Текст книги "Похитители жвачки"

Автор книги: Дуглас Коупленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Дуглас Коупленд
Похитители жвачки

Вопрос: Брат, ты идешь домой?

Ответ: Брат, а разве мы не всегда идем домой?

Вопрос, который задают масоны, чтобы узнать друг друга среди чужих.

Роджер

Несколько лет назад меня осенило: все люди, достигнув определенного возраста (внешность тут не имеет значения), начинают мечтать о бегстве из жизни. Они больше не хотят быть самими собой. Они хотят сбежать. В этот список входят Терстон Хауэл III, Энн Маргрет, все актеры из фильма «Рента», Вацлав Гавел, астронавты с космических челноков и мистер Шафлупагус из «Улицы Сезам».

А вас уже посетило это желание? Часто ли вы мечтаете о бегстве от самого себя – от того, кто ходит на работу и кормит семью, кто в целом неплохо устроился и еще не растерял всех друзей? Иными словами, от того, в чьей жизни уже не произойдет никаких перемен?

Вообще-то нет ничего дурного в том, что я – это я, а вы – это вы. Жизнь – вполне терпимая штука, согласны? Не волнуйся, я справлюсь. Мы все так говорим. За меня не тревожься. Сейчас я просто напьюсь и на ночь глядя залезу на eBay.com, где накуплю всякого хлама, о котором завтра даже не вспомню, вроде мешочка с монетами из разных стран мира или бутлег старого концерта Джонни Митчелла в Калгари.

Я упомянул определенный возраст. Я подразумеваю тот возраст, который у большинства людей в душе – как правило, от тридцати до тридцати четырех. Никто не чувствует себя сорокалетним. Печеночные пятна и дряблая кожа не в счет, когда дело доходит до твоего внутреннего возраста.

В душе мне тридцать два: я попиваю сангрию в Вайкики, и со мной флиртует Кристалл из Бейкерсфилда, пока Джоан (ей только предстоит родить двух наших детей) ушла в номер за другими солнечными очками, которые бы не так давили на уши. К ужину я немного обгорю, а вернувшись из отпуска, получу надбавку к зарплате в размере пяти тысяч долларов и новенький компьютер в придачу. Если мне сбросить фунтов пятнадцать и сменить легкий солнечный ожог на загар, то я буду выглядеть очень даже неплохо. Нет: классно.

Думаете, я тоскую по прошлому?

Разве что совсем чуть-чуть.

Ладно, чего уж там: я – король «выходного интервью». А Джоан – святая. Беда в том, что я лучше буду страдать, чем признаю ошибку.

Увы, когда-то я прощелкал возможность украсить свою жизнь парочкой уверенных штрихов. Я учусь мириться с тем, что из-за лени и бестолкового морального кодекса упустил несколько прекрасных шансов. Только послушайте: упущенные шансы и возможности. Я с блеском ввернул их чуть ли не в одно предложение. Однако мне было не до блеска, когда я это осознавал. Понадобилось – сколько, пять лет? – чтобы понять: я сам все испортил. Теперь я горюю, и горюю основательно. Лучшие годы моей жизни миновали. Остается лишь мчаться вперед с такой скоростью, будто меня присобачили суперклеем к машине времени.

Я не могу убежать даже от собственных снов. Раньше их отделяло от реальности розовое стекло, но примерно два увольнения назад мое чувство неполноценности проело в этом стекле дырку. Мне приснился злосчастный понедельник середины девяностых, когда выяснилось, что мой школьный друг Ларс – брокер-кровопийца. Прошла всего неделя (!) после похорон моей матери, как он позвонил мне и посоветовал вложить наследство в акции «Майкрософт». Я сказал Ларсу, что нашей дружбе конец и что он – паразит. Откровенно говоря, если бы корпорация «Майкрософт» исчезла с лица земли, я бы его простил. Но нет! Их дрянная операционка завоевала планету, а мамины сто тысяч превратились бы сегодня в тринадцать миллионов.

Сон про «Майкрософт» снится мне примерно раз в неделю.

