Текст книги "На стороне добра"

Автор книги: Джамиль Заки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Джамиль Заки
На стороне добра
Сила эмпатии в разрозненном мире

Информация от издательства

Издано с разрешения Jamil Zaki c/o The Gernert Company и Andrew Nurnberg Associates International Ltd. c/o Andrew Nurnberg Literary Agency

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав

© 2019 by Jamil Zaki.

All rights reserved.

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

⁂

Посвящается Лэндон

Предисловие

Мои родители начали разводиться, когда мне было восемь лет, а закончили, когда мне уже исполнилось двенадцать. Они родились на расстоянии в десять тысяч миль друг от друга: мать на юге Перу, возле чилийской границы, а отец в Пакистане через шесть месяцев после провозглашения его государством. Двадцать пять лет спустя Университет штата Вашингтон раздавал гранты на обучение студентам беднейших стран, и один достался матери. Примерно в то же время отец моего отца вручил ему билет в один конец до США и деньги на один семестр обучения в этом же самом университете. Из Лимы и Лахора, по размеру сравнимых с Лос-Анджелесом, мать и отец прибыли в зеленый сонный город Пулман.

На новом месте им было неуютно. В Пакистане отец считался представителем среднего класса, по американским же меркам он был нищим. По утрам он покупал в местной закусочной три хот-дога за доллар: на завтрак, обед и ужин. Он скрепя сердце нарушал мусульманские обычаи, потому что других вариантов не было. Маму поселили в принимающую семью, чтобы ей легче было осваиваться, но семья эта жила в восьмидесяти милях от кампуса. Большую часть времени она проводила одна за учебой. На торжественный прием международных стипендиатов Университета штата Вашингтон отец пришел поесть, а мать – пообщаться.

Так они познакомились. Потом поженились и переехали в пригород Массачусетса, где я и родился.

Постепенно обживаясь в Соединенных Штатах, мои родители все хуже ладили друг с другом. Отец основал компанию по производству компьютерной техники и работал по восемнадцать часов в сутки. Воплощением его американской мечты стал бежевый «Мерседес» и огромный дом со штукатуркой персикового цвета. И то и другое моя мать сочла уродством. В течение нескольких лет они очень редко пересекались дома, и мать решила, что вообще не хочет с ним видеться.

Расходясь, родители оставляли за собой выжженную землю. За пределами зала суда они старательно избегали контактов. Раз в неделю в оговоренное время отец подъезжал к дому, я выходил на улицу, а мать, не показываясь, запирала за мной дверь. Когда мне было тринадцать, умерла мама моего отца. В те выходные он приехал за мной, мать вышла к нему, и они обнялись. Это был единственный раз за десять лет, когда они взглянули друг на друга.

Я мотался туда-сюда между их параллельными вселенными с разными приоритетами, страхами и обидами. Мать как истинная перуанка превыше всего ценила семью. Она постоянно беспокоилась о том, как развод скажется на ребенке, выискивала во мне признаки душевных травм и мысленно прибавляла их к списку причиненных отцом убытков. Отец считал главным в жизни интеллект и амбиции. Он часто рассказывал, что на его родине первый ученик поступал в колледж, а второй оказывался на улице. Когда я получал плохие оценки, он вслух сокрушался, стоит ли тратиться на мое высшее образование. Он упрекал, что надрывался, чтобы дать нам с матерью то, чего у него никогда не было, а мы в благодарность принизили его до роли подлеца и функции банкомата. Почему-то мы этого не осознавали.

Родители тянули меня каждый в свою сторону. Рассказывали секреты, которые скрывали друг от друга. Подкупали, разрешая делать то, что в другом доме запрещено. Поносили друг друга на чем свет стоит, а если я не поддакивал, то обвиняли в пособничестве другой стороне. Наверное, все мы трое думали, что я должен выбрать кого-то одного и забыть второго.

В классической кинокартине 1983 года «Военные игры» герой юного Мэтью Бродерика взламывает «Джошуа» – программу искусственного интеллекта. Он не знает, что она подключена к NORAD – главным компьютерам Североамериканского командования аэрокосмической обороны. Персонаж Бродерика запускает симуляцию термоядерной бомбы между Соединенными Штатами и Советским Союзом и в процессе едва не развязывает третью мировую войну. Настроив «Джошуа» на управление ракетным комплексом и артиллерией NORAD, главный герой убеждает его предварительно обдумать все стратегии. «Джошуа» вскоре понимает, что независимо от действий обе страны будут стерты с лица земли. «Странная игра, – делает вывод программа. – Единственный способ выиграть – это не начинать игру».

Вот и я решил не участвовать в играх родителей. Ну или, по крайней мере, участвовать не в той степени, как им хотелось бы. Они воевали каждый за меня, а я боролся, чтобы сохранить обоих. Я не выбирал одну сторону, а пытался понять обе: ведь они желали мне добра, хотя сами мучились. У мамы я следовал установкам, которые правили ее умом и сердцем, и сам их перенял. Посещая отца, я приспосабливался к его правилам. Это было тяжело. Как и многих детей, чьи родители в разводе, меня тянуло в разные стороны центробежной силой. Иногда я сам не понимал, во что верю. Но я научился настраиваться на каждого родителя и сохранил связь с обоими, пока нити между ними разрывались.

Вспоминая те дни, я преисполняюсь благодарности. Бывает, что переживания у двух людей противоположные, но при этом неподдельные и глубокие, – это самый важный урок в моей жизни.

Представьте, что у вас есть очки с термодатчиками, только они улавливают не тепловое излучение тела, а эмоции. В инфракрасном спектре вы увидите, как пылают в человеке злость, стыд и радость. Но чувства непостоянны. Если друг рыдает или рассказывает уморительную шутку, его голос и мимика, преодолевая расстояние между вами, проникают в ваш мозг и меняют настроение.

Вы ощущаете его эмоции, разгадываете мысли и волнуетесь за него. Иначе говоря, эмпатизируете.

