Текст книги "Перерождение"

Автор книги: Джастин Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

«Как любая независимая нация, мы имеем право защищать себя – и защитим! – объявила Шоу под громогласные аплодисменты членов новоиспеченного правительства. – Калифорния и калифорнийцы выстоят!»

В ответ на новости из Сакраменто Тим Ромер, пресс-секретарь президента Хьюза, заявил: «Это абсурд. Сейчас органам местного самоуправления явно не следует брать на себя ответственность за безопасность американцев. Наша позиция остается неизменной: Калифорния – часть Соединенных Штатов Америки».

Ромер также предупредил: если представители полиции и Национальной гвардии Калифорнии воспрепятствуют общегосударственным дезинфекционным мероприятиям, в их отношении будут приняты самые суровые меры.

«Эти лица будут причислены к незаконным вражеским комбатантам, – пояснил Ромер. – Не поддавайтесь на провокацию!»

К среде независимость Калифорнии признали Ватикан, правительства Швейцарии, Финляндии и Республики Палау, островного государства в западной части Тихого океана.

После вывода американских войск из южной Азии премьер-министр Индии в очередной раз пригрозил использовать ядерное оружие против боевиков в восточном Пакистане.

«Сейчас самое время остановить распространение исламского экстремизма, – заявил премьер-министр Суреш Митра. – Мировому жандарму не до нас».

«Ну вот, – подумал Уолгаст. – Неизбежное случилось». На память пришло выражение «не в состоянии контролировать ситуацию», которое в военной авиации употребляют с подтекстом «спасайся, кто может». В мире творилось то же самое: люди оказались не в состоянии контролировать ситуацию и спасались, кто как может.

Вспомнились слова Лейси: «Эми ваша, позаботьтесь о ней», поцелуй в щеку и ее последний отчаянный поступок: она бросилась вон из машины, чтобы отвлечь кометы – Брэд теперь мысленно называл призраки «живыми кометами», – и вызвать их смертельный огонь на себя. Вспомнилось, как Дойл вручил ключи от «лексуса», как бежал за машиной и кричал: «Уезжайте, скорее уезжайте!»

Время сна и отдыха осталось позади. Уолгаст собирался просидеть у двери всю ночь с револьвером Карла в одной руке и «Спрингфилдом» в другой. Ночь выдалась холодная, температура упала до плюс десяти по Цельсию, и сразу по возвращении из магазина Уолгаст растопил печь. Он сложил газету вчетверо, потом в восемь раз, потом в шестнадцать, бросил газетный квадратик в раскрытую дверцу печи и стал смотреть, как быстро огонь пожирает бумагу.

17

Лето кончилось, наступила осень, и мир забыл о Брэде и Эми. В самом конце октября выпал первый снег. Уолгаст рубил во дворе дрова, когда в воздухе закружили белые, легкие как пух хлопья. Прежде чем взяться за топор, Брэд засучил рукава рубашки, а теперь почувствовал, что холод щиплет влажную кожу, и понял: зима не за горами.

Уолгаст вонзил топор в бревно, вернулся в дом и крикнул:

– Эми!

Девочка вышла на лестницу. Ее кожа давно отвыкла от солнца и приобрела фарфоровую белизну.

– Ты когда-нибудь видела снег?

– Не знаю, кажется, нет.

– На улице сейчас снег! – смеясь, объявил Брэд, слыша в своем голосе мальчишескую радость. – Пошли, не пожалеешь!

Пока Уолгаст одевал Эми – куртка, кроссовки, а еще, само собой, бейсболка и темные очки – и смазывал ее лицо и ладони солнцезащитным кремом, начался настоящий снегопад. Под рой белых хлопьев Эми выбралась медленно и осторожно, словно космонавт из люка звездолета.

– Ну, как тебе?

Девочка поймала снежинку кончиком языка и попробовала на вкус.

– Здорово! – объявила она.

