Текст книги "Одно жаркое индийское лето"

Автор книги: Душан Збавитель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Еще более четкую политическую направленность имели две другие пьесы, которые шли в то время в Калькутте, – бенгальская театральная версия «Броненосца Потемкина» и впечатляющее повествование о борьбе безземельного крестьянина за право на жизнь.

Однако в начале мая, когда я приехал в Калькутту, все отодвинул, как и каждый год в эту пору, некий полуфестиваль, приобретающий все более широкий размах. Связан он с годовщиной рождения крупнейшего индийского поэта нашей эпохи Р. Тагора и сопровождается рядом акций, а также вручением выдаваемых западнобенгальским правительством литературных премий имени Р. Тагора, одна из которых на сей раз досталась и мне.

Вручение этих премий главным министром западнобенгальского правительства и министром высшего образования ежегодно открывает серию культурных мероприятий и потому носит торжественный характер. И на сей раз эта церемония транслировалась по телевидению и радио, а за ней последовал вечер поэзии, где поэты декламировали свои новые стихи. Затем несколько дней подряд собиралось множество зрителей, чтобы увидеть в исполнении профессиональных и любительских ансамблей пьесы Тагора, прежде всего танцевальные драмы, интерес к которым все возрастает, послушать его песни и чтение его стихов.

9 мая праздник превратился в настоящий фестиваль, продолжавшийся, невзирая на сорокаградусную жару, с утра до ночи. Открылся он небольшой книжной ярмаркой. Уже перед входом в просторный Рабиндра-садан молодые люди предлагали посетителям, которых оказалось больше, чем могло поместиться, новые книги и журналы, в первую очередь самые различные издания поэзии. Как поэтический центр Калькутта, безусловно, занимает первое место в мире. Количество сборников, печатающихся тут ежегодно, исчисляется сотнями, популярность поэзии нагляднее всего доказывает тот факт, что здесь регулярно издаются не только десятки литературных журналов, в которых стихи занимают значительное место, но и специальный поэтический еженедельник «Кабита сабтахик». Некоторое время выходила даже поэтическая ежедневная газета, а несколько лет назад в один из дней тагоровского юбилея ее издатели попытались осуществить небывалый эксперимент – издать «Поэтический ежечасник»: с утра до вечера каждый час рой продавцов газет разлетался во все стороны с новым номером, заполненным только поэзией и статьями о ней. Добавим еще, что двухнедельный тагоровский фестиваль во второй половине мая сменили вечера воспоминаний о революционном поэте Нозруле Исламе, первом великом представителе мусульманского большинства нации в современной бенгальской литературе, а затем…

Но нет смысла перечислять бесконечный ряд акций и мероприятий, в результате которых в течение всего мая каждый вечер заполнялись публикой залы Рабиндра-садана и других культурных центров Калькутты. И хотя количество публики не показалось бы европейцу слишком большим, Калькутта в этом отношении значительно превосходит все остальные крупные города Индии.

Есть в Калькутте и одно из новейших развлечений – телевидение. Я имел возможность основательно познакомиться с ним даже изнутри, когда через несколько дней после вручения тагоровской премии меня пригласили на получасовое интервью перед телевизионными камерами. В Калькутте ведутся только прямые передачи, причем практически все – за исключением репортажей из-за границы, главным образом спортивных, – транслируются из одного не слишком большого помещения. Тут стоят искусно расставленные столики, столы и кресла, а между ними движутся две камеры. Передачи ведутся только вечером (примерно по четыре-пять часов в сутки).

