Текст книги "Эта сторона могилы (По эту сторону могилы)"

Автор книги: Джанин Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 31

Я знала, насколько критичным было состояние Дона. Понимала, что, если бы не вмешательство моей матери, он был бы уже мертв. Но каким-то образом я не осознавала, что он умирает, до тех пор, пока не вошла в его комнату. Тогда оставшиеся клочки моего отрицания разорвало в клочья.

И это было не из-за синеватой бледности черт Дона, лежавшего на кровати с закрытыми глазами. Не из-за больничной сорочки, которую он раньше отказывался носить, не из-за электрокардиографа, показывающего, насколько шокирующе низким было его давление, и не из-за тяжелого аромата, который, как я теперь знала, означал рак. Это было даже не из-за его неустойчивого сердцебиения, возвращавшего в ужасную реальность того, что это будет последний раз, когда я вижу своего дядю. Нет, это вид столика на колесиках, задвинутого в угол комнаты и совершенно голого без телефона, ноутбука и разных файлов прорвался через мое сердце болью тысячи серебряных лезвий.

Ты говорила с ним всего несколько дней назад! кричал голос внутри меня. Как это могло произойти так быстро?

Я затолкала назад рыдание, грозившее вырваться на свободу, и подошла к кровати, очень мягко проводя ладонью по руке дяди. Я боялась потревожить его, сказав, что я здесь, и одновременно боялась не сделать этого. Он был присоединен к электрокардиографу, но за исключением трубок в носу, он дышал самостоятельно маленькими поверхностными вдохами, которые, судя от его бледности, не давали ему достаточного количества кислорода.

Я полчаса просидела в тишине, наблюдая за ним, вспоминая все, начиная с первого раза, когда я встретила Дона, и кончая нашей последней встречей и настоящим моментом. Между нами происходили и хорошие, и плохие истории, но ошибки прошлого исчезали под силой веры, что Дон всегда пытался сделать то, что по его мнению было правильным. Это не всегда делало из него хорошего дядю, но это делало его таким, какими были все мы – человеком со своими недостатками, старающимся изо всех сил при самых тяжелых обстоятельствах. Я не испытывала никакого недовольства по отношению к нашему прошлому. Только благодарность, что он был в моей жизни, и желание, чтобы ему не нужно было оставлять меня теперь.

– Кэт. – Слабая улыбка мелькнула на губах Дона, когда он проснулся и увидел меня рядом со своей кроватью. – Не думал, что продержусь и увижу тебя снова.

Я сделала глубокий вздох. Либо так, либо я потеряю хрупкий контроль над своими эмоциями, не дающий мне сорваться в слезы.

– Да, ну, в общем, ты не продержался бы, если бы у вашего новичка не было проблем с выполнением приказов, как я слышала, – сказала я, выдавливая улыбку, несмотря на чувство, что лицо вот-вот расколется.

Дон издал тихий болезненный смешок.

– Оказывается, твоя мать не подчиняется приказам точно так же, как это делала ты.

От его насмешливого комментария, призванного подчеркнуть наше прошлое, мое горе от мысли о его потере лишь усилилось. Единственной эмоцией, которую разделили мы с отцом, была взаимная ненависть, но Дон нашел путь к моему сердцу еще до того, как я узнала, что мы связаны родственными узами.

– Ты знаешь, что говорят о яблочке и яблоньке, – ответила я. А затем мое самообладание дало трещину, и несколько слезинок скатились по щекам, несмотря на все мои усилия сдержать их.

О, Кэт, не плачь.

Дон не произнес это вслух, но я слышала эти слова в его мыслях так же ясно, как если бы он прокричал их. Он придвинул ко мне руку, погладил мою ладонь, а затем закрыл глаза.

– Все будет хорошо, – прошептал он.

И я услышала еще одну вещь, которую он не произносил, но она эхом отозвалась в моем разуме с ясностью, которую, как я думала, выдержать я не могла.