Большинство людей под эмпатией понимают чувства в той или иной степени – «я сочувствую твоей боли». Но все немного сложнее. Эмпатия – это несколько отдельных реакций: понимание, что другой человек чувствует (когнитивная эмпатия), разделение его эмоций (эмоциональная эмпатия) и желание улучшить его состояние (эмпатическая забота)[1]1
  Более подробное определение эмпатии см. в приложении А «Что такое эмпатия?»


[Закрыть].

Я не представляю, как вы воспринимаете синий цвет, не говоря уже о том, что вы чувствуете, когда радуетесь или боитесь. Наши внутренние миры вращаются друг вокруг друга по причудливым орбитам, не соприкасаясь. Если двое становятся друзьями, их миры чуточку сближаются, а миры моих родителей после развода разошлись. Эмпатия – это суперсила разума, преодолевающая расстояния. С ее помощью мы путешествуем в чужие миры и пробуем поставить себя на место другого человека. И в большинстве случаев нам это, как ни удивительно, удается[2]2
  Подробнее об эмпатическом суждении см. Jamil Zaki and Kevin N. Ochsner, “Reintegrating Accuracy into the Study of Social Cognition,” Psychological Inquiry 22, no. 3 (2011): 159–82.


[Закрыть]. По эмоциональному рассказу незнакомца мы поразительно точно представляем себе его чувства. Мельком взглянув на лицо человека[3]3
  R. Thora Bjornsdottir and Nicholas O. Rule, “The Visibility of Social Class from Facial Cues,” Journal of Personality and Social Psychology 113, no. 4 (2017): 530; John Paul Wilson and Nicholas O. Rule, “Advances in Understanding the Detectability of Trustworthiness from the Face,” Current Directions in Psychological Science 26, no. 4 (2017): 396–400; and Michael S. North et al., “Inferring the Preferences of Others from Spontaneous, Low-Emotional Facial Expressions,” Journal of Experimental Social Psychology 46, no. 6 (2010): 1109–13.


[Закрыть], мы интуитивно догадываемся, что ему нравится и насколько ему можно доверять.

Основная роль эмпатии в том, чтобы вдохновлять на доброту[4]4
  Как и эмпатия, доброта подразделяется на категории. Просоциальность – это поведение, направленное на помощь окружающим. Кооперация в этой категории означает взаимопомощь: например, когда все сообща идут к выгодной всем цели. Альтруизм, в отличие от кооперации, это помощь безвозмездная или требующая издержек от помогающего. Иногда кооперацию и альтруизм на удивление сложно различить, потому что выгода от помощи бывает очень разной, в том числе неосязаемой: например, человек получает заслуженное восхищение окружающих или просто поднимает себе настроение.
  Определение терминов: Stuart A. West et al., “Social Semantics: Altruism, Cooperation, Mutualism, Strong Reciprocity and Group Selection,” Journal of Evolutionary Biology 20, no. 2 (2007): 415–32.


[Закрыть] – на то, что мы понимаем как склонность помогать окружающим, иногда в ущерб себе[5]5
  Подробный разбор ссылок на научные данные см. в приложении Б «Оценка доказательств».


[Закрыть].

Доброта порой кажется роскошью – это исключительно социальный навык в техническом веке. Еще Чарльз Дарвин ломал над ней голову. Согласно его теории естественного отбора, организмы в первую очередь заботятся о себе. С этим утверждением не согласуется помощь окружающим, особенно когда ее оказывают с риском для собственной безопасности. В «Происхождении человека» Дарвин писал: «Тот, кто скорее принес бы в жертву собственную жизнь… чем предал товарищей, не оставлял потомства, которое унаследовало бы его благородство»[6]6
  Charles Darwin, The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex (London: John Murray, 1871).


[Закрыть].

Что интересно, доброта – один из основных навыков выживания в животном мире. Новорожденные являют собой маленькие комочки потребностей, полностью беспомощные первые несколько дней (гуси), недель (кенгуру) или лет (мы). Родители пойдут на все, чтобы они выжили, иначе некому будет наследовать гены эгоистичности, заботы о себе. Это свойственно всем видам: помогая родственникам выживать, животное проявляет заботу о своих генах. Не связанным родственными узами животным тоже выгодно быть добрее друг к другу, особенно если таким образом они создают союзы. Действуя заодно, проще добывать пропитание, защищаться и активно развиваться недоступными одиночкам способами.

В подобных случаях доброта – умный ход, но это все же не объясняет, почему отдельно взятое животное решает помочь другому в данный момент. Мать-бельчиха не знает, что детеныши унаследуют ее гены, зачем тогда их выкармливать? Мартышка-верветка не может подсчитать шансы на то, что сосед отплатит добром за добро, чего ради ей напрягаться? На эти вопросы природа отвечает, что дело в эмпатии[7]7
  Подробнее об эволюционной роли эмпатии в проявлениях доброты среди животных: Frans de Waal, “Putting the Altruism Back into Altruism: The Evolution of Empathy,” Annual Review of Psychology 59 (2008): 279–300; Stephanie Preston, “The Origins of Altruism in Offspring Care,” Psychological Bulletin 139, no. 6 (2013): 1305–41; and Jean Decety et al., “Empathy as a Driver of Prosocial Behavior: Highly Conserved Neurobehavioral Mechanisms Across Species,” Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences 371, no. 1686 (2016): 52–68.


[Закрыть]. Если одно существо разделяет эмоции другого, то видеть боль для него означает чувствовать боль, а помогать – то же, что получать помощь.

Эмпатическое переживание является основой проявления доброты, и эта связь значительно старше нашего вида. Крыса замирает (это признак беспокойства), когда ее соплеменник в той же клетке получает удар током. Благодаря такой реакции они помогают друг другу, даже делятся с пострадавшими кусочками шоколада для облегчения дистресса. Мыши, слоны, обезьяны и вороны – все демонстрируют доброту наряду с эмпатией[8]8
  de Waal, “Putting the Altruism Back into Altruism”; Decety, “Empathy as a Driver of Prosocial Behavior”; and Jeffrey S. Mogil, “The Surprising Empathic Abilities of Rodents,” Trends in Cognitive Sciences 16, no. 3 (2012): 143–44.


[Закрыть].