Телевизионные спектакли здесь редкое исключение, основную часть программы составляют фильмы, различная информация и беседы. В такую передачу, называвшуюся «Мир культуры», было включено и мое выступление. У одного столика сидела женщина-диктор, у другого находился диктор-мужчина, читавший сообщения, у третьего – репортер, бравший у меня интервью, и я, естественно, в индийской одежде – в рубахе куртабез воротничка, в пайджама – белых широких штанах и накидке через плечо, называемой чадар.Первые два предмета одежды я еще успел купить себе сам, а накидку мне одолжили. За сообщениями, во время которых нам все время напоминали, приложив палец к губам, что мы не смеем даже шепотом произнести ни словечка, последовало несколько информационных документальных кадров (с паузой, позволившей нам набрать воздух), затем объявили о нашем интервью. Разумеется, говорили мы по-бенгальски, причем без малейшей паузы. Вопросы касались не только моей работы и переводов из бенгальской литературы, но часто носили сугубо личный характер. Мне пришлось показать фотографию своей дочери и несколько открыток с видами Праги, одолженных секретаршей нашего консульства в Калькутте, а под конец интервьюер даже попросил меня что-нибудь спеть. Я откупился словацкой народной песней и в душе радовался, что благодаря иной музыкальной системе индийцы не понимают, когда европеец поет фальшиво. Трудно было привыкнуть к присутствию нескольких десятков людей за стеклянной полустенкой, которые явно не имели никакого отношения к телевидению и были приглашены просто так, чтобы «посмотреть». Но все прошло хорошо, и, как я смог в ближайшие дни убедиться, интервью имело успех. Не раз на улице меня останавливали незнакомые люди, желавшие сообщить, что «они тоже это видели», и добавляли к двум дюжинам вопросов, на которые мне пришлось отвечать перед камерами, еще несколько своих.

Это сулило и неожиданные выгоды. В кафе ко мне подсели два господина из какого-то института, имевшего что-то общее с земледелием, и предложили передать в мое распоряжение джип, если я захочу когда-нибудь съездить в провинцию. Особенно интересна была встреча в южнокалькуттском отделении Государственного банка. Пока я ждал оплаты чека, ко мне подошли два просто одетых местных жителя, узнавшие меня, как они сказали, по телевизионной передаче, осыпали меня похвалами по поводу моего знания бенгальского языка, а потом спросили:

– Не могли бы мы что-нибудь для вас сделать?

Я ответил скорее в шутку, чем серьезно:

– Пожалуй, помочь мне отыскать такси.

Было уже около одиннадцати часов утра, когда найти такси порой истинная мука. Они тут же с восторгом согласились, вывели меня из банка, усадили в какой-то лавочке под электрическим вентилятором, разбежались в разные стороны и вскоре вернулись не с одним, а с двумя такси.

Хотелось бы пояснить читателю, что подавляющее большинство бенгальцев – великие патриоты, гордящиеся своим языком и культурой. Хотя на этом языке говорят более ста миллионов человек и по своей распространенности он занимает восьмое место в мире, изучают его за границей очень мало. Вот почему бенгальцы так восхищаются всяким, кто владеет этим очень мелодичным и выразительным языком. Если добавить к этому и то, что в Чехословакии вышло, как они узнали из телевизионной беседы, уже около пятидесяти бенгальских книг, т. е. значительно больше, чем во многих других странах, вы поймете, откуда появился у них столь непомерный интерес к человеку, сделавшему половину этих переводов.

Не считая крайних проявлений типа вышеупомянутого «Амра Бангали», бенгальский национализм отнюдь не агрессивен, и все же нельзя утверждать, что бенгальцы пользуются у остальных индийцев особой любовью. Возможно, дает себя почувствовать и капля зависти. С самого начала британского колониального господства Бенгалия так долго была культурным авангардом всей Индии, что бенгальцы получили значительные преимущества по сравнению с остальными индийцами. Несколько лет назад в Праге Всемирная организация здравоохранения проводила специальные трехмесячные курсы для врачей, приехавших со всех концов света, преимущественно из развивающихся стран. Как принято в подобных случаях, индийское правительство выбрало трех участников из трех различных штатов Индии – и все трое оказались бенгальцами.

Это не простая случайность. Если бы в Индии публиковались статистические данные о процентном соотношении участия представителей отдельных народов в общественной, культурной, научной и художественной жизни всей страны, бенгальцы, безусловно, оказались бы на первом месте, значительно опережая все остальные индийские нации и народности. Вы встретите их во всех штатах и крупных городах Индии. Они занимают там посты высших чиновников, выступают в роли юристов, врачей, ученых, т. е. везде, где требуется образование выше среднего.

Один житель Калькутты, не бенгалец, долгие годы проведший в этом городе, сказал мне:

– Здесь может жить только тот, кто согласен с тремя основными символами бенгальской веры: Рабиндранат Тагор – крупнейшая фигура индийской культуры всех времен; «то, что сегодня думает Бенгалия, завтра будет думать вся Индия»; и наконец, Калькутта – самый индийский город Индии.

