Текст книги "Мерзавец Бэдд (ЛП)"

Автор книги: Джасинда Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Какое-то время все молча таращились, пока он не пожал плечами.

‒ Что? Это Шекспир. Сонет сто шестнадцать в пятистопном ямбе. Одна из самых знаковых поэм о любви из всех когда-либо написанных.

Себастиан минуту молча смотрел на Ксавьера.

‒ Ну, это действительно красиво, но что, черт возьми, это значит?

Ксавьер быстро моргнул, что обозначало обдумывание ответа.

‒ Зависит от того, читаешь ли ты его отдельно, или в контексте с другими сонетами из той же серии. Если читать его само по себе, в отрыве от контекста, то оно о совершенстве истинной любви, и о том, как любовь бессмертна и непреклонна.

‒ Ты потерял меня, брат, ‒ рассмеялся Себастиан, ‒ из всего этого я понял не больше четырех слов.

Ксавьер вздохнул.

‒ Неважно, ‒ он нахмурился, глядя на Себастиана, ‒ знаешь, а я все же считаю, что ты куда умнее, чем о себе думаешь.

‒ Спасибо за вотум доверия, сопляк, но я оставлю причудливые слова и поэзию вам с Броком.

‒ Эй, спасибо конечно, но избавь меня от поэзии, ‒ сказал Брок, ‒ я предпочту Канта и Ницше Шекспиру и Марлоу в любой день недели.

Ксавьер открыл было рот, чтобы аргументировать, возможно, докторской диссертацией на стыке поэзии и психологии или еще каким-то модным бредом, но его прервал грохочущий рев Харлея Бакстера. Толпа расступилась перед большим байком, а когда Бакс поравнялся с алтарем и строем братьев Бэдд, то остановился, откинул подножку, соскользнул и подал руку Дрю, чтобы помочь спешиться. Она перекинула ногу, оголив в процессе ноги почти до неприличия, расправила платье на бедрах и животе, а затем глубоко вздохнула.

Несколько долгих секунд она стояла там, просто дышала, улыбалась и смотрела на Себастиана. Близнецы, как по заказу, начали играть «Выход невесты», хотя я прежде никогда не слышал версии, включающей в себя гитарное соло и ударный басовый рифф. Уж не знаю как, но это сработало.

Подхватив шлейф, она подошла к Себастиану, держа за руку Бакса.

Дру взял ее руку и руку Себастиана и соединил их между собой.

‒ Никто здесь не силен в церемониях и традициях, так что я сделаю все просто и быстро.

Он взглянул на дочь.

‒ Дрю, моя сладкая малышка, моя маленькая девочка, я самый счастливый человек на свете, после Себастиана, конечно. Видеть тебя счастливой, видеть, что ты нашла достойного мужчину? Это заставляет холодное сердце старого солдата немного смягчиться. Никогда бы не подумал, что нечто столь замечательное могло получиться из того дерьмового дня четыре месяца назад, но вот мы здесь, чтобы соединить тебя и Себастиана тем, что они называют священными узами брака.

Потом он посмотрел на Себастиана.

‒ Себастиан, мальчик мой. Мне нет нужды о многом тебе говорить. Люби ее, заботься о ней, будь мужчиной, которого она заслуживает. Я знаю, что ты будешь, ведь я знаю, какой ты есть. Месяц назад ты попросил у меня руки моей девочки, и я дал тебе свое благословение лично и повторяю его снова при свидетелях. Ты отличный мужик, и я чертовски горжусь тем, что заполучил такого зятя.

Дрю хлопнула отца по руке.

‒ Пап! Ты не можешь материться, когда женишь нас!

Дру только усмехнулся в микрофон:

‒ Конечно, могу. Мы же не в церкви, правда? ‒ Дрю вздохнула, признавая его правоту, и ее отец продолжил. ‒ Итак, без дальнейших словоизлияний, поехали.

Он посмотрел на Дрю.

‒ Дрю Коннолли, берешь ли ты в мужья Себастиана Бэдда, обещаешь ли любить его и делить все, что у вас есть, до конца жизни и после ее окончания?

Дрю сделала глубокий вдох и выдохнула:

‒ Да. Навсегда и еще дольше.

Тогда Дру посмотрел на Себастиана:

‒ А ты, Себастиан, берешь ли в жены эту женщину, мою драгоценную дочь и мою единственную семью во всем мире, в жены, будешь ли ты любить ее и делить с ней все, что у вас есть, до конца жизни и после ее окончания?

‒ Да, ‒ кивнул Себастиан.

Дру перевел взгляд с одного на другую:

‒ Вы хотели бы обменяться клятвами прежде, чем я продолжу?

Дрю издала еще один вздох:

‒ Себастиан... иногда мне трудно осознать, что я здесь, что все это реально. Что ты реален. Но ты есть, и... я люблю тебя. Очень сильно. И твои братья, все семеро, они стали семьей, которой у меня никогда не было, и я благодарна за тебя и за них. Я обещаю любить тебя со всем безумием, что у меня есть, а это немало. Все, что я могу сказать: я очень рада, что набрела на твой бар в ту ночь.

Себастиан рассмеялся:

‒ Я тоже этому очень рад. У меня была написана длинная речь, но сейчас карточки с текстом помяты, и я не могу разобрать свой собственный почерк... ‒ он достал пару карточек три на пять, исписанных с обеих сторон мелким почерком, и засунул их обратно в карман брюк. ‒ Так что придется импровизировать. Когда ты наткнулась на мой бар четыре месяца назад, ты была одета в то же самое свадебное платье, что и сейчас, но ты была вся мокрая, макияж потек, волосы спутались, ты была пьяна и с разбитым сердцем. И, милая, когда я посмотрел на тебя, первой мыслью было, что я вижу ангела. В тот момент у меня перехватило дыхание и перехватывает каждый чертов день с тех пор. Я не знал, что ищу, но нашел это в тебе. И вот мы здесь. Я люблю тебя. И спасибо, что дала мне шанс.

Потом он взглянул на Дру:

‒ И, Дру, теперь, когда я женился на вашей дочери, мы восьмеро тоже стали твоей семьей. Так что от имени моих братьев и меня... добро пожаловать в клан.

Дру тяжело выдохнул, прочистил горло и зажмурился.

‒ Спасибо, Себастиан. Не передать словами, сколько это для меня значит. А теперь, если вам двоим больше нечего сказать... ‒ он перевел взгляд с Дрю на Себастиана и обратно, и те помотали головами, ‒ тогда все, что мне осталось сказать... властью данной мне... как это называется... универсальной церковью жизни и всемирной паутиной... объявляю вас мужем и женой. Целуй ее, малыш.

Себастиан не стал больше тратить время, и, боже правый... какой это был жаркий поцелуй. Пара человек совсем уж засмущались, но, черт, любовь между ними не заметил бы только слепой.

Себастиан пропустил свои пальцы через пальцы Дрю, и они подняли сцепленные руки вверх, и толпа, состоящая из жителей и туристов Кетчикана, плюс небольшая группка копов, приятелей Дру, одетых в гавайские рубашки и кросы с носками, принялась голосить и хлопать как сумасшедшие, но никто не создавал столько шума, сколько мы, братья Бэдд.

Себастиан помедлил немного, а потом наклонился к микрофону:

‒ Спасибо всем. Теперь, когда церемония завершена, давайте начнем вечеринку! Веселитесь!

Близнецы повскакивали обратно к своим микрофонам и инструментам и выдали душевное исполнение классического «Fight For Your Right To Party» от Бисти Бойз, и кто бы мог подумать, что эти два олуха могут играть старый добрый рэп?

А потом была вечеринка, напитки лились рекой, а столы ломились.

Как только Дрю и Себастиан покинули алтарь и микрофон, Дрю подошла ко мне и развязала мой галстук-бабочку. Я избавился от пиджака, забрал у нее галстук и убрал его в карман пиджака, который в свою очередь бросил на спинку стула, на котором должен был сидеть. После того как подкатил рукава, мне стало немного лучше. Долой галстук, долой пиджак, долой рукава... наконец-то я смог дышать.

Толпа зверела, что нисколько меня не тревожило. После бесчисленных миссий в Ираке и Афганистане, и даже нескольких поездок за наркобаронами в Южную Америку, я не находил большое скопление людей вокруг чем-то офигенным. Скорее они заставляли меня нервничать, дергаться и ощущать дискомфорт. И чем сильнее толпа бесчинствовала, тем больше натягивались мои нервы, пока, в конце концов, мне не пришлось бы удалиться от шума и суеты и найти где-нибудь укромное местечко, чтобы я снова смог нормально дышать.

