Текст книги "Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет"
Автор книги: Джаспер Ффорде
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– «Потерянный рай» читала?
Бабушка испустила долгий стон.
– Ужасно! Я потом неделю еле ноги волочила. Он же способен навсегда отвадить от религии!
– «Айвенго»?
– Скучновато, но местами ничего. Думаю, в десятку не попадет.
– «Моби Дик»?
– Увлекательность и живость чередуется с тупейшей дурью. Дважды перечитывала.
– А «В поисках утраченного времени»?
– Что на английском, что на французском – тягомотина и есть тягомотина.
– «Памела»?
– А! Вот тут ты попала в точку. Я продиралась сквозь нее еще подростком. Может, в тысяча семьсот сорок первом она и имела успех, но сегодня единственным откликом на нее будет храп обманутого читателя.
– А «Путешествие паломника»?
Но бабушка уже отвлеклась.
– У тебя гости, дорогая. Смотри, вон там, между чучелом кальмара внутри пианино и «фиатом», вырубленным из замороженной зубной пасты.
Там маячили двое в мешковатых темных костюмах, явно чувствовавшие себя неловко. Разумеется, ТИПА-агенты, но не Трупп и не Броддит. Похоже, в ТИПА-5 опять стряслась беда. Я справилась у бабушки, обойдется ли она без меня, и направилась к ним. Они тупо рассматривали лежащую на земле расплющенную трубу с надписью: «Неделимая тройственность смерти».
– Что скажете? – спросила я.
– Не знаю, – нервно начал первый агент. – Я… я не большой спец в искусстве.
– Даже будь вы экспертом, здесь это вряд ли помогло бы, – сухо ответила я. – ТИПА-5?
– Да, а как вы…
Он спохватился и нацепил темные очки.
– Нет. Я никогда не слышал о ТИПА-Сети, тем более о ТИПА-5. Их не существует. Черт. Боюсь, у меня не очень получается.
– Мы ищем человека по имени Четверг Нонетот, – прошептала его напарница, едва шевеля губами. И на случай, если до меня не дойдет, добавила: – По служебному делу.
Я вздохнула. ТИПА-5 со всей очевидностью не хватает добровольцев. И это неудивительно.
– Что случилось с Труппом и Броддитом?
– Они… – начал первый агент, но напарница ткнула его в бок и отчеканила:
– Мы никогда о них не слышали.
– Четверг Нонетот – это я, – сообщила я им, – и, по-моему, вы даже не осознаете, какой опасности подвергаетесь. Откуда вас перевели? Из ТИПА-14?
Они сняли темные очки и нервно заморгали.
– Я из ТИПА-22, – сознался первый. – Моя фамилия Агниц. А это Резник, она из…
– ТИПА-28, – закончила за него женщина. – Спасибо, Блейк, я ведь, знаете ли, не немая. И позвольте мне самой с этим разобраться. Прямо рот раскрыть нельзя, чтоб вы меня не перебили.
Агниц погрузился в угрюмое молчание.
– ТИПА-28? Вы налоговый инспектор?
– Ну и что? – дерзко ответила Резник. – Ради повышения приходится рисковать.
– Мне это хорошо известно, не сомневайтесь, – ответила я, подталкивая их в тихий уголок за моделью гигантской спички, целиком составленной из обломков здания Парламента.{12}12
…за моделью гигантской спички… из обломков здания Парламента… – И правда, хватит делать модели зданий из спичек, пора бы и наоборот!
[Закрыть] – Но хорошо бы знать, куда влезаешь. Так что сталось с Труппом и Броддитом?
– Они переведены, – сказал Агниц.
– То есть погибли.
– Да нет! – удивленно воскликнул Агниц. – Переведе… Господи! Так вот что это значит!
Я вздохнула. Эти двое вряд ли доживут до вечера.
– Оба ваших предшественника мертвы, ребята. Как и два их предшественника. Четыре агента погибли меньше чем за неделю. Что случилось с отчетами Броддита? Неужели их случайно уничтожили?
– Не смешите меня! – рассмеялся Агниц. – Мы их получили целехонькими. Но потом какой-то новый сотрудник отдела пустил рапорты в бумагорезку, приняв ее за ксерокс.
– У вас есть хоть что-нибудь для начала?
– Как только они сообразили, что это бумагорезка, я – простите, они – выключили ее, и у нас осталось вот это.
