Текст книги "Слеза дьявола (др. перевод)"

Автор книги: Джеффри Дивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Да, пожалуйста, – ответила она.

Паркер заметил, как лицо молодого человека сразу преобразилось, сделавшись уверенным и спокойным, быть может, потому, что он впервые почувствовал себя полноправным членом их команды.

Откашлявшись, полицейский начал:

– «Белый мужчина, приблизительно сорока пяти лет. Вес – 85 килограммов. Особые приметы на теле отсутствуют. Никаких ювелирных украшений. Часы „Касио“ с многофункциональным будильником».

Харди поднял голову.

– На это стоит обратить внимание. Должен был подавать сигналы в четыре, в восемь и в полночь.

Потом вернулся к тексту:

– «Был одет в джинсы неопределенного производства, сильно поношенные, синтетическую куртку-ветровку, рубашку из грубой ткани, также не новую, спортивные трусы, хлопчатобумажные носки, дешевые кроссовки из универмага „Уолмарт“. В бумажнике сто два доллара с мелочью».

Паркер смотрел на проекцию букв на стене, словно описание, которое читал Харди, относилось не к человеку, а к оставленной им записке.

– «Обнаруженные микрочастицы. Следы кирпичной пыли в волосах, глина под ногтями. Анализ содержимого желудка показал, что за последние восемь часов он употреблял кофе, молоко, хлеб и говядину (по всей видимости – недорогой бифштекс)». Вот и все.

Харди прочитал второй листок с грифом «Метстрел», подколотый к отчету.

– Здесь говорится, что им пока не удалось напасть на след грузовика, который сбил его. – Он поднял взгляд на Паркера. – Просто невероятно! Преступник находится у нас здесь внизу, а мы по-прежнему ни черта о нем не знаем!

Паркеру между тем попался на глаза еще один экземпляр сводки основных происшествий – той же, что он видел раньше, где говорилось о поджоге дома Гари Мосса. Бесстрастное описание пожара, в котором чуть не сгорели заживо два ребенка, по-настоящему потрясло Паркера. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы повернуться и навсегда уйти из этой лаборатории.

Он отключил проектор и снова положил записку на рабочий стол.

Кейдж посмотрел на часы и начал натягивать на себя плащ.

– Осталось сорок пять минут, – сказал он. – Нам пора выдвигаться.

– Куда выдвигаться? – спросила Лукас.

Старший агент протянул ей ее ветровку, а Паркеру кожаную куртку. Чисто машинально он взял ее.

– Как куда? – Кейдж посмотрел в сторону двери. – Помогать команде Джерри Бейкера проверять отели.

Но Паркер отрицательно помотал головой:

– Нет. Мы должны продолжать работать здесь. – Он бросил взгляд на Харди. – Вы правы, Лен. Преступник нам уже ничего не скажет. Но осталась его записка. А она все еще может поведать о многом.

– Но у них сейчас каждый человек на счету, – настаивал Кейдж.

На минуту воцарилось молчание.

Паркер стоял понурив голову напротив Лукас, а между ними на ярко освещенной поверхности стола ослепительно белела записка шантажиста-убийцы. Потом он поднял взгляд и резко, но отчетливо произнес, чтобы дошло до всех:

– Я считаю, что обнаружить его вовремя все равно не удастся. По крайней мере не в эти сорок пять минут. Меня самого это невероятно угнетает, но лучшим способом распорядиться сейчас собой будет остаться здесь. И продолжать работу с запиской.

– Если я вас правильно понял, – начал Сид, – вы готовы попросту смириться? Я имею в виду, с новыми жертвами.

Кинкейд помедлил, а потом ответил:

– Да, если начистоту. Именно это я имею в виду.

– А что думаешь ты? – обратился Кейдж к Лукас.

Она посмотрела на Паркера, встретившись с ним взглядом. И сказала:

– Я согласна с Паркером. Мы остаемся здесь. И продолжаем свою работу.

9

Краем глаза Лукас могла видеть Лена Харди, какое-то время стоявшего совершенно неподвижно. Потом он огладил свою прическу, взял со стула верхнюю одежду и подошел к ней.