У них имелись кров, еда и тепло. Брэд понимал: зимой по дорогам не проедешь, поэтому осенью еще дважды наведался в «Бакалею Милтона» и забрал остаток продуктов. По возвращении в лагерь он провел ревизию: консервов, сухого молока, риса и фасоли до весны вполне хватало. Озеро кишело рыбой, в одном из коттеджей обнаружился бур, и Уолгасту нужно было лишь поставить удочки. За полгода они не израсходовали и полканистры пропана. В общем, зимы Брэд не боялся, он приветствовал ее, подстраивался под неспешный ритм морозных дней. Их никто не искал, они фактически исчезли с лица земли, укрывшись в горном убежище.

К утру вокруг дома намело сугробы высотой с фут. Солнце выплыло из-за туч и светило ослепительно ярко. Всю вторую половину дня Уолгаст откапывал поленницу, протаптывал дорожки от нее к дому и от дома к коттеджу, который до весны собирался использовать как ледник. Он уже привык к ночному образу жизни – а как еще приспособиться к новому режиму Эми? – и от блеска снега под солнцем глаза болели, словно от фотовспышки, на которую заставили долго смотреть. Вероятно, примерно так бедная девочка воспринимала обычный дневной свет. С наступлением темноты они оба выбрались на улицу.

– Я покажу тебе, как делать снежных ангелов! – Уолгаст улегся на спину, посмотрел на усыпанное звездами небо. Из последнего рейда в «Бакалею Милтона» он привез банку растворимого какао, но от Эми утаил, решив приберечь для особого случая. Сегодня они высушат одежду, сядут поближе к печи и будут пить горячее какао. – Ручками и ножками води вот так.

Девочка легла на снег и стала повторять движения Брэда, легко и грациозно, как гимнастка.

– Кто такие ангелы?

Уолгаст задумался. Прежде их разговоры подобных тем не затрагивали.

– Ну, они вроде призраков.

– Вроде призраков? Значит, как Джейкоб Марли?

Недавно они прочли «Рождественскую песнь» Диккенса, точнее, ее прочла вслух Эми. После памятной летней ночи, когда выяснилось, что девочка не просто умеет читать, а делает это бегло и с выражением, Уолгасту оставалось только слушать.

– Да, наподобие, только ангелы не такие страшные, как Джейкоб Марли. Они… ну, их считают добрыми призраками, которые наблюдают за нами с небес. По крайней мере, некоторые в это верят.

– А ты веришь?

Уолгаст замялся. Прямота Эми уже не раз ставила его в тупик. С одной стороны, ее непосредственность казалась детской, а с другой, откровенность вопросов, которые она задавала, свидетельствовала об определенной мудрости.

– Трудно сказать… Моя мать верила, она была очень набожной, а отец, скорее всего, нет. Он тоже был хорошим человеком, но работал инженером и рассуждал совершенно иначе.

– Я знаю, она умерла, – после небольшой паузы тихо проговорила Эми.

Уолгаст резко сел. Девочка лежала с закрытыми глазами.

– Кто умер, солнышко? – уточнил Брэд, но тут же понял: она имела в виду свою мать.

– Я почти ее не помню, но знаю: она умерла. – Голос Эми звучал бесстрастно, точно она сообщала общеизвестный факт.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… – Девочка заглянула Уолгасту в глаза. – Я всех их чувствую.

Порой в предрассветные часы Эми снились сны. Из своей спальни Уолгаст слышал стоны девочки, скрип пружин. Иногда она бормотала, точно подолгу разговаривала сама с собой, иногда спускалась в гостиную и замирала у теплой печи, повернувшись к выходящему на озеро окну. Судя по всему, Эми бродила во сне. Уолгаст понимал: лучше ее не будить. Через пару минут она поднималась к себе и ложилась в кровать.

– Эми, что именно ты чувствуешь? Как? – допытывался Брэд.

– Не знаю, – качала головой девочка. – Их очень много, они грустят, они не помнят, кем были раньше.

– Солнышко, кто они такие?

– Все.

Теперь Уолгаст спал внизу, на стуле напротив двери. «У вас один выстрел… – предупредил Карл. – Эти ублюдки перемещаются ночью по верхушкам деревьев». Кто они, эти ублюдки-метеоры? Люди? Ведь Картер еще недавно был человеком… Что с ними стало? А с Эми? Девочка, которой снятся чужие голоса, у которой не растут волосы и ногти, которая почти не спит (Брэд догадывался, что она притворяется), не ест, которая читает и плавает, словно вспоминая навыки из чужой жизни, – она тоже из их числа? «Вирус в латентном состоянии», – уверял Фортс. А если нет? Вдруг он, Уолгаст, заразится или уже заразился? Нет, он чувствовал себя как обычно – растерянным, сбитым с толку, живущим среди знаков и символов, полезных лишь тем, кто их понимает, то есть не ему.

Мартовской ночью Брэд услышал гул двигателя. В небе сияла полная луна, снег и не думал таять. Уолгаст заснул на стуле, но новый звук на длинной подъездной аллее услышал даже во сне. Приснившийся кошмар превратил гул мотора в рев летнего пожара, который стремительно поднимался в гору. Они с Эми бежали по объятому пламенем лесу, и вдруг девочка исчезла, словно растаяв в клубах густого дыма.

В окнах мелькнул яркий свет фар, на крыльце заскрипели шаги – тяжелые, неуверенные. Сон как рукой сняло. Уолгаст вскочил, повернул вниз флажок предохранителя и отвел затвор. В дверь постучали.

– Кто-то пришел! – послышался голос Эми.

Господи, когда она успела спуститься по лестнице?

– Эми, быстро наверх! – шепотом велел Брэд.

– Эй, есть в доме кто-нибудь? – закричал приехавший. – Я вижу дымок! Хотите взглянуть на меня – спущусь с крыльца!

– Эми, бегом наверх!

– Откройте, если есть кто живой, умоляю, откройте! – Мужчина снова заколотил в дверь.

Едва Эми поднялась по лестнице, Уолгаст подкрался к окну и выглянул на улицу. У дома стояла не легковушка, не грузовик, а снегоход, с прикрепленными к шасси контейнерами. Яркие фары освещали мужчину в высоких ботинках и парке. Он опустился на корточки, упер руки в колени.

Уолгаст распахнул дверь.

– Не приближайся! – прошипел он. – Руки покажи!

Мужчина безропотно поднял руки.

– Я не вооружен! – с сильной одышкой проговорил он, и Уолгаст заметил на его парке ярко-красную ленту крови. Видимо, незваного гостя ранили в шею. – Я болен…

Брэд грозно поднял ружье и выступил на крыльцо.

– А ну убирайся!

– Боже… – простонал неизвестный и рухнул на колени. – Боже милостивый! – Он согнулся пополам и перепачкал снег у крыльца рвотой.

Брэд обернулся и увидел в дверях Эми.

– Вернись в дом! Живо!

– Все в порядке, милая! – Мужчина поднял окровавленную руку, вяло помахал, а потом вытер рот. – Делай, как велит папа!

– Эми, я сказал, возвращайся в дом!

Девочка ушла, прикрыв за собой дверь.

– Вот и хорошо! – Незнакомец по-прежнему стоял на коленях и смотрел на Уолгаста. – Ни к чему ребенку это видеть. Господи, как же мне плохо!

– Как вы нас разыскали?

Незнакомец покачал головой и сплюнул на снег.

– Конкретно вас я не искал, если вы это имеете в виду. Мы вшестером отсиживались в охотничьем лагере миль за сорок отсюда. Мы спрятались там еще в октябре, когда разрушили Сиэтл.

– Кто? Что стряслось в Сиэтле? – допытывался Брэд.

– То же, что и везде, – пожал плечами незнакомец. – Люди заражались, умирали, раздирали друг друга в клочья. Потом явились солдаты… Ба-бах! – и город взлетел на воздух. Кто-то болтал, что это дело рук ООН, кто-то – русских, а по мне – хоть марсиан, какая разница! Мы спрятались на юге, в горах, думали, перезимуем там, а весной в Калифорнию поедем. Да только эти твари на лагерь напали, никто из нас и выстрелить не успел! Я дал деру, но одна сучка меня укусила! Откуда ни возьмись налетела и в шею цапнула! Не представляю, почему она не убила меня, как остальных, но, говорят, порой вампиры так делают. Наверное, я вытянул счастливый билет!