В человеке эмпатия совершила огромный эволюционный скачок. Это хорошо, потому что у нас нет физических преимуществ. На заре развития человечества мы сбивались в группы по несколько семей. У нас не было ни острых зубов, ни крыльев, ни силы наших двоюродных сородичей – приматов. Зато конкурентов было предостаточно: всего тридцать тысяч лет назад вместе с нами планету населяли по крайней мере пять других видов человека с крупным мозгом[9]9
  Yuval Noah Harаri, Sapiens: A Brief History of Humankind (New York: HarperCollins, 2017).


[Закрыть]. Но за тысячу лет у нас, сапиенсов, появились благоприятные для установления отношений качества: снизился уровень тестостерона, смягчились черты лица и в целом мы стали менее агрессивными[10]10
  Brian Hare, “Survival of the Friendliest: Homo sapiens Evolved Via Selection for Prosociality,” Annual Review of Psychology 68 (2017): 155–86; Robert L. Cieri et al., “Craniofacial Feminization, Social Tolerance, and the Origins of Behavioral Modernity,” Current Anthropology 55, no. 4 (2014): 419–43; and Michael Tomasello, A Natural History of Human Morality (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2016). Роберт Сиери и соавторы описывают «современное поведение», в том числе использование орудий труда и дальнобойного оружия, появление художественного самовыражения и долгосрочных отношений. Современное поведение возникло всего около пятидесяти тысяч лет назад, уже после того, как мозг развился до почти нынешнего размера и структуры.
  Почему? Вероятно, потому, что увеличившаяся плотность населения требовала стратегий кооперации для совместной охоты и обороны, что снизило агрессию.


[Закрыть]. У нас развились крупные по сравнению с другими приматами белки глаз, благодаря чему мы быстрее определяем направление взгляда сородичей, а также сложные лицевые мышцы, позволяющие выражать более широкую гамму эмоций.

А мозг в процессе эволюции научился лучше понимать мысли и чувства окружающих.

В результате у нас появились многочисленные эмпатические способности. Мы можем приоткрыть дверь в разум не только друзей и соседей, но и врагов, посторонних лиц и даже не существующих в реальности персонажей кино и книг. Так мы стали добрейшим видом на планете. Шимпанзе, к примеру, могут организованно действовать и утешают друг друга в печали, но их доброта не безгранична. Они редко делятся едой и, хотя дружелюбны к членам своей стаи, к посторонним милосердия не проявят. В отличие от них люди – чемпионы мира по сотрудничеству и больше прочих видов склонны помогать друг другу. В этом наше тайное оружие[11]11
  Стремительный расцвет человечества, помимо прочего, объясняют «культурным накоплением» – способностью передавать культурное наследие из поколения в поколение, что, в свою очередь, требует взаимопонимания и заботы друг о друге. См. Claudio Tennie et al., “Ratcheting Up the Ratchet: On the Evolution of Cumulative Culture,” Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences 364, no. 1528 (2009): 2405–15.


[Закрыть]. По отдельности мы мало что из себя представляем, но вместе мы сила, непобедимые суперорганизмы, которые охотились на мохнатых мамонтов, строили подвесные мосты и установили господство на земном шаре.

С распространением вида прогрессировала доброта. Люди делились пищей и деньгами в культурах всего мира. В 2017 году одни только американцы пожертвовали 410 миллиардов долларов на благотворительность и почти восемь миллиардов часов занимались волонтерской работой[12]12
  Пожертвования: Giving USA 2018: The Annual Report on Philanthropy for the Year 2017, публикация фонда Giving USA за 2017 год, исследования и записи выполнены Школой филантропии Lilly Family Университета Индианы. Волонтерская деятельность: Volunteering and Civic Life in America, Корпорация национальных и местных добровольческих программ, www.nationalservice.gov, от 16 июля 2018 года.


[Закрыть]. По большей части эти проявления доброты произрастают непосредственно из эмпатии. Те, у кого она сильнее развита, жертвуют деньги и свое время и делают для благотворительности больше других[13]13
  C. Daniel Batson, Altruism in Humans (Oxford: Oxford University Press, 2011); and Nancy Eisenberg and Richard A. Fabes, “Empathy: Conceptualization, Measurement, and Relation to Prosocial Behavior,” Motivation and Emotion 14, no. 2 (1990): 131–49.
  Разумеется, эмпатия – не единственный двигатель доброты. Ее стимулируют также обязательства, законы и то, что экономист Рене Беккерс называл «принципом заботы»: всеобщее убеждение в том, что люди должны помогать друг другу. Беккерс и его коллеги продемонстрировали, что эмпатичные люди склонны верить принципу заботы, и он уже толкает их на добрые дела. Подробнее см. René Bekkers and Mark Ottoni-Wilhelm, “Principle of Care and Giving to Help People in Need,” European Journal of Personality 30, no. 3 (2016): 240–57. Очень мало исследовались широкие жесты доброты, но есть основания предполагать, что они тоже обусловлены эмпатией.
  К примеру, альтруистичные доноры почек – жертвующие органы посторонним людям – демонстрируют более высокую степень «зеркальной» активности мозга в ответ на чужой дистресс, чем не-доноры. См. Kristin M. Brethel-Haurwitz et al., “Extraordinary Altruists Exhibit Enhanced Self-Other Overlap in Neural Responses to Distress,” Psychological Science 29, no. 10 (2018): 1631–41.


[Закрыть], а те, у кого она быстрее включается, чаще помогают незнакомым людям. Эмпатия как негативная фотопленка – в самые темные времена выводит на свет самые благородные качества: вспомните людей, укрывавших евреев во время холокоста, и учителей, закрывавших учеников от пуль своими телами во время расстрелов в школах.

В своем философском труде «Расширяющийся круг» (The Expanding Circle)[14]14
  Peter Singer, The Expanding Circle: Ethics, Evolution, and Moral Progress (Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2011).


[Закрыть] Питер Сингер утверждает, что раньше нас беспокоило благополучие маленькой группы (родных и, возможно, ближайших друзей); постепенно диаметр нашей заботы расширился за пределы племени, города и всей страны. Теперь он охватывает всю планету. Пища, медикаменты и технологии поставляются со всего мира; выживание зависит от бессчетного числа людей, которых мы никогда не узнаем лично.