Никто из братьев не знал о моих панических атаках, ведь, будь я проклят, если когда-нибудь признаюсь в этой слабости хоть кому-то из них, хотя логически я понимал, что они бы меня только поддержали. Но я все еще не мог признать это. Ни за что, никак.

Но, думаю, сейчас со мной было все в порядке. Вокруг были мои братья и неприлично счастливый Себастиан, улыбающийся от уха до уха и не отпускающий от себя Дрю ни на шаг. Я выхватил бутылку пива из ведра со льдом во главе стола, наполнил тарелку едой и занял свое место рядом с Лусианом за главным столом возле сцены.

Боже, Лусиан. Пацан вернулся и был таким же непроницаемым, как и всегда. Мне всегда казалось, что у меня мастерски получается держать свое дерьмо при себе, но Лусиан... парень вообще ничего не выражал, даже для нас, кто хорошо его знал, он был практически нечитаемым.

Но вот он наклонил свое кресло назад, опираясь на две ножки, и отпил пива из красного одноразового стаканчика с лукавой усмешкой.

‒ Что смешного, Лус?

Его ник произносился «Льюс», даже несмотря на то, что имя звучало как Лю-си-ан. Пойди пойми, правда? Никакого простора для фамильярного обращения на мой взгляд.

Он лишь пожал плечами.

‒ Да вот, ‒ он махнул своим пивом, ‒ Баст женился.

Я предупреждающе скосил на него глаза.

‒ И что здесь смешного?

Он покачал головой.

‒ Не в том смысле, что это глупо, или несерьезно, ‒ он прервался и сделал глоток, видимо, достигнув предела того, сколько слов мог сказать за раз. ‒ Просто... скорее чудно. Баст... женился? Никогда не думал, что из нас всех он сделает это первым. Это странно. И в каком-то смысле смешно.

‒ Да, я тебя понял, ‒ я не мог не усмехнуться.

И так мы провели следующие несколько часов, Лусиан и я сидели за столом и попивали пиво, ни один из нас не был большим выпивохой. О, не поймите меня неправильно, я склонен порой напиваться до чертиков, но делаю это наедине. Не уверен насчет Лусиана, но сомневаюсь, что он вообще хоть когда-то отпускает свой контроль.

Как бы то ни было, Брок и Бакс таких заморочек не имели. Вечеринка значит вечеринка, особенно для Бакса. Он хорошо умел напиваться, и если за то время, пока он был в Канаде и играл за «Калгари Стамперс» в КФЛ, ничего не изменилось, Бакс всегда умел весело провести время, будучи в стельку пьяным.

За примером не пришлось далеко ходить. Я поднял глаза и, да, так и есть. Бакс стоял одной ногой на стуле, другой на столе с запрокинутой бутылкой «Джеймсона» и хлестал его прямо из горла. Толпа скандировала: «ПЕЙ! ПЕЙ! ПЕЙ!» ‒ а Бакс был в своем репертуаре. Похоже, он вознамерился опустошить всю бутылку за один гребаный раз... и, черт возьми, добром это не кончится. Совсем. Ни для кого.

Так что я вскочил, выхватил у него бутылку и сказал:

‒ Бакс, не будь кретином.

‒ Эй, ублюдок, ‒ он посмотрел прямо на меня со злым выражением на лице, ‒ я почти выиграл пари, ‒ он кривовато подмигнул паре девушек, которые хихикали и смущенно посмеивались. ‒ Я прикончу целую бутылку «Джеймсона» за раз, а они отвезут меня к себе в отель.

‒ Бакс, дружище. Послушай, ‒ я усмехнулся, пряча раздражение, ‒ если ты хлопнешь бутылку виски, то у тебя ничего не будет ни с одной из них, ни с обеими, как бы хороши они ни были, поскольку у тебя будут шальная голова и пьяный член. Так что я, как старший брат, делаю тебе одолжение. Будь умнее, ладно?

Бакстер дотянулся резвее, чем я мог ожидать в его пьяном состоянии и вырвал у меня бутылку.

‒ У меня... не бывает... пьяного члена... брат, ‒ он одарил меня тяжелым взглядом, высунул язык и опустошил бутылку в полдюжины глотков. ‒ Я бы поделился, но нечем.