– За вами следили?

– Понятия не имею! Запах дыма я почувствовал за добрую милю. Невероятно, но факт! Точно бекон на сковородке жарился… Ради всего святого, умоляю! – Мужчина поднял на Брэда полные отчаяния глаза. – Будь у меня «пушка», сам бы справился!

Брэд не сразу понял, о чем речь.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Боб. – Мужчина облизал пересохшие губы. – Боб Сондерс.

– Давайте отойдем от дома. – Уолгаст махнул «спринфилдом» в сторону леса.

Боб побрел по глубоким сугробам, Уолгаст отпустил его шагов на пять и двинулся следом. Через каждый ярд Сондерс наклонялся, упирая руки в колени, и натужно переводил дух.

– Знаете, что самое удивительное? – спросил он. – Я ведь был актуарием, занимался исследованиями для страхования от случайных происшествий. Человек курит? Пьет? Ездит без ремня безопасности? Ежедневно съедает по «Биг-Маку»? Две секунды, и я называл дату его смерти с точностью до месяца! – Боб схватился за дерево, чтобы не упасть. – А вот подобные форс-мажоры в сводных таблицах не фигурировали!

Уолгаст промолчал.

– Вы ведь сделаете, как я прошу? – спросил Боб, глядя на деревья.

– Да, – пробормотал Брэд. – Господи, что же мы наделали!

– Нет, все в порядке, не казните себя. – Сондерс тяжело вздохнул, снова облизал губы и ткнул себя в грудь, совсем как Карл много месяцев назад, когда показывал, куда стрелять. – Вот сюда, ладно? Если угодно, сперва прострелите мне голову, но потом непременно сюда!

Уолгаст только кивнул, начисто обескураженный прямотой Боба и его безразличным, чуть ли не деловым тоном.

– Дочери скажите, что я на вас напал, – добавил Сондерс. – Зачем ей правда? Тело потом сожгите. Облейте бензином, керосином, чем угодно горючим и сожгите.

Они добрались до берега реки. В голубоватом свете луны пейзаж источал неземное спокойствие и умиротворение. Под снегом и льдом журчала вода. «Почему бы не здесь?» – подумал Уолгаст.

– Повернитесь лицом ко мне! – велел он.

Только Боб его будто не слышал. Он сделал еще пару шагов, остановился и неизвестно зачем начал раздеваться – скинул окровавленную парку, отстегнул бретели лыжного комбинезона, через голову снял толстовку.

– Я сказал, повернитесь ко мне!

– Знаете, что досаднее всего? – Боб снял термомайку и нагнулся расшнуровать ботинки. – Сколько лет вашей дочери? Я всегда хотел детей. Почему не завел?

– Не знаю, Боб. – Уолгаст поднял «спрингфилд». – Теперь встаньте и повернитесь лицом ко мне!

Боб встал, ощупывая рану на шее. С ним явно творилось неладное: тело сотрясали спазмы, а на лице застыла не гримаса боли, а сладостная улыбка. В лунном свете его кожа чуть ли не сияла. Сондерс по-кошачьи изогнул спину и прищурился.

– М-м-м, вот это кайф! – пробормотал он. – Настоящий кайф!

– Что же мы наделали… – повторил Уолгаст.

– Эй, подождите! – Боб открыл глаза и протянул руки к Брэду. – Секундочку!

– Что же мы наделали… – снова повторил Уолгаст и спустил курок.

Зима закончилась дождями. Ливень не стихал несколько суток, смыл остатки снега в лесу, раздул реку и озеро, окончательно расквасил дорогу.