Хороши, как песня…

– По крайней мере разреши уйти мне, – сказал он. – Я могу быть полезен в одном из отелей.

Она вгляделась в серьезное моложавое лицо. В правой руке он мял свой полувоенный плащ. Снова бросились в глаза ухоженные ногти – чистые и ровно подстриженные. Этому человеку хотелось действовать, понимала она.

– Прости, но не могу.

– Агент Кейдж прав. Им сейчас остро не хватает людей.

Лукас посмотрела на Паркера, но тот уже снова полностью сосредоточился на записке, осторожно вынимая ее из прозрачной папки.

– Давай отойдем на два слова, Лен, – сказала Лукас, жестом показывая ему на дальний угол лаборатории. Только Кейдж обратил на это внимание, но виду не подал. За долгие годы работы он сам неоднократно прошел через приватные беседы с подчиненными и знал, что порой это требует большей осторожности и деликатности, чем допрос свидетеля. Потому что ты разговаривал с человеком, с которым тебе работать бок о бок, которому в будущем, вполне вероятно, придется прикрывать твой тыл. И Лукас могла испытывать только благодарность к Кейджу, позволившему ей самой разобраться с Харди.

– Поговори со мной, – сказала она. – Что тебя гложет?

– Я хочу реальной работы, – ответил коп. – А здесь я нужен как собаке пятая нога. Я из полицейского управления округа. Всего лишь из отдела анализа и статистики, но… мне нужно быть полезным.

– Ты здесь в качестве представителя полиции. Поддерживать связь между нами и своим начальством – вот твоя единственная задача. Это федеральная операция. А мы – не опергруппа.

Он криво усмехнулся:

– Представитель полиции? Я здесь играю роль стенографистки. И мы оба понимаем это.

Да, она все понимала. И ничто не помешало бы ей поручить ему более активную задачу, если бы она видела, что он может принести больше пользы в другом месте. Лукас не принадлежала к числу педантов, для которых инструкции и правила святы. И будь Харди, например, хорошим снайпером, она бы тут же выпихнула его за дверь и приказала как можно скорее влиться в команду Джерри Бейкера, какие бы указания сверху ни получила. Но сейчас, немного помедлив, она сказала:

– Хорошо. Только ответь мне на один вопрос.

– Конечно.

– Почему ты оказался здесь? – спросила она затем.

– Что значит почему? – нахмурил он лоб.

– Ты ведь вызвался добровольцем, не так ли?

– Да, верно.

– И все из-за жены?

– Из-за Эммы? – Харди попытался изобразить удивление, но Лукас видела его насквозь, и он отвел взгляд в пол.

– Я ведь все понимаю, Лен. И потому прошу оказать услугу и нам, и себе. Делай свои записи, думай вместе с нами, участвуй в обмене идеями. Но от линии огня держись подальше. А когда мы эту мразь обезвредим, отправляйся спокойно домой.

– Но как раз это… Это тяжелее всего, – признался он, по-прежнему не глядя ей в глаза.

– Быть дома одному?

Он кивнул.

– Я тебя очень хорошо понимаю, – абсолютно искренне сказала Лукас.

Он вцепился в свой плащ, как ребенок в любимую игрушку.

А ведь на самом деле Лукас терпеть не могла соглядатаев из окружной полиции. И будь на месте Лена Харди любой другой офицер, она бы уже давно отправила его куда подальше. Ей не хватало терпения ломать перед ними комедию, участвовать в межведомственных войнах или ублажать служащих, находившихся в подчинении у коррумпированных бюрократов, которые почти опустошили городскую казну. Но Лен Харди был для нее особенным. Она знала его тайну. Жена Харди находилась в коме после страшной аварии, когда неподалеку от Мекленберга ее джип вылетел со скользкой после дождя дороги и врезался в дерево.

