Текст книги "Чудовище Боссонских топей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава шестая
Стихийное бедствие

Я проснулся раньше всех. Конан развалился прямо на траве, положив под голову трухлявое бревно. Представляю, как это возмутило обитавших там козявок. Конан в состоянии спать где угодно и сколько угодно. По-моему, он даже умеет отсыпаться впрок. Утреннее солнышко еще. не забралось под куст, избранный моим другом-человеком в качестве резиденции. По Конану сновали какие-то жуки, но подобные мелочи не могли разбудить этого упрямца. Эрриэз прикорнула, завернувшись в его плащ. Во сне она трогательно посапывала.

Болото осталось позади, и настроение у меня значительно улучшилось – я даже решил приготовить для всех завтрак. После ловушки с шипами дорога пошла вверх и вывела нас на берег лесной речки. Симпатичная такая черная речушка в густо заросших берегах, вся покрытая пятнами кувшинок. Чем-то она очень напоминала ленивого обожравшегося удава.

Я аккуратно сложил дрова, приготовленные с вечера Конаном, поджег их и повесил над огнем котелок. Утро занималось свежее, чудное, но я заранее видел уже, что к полудню начнется духота.

Я стал варить кашу из толченой крупы. Каша – гадость, это вам любой Пустынный Кода скажет. То ли дело сочные листья какбатула, который растет в Погибельных Зыбучих Песках. Что это такое – объяснять бесполезно, если вы не пробовали. Но когда очень хочется есть, то и каша пойдет, а с тех пор, как я связался с Конаном, я постоянно хочу есть.

Невидимый в ярком утреннем свете огонь потрескивал и обдавал сухим жаром мои колени, когда я присаживался рядом на корточки. Река беззвучно струилась внизу, а синие стрекозы проносились надо мной, прекрасные и чуткие, как стрелы.

Я позвал громким шепотом:

– Конан!

Он тут же проснулся, лениво похлопал ресницами и сел. Первым делом нашел глазами Эрриэз, а потом улыбнулся мне, приветливо и чуть-чуть виновато. За это я его моментально простил и сказал довольно грубо, чтобы он не воображал о себе лишнего:

– Между прочим, пока кое-кто спал, другой кое-кто позаботился обо всех остальных.

Конан легко встал, прошел мимо костра, сунул нос в котелок, где булькало, плавилось и неудержимо пригорало варево, а потом, как был, в одежде, рухнул с обрыва в воду. Я даже подскочил. Никогда не знаешь, чего от него ожидать в следующий миг.

Эрриэз беспокойно зашевелилась под плащом. Из-под обрыва донесся победный вопль Конана. Так орут жители пустыни, когда большой толпой гонят на смерть врага. Я уже привык к его отвратительным манерам, но Эрриэз, кажется, перепугалась. Бедняжка забыла о всякой осторожности, и на меня обрушился поток ее бессвязных мыслей, и в каждой бился страх.

– Не бойся ты, – снисходительно произнес я вслух, чтобы до нее скорее дошло. – Мой друг пошел принять освежающую ванну. Надо же когда-то привести себя в порядок. Не все могут жить растрепами, знаешь ли.

А вид у нее действительно был жалкий. К утру все ее синяки как следует проявились, и девчонка приобрела сходство с пятнистой гиеной. Несчастная такая, всклокоченная гиена с испуганными глазами.

Конан вылез на берег, жутко довольный собой. Вода текла с него, как с водяного, с шеи свешивались склизкие водоросли – подцепил уже. Глаза так и сияли.

– А там, оказывается, ключи подводные бьют, – сообщил он и, заливая все вокруг, уселся возле костра.

Я и не заметил, как девчонка скрылась. Конан огляделся по сторонам и громко позвал ее:

– Эрриэз! Ты где? Эрриэз!

– Я здесь, – тихо откликнулась она неизвестно откуда. – Я… мох…

– Иди завтракать, мох, – пригласил Конан, как ни в чем не бывало. Можно подумать, он встречает таких девиц ежедневно.

– Я некрасивая, – пропищала она жалобно. – И старая. Мне двести восемь лет.