Но, поговорив на эту тему еще немного, мы сошлись на том, что первое и третье положения, бесспорно, справедливы, а второе было справедливым по крайней мере до недавних пор. Так что бенгальской национальной гордостью и возмущаться особенно не приходится.

Стоит ли после этого удивляться, что бенгальский патриотизм проявляется и в области, где патриотический энтузиазм способен до крайности возбудить и более хладнокровные нации, – я имею в виду спорт.

Обширное, растянувшееся на несколько километров травянистое пространство между проспектом Чауринги и набережной реки Хугли от своей южной оконечности у памятника королеве Виктории до входа в губернаторский дворец на севере большей частью заполнено различными спортивными сооружениями. Тут есть и ипподром, и площадки для гольфа, игры в бейсбол и крикет, и теннисные корты, и несколько футбольных стадионов. Как это ни удивительно, они ежедневно оживают именно теперь, в разгар жарчайшего лета. Ведь с приходом мая в Калькутте начинается почти четырехмесячное бенгальское футбольное первенство.

В Калькутте две команды-фавориты – «Моханбаган» и «Эст Бенгал», и их ведущее положение в футбольной таблице непоколебимо.

Если рано утром вы увидите перед воротами одного из стадионов, принадлежащих этим извечным соперникам, огромную очередь, значит, предстоит матч, на который попадет лишь сорок тысяч счастливцев; больше ни один из двух стадионов не вмещает. Но и те, кому не удастся попасть на стадион, не останутся «вне игры». Во-первых, состязания транслируются по радио, а порой и по телевидению, и, во-вторых, одна сторона стадиона лишена трибун и не отгорожена высокой стеной, так что за происходящим на травяном поле могут издалека наблюдать с возвышенных мест еще тысячи болельщиков. Однако каждый, разумеется, хотел бы попасть внутрь, на трибуны. Входные билеты дешевы – от шестидесяти пайсов до одной рупии десяти пайсов, и, только когда сбор от встречи идет на благотворительные цели, цена билетов повышается до двух и даже до трех рупий.

Игры проводятся с начала мая до второй половины августа каждый день, кроме воскресенья, всегда с половины пятого вечера, когда солнце палит еще довольно сильно. Но выхода нет: искусственное освещение еще только монтируется. После окончания первенства начинается розыгрыш кубка, а поскольку в первой лиге 22 участника, надо использовать каждый день. Победитель – почти всегда одна из двух названных команд – принимает участие во всеиндийских соревнованиях. Как и везде на свете, ежегодно последние 2–4 клуба спускаются в более низкую лигу, а на их место приходят победители других соревнующихся групп.

Считается, что футбол здесь – любительский вид спорта. Игроки имеют какую-то работу, но ни для кого не тайна, что, с одной стороны, на своих рабочих местах они подчас вовсе не появляются, а с другой – получают денежные премии за победные встречи и забитые голы. Но есть и еще специфически калькуттский фактор, повышающий в глазах множества молодых людей притягательность футбольной карьеры. При высоком уровне безработицы хороший футболист может не опасаться, что ему будет трудно найти место; кроме того, хороший игрок за несколько лет заработает значительно больше, чем обыкновенный смертный.

В последние годы калькуттские футбольные болельщики берут пример с английских или западногерманских. Они так активно поддерживают «свой клуб», что нередко приходится вмешиваться полиции – во время матчей и после них, когда тысячи зрителей заполняют оживленные перекрестки центра, находящегося всего в нескольких десятках метров от стадиона, и дело доходит до эксцессов. А с тех пор как к «сильной паре» присоединился еще третий конкурирующий клуб, пользующийся симпатиями калькуттских мусульман, – «Мухаммеда Спортиа», столкновения между сторонниками соперничающих клубов и даже нападения на судей участились, бывают случаи, когда встреча надолго прерывается, чтобы можно было убрать все, что набросали на зеленое поле разбушевавшиеся зрители.

В сравнении с европейским стандартом уровень футбола в Калькутте не слишком высок, хотя здешние клубы и относятся к лучшим в Индии; но нельзя не восхищаться выносливостью игроков, бегающих за мячом под палящим солнцем и, несмотря на это, способных провести весь матч в довольно быстром темпе.