Он все еще стоял в позе капитана Моргана с одним коленом наверху и ногой на столе, так что я толкнул его отчасти рефлекторно, реагируя на его выходку, отчасти потому что был зол на него. Он начал заваливаться назад, размахивая руками с бутылкой в них, как мельница, а затем прежде, чем упасть навзничь, схватил меня за рубашку и потянул за собой. Он сильно ударился, а я упал на него сверху и услышал звук бьющегося стекла. Бакс перекатился, сбрасывая меня, и я почувствовал что-то острое в районе ребер, я оказался на спине, с выбитым из легких воздухом, ребра вспыхнули огнем и болью, люди кричали, Бакс ругался.

Я сел, зажав рану рукой, и она тут же окрасилась красным. Поднял рубашку, проверяя порез; не особо глубокий, может понадобиться пара швов, но не более. Ничего ужасного. Я схватил горсть салфеток и приложил их к ране, прижимая так сильно, как только мог, а затем обернулся, чтобы проверить Бакса.

Черт.

ЧЕРТ.

У него дела шли куда худе, зазубренный кусок битой бутылки вошел глубоко в мясо в верхней части бедра. На дюйм, если не больше. Я знал основы первой помощи и помнил, что нужно наложить что-то давящее и зафиксировать подручными средствами, а еще не пытаться извлекать то, что нанесло рану.

‒ Не двигайся, Бакс, ‒ сказал я, стараясь чтобы мой голос звучал спокойно, ‒ нам нужно оставить его там на пару минут, ладно, брат? Я знаю, что это больно, но так надо.

‒ Зачем? ‒ он говорил сквозь стиснутые зубы и смотрел на меня. ‒ Чертовски больно. Убери это.

‒ Не могу, пока нет, ‒ сказал я. ‒ Если его извлечь, можно нанести больший вред. И он довольно высоко, возможно рядом артерия. Если мы потянем и повредим артерию, ты истечешь кровью раньше, чем мы, нахрен, сможем хоть что-то сделать.

Он лежал на спине, пытаясь сесть и осмотреться, руки парили над бедром, будто борясь с желанием просто взять и вырвать осколок.

‒ Черт, мужик.

‒ Прости, Бакс, мне не стоило тебя толкать.

‒ Да неужели, придурок.

Кровь, боль в его глазах, напряжение, чувство вины... вернули меня в воспоминания.

‒ МЕДИК! ‒ выкрикнул я, моментально забыв, что нахожусь на Аляске, а не на миссии.

Я услышал волнение вокруг себя и посмотрел наверх, чтобы увидеть, как кто-то пробирается сквозь толпу.

‒ Пропустите. Я медик, ‒ услышал я женский голос с резкими нотками человека, который привык, что ему подчиняются. ‒ Ну-ка ЖИВО свалили с дороги, уроды!

Люди были растолканы по сторонам и женщина, пройдя сквозь созданный ею проход, опустилась на колени перед Баксом. Я отошел в сторону, давая ей больше пространства, и она быстро провела осмотр.

‒ Оу, не так уж и плохо. Не фонтан, конечно, но с тобой все будет хорошо. Просто замри, хорошо?

‒ Да я-то замер! ‒ проскулил Бакс. ‒ Это ты тут двигаешься.

Она взглянула на меня.

‒ Зафиксируй его ногу для меня.

‒ Да, мэм, ‒ сказал я, потому что у нее был властный голос, а я солдат, обученный подчиняться подобному. Я схватил бедро Бакса возле паха и у колена и прижал его к полу. ‒ Что теперь?

‒ А теперь я выдерну это и надеюсь, он ударит тебя вместо меня, ‒ сказала она с кривой усмешкой, выбившей воздух из моих легких.

Черт, умереть не встать, эта девочка была великолепна. Немного низковата, но чертовски фигуристая. Светлые волосы были туго заплетены сзади, а хвостик свисал через плечо, яркие зеленые глаза цвета травы с бликами летнего солнца на ней, и ухмылка, черт, эта ухмылка. Односторонняя, милая, уверенная, сексуальная, приоткрывающая белые зубы, а чувственные губы накрашены алой помадой. Эта ухмылка выбила из-под меня почву.

И она справлялась со всем с легкостью человека, видевшего вещи намного, намного более ужасные.