Он протянул мне два обрывка бумаги. На одном листке помещалась фотография молодой женщины, выходящей из магазина с пакетами и свертками. Ее лицо как раз угодило под ножи, и зрелище получилось жутковатое. Я перевернула снимок. На обратной стороне кто-то написал карандашом: «А.А. выходит из магазина сети „Дороти Перкинс“, расплатившись краденой кредитной карточкой».
– «А.А.» означает «Ахерон Аид», – доверительным тоном сообщил Агниц. – Нам позволили заглянуть в его файл. Он умеет лгать словом, делом и мыслью.
– Знаю. Я сама это писала. Но здесь не Аид. Ахерона нельзя снять на фотопленку.
– Тогда за кем же мы охотимся? – спросила Резник.
– Понятия не имею. А это что за список?
Второй обрывок представлял собой просто страничку с заметками, сделанными Броддитом в процессе слежки непонятно за кем. Я прочитала:
– «…Девять тридцать четыре. Контакт с объектом на распродаже в „Кэмп Хопсон“. Одиннадцать ноль три. Легкий завтрак – морковный сок и овсяные лепешки. Уходит, не заплатив. Одиннадцать сорок восемь. „Дороти Перкинс“. Двенадцать пятьдесят семь. Ланч. Четырнадцать сорок пять. Продолжает делать покупки. Семнадцать двадцать. Перебранка с менеджером „Трикотажной девчонки“ по поводу возврата шерстяных носков. Семнадцать сорок пять. Контакт потерян. Двадцать один ноль три. Контакт восстановлен в ночном клубе „Хотбокс“. Двадцать три ноль две. А.А. уходит из клуба вместе с мужчиной. Двадцать три шестнадцать. Контакт потерян…» Я опустила листок.
– Неужели так описывают действия преступника-аса?
– Не так, – угрюмо согласилась Резник.
– Какой у вас приказ?
– Служебная тайна, – заявил Агниц, уловивший стиль работы ТИПА-5 ровно в тот момент, когда это требовалось меньше всего.
– Пристал как репей, – пожаловалась Резник, гораздо лучше понимавшая ситуацию, – и каждые полчаса посылает в штаб-квартиру ТИПА-5 три варианта отчета.
– Вас используют как живую приманку, – сказала я им. – На вашем месте я как можно быстрее сбежала бы обратно в ТИПА-22 и 28.
– И потерять все это? – ответила Резник, снова надев темные очки и удачно входя в образ ТИПА-суперагента.
Работа в ТИПА-5 для них обоих являлась служебным потолком. Я мысленно пожелала им прожить достаточно долго, чтобы успеть насладиться своим положением.
В десять тридцать выставка практически закрылась. Подвыпившую и, как следствие, крепко спящую бабушку мы отправили домой на такси. Сервелад попытался на прощание поцеловать меня, но я ловко увернулась, а Дюшан2924 умудрился продать свою инсталляцию под названием «Безликая внутренняя сущность-IV в банке, маринованная». Зорф упорно отказывался продавать свои работы тому, кто не в состоянии постичь, что на них изображено, зато неандертальцам, понимавшим их замысел, раздавал картины даром, заявляя, что негоже пятнать связь между картиной и ее владельцем непристойным изобретением сапиаенсов, то есть деньгами. Расплющенную трубу тоже продали. Новый владелец попросил Джоффа подбросить его покупку до дому и, если его не окажется на месте, просто подсунуть под дверь. Я отправилась к себе, но перед этим забежала к маме за Пиквик, которая наотрез отказывалась вылезать из сушильного шкафа все время, пока хозяйка была в Осаке.
– Она требовала, чтобы ее кормили прямо здесь, – жаловалась мама. – Представляешь, сколько это вызвало проблем с остальными дронтами? Впусти одного в дом, и всем захочется!
Она передала мне завернутое в одеяло яйцо. Пиквик раздраженно подпрыгивала, и мне пришлось показать ей яйцо, только бы успокоить. Затем мы, как и в прошлый раз, поползли домой со скоростью каких-нибудь двадцать миль в час. Дома я положила яйцо в бельевой шкаф, и Пиквик взгромоздилась на него в весьма дурном настроении, по горло сытая переездами.
Глава 22.