Харди несколько раз за последние месяцы посещал местное отделение ФБР, чтобы дополнить статистические данные об уровне преступности в столичном округе, и подружился с Бетти – помощницей Лукас. Ей сначала показалось, что молодой человек просто флиртует с привлекательной девушкой, пока она случайно не подслушала его эмоциональный рассказ о своей жене и ее тяжелой травме.

Как и у самой Лукас, друзей у него почти не было. Она познакомилась с ним чуть поближе и узнала подробности о случившемся с Эммой. Несколько раз они вместе пили кофе в полицейском Мемориальном парке, находившемся рядом с ее офисом. Он был с ней откровенен, но до известной степени, предпочитая не изливать каждый раз душу.

И, зная о переживаемой им трагедии, понимая, как тяжко было бы ему оставаться одному дома в этот праздничный вечер, Лукас с радостью приняла его в свою группу, исполненная решимости не слишком обременять работой. Но это не значило, что Маргарет Лукас готова была поставить под угрозу успех операции, щадя чьи-либо эмоции.

Хороши, как песня…

– Мне не сидится на месте, – сказал Харди. – Хочется порвать этого гада на куски.

«Нет, – подумала она. – На самом деле ты хочешь отомстить судьбе или какой-то иной злой силе, которая расколола ваши с женой жизни на тысячу мелких осколков».

– Лен, пойми, я не могу отправить к оперативникам человека, который…

Она запнулась, подбирая нужное, но смягченное определение. «…Думает о своем». Быть может, хотя «слишком рассеян» было бы ближе, а на самом деле она имела в виду «способен на самоубийственную глупость».

Харди кивнул. Он был зол, и от этого у него подрагивали губы, но он бросил плащ на спинку кресла и вернулся к рабочему столу.

Бедняга, подумала она, но потом, видя, как светлый ум и знание дела преодолевают снедавшее его горе, поверила, что с ним в конечном счете все будет в порядке. Он переживет эти тяжкие времена. О, конечно, он выйдет из этих испытаний изменившимся, но ей хотелось верить, что изменится он подобно железу, превращающемуся в сталь после закалки.

Он изменится.

Так же, как изменилась сама Лукас.

Загляните в свидетельство о рождении Жаклин Маргарет Лукас, и документ подскажет, что она появилась на свет в последний день ноября 1963 года. Но сама она в глубине души считала себя пятилетней, отмечая как день своего рождения дату выпуска из академии ФБР.

Она часто вспоминала книжку, которую прочитала давным-давно, детскую сказку, которая называлась «Уикэмские оборотни». Картинка на обложке, изображавшая премилого эльфа, нисколько не отражала жутковатого содержания самой истории. Там рассказывалось об эльфе, который среди ночи прокрадывался в дома людей и подменял младенцев – крал из колыбелек детей человеческих, а взамен оставлял крошечных эльфиков. Главными героями были родители, которые обнаружили, что их дочку подменили, и отправились ее искать.

Лукас живо помнила, как читала эту книжку, свернувшись на диване в своей уютной гостиной в Стаффорде, штат Виргиния, неподалеку от Квонтико, отложив поход в супермаркет из-за внезапно начавшейся пурги. История так захватила ее, что она не отрываясь прочитала книжку до конца, и хотя папе с мамой удалось-таки найти свою девочку и вырвать ее из лап зловредного эльфа, книжка оставила такое гнусное послевкусие, что она сразу же ее выбросила.

Потом она надолго забыла обо всем этом до того времени, как получила диплом академии и назначение в вашингтонское отделение Бюро. И вот как-то утром она шла на работу – с «кольтом-питоном» на бедре и папкой с делами под мышкой, когда ее вдруг осенило: «А ведь на самом деле я – как тот оборотень!» Потому что настоящая Джеки Лукас работала на полставки библиотекарем исследовательского центра академии ФБР в Квонтико, любила шить и сама разрабатывать модели одежды, по выходным выполняя заказы подруг и их детишек. Она прекрасно вязала и вышивала, коллекционировала вина (и сама была не прочь выпить), а еще занималась спортом, частенько побеждая в традиционном местном массовом забеге на пять километров. Но та девушка теперь куда-то исчезла, а ее подменила агент по особым поручениям Маргарет Лукас – женщина, поднаторевшая в криминалистике и методах ведения следствия, знавшая назубок характеристики взрывчатых веществ вроде Ц-4 или Семтекса и умевшая руководить сетью собственных тайных осведомителей.