‒ А ему не навредит, если ты это выдернешь?

Она покачала головой и коса соскользнула с ее плеча.

‒ Да нет. Не в этом месте. Угрозы для бедренной нет. Там только мышцы и кровь. С ним все будет в порядке. Будет очень больно, когда я извлеку стекло, но серьезного ущерба это не нанесет. В этом вся разница, ‒ она взглянула на Бакса. ‒ Тебе нужен ремень, чтобы закусить, большой парень? Или ты умеешь терпеть боль? ‒ я понимал, что она его специально задирает.

‒ Да я, бл*дь, потерплю, идет? Просто достань уже эту хрень из меня, ‒ прорычал Бакс.

‒ Держись за меня, Бакс, ‒ сказал я, ‒ можешь сломать что-нибудь, если хочешь.

‒ О да, я сломаю что-нибудь, ‒ зарычал Бакс на меня, ‒ ты, черт, только дождись.

‒ Мне нужно, чтобы ты прижал его ногу, ‒ сказала сексуальная лекарка, ‒ так, чтобы он не дернулся и не усугубил ситуацию.

‒ Принято, ‒ ответил я. Я слышал звук сирены в отдалении, значит, кто-то вызвал скорую. Крепко удерживая ногу Бакса, я приготовился к моменту, когда она вынет неровный осколок бутылки. Бакс тоже готовился: зубы сжаты, обе руки вцепились в мое плечо, и хватка была действительно сильная. Я заслужил это, так что терпел. Но это охренительно больно, и вкупе с порезом на ребрах, который все еще кровоточил, я оказался в мире боли.

Но Бакс был ранен сильнее, так что я задвинул боль на задний план и сосредоточился.

Лекарка бросила на меня быстрый взгляд.

‒ На счет три, хорошо? Готовы? Раз... два... ‒ и тут она выдернула осколок одним быстрым движением, ‒ три.

‒ Ха-ха, ‒ проворчал Бакс, его голос был заметно слабым и невеселым, ‒ очень, бл*дь, оригинально. О черт... черт, как же больно.

Доктор посмотрела на Брока, который нависал над нами.

‒ Ты. Нужна твоя рубашка и ремень.

Брок исполнил все незамедлительно, снял пиджак, развязал галстук и расстегнул рубашку. Меньше, чем через тридцать секунд, он отдал ей свои рубашку и ремень. Лекарка обернула рубашку вокруг бедра Бакса, удерживая толстый ком ткани на месте раны, а затем обмотала все это ремнем и туго затянула. Подъехала скорая, и команда врачей взяла на себя остальное. Сексуальная докторша ввела их в курс дела, и Брок забрался в скорую следом за Баксом, лежавшим на носилках. И они уехали. А я остался стоять там с рукой, прижатой к боку, а рядом стояла лекарка с окровавленными руками.

‒ Военный? ‒ посмотрела она на меня.

‒ Морской пехотинец, ‒ кивнул я. ‒ Ну... теперь видимо бывший, ‒ я посмотрел на нее и потерялся в этой зелени. ‒ Полевой врач?

‒ Армия. Три тура. Один в Ираке и два в Афганистане.

‒ Спасибо, ‒ я протянул руку, ту, что не была прижата к моим ребрам, ‒ Зейн Бэдд.

Она протянула руку, чтобы взять мою, но заколебалась.

‒ Я бы пожала, но у меня руки грязные.

‒ Нам обоим не впервой видеть кровь на руках, ‒ я преодолел остальное пространство, беря ее руку своей. ‒ Как твое имя, дорогая?

Она пожала мне руку уверенно и твердо.

‒ Мара Куинн.

Обе наши руки были скользкими и липкими от крови. На ее руке ‒ кровь Бакстера, на моей ‒ его и моя вместе.

Я не болтун, как некоторые из моих братьев, но я не замкнутый и не ворчливый, как Лусиан или Себастиан, тем не менее, у меня никогда не было проблем в общении с женщинами. Полагаю, главным образом потому, что мой внешний вид говорил сам за себя, и фактически мне не приходилось много говорить после фразы «Я морской пехотинец». Но по какой-то причине рядом с Марой Куинн я не мог связать и двух слов.

‒ Что ж, ‒ я почувствовал, что мой язык прилипает к небу, а слова застревают в горле.