Как и велел Боб, Уолгаст сжег его тело, облив керосином, а когда пламя догорело, залил пепел отбеливателем и закопал под грудой камней. Следующим утром он обыскал снегоход. В привязанных к раме контейнерах обнаружились лишь пустые канистры, зато в кожаной сумочке, что болталась на руле, – бумажник Боба, из которого Брэд вытащил водительские права на имя Роберта Сондерса с фотографией и споканским адресом, кредитки, несколько долларов наличными и читательский билет. В заднем отделении лежала художественная фотография: Боб в красно-белом «рождественском» свитере обнимал миловидную, явно беременную блондинку и двух детей – девочку в колготках и зеленом вельветовом платьице и мальчика грудного возраста в ползунках. Все четверо, даже грудной ребенок, старательно улыбались фотографу. «Первое Рождество Тимоти», – было написано на обороте изящным женским почерком. Почему Боб сказал, что у него нет детей? Неужели они умерли на его глазах и не справившийся с горем разум просто стер их из памяти? Уолгаст зарыл бумажник на холме, обозначив место крестом, наспех сооруженным из связанных веревкой веток. Получилось не очень, но ничего лучше он смастерить не смог.

Уолгаст решил, что Боб – лишь «первая ласточка», и стал ждать появления других. Теперь из дома он отлучался лишь днем и лишь по крайней необходимости, не расставался со «Спрингфилдом», а заряженный револьвер Карла держал в бардачке «тойоты». Каждые несколько дней он заводил двигатель, чтобы аккумулятор не садился. Боб упомянул Калифорнию. Неужели там до сих пор безопасно? Неужели хоть где-нибудь до сих пор безопасно? Так и подмывало спросить Эми: «Чувствуешь их приближение? Им известно, где мы?» Увы, карты, чтобы показать девочке Калифорнию, в лагере не нашлось, поэтому однажды вечером, после заката, они вместе влезли на крышу дома. «Видишь тот хребет? – спросил Уолгаст. – Это Каскадные горы. Если со мной что-то случится, беги туда. Беги без оглядки».

Шли месяцы, но никто не появлялся. Дожди кончились, и однажды утром, выбравшись на крыльцо, Брэд почувствовал: пахло солнцем, весной, переменами. В вершинах деревьев заливались птицы, озеро вскрылось – там, где еще вчера поблескивал ледяной панцирь, темнела вода. Лес окутала зеленоватая дымка, а у самого дома из размокшей земли пробивались крокусы. Возможно, мир летел навстречу своей погибели, но в горах опять царствовала красавица-весна, наполняя все вокруг звуками и ароматами жизни. Какой стоит месяц, апрель или май, Уолгаст не знал: календаря в лагере не было, а в часах, которые он не надевал с осени, села батарейка.

Той ночью Уолгаст в очередной раз задремал на стуле с пистолетом в руках и увидел во сне Лайлу. С одной стороны, сон объяснялся сексуальным голодом, а с другой, был вовсе не о сексе. Итак, во сне он играл в «монополию» с беременной Лайлой. Где они находились, Брэд определить не мог: окружающее пространство, словно часть театральной сцены, скрывала тьма. Почему-то Брэд боялся, что игра навредит ребенку. «Хватит! – твердо сказал он Лайле. – Это опасно», но она не обращала внимания. Брэд кинул кубик и переместил фишку на клетку, где был нарисован полицейский с большим свистком. «Тюрьма, Брэд! – захохотала Лайла. – Садись в тюрьму!» Она поднялась с пола и стала медленно раздеваться. «Поцелуй меня! – попросила она. – Чарльз ничего не скажет». «Почему это?» – удивился Уолгаст. «Потому что он умер, – объяснила Лайла. – Мы все умерли».

Проснувшись, Уолгаст почувствовал: рядом кто-то есть. В тусклом свете догорающих дров Брэд различил фигурку Эми. Девочка стояла у окна и глядела на озеро, потом легонько коснулась стекла.

– Эми, в чем дело? – Он вскочил со стула и шагнул к ней.

В окне мелькнул ослепительный свет, время замерло, а в сознании Брэда, словно на фотографии, застыл образ Эми: девочка зажала глаза ладонями и открыла рот, точно хотела закричать от страха. В небе загрохотало, мощный порыв ветра сотряс дом, оконные стекла вылетели, усеяв пол колючей крошкой, а Уолгаста, как щенка, швырнуло в другой конец комнаты.

Через секунду, пять или десять вернулось ощущение времени, и Брэд понял, что стоит на четвереньках у задней стены. На полу мириадами звезд мерцало битое стекло. Уолгаст выглянул на улицу: над западным горизонтом поднимался исполинский багровый гриб.

– Эми! – позвал Брэд, согнувшись над распростертой на полу девочкой. – Ты порезалась? Обожглась?

– Я ничего не вижу! Ничего не вижу! – Малышка отчаянно билась и разгоняла руками бесформенный ужас. На лице и ладонях Эми блестели осколки, а притянув ее к себе, Брэд заметил: футболка девочки пропиталась кровью.

– Эми, пожалуйста, не дергайся! Дай посмотреть, вдруг ты поранилась!

Девочка замерла, Брэд осторожно стряхнул битое стекло с ее кожи, но ни единого пореза не заметил. Значит, Эми испачкалась в его крови! Где же рана? Уолгаст осмотрел себя и увидел длинный, кривой, как ятаган, осколок, вонзившийся чуть выше левого колена. Стоило потянуть – стекло вышло совершенно безболезненно. Удивительно: в ногу вонзилось три дюйма стекла, а он ничего не чувствовал! Чем это объяснить? Адреналином? Едва вспомнил про боль, и вот она, пожалуйста! Подкатила тошнота, перед глазами зарябило…

– Брэд, где ты? Я ничего не вижу!

– Я здесь, милая, здесь! – Боль перепутала все мысли. Неужели он умрет от кровопотери? – Открой глаза.

– Не могу. Больно!

«От кратковременного, но мощного теплового воздействия у нее ожог сетчатки, – подумал Брэд. – Бедняжка смотрела в самый эпицентр взрыва, а громыхнул он не в Портленде, не в Сейлеме и даже не в Корваллисе, а на западе. Шальная бомба взорвалась? Чья она? Сколько еще взрывов ждать? Какую цель они преследуют?» Ответ сомнений не вызывал: ядерный взрыв был лишь очередным спазмом бьющегося в предсмертной агонии мира. А ведь накануне утром, выбравшись на солнышко, Уолгаст решил, что худшее позади! Какая наивность! Наверное, весна в голову ударила…

Уолгаст перенес Эми на кухню и зажег свет. Каким-то чудом стекло в окне над раковиной не пострадало. Брэд усадил девочку на стул и быстро перевязал ногу тряпкой. Эми плакала, зажав руками глаза. Обожженная тепловой вспышкой кожа на лице и кистях покраснела и начала облезать.

– Знаю, милая, тебе больно, но, пожалуйста, открой глазки! Я проверю, нет ли в них стекла. – Брэд держал наготове фонарь, чтобы осмотреть глаза девочки, едва она их откроет. Да, он шел на обман, но лишь из-за отсутствия других вариантов.

Малышка покачала головой и отстранилась.

– Эми, так нужно! Ну, будь умницей!

После целой минуты увещеваний Эми согласилась, убрала ладони, чуть-чуть приоткрыла глаза и тут же снова закрыла.

– Свет очень яркий! Больно! – рыдала она.

С огромным трудом Уолгаст уговорил ее еще раз: Эми откроет глаза на счет три и не закроет, пока он снова не досчитает до трех.

– Один! – начал отсчитывать Брэд. – Два! Три!

Скривившись от страха, девочка разлепила веки, а Уолгаст быстро водил лучом фонарика по ее лицу и снова отсчитывал секунды. Ни осколков, ни видимых повреждений он не заметил.

– Три! – объявил Брэд.

Дрожащая, горько плачущая девочка зажмурилась. Уолгаст смазал ее кожу мазью от ожогов, наложил на глаза мягкую повязку и отнес Эми на второй этаж.

– За глазки не волнуйся, боль пройдет, – пообещал Уолгаст, укладывая девочку в постель, хотя сам полной уверенности не чувствовал. – Она появилась оттого, что ты смотрела на яркую вспышку!

