Текст книги "Игрок 1. Что с нами будет?"

Автор книги: Дуглас Коупленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Еще имбирного эля?

Девушка безо всякого выражения смотрит на Рика:

– Нет, спасибо. Я потребила достаточно жидкости.

Женщина у стойки удивленно приподняла бровь:

– «Я потребила достаточно жидкости»?

– Она вообще странная, эта мисс Имбирный эль. Вроде бесчувственная и холодная, но все равно не «ледышка». В ней как будто чего-то не хватает. Как будто она не совсем человек.

– Вы что, пробовали к ней подъехать, но она вас отшила?

– Для меня она слишком молоденькая, так что увольте. И потом, она не из тех, к кому можно пытаться подъехать.

– Слишком чиста для этого мира?

–  Да ладно вам.Просто такие прелестные существа в этот бар не заходят. Не должны заходить по законам физики.

– Большое спасибо. Вы умеете сказать женщине приятное.

– Вы понимаете, что я имею в виду.

Она кивнула. Кроме нее, Рика и девушки за компьютером, в баре был еще один человек. Рик и женщина, не сговариваясь, посмотрели в его сторону. Молодой мужчина, который, судя по виду, только что пережил какую-то крупномасштабную личную катастрофу. Не то чтобы толстый, но уж точно не худенький: что-то среднее между Уильямом Хартом и Жераром Депардье. Вероятно, когда-то он был в неплохой форме и, может быть, даже играл в хоккей по выходным, но сейчас погрузнел и расплылся. И сегодня он явно не выспался.

Рик почувствовал, что между ним и брюнеткой у стойки возникло едва уловимое напряжение, но напряжение – в хорошем смысле. Предвосхищение чего-то такого, что могло обещать интересное развитие событий. Рик взглянул на часы.

– Вы, кажется, тоже кого-то ждете? – спросила женщина.

– На самом деле, да. Жду.

– Правда? Кого?

– Сами увидите.

– Даже так? И кто же это? Джордж Клуни? Или, может быть, Риз Уизерспун в компании кукол из «Маппет-шоу»?

– Когда он придет, вы его сразу узнаете.

Женщина была заинтригована.

– Вы серьезно?

– Серьезно.

– Ага. И когда же должна появиться наша знаменитость?

– Да вот уже скоро, буквально с минуты на минуту. А ваш кавалер?

– Да вот уже тоже буквально с минуты на минуту.

Рика, расторможенного скорым приездом Лесли Фримонта, потянуло на разговоры:

– Знаете, я сегодня много думал о времени.

– Да?

– Ага. Правда, было бы здорово, если бы время остановилось? Вот прямо сейчас?

– В смысле, «если бы время остановилось»?

– Сейчас объясню. Однажды мы с отцом ездили в Англию, к моей бабушке, умиравшей от эмфиземы. В Лондоне мы сели в поезд, и где-то на полпути поезд вдруг остановился, и наш вагон оказался наполовину в тоннеле, наполовину снаружи, и по радио в поезде объявили, что по всей стране объявляется минута молчания, две минуты молчания, и все пассажиры притихли, даже футбольные хулиганы и их мобильные телефоны – все как будто застыло, словно вселенная остановилась, и мир был почти что святым, и все преисполнилось религиозного благоговения… религиозного – в хорошем смысле… и все люди вдруг сделались чуточку лучше.

Женщина внимательно посмотрела на Рика:

– Я – Карен.

– Рик.

Они пожали друг другу руки и, наверное, продолжили бы беседу, обещавшую быть интересной, но сонный парень перебил настроение момента, попросив неразбавленный виски.

Люк

Люк сидит, попивает виски и размышляет о том, почему, когда у человека есть деньги, он так хорошо себя чувствует. «Хорошо» – в медицинском, научном, клиническом смысле. Может, наличие денег способствует вырабатыванию каких-то гормонов, улучшающих самочувствие? Или блокирует определенные нервные окончания? И почему у нас принято думать, что иметь деньги – любые деньги, пусть даже совсем небольшие, – всегда приятнее, чем не иметь их вообще? Во вчерашнем достаточно резком электронном письме от женщин из оргкомитета благотворительной ярмарки домашней выпечки была цитата, в самом конце – одна из тех цитат, которые почтовый клиент выбирает наугад из Интернета и автоматически прикрепляет к телу письма при отправке, – цитата из Оскара Уайльда, которого набожные прихожанки скорее всего никогда не читали. Цитата такая: «Бедность отнимает все твое время, и в этом ее основная проблема». Очень верно подмечено.