‒ Светские беседы ‒ отстой, и мне нужно выпить, ‒ она снова одарила меня своей однобокой усмешкой и внутри меня что-то затрепетало, словно у меня в груди поселилась колония летучих мышей. ‒ Может, ты знаешь какое-нибудь местечко... тихое... где мы могли бы пропустить по одной?

‒ Вполне, ‒ усмехнулся я в ответ, ‒ так сложилось, что рядом бар, названный в честь меня...

‒ Бар в честь тебя, или ты в честь бара?

‒ Без разницы. Он принадлежал нашему отцу, а теперь он наш, ‒ сказал я, указывая ей путь, по направлению к Бэддам.

‒ Говоря «наш», кого именно ты имеешь в виду? ‒ спросила Мара.

‒ Себя и своих семерых братьев, ‒ сказал я. ‒ Себастиан, тот, что сегодня женился, старший. Потом я, Брок, чью рубашку ты намотала на ногу Бакса. Следующим идет Бакс, потом Канаан и Корин, следом Лусиан и затем Ксавьер.

Брови Мары поднялись.

‒ Черт, как много братьев.

‒ Так и есть, ‒ кивнул я, ‒ но это значит, что здесь никогда не бывает скучно.

Мы взяли два стула у бара, и к нам немедленно подошел временный бармен.

‒ Что вам предложить, мистер Бэдд?

‒ Мое имя Зейн, ‒ нахмурился я, ‒ мистер Бэдд был моим отцом, и он умер. Бурбон со льдом для меня, ‒ я взглянул на Мару, ‒ а тебе?

‒ То же, что и ему.

‒ Вы предпочитаете какой-то конкретный бурбон, сэр?

‒ «Мэйкерс Марк» подойдет, ‒ сказал я.

‒ Хороший выбор, ‒ сказала Мара, улыбнувшись, ‒ хотя я обычно предпочитаю «Блантон», как более изящный и женский, но он есть не везде.

Когда подали наш «Мэйкерс», какое-то время мы пили в странном дружелюбном молчании, а потом Мара повернулась на стуле лицом ко мне.

‒ Что ж, гм... ‒ она посмотрела на меня поверх своего стакана со льдом с легкой лукавой улыбкой на губах, ‒ говоря о тихом месте, я не совсем это имела в виду.

То, как она приблизилась ко мне, позволяя своему колену потереться об мое, сказало мне о том, что же она, вероятно, подразумевала, но я был не из тех, кто любит играть в игры или сорить словами. Я люблю знать наверняка, во что ввязываюсь и люблю, когда девушки честны в том, чего они хотят от меня. Я слишком много раз был на волосок от смерти и слишком много раз видел, как обрываются жизни моих товарищей, чтобы ходить вокруг да около и играть в эти игры разума.

‒ Хм. Ну... так что ты там имела в виду, Мара? ‒ Я скользнул к ней ближе, теперь уже почти стоя, прижал ее колено своим и скользнул ладонью вверх по ее бедру. Она допила свой напиток одним глотком и встала, прижимаясь ближе ко мне. Ни колебаний, ни игр.

‒ Ты и я где-нибудь наедине с кроватью, ‒ сказала она, ‒ или с диваном. Ну или с прилавком.

‒ В моем распоряжении есть все три варианта, и в обозримом будущем все будут заняты здесь внизу.

‒ Тогда показывай дорогу, ‒ сказала Мара, проскальзывая своей рукой в мою. Я повел ее наверх, в квартиру, и указал на свою комнату. Как только дверь за нами закрылась, Мара набросилась на меня. В буквальном смысле слова, она подпрыгнула в воздух и врезалась мне в грудь, позволяя удерживать ее вес, ее рот накрыл мой рот, а ее язык нашел мой язык.

Несколько долгих минут мы, затаив дыхание, целовались. Обе мои ладони были на пухленьком сочном персике ее обтянутой джинсами задницы, сжимая ее, удерживая девушку тем самым на весу. Я сместил ее выше, и она обвила свои короткие сильные ножки вокруг моих.

Я придержал ее, отстранившись от поцелуя настолько, чтобы прошептать ей прямо в губы:

‒ Черт, девочка. А ты времени зря не теряешь.

Она покачала головой.

‒ Нафиг. Ты видел то же дерьмо, что и я, Зейн... какой смысл тянуть время, если мы оба знаем, чего хотим?