И сами мы тоже помогаем тем, кого ни разу не видели, – пожертвованиями, голосованием и культурой, которую создаем. Трагические подробности о жизни людей с другой половины земного шара могут вызвать у нас сострадание.

Могут, но не всегда вызывают, и это затрагивает важную истину, касающуюся эмпатии. Наши инстинкты развивались в условиях, где любые встречи были во всех смыслах привычными. Друзья и соседи были похожи на нас внешне. За целую жизнь у нас было море возможностей узнать их характер, а у них – наш. У нас было общее будущее, а значит, доброта и жестокость могли к нам вернуться. Карма была сильной, непосредственной и неотвратимой. Те, на чью долю выпадали страдания, были рядом, и можно было прийти им на выручку. Эмпатия зарождалась в первичном бульоне маленьких, тесно связанных сообществ – все его ингредиенты благоприятствовали проявлениям заботы.

Само собой, помогали мы вполне определенным людям. Те же гормоны, которые заставляют родителей оберегать детей, вызывают подозрение к посторонним – потенциальным соперникам, обманщикам и врагам[15]15
  Окситоцин, к примеру, участвует в материнском поведении, его даже называют «гормоном любви». Но он же вызывает узость восприятия: доброту к своим и агрессию к чужим. См. Carsten De Dreu et al., “Oxytocin Promotes Human Ethnocentrism,” Proceedings of the National Academy of Sciences 108, no. 4 (2011): 1262–66.


[Закрыть]. И наряду со способностью понимать друг друга люди развили в себе склонность делить всех на «мы» и «они».

В современном мире труднее быть добрым. В 2007 году человечество переступило значимую черту: впервые в истории в городах проживает больше людей, чем за их пределами[16]16
  Nations, World Urbanization Prospects, 2018 Revision.


[Закрыть]. К 2050 году горожанами станут две трети. И при этом мы всё больше отдаляемся друг от друга[17]17
  K. D. M. Snell, “The Rise of Living Alone and Loneliness in History,” Social History 42, no. 1 (2017): 2–28.


[Закрыть]. В 1911 году около 5 % британцев жили в одиночестве, а веком позже уже 31 %. Без партнера предпочитает жить преимущественно молодежь. В Соединенных Штатах сейчас в десять раз больше молодых людей от 18 до 34 лет, живущих отдельно, чем в 1950 году, – и в основном в центральной части городов. Больше половины парижан и стокгольмцев живут одни, а в некоторых частях Манхэттена и Лос-Анджелеса – свыше 90 %.

Города растут, дома уменьшаются, мы встречаем больше людей, чем когда-либо, но лично знаем меньше. Ритуалы регулярного общения – посещение церкви, участие в командных спортивных играх, да хотя бы поход в магазин – уступили место разным занятиям в одиночку, нередко по интернету.

В магазинчике на углу двое незнакомых людей могут узнать друг друга поближе, болтая о баскетболе, школьном образовании или видеоиграх. В интернете же мы обычно узнаём о человеке сначала то, что нам в нем не нравится, скажем что он приверженец противной нам идеологии. И видим в нем прежде всего врага, а не человека.

Если кто-нибудь захочет уничтожить эмпатию, лучше существующей системы для этого не придумать. До некоторой степени эмпатия действительно разрушена. Многие ученые считают, что она постепенно сходит на нет. Оцените, насколько к вам применимы следующие утверждения, по шкале от 1 (совсем не соответствует) до 5 (идеально соответствует).

Я часто переживаю за тех, кому в жизни повезло меньше, чем мне.

Я стараюсь понять точку зрения всех противоборствующих сторон, прежде чем принимать собственное решение.

Последние сорок лет специалисты измеряли эмпатию подобными вопросами и собрали данные о десятках тысяч человек. Новости неутешительные. Эмпатия стабильно снижается, и с начала XXI века процесс ускорился. Среднестатистический человек в 2009 году меньше наделен эмпатией, чем 75 % населения в 1979-м[18]18
  Sara Konrath et al., “Changes in Dispositional Empathy in American College Students over Time: A Meta-Analysis,” Personality and Social Psychology Review 15, no. 2 (2011): 180–98. Значение 75 % касается эмпатической заботы (подробнее о составляющих эмпатии – в приложении А); в отношении способности поставить себя на место другого человека среднестатистический участник 2009 года был менее эмпатичным, чем две трети участников 1979 года.


[Закрыть].

Порой мы малопредсказуемы в проявлении эмпатии. Вспомним историю трехлетнего Айлана Курди. В сентябре 2015 года семья Курди бежала из Сирии и пыталась пересечь Средиземное море, надеясь переправиться из Турции в Грецию. Надувной плот опрокинуло волной, и несчастные больше трех часов провели ночью в воде. Несмотря на все старания отца семейства, маленький Айлан, его брат и мать утонули. «Мне ничего не нужно, – сказал на следующий день сорокалетний Абдулла Курди. – В какую бы страну меня ни пустили – мне все равно. Я потерял самое ценное, что у меня было».

Тела погибших вынесло на берег Турции. Фотограф снял лежащее лицом вниз тельце маленького Айлана.

Полная скорби и боли фотография облетела весь мир как подтверждение гуманитарного кризиса. New York Times сообщила: «В очередной раз не масштаб катастрофы… а трагедия конкретных людей открыла нам глаза»[19]19
  Anne Barnard and Karam Shoumali, “Image of a Small, Still Boy Brings a Global Crisis into Focus,” New York Times, September 3, 2015. Гибель Айлана Курди могла повлиять и на мировую политику. Канадский премьер-министр Стивен Харпер назвал фотографии «душераздирающими» и выразил сожаление, что семья Курди не получила визу.
  Лидер меньшинства Жюстин Трюдо парировал: «Надо же, как удачно сострадание проснулось – прямо в разгар выборов». Позже партия Трюдо победила. Ian Austen, “Aylan Kurdi’s Death Resonates in Canadian Election Campaign,” New York Times, September 4, 2014.