Наконец дыхание Эми стало ровным, и Брэд понял: заснула. «Нужно сниматься с места, – думал он, – бежать подальше от взрыва, только как и куда? Пожары и дожди уничтожили горные дороги. А пешком… Далеко ли он уйдет с ослепшим ребенком? Вдобавок на одной ноге по лесу особо не поскачешь! Оставалось лишь надеяться, что взрыв был не слишком мощным, прогремел дальше, чем ему показалось, и ветер унесет радиоактивное облако в противоположном направлении.

В аптечке первой помощи обнаружились иголка и моток черных ниток. До рассвета оставался всего час. Уолгаст спустился на кухню, устроился за столом и при свете лампы содрал с ноги завязанную жгутом тряпку и красные от крови брюки. Порез был глубоким, но удивительно чистым: кожа напоминала пергаментную упаковку на бифштексе-полуфабрикате. Прежде Уолгасту доводилось пришивать пуговицы и подрубать джинсы, интересно, накладывать швы на рану намного труднее? Он достал из шкафчика бутылку виски, которую еще осенью разыскал в «Бакалее Милтона», налил в стакан и залпом опорожнил его, даже не почувствовав вкуса. То же самое случилось с порцией номер два. Брэд тщательно вымыл руки, вытер их тряпкой, которую тут же сунул в рот вместо кляпа, взял в правую руку иглу, в левую – бутылку. Эх, света маловато! Он сделал глубокий вдох, задержал дыхание и плеснул виски на рану. Боль… нет, слово «боль» не передает жутких ощущений, после этого даже зашивание собственной ноги показалось пустяком!

Когда Брэд очнулся – надо же, за столом уснул! – в кухне стоял дикий холод и странный химический запах, напоминающий вонь паленой резины. За окном падал серый снег. Превозмогая пульсирующую боль в левой ноге, он выбрался на крыльцо и сполз по ступенькам. Это не снег, а пепел! Хлопья пепла падали на руки, путались в волосах… Поразительно, но страха ни за себя, ни даже за Эми Уолгаст не почувствовал. Дождь из пепла был чудом, и Брэд подставил ему лицо. Это же дождь из людей! Да, самый настоящий дождь из человеческих душ!

* * *

Особого смысла перебираться в подвал Уолгаст не видел. Радиация отравила все: воздух, которым они дышали, воду из озера, которую они пили, еду, которую ели. Брэд и Эми теперь не спускались со второго этажа, где заколоченные окна обеспечивали хоть минимальную защиту. Через три дня, когда он снял повязки с глаз Эми – зрение девочки полностью восстановилось, – у Уолгаста началась сильная рвота. Его рвало, рвало и рвало, даже когда желудок опорожнился, и пошла черная слизь наподобие кровельной мастики. А рана на ноге… Либо попала инфекция, либо сказывалась радиация, только теперь из нее – даже сквозь повязку – тек зеленый, сильно пахнущий тухлым гной. Брэду казалось, запах тухлятины поселился в его глазах, носу, рту – в каждой клетке его тела. «Я поправлюсь! Еще пару дней, и буду как огурчик!» – уверял он Эми. На девочке радиация никак не сказывалась. Из-под обожженной кожи проступила новая, молочно-белая, здоровая.

Смертным одром Брэда стала кровать в комнате второго этажа. Мимо, сквозь, поверх него неумолимым потоком текли дни. Уолгаст знал, что умирает. Первыми радиация убила быстро делящиеся клетки его организма – слизистой желудка и кишечника, волосяных фолликул, десен: ведь именно так она действует? Теперь ее костлявая черная рука тянулась дальше. Брэд чувствовал: он растворяется, как шипучий аспирин в воде, и воспрепятствовать этому не может. Эх, надо было уехать с гор, но удобный момент он давно упустил. Краем сознания Уолгаст ощущал присутствие Эми. Она сидела в комнате и не спускала с него внимательных, всепонимающих глаз. Когда она подносила к его потрескавшимся губам чашку с водой, Брэд пил: хотелось утолить жажду, но еще больше – порадовать Эми и подарить хоть каплю надежды на свое выздоровление. Увы, вода тут же выходила обратно.