Но Люк – пастор церкви, которая больше известна среди населения как «Церковь у съезда на трассу», чем под своим официальным названием, Церковь Новой веры, и у него есть свое собственное представление о деньгах. Он знает, в чем заключается главное отличие человека от всех остальных живых существ на Земле – и, может быть, даже во всей вселенной. Человек наделен способностью осознавать течение времени и обладает свободой воли, чтобы использовать это время как можно лучше. Дельфины, вороны и лабрадоры стоят где-то рядом, но у них нет представления о будущем времени. Они понимают причинно-следственные связи, но не могут проецировать их вперед, то есть в будущее. Вот почему на собачьих выставках хозяевам приходится переводить своих питомцев с этапа на этап – у собак нет последовательного мышления. Собаки живут в нескончаемом настоящем. Люди так жить не могут, как бы они ни пытались. Мысли о времени и свободе воли появились у Люка не просто так. Он глубоко убежден, что деньги – это кристаллизованная форма времени и свободы воли, их воплощение в компактной физической форме. Наличность. Наличность – это закристаллизовавшееся время. Она позволяет тебе приумножить волю и ускорить ход времени. Наличностью определяется отличие человека от всех остальных биологических видов. Больше ни у кого во вселенной денег нет.

У Люка – лохматого и взъерошенного, слегка полноватого, малость помятого, в дизайнерских шмотках, купленных по дешевке на церковном блошином рынке, – сейчас деньги есть. Много денег. Потому что буквально сегодня утром он ограбил банковский счет своей церкви. Он ни о чем таком даже не думал, когда проснулся с утра пораньше, но теперь, после пары стаканов виски, Люк понимает, что именно к этому все и шло, нужен был только какой-то толчок, какой-то особенный случай, который его подтолкнет к воровству И вот вчера вечером все и случилось. Люк встречался с женщинами из оргкомитета благотворительной ярмарки домашней выпечки, чтобы обсудить все детали предстоящего мероприятия. Люк совсем не горел желанием председательствовать на этом собрании. Обычно этим занималась миссис Макгиннесс, причем по собственной инициативе, но миссис Макгиннесс еще не вернулась из Аризоны, где помогала своей дочурке, шлюхе и наркоманке, переживать очередной развод. Так что Люку пришлось самому проводить собрание, на котором должны были присутствовать восемь женщин, но пришло всего семь. Люк спросил: «А где Синтия?» Ему что-то такое ответили, он не стал особо вникать, но пошутил: «Стало быть, вознесение уже состоялось, и только Синтию взяли на небо».

Вот уж точно: сказал как в лужу перднул. Семь кислых лиц дали Люку разрешение (о котором он даже не знал, что оно ему нужно или что он как раз и добивался чего-то подобного) опустошить банковский счет церковного фонда и скрыться с деньгами. Это был такой ясный, такой кристально прозрачный момент… чем-то похожий на то состояние, которое Люк всегда переживает перед самым началом своих легких припадков. Если бы банк уже не был закрыт, Люк пошел бы туда сразу после собрания. И если у Люка и были какие-то сомнения насчет его криминального позыва, они разом рассеялись после резкого письма Шэрон Траскотт, пришедшего на электронную почту. В письме говорилось, что дамам очень не нравится, когда над их набожностью смеются.

И вот теперь Люк сидит в этом баре, где холодно, как в морозилке, и пахнет моющими средствами, в городе, где он еще никогда не бывал, с карманами, набитыми деньгами. Двадцать тысяч долларов. Толстые пачки банкнот – словно камни в карманах самоубийцы, чтобы, когда соберешься топиться, уж наверняка пойти ко дну. Или все же не камни, а воздушные шары, надутые гелием? И они унесут его высоко-высоко.

Или просто подвигнут на то, чтобы напиться.

Люк просит бармена налить ему еще виски. Бармен, у которого явно не раз отбирали права за вождение в нетрезвом виде, болтает с какой-то женщиной средних лет, которая, видимо, тоже не прочь приложиться к рюмочке. Люк случайно подслушал, как они представлялись друг другу: Карен и Рик. Сразу видно, что Карен пришла на свидание с кем-то, с кем познакомилась по Интернету. Сейчас очень многие знакомятся по Интернету. Просто диву даешься! Жили люди и жили, и вдруг откуда ни возьмись появляется Интернет. И порождает кучу проблем – половину, если не больше, проблем, с которыми паства ходила к Люку: онлайновые игорные долги, схемы «как разбогатеть в один день», порнозависимость, психозы родителей по поводу сайтов, которые посещают их дети, шопоголизм. То, чем занимаются люди в Сети, – это даже и грехом-то не назовешь. Это так скучно на самом деле. Ну сидит человек за компьютером, глядя в экран… и что с того? Кого это интересует? Служить пастырем душ человеческих было значительно интереснее, когда люди взаимодействовали друг с другом в реальной жизни. Уже несколько лет среди прихожан Люка не было ни одного магазинного вора, ни одного прелюбодея. То есть и слава Богу, что не было. Но это было бы интересно– это было бы по-человечески.Но грехи в Интернете? Нет. Чертов Интернет. И текстовой редактор в компьютере Люка всегда заставляет его писать «Интернет» с прописной буквы. Я вас умоляю! Вот, скажем, Вторая мировая война, она заслуживаетпрописных букв. А Интернет засасывает людей, отвращает их от реальной жизни.

Интересно, думает Люк, а что сказал бы о деньгах Шекспир. Что-нибудь умное наверняка. Чертов Шекспир. Раньше Люк часто цитировал в своих проповедях Шекспира, приправлял свои речи возвышенными афоризмами, чтобы казаться умнее. И его прихожане тоже чувствовали себя умными, образованными людьми: они узнавали цитаты, и это как бы подтверждало, что они не зря учились в колледжах или университетах. А потом те прихожане, которые помоложе, дали Люку понять, что его цитаты скучны, механистичны и напоминают им те цитаты из Кафки и Ницше, которые почтовые веб-клиенты автоматически вставляют в подпись под электронными письмами, что обеспечивает – каким-то очень уж хитрым способом, вообще недоступным для средних умов – перевод крупных денежных сумм в пользу непрерывно растущей порноиндустрии Восточной Европы. И конечно же, виски со льдом лишь укрепляет уверенность Люка в том, что человеческий разум был демократизирован и упрощен. Люк чувствует себя не в струе. Позади, впереди – где угодно, но не в струе.

Черт. Что еще за «струя»?

Люк ненавидит двадцать первый век.

Люк – вор и преступник.

Люк помнит, что раньше он верил. Верил в то, что однажды настанет день, после которого ему уже не придется жить в линейном времени, и его перестанет пугать бесконечность. Все тайны будут раскрыты. Машины откажутся заводиться; автостоянки расплавятся, как шоколад; грунтовые воды исчезнут; планета начнет проваливаться в себя. Разрушения будут поистине грандиозными; небоскребы и международные корпорации рассыплются в пыль. Две жизни Люка, жизнь наяву и во сне, сплавятся воедино. Под оглушительный грохот музыки. Прежде чем он станет нематериальным, его тело вывернется наизнанку, и рухнет на землю, и изжарится, как кусок мяса в дешевой шашлычнице, и он наконец освободится, и его будут судить, и признают беспорочным.

Но его прихожане говорят о загробной жизни, словно это какой-нибудь Форт-Лодердейл.

Ну и ладно. Какая разница? Сейчас важно только одно: Люк свободен.

Его буквально колотит от этого восхитительного ощущения свободы.

Для себя Люк решил так: пусть у него ничего не вышло, но его несостоятельность – она настоящая, подлинная и реальная, и поэтому есть воплощение чистейшего состояния бытия. Того состояния, которое было неведомо прежнему – будем надеяться, уже безвозвратно ушедшему, – притворному Люку. Это и есть настоящая жизнь, и это так здорово, когда ты ощущаешь себя живым! Ради этого стоило совершить преступление!

Да, Люк совершил преступление, и теперь у него по карманам рассовано двадцать тысяч долларов, и он сидит, наблюдает, как в бар входит рыжеволосый пижонистый коротышка. Подходит к Карен, кладет руку ей на бедро. Карен, кажется, вовсе не рада знакомству. Ну да и на хрен. Оба просто продолжат поиски и будут искать и искать, пока не найдут кого-то, равного им в пищевой цепи. Чарльз Дарвин все это уже описал.

В Люке вдруг пробуждается совесть. В силу привычки он мысленно обращается к Богу, в которого когда-то верил, но теперь он говорит с Ним иначе: Боже, я знаю, что вера – не естественное состояние сердец человеческих, но зачем же ты сделал, чтобы верить было так трудно? Только теперь уже поздно, потому что я больше в Тебя не верю. Почему я ни разу не говорил о своих сомнениях с кем-то из ближних? Те, кто старше меня и мудрее, могли бы направить меня, указать верный путь. Но наверное, в конечном итоге так даже лучше: держать свои сомнения при себе. Если высказываешь их вслух, это снижает их цену – превращает в дешевые слова, каких и так в мире немало. Если мне суждено пасть, я паду сам по собственной воле.

Как ни странно, но честность перед собой, готовность признать вину за преступление порождают не стыд, а душевный подъем – этакую благородную одухотворенность. Люк разглядывает роскошную хичкоковскую блондинку, сидящую за компьютером в жалком «бизнес-центре» в дальнем конце зала. Интересно, заметила ли она Люка? И как бы она отнеслась к его преступлению? Люку кажется, что прежде всего она обратила бы внимание на его ботинки, и эти ботинки сразу сказали бы ей: «Куплено в дисконт-центре», – и она бы списала его со счетов, так что черт с ней; как только Люк доберется до города, он первым делом зайдет в какой-нибудь дорогущий бутик и купит пару шикарных туфель, и ему больше никогда не будет стыдно за свою неказистую, унылую обувь.

Что такое? Она на него посмотрела… и улыбнулась ему! Обалдеть и не встать!

А с другой стороны, как-то боязно.Такая прекрасная снаружи, а внутри наверняка настоящее чудовище – если взять за образец бывшую паству Люка. Скорее всего у нее тяжкая форма зависимости от компьютерных игр и онлайн-шопинга. Родители, видимо, разорились на светло-бежевом кашемире и дымчато-зеленой «ангорке». Может быть, поболтаем о том о сем? Это вряд ли. Она скорее всего предпочла бы общаться посредством коротеньких эсэмэсок, даже если бы они с Люком ехали вместе в одной машине. Она хорошо разбирается в программном обеспечении и в совершенстве владеет искусством скрывать свои долговременные «зависания» на изуверски-чернушных армейских фотосайтах. И наверняка ничего не помнит ни об 11 сентября, ни об ошибке-2000. И никогда не возьмется учить иностранный язык, потому что онлайновый переводчик переведет ей любое слово за 0,034 секунды. Но самое главное, эта роскошная хичкоковская блондинка – живой, соблазнительный и пугающий знак препинания, неотвратимая точка в конце самого существования Люка, точка в конце примерно такого неутешительного абзаца: Это новая норма, Люк, это новая нормальность. И знаете, что, преподобный, – вам в этой нормальности места нет, вам прямая дорога на свалку истории, святой отец, вы исчерпали свою культурную задачу, так что простите великодушно, падре, но вы теперь просто кусок проржавевшего культурного металлолома, не годный даже на то, чтобы пустить его в переработку. Так что ищите себе утешение в компании таких же не нужных уже никому, устаревших, отживших свое экземпляров – кстати, как раз и представленных в этом баре. Сравните ваши отвисшие подбородки, и расплывшиеся, как квашня, талии, и тусклые взгляды, и разговоры о крахе коммунизма, ну, хотя бы с последней серией «Друзей».

Разложив все по полочкам, Люк все равно пребывал в неуверенности, что ему делать. Может быть, он и отстал от жизни, но… черт возьми! Он ни с кем не встречался уже больше года. Не встречался? Люк мысленно отругал себя за самоцензуру. Он никого не имелуже несколько лет.

Он улыбнулся блондинке, которая как будто немного робела. Словно ей было неловко. Люк указал взглядом на табурет рядом с собой. Приглашая блондинку присоединиться к нему. Она застыла, и Люк подумал: «Черт, слишком прямолинейно». Но потом она поднялась и направилась к Люку. У нее была странная походка – какая-то механическая, неживая. Люк подумал, что может, она манекенщица и что все манекенщицы сейчас так ходят. «Она такая красивая, – подумал он. – Как героиня мультфильма. Это не женщина, а кукла Барби».

Она подошла к Люку, прикоснулась к высокому табурету у стойки и сказала:

– Я сяду здесь.

– Да, конечно.

Она села, и Люк подумал, что, похоже, она в первый раз в жизни попробовала усесться на высоком барном табурете. Она неестественно изогнулась, как это бывает, когда человек начинает учиться кататься на коньках или жонглировать. Но потом села нормально и принялась разглядывать бутылки на зеркальной стене за стойкой. Люк смотрел на нее, но ей, похоже, было безразлично, что на нее смотрят.

Он сказал:

– Парень заходит в бар, и бармен глядит на него и говорит: «Эй, это что – анекдот?»

Если Люк ждал какой-то реакции, он ее не дождался.

– Меня зовут Люк.

Короткая пауза.

– Меня зовут… – Еще одна пауза. – Рейчел.

– Очень приятно.

– Да.

Люк чувствовал, что замахнулся на то, что ему явно не по зубам. Он ужасно робел и стеснялся. Наверное, надо бы заказать выпить. И еще, может, каких-то закусок. Но чем угощают таких женщин? Гамбургерами из мяса пантеры? Паштетом из павлиньей печенки на хрустящих хлебцах? Или, может, красивые женщины вообще не едят человеческую еду?

– Хотите чего-нибудь выпить? Могу я вас угостить?

– Да. Имбирного эля, пожалуйста.

– Отлично. Бармен! – окликнул Люк Рика, но тот следил за развитием событий у интернет-парочки и поэтому был рассеян.

– Вы что-то хотели?

– Имбирного эля для Рейчел, а мне – «Гленфиддик» со льдом.

– Сейчас все будет.

Люк сунул руку в карман, где лежала толстенная пачка денег, достал полтинник, положил на стойку… и вдруг его словно отбросило в прошлое, в те времена, когда он считал себя хорошим человеком; когда он еще верил, что может чего-то добиться и что жизнь проходит не зря; когда ему было не нужно грабить банковский счет церкви, чтобы вернуть себе ощущение полноты жизни; когда каждый миг ощущался так, словно ты сидишь в баре с красивой женщиной; когда Люк чувствовал, что его молитвы еще что-то значат, что это не просто пустые слова, когда молитва была как луч, направленный в небеса, – такой же мощный и яркий, как солнечный луч, пробивающий тучи в конце хмурого дня, как прожекторы, освещающие здание голливудского театра «Кодак», когда там проходит вручение «Оскара». Люк не чувствовал себя потерянным, но ощущения, что он нашелся,тоже не было.

По телевизору, установленному над стойкой и работавшему без звука, шла реклама чего-то яркого, красочного, бесполезного и, без сомнения, предназначенного для того, чтобы пополнить собой и без того переполненные свалки мусора. Непонятно, с какого вообще перепугу в рекламе присутствовал мультяшный Рудольф, красноносый олень Санта-Клауса.

Люк сказал:

– Рудольф, красноносый олень – в июле?! Теперь что, модно справлять Рождество в разгар лета?

Красавица Рейчел ответила:

– Вы хотели сказать, Рудольф – полезный олень.

– В смысле?

– Это факт, Люк. Если бы Рудольф не сумел помочь всем остальным оленям, они бы бросили его на съедение волкам. И наверное, еще бы смеялись, пока волки рвали бы его на части. Рудольф был парией, но его приняли в компанию, потому что он смог быть полезным для всех остальных. Это не осуждение. Это лишь констатация факта.

Люк повнимательнее присмотрелся к Рейчел. У него было странное чувство, что он сейчас разговаривает даже не с человеком, а с кем-то, кто лишь на время принял человеческий облик. Отчего ему так неуютно? Оттого ли, что Рейчел такая красивая? Или она действительно с другой планеты? Или, может быть, эта женщина – долгожданный конечный продукт многолетних евгенических изысканий по физическому усовершенствованию человека, и теперь, когда наружное совершенство наконец достигнуто, человечество может направить усилия на улучшение и других своих качеств.

Он сказал:

– Я так понимаю, вы не очень-то любите Рождество?

– Я совершенно не религиозна. Я не верю в Бога. И не представляю загробную жизнь для себя. Было время, когда я пыталась себя убедить, что жизнь после смерти все-таки существует, но у меня ничего не вышло.

Спиртное развязывает язык, и Люк уже понял, что рядом с ним сидит существо недюжинного ума. Он спросил Рейчел:

– А вы верите в грех?

Спросил и подумал, может ли он ей понравиться. И есть ли у него хоть какие-то шансы на то, чтобы что-нибудь с ней закрутить. В то же самое время в его подсознании бушевал вихрь разрозненных образов: церковный полуподвал рано утром во вторник, освещенный светом холодного солнца, льющимся в южное окно, – пустынный и тихий, как оставленный людьми Чернобыль; эпизоды из самых первых серий «Звездного крейсера „Галактика“» на мерцающем телеэкране, а сам Люк сидит на кухне и ест консервированный суп «Кэмпбелл» прямо из банки; три воробья за окном его спальни дерутся за место на подоконнике.

Рейчел сказала:

– Я верю только в человеческое поведение. Но я думаю, что если ваш мозг заставляет вас верить в грех, то вам нужно по крайней мере четко классифицировать все грехи. У религий, похоже, нет никакого аналога шкалы Рихтера для грехов, чтобы определять, какой из них тяжелее. Если ты сделаешь что-то неправильно, пусть даже какую-то мелочь, пусть даже всего один раз – ты уже обречен на вечные муки. Также мне кажется интересным, что ни одна из религий не уделяет вообще никакого внимания экологической ответственности. – Рейчел помедлила. – Люк, у меня создалось впечатление, что когда-то вы были очень религиозны, а потом утратили веру. Это правильное впечатление?

У Рейчел была очень странная манера речи. Люк подумал, что ее речь не похожа ни на внутренний голос, ни на нормальную человеческую беседу. Она говорила почти как роботизированный автоответчик в «Объединенных авиалиниях»: Вы позвонили в отдел контроля качества компании «Объединенные авиалинии». К сожалению, в данный момент все операторы заняты. Время ожидания до ответа оператора может составить… семьдесят пять минут.Одновременно Люк думал о темных секретах своих прихожан – или, вернее, бывших прихожан; пора начинать думать о них в прошедшем времени, – и о членах своей семьи, и о том, как они исковеркали друг другу жизнь. Он думал о своих друзьях, об их семьях, обо всех их непрестанных семейных скандалах и все больше и больше склонялся к мысли, что каждый человек на этой земле – кипящий котел скверны и грязи. Потом Люк на миг мысленно отключился и вновь поднял глаза на телеэкран: ТРИ ПАССАЖИРА АВТОБУСА РАНЕНЫ В РЕЗУЛЬТАТЕ ДТП. ТАРИФЫ НА ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЮ ПОВЫШАЮТСЯ НА 1,5 ПРОЦЕНТА. ВСТРЕЧА ОПЕК ГРОЗИТ ПОРОДИТЬ КОНФЛИКТ. В мире столько бессмыслицы, зла и скверны – даже в каждом отдельно взятом человеке! – а в новостях сообщают, что ТРИ ПАССАЖИРА АВТОБУСА РАНЕНЫ В РЕЗУЛЬТАТЕ ДТП?

Люк посмотрел на Рейчел:

– Да. Я больше не верю в Бога.

– Хорошо. А почему?

– Потому что однажды утром я увидел, как зевнул воробей.

– Зевнул, в смысле – как человек? Когда хочет спать?

– Да.