[Закрыть]. Рекой полились пожертвования сирийским беженцам. А потом большинство людей забыли обо всем. Кризис продолжался, но благотворительные взносы и новости пошли на спад так же быстро, как нахлынули, и стихли к октябрю.

Смерть Айлана пробудила целый пожар эмпатии. Как и трагичные судьбы других детей. Сострадание намного проще испытывать к конкретным людям, чьи лица и плач потом не выходят из головы, чем к безликим массам. По данным лабораторных исследований, люди больше эмпатизируют отдельным жертвам, чем восьми, десяти или сотням[20]20
  Пол Слович и другие психологи называют это эффектом узнаваемой жертвы (identifiable victim effect), отталкиваясь от идей Томаса Шеллинга. Подробнее см. Seyoung Lee and Thomas H. Feeley, “The Identifiable Victim Effect: A Meta-Analytic Review,” Social Influence 11, no. 3 (2016): 199–215. Эффект узнаваемой жертвы в применении к делу Курди см. Paul Slovic et al., “Iconic Photographs and the Ebb and Flow of Empathic Response to Humanitarian Disasters,” Proceedings of the National Academy of Sciences 114, no. 4 (2017): 640–44.


[Закрыть].

Для наших предков это имело смысл, но сейчас инстинкт нас подводит. Мы со всех сторон слышим о страданиях: сотни тысяч человек погибли во время землетрясения на Гаити в 2010 году. Пока я пишу эти строки, восемь миллионов человек в Йемене остаются голодными и не знают, когда смогут поесть. Такие числа потрясают, но остаются абстрактными и потому не вызывают эмоционального отклика. Своей массой они раздавливают сострадание в лепешку.

Трайбализм[21]21
  Трайбализм – устройство общества, основанное на представлении об особом, доминирующем значении своего племени, этноса, группы, их приоритетной роли в прошлом и настоящем. Прим. ред.


[Закрыть] создает еще большие проблемы: далеко ходить не надо, достаточно посмотреть на политические руины Америки. Пятьдесят лет назад республиканцы и демократы разошлись в политических мнениях за ужином, но все же закончили совместную трапезу. Сейчас обе стороны считают друг друга злонамеренными и опасными глупцами. Нейтральные когда-то территории – от уборных до футбольных стадионов – превратились в поля нравственного боя. Враждующие смакуют страдания соперников и постоянным троллингом стараются причинить как можно больший вред. В такой одичалой экосистеме проявление заботы не просто нейтрализуется, а превращается в свою противоположность.

Поэтому неудивительно, что эмпатия попала в центр внимания гражданских лидеров, поэтов и пасторов – всех, кто старается залатать социальную ткань. «В нашей стране много разговоров о дефиците федерального бюджета, – сказал сенатор Барак Обама в 2006 году на церемонии вручения дипломов Северо-Западного университета. – Но стоило бы почаще вспоминать о дефиците эмпатии»[22]22
  Barack Obama, 2006 Northwestern Commencement [transcript], retrieved from https://www.northwestern.edu/newscenter/stories/2006/06/barack.html.


[Закрыть].

Далее Обама выразил сожаление, что «мы живем в культуре, препятствующей эмпатии». «В культуре, где главной жизненной целью зачастую называют богатство, стройность, молодость, славу, безопасность и развлечения, – сказал он. – В культуре, где авторитетные лица зачастую поощряют эти эгоистичные порывы». По его словам, восстановление эмпатии необходимо для исцеления нации. Философ Джереми Рифкин более категоричен: «Главный вопрос, стоящий перед человечеством, таков: успеем ли мы достигнуть глобальной эмпатии до краха цивилизации и спасти Землю?»[23]23
  Jeremy Rifkin, The Empathic Civilization: The Race to Global Consciousness in a World in Crisis (New York: Penguin, 2009).


[Закрыть]

С тех пор как Обама и Рифкин высказали свои опасения, ситуация только ухудшилась. Наша культура прогнила, расползается и трещит по швам. Те же инстинкты, которые стимулировали проявления доброты внутри замкнутых групп, заронили семена страха и ненависти, прорастающие по мере того, как наше окружение становится шире и разнообразнее. Средствам массовой информации и социальным медиа разногласия выгодны. Их продукт – смута, и она пользуется спросом.

Современное общество построено на межличностных связях, и они держатся с трудом. Последнюю дюжину лет я исследовал, как работает эмпатия и зачем она нам нужна. Но сейчас изучающего эмпатию психолога уместно сравнить с изучающим лед климатологом: каждый год собранная информация прибавляет льду ценности, а он тем временем тает.

Должно ли так быть? Этот вопрос я и рассматриваю в книге.

Много столетий ученые и философы утверждали, что эмпатия передается по наследству и прошита в мозгу. Я называю это гипотезой Родденберри, поскольку Джин Родденберри включил ее в лучший сериал всех времен и народов «Звездный путь: следующее поколение». Советник звездолета «Энтерпрайз» Диана Трой известна своей эмпатией по всей Галактике. Эту ее черту Родденберри подчеркнул контрастом с андроидом Дейтой – совершенно глухим к человеческим чувствам (зато он исключительно хорошо играет на скрипке и мастерит модели кораблей).

Гипотеза Родденберри строится на двух предположениях, оба они интеллектуальными корнями уходят в далекое прошлое. Первое заключается в том, что эмпатия – это черта характера, неотъемлемая часть личности: если она есть, то никуда не денется. Диана Трой наполовину человек, а наполовину бетазоид – представитель гуманоидной расы телепатов. Эмпатию она унаследовала с инопланетными генами: это природный дар, не требующий усилий. Человеку ни за что не сравниться с Дианой, это так же невозможно, как дышать под водой или отрастить хвост. Позитронный мозг Дейты в прямом смысле запрограммирован на отсутствие эмпатии. Аналогичным образом и в нас природой заложен определенный «уровень» эмпатии, где-то между Дейтой и Трой. И он остается неизменным, как и рост.