Я не понял, откуда она появилась. Она просто встала с земли и сделала вид, что ничего особенного не произошло. Мало ли какие вещи по неосмотрительности случаются. Вот, нечаянно превратилась в мох.

«Кокетка противная», – сердито подумал я. Она в ответ только посмотрела на меня умоляюще.

Мы начали есть, сталкиваясь ложками в тесном котелке. Каша была с дымком, довольно вонючая. К тому же, из костра в нее насыпался пепел и даже какая-то обгоревшая веточка хрустнула на зубах.

Мы уже заканчивали пашу невкусную трапезу, когда кусты на берегу зашевелились, и оттуда высунулись морды.

Сначала одна.

Потом сразу десять.

От неожиданности Конан откусил кусок деревянной черпалки, которая в тот момент, к несчастью, оказалась у него во рту.

Морды были человеческие. Тупые, целеустремленные, с безмозглыми, горящими взорами. Все они были абсолютно одинаковые, как будто их одна мама родила и одна нянька воспитала.

Я не понял даже, люди это или все-таки не совсем люди. Может быть, и люди, только совершенно отупевшие от единственной мысли, которая засела в их куцых мозгах в качестве смысла жизни: никого не пускать за реку. Не знаю уж, кто их так изуродовал.

Вид у них был жуткий, и я перетрусил. На моем месте любой Пустынный Кода уже давно ударился бы в бегство, и то, что я все еще стоял и смотрел, как они лезут из кустов и выстраиваются на берегу, было уже само по себе героизмом.

Ни одной связной мысли от кустов не доносилось. «Убить… Убить…» Надоело даже слушать. А они все лезли и лезли. По-моему, там притаилась целая армия.

Конан вскочил, оттолкнул Эрриэз, которая исчезла под обрывом, и бросился к своему оружию. «Сопротивляться бесполезно, – вяло подумал я, – в любом случае они его прикончат. Он может быть богом войны, хоть самим Сетом, они его просто задавят численностью».

Их набежало уже около сотни. Кто знает, может быть, это были местные жители, подвергшиеся изменениям?

Может, их завербовал в банду злой волшебник? Или они не выдержали пыток и перешли на сторону неприятеля? Не исключено, что каждый из них по отдельности был в домашних условиях вполне приличным человеком. Но сейчас налицо имелась дикая орда, одержимая идеей перерезать нас.

На всякий случай я послал им несколько устрашающих сигналов. Я не очень надеялся на успех, но это, как ни странно, подействовало. Они не набросились на нас сразу, а замялись и принялись топтаться в десяти шагах от Конана. Я понимал, что пауза долго длиться не может. Сейчас эти болотные шакалы очухаются.

И тогда, словно огромный храмовый колокол ударил у меня в ушах, и я понял, что настала пора.

Я Пустынный Кода, я дух зла, насилия и смерти. Это меня отгоняли бесстрашные обитатели крепости Аш-Шахба, ударяя в свой огромный колокол, стоящий на пьедестале из цельного камня посреди центральной городской площади. И тогда я отступался от Аш-Шахба, хохоча и завывая. Этот глубокий звон наполнял меня яростью и жаждой разрушения и, скрывшись в пустыне, я бесчинствовал вовсю. Впрочем, тогда я был подростком и страдал всеми комплексами переходного возраста…

Конан ждал нападения врагов. Я понимал, что он их не боится, но вряд ли это ему поможет.

Я выпрямился. Прислушался к миру. Огромный и больной, он лежал вокруг меня и чутко отзывался на мои призывы. «Хороший ты мой, – подумал я, словно обращался к загнанному конго. – Сейчас мы с тобой устроим тут стихийное бедствие».

Я позвал огонь. Воду. Камни. Неожиданно мне ответил песок. В миле от нас находился песчаный карьер. Дорогу они тут когда-то строили, что ли?

Я вскинул руки, собирая ветер, и деревья на холмах внезапно зашумели. Я послал его на карьер, за песком, и велел вернуться.

И он вернулся. Я свил его в смерч. Извиваясь, он стремительно несся к нам с холмов. Я завил его так круто, что он почти не ронял песка.