Ну да ладно, найдется в моей жизни и кое-что приятное. Например, я люблю своего спаниеля Вэйна, а он любит меня. Вот это кличка – Вэйн! Можно подумать, он мой бухгалтер, а не пес.

Оказывается, собаки различают только гласные звуки. Это факт. Когда я вечером зову Вэйна, он не слышит «в» или «н». Можно с тем же успехом орать «Ээээээээээй». Можно даже крикнуть «Пэээээээйн», и он все равно отзовется.

Однажды я рассказал Минди (ревизору с прошлой работы) о том, как сильно я люблю Вэйна. Знаете, что она ответила? «Собаки – все равно что люди, только собаку можно усыпить, когда надоест». Я задумался: в каждом третьем доме есть собака. Выходит, все они, с точки зрения Минди, – члены семьи одноразового пользования. Надо наложить запрет на убийство собак. А как же кошки? Ну да, и на убийство кошек тоже. А змеи? А морские обезьянки?

Под морскими обезьянками стоит подвести черту. Я вообще люблю подводить черту, определять границы допустимого, поэтому окружающим со мной нелегко. Взять хотя бы людей, которые становятся подальше от тебя в очереди к банкомату. Нарочно отходят на пятьдесят футов, лишь бы ты не подумал, будто они пытаются увидеть твой пин-код. Смотрю я на таких типов и думаю: «Да ты, видно, серьезно в чем-то напортачил, раз выставляешь свое чувство вины напоказ!» Обычно я просто обхожу их и встаю к банкомату первым. Так им и надо.

Что еще? Если человек едет позади тебя на шоссе и сигналит фарами, чтобы ты съехал на крайнюю правую полосу, то он заслуживает самой жестокой кары. Я обычно тут же сбрасываю скорость и продолжаю ехать по своей полосе – наказываю Спиди-гонщика за наглость.

Даже не за наглость, а за то, что он дал людям понять, чего хочет.

Спиди-гонщик, друг мой, никогда не показывай людям, чего ты хочешь. Это все равно что послать им открытку с надписью: «Пожалуйста, не дайте мне этого сделать».

Цинично.

Но я не циник.

А пусть даже и так. По крайней мере циник всегда знает свое место.

Нет, последнее предложение вышло неладно. Перефразирую: по крайней мере циник знает, что ничем не отличается от других.

Опять мимо. Тогда еще попытка: по крайней мере циник знает, что он – просто человек. Что он стареет и теряет лоск, зато его жизненный опыт универсален. «Универсальный» – отличное слово. Циник отдает себе отчет, что живет в мире стареющих чудаковатых циников, которым в душе всегда тридцать два.

Он неудачник.

Хотя далеко не все циники – неудачники. Почти все мои знакомые богатеи тоже циничны. Это универсальное качество. Ликуйте!

Когда я был молод и глуп, я решил написать роман. Он должен был называться «Шелковый пруд». Здорово, правда? Похоже на название английского романа или фильма – например, «Под сенью молочного леса» Дилана Томаса – или пьесы Теннесси Уильямса. Героями «Шелкового пруда» должны были стать персонажи вроде Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона, кинозвезды позапрошлого поколения, страдающие алкоголизмом и истерической сексуальностью, с мягкими чертами и расплывчатыми формами – тогда публика еще не знала, что чувственность актера определяется его мышечным тонусом, а не пресс-релизом. Мои герои кричали, визжали, злобно и колко бранились. Они пили как сапожники, трахались как кролики, а потом заставали друг друга в постели с другими (с которыми тоже трахались как кролики). В эти минуты они так и сыпали остроумной бранью. Персонажи «Шелкового пруда» буквально генерировали колкости. В конце концов все они сходили с ума, а человечество было обречено на скорую гибель. Занавес.

Я вбил сочетание «Шелковый пруд» в поисковик и не нашел ни одного совпадения.

Подумать только: никто и никогда не ставил эти два слова вместе. Так что хрен я кому отдам свой «Шелковый пруд»!

Бетани

Я – та самая мертвая девочка, на чей школьный шкафчик вы плевали на большой перемене.