Так рад, что боль скоро уйдет…

– Дон. – Я наклонилась вперед, умоляюще поглаживая его руку. – Ты сказал «нет» прежде, но еще не поздно передумать. Я все еще могу —

– Нет, – прервал он, открывая глаза. – Я жил дольше, чем должен был. Пообещай мне, что позволишь мне уйти и не станешь возвращать меня.

Я устал, очень устал, вздохнули его мысли.

Частичка моего сердца разбилась, но я выдержала его пристальный взгляд и кивнула, выдавливая слова и смахивая другую слезу, заскользившую вниз по щеке.

– Я обещаю.

Хорошая девочка. Горжусь тобой. Так горжусь.

Я встала и начала ходить по комнате, чтобы он не увидел, что еще больше слез полилось из глаз после того, как я услышала от него эти слова. У меня было бесчисленное множество сражений в прошлом, но, чтобы позволить ему уйти вот так просто, мне потребуется много сил, и я не знала, есть ли они у меня.

– Ты не представляешь, как сильно я буду скучать по тебе, – прошептала я, стоя к нему спиной и пытаясь вытереть слезы, которые никак не переставали течь, и не важно, как сильно я старалась удержать их.

Он тихо пробормотал:

– Я тоже буду скучать по тебе.

Люблю тебя, племянница. Хотел бы я узнать тебя раньше. Не стоило ждать так долго…

Задушенный всхлип вырвался из моего горла, когда я услышала это. Я впилась ногтям в ладони, надеясь, что физическая боль отвлечет меня достаточно, чтобы справиться с моими вышедшими из-под контроля душевными муками. Не помогло. Сердце сжалось, разрываясь от раны, которую никакое количество сверхъестественных целебных способностей успокоить, не могло.

Несколько секунд спустя я услышала знакомую поступь широких шагов и почувствовала в воздухе силу, которую узнала бы где угодно. Боже, Кости добрался сюда так скоро. Это лишь сильнее пошатнуло мой хрупкий контроль. Он приехал быстро, потому что знал, насколько опустошенной буду я, и за это я любила его еще больше, хоть это и напоминало, как больно мне будет, когда Дон уйдет.

Затем Кости оказался около меня. Его темный взгляд пробежался по комнате, за мгновение вбирая все, что нас окружало, а твердые руки притянули меня к себе. Я позволила себе на несколько драгоценных секунд упасть в его объятия, потому что с ним мне не нужно было притворяться сильной, а потом развернулась к Дону и заставила себя весело улыбнуться.

– Смотри, кто еще пришел.

– Вижу. – Дядя болезненно закашлял. Кости взял меня за руку, когда сердце Дона сделало несколько зловещих пауз между ударами. – Ты оказался лучшим мужчиной, чем я ожидал, – прохрипел Дон, восстановив дыхание. Кости смотрел на дядю твердым и серьезным взглядом.

– Ты тоже, старина.

– Мы тут с Кости поговорили, – сказала я, пытаясь улыбнуться и не разрыдаться от понимания того, что это был их способ попрощаться. – Помнишь свое предложение выдать меня замуж? Мы бы хотели принять его.

Губы Дона дернулись в задумчивой улыбке, прежде чем его черты напряглись, а в мыслях отразилось, что еще больше боли вспыхнуло у него в груди. Я поглядела на электрокардиограф, хотя уже знала, что он покажет. Кровь моей матери вернула его, но ненадолго. Его сердце ослабевало прямо у меня на глазах.

– Боюсь, меня не будет на твоей свадьбе, Кэт, – пробормотал он, и его глаза, затрепетав, закрылись.

– Будешь, – сказала я так настойчиво, что глаза Дона вновь открылись и открытыми остались. – Потому что мы собираемся вновь произнести наши клятвы здесь и сейчас.

– Кэт. – Его лицо сжалось от печали. – Ты планировала большую свадьбу, когда всё… уляжется. Ты не должна разрушать свои планы…

Он сделал паузу и закрыл глаза, его дыхание и сердцебиение на мгновение замедлились. Я закусила губу, сжимая руку Кости до тех пор, пока треск не заставил меня ослабить хватку.