Спортом номер два стал в Калькутте крикет. По соседству с футбольными стадионами в Иден-гардене расположен стадион даже еще больших размеров, принимающий семьдесят тысяч зрителей и тоже очень часто заполняющийся до последнего места, как только в августе футбольное первенство сменится крикетным. Нам этот вид спорта чужд, но калькуттские зрители живо болеют за свои команды, а у членов заграничных клубов, которые часто приезжают сюда на встречи, местные зрители пользуются репутацией весьма зрелой спортивной публики, способной объективно оценить достижения соперника.

Зима – сезон травяного хоккея. В этом виде спорта Индия до недавних пор собирала все олимпийское золото. Играют и в Калькутте, но уровень игры и интерес зрителей все время падают.

Ни один другой вид спорта нельзя назвать в Калькутте массовым. Калькуттцы занимаются спортивной гимнастикой и легкой атлетикой, плаванием и теннисом, баскетболом, волейболом, настольным теннисом, а в последние годы довольно широко распространились поднятие тяжестей и культуризм. Но в своем большинстве эти виды спорта находятся в ведении различных специальных школ, и количество активных спортсменов во всех этих дисциплинах незначительно. И дело не только в том, что не хватает спортивных сооружений или спортинвентаря. Преимущественно вегетарианская пища индийцев и высокий процент лиц, живущих на грани недоедания, а то и вовсе голодающих, заставляют ждать времени, когда поднимется общее физическое состояние народа.

Но и в области спорта приехавший в Индию человек может увидеть поразительные вещи. Прямо напротив окон общежития, где я провел весь последний месяц своего пребывания в Калькутте, – это был миниатюрный отель одного исследовательского института – стояло довольно большое здание с надписью: «Байранга Вьяьямагар, Weight Lifting, Body Building and Yoga Centre».Первые два слова дословно обозначают: «Обитель для тренировки алмазного тела». Нетрудно было понять, что под этим «алмазным телом» подразумевается обожествляемая человекообразная обезьяна Хануман, один из героев древнеиндийского эпоса «Рамаяна», а также перевести английский подзаголовок: «Центр для поднятия тяжестей, для занятий культурой тела и йогой». Но как все это связано с Хануманом?

Вскоре я заметил, что каждое утро у бокового входа в этот загадочный дом царит оживление. Сюда являлись люди самые разные, большей частью мужчины – от мальчишек до стариков. Перед порогом, еще на улице, каждый разувался, а когда выходил, кланялся, набожно сложив руки, в сторону здания. Кроме спортзала там было большое святилище Ханумана, поклониться которому приходили перед началом трудового дня верующие со всей округи. Это объяснил мне возглавлявший заведение брахман, с которым я вскоре познакомился. Физические упражнения, которыми тут занимались, как и йога, были в Индии нераздельно связаны с медитациями и религиозной философией. Центр принадлежал Арья самадж, реформистской секте, которая давно, еще в пору колониального гнета, помимо прочего провозгласила необходимость физического развития индуистов, чтобы они были хорошо подготовлены к задачам, которые предстоит им решить в жизни, например к участию в антибританском движении. Эта традиция местами жива и поныне, а в последнее время даже переживает некое возрождение.

Многочисленным поклонникам йоги, вероятно, интересно будет узнать, что и в больших индийских городах типа Калькутты она все еще очень популярна. Однако и здесь йога шаг за шагом утрачивает свой изначальный характер предварительной тренировки и физической подготовки тела для чисто духовной медитации, какой она имела в древней Индии, и все больше, как в Европе, воспринимается как средство физиологического и психотерапевтического воздействия на человеческий организм.

Таким образом, и спорт в Калькутте имеет перспективу, а тяготение к нему все возрастает. Особо успешно развиваются спортивные соревнования школьников, растет популярность кроссов. Приобрели известность состязания в беге на длинную дистанцию, проводимые в Муршидабаде, и прежде всего бег на шестнадцать миль, – т. е. почти на двадцать пять километров, – в Бахрампуре, где в соревнованиях принимают участие и зарубежные бегуны.

Когда в 1982 году Индии была доверена организация Азиатских спортивных игр, Калькутта упорно добивалась права стать их центром. Но это ей не удалось – Азиатские игры проводились в столице Индии Дели. Жители Калькутты аргументировали свои претензии прежде всего тем, что могут гарантировать самое большое количество зрителей, и рассчитывали, что игры дадут им возможность построить множество спортивных сооружений, стадионов и бассейнов. Будем надеяться, что когда-нибудь и этот огромный шумный город дождется достаточно крупного начинания, которое станет импульсом для еще большего размаха его спортивной жизни.