– Агент ФБР? – недоверчиво повторил ее отец, когда она навещала родителей в их калифорнийском особняке в окрестностях Сан-Франциско, чтобы сообщить новости. – Ты будешь секретным агентом? А что, тебе и пистолет дадут? Или ты все-таки просто будешь перебирать бумажки за письменным столом?

– И пистолет дадут, и свой рабочий стол у меня тоже будет.

– Не понимаю, зачем тебе это? – ворчал ее слегка располневший к старости отец, вышедший на пенсию сотрудник среднего управленческого звена «Бэнк оф Америка». – Ты ведь была блестящей студенткой.

Она только смеялась, спрашивая, при чем здесь ее академические успехи, хотя прекрасно понимала, что имел в виду ее старик. Она ведь с отличием закончила и колледж Святого Томаса на Русском холме, и Стэнфорд. Старательная девочка, которая редко соглашалась пойти на свидание, зато часто тянула руку вверх в классе, – ей судьбой предназначалось высоко взлететь в мире науки или, уж точно, на Уоллстрит. Нет, отца не пугало, что она будет носить оружие и ловить убийц, вот только он не считал это занятие достойным ее незаурядного ума.

– Но это же ФБР, папа! Они – интеллектуальная элита правоохранительных органов.

– Что ж, возможно. Но только… Неужели ты действительно хочешь этим заниматься?

Нет, это было то, чем она должна была заниматься. Между глаголами «хотеть» и «быть должным» на самом деле разверзается целая пропасть. Но едва ли он смог бы понять ее. А потому она просто ответила:

– Да.

– Что ж, тогда мне остается только уважать твой выбор, – кивнул он, а потом обратился к своей жене: – У нашей девочки тот еще норов. Ты знаешь, что такое норов?

– Знаю, – откликнулась ее мать из кухни. – Это слово часто встречается в кроссвордах. Но ты должна быть очень осторожной, Джеки. Обещай мне, что будешь осмотрительной.

Это звучало так, словно ей предстояло всего-навсего перейти на другую сторону оживленной улицы.

– Я буду осторожна, мамочка.

– Хорошо. На ужин приготовлю курицу в винном соусе. Тебе ведь нравится это блюдо, насколько я помню?

Джеки обняла папу с мамой, а через два дня прилетела в Вашингтон, где обернулась Маргарет Лукас.

После академии она включилась в оперативную работу, изучила округ как свои пять пальцев, многое узнала от Кейджа, который оказался для оборотня наилучшим папашей – о таком можно было только мечтать, – и, вероятно, неплохо потрудилась, потому что в прошлом году получила повышение и теперь именовалась младшим агентом по особым поручениям. И вот надо же! Сегодня случилось так, что, пока ее босс фотографировал обезьян и ящериц где-то в джунглях Бразилии, она руководила расследованием самого громкого преступления, совершенного в Вашингтоне за многие годы.

Поэтому она смотрела, как, пристроившись за столом, Лен Харди строчит в своем блокноте, и думала: ничего, он сумеет все пережить достойно. Маргарет Лукас – оборотень – точно это знала…

– Эй! – Мужской голос резко оборвал ее размышления, и она вдруг заметила, что Паркер Кинкейд пытается ей что-то сказать. – Мы закончили с лингвистикой, – услышала она, – и теперь мне необходимо заняться физическим анализом записки. Если у вас нет каких-то других предложений.

– Будем считать, что здесь командуете вы, Паркер, – ответила она и села в кресло, расположенное рядом с ним.

Первым делом он изучил бумагу, на которой писал вымогатель.