– Это едва ли подходящие обстоятельства, – закончил дядя несколько секунд спустя, неопределенно махнув рукой на аппараты у своей кровати.

Я вспоминала, как маленькой девочкой воображала, какой будет моя свадьбы. Конечно же, я представляла белое платье. Представляла моего дедушку, трясущегося над своим галстуком, как он всегда делал, когда приходилось его надевать, и соглашающуюся, закатив глаза, бабушку. Представляла, что мама будет улыбаться, потому что она будет очень счастлива за меня. И у меня будут подружки, которые помогут мне подготовиться к проходу к алтарю. Мой букет будет составлен из роз и полевых цветов, волосы собраны наверх, и я буду смотреть на своего будущего мужа через тонкую белую вуаль, которую он поднимет только тогда, когда нас объявят мужем и женой.

Конечно, я воображала все это раньше, когда не верила в вампиров, уже не говоря о том, что тогда я не понимала, что сама наполовину вампир. Кости хотел подарить мне близкую версию этой мечты, каким-то образом понимая, что я все еще цепляюсь за нее, но жизнь, которую мы вели, продолжала мешать нам сделать эту белую свадебную фантазию реальностью.

Моя свадьба никогда не будет сыграна, как в мечте моего детства. Не будет сыграна так и теперь, в больничном крыле секретного правительственного подразделения, контролирующего действия немертвых. Моя свадьба состоялась на забрызганной кровью арене и была засвидетельствована не друзьями и семьей, а сотнями вампиров, которых я никогда не встречала прежде. Мой жених не снял белую фату с моего лица после заявления министра, что мы теперь женаты. Вместо этого он порезал свою ладонь и протянул ее мне, клянясь кровью, что я навсегда буду его женой, если приму его, как мужа.

Это и был день моей свадьбы. В значительной степени полная противоположность всего, о чем я когда-либо мечтала, но я не стану пытаться заменить это чем-то другим.

Я никогда не буду той, кем я представляла себя в детстве, и совсем недавно я поняла, что это хорошо – быть такой, какая есть. И пусть на той невесте было шлюшное черное платьишко вместо красивого белого, на руках кровь вместо букета, но ни одна женщина никогда не была столь же удачлива, как была я в тот день, когда Кости протянул мне свою руку и попросил стать его женой.

– Главное – не обстоятельства, – ответила я, продолжая сражаться со слезами и пытаясь подвести итог всему, что только недавно поняла. – Главное – семья.

Дона не было там в тот день. Не было и моей матери, а бабушка с дедушкой к тому времени были уже много лет как мертвы. Но и Дон, и мама теперь могли быть здесь. Для меня это была не новая церемония, а перепостановка предыдущей для них.

– Ты сделаешь это? – продолжила я.

Глаза Дона затуманились. Через его мысли я услышала, как много значила для него эта просьба, несмотря на то, что в ответ он произнес одно единственное слово:

– Да.

– Тейт. – Я повернулась к дверному проему, зная, что он все это время оставался в холле. – Как думаешь, ты можешь обойти правила и позволить тому непослушному новичку на некоторое время вернуться на этаж?

Появившись в дверном проеме, он даже крякнул, издав нечто среднее между смехом и неверием.

– Иисусе, Кэт.

– На самом деле это будет не религиозная церемония, – ответила я со слабой улыбкой, – но не стесняйся благословить меня. Взгляд Тейта метнулся к Кости, а затем вниз на наши сцепленные руки.

– С каких это пор вам двоим есть дело до моего благословения? – сухо спросил он.

– Я никогда не просила его, и в нем не нуждалась, – ответила я ровным тоном. – Но ты – мой друг, Тейт, поэтому на самом деле мне есть до этого дело.

Я наблюдала за его лицом, ожидая, примет ли он оливковую ветвь, которую я ему протянула, или же бросит обратно, как делал много раз в прошлом. Темно-синие глаза встретили мои, и эмоции замелькали в его выразительных чертах подобно волнам на водоеме. Первая – сожаление, затем решимость и, наконец, принятие.

– Я надеюсь, вы очень счастливы, – сказал Тейт. Слова прозвучали тихо, но искренне. Затем, к моему удивлению, он подошел и протянул руку, но не мне. Кости.

Кости принял руку Тейта и встряхнул ее, не отпустив при этом мою, что было достаточно легко, так как я сжимала его левую ладонь, а не правую. Затем Тейт поглядел на меня, слегка улыбнулся и сказал:

– Не волнуйся. Я не стану просить разрешения поцеловать невесту.

Потом он просмотрел на Дона, глаза которого закрылись на время этого обмена. Но по мыслям дяди я знала, что он не спит. В груди его все болело слишком сильно, чтобы уснуть, да и новая боль, которую он почувствовал несколько часов назад, растекалась вниз по руке. Однако я знала, каким будет его ответ, даже прежде, чем Тейт спросил:

– Ты готов?

Дядя не знал, что я могу слышать его мысли. Не знал, что я уловила каждое слово его размышлений о том, что это был намного лучший способ умереть, чем прежде, когда он был один и услышал только лишь ровный писк электрокардиографа, прежде чем все стало черным, а затем проснулся, когда Тейт уже кричал на мою мать за то, что она наделала. Я слышала все это, и хотя горло горело от попыток подавить неуклонно прибывающие слезы, я ничего не сказала. Ничего не сделала, несмотря на то, что кровь, бегущая в моих венах, могла предотвратить следующий сердечный приступ, который, как я знала, приближался.

Это был его выбор. Я ненавидела его – о-о-о, как ненавидела! – потому, что оно забирало у меня единственного настоящего отца, которого я когда-либо знала, но Тейт был прав. Я должна уважать его решение.

– Давайте сделаем это, – ответил Дон. Его голос был хриплым от боли, но улыбка, которую он мне подарил, была настоящей, несмотря на это.

Тейт поднял трубку у кровати Дона и сказал кому-то на другой линии:

– Найдите Кроуфилд сейчас же и приведите ее наверх.

Чтобы отвлечься и не развалиться на кусочки из-за того, что сердцебиение Дона становилось все более неустойчивым, а в мыслях он пытался защититься от усиливающегося сжатия в груди, я начала объяснять сложности церемонии вампирского бракосочетания.

– Итак, если пара вампиров хочет пожениться – в чем они должны быть чертовски уверены, потому что у вампиров это до самой смерти – то проводится что-то вроде тех древних церемоний обручения. Один из них, обычно парень, берет кинжал, делает себе порез на ладони, а затем говорит…

К тому времени, когда пришла моя мать, я повторила все слова и описала свою предыдущую свадьбу с Кости, пропуская более неприятные детали. Она с некоторым смущением посмотрела на нас четверых, но Тейт не дал ей шанс сказать что-либо. Он схватил ее за руку и вытащил в холл, рассказывая, что происходит, слишком тихо, чтобы не услышал Дон.

Я была рада, что Дон снова закрыл глаза, потому что это означало, что мне не нужно бороться со слезами. Идея быть свидетелем моего преподнесения клятв Кости Тейту нравилась даже меньше, чем моей матери. Все же он был здесь, строго убеждая ее вести себя нормально, черт возьми, и ради Дона постараться не разрушить все это, ведь у него оставалось не так много времени.

И это было мучительно очевидно. Дыхание дяди становилось все тяжелее и тяжелее, и в мыслях ему казалось, что боль подобна тому, будто автомобиль врезается ему в грудь, но он был неудержим в своем желании продержаться достаточно долго, чтобы довести это до конца. Электрокардиограф начал издавать предупреждающие звуки, будто я и без того не понимала, что происходит, по его мыслям и то и дело пропускающему удары сердцу. Еще больше слез непрекращающимся потоком побежало вниз по моим щекам, отчего топ стал мокрым, а пол покрылся темно-розовыми пятнами там, куда они падали.

Я взяла руку дяди, ненавидя то, насколько холодной она стала от быстро замедляющегося кровообращения, и мягко сжала его пальцы.