‒ Нафиг, ‒ повторил я ее слова.

‒ Но для ясности, ‒ пробормотала она своим сладким, сексуальным, озорным, украшенным однобокой улыбкой, ротиком, ‒ тот факт, что я не люблю глупые игры еще не означает, что я захочу упускать хоть что-то из приятных вещей.

‒ Я никогда не пренебрегаю приятными вещами, ‒ сказал я.

‒ Хорошо, потому что прелюдия ‒ это половина удовольствия.

‒ По меньшей мере, половина, ‒ согласился я.

‒ Что ж, рада, что мы на одной волне.

‒ Я тоже.

Она соскользнула на ноги, задрала мою рубашку и, позволив сорвать ее, отбросила прочь. Когда же она потянулась к ширинке моих брюк, то замерла, увидев порез на боку.

‒ Что за черт, Зейн?

Я посмотрел вниз, успев уже забыть об этом.

‒ Ах, это? Да ерунда.

Она потянула за бумажные салфетки, которые пропитались кровью и прилипли к коже.

‒ Это не ерунда. Боже, почему ты ничего не сказал?

‒ Бакс был ранен сильнее, ну а потом я просто... забыл.

Она озадаченно посмотрела на меня.

‒ Как можно было забыть о пятнадцати сантиметровом разрезе поперек твоих чертовых ребер?

‒ Ну, знаешь, не то чтобы это было щекотно, ‒ пожал я плечами, ‒ просто ты несколько... отвлекла меня, ‒ я усмехнулся, убирая ее руки и потянулся к ее рубашке. ‒ Я в порядке. С этим мы можем разобраться позже.

Она проигнорировала мою попытку отстранить ее и продолжила осторожно убирать мокрые от крови салфетки, потом осмотрела порез.

‒ Можно обойтись без швов. Рана не глубокая, просто длинная. К тому же уже затянулась, ‒ она посмотрела на меня. ‒ Есть какой-нибудь супер-клей?

‒ Супер-клей?

‒ Да, ‒ кивнула она, ‒ отлично срабатывает в подобных случаях. Медицинский клей подошел бы лучше, но и старый добрый супер-клей на крайняк покатит.

‒ Да есть какой-то в ящике на кухне.

‒ Ну, показывай дорогу. Знаешь, я не могу проигнорировать подобное. Это не в моей натуре. Так что, чем быстрее ты покажешь мне клей, тем быстрее мы вернемся к более приятным вещам.

Я повел ее прочь из спальни на кухню, нашел клей и аптечку с бинтами и пластырем. Она разорвала огромную пачку бумажных полотенец, наполнила чашку водой и промыла порез, чтобы отчистить его, наконец, когда сочла его достаточно чистым, промокнула насухо, осторожно наложила толстую полоску супер-клея вдоль пореза, затем опустилась на колени и подула на кожу, чтобы клей быстрее высох. Через минуту клей подсох, и я был как новенький.

Ну, почти.

Она встала, вымыла руки и облокотилась на стойку, стоя лицом ко мне.

‒ Твои штаны намокли. Упс, ‒ произнесла она с усмешкой, которая сказала мне обо всем, что мне стоило знать.

‒ Полагаю, что от них придется избавиться, ‒ сказал я, ведя ее по коридору в свою комнату и закрывая за собой дверь.

‒ Полагаю, что так, ‒ расстегнула она пуговицу на ширинке, и потянула вниз змейку. ‒ Кажется, мы на этом остановились? Я как-то подзабыла.

Я почувствовал, как внутренности сжались, член затвердел, а в голове зашумело.

‒ Думаю, мы сошлись на том, что прелюдия ‒ значительная часть удовольствия.

‒ Ах, да, ‒ пробормотала она, спуская мои штаны, ‒ на этой волне.

‒ На этой, ‒ я снял туфли, переступая через брюки, и теперь стоял напротив полностью одетой Мары в одних узких черных трусах.

‒ Боже, ты чертовски великолепен, Зейн, ты в курсе? ‒ голос Мары звучал низко и искренне удовлетворенно. ‒ Но на тебе все еще слишком много одежды.