Путешествия с папой
Первый раз я путешествовала с отцом, будучи намного моложе. Мы побывали на премьере «Короля Лира» в «Глобусе» в 1602 году. Театр оказался грязным, вонючим и несколько шумным, но, как ни странно, та премьера не сильно отличалась от всех остальных, которые мне довелось посещать. Мы наткнулись на человека по имени Темпор Искривленс, который, как и мой отец, был одиноким странником по времени. По его словам, он болтался по елизаветинской Англии, скрываясь от патрулей Хроностражи. Папа говорил потом, что Искривленс был настоящим бойцом за правое дело, но навсегда сник, когда устранили его лучшего друга и напарника. Я понимала, каково ему, но сдаваться не собиралась.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ. Личные дневники
Папа явился к завтраку. Когда он вошел, я сидела за кухонным столом и листала утренний номер «Жаба». Как самую сенсационную новость газета преподносила резкий поворот в карьере Хоули Гана. Из унылого политического трупа, которому победа на выборах и не снилась, он превратился в ведущего политика, по рейтингу опередившего даже правящую партию «Чайвперед!». Такова была сила Шекспира. Мир внезапно замер, картинка на экране телевизора застыла, звуки слились в глухое гудение, обычно сопровождавшее появление отца. Он умел останавливать часы – когда он ко мне приходил, время вытягивалось во фрунт. Эта способность досталась ему не даром – к нормальной жизни он теперь вернуться не мог.
– Привет, пап, – просияла я. – Как дела?
– Ну, это с какой стороны посмотреть, – ответил отец. – Ты еще не слышала об Уинстоне Черчилле?
– Пока нет.
– Черт! – выругался мой родитель и сел.
Подняв брови, он прочел заголовки статьи:
– «„Шимпанзе – всего лишь домашнее животное“, – утверждает звезда суиндонского крокета». Как мама?
– Хорошо. Конец света по-прежнему запланирован на следующей неделе?
– Похоже на то. Она вспоминает обо мне?
– Все время. Вот отчет из аналитической лаборатории ТИПА.
– Хм-м, – промычал отец, надевая очки и внимательно читая бумагу. – Карбоксиметилцеллюлоза, фенилаланин и углеводороды. Животный жир? Бессмыслица какая-то!
Он вернул мне отчет.
– Не понимаю, – тихо произнес папа, посасывая дужку очков. – Тот велосипедист остался жив, а миру все равно конец. Может, дело не в нем? Но в том месте и в то время больше ничего не произошло, вот ведь беда.
– Нет, произошло, – спокойно ответила я.
– Что?
Я взяла пакетик с розовым веществом.
– Ты дал мне эту штуку.
Папа щелкнул пальцами.
– Наверняка! Я передал тебе пакетик, и, значит, это-то и стало ключевым событием, а не смерть велосипедиста! Ты никому не проговорилась, откуда желе?
– Никому.
Он немного поразмыслил.
– Что же, – сказал он наконец. – В отличие от суждений задним числом предотвращение Армагеддона – не точная наука. Может быть, некоторое время нам придется ограничиваться простым наблюдением, пока не поймем, в чем дело. А как в остальном?
– «Голиаф» устранил Лондэна, – мрачно ответила я.
– Кого?
– Мужа моего.
– О! – внезапно помрачнел отец. – Просто так?
– Чтобы вытащить Джека Дэррмо из «Ворона».
– Ага! – воскликнул он. – Старый добрый шантаж. Печально это слышать, Душистый мой Горошек. Но ты не падай духом. У нас есть поговорка о восстановлении устраненных, она звучит так: «Никто не умирает насовсем, пока о нем помнят».
– Значит, – медленно проговорила я, – если я о нем забуду, он погибнет безвозвратно?
– Именно, – кивнул отец, наливая себе кофе. – Вот потому мне так трудно было восстановить Черчилля и Нельсона. Пришлось разыскивать тех, кто помнил их при жизни, дабы понять, где мог произойти сбой. – Он хохотнул и поднялся. – Ладно, одевайся и пошли!
– Куда?
– Куда?! – воскликнул он. – Да мужа твоего спасать!
Вот это точно хорошая новость. Я метнулась в спальню и стала торопливо натягивать на себя одежду, пока папа читал газеты и ел овсянку.
– Дэррмо-Какер хвастался, будто они запечатали лето тысяча девятьсот сорок седьмого года так, что туда даже транстемпоральный комар не прошмыгнет, – запыхавшись, сообщила я.
– Тогда, – задумчиво изрек отец, – нужно их перехитрить. Они ждут нас в определенной точке пространства в определенное время, но не дождутся. Мы появимся в том самом месте, но не в тот же час и просто подождем. Как ты думаешь, стоит попытаться?