– Не волнуйся, – снова и снова повторяла Эми, или Уолгасту это только снилось. Девочка шептала ему на ухо, протирала лоб влажной тряпкой. Ее дыхание освежало лучше ветерка! – Я в полном порядке!

Господи, она ведь ребенок! Что с ней станет, когда радиация его добьет? Что станет с девочкой, которая почти не ест, не спит, легко переносит боль и справляется с любыми недугами? Она не умрет. Это ужаснейший, страшнейший результат эксперимента. Время расступалось перед Эми, как волны перед волноломом, утекало, не влияя на нее. «И во все дни Ноя было девятьсот пятьдесят лет…» Неизвестно как, но у Эми отняли возможность и право умереть. «Простите меня! Я очень старался, но моего старания не хватило. С самого начала я слишком боялся. Если это было частью плана, я его не разглядел. Эми, Ева, Лайла, Лейси, простите меня. Я ведь только человек. Простите меня, простите, простите!»

Однажды ночью Брэд проснулся один. В комнате парила совершенно иная атмосфера – атмосфера отсутствия, ухода, побега. Одеяло удалось откинуть лишь ценой неимоверных, нечеловеческих усилий: на ощупь оно напоминало наждачную бумагу и жгло, как крапива. Уолгаст думал, что сесть не сможет, но сжал волю в кулак и сел. Тело превратилось в огромную разлагающуюся тушу, которая почти не повиновалась разуму. С другой стороны, оно до сих пор принадлежало ему, в нем он жил с самого рождения. Как странно умирать, как странно чувствовать, что жизнь уходит. Хотя что тут странного? На задворках сознания давно поселилась простая истина: «Мы живем для того, чтобы умереть». «Вот она, цель! – нашептывало тело. – Цель близка».

– Эми! – позвал Брэд. Собственный голос напоминал карканье больной вороны. Слабый, бесцветный, никчемный голос взывал в пустоту темной комнаты. – Эми!

На дрожащих ногах Брэд спустился на кухню и зажег лампу. В ее слабом сиянии все выглядело по-прежнему, хотя нет, что-то изменилось… Дом, в котором они с Эми прожили целый год, выглядел иначе. Сколько сейчас времени, какой месяц и год, он не знал. Эми исчезла.

Брэд выбрался на крыльцо и поковылял в лес. Прищуренный глаз луны висел над деревьями, как игрушка над колыбелью, эдакая улыбающаяся луна на веревочке. Ее свет лился на запорошенный пеплом, умирающий мир. Живой слой земли облезал, обнажая скалистое ядро. «Декорации к пьесе о конце света», – подумал он и побрел по белой пыли, куда глаза глядят, снова и снова выкрикивая имя девочки.

Брэд уходил от дома под сень вековых деревьев. Удастся ли найти дорогу обратно? Впрочем, какая разница! Его конец и конец всего сущего уже близок. Он не мог даже плакать. «Нужно выбрать место, – думал он. – При удачном стечении обстоятельств именно это оказывается последним шагом».

Он добрался до реки, застыл на озаренном луной берегу, рухнул на колени под высоким деревом и закрыл глаза. Среди голых ветвей что-то шевелилось, но вслушиваться или разлеплять веки не было сил. Шорох в вершине деревьев… Давным-давно, еще в прошлой жизни, кто-то предупреждал о связанной с этим опасности. Вспомнить, о чем именно предупреждали, он мог лишь огромным усилием воли, которой давно не осталось. Забыть о предупреждении было куда проще.

По телу зазмеился холод, точно открылась дверь в вечную зиму, в застывшую бесконечность звезд. До зари ему недотянуть… «Эми! – подумал он, когда с небес посыпались звезды. – Эми! – Он цеплялся за ее имя, как за соломинку, надеясь, что оно поможет уйти. – Эми, Эми, Эми!»