Города и городишки, или неделя в Мединипуре

Их сотни и тысячи, разбросанных по всей Индии, и десятки – по Западной Бенгалии, каждый в своем роде и все же со множеством общих черт. От деревень, в которых жителей подчас больше, чем в иных городах, их отличает преобладание каменных домов над глинобитными, от крупных городов – прежде всего значительно меньшее количество транспорта на улицах и более спокойная общая атмосфера.

Я столько их посетил за эти годы, что, пожалуй, уже и не сосчитать. Большие окружные города: Бурдван с новым университетом; Муршидабад с пышным дворцом когда-то живших здесь навабов и широко развитой шелкопрядильной промышленностью; старый центр вишнуизма Надиу, родину средневекового религиозного предводителя и святого Чайтаньи; Кришнанагар, Банкуру, где делают прославленные глиняные банкурские лошадки; предгималайский Силигури, соединенный узкоколейкой со знаменитым дачным местечком Дарджилингом; бедный Болпур, блеск и известность которому придает лишь близость тагоровского университетского городка Шантиникетана; некогда принадлежавший Франции Чандорнагор и соседний с ним Шри-Рампур, где была напечатана первая бенгальская книга; Кальяни с новой высшей школой земледелия и пивоваренным заводом, который построили чехи. И тем не менее охотнее всего я вновь и вновь возвращался в Мединипур, главный город второго по величине западнобенгальского дистрикта, хотя в сравнении с перечисленными соперниками он ничем особенным не выделяется. Но так уж бывает – какой-то город просто прирастет к вашему сердцу, и вы чувствуете себя в нем как дома. Точно такое ощущение я испытывал в Мединипуре, очевидно, потому, что тут мне не нужно было скитаться по отелям или различным инспекторским домикам, которые заменяют отели всюду, где их нет, я просто поселялся здесь у своего многолетнего бенгальского «названого» младшего брата.

В Миднапур Колледже, мединипурском лицее, он преподает уже почти пятнадцать лет, в городе и окрестностях немало его учеников. Только приехав сюда, вы сможете оценить, как много это значит. Перед вами раскрываются любые двери, упрощается знакомство с людьми, которых вы хотите узнать, появляется возможность пользоваться разными служебными транспортными средствами и другими выгодами, что позволяет вам чувствовать себя здесь не чужим.

Однако начало недельного пребывания в Мединипуре на сей раз как-то не слишком удалось. «Брат» Анимеш уверял, что повезет меня к себе – это примерно в ста пятидесяти километрах к западу от Калькутты в сторону границ Ориссы – на служебном джипе. Мы должны были выехать в пятницу, когда, по его словам, кто-нибудь из мединипурского ирригационного или другого областного управления, побывав в Калькутте, к вечеру непременно будет возвращаться домой в пустой машине.

Но у нас ничего не получилось. Как раз за день до этой пятницы меня лишил джипа тогдашний премьер-министр Республики Индии Морарджи Десаи. Дело в том, что он изъявил желание посетить Западную Бенгалию и программа визита включала ночевку в Дигхе, прекрасном приморском дачном поселке, расположенном в Мединипурском крае, и потому в рамках организации приема и охраны важного гостя все местные служебные машины были конфискованы полицией. Оставались, таким образом, лишь две возможности – отправиться поездом через Кхарагпур, где нужно делать пересадку (весь путь, если не учитывать опозданий, продолжается часов пять), или прямым автобусом Калькутта – Мединипур. За последние годы Индия создала густую сеть междугородных автобусных трасс. Когда выяснилось, что в автобусе можно заранее заказать место, я принял эту альтернативу как более удобную и быструю.

Наше такси вместе с моим двадцатикилограммовым чемоданом подъехало к автобусному вокзалу на Эспланаде заблаговременно, что, как оказалось, было просто необходимо. Автовокзал в Калькутте не похож на европейские. Это просто большое пространство с несколькими чуть приподнятыми над землей посадочными площадками, между которыми еще проходят трамвайные рельсы. Никакого расписания, никакого справочного бюро, никаких перронов, номеров или обозначений маршрутов – абсолютно ничего. И в этой неразберихе к любому освободившемуся местечку подъезжают автобусы – на первый взгляд ветераны бесчисленных дорожных передряг, обшарпанные и явно непригодные для употребления, – а поскольку они возвращаются с маршрута, то выбрасывают такие толпы приехавших, что вы только диву даетесь, как все эти люди там умещались. Приходится вглядываться в таблички над ветровым стеклом, где большей частью по-бенгальски написано название конечной станции, нередко совершенно неразличимое под слоем пыли и грязи.