Я позволил стянуть с себя нижнее белье и теперь был полностью раздет, а на ней по-прежнему оставалась каждая мельчайшая деталь одежды, ситуация, которую я собирался исправить в кратчайшие сроки. Она стояла напротив меня, а ее взгляд блуждал вверх и вниз по моему телу. Я позволил ей полюбоваться, ведь я надрывал задницу, чтобы выглядеть так.

‒ Мара, дорогая, ты тоже просто великолепна, но думаю, мне нужно увидеть больше. Чтобы... ну знаешь... убедиться, что мы на одной волне.

Она схватила подол своей рубашки, чтобы стянуть, но я поймал ее запястья.

‒ Нет-нет-нет, ‒ сказал я, ‒ это моя работа.

Мара позволила мне снять с нее рубашку, выскользнула из туфель так же, как и я, и предоставила мне избавить ее от этих тесных джинсов. И теперь она была восхитительна, не прикрытая ничем, кроме лифчика и трусиков, набор из зеленого кружева и шелка прикрывал ровно столько, чтобы быть, ну знаете, функциональным, но при этом оставлять немного простора воображению. Я улучил момент чтобы полюбоваться ее красотой: как я уже знал, она была чертовски невероятной. Сто шестьдесят пять сантиметров максимум. Сильные руки и ноги, упругая грудь, тугая округлая задница, говорящая о том, что она делает дох*я приседаний в спортзале, и сиськи, которые должны были быть немного больше, чем могла вместить ладонь. Я бы не сказал, что она была накачанной, но явно не пренебрегала спортзалом и здоровым питанием, и, тем не менее, все еще имела некоторую мягкость в нужных местах. Чертово совершенство, вот чем она была.

Я расстегнул застежку бюстгальтера движением одной руки, отбросив его назад, и встал на колени перед ней, прошелся носом от ее живота до одного бедра, затем в обратном направлении немного ниже, ясно давая понять, чем собираюсь заняться в ближайшие пару минут. Она не возражала, в чем я и не сомневался. Она позволила стянуть трусики и, матерь божья, ее киска оказалась полностью оголена, за исключением тонкой тщательно постриженной дорожки волос. Пухлые, сочные половые губки, влажные и блестящие.

‒ Черт, Мара. Ты идеальна, ‒ прорычал я.

Я скользнул вверх по ее бедрам, обхватывая твердую, но сочную задницу, теперь обнаженную под моими руками и нежную, как шелк, который я только что с нее снял, погладил вокруг, проследив пальцами щель ее киски и получил в награду ее низкий стон.

‒ Мара, могу я тебя попробовать?

Она запустила руки в мои волосы и вцепилась в затылок.

‒ Я буду очень зла, если ты этого не сделаешь.

Я скользнул языком по ее киске, дегустируя соки.

‒ О, черт, Зейн, черт как же хорошо.

‒ Я только начал, детка.

Она смотрела, как я вылизываю ее киску, и с каждым медленным движением языка стонала все громче, а ее бедра напрягались и толкались, давая понять, что она все ближе и ближе к оргазму. А когда я уже был уверен, что до разрядки ей оставались считанные секунды, она оттолкнула мое лицо.

‒ Постой, Зейн, подожди.

Я немедленно остановился и нахмурился:

‒ Мне казалось, ты этого хотела?

‒ Я хотела, и хочу, ‒ она не пыталась поднять меня на ноги, просто посмотрела внимательно сверху вниз, ‒ просто мне нужно убедиться, что мы сходимся во мнениях еще в одном вопросе.

‒ И в чем же?

‒ Что это... без обязательств. Только на одну ночь. И что утром ни у одного из нас не будет претензий.

Мое сердце сжалось от ее слов. Это было не то, чего я хотел. Я хотел претендовать на нее. За несколько коротких минут я понял, что готов зайти с ней очень далеко, что одной ночи будет явно недостаточно, не важно, как много раз мы это сделаем. Я хотел большего. Но я не мог упустить свой шанс на то, что уже есть, так что раздавил свои надежды.

Я скользнул двумя пальцами в ее влагалище и щелкнул языком по клитору.

‒ Ни обязательств, ни претензий, ‒ согласился я.

Хотя не был уверен, что говорил правду.

Или, может, я просто дал обещание, которое не собирался исполнять.

Думаю, это было не честно, но в тот момент мне было плевать.

Я знал, что сделаю все, что потребуется, чтобы удержать Мару в своей постели так долго, как только смогу.