– Конан! – крикнул я. – Ложись! Ложись лицом вниз! Прикрой голову!

Он все еще медлил, не решаясь опустить меч.

– Ложись! – заорал я в бешенстве.

Смерч обвился вокруг меня. Глаза мои засветились желтым светом, плащ взлетел над плечами, как драные крылья, шерсть встала дыбом. Я поднял руки и с силой выбросил их вперед, указывая на бандитов.

И вся ярость стихийного бедствия обрушилась на них. Песок забивался в глаза, в нос, в уши. Ветер швырял людей на деревья, тащил сквозь кусты, поднимал на высоту десяти-двенадцати ярдов и отпускал.

Давно я так не веселился. Не то, чтобы мне доставляли особую радость чужие страдания. Просто люблю хорошую работу. Приятно было видеть, что я не разучился еще соединять силы природы, направляя их разрушительную мощь на врагов.

Все стихло так же внезапно, как и началось. На холме образовалась изрядная куча песка. Я буквально стер бандитов с лица земли. Несколько деревьев, вырванные с корнем, лежали на берегу. Я был очень доволен собой.

Конан продолжал лежать на траве, не шевелясь. Немного испугавшись, я подбежал к нему и потрогал его за плечо.

– Вставай, – сказал я. – Все кончено.

Он тяжело оперся локтями о землю и встряхнул головой.

– Что это было, Кода? – спросил он сипло.

– Небольшое стихийное бедствие, – небрежным тоном бросил я… – Смерч.

– Кода, – сказал он, – а эти… которые хотят нас уничтожить… не знаю уж, кто они такие…

– Жалкие наемные убийцы, – вставил я.

– По-твоему, они жалкие? Мне так не показалось. Ты же видел этот смерч! – возразил он. – Кто его, по-твоему, на нас наслал?

Тут я обиделся:

– Во-первых, не на нас. А на них. А во-вторых… среди нас, между прочим, имеется дух насилия, разрушения и зла. За кого ты меня принимаешь, человек? – высокомерно произнес я, заворачиваясь в свой плащ. Уж очень я обозлился. – Я Пустынный Кода. Я могу, если хочешь знать, вызвать такой ураган, что от Боссонских топей не останется даже воспоминания. Все будет ровное, как сковородка. И присыпанное сверху песочком. Какой-то примитивный смерч вообще не стоит упоминаний.

Я, конечно, загнул, но он здорово меня разозлил. Ведь не первый же год меня знает, кажется, мог бы уже понять, что я вовсе не шучу, когда характеризую себя как прибежище зла и сеятеля стихийных бедствий.

Он сел. Взял меня обеими руками за уши и потерся носом о мою шерсть.

– Кода, – сказал он. – Я виноват. Ты настоящий герой, ты нас всех спас. Ты действительно великий злобный дух пустыни.

Я с достоинством высвободился.

– Это мне известно и без тебя, человек, – сказал я.

Из-под берега показалась Эрриэз – две торчащих косички, синяк под моргающим глазом. Я смерил ее взглядом. «Поняла, с кем имеешь дело?» – подумал я, не скрывая своего торжества.

Она, видимо, поняла. Потому что остаток дня я провалялся на травке, ковыряя щепочкой в зубах, а Эрриэз с Конаном, стоя по колено в ключевой воде, вдвоем оттирали котелок от подгоревшей каши.

* * *

Был уже поздний вечер. Мы решили провести па берегу черной речушки еще одну ночь и как следует отдохнуть после пережитых потрясений. В конце концов, торопиться нам было некуда.

Мы закончили дела, которые неизменно возникают в течение дня и которые Конан в минуты философских раздумий называет «хламом жизни», и теперь лениво развалились возле костерка. Жаркий свет костра заливал физиономию Конана, и я думал о том, что чертовски привязался к нему за эти годы и мне будет очень плохо и одиноко, когда его, наконец, убьют.

Неожиданно он насторожился. Сперва он замер, прислушиваясь к чему-то, потом поднялся на ноги и метнулся в кусты, росшие ярдах в пятнадцати от нашего лежбища.