Эту мысль впервые сформулировал Фрэнсис Гальтон – британский ученый, помешанный на расчетах (его девиз: «Считай при любой возможности») и человеческом интеллекте[24]24
  Francis Galton, “Hereditary Talent and Character,” Macmillan’s Magazine 12, nos. 157–66 (1865): 318–27; Raymond E. Fancher, “Biographical Origins of Francis Galton’s Psychology,” Isis 74, no. 2 (1983): 227–33; and Arthur R. Jensen, “Galton’s Legacy to Research on Intelligence,” Journal of Biosocial Science 34, no. 2 (2002): 145–72. Обратите внимание, что в «Антропометрической лаборатории» Гальтона тестировали не только интеллектуальные способности, но и чисто физические характеристики, такие как сила удара.


[Закрыть]. В 1884 году Гальтон объединил усилия с Международной выставкой здравоохранения в Лондоне и устроил первую в мире ярмарку психологического тестирования. Проходя вдоль узкого длинного стола, лондонцы решали разные задачки: в одной надо было максимально быстро реагировать на вспышки фонарика, в другой – различить близкие тона. Тесты Гальтона не отражали ни уровня интеллекта, ни профессиональных успехов, но он, ничуть не смутившись, свалил это на неточность инструментов. С ним согласились, и к 1920-му появились бесчисленные тесты для оценки интеллекта, личности и характера.

Гальтон, троюродный брат Дарвина, был убежденным генетическим детерминистом. Он ранжировал этнические группы по интеллекту, изобрел термин «евгеника» и грезил об «утопии», где людей селекционируют по интеллектуальным и моральным достоинствам.

Евгеника, как известно, не прошла проверку временем. Но Гальтон повлиял на мышление психологов тех лет, и многие пришли к выводу, что тесты отражают незыблемые «уровни» характера. Если по результатам теста вы обладали средним умом и высокой нервозностью, значит, таким родились и останетесь до самой смерти.

В начале XX века психологи начали изучать эмпатию. Поначалу они придерживались моды на тестирование и разработали десятки заданий[25]25
  Примеры из разных времен: Edwin G. Boring and Edward Titchener, “A Model for the Demonstration of Facial Expression,” American Journal of Psychology 34, no. 4 (1923): 471–85; Dallas E. Buzby, “The Interpretation of Facial Expression,” American Journal of Psychology 35, no. 4 (1924): 602–4; Rosalind Dymond, “A Scale for the Measurement of Empathic Ability,” Journal of Consulting Psychology 13, no. 2 (1949): 127–33; Robert Rosenthal et al., Sensitivity to Nonverbal Communication: The PONS Test (Baltimore, Md.: Johns Hopkins University Press, 1979); Simon Baron-Cohen et al., “The ‘Reading the Mind in the Eyes’ Test Revised Version: A Study with Normal Adults, and Adults with Asperger Syndrome or High-Functioning Autism,” Journal of Child Psychology and Psychiatry 42, no. 2 (2001): 241–51; and Ian Dziobek et al., “Introducing MASC: A Movie for the Assessment of Social Cognition,” Journal of Autism and Developmental Disorders 36, no. 5 (2006): 623–36.


[Закрыть]. Одни просили людей охарактеризовать эмоции на портретах. Другие рассматривали реакцию испытуемых друг на друга. Насколько подскочило сердцебиение у одного, когда другой на его глазах получил удар током?[26]26
  В фильме «Бегущий по лезвию» разницу между человеком и репликантом – андроидом, который не знает, что он робот, – определяли подобным этому тестом Войта – Кампфа. Участникам показывали экспрессивные изображения, при виде которых у людей потели ладони, а у репликантов – нет.


[Закрыть] Насколько человек расстроился, слушая грустную историю про осиротевшего ребенка? На основе тестов психологи описали типичную «эмпатичную личность»: взрослую женщину, интеллектуалку, поклонницу искусств. Некоторые надеялись извлечь из этого практическую ценность, например определять, из кого получится хороший врач или судья. Но все оказалось не так однозначно[27]27
  Например, эмпатическая забота, когнитивная эмпатия и эмоциональная эмпатия коррелировали слабо или умеренно. См. Mark Davis, “Measuring Individual Differences in Empathy: Evidence for a Multidimensional Approach,” Journal of Personality and Social Psychology 44, no. 1 (1983): 113–26. Доказательства, что некоторые (но не все) тесты на эмпатию прогнозируют просоциальное поведение, см. у Nancy Eisenberg and Paul A. Miller, “The Relation of Empathy to Prosocial and Related Behaviors,” Psychological Bulletin 101, no. 1 (1987): 91–119.


[Закрыть]. Те, кто набирали высокий балл в одном эмпатическом тесте, не проходили другой. Одни тесты прогнозировали доброту, а другие – нет.

Тем не менее мода на тесты не прошла и достигла апогея в 1990 году с развитием концепции эмоционального интеллекта (ЭИ), над которой в те годы трудились психологи Питер Селоуэй и Джон Мейер[28]28
  ЭИ включает и другие способности помимо эмпатии, и главная – это насколько человек понимает собственные эмоции и умеет ими управлять. Подробнее см. Peter Salovey and John D. Mayer, “Emotional Intelligence,” Imagination, Cognition and Personality 9, no. 3 (1990): 185–211; and John D. Mayer et al., “The Ability Model of Emotional Intelligence: Principles and Updates,” Emotion Review 8, no. 4 (2016): 290–300. Критика ЭИ: см. Gerald Matthews et al., “Seven Myths About Emotional Intelligence,” Psychological Inquiry 15, no. 3 (2004): 179–96.


[Закрыть]. Вскоре концепция ЭИ съежилась до поп-культуры, растеряв ряд важных элементов. Селоуэй и Мейер считали, что ЭИ можно целенаправленно развивать, но оборотистые специалисты вызывались подобрать людей с готовым высоким ЭИ работодателям и желающим найти чутких партнеров для личной жизни (пример совета: если партнер не любит собак, поищите кого-нибудь другого). Была принята мысль, что ЭИ – неизменная черта.