Я не совсем мертвая, но одеваюсь так, будто очень хочу умереть. У таких, как я, много общего: мы все ненавидим солнце, носим черное и чувствуем себя запертыми в собственном теле. Я постоянно хочу умереть. Даже не верится, что я застряла – в этой плоти, в этом месте и с этими людьми. Ну почему я не призрак?

К вашему сведению, я уже окончила школу, но на мой шкафчик действительно плевали; такое запоминается на всю жизнь и в каком-то смысле ее обобщает. Я работаю в «Скрепках» и отвечаю за отделы 2-Север и 2-Юг: за файлы, папки, блокноты, разделители, стикеры, цветную бумагу с орнаментом… Ненавижу ли я свою работу? Рехнулись?! Конечно, я ее ненавижу! Разве может быть иначе? Все мои сослуживцы либо уже ущербные, либо вот-вот ими станут: эдакие эмбрионы ущербности, которые тормозят, как модем девяносто девятого года выпуска. Очнитесь! Даже если вы благополучно появились на свет и окончили среднюю школу, общество еще может сделать аборт и выбросить вас на помойку.

Теперь позвольте мне сказать что-нибудь хорошее. Для гармонии.

В «Скрепках» мне разрешают красить губы черной помадой.

Сегодня утром я ждала автобус и увидела на азалии возле остановки воробья. Он зевнул… Легчайшее дуновение теплого воробьиного зевка поднялось с ветки, и – удивительно – я тоже начала зевать. Выходит, зевота передается не только от человека к человеку, но и от вида к виду. Когда наши первобытные предки разошлись в двух направлениях: одни – чтобы стать млекопитающими, другие – птицами? Пятьсот миллионов лет назад? Выходит, на Земле зевают уже полмиллиарда лет.

Кстати о биологии. Мне кажется, что клонирование – отличная штука. Не понимаю, чего святоши так расстраиваются. Господь создал оригинал, а клоны – просто его копии. Это же классно. И почему люди переживают из-за эволюции? Кто-то запустил шар с горы; вполне естественно для нас пытаться понять его траекторию. Не парьтесь! Теории вполне могут уживаться друг с другом.

Вчера один мужик с работы, Роджер, заявил: странно, что человек – самое развитое существо на планете – до сих пор вынужден сожительствовать с примитивными созданиями вроде бактерий, ящериц или жуков. Мол, людей нужно поместить в огороженную VIP-зону. Я жутко разозлилась на этого идиота и сказала, что VIP-зоны для людей существуют: автостоянки называются. И если Роджер – такая патологическая свинья, пусть поживет пару дней на стоянке и убедится, как это здорово.

Успокойся, Бетани. Погляди в окошко.

Я смотрю в окно.

Надо сосредоточиться на природе. Полюбоваться растениями и птицами. Это умиротворяет.

Близится вечер, и вороны, сотни тысяч ворон со всего города летят на ночлег к своему меганасесту, ольховому лесу на шоссе в Бернаби. Они делают это каждый день, не знаю почему. Видимо, любят большие тусовки. Вороны очень умные. А во́роны – еще умней. Вы когда-нибудь видели воронов? Они почти как люди, такие сообразительные. Мне было четырнадцать, я собирала ракушки у моря, когда рядом на бревно уселись два ворона. Они прыгали за мной по всему берегу, беседуя друг с другом – в смысле, каркая, – и наверняка обсуждали меня. С тех пор я твердо убеждена, что разумная жизнь существует в каждом уголке вселенной; точнее, сама вселенная создана с таким расчетом, чтобы взращивать эту жизнь где и когда угодно.

А если бы вороны жили семьдесят два года вместо семи, они бы уже давным-давно завоевали планету. Такие они умницы. Их мозг эволюционировал иначе, чем наш, но достиг примерно того же уровня. Вполне возможно, что инопланетяне думают и ведут себя, как вороны.

И последнее, что я хочу о них сказать – даже не ожидала, что так увлекусь: нам они кажутся черными, но для других птиц они раскрашены во все цвета радуги, как попугаи или павлины. Дело в том, что человеческий глаз не видит маленькой части спектра, доступной лишь птицам. Представьте, что на долю секунды мы бы увидели мир так, как видят они. Все вокруг стало бы изумительно прекрасным. Вот почему я ношу черное – как знать, что вы теряете, глядя на меня?

Прошло пять минут.

Позвонила мама и спросила, поеду ли я с ней смотреть на телескоп «Хаббл». Я думала, что «Хаббл» в открытом космосе, а у него есть близнец в Иреке, на севере Калифорнии.

Мама сказала, что даже те, кто потерял всякую веру во что бы то ни было, посетив этот телескоп, начинают гордиться своим существованием. Звезды – вовсе не подлые, холодные, тусклые точки белого света. Вселенная похожа на огромный аквариум, за которым заботливо ухаживают; звезды в нем – это морские ангелы, коньки, медузы и анемоны.

Я немного подумала над мамиными словами. Черт, а ведь она права!

Я пожаловалась ей, что люди относятся ко мне, как к пришельцу. Собственно, их можно понять, но все равно чувство не самое приятное.

И опять между нами разразилась ссора. Бетани, почему ты даже не пытаешься приспособиться к окружающим?

В двадцать четыре года я по-прежнему крашу губы черной помадой, и мама, наверное, уже не надеется, что когда-нибудь я стану нормальной.

После нашего разговора я подумала: а что, если бы в ту же секунду, повесив трубку, она умерла? Ее последние слова были бы такие: «Бетани, ты и представить не можешь, как красива Вселенная. Если не веришь, пойди убедись сама».

Роджер

Скорбь!

Скорбь всюду – кровоподтек, который никогда не желтеет и не проходит, сорняк, погубивший урожай. Скорбь – одинокая старуха, подохшая в пустой грязной комнате. Скорбь живет на улицах и в больших магазинах. Скорбь селится на космических станциях и в парках аттракционов. В киберпространстве, в Скалистых горах, в Марианской впадине. Всюду скорбь.

А я сижу на кладбище и обедаю: копченая колбаса на «Чудо-хлебе», очень много горчицы, никакого салата или помидоров. Еще у меня есть яблоко и пиво. Я верю, что мертвые с нами разговаривают, просто для этого им не нужны слова. Они пользуются подручными средствами: дуновением ветра, золотистой рябью на гладкой поверхности озера… Или вот щелкнет что-то внутри стебелька, и неожиданно на твоих глазах раскроется бутон.

Прошел дождь, мир озарился: могильные камни точно хрусталь, трава как стекло. Дует легкий ветерок.

Джоан старалась не унывать, когда ей сообщили новость: у нее рак селезенки. Что это вообще такое? Не орган, а рисунок в учебнике. Разве может селезенка заболеть и убить?

Джоан говорила мне, что у всех людей бывает рак – даже у плода в утробе матери, – просто обычно наш организм от него избавляется. Раком мы называем те лишние куски ткани, которые не удалось убрать. Меня это утешало. Рак стал казаться мне повседневным и вполне понятным явлением. Универсальным. Я хотел пробраться внутрь Джоан и вырвать из нее опухоль – а заодно золотые монетки, ключи и экзотических птиц, чтобы показать вам, сколько всего удивительного спрятано внутри нас.

Чувства влияют на наше тело так же, как витамины, рентген или аварии. Но что бы я сейчас ни испытывал, одному Богу известно, какие органы от этого страдают. Так мне и надо. Я нехороший человек – ну, просто потому что плохой и вдобавок сбился с пути.

О, вот бы вернуться на десять лет назад, туда, где я считал себя хорошим и думал, что выбрал правильный путь! Каждую секунду я ловил кайф от жизни. Каждую секунду у меня было ощущение, будто рабочий день кончился и можно идти домой. Рай на земле!

Знаешь, как я познакомился с Джоан? После обеда мы с Алексом и Марти возвращались на работу. Я выпил три стакана красного и понимал, что не стоит показываться в конторе под хмельком. То были дни, когда за такое преступление еще не увольняли, но мне вовсе не хотелось испытывать судьбу: за пять лет я сменил уже три места. Так что я сказал, будто мне надо забрать белье из химчистки. Денек выдался отменный, можно было не надевать свитер. Солнце выглянуло из-за тучи, и меня словно телепортировали прямо на его поверхность. Я стоял в этой дивной желтизне на пересечении Сеймор и Нельсон-стрит; жар по коже был похож на музыку. Потом небо вновь затянуло, и я точно оказался в туалете авиалайнера. Закрыл глаза, а когда открыл, увидел прямо напротив гадалку.

Ни фига себе!

Я подошел к ней, протянул пять баксов и сказал:

– Ну, говорите.

Гадалка явно не пыталась создать вокруг себя атмосферу тайны. Выглядела она так, словно только что получила пособие по безработице и идет в магазин за пачкой сигарет для своих шести незаконнорожденных младенцев: никакой косметики, спортивный костюм и мужские коричневые туфли.

Но я все-таки хотел узнать будущее. Примерно раз в десять лет у меня возникает это непреодолимое желание, и чтобы от него избавиться, надо его утолить. Поэтому я спросил еще раз:

– Что меня ждет?

Она посмотрела на меня, как на домашнюю работу по математике. Потом схватила за руку, сжала кончик моего большого пальца и ответила:

– Ты сидишь на опушке леса, и вокруг тебя собрались все лесные твари. На твоей левой руке устроилась сойка, а на правой мирно дремлет белка. Они отдыхают и чувствуют себя в полной безопасности.

Такого ответа я не ожидал, но мне понравилось ощущение, возникшее в голове от ее слов.

Она посмотрела на мою ладонь, потом снова на меня и продолжала:

– Ты был бедовым ребенком, затем отдалился от родителей, и сейчас они не шибко на тебя рассчитывают.

Хороша гадалка!

– Тебе было около двадцати, когда ты увидел нечто страшное и захотел измениться. Что это было?

– Лучше вы мне скажите.

– Кажется, авария на дороге.

Черт, она и вправду хороша!

– Сколько было погибших? – спросила гадалка.

– Четверо.

– Погибли четыре человека, и после этого ты вернулся к родителям. Сказал что-то вроде: «Мам, пап, я понял, что ошибался, и решил измениться. Я исправлюсь. Я начну себя уважать». Твоя мать заплакала от счастья.

Вокруг нас шумели люди и машины, но меня это не беспокоило: словно где-то вдалеке бубнил телевизор. Я не знал, что сказать.

– Беда в том, – продолжала гадалка, – что ты изменился совсем чуть-чуть и ненадолго. Тебе не хватило духу следовать по криминальному пути юности, однако ты был слишком ленив, чтобы по-настоящему исправиться. Хотел спросить, почему я так странно на тебя смотрю? Теперь ты знаешь ответ.

Я был слегка навеселе, поэтому задал следующий вопрос:

– Прошлое свое я знаю. Расскажи мне про будущее.

– Что я должна рассказать? Что ты исправишься? Врать не стану. В твоей жизни больше не будет перемен. Возможно, у тебя родится рыжеволосый сын и дочка-левша. В Мексике тебя может ужалить медуза, и через час ты, вероятно, умрешь. В душе ты размазня, серединка на половинку. Испытания тебя не изменят. Тогда какой в них прок?

Она еще не закончила:

– Думаешь, мое место на помойке? И что с того? У меня есть дар, но я не обязана им пользоваться. Чаще всего я от него отказываюсь. А сегодня мне нужны деньги, и я их получу. Дай мне сто долларов.

– С какой стати?

– Иначе я расскажу то, чего ты не хочешь знать. Купи мое молчание.

И я купил.

Она убрала пять двадцаток в карман, сложила маленький столик и ушла.

Тут сзади раздался женский голос:

– Вы наверняка любите животных.

Я обернулся и увидел Джоан, которая держала на поводке собачку породы джек рассел. Терьер нюхал какие-то коробки.

– Что?

– Вы любите животных и всегда с ними разговариваете. Вот как сейчас.