15 на 22 сантиметра – типичный листок для письма. Размеры бумаги исторически менялись, но 20 на 30 сантиметров считалось стандартом в Америке на протяжении почти двухсот лет. 15 на 22 был вторым по распространенности размером. Но все же слишком широко используемым. Таким образом, сам по себе размер записки ничего существенного Паркеру не говорил.

Что до состава бумаги, то ему сразу бросилось в глаза, что она была дешевая, изготовленная механическим путем, а не химическим, с помощью которого получают более качественные и дорогие сорта.

– Увы, бумага нам не помощница, – заявил он в конце концов. – Слишком распространенная. Изготовлена не из вторсырья, высокое содержание кислоты, грубая структура с минимальным добавлением оптического осветлителя, низкая способность к светоотражению. Продается в огромных количествах самими фабрикантами или оптовиками и распространяется через обширную розничную сеть. Пачками по пятьсот листов. Водяные знаки отсутствуют, а значит, у нас нет возможности отследить, кто ее произвел и с какого склада ее отгрузили. Не говоря уже о магазине, где она была приобретена.

Он вздохнул.

– Давайте теперь посмотрим на чернила.

Он осторожно взял записку за край и положил под один из мощных лабораторных микроскопов. Изучил ее сначала при десятикратном, потом при пятидесятикратном увеличении. По следам, оставленным на бумаге, где присутствовали случайные пробелы, а цвет оказался неоднородным, Паркер без труда заключил, что пользовались очень дешевой шариковой ручкой.

– Вероятно, писали ручкой фирмы АПП – «Американские письменные принадлежности». Тридцать центов в любом уличном киоске.

Он посмотрел на остальных членов команды. Казалось, никто не улавливает смысла сказанного.

– И что же? – спросила Лукас.

– А то, что это очень плохо, – с нескрываемым разочарованием ответил он. – Невозможно отследить происхождение. Они миллионами продаются по всей стране. Как и бумага, слишком распространены. К тому же АПП не считает нужным пользоваться метками.

– Какими метками? – спросил Харди.

Паркер объяснил, что многие производители чернил добавляют в их состав специальное химическое соединение, по которому всегда можно определить, где и когда их изготовили. Однако для АПП это была ненужная роскошь.

Паркер начал медленно вытягивать бумагу из-под окуляров микроскопа, но вдруг замер, заметив нечто необычное. Часть листа казалась чуть выцветшей. И он сразу понял, что это не фабричный брак. Оптические осветлители добавлялись в бумагу уже почти пятьдесят лет, и было крайне странно даже для такой дешевой бумаги видеть, что она осветлена неравномерно.

– Не могли бы вы подать мне «Поли-Лайт»? – попросил он Сида Арделла.

– Что-что?

– Вот тот инструмент.

Гигант-агент до смешного бережно передал ему один из похожих на коробку приборов из категории АИС – альтернативных источников света. В его люминесцентных лучах выявлялись вещества, невидимые глазу при обычных условиях.

Паркер нацепил на нос защитные очки и включил желто-зеленую лампу.

– Надеюсь, это излучение не опасно для жизни? – спросил агент, причем, судя по тону, это не было просто шуткой.

Паркер провел лучом поперек конверта. Так и есть. Правая треть оказалась ярче. Проделав ту же операцию с запиской, он обнаружил более светлый участок в форме буквы «L», образованной верхним и правым краями листа.

Вот это уже представляло интерес. Он повторил процедуру.

– Видите, как полинял угол? Держу пари, что бумага и часть конверта выцвели, пролежав некоторое время под лучами солнца.

– Но где – дома или еще в магазине? – спросил Харди.

– Возможны оба варианта, – отозвался Паркер. – Но, судя по консистенции бумаги, я бы предположил, что ее купили сравнительно недавно. Значит, это скорее произошло в магазине.

– Но такое могло случиться, только если его окно выходило на юг, – вмешалась Лукас.

«Точно, – подумал Паркер. – Ценное наблюдение. Странно, что мне самому это не пришло в голову».

– Почему? – спросил Харди.

– По той простой причине, что сейчас зима, – ответил Паркер. – И ни с одной другой стороны света солнца не было бы достаточно, чтобы обесцветить бумагу.