Диане Трой необычная эмпатия чаще мешала. Сколько раз при очередной встрече на «Энтерпрайзе» она теряла душевное равновесие под грузом чужих переживаний. Просто выключить свою способность она не могла. В отличие от нее переживания Дейты ограничиваются сарказмом и сожалением о несложившихся романтических отношениях[29]29
  За исключением эпизодов, в которых Нуньен Сунг, создатель Дейты, вживляет ему «чип эмоций». Но это уже не входит в рамки нашей темы.


[Закрыть]. В блаженном неведении он допускает одну бестактность за другой. Его неумение себя вести – врожденное, как и глубокая чувствительность Трой.

Мы добрались до второй части гипотезы Родденберри: эмпатия не только неизменная черта, но и ее переживание в каждую секунду – это рефлекс, моментальный и непроизвольный. Это представление уходит корнями в древний взгляд на природу эмоций.

В «Федре» Платон уподобляет душу человека колеснице. Возничий – символизирующий логику – с трудом справляется с конями. Один из коней олицетворяет эмоции и описан нелестно: «горбатый, дурно сложен… глаза светлые, полнокровный… еле повинуется бичу и стрекалам»[30]30
  Издано на русском языке: Платон. Избранные диалоги / сост. В. Асмус / редактор переводов А. Егунов, перевод В. С. Соловьева [и др.]. М.: Художественная литература, 1965. Прим. ред.


[Закрыть]. Платон видел психическую жизнь в виде борьбы разума и страстей, которую мы чаще всего проигрываем.

С этим не все согласны. Философ-стоик Эпиктет считал эмоции продуктом мышления. «Человека расстраивают не события, – писал он, – а его взгляд на них». Вдохновляющее мнение: чтобы изменить чувства, достаточно начать думать иначе. За пределами Запада существовали духовные практики, в том числе буддизм, именно на это и направленные.

Но западные мыслители склонялись к позиции Платона. Они определяли чувства как древние животные импульсы, которые проявляются невольно и провоцируют пьяные потасовки, неудачные вложения и обжирательство мороженым на ночь. Первые философы, заинтересовавшиеся эмпатией, такие как Адам Смит, Теодор Липпс и Эдит Штайн, тоже считали ее машинальной: люди не могут не примерить на себя чужие чувства (или, в случае Дейты, не могут примерить). Эта теория выросла в современное представление о «заразительности» эмоций, их способности передаваться подобно вирусам[31]31
  Подробнее о заразительности эмоций см. Adam Smith, The Theory of Moral Sentiments (Cambridge: Cambridge University Press, 2002; first published in 1790); Gustav Jahoda, “Theodor Lipps and the Shift from ‘Sympathy’ to ‘Empathy,’” Journal of the History of the Behavioral Sciences 41, no. 2 (2005): 151–63; Elaine Hatfield et al., Emotional Contagion (Cambridge: Cambridge University Press, 1994); and Edith Stein, On the Problem of Empathy (Washington, D. C.: ICS, 1989; first published in English in 1964).
  Биография Эдит Штайн не менее интересна, чем ее философия. Она весьма далеко продвинулась в изучении эмпатии, но женщинам не позволялось читать лекции, поэтому она работала личным ассистентом Эдмунда Гуссерля. После обращения из иудаизма в католицизм она постриглась в монахини. Спасаясь от преследования нацистов, она бежала в голландский монастырь, но ее схватили и вместе с сестрой казнили в Аушвице. Сорок лет спустя папа римский Иоанн Павел II причислил ее к лику святых. Подробнее см. Alаsdair MacIntyre, Edith Stein: A Philosophical Prologue, 1913–1922 (Lanham, Md.: Rowman and Littlefield, 2007).


[Закрыть].

Примерно в то же время, когда Селоуэй и Мейер описали ЭИ, исследователи из Пармы в Италии совершенно случайно обнаружили биологические корни эмпатии. Раскладывая на столе еду перед макаками, они изучали, как мозг контролирует движение. В момент, когда животное хватало лакомство, исследователи фиксировали активность нейронов посредством вживленных в череп макаки электродов. Однажды записывающее оборудование забыли выключить на то время, пока экспериментатор раскладывал на столе еду. Когда макака наблюдала за ним, в ее мозге возник всплеск активности, хотя она сидела неподвижно. Непонятное явление повторялось раз за разом у этой обезьяны и у других тоже. Исследователи прозвали активные клетки «зеркальными» нейронами, или, что было бы точнее, «обезьянничающими»[32]32
  В оригинальные документы входят работы Giuseppe di Pellegrino et al., “Understanding Motor Events: A Neurophysiological Study,” Experimental Brain Research 91, no. 1 (1992): 176–80; and Vittorio Gallese et al., “Action Recognition in the Premotor Cortex,” Brain 119, no. 2 (1996): 593–609.


[Закрыть].

В сотнях исследований – некоторые проводились в моей лаборатории – наличие «зеркальных» нейронов подтвердилось и у людей, и не только для движений, но и для эмоций[33]33
  Christian Keysers and Valeria Gazzola, “Expanding the Mirror: Vicarious Activity for Actions, Emotions, and Sensations,” Current Opinion in Neurobiology 19, no. 6 (2009): 666–71; Claus Lamm et al., “Meta-Analytic Evidence for Common and Distinct Neural Networks Associated with Directly Experienced Pain and Empathy for Pain,” Neuroimage 54, no. 3 (2011): 2492–502; and Sylvia S. Morelli et al., “Common and Distinct Neural Correlates of Personal and Vicarious Reward: A Quantitative Meta-Analysis,” Neuroimage 112 (2014): 244–53.


[Закрыть]. Во время наблюдения за тем, как человек испытывает боль, отвращение или удовольствие, у испытуемых активировались те же области, которые были бы активны, если бы они непосредственно переживали то же самое. Вывод прост и одновременно поэтичен. Мы и правда чувствуем боль, радости и страхи друг друга. Более того, физическое проявление эмпатии, судя по всему, вселяло доброту[34]34
  Grit Hein et al., “Neural Responses to Ingroup and Outgroup Members’ Suffering Predict Individual Differences in Costly Helping,” Neuron 68, no. 1 (2010): 149–60; and Jamil Zaki et al., “Activity in Ventromedial Prefrontal Cortex Covaries with Revealed Social Preferences: Evidence for Person-Invariant Value,” Social Cognitive Affective Neuroscience 9, no. 4 (2014): 464–69.