Кости покрыл мою руку своей. Сила, казалось, исходила из него и проникала в мою плоть. Такой сильный контраст по сравнению с быстро исчезающей жизнью и подкрадывающимся холодом в пальцах Дона.

– Дональд Бартоломью Уильямс, – церемонно произнес Кости. Я удивилась части «Бартоломью». Я никогда раньше не слышала полное имя Дона. Получается, Кости знал это, смутно подумала часть меня, пока остальная я пыталась подавить рыдание из-за все растущих промежутков в сердцебиении дяди. Кости нарыл информацию на Дона после того, как узнал, что все те годы он шантажом заставлял меня на него работать.

– Отдаешь ли ты свою племянницу Кэтрин мне в жены? – продолжил Кости, проводя пальцами по руке Дона.

Глаза дяди открылись, задержались на мне, на Кости, а затем на Тейте, все еще стоящем в дверном проеме. Несмотря на то, какую боль он испытывал, несмотря на то, какие усилия для этого потребовались, Дону удалось улыбнуться.

Он сжал мою руку, агония прорвалась сквозь него, и я услышала его внезапный мысленный крик. Все его тело напряглось, рот приоткрылся в коротком, резком вдохе – последнем, который он сделал. Глаза Дона, того же серого цвета, что и мои, закатились, когда звук электрокардиографа превратился в ужасный, непрерывный писк.

Тейт мгновенно пересек комнату и схватился за поручень кровати с такой силой, что он развалился под его руками. Это было последней вещью, которую я увидела, прежде чем все размылось красновато-розовым пятном, когда рыдания, которые я сдерживала, вырвались на свободу и сокрушили меня.

И все же даже в муках смертельного сердечного приступа сила воли дяди оказалась сильнее непрочности его тела. Он поклялся себе, что продержится достаточно долго, чтобы выдать меня замуж, и он не отступился, хоть мы с Кости были единственными, кто знал это.

Умирающая мысль Дона была одним единственным растянутым словом.

Да-а-а-а.

Глава 32

Кости придержал дверь, и я ступила внутрь строения, которое технически было нашим домом, хотя за последний год мы здесь не часто останавливались. Кот не разделил мой недостаток энтузиазма. Как только я открыла дверцу его корзинки, Хелсинг сиганул оттуда на спинку дивана, озираясь кругом с выражением, которое можно было назвать не иначе, как удивленным облегчением.

Ради справедливости стоит сказать, что он жил здесь намного дольше, чем мы – в прошлом году нам приходилось на многие месяцы оставлять его с домоправительницей. А может, он просто был рад выйти из клетки. Я не винила его. Дениз просидела в переноске для животных несколько часов после того, как обратилась в кошечку, и с особой нежностью этот опыт не вспоминала.

Я оглядела гостиную и стала раздумывать, снять ли для начала чехлы с диванов и кресел или же найти спрей для снятия пыли и несколько тряпок, потому что – вау! – я могла написать собственное имя на каминной доске или на любом из журнальных столиков. Но ничего из этого я не сделала. Я просто стояла, озираясь и мысленно раздумывая, в какое место лучше поставить Дона.

Точно не на журнальные столики или каминную доску: кот иногда запрыгивал на них, а мне не хотелось подметать останки моего дяди, если Хелсинг случайно их свалит. Не на кухонный стол: это будет неуместно. Не в туалет: грубо. Не наверх в мою спальню: не думаю, что Дон нуждался в панорамном обзоре того, чем мы с Кости там занимаемся. И в любую из ванных комнат ставить Дона я тоже не собиралась. Что, если от пара в душе он отсыреет?

– Ничего не подходит, – сказала я Кости.

Он мягко обхватил меня за плечи, разворачивая к себе лицом.

– Дай это мне, Котенок.

Я сильнее сжала медную урну, которую не выпускала из рук, начиная от поминальной службы по Дону в Теннеси и до нашего дома в Голубом хребте. Дядя настоял на том, чтобы его кремировали. Полагаю, он не верил, что никто из нас не попытается вытащить его из могилы, если он позволит похоронить себя единым целым. Теперь, когда все, что от него осталось – пепел, шансов на это не было.