Я улыбнулась.
– Несомненно!
Перед глазами промелькнула череда ярких вспышек, и вот мы уже катим куда-то на джипе с затемненными стеклами – лунной ночью, вдоль темной полосы воды. Поодаль в небе рыскали лучи прожекторов, откуда-то доносились разрывы падающих бомб.
– Где мы?
Папа переключил скорость.
– Мы подъезжаем к Хенли-на-Темзе в оккупированной Англии. Сейчас ноябрь тысяча девятьсот сорок шестого года.
Я снова посмотрела на воду, и в животе у меня зашевелился муторный ужас.
– Это здесь… здесь Лондэн в машине упал в реку… во время аварии?
– Сейчас мы там, где это случилось, но не тогда. Если я перепрыгну прямо туда, Лавуазье сразу же нас накроет. Тебе когда-нибудь приходилось играть в «вышибалу»?
– Конечно.
– Нам предстоит нечто похожее. Хитрость, скрытность, терпение – и немного мошенничества. Ну вот мы и приехали.
Мы достигли места, где дорога делала крутой поворот. Невнимательный водитель легко мог ошибиться и слететь в реку, это сразу было понятно. Меня пробрала дрожь.
Мы выбрались из машины, отец пересек дорогу и направился в сторону маленькой березовой рощицы среди зарослей сухого папоротника и ежевики. Подходящее место для наблюдения за поворотом – всего в десяти ярдах. Папа разложил на земле большой пластиковый пакет, и мы уселись на траву, прислонившись к гладкой коре большой березы.
– И что теперь?
– Подождем полгода.
– Полгода? Папа, ты спятил? Мы не можем тут сидеть шесть месяцев!
– Так мало времени, и столько всего надо узнать, – задумчиво проговорил отец. – Бутерброд хочешь? Твоя мама каждое утро оставляет для меня на крыльце. Я не очень люблю солонину с заварным кремом, но в этом присутствует некая эксцентричная изысканность. Да и сытно опять же.
– Полгода? – снова повторила я.
Он откусил кусочек бутерброда.
– Первый урок темпоральных путешествий, Четверг. Прежде всего все мы – странники во времени. Почти все умеют двигаться вперед только день за днем. Но если увеличить скорость, например вот так…
Облака вдруг как бешеные понеслись над нашими головами, в свете луны страшно забурлила река, мимо нас, набирая скорость, промчалась колонна грузовиков.
– Сейчас за одни сутки у нас проходит примерно двадцать: каждая минута спрессована в три секунды. Если сбросить скорость, нас увидят. То есть наблюдателю может показаться, будто он видел мужчину и женщину, сидящих у ствола дерева, но когда он снова бросит на нас взгляд, никого не заметит. Разве с тобой такого не бывало: вроде видела кого-то, а через мгновение его уже нет?
– Конечно.
– Скорее всего, это транспортные потоки Хроностражи перемещаются.
На рассвете нашу брошенную машину обнаружил патруль немецкого вермахта и стал прочесывать округу в поисках злоумышленников, затем появился аварийный грузовик и увез ее. Мимо нас все неслись по дороге машины, мчались по небу облака.
– Здорово, правда? – улыбнулся папа. – Мне так этого не хватает, но сейчас совсем нет времени. При ускорении пятнадцать к одному нам все равно придется ждать аварии добрых три-четыре дня. А мне нужно к зубному, так что давай-ка поторопимся.
Облака полетели еще быстрее, машины и пешеходы превратились в размытые пятна. Тени деревьев стремительно перемещались и удлинялись в лучах послеполуденного солнца. Скоро наступил вечер, и облака приобрели розоватый оттенок, потом мгновенно сгустившийся сумрак поглотил день и показались звезды, а за ними торопливо прокатилась по небу луна. Далекие светила закружились в водовороте вокруг Полярной звезды, небо постепенно голубело, и на востоке всходило солнце.
– Восемь с половиной тысяч дней в одном, – объяснил папа. – Моя любимая скорость! Посмотри на листья!