После довольно длительного ожидания наконец появился и наш автобус. Он приехал прямо из гаража, и потому в нем сидело лишь несколько служащих, которые тут же вышли, и мы могли занять забронированные места. Но что делать с большим чемоданом? Багажника не было, пришлось сунуть чемодан под сиденье (будь мой чемодан на два-три сантиметра выше, он бы уже туда не влез) и не обращать внимания на то, что пассажир, сидящий сзади, в течение нескольких часов не сможет вытянуть ноги. Во-первых, как выяснилось, это был еще один мединипурский ученик Анимеша – в автобусе их оказалось несколько человек, – а во-вторых, в Индии это никому не доставляет неудобства. Пассажир обычно разувается или сбрасывает сандалии, надетые на босу ногу, и усаживается на своем месте со скрещенными ногами или упершись коленями в подбородок – как ему удобней. За рулем сидел старый седобородый сикх в тюрбане. При виде такого шофера сердце каждого путника возрадуется, ибо сикхи, особенно старые, известны как лучшие шоферы, они могут проехать миллион километров без аварии даже в невообразимом хаосе калькуттского транспорта.

Ожидать отправки в автобусе – дело не из приятных. Было четыре часа дня, термометр показывал 41 °C в тени, и раскаленная жесть дышала жаром, как доменная печь. Но тут в автобус втиснулся продавец пластмассовых вееров, и за несколько пайс мы смогли вооружиться этим все еще наиболее действенным орудием борьбы с духотой, которое зависит лишь от силы ваших запястий и не боится причуд электричества.

Наконец шофер-сикх нажал на допотопный клаксон – и наш автобус стал лавировать среди людских толп и сутолоки машин. Первые метры пути подтвердили мои опасения – автобус давно уже утратил последние остатки рессор и на каждой выбоине бренчал, как средневековый рыцарь доспехами. Но все же ехал.

Прежде чем мы выбрались из калькуттского центра, именно во второй половине дня переживающего часы пик, переехали по гигантскому стальному мосту им. Тагора через реку Хугли, пропетляли по узким улочкам Хауры, где как раз проходила ежегодная ярмарка, и оказались на свободном шоссе, прошел почти час из запланированных четырех с половиной, отделявших нас от цели путешествия. Однако мы успели. Перед нами открылась дорога, гордо названная моим спутником «National Highway № 6» («Государственная автострада № 6»). Покрытие ее было вполне сносным, но ширина явно не соответствовала моим представлениям о настоящей автостраде. Только когда мы повстречали несколько других автобусов и грузовиков, я догадался, почему эту дорогу называют автострадой; мы могли разминуться, не убавляя скорости, хоть и впритык, тогда как на обычной дороге, не заслужившей названия «автострада», одной из машин не остается ничего иного, как съехать с проезжей части на пыльную обочину, чтобы пропустить другую.

Я с облегчением вздохнул: худшее позади. Однако я поторопился. Несколькими минутами позже мы уже стояли в безнадежной очереди перед железнодорожным шлагбаумом. Веер, надобность в котором отпала благодаря притоку свежего, хотя и слишком горячего воздуха из окна, снова пригодился. И пользоваться им пришлось довольно долго – около получаса. Ведь железнодорожные шлагбаумы, притом что их и обслуживают вручную, подчиняются лишь сигналам, поступающим задолго до появления поезда. Шоферы развлекаются, нажимая на клаксоны, знают – это не поможет, но что делать, когда ожидание длится бесконечно? Под окно автобуса приковыляло несколько убогих нищих, очевидно просиживавших здесь с утра до ночи в ожидании такого удобного момента. Но вот наконец показался и протащился мимо длинный товарный состав, и мы смогли двинуться дальше.