– Не отдам, пока не найду для него правильное место, – настояла я. – Он не какой-нибудь там горшок с цветком, который можно поставить где-нибудь на подоконнике поближе к свету, Кости!

Он поднял мой подбородок так, что мне оставалось либо посмотреть на него, либо размолоть себе челюсть о его руку в качестве демонстрации упрямого отказа. Я выбрала первое, даже если последнее мне хотелось сделать больше.

– Ты знаешь, что то, что ты держишь – не Дон, – сказал Кости, его темный взгляд был полон сострадания. – Ты хотела привезти его останки сюда так, чтобы с ними в дороге ничего не случилось, но они не в большей степени твой дядя, чем этот плащ – я, Котенок. Я посмотрела на длинный кожаный плащ Кости, края которого немного износились от частой носки. Я купила его для Кости на Рождество, когда мы только начали встречаться, но не подарила его лично. К тому времени я уже ушла.

– Нет, этот плащ – не ты, – ответила я, чувствуя слишком знакомое пощипывание в глазах. – Но ты вытащил его из-под шкафа, потому что в то время это было все, что у тебя осталось от меня. Так вот, это – все, что у меня осталось от Дона.

Он нежно провел большим пальцем по моей скуле, в то время как другая его рука начала скатываться вниз, пока не оказалась на урне.

– Я понимаю, – спокойно сказал он. – И если тебе хочется, мы построим новую комнату, чтобы для этого было специальное место. Но пока, милая, тебе нужно отпустить это.

Очень легко он потянул урну так, чтобы я, если бы захотела, смогла не отпустить ее из своего захвата. Я посмотрела вниз на маленький медный контейнер и бледные руки – мои и Кости – обхватывающие его.

Это. Не Дон. Логически я это понимала, но та часть меня, которой было сложнее всего попрощаться с дядей, не хотела признавать, что то, что я держала в руках, было не чем иным как пеплом, окруженным металлом. Прошло четыре дня с его смерти, но я по-прежнему чувствовала себя так, будто кружусь во сне.

Даже поминальная служба и панегирик чувствовались скорее ирреальными, чем чем-то, имевшим корни в реальности, потому что Дон не мог просто уйти. Черт, я могла поклясться, что несколько раз мельком видела его боковым зрением, и выглядел он таким же умеренно рассерженным, как всегда.

Кости потянул снова, и я позволила урне выскользнуть из своих рук в его ладони, смаргивая слезы от того, что этот отказ от моей упертости был скорее чем-то символическим, чем обычной передачей материального предмета. Он склонился, прикоснулся губами к моему лбу, а затем исчез на верхнем этаже. Возможно, это и хорошо, что Кости убрал останки Дона вместо меня. С таким эмоциональным состоянием я, скорее всего, подумала бы, что единственное безопасное место для его пепла – в моей одежде рядом с чесноком и марихуаной.

Я потерла руки, отстраненно отмечая, каким пустыми они чувствовались без заменителя моего дяди, которого я сжимала последние несколько часов. Затем я закатала рукава своей траурной черной блузки. Я все еще могла и не быть в состоянии контролировать многое в своей жизни, но для начала стоило попробовать стереть с мебели проклятую пыль.

Мое яростное вычищение дома, призванное отвлечь меня от оплакивания Дона, оказалось полезным по более чем одной причине.