Солнце снова взошло и снова опустилось за горизонт меньше чем за десять секунд. Мы уже не могли рассмотреть пешеходов да и сами сделались для них невидимками, а машину нам удалось бы разглядеть, только если бы она простояла на месте не меньше двух часов. Но непривычнее всего вели себя листья! У нас на глазах они пожухли, очертания ветвей утратили четкость, река превратилась в мягко струящееся, ничем не колеблемое зеркало. Вот и трава увяла, небо помрачнело, а долгую тьму теперь лишь ненадолго прерывали проблески света. По дороге медленно ползли крохотные светлячки – фары машин, а брошенный как раз напротив нас тяжелый немецкий грузовик сам собою быстро развалился и ухнул в реку вверх колесами.
– Так бы смотрела и смотрела, пап, хоть целую вечность. Ты всегда так путешествуешь?
– Так медленно – никогда. Это для туристов. Обычно мы путешествуем со скоростью десять миллиардов дней в одном. А если странствуешь в обратном направлении, приходится двигаться еще быстрее.
– Назад надо еще быстрее? – переспросила я, пораженная нелогичностью.
– На сей раз хватит и этого, Горошек мой Душистый. Просто смотри и наслаждайся.
Похолодало, и я прижалась к отцу, наблюдая, как толстый покров снега укутывает дорогу и лес вокруг.
– С Новым годом, – сказал папа.
– Подснежники! – в восторге воскликнула я, когда сквозь снег пробились зеленые росточки, расцвели и доверчиво потянулись к низкому солнцу. Потом снег растаял, река снова освободилась ото льда, а возле перевернутого вездехода скопилось немного мусора. Сама машина ржавела прямо на глазах. Солнце поднималось все выше и выше, и вот уже раскрылись нарциссы и крокусы.
Я удивленно ахнула, когда крохотный побег стал взбираться по моей ноге.
– Держись от них подальше, – посоветовал папа, отводя ежевику, пытавшуюся опутать его своими плетями.
Мой собственный росток зеленым червячком потыкался мне в руку, а потом отвернулся. Я точно так же отвела и остальные ожившие стебли, которые на меня покушались, а папа одним ловким движением завязал свою плеть ежевики в изящный бант.
– Я видал стажеров, приросших к месту в буквальном смысле слова, – сказал отец. – Похоже, отсюда это выражение и пошло. Но может получиться и забавно. Была у нас оперативница по фамилии Джекилл{13}13
…оперативница по фамилии Джекилл… – это не тот самый доктор Джекилл, а Гертруда Джекилл, знаменитый ландшафтный дизайнер.
[Закрыть], так она однажды согнула четырехсотлетний дуб сердечком – в подарок своему другу.
Воздух потеплел, и папа в очередной раз сверился со своим хронометром. Мы начали сбавлять темп. Полгода пролетели за каких-то полчаса. Когда мы вернулись к скорости день в день, снова наступила ночь.
– Я никого не вижу, а ты? – прошептал папа.
Я огляделась по сторонам: дорога была пуста.
Но только я открыла рот, как он поднес палец к губам. В этот момент на дорогу вылетел «Моррис-восемь» с закрытым кузовом. Из лесу прямо ему под колеса метнулась лисица, он вильнул, пытаясь ее объехать, слетел с дороги и, перевернувшись, упал в реку. Я хотела вскочить, но отец удержал меня, вцепившись мне в плечо мертвой хваткой. Водитель машины, видимо Биллдэн, вынырнул из воды, потом снова быстро нырнул и через несколько мгновений показался над водой вместе с женщиной. Он выволок ее на берег и снова бросился к воде, но тут из пустоты возник высокий мужчина в шинели и положил ему руку на плечо.
– Давай! – приказал мне отец.
Мы выскочили из нашего укрытия в рощице.
– Оставь его! – закричал папа. – Оставь, пусть делает то, что должен!
Он схватил незнакомца, и тот, пронзительно взвизгнув, исчез. Ошеломленный Биллдэн снова бросился к реке, но тут за какую-то долю секунды на берег высыпало с полдесятка хроностражей, среди которых был и Лавуазье. Один из агентов сделал подножку отцу Лондэна, прежде чем тот успел снова нырнуть в воду и вытащить сына. Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
Я закричала: «Нет!» – и выхватила пистолет, направив его на человека, обхватившего Биллдэна.
В следующее мгновение я, обезоруженная, ошарашенная и сбитая с толку, сидела на земле. Наверное, так чувствует себя застрявшая в недрах магнитофона кассета. Два оперативника ТИПА-12 следили за мной, а где-то поблизости раздавались гневные голоса отца и Лавуазье. Биллдэн, тяжело дыша, рыдал, уткнувшись лицом в сырую землю и обнимая до сих пор не пришедшую в сознание жену.