Он принялся расхаживать по комнате. Давняя его привычка. Когда умерла жена Томаса Джефферсона, его старшая дочь Марта писала, что отец «без конца расхаживает из угла в угол, и так – день и ночь, ложась немного отдохнуть лишь по временам, когда силы почти полностью покидают его». Вот и Паркер, сталкиваясь с особенно трудным случаем или мучаясь над тайной очередного документа, начинал ходить, а дети перешептывались между собой, что «папа опять мечется, как тигр в клетке».

Расположение мебели в отделе постепенно снова стало узнаваемым для него. Он подошел к одному из шкафов и достал оттуда специальную доску с бумагой для сбора улик. Потом, держа записку за краешек, он кисточкой из верблюжьей шерсти стал смахивать с листа мелкие частицы, которые могли прилипнуть к нему. Их практически не оказалось совсем, что не слишком удивило его. Способность бумаги к абсорбции необычайно велика. Любые частички материалов, попадающих на нее в тех местах, где она побывала, обычно накрепко впечатываются в ее структуру.

Тогда Паркер достал из своего дипломата крупный шприц без иглы и с его помощью вырезал мельчайшие диски из листа бумаги с чернилами и конверта.

– Вам ведь знаком принцип работы этого агрегата? – спросил он Геллера, кивая на газовый хроматограф-спектрометр, стоявший в углу.

– Конечно, – ответил тот. – Я однажды разобрал один такой на части. Просто так, любопытства ради.

– Тогда проделайте операцию дважды. Отдельно с конвертом, отдельно – с листком, – сказал Паркер, передавая ему взятые образцы.

– Без проблем.

– С какой целью это делается? – снова поинтересовался Сид. Агенты из опергрупп или работающие под прикрытием обычно слабо себе представляют, чем занимаются их ученые коллеги эксперты-криминалисты.

Паркер терпеливо разъяснил, что этот прибор разделяет химические вещества, обнаруженные на месте преступления, на составные части, а потом определяет природу каждой из них. При работе машина издавала неприятный гул – на самом деле она сжигала образцы, а анализировала уже образовавшиеся в результате сгорания газы.

Затем Паркер еще раз провел кистью по поверхности записки и конверта, сумев все же теперь собрать кое-какие материалы. Потом взял предметные стекла от двух микроскопов и разместил полученные частички под окуляры. Всмотрелся в один, потом в другой, подкрутил колесико резкости, реагировавшее на малейшее движение, как и положено высокоточному прибору.

Его особенно заинтересовал один из собранных образцов. После его продолжительного изучения под микроскопом он обратился к Геллеру:

– Мне нужно получить оцифрованные фотографии вот этого. – Он мотнул головой в сторону микроскопа. – Сделаете?

– Нам это, как говорится, раз плюнуть. – И молодой эксперт вставил оптические кабели в гнезда микроскопа. Противоположными концами провода были подключены к большому прибору, с виду напоминавшему обыкновенную серую металлическую коробку. Геллер соединил прибор с одним из многочисленных компьютеров, включил его, и всего через несколько мгновений увеличенные изображения частиц появились на дисплее. Он вызвал на экран меню. А потом сказал Паркеру:

– Достаточно нажать на эту клавишу. Они будут сохранены в формате «джейпег».

– И я смогу передать их как приложения электронной почтой?

– Только скажите, кому их отправить.

– Я скоро сообщу вам адрес, но сначала мне хотелось бы получить снимки при различных увеличениях.

На всякий случай Паркер и Геллер сделали по три варианта снимков образцов под каждым из микроскопов, сохранив их на жестком диске компьютера.

Не успели они закончить, как раздался сигнал хроматографа-спектрометра, и на дисплее еще одного компьютера высветились полученные данные анализа.

– У меня специально дежурят двое экспертов из нашего криминалистического отдела, – сообщила Лукас, по мнению которой именно эти люди должны были изучить собранные улики.

– Передайте им, что они свободны и могут идти по домам, – ответил Паркер. – У меня есть на примете кое-кто другой.

– Кто? – нахмурившись, спросила Лукас.

– Он из Нью-Йорка.

– Из тамошнего полицейского управления?

– Был когда-то. Теперь в отставке.

– А почему бы не поручить это кому-то из наших? – недоумевала Лукас.

– Потому, – ответил Паркер, – что мой приятель – лучший криминалист страны. Он, можно сказать, стоял у истоков создания автоматизированной системы классификации улик.

– Той самой, которой мы сами сейчас пользуемся? – с недоверием спросил Сид.

– Совершенно верно. – Паркер нашел номер телефона и набрал его.

– Но ведь сегодня канун Нового года, – заметил Харди. – Его может не быть дома.

– Нет, он едва ли вообще покидает свой дом, – сказал Паркер.

– Даже в праздники?

– Да, даже в праздники.

– А-а! Паркер Кинкейд! – Голос донесся до всех, потому что была включена громкая связь. – И почему я был уверен, что мне позвонят как раз из ваших краев?

– Ты слышал о том, что здесь происходит? – спросил Паркер у Линкольна Райма.

– О, я слышу все, – ответил тот, и Паркер вспомнил поразительную способность Райма лишать коллег возможности эффектно преподнести ему нечто новое. – Верно я говорю, Том? Я ведь действительно все слышу. Скажи ему. А ты, Паркер, помнишь моего Тома? Беднягу Тома, который так со мной намучился?

– Привет, Паркер!

– Привет, Том! Он по-прежнему устраивает тебе веселую жизнь?

– Само собой, – резко ответил Райм. – Но мне говорили, что ты тоже ушел со службы, Паркер. Что ты давно в отставке.

– Был. Еще два часа назад.

– Смешно, как это у них получается, верно? Никак не могут оставить нас в покое.

Паркер лично встречался с Раймом лишь однажды. Это был красивый брюнет примерно одного с ним возраста, но полностью парализованный от шеи и ниже. Сейчас он зарабатывал частными консультациями в своем доме, расположенном к западу от Центрального парка.

– Я получил истинное наслаждение от твоей лекции в прошлом году, – сказал Райм.

И Паркер вспомнил, как тот сидел в своей навороченной яблочно-красной инвалидной коляске в первом ряду лекционного зала юридического колледжа имени Джона Джея в Нью-Йорке. Темой выступления Паркера была, разумеется, криминалистическая лингвистика.

– А ты знаешь, что благодаря тебе нам здесь удалось добиться в одном деле обвинительного приговора? – спросил Райм.

– Нет, конечно.

– Допрашивали свидетеля убийства. Тот преступника не видел, но слышал, что он сказал перед тем, как застрелить жертву. Что-то вроде: «Как по мне, так тебе уже пора читать молитву, придурок!» Но еще интереснее стало потом. Ты меня слушаешь, Паркер?

– Естественно. – Когда рассказывал Линкольн Райм, его нельзя было не слушать.

– Во время допроса в участке подозреваемый заявил следователю: «Как по мне, так сознаваться такому дурню западло». Вот на этом-то он и попался.

– На чем конкретно, Линкольн?

Райм рассмеялся, как довольный мальчишка.

– На этом самом выражении. Оказывается, лингвисты уже установили, что только семь процентов населения, да и то в глубокой провинции, откуда и был родом наш герой, говорят «Как по мне…» вместо правильного «По мне, так…». Ты знал об этом?

– Да, читал. Но неужели этого оказалось достаточно для присяжных, чтобы вынести приговор?

– Нет. Но хватило, чтобы он во всем сознался, – закончил свой рассказ Райм и продолжил: – А теперь позволь мне кое-что предположить. Вы имеете дело со стрелком в метро, а единственная ниточка, ведущая к нему… Что это? Письмо с угрозами? Записка с требованием выкупа?

– Как он догадался? – спросила Лукас.