Я ровным счетом ничего не слышал и теперь, привстав, Изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что же там происходит в темноте.

Наконец, до меня докатилась такая волна чужого страха, что меня чуть не стошнило – уж на что я ко всему привычный!

Конан выволок из кустов белобрысую личность, у которой глаза на лоб лезли от ужаса, что придавало его роже, и без того малопривлекательной, вид совершенно идиотский. Личность была выше Конана почти на целую голову и шире ровно в два раза. Я предположил, что это единственный, кто уцелел после моего стихийного бедствия.

Эрриэз встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин – Конана и его добычи.

– Сядь, – сказал я ей тоном бывалого рубаки. – Он его все равно сюда приволочет.

Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом – этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом.

Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Конаном, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака.

Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Конану в ноги.

Мой киммериец так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Конан рявкнул на меня:

– Заткнись, Кода! Я подавился.

Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.

– Дурак, – со вздохом сказал Конан. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Конан все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.

Громила шумно вздохнул и помялся. – Иди сюда, – негромко произнес Конан. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.

– Не убивай меня, – пробубнил громила, не трогаясь с места.

Конан брезгливо скривился.

– Кому ты нужен…

Громила осторожно подсел к костру, покосился па Эрриэз, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.

– Ты голодный? – спросил Конан. Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Конан вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.

– Есть хочешь? – повторил он.

Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек – ну что с него взять! Конан терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Конан заговорил с ним.

– Как тебя зовут?

Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.

– Зачем вы напали на нас, Хруотланд? – спросил Конан так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.

Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Конан машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:

– Не убивай меня, господин!

– Кром! – рявкнул Конан. – Где ты живешь?

– Местный, – с готовностью проговорил Хруотланд. – Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…

– Зачем же вы на нас напали?

Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Конан нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило – от страха, надо полагать.

– Не знаю, господин, – произнес он с тяжелым вздохом. – Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… – Он почему-то покосился при этих словах на Эрриэз, которая покраснела от негодования. – Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, – заключил он. – Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?

И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе – и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.

Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра. – Здесь есть какие-нибудь чародеи? – спросил Конан неожиданно.

Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.

– Был да помер, – ответил он с готовностью.

– Кто научил вас нападать на всех чужих?

– Не знаю, – тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. – Вы ищете Чудовище, правда?

Он с надеждой уставился на Конана. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение.

Конан сразу насторожился.

– В первый раз слышу о каком-то чудовище, – заявил он.

– Ну… Чудовище… – протянул Хруотланд.

Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. – Змей, можно сказать… Удав! – выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: – Ядовитый…

– Откуда оно взялось?

– Оттуда, – многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.

Конан вцепился в него мертвой хваткой. Наконец-то у зла появились и облик, и имя!

– Где оно, это ваше чудовище?

– Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.

Громила поднялся и втянул голову в плечи. Конан молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:

– Вонючее оно…

Конан помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Конан сказал:

– Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.

Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Конан не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:

– Убирайся, я сказал!

Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот – он удирал от нас со всех ног. Конан плюнул.

– Давайте спать, – предложил он и тут же начал устраиваться.

Я долго еще смотрел, как догорает костер. Спать мне совсем не хотелось. Эрриэз тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, – подумал я специально для нее, – удав какой-то ядовитый выискался… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»

Эрриэз не ответила.

Глава седьмая
Мы встречаем чародея

Прошел еще один день. Конан ни за что не хотел поворачивать назад. Кроме того, как я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно – угробиться, но перед смерти все же выяснить, кому и с какой стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании своих друзей?

Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем – жары как не бывало.

– Вон, впереди, видишь дерево? – сказал мне Конан.

Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Конан.

– Вот там мы передохнем, – сказал он.

Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Конаном спорить не приходится. Даже Эрриэз идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало доказывать свою слабость.

Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.

– Знаешь, Конан, – сказал я в порыве доброго чувства. – Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.

Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя – не самая худшая из его привычек.

Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему, какое-то раздражение на ухе выскочило. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. «Это у тебя от грязи», – злорадно подумала Эрриэз.

Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в потеках пота…

– Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, – сказал я, не снисходя до обмена мыслями. – Оборванка. Стыдно рядом с таким пугалом в приличном обществе показаться.

– Ненавижу домашнее хозяйство, – ответила Эрриэз. – Пора бы уж это усвоить, Кода.

«А кто его любит?» – подумал я, пожал плечами и отвернулся. Эрриэз за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.

Я прикинул расстояние от нас до дерева – скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.

Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, пытаются произвести впечатления. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.

Так вот, паше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма – от самых низких нот до самых высоких – и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура.

Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.

– Так вот чего нам не хватало, – пробормотал Конан.

Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом.

Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один.

Бесцветный голос произнес:

– Ты Конан из Киммерии явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.

Существо протянуло руку и, не глядя, указало на моего Конана. Я похолодел. Кем бы оно ни было – чародеем, духом дерева, оборотнем – человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:

– Беги! Конан сказал:

– Все в порядке.

Он даже не посмотрел на меня. Холодными синими глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека.

«Убьет… Оно убьет его!» – в панике подумала Эрриэз.

«Без тебя тошно», – мысленно огрызнулся я.

Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Эрриэз стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. «Хорошо, что Конан не умеет читать мыслей», – подумал я, уже в который раз.

Киммериец обнажил меч. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая пота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич.

Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Эрриэз, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Конана.

Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем у моего друга. Конана такие мелочи не смущали. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.

– Эрриэз, – сказал я, – ты можешь что-нибудь сделать?

Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.

– Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти, от белой и черной руки…

Девушка вглядывалась в высокую фигуру с мечом, которая наступала, все время наступала, методически и хладнокровно пытаясь убить Конана. Больше это чудище, похоже, ничем в жизни не интересовалось.

Эрриэз, слегка щуря глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с чародея, как с листа бумаги.

– … От живых и от мертвых, от порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья безводной пустыни…

Мы переглянулись. Эрриэз покраснела, как будто ляпнула что-то неприличное. Вечно меня называют «отродьем». Слов других нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я, стало быть, представляю опасность, если даже на Боссонских топях меня не забыли включить в заговор.

– Чему ты радуешься? – укоризненно сказала Эрриэз. – Тщеславный ты, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь…

– Сила не только в магии, – проворчал я. – Магия – это как лук со стрелами. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет выстрелить.

– А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так, зверек, не лучше тушканчика.

За «тушканчика» она еще схлопочет – в другом месте и в другое время. Пока же я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее бесстыжие глаза и небрежно заметил:

– Кроме магии, дитя мое, существует еще ум. Она уже собиралась сказать, что ум, может быть, где-то и существует, только не в моей лопоухой башке, но вместо этого вдруг вскрикнула:

– Он же ранен!

Медлить больше было нельзя. Я сказал:

– Ты слышала пение перед началом боя? Она кивнула.

– Кто это пел?

– Меч Конана, Атвейг – таково ее имя. Это не мужчина, не женщина, не ребенок… Она не живая, но и не мертвая…

Как бы подтверждая мои слова, Конан неожиданно нанес чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный крик.

– Думай о его мече, – торопливо сказал я. – Вложи свои силы в него. Попробуй, Эрриэз. Зови Атвейг, она должна откликнуться.

Она прикусила губу. Я видел, как девушка пытается слить свои силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и не понял, удалось ей это, или же Конану не потребовалась посторонняя помощь, но чародей упал, заливаясь кровью, густой, бурого цвета.

Мы с Эрриэз подбежали к нему. Конан стоял над колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного. Волосы его слиплись от пота, а тонущие в тени глаза были неподвижны.

Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч, приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная словно на уродливую рожу натянули чулок.

– Убери меч, – приказал он своему победителю гулким голосом, и я услышал отзвуки той самой хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно отворялось.

Конан словно не расслышал.

– Убери меч! – взвизгнул колдун.

– Я не собираюсь убивать тебя, – спокойно отозвался Конан, однако не шевельнулся.

– Это оружие может выйти из-под твоей власти, – сказал колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его понимал.