– Ублюдки! – крикнула я. – Там мой муж!
– Запомните, – вполголоса произнес Лавуазье, когда я поднялась на ноги и встала рядом с отцом. – Младенец Парк-Лейн – не ваш муж, а жертва аварии. Хотя, может быть, он и выживет. Это зависит от вашего отца.
– Так ты прихвостень «Голиафа», Лавуазье? – спокойно уточнил отец. – Ты меня разочаровал.
– Во имя великого дела, полковник. Если бы вы сдались, мне не пришлось бы принимать экстренные меры. Кроме того, Хроностража не может исполнять свои обязанности без спонсорской поддержки.
– А взамен вы оказываете им маленькие услуги.
– Как я уже сказал, главное – интересы великого дела. И прежде чем вы обвините меня в коррупции, я скажу вам, что совместная операция «Голиафа» и Хроностражи полностью санкционирована Парламентом. Все очень просто, даже вам будет понятно. Сдайтесь – и вашей дочери вернут мужа, независимо от того, станет она сотрудничать с «Голиафом» или нет. Как видите, я в очень благодушном настроении.
Я посмотрела на папу и увидела, что он закусил губу. Затем потер виски и вздохнул. Он много лет боролся с коррупцией в Хроностраже, и, хотя до возвращения Лондэна оставалось совсем чуть-чуть, мне не хотелось, чтобы отец потерял свободу из-за него или из-за меня. Как он там говорил? «Никто не умирает насовсем, пока о нем помнят?» А я прекрасно помнила Лондэна. Так что у нас еще был шанс.
Поэтому, как только отец открыл рот, чтобы нехотя согласиться, я сказала:
– Нет.
– Что?! – воскликнул Лавуазье.
– Нет, – повторила я. – Пап, не надо. Я либо верну им Джека Дэррмо, либо еще что-нибудь придумаю.
Папа улыбнулся и положил мне руку на плечо.
– Ну и ну! – воскликнул Лавуазье. – Какие вы оба правильные!
Он кивнул своим, те взялись за оружие. Но папа их опередил. Он крепко схватил меня за плечо – и только нас и видели. Быстро взошло солнце, а мы сместились во времени, оставив Лавуазье и остальных в прошлом, так чтобы они только через несколько часов сообразили, что случилось.
– Может, удастся от него оторваться! – пробормотал папа. – А про Парламент – полная туфта. Устранение Лондэна – убийство, откровенное, ничем не прикрытое. На самом деле именно такая информация мне и требовалась, чтобы покончить с Лавуазье!
Мимо короткими вспышками пролетали дни, тьма сменялась светом. Мы неслись в будущее. Но самое странное – физически мы не двигались с места. Просто мир вокруг нас стремительно старел.
– Скорость еще не предельная, – предупредил отец. – Они легко могут меня перехватить. Следи за…
Лавуазье и его подручные возникли на какое-то мгновение, проносясь мимо нас в будущее. Папа резко затормозил, я чуть пошатнулась, – и тут нас выбросило в реальное время. Когда мы сошли с дороги, мимо, сигналя изо всех сил, проехал грузовик пятидесятых годов.
– Что теперь?
– Думаю, мы ускользнули от преследования. Черт!..
В эту минуту опять появился Лавуазье, и мы снова сорвались с места. Мы на мгновение потеряли его, но он очень скоро вернулся, догнав нас в полете сквозь историю. Стоило папе чуть сбавить скорость, Лавуазье тоже замедлял полет. Едва отец наращивал темп, как француз бросался вслед за ним, не отставая ни на шаг. Они будто играли в межвременные салочки.
– Я тертый калач, меня такими штуками не проведешь! – осклабился Лавуазье.
Вскоре появились и двое его подручных, наконец догнавших босса.
– Я знал, что ты придешь, – торжествующе произнес он, медленно приближаясь к нам в ускоряющемся потоке времени. Там, где мы стояли, проложили новую дорогу, затем построили мост, дома, магазины. – Сдавайся. Поверь мне, тебя ждет честный суд.
Двое хроностражей крепко схватили моего отца.
– Тебя повесят за это, Лавуазье! Парламент никогда не даст санкцию на преступление! Верни Лондэна к жизни, и я обещаю, что ничего не скажу.