– Ого! Кто-то еще подал голос, – отметил Райм. – Но прежде отвечу на вопрос. Мне нетрудно было догадаться об этом, потому что не могу придумать никакой другой причины, заставившей бы Паркера Кинкейда позвонить мне… Но прошу прощения, Паркер, с кем я имел удовольствие только что обменяться репликами?

– Я агент по особым поручениям Маргарет Лукас, – представилась она.

– Младший агент по особым поручениям, – поправил Паркер, – но она солирует в этом шоу.

– А, конечно, куда же мы без Бюро! Фред Деллрей только что заезжал проведать меня, – сказал Райм. – Вы знакомы с Фредом? Манхэттенское отделение?

– Да, я знаю Фреда, – ответила Лукас. – Он помогал нашим ребятам, которые работали под прикрытием. Пресекли незаконную торговлю оружием.

– Что ж, понятно. Неизвестный преступник, записка. А теперь пусть один из вас введет меня в курс дела.

Эту роль взяла на себя Лукас.

– Вы совершенно правы. Это схема вымогательства денег. Мы пытались заплатить выкуп, но основной подозреваемый погиб. И сейчас мы почти уверены, что его сообщник-стрелок продолжит начатое.

– О, это трудно. Проблема так проблема! Вы осмотрели тело?

– Да, но ничего не обнаружили, – ответила Лукас. – Ни удостоверения личности, ни хоть какой-то другой существенной зацепки.

– А мне, как я понимаю, в качестве запоздалого подарка на Рождество причитается кусок этого вашего малоаппетитного криминального «пирога»?

– Я обработал с помощью хроматографа-спектрометра кусочки конверта и записки…

– Что вполне в твоем духе, Паркер. Правильно, жги улики. Им они, правда, очень понадобятся в суде, но ты успеешь сжечь что сможешь, верно?

– Хочу послать тебе полученные данные. И еще фотографии собранных микрочастиц. Можно передать тебе все это по электронной почте?

– Разумеется. А какое увеличение?

– Десять, двадцать и пятьдесят.

– Хорошо. Когда тебе нужен ответ?

– Он будет убивать каждые четыре часа, начиная с четырех дня и до полуночи.

– С четырех часов сегодня?

– Да.

– Боже милостивый!

– Мы, кажется, знаем, где будет нанесен удар в четыре, – вмешалась Лукас. – По нашему мнению, это произойдет в одном из отелей. Но более точной информации нет.

– В четыре, в восемь и в полночь. Ваш преступник обладал определенным чувством ритма в том, что касается времени.

– Нам включить это в его психологический портрет? – спросил Харди, продолжавший делать записи.

Паркер предположил, что этому копу все выходные придется трудиться над отчетом для мэра, шефа полиции и членов городского совета, который никто не потрудится хотя бы пролистать в ближайший месяц. А быть может, его вообще так никогда и не прочитают.

– Это еще кто? – рявкнул Райм.

– Лен Харди, сэр. Я из полицейского управления округа.

– Ваша специальность – психпортреты?

– Нет, вообще-то я из аналитического отдела, но в академии мы много занимались составлением таких портретов, а еще раньше я написал на эту тему диплом в Американском университете.

– Тогда послушайте, что я вам скажу, – сказал Райм. – Я ни в грош не ставлю психологические портреты и доверяю только уликам. Психология вообще вещь скользкая, как рыба. Возьмите хотя бы меня. С виду спокоен, а на самом деле – сплошной комок неврозов. Я правильно говорю, Амелия?.. Моя четвероногая подружка не умеет говорить, но она со мной полностью согласна. Так. Нам пора начинать действовать. Шлите мне свои подарочки. Я постараюсь связаться с вами как можно быстрее.

Паркер записал адрес электронной почты Райма и передал его Геллеру. Всего через несколько мгновений все данные и фотографии ушли на компьютер в Нью-Йорке.

– И это что, действительно лучший эксперт-криминалист в стране? – скептически спросил Кейдж.

Паркер не отвечал. Он смотрел на часы. Где-то в округе Колумбия многим людям, которыми они с Маргарет Лукас уже мысленно готовы были пожертвовать, оставалось жить какие-то полчаса.