Позвонил Менчерес и сказал, что едет к нам, чтобы сообщить важную информацию. По тому, каким голосом он это произнес, по словам Кости, та самая важная информация не была чем-то замечательным вроде того, что Аполлион был найден мертвым с прикрепленной к его трупу записочкой «С внеплановым Днем Рождения, Кэт!». Откровенно говоря, я не думала, что была готова к еще большему количеству дурных вестей, но так как в жизни не было кнопки паузы, мне придется иметь дело с новостями Менчереса, готова я к ним или нет. По крайней мере, дом засверкал, а затхлый запах исчез из воздуха. Конечно, это могло быть и от новых растений, за которыми отправлялся Кости, пока я изображала Марту Стюарт. Теперь я была сомнительным владельцем нескольких ароматных чесночных луковиц и горшочков с пушистой марихуаной. Я даже не хотела спрашивать, откуда Кости взял последнее. Принюхался и выкопал на местном нелегальном поле? Или купил у дружелюбного соседа-торговца наркотиками? Боже, я не могла дождаться, когда же эффекты крови Мари испарятся из моего организма. Если бы я могла никогда больше не чувствовать запах чеснока и травки, я бы с готовностью согласилась. Единственный позитивный аспект нашего нового декора заключался в том, что теперь я могла вытащить из своей одежды множество небольших пористых мешочков, что было долгожданным облегчением.

– Они здесь, Котенок, – позвал Кости с нижнего этажа.

Я еще ничего не слышала, но знала, что его связь с Менчересом была необычно острой из-за их разделенной силы, поэтому поверила ему на слове. У меня не было времени наносить косметику, но я и не думала, что кто-нибудь заметит. Или что вообще кому-нибудь до этого будет дело. Я была чистой, в свежей одежде, и дом мой был опрятен. Это были три самые важные вещи при встрече гостей. Если гости не голодны, конечно.

– У нас нет крови, – сказала я Кости, когда спустилась вниз по лестнице.

Его взгляд скользнул по мне, оценивающе останавливаясь на вполне определенных местах. Мой наряд едва ли был сексуальным, будучи простым черным хлопковым платьем длиной до пола с рукавами три четверти, но либо оно обтягивало правильные места, либо у Кости проявлялись последствия недели воздержания. Мягко говоря, я была не в настроении с тех пор, как умер Дон.

– Сомневаюсь, что они ожидали обратное, – ответил он. – Они знают, что мы только приехали.

Верно. К тому же, это был не светский визит.

– Он, скорее всего, едет сказать мне, что мы должны начать действовать по Плану Дейва, – пробормотала я. – Мы собирались придумать другой способ вдарить по нескольким большим шишкам Аполлиона, не заставляя Дейва открываться, что он тайный агент, но это как-то отошло в сторону.

Кости выразительно приподнял бровь, словно говоря этим «может быть». Он слышал об этом. Дейв рассказал это Кости вскоре после того, как умер Дон, подпитывая горем свое желание противостоять Аполлиону, но Кости его отговорил. Однако я знала, что Кости считал идею достойной.

Сейчас я была настроена против этого даже больше чем прежде. Я только что потеряла дядю. Я не хотела терять хорошего друга. Смерть Дона пошатнула Дейва, как и всех остальных, и сделала его менее аккуратным. Это была холодная твердая правда. Я задавалась вопросом, понимал ли дядя, насколько сильное влияние оказывал на окружающих. Зная Дона, я в этом сомневалась. Он был не силен в показухе.

Через несколько минут на изгибающуюся подъездную дорожку въехал автомобиль, звук мотора которого можно было назвать весьма громким по сравнению с относительной тишиной лесов вокруг нас.

Уединение, даримое наличием дома на пятнадцати акрах собственности в горной местности, и было тем, что привлекло нас к этому месту с самого начала. Теперь, когда я могла читать мысли, я ценила дефицит соседей еще больше.

– Прародитель, Кира, добро пожаловать, – сказал Кости, как только они подошли к двери.

Я с мысленным вздохом заметила изящную кожаную сумку, которую нес Менчерес. Конечно, они останутся на ночь. Он ехал сюда передать важную информацию; и было бы чрезвычайно грубо, если бы мы выслушали его, а затем отправили обратно. К тому же, он, скорее всего, хотел выработать стратегию, и я не могла винить его за это. Не важно, какой переворот происходил в моей личной жизни. У нас по-прежнему оставалась война, которую мы должны были предотвратить.

– Привет, ребята, – сказала я, обнимая их обоих, дабы восполнить мое первоначальное эгоистичное нежелание, чтобы они оставались.