– Ну и что? – презрительно протянул тот. – И кому они поверят? Тебе, с твоим-то послужным списком, или мне, третьему человеку в Хроностраже? Кроме того, твоя неуклюжая попытка вернуть Лондэна скрыла все следы, которые я мог оставить при его устранении.
Лавуазье направил пистолет на моего отца. Хроностражи держали пленника, чтобы не дать ему набрать скорость и ускользнуть, а когда он все-таки попробовал прибавить темп, нас чуть тряхнуло. Сказать, что дело было дрянь, означало не сказать ничего. Судя по машинам на дороге, мы приближались к началу восьмидесятых. Вот-вот окажемся в тысяча девятьсот восемьдесят пятом. И тут меня осенило. Ведь скоро начнется забастовка Хроностражи!
– Ну и ну! – протянула я. – Так вы, ребята, штрейкбрехеры?
Агенты переглянулись, затем посмотрели на хронометры у себя на руке, потом на командира. Высокий заговорил первым:
– Она права, мистер Лавуазье. Мне нипочем запугивать и убивать невинных, я спокойно шел за вами в огонь и в воду, но…
– Что «но»? – сердито спросил Лавуазье.
– …но я лояльный член Хроногильдии. Я не стану штрейкбрехером.
– Я тоже, – сказал второй агент, кивая на товарища. – Совершенно с ним согласен.
– Слушайте, парни, я лично вам заплачу…
– Прошу прощения, мистер Лавуазье, – ответил оперативник с некоторым негодованием, – но мы получили указания не заключать никаких соглашений с частными лицами.
В мгновение ока они исчезли, наступил декабрь, и мир порозовел. Дорога на глазах превратилась в ту самую розовую слизь, которую показывал мне папа. Двенадцатое декабря тысяча девятьсот восемьдесят пятого года явно осталось позади, и вместо травы, утра и вечера, солнца и облаков, насколько хватало глаз, простиралось одно блестящее густое желе.
– Меня спасла забастовка! – рассмеялся отец. – Расскажи это своим приятелям в Палате!
– Браво, – кисло ответил Лавуазье и опустил пистолет. Папу больше некому было удерживать, и он ничего не мог с ним поделать. – Браво. Думаю, нам следует сказать друг другу au revoire. До встречи, друзья мои.
– А почему au revoire? Может, «прощай» больше подойдет? – невинно поинтересовалась я.
Ответить он не успел, поскольку отец подобрался для очередного темпорального прыжка и мы снова понеслись сквозь поток времени. Розовая слизь исчезла, осталась только земля да камни, и у меня на глазах река отодвинулась, разлилась по заливным лугам, а потом нырнула нам под ноги и заизвивалась, как змея, пока наконец не влилась в озеро. Мы мчались все быстрее, и вскоре земля стала трескаться, будто корка, ломаться и проседать под действием тектонических сдвигов. Равнины проваливались, образуя моря, а на их месте вздымались горы. Миллионы лет пролетели в считанные секунды, и Земля снова покрылась растительностью. Вырастали и погибали огромные леса. На нас обрушивалось то море, то снегопад, мы то оказывались заключены в скале или в толще льда, то повисали в воздухе в нескольких футах над землей. Опять леса, затем пустыня, потом на востоке быстро выросли горы, чтобы через несколько мгновений уступить место равнине.
– Итак, – заметил папа, пока мы летели сквозь время, – Лавуазье сидит у «Голиафа» в кармане. Кто бы мог подумать!
– Пап, как мы вернемся-то? – спросила я, заметив, что красный шар солнца стал намного больше.
– А мы и не будем возвращаться, – ответил он. – Мы не можем вернуться. Настоящее свершилось, и точка. Мы просто будем лететь и лететь вперед, пока не вернемся туда, откуда стартовали. Это вроде карусели. Не успеешь спрыгнуть – и придется сделать еще один круг. Вот только остановки случаются почаще и круг описываем побольше.
– И насколько больше?
– Намного.
– «Намного» – это как? – пристала я.
– Намного «намного». Помолчи. Мы уже почти на месте.
И тут мы оказались не почти на месте, а совсем – завтракали у меня в квартире. Папа листал газету, а я, только что одевшись, выбегала из спальни. Я остановилась на полушаге и плюхнулась за стол, выжатая как лимон.
– Что ж, мы попытались, верно? – сказал отец.
– Да, пап, – ответила я, глядя в пол. – Попытались. Спасибо.