Она была моего возраста, но без печати о пробеге на лбу. Еще она здорово походила на выросшую Джейн из детских книжек: щечки как румяные яблоки, вся светится здоровьем и норовит поправить мою грамматику. Джоан наверняка догадалась, что со мной ей ничего хорошего не светит, но все равно подошла. Она начала этот танец.

Я полюбовался ее псом, Астро.

– Привет, дружок!.. Да, я люблю животных. – Почесал его за ухом. – Не пойму только, зачем твоя хозяйка мне об этом говорит?

– Зачем? – переспросила она. – Видите ли, тех, кто разговаривает с собаками, легко растормошить. Определенные ситуации – например, беседа с гадалкой или с животными – выводят их за пределы самих себя. Когда говоришь с предсказательницей, можно не напрягаться. Болтать что угодно. А потом все опять встает на свои места, но тебе уже легче.

– Вы подслушивали?

– Да, случайно вышло. Маленькому Астро захотелось в туалет, и я его ждала.

– Гадалка видела, что вы слушаете?

– Ага.

– И вы все равно хотите со мной познакомиться?

У Брендана действительно были рыжие волосы, а Зоуи – левша.

Но я никогда не ездил в Мексику и никогда не поеду.

Бетани (настоящая)

Воробьи!

Воробьи повсюду! В «Макдоналдсе»! На скамейках в парке! На деревьях!

Роджер, только последний недотепа способен забыть дневник в столовой. Полный неудачник. Ведь его же могли найти люди, не говоря уже обо мне.

Я в ужасе от твоей писанины. Настолько в ужасе, что готова настучать боссу, чтобы тебя уволили. Но если я это сделаю, то попаду аккурат под твое описание неудачников. Прямо вижу, как ты царапаешь: «Эта маленькая дрянь настучала на меня, потому что я посмеялся над ее черной помадой». Ты говорил о моем теле, Роджер – можно сказать, ты в него залез. Каким же надо быть извращенцем?..

Абзац про воробья мне сначала понравился, признаю, и я вправду видела, как зевают птицы… а потом меня осенило: да ты на меня пялился! Я в шоке. Кстати, Роджер, раз уж ты видишь меня на остановке, неужели так трудно иногда подбросить до работы?

И что смешного в моих размышлениях о птицах и биологии? Надо же нам в служебке о чем-то болтать. Даррелл, Рахид и Шон вечно жалуются на покупателей, особенно на «нищих» в отделе «Наладонники и КПК». Все покупатели одинаковые. Как дети малые. Я ненавижу детей. Они похожи на недоразвитых взрослых, только не умеют сосредоточиваться и разговаривать. Детей надо отправлять в интернаты до тех пор, пока им не стукнет двадцать один, и они не научатся нормально излагать мысли. А лучше до восьмидесяти четырех. Или вообще навсегда. Ох, как меня бесит этот скулеж! И как посмела Шон рассказать тебе про мой школьный шкафчик!!!

Не думай, будто я не заметила, как в прошлый четверг ты перевелся из отдела «Лазерные принтеры» в «Высокосортную бумагу», чтобы можно было пить прямо на работе. Я как-то сидела в служебке, ела крекеры и случайно глотнула из твоей бутылки. Там была водка. Да ты просто гений, Роджер! Еще я слышала, что ты продал какому-то идиоту компьютерной фигни на пять килобаксов и забыл сказать, что на «Маке» она не пойдет. Крис тогда до ночи просидел на работе, чтобы оформить возврат. Как он тебя проклинал!

Мне жаль, что твои близкие умерли или бросили тебя или что там стряслось. Не буду особо злобствовать на этот счет. Но неужели у тебя действительно двое детей? Роджер, пойми меня правильно: ты едва способен завязать галстук на своей недостиранной рубашке, как же тебе удается их прокормить?

Подло с моей стороны. Извини. Шон говорит, ты живешь один.

А мама? Из твоей писанины выходит, что она прямо медиум какой-то: идет по жизни с песней и старается, чтобы всем вокруг стало хорошо и привольно, как в лесу возле костра. Нет уж! Она с детства надо мной измывалась, и еще она – вечный житель далекой страны Бесполезье. На прошлой неделе нажала не ту кнопку на микроволновке и грела булочку десять часов подряд. Наша квартира потом несколько дней воняла горелой проводкой.