[Закрыть]. Те, кто реагировал «зеркальной» активностью на чужую боль, вызывались принять на себя удар током вместо жертвы; те, кто реагировал «зеркальной» активностью на чужую радость, чаще делились деньгами.

Исследования не всегда давали ожидаемый результат. В некоторых случаях активность «зеркальных» нейронов не предвещала добрых поступков и даже ничего не говорила о наличии эмпатии[35]35
  Например, в Lamm et al., “Meta-Analytic Evidence for Common and Distinct Neural Networks,” говорится, что примерно в 60 % исследований активности «зеркальных» нейронов обнаружена корреляция отзеркаливания и субъективной эмпатии (см. с. 2500).


[Закрыть]. Работа системы «зеркальных» нейронов до конца не изучена (любознательные читатели могут подробнее узнать об этом в примечаниях)[36]36
  Все больше доказательств сходства нейронной активности во время личных переживаний и при виде тех же эмоциональных (и других) проявлений у окружающих. Означает ли это, что личные и наблюдаемые эмоции идентичны? Нет. Если бы это было так, мы не могли бы отделять себя от других. Многие участки мозга активируют самые разные переживания. Например, лобная доля реагирует и на извлечение воспоминаний, и на производство речи. Но при этом вспоминать и говорить – не одно и то же.
  Обычно психологические состояния не являются результатом работы отдельного участка мозга, а отражают паттерны активности всего мозга. Личные и наблюдаемые переживания разделяются на уровне этих паттернов. На мой взгляд, из этого следует, что активность «зеркальных» нейронов не говорит о тождественности личных и эмпатических переживаний, но предполагает наличие в них сходства. Подробнее см. Jamil Zaki et al., “The Anatomy of Suffering: Understanding the Relationship Between Nociceptive and Empathic Pain,” Trends in Cognitive Sciences 20, no. 4 (2016): 249–59.


[Закрыть]. Тем не менее некоторые исследователи убеждены, что нашли священный Грааль человеческой добродетели. Один нейрофизиолог отразил восторженные настроения того времени, окрестив «зеркальные» клетки «нейронами Ганди»[37]37
  Vilayanur S. Ramachandran, “The Neurons That Shaped Civilization,” talk delivered at TED India, 2009.


[Закрыть]. Для не имеющих отношения к нейробиологии снимки фМРТ послужили бесспорным доказательством наличия эмпатии. Завораживающие разноцветные снимки мозга казались истиной[38]38
  Люди склонны верить любым сомнительным утверждениям о психологии, если они проиллюстрированы снимками мозга. См. Dana S. Weisberg et al., “Deconstructing the Seductive Allure of Neuroscience Explanations,” Judgment and Decision Making 10, no. 5 (2015): 429.


[Закрыть]. Люди поверят чему угодно о собственном разуме, если хотя бы мельком упомянуть нейробиологию.

«Зеркальная» теория стала основным подтверждением существования эмпатии и идеально укладывалась в гипотезу Родденберри. Снимки мозга убеждают, что разум человека «запрограммирован»[39]39
  Первоисточник термина – книга Карла Сагана «Драконы Эдема» (в оригинальном издании – hardwired). В книге Саган излагает точку зрения на мозг как на «полностью запрограммированный: определенные когнитивные функции локализованы в конкретных областях мозга». Он утверждает, что «программирование» – не лучшая метафора в контексте нейробиологии, но поскольку все уже привыкли к аббревиатуре фМРТ, оно само просится на язык. См. Carl Sagan, Dragons of Eden: Speculations on the Evolution of Human Intelligence (New York: Ballantine, 2012; first published in 1977). Карл Саган, «Драконы Эдема», Амфора, 2005.


[Закрыть] работать строго определенным образом. Вдохновленная компьютерными науками метафора заставляет предположить, что разум поддается изменениям не больше внутренних органов.

От Платона до Фрэнсиса Гальтона и современной психологии и от нейробиологии до шедевра поп-культуры «Звездный путь» – везде напрашивается один и тот же вывод: эмпатия неподвластна контролю. Если это врожденная черта, то нельзя стать эмпатичнее, чем мы есть. А если это рефлекс, степень сочувствия ближнему от нас не зависит.

Это замечательно для естественных проявлений эмпатии: в кругу семьи, друзей и соплеменников. Но для нашего времени вывод неутешительный. Он означает, что когда ресурс эмпатии закончится, мы будем просто стоять и смотреть, как черствеем и разобщаемся.

К счастью, гипотеза Родденберри – вместе с олицетворяемыми ею многовековыми философскими системами – ошибочна. На самом деле эмпатию можно развивать и в результате стать добрее.

Эта идея кажется неожиданной, но за ней стоит не один десяток лет исследований. Труды многих лабораторий, в том числе моей, дают основания предполагать, что эмпатия – это не столько неизменная черта, сколько навык, который можно развивать и адаптировать в соответствии с современностью.

Возьмем, к примеру, диету и физические упражнения. Человек эволюционировал в условиях постоянной нагрузки и ограниченного пропитания. В ответ на это у нас развилось пристрастие к жирам, белкам и отдыху. Сейчас можно набивать живот фастфудом, не прилагая усилий. Если дать волю инстинктам, есть риск раньше времени отправиться на тот свет. Многие уже задумались об этом и борются за здоровье, стараются правильно питаться и ходят в спортзал, потому что знают, что это полезно.

Аналогично, даже привыкнув проявлять заботу определенным образом, мы можем расширить эти границы. Мы в любой момент можем прибавить или убавить эмпатию, как громкость на проигрывателе: научиться прислушиваться к невыносимому коллеге или найти в себе силы помочь страдающему родственнику. Постепенно можно усилить эмоциональные способности и научиться сострадать незнакомым людям, посторонним и даже представителям других видов. В наших силах освободить эмпатию от оков эволюции.