– Не беспокойся, – ласково улыбнулся он. – Даже после самых изощренных операций остается мизерная возможность вернуть устраненного. Способ есть всегда, только надо его найти. Горошек мой Душистый, мы его вернем. Мой внук не будет расти без отца.
Папина решимость действительно успокоила меня, и я поблагодарила его.
– Хорошо, – сказал он, складывая газету. – Кстати, ты не достала билеты на концерт «Сестер Нолан»[22]22
«Сестер Нолан» – ирландская группа, популярная в 80-х.
[Закрыть]?
– Попробую.
– Было бы здорово. Ну, как говорится, время не ждет…
Он пожал мне руку и исчез. Мир снова ожил: кадр на экране телевизора сменился, а Пиквик глухо заклацала клювом, умудрившись снова закрыться в сушильном шкафу на задвижку. Выпущенная на волю, она смущенно встопорщилась и засеменила на поиски блюдца с водой.
Я отправилась на работу, но делать там было почти нечего. Позвонила взбешенная миссис Хатауэй34 и спросила, когда мы арестуем того «медвежонка, что матерью своею не облизан и не воспринял образа ее»[23]23
«медвежонок, что матерью своею не облизан и не воспринял образа ее» – Шекспир У. Генрих VI, акт 3, сцена 2, в переводе Е. Бируковой. Так уродливый, коварный и безжалостный герцог Глостер, впоследствии король Ричард III, сам говорит о себе.
[Закрыть], который подсунул ей подделку. Потом некий студент пожелал узнать, что, по нашему мнению, говорил Гамлет: «быть или не быть», «бить или не бить» или даже «бутыли любить»? Безотказэн все утро угробил на телефонные звонки, а к полудню злоумышленники дважды попытались выкрасть «Карденио» из Скокки-Тауэрс. Потуги их были смехотворны, и ТИПА-14 просто удвоила охрану. Но это все равно никоим образом не касалось ТИПА-27, поэтому я весь день потихоньку читала беллетрицейские инструкции, вспоминая, как тайком листала глянцевые журналы во время уроков в школе. Меня так и тянуло войти в литературный текст или попытаться воспользоваться «полезными книгопрыжными приемами» (страница 28), но Хэвишем строго-настрого запретила мне даже думать об одиночных прыжках, пока не наберусь опыта. Уже собираясь домой, я успела усвоить несколько советов, касавшихся срочной эвакуации из книги (страница 34), и прочесть о целях выхоластов (страница 62) – группы лиц, незлонамеренных, но строгих, помешанных на вымарывании непристойных мест в произведениях мировой литературы. А еще я узнала о карьере, неожиданно для всех сделанной за каких-нибудь три года Хитклифом в Голливуде под псевдонимом Сам Ецц-Мачио, и перспективах его возвращения на страницы «Грозового перевала»[24]24
«Грозовой перевал» – роман Эмили Бронте.
[Закрыть] (страница 71), и о сорока шести неудачных попытках спасти Бет из «Маленьких женщин»[25]25
«Маленькие женщины» – роман Луизы Олкотт.
[Закрыть] (страница 74), ознакомилась с подробностями Программы обмена персонажами (страница 81) и методами использования стихов с омонимическими и тавтологическими рифмами для поимки книжных ренегатов, известных как книгобежцы (страница 96), а также почерпнула сведения о том, как находить орфографические ошибки, опечатки и неудачно построенные фразы и как связаться с остальными агентами в случае, если экстренная эвакуация из книги (страница 34) не удалась (страница 105). Но одними инструкциями дело не ограничивалось. На последних десяти страницах красовались загадочные выемки, а в них – устройства слишком крупные, чтобы поместиться в книге. В одном из углублений лежало что-то похожее на большую ракетницу с надписью: «МК IV Текстовый Маркер». На другой странице был закреплен стеклянный щиток с надписью: «В КРИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ РАЗБИТЬ СТЕКЛО». За крестиком, с содроганием заметила я, шла сноска: «Просим не забывать, что угроза жизни не является критической ситуацией». Я как раз читала о способе вернуться назад, кратко и непременно от руки описав место, откуда ты пришел (страница 136), и тут рабочий день закончился. Вливаясь в поток устремившихся к выходу ТИПА-сотрудников, я пожелала Безотказэну успешно разобраться с делами и отчалила. Он, похоже, был совершенно спокоен, но, с другой стороны, мой напарник вообще редко нервничал.