– Может быть, и мой меч и не захочет тебя убивать, – сказал Конан. – Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?

Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к переносице. Атвейг шевельнулась в руке Конана. Тогда колдун поспешно произнес:

– Спрашивай.

– Кто были те люди, что напали на нас у реки?

– А, это… – Мне показалось, что колдун вздохнул с облегчением. – Это местные жители. Те, что приспособились к новым условиям.

– Новые условия – твоих рук дело?

– Отчасти.

– Кто вы такие?

– Мы разные, – уклончиво сказал колдун.

– Вас много?

– Нет. Честное слово, нет.

– Что вам нужно?

– Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как есть.

Конан сделал вид, что теряет терпение. На самом деле – это я хорошо знал – он мог задавать вопросы часами, вытягивая нужные ему сведения по капле.

– Что такое Чудовище?

Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым вздохом:

– Некто, посягнувший на артефакт, который содержит в себе жизненные силы Боссонских топей…

По глупости и небрежности люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который здесь именовали «Мечом Викланда». (Конан даже не поинтересовался, кто такой Викланд! Будь здесь Гэлант Странник, разговоров о Викланде и его мече хватило бы до самой ночи, но увы! Киммерийца занимают лишь те подробности, которые имеют непосредственное отношение к делу).

Спасти Боссонские топи от окончательного вырождения можно лишь одним способом: вернув волшебный меч. Чудовище Южных Окраин, Гигантский змей, похитило вышеупомянутый клинок, обвилось вокруг него кольцами и неусыпно стережет. Никто в точности не знает, когда и по чьей вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, где имелось небольшое святилище. Их нашли мертвыми среди пепелища. Охотник один нашел.

Конан спрашивал и спрашивал. Колдуй отвечал кратко и неохотно, но удалось выяснить, например, такие существенные подробности: Меч Викланда является магической картой этой земли. На нем обозначены реки, деревни, леса и болота. Тело чудовища ядовито. Оно медленно душит страну, отравляет ее.

– Откуда оно взялось? – спросил Конан. – Кому служит?

– Оно жило здесь всегда, – злорадно сообщил колдун. – Люди были злы и жестоки друг к другу, и оно сумело вылезти на поверхность.

Вы сами выпустили его на свободу. Оно не служит никому. Зло самоценно и самодостаточно, оно развивается там, где люди готовы принимать его правила.

– Зачем местные жители напали на нас у реки?

– Они не ведали, что творят. Это я хочу помешать тебе идти твоей дорогой, потому что рано или поздно ты доберешься до Змея. Ты настойчивый.

Конан немного подумал.

– Почему же никто прежде не пытался убить его?

В нечеловеческом голосе, отвечавшем Конану, зазвучало торжество:

– Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.

– А нечисть?

– Нечисть труслива, – злобно сказал колдун. – Убери же свой меч, Конан.

Конан отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.

– Ладно, – сказал он. – Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.

Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Колдун перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли. Не такой уж это был могучий чародей, если задумал убить человека ударом в спину.

Я встретился глазами с Эрриэз и понял, что она тоже это слышала.

– Конан! – позвала она, тронув его за руку. Он посмотрел на нее словно издалека.

– Что тебе, Эрриэз?

Она указала растопыренными пальца. ми на колдуна, который беззвучно шевелил губами.

– Убей его!

Ровным голосом Конан ответил:

– Я не могу убить безоружного.

Я отчетливо различал заклинание на смерть и неудачу, которое бормотал побежденный маг.

– Это он-то безоружный? – возмутилась Эрриэз.

– Да, – сказал Конан.

Для него все, у кого в руках нет меча или, на худой конец, топора, абсолютно беззащитны. И тогда Эрриэз поняла, что нужно делать. Она сжала кулаки; ее бледное личико, усталое и, боюсь, не слишком тщательно умытое, вспыхнуло; светлые глаза, не привыкшие видеть солнце каждый день, вдруг загорелись. Выдох пламени понесся от нее, и дерево ответило шелестом, чародей – стоном, а Конан – взглядом ей навстречу. Но Эрриэз смотрела не на них. Она выкрикнула срывающимся голосом: