанимации текстильного производства. Саллану казалось, что это вполне приемлемое решение вопроса. Он даже рассказал Гансу про одного коллекционера картин, который при помощи своей коллекции сумел не только спасти свою компанию, но и создать музей, которому было присвоено его имя.

Но, как вспоминает Саллан, он не смог заставить братьев принять его точку зрения.

«Они твердо решили закрыть свои фабрики. Причем им казалось, что в этом случае они сумеют сохранить свою коллекцию машин. Им и в голову не приходило, что после банкротства их компании им могут не позволить сохранить их личную собственность. На меня они произвели впечатление не слишком дальновидных людей».

В октябре 1976 года разочарованные и ожидающие массовых увольнений рабочие захватили фабрики компании. Братья Шлумпф вместе с подругой Фрица (которую он называет своей женой) и их дочерью были вынуждены искать убежища на своей вилле в Мальмерспахе.

Тогда профсоюзы организовали осаду виллы, окружили дом и продержали братьев в заточении полных трое суток.

«Наконец я решил, что хорошего понемножку, – рассказывает Фриц, – и вызвал полицию».

На рассвете следующего дня на место происшествия прибыли вооруженные подразделения французской полиции, чтобы освободить Шлумпфов и доставить их в Мюлуз, откуда они на такси уехали в Базель.

К тому времени об этих событиях уже писала вся мировая пресса. Повсюду публиковались россказни о том, как Шлумпфы, подобно беглым преступникам, под покровом ночи чудом сумели ускользнуть в Швейцарию.

«Это неправда. Мы спокойно уехали 2 октября 1976 года. Никто не чинил нам никаких препятствий».

Еще задолго до всех этих неприятностей в городском совете Мюлуза облизывались, глядя на их коллекцию автомобилей, и время от времени кто-нибудь из отцов города заговаривал с Фрицем Шлумпфом о том, как было бы прекрасно, если бы он завещал ее городу после своей смерти.

«Я всегда отвечал отказом на такие предложения. Это был мой музей. Он принадлежал мне. А что с ним произойдет потом, я буду обдумывать тогда, когда настанет это „потом“. Впрочем, я собираюсь дожить до ста лет.

Сейчас мне восемьдесят, так что впереди еще двадцать. А после этого музей перейдет к моей жене и дочери».

Спустя восемь дней после их отъезда из Франции к нему прибыла еще одна делегация из Мюлуза.

«Они сказали мне, что если я подарю музей городу Мюлузу, департаменту Верхний Рейн и Франции, то все мои проблемы будут решены в два счета. Я послал их по матери и выставил за дверь. Они приходили еще три раза. Они пытались меня шантажировать. Вы же понимаете, без меня не было бы музея, а без музея город Мюлуз – ничто. Он известен сейчас во всем мире только благодаря мне».

Вот в этот-то момент профсоюзы и подали на братьев в суд, обвиняя их в том, что они использовали деньги компании на содержание музея.

Французские власти выдали ордер на их арест. «Профсоюзы попили на это, чтобы лишить нас возможности искать защиты у французского правосудия. Они предъявили мне обвинение в том, что мы использовали деньги, принадлежащие компании, чтобы вкладывать их в музей, тогда как, по их представлениям, я должен был вкладывать эти капиталы в то, чтобы спасти компанию. Ордер на арест был выдан на основании обвинения в злоупотреблении фондами компании. Нас обвиняли в том, что мы неправильно распоряжались нашими личными состояниями, нашими компаниями и что собрание машин было приобретено на деньги компании. Это совершеннейшая ложь. Нам принадлежало двадцать пять компаний, но ни единого автомобиля не было куплено на их деньги. Все покупалось на наши личные средства, и я могу это доказать. Но моим адвокатам даже не дали подать протест против судебного преследования на том основании, что мы якобы скрывались от правосудия. Нам вменялось в вину, что мы уехали из Мюлуза в Базель. Вы не поверите, но в течение десяти лет французские судебные инстанции притворялись, что не знают нашего адреса».