Старик сикх за рулем не посрамил славу шоферов в тюрбанах. Он мчался по довольно свободному шоссе (еще одно преимущество автострад – по ним не имеют нрава передвигаться повозки, запряженные буйволами), местами доводя скорость до восьмидесяти километров в час. Иностранцам это делать не рекомендуется: в совершенно неожиданных местах вдруг на гладкой поверхности обнаруживается глубокая трещина или выбоина. Но наш водитель на этой трассе явно чувствовал себя как дома и мог себе позволить соревнование с ветром.

По расписанию за всю дорогу полагалась всего одна остановка, а дорожные правила требуют, чтобы в проходах никто не стоял, но что значит серая теория предписаний перед зеленеющим древом индийской жизни? Мы останавливались в каждой второй деревне, у дверей автобуса стояли люди – и ни то, ни другое ни у кого не вызывало возражений. Впрочем, автобус каждый раз делал остановку лишь на секунды, чтобы кто-то вскочил на его подножку, – и уже снова дребезжал по шоссе.

Запланированная пятнадцатиминутная остановка была на середине пути, на оживленном базаре, над которым сияли электрические и керосиновые лампы. Было уже около семи часов вечера, а в Индии переход от дневного света к полной тьме не длится и получаса, наступает по сравнению с нашими краями очень рано, еще около шести часов. Мы тоже вышли из автобуса, чтобы размять одеревеневшие ноги и утолить жажду. Я молниеносно осушил бутылку неприятно теплой кампа-колы и выпил освежающий сок двух кокосовых орехов, и у меня осталось время, чтобы теперь, когда темнота хоть немного умерила жару, как следует осмотреть людный базар, кишевший продавцами и покупателями. Но тут снова раздался жалобный призыв нашего клаксона, мы сели на свои места и пустились в путь, одолевая последний этап маршрута.

В Мединипур мы приехали примерно с получасовым опозданием в глубокой тьме. Я имею в виду не только темноту естественную, но и городскую. Незадолго до нашего приезда, когда мы уже приближались к освещенному городу, вдруг все огни на горизонте погасли – выключили электричество. Мы пробирались от остановки автобуса к дому Анимеша на велорикше в кромешной тьме, и я до сих пор никак не могу понять, как рикша – разумеется, без фонаря – благополучно доставил нас на место. Но он сумел это сделать великолепно.

На другой день столбик термометра показывал уже 47 °C, а в последующие дни – еще на один-два градуса выше. В Мединипуре жарче, чем в Калькутте, где жару как-то немного снижает влажность воздуха, даже летом подчас достигающая более девяноста процентов, – но это лето было воистину рекордным. В газетах начали появляться сообщения о первых жертвах необычайной жары: их число до температурного спада достигло трехсот тридцати. Только ночью становилось немного прохладней.

Из окна моей спальни на втором этаже город ближе к полудню казался словно вымершим. Всякая жизнь прекращалась, магазины закрывались, лишь изредка показывалась какая-нибудь фигура с огромным черным зонтом над головой. Не оставалось ничего иного, как приспособиться к этому укладу жизни. Мы поднимались в пору наибольшей «прохлады», около пяти утра и еще раньше, а примерно с десяти до пяти не высовывали носа из комнат. Порой, когда прерывалась подача электричества, приходилось обходиться ручными веерами, но, как правило, это продолжалось не более получаса, и до следующего выключения тока мы всегда успевали достаточно охладить помещение вентиляторами.

К тому же мы сидели без воды. Не потому, что в Мединипуре ее не хватало, просто хозяин дома, живший над нами, решил, что должен выселить моего друга, поскольку захотел повысить плату за пользование квартирой на втором этаже, а закон по охране квартиросъемщиков не позволял ему это сделать, раз договор был заключен давно. В свою очередь, Анимеш переезжать в другое место не желал. Даже в провинциальном городе не просто найти хорошую квартиру, причем она явно обошлась бы ему намного дороже. Вот почему хозяин, не долго думая, перекрыл воду. Не помогли ни ходатайства, ни знакомства в местных учреждениях, ни их вмешательство – Анимешу пришлось подать на хозяина судебный иск. Да только колеса справедливости вертятся довольно медленно, и все время моего пребывания в Мединипуре водопровод бездействовал. Лишь недели через две после моего отъезда обе стороны предстали перед судом и примирились, договорившись, что мой приятель в течение двух лет переселится в другое место, – после этого из кранов снова потекла вода.