– Я так сожалею о твоем дяде, – прошептала Кира, ласково похлопывая меня, когда я отпустила ее. – Если есть что-нибудь, что мы могли бы сделать…

– Спасибо, – сказала я, заставляя себя улыбнуться. – Цветы, которые вы послали, были очень красивы.

Все они были красивы, но после мемориала мы отослали их в местную больницу. Никто из нашей большой команды не захотел взять их домой, а у меня не было места для множества цветочных веточек, букетов и венков.

– Это было меньшее, что мы могли сделать, – ответил Менчерес со своей обычной любезностью. – Я сожалею, что приходится навязываться, когда у тебя такое горе. Однако —

– Все в порядке, – перебила я, снова механически улыбаясь. – Я знаю, что плохие парни не просят тайм-аут только из-за того, что кто-то умер. Я ценю, что вы руководили всем в течение прошлых нескольких дней, но сейчас пришло время нам с Кости вернуться в дело.

Я жестом пригласила их присесть, и, как и положено вежливым хозяйкам, спросила, не хотят ли они что-нибудь выпить. Как и предсказывал Кости, никто из них не попросил подлинную версию «кровавой Мэри», а взяли только воду. Ее, по крайней мере, у меня было полно.

Менчерес подождал, пока я присяду, чтобы погрузиться в то, зачем они приехали.

– Я узнал, что случилось с Надей Бессель, – заявил он.

Я тупо уставилась на него.

– С кем?

Кости тоже в замешательстве вздернул голову. Хорошо, что я не была единственной, кто чувствовал себя потерянным.

– С человеческой женщиной, которую вы искали, – поправился Менчерес. Увидев мой по-прежнему запутавшийся взгляд, он вздохнул. – С той, что работала с репортером, с которым ты дружишь, и которая исчезла, проверяя слухи о вампирах?

– О! – сказала я, когда в моей памяти, наконец, загорелась лампочка. Я совсем забыла о том, что отослала фото и информацию о Наде Менчересу, чтобы он смог распространить их среди своих союзников, дабы найти хоть какую-нибудь подсказку относительно того, что с ней случилось.

– Она мертва? – со смирением в голосе спросила я. Бедный Тимми. Он так надеялся, что с ней все хорошо.

– Нет, – сказал Менчерес, тем самым удивляя меня. – Напротив, ей весьма хорошо, согласно тому, что я обнаружил.

– Тогда к чему этот «ух-ох» тон? – осторожно спросила я.

Его губы изогнулись.

– Мой «ух-ох» тон к тому, что, как ты упомянула, у твоего друга более чем просто платонический интерес к Наде, а она теперь любовница сильного вампира, у которого нет никакого намерения ею делиться.

– О, – повторила я, на сей раз более глубокомысленно. – Его добровольная любовница?

Некоторые вампиры не улавливали понятие «"нет” – значит нет».

– Ее добровольная любовница, – поправил Менчерес.

М-да. Шансы Тимми с Надей только что перешли с отметки «крошечные» к «никогда не случится». Я была рада, что она жива и не удерживается там против желания.

Я считала, что Менчерес приехал с более мрачными новостями об Аполлионе, потому подобное сообщение можно было счесть поводом открыть шампанское, если бы оно у меня было. Сердце Тимми могло и быть разбито, но с Надей могли случиться вещи намного хуже. Она отправилась на поиски вампиров и очевидно нашла намного большее, чем справедливое доказательство их существования.

– Твои источники достоверны? Надя точно с этой вампиршей добровольно или остается там под трансом?

– Я знаю вампиршу, с которой находится Надя, – заявил Менчерес. – Заставлять человека, пусть даже обнаружившего нашу расу, оставаться с нею – очень не похоже на Дебру. Она могла легко отослать Надю обратно без единого воспоминания об ее открытии.

– Если только Надя не как я, – сказала Кира с маленькой улыбочкой. – Когда мы встретились, стирание моей памяти удавалось тебе не так уж хорошо.

Менчерес издал рычание, настолько обрамленное страстью, что мне захотелось отвести взгляд.