Да, я знаю, о чем ты подумал: Бетани живет с матерью. Вот интересно, почему мужикам можно жить с родителями сколько влезет, а если девушка осталась дома, ее сразу списывают в брак? Знаешь, сколько сейчас стоит жилье? Работу в «Скрепках» трудно назвать высокооплачиваемой. Даже не верится, что государство вообще считает ее за работу. Ведь работа – это призвание, то, чем ты живешь. С работой всегда связаны какие-то надежды. А на что надеяться, раскладывая чистые белые бумажки возле ручек и фломастеров, чтобы покупатели могли проверить, пишут они или нет? И ладно бы рисовали что-нибудь толковое, вроде значка анархии там, или писали «дерьмо». Нет, сплошные каракули. Я до сих пор не верю, что кто-то еще платит за карандаши. Это к разговору о товаре, который проще всего украсть. «Скрепки» – отстой.

Ну, по крайней мере твой убогий дневник сгодился, чтобы чем-то занять мои мозги, пока я развешиваю праздничные плакаты к Хэллоуину. (Кстати: какие идиоты покупают черные и оранжевые конфетки, чтобы «отметить» Хэллоуин?! Люди думают, что если я мажу губы черной помадой, то весь год только и жду 31 октября. На самом деле это очень грустный праздник. Надо назвать его Днем Альтер-Эго – каждый может вырядиться в того, кем он всегда мечтал быть. Похоже на твои размышления о побеге из собственной жизни. Я бы надела костюм редкого белоклювого дятла. Только представь: все гадают, не вымер ли ты, и мечтают хоть одним глазком на тебя посмотреть.)

Видел татуировку у Шон на лодыжке? Раньше я думала: наколка = потаскуха, но теперь у меня иное мнение. Татуировка дает твоему парню понять, что ты хочешь запомнить его навсегда, что отныне ты с ним связана – а это скорее моногамия, чем распутство. Впрочем, пусть я и крашу губы черной помадой, наколки не для меня. Люблю чисто белую кожу. Как у Майкла Джексона. Мне нравится, что она выглядит такой уязвимой. Мне нравится, что она похожа на миндальное тесто.

Поверить не могу – я пишу извращенцу. Ха, а ведь это отличный способ убивать время в «Шкряпках».

Вот мои соображения. Когда мы будем встречаться на работе, надо делать вид, будто мы не читали и не писали того, что на самом деле читали и писали. Притворимся врагами, как обычно. Жить сразу станет веселей. Для «Шкряпок» это настоящее испытание. Ох, вот было бы здорово однажды открыть складскую дверь и увидеть, как люди делают там нечто шокирующее.

Что например, Бетани?..

Ну, например, Крис держит в руках огромную мельницу для пряностей и мелет кокаин на анус Шон – ее ноздри так пропитались наркотой, что надо найти новую всасывающую мембрану. Вот это бы меня шокировало. Вот это было бы весело. Или, к примеру, Кайл стал бы использовать в речи сложные слова. Но жеребцам вроде Кайла не нужно красноречие, чтобы преуспеть в жизни – только джинсы в облипку и гель для волос.

Что у нас сегодня в списке дел? Как закончу с плакатами, буду переоформлять идиотскую выставку «Пусть в вашем офисе станет уютно» в отделе офисной мебели, которую наваяла Джеми. Ей всего-то нужно было поставить чашку кофе на стол да прикрепить возле монитора какое-нибудь мерзкое чучело. Так нет же! Она смастерила пугало с головой из чулка, набитого упаковочной пленкой, а морду нарисовала маркером. Оно… оно на меня жуть наводит.

Между прочим, ты мой должник. Я сегодня прошлась по твоему отделу и навела порядок в ручках «Шарпи»: кто-то их перемешал. Должно быть, юный анархист постарался. Еще я спасла тебя от зверской нахлобучки – стерла пыль и отпечатки пальцев со стенда цветных карандашей «Зебра».

Помни: ты ничего такого не читал.