Текст книги "Тайна замка Амрок"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Стряпчий графа Амрок – старинный приятель моего опекуна, – отвечала Альвенель. – Так что текст завещания я услышала через три месяца после кончины графа.

– А почему сразу не попытала счастья?

После недолгой паузы она произнесла:

– Я, как и ты, не доверяю Провидению и предпочитаю действовать наверняка. Мне потребовалось время, чтобы кое-что разузнать.

– Играешь подпиленными костями? – прищурился Конан.

Альвенель не видела его лица, но догадалась, что губы варвара искривлены усмешкой.

– А ты никогда так не поступал?

– В том, что касается игры в кости, – нет. Но мне случалось жульничать и даже воровать. Читать нравоучения я тебе не стану.

– То-то же, – молвила Альвенель и осторожно просунула руку под рубашку на груди варвара. Грудь была горячей, бугрилась налитыми мышцами. Пальцами она ощутила биение мощного, здорового сердца.

– Граф воображал, будто бы он первый открыл существование сопредельного мира, – продолжала женщина. – Но он здорово заблуждался. В глубокой древности некоторые избранные хорошо знали пути в неведомое. Однажды в сопредельный мир ушёл целый народ, спасаясь от орд кочевников. И напротив, племя существ оттуда перебралось к нам, в свою очередь спасаясь от преследования, а может – из-за того, что равновесие между мирами не должно нарушаться. Обо всём этом есть упоминания – в учёных книгах, бесстрастные и сухие, в людских преданиях – приукрашенные до неузнаваемости. Истина где-то между. Теперь мне кажется, что я обнаружила её.

– Понятно, – солгал Конан. Он не понял почти ничего, но это его не сильно заботило. Главное он ухватил – роскошная куколка нашарила где-то в пыльных книжных хранилищах верный способ обскакать конкурентов и оставить их с носом. Отлично! Большего ему знать не требуется.

Конан приобнял свою спутницу и вдохнул запах её мокрых волос. Кром победительный! Вот что достойно его внимания. Почувствовав ласки его сильных рук, Альвенель не удивилась.

«Пусть! – сказала она себе, поддаваясь их страстному жару. – Пусть! Каждый должен получить то, на что надеется…»

Когда утомлённые, оба они застыли, переводя дыхание, сон утяжелил их веки. Шум дождя, убаюкивающий и монотонный, заполнил собою весь мир.

Альвенель проснулась, ощутив, как неожиданно напряглось тело варвара.

– Что ты? – спросила она, но он мгновенно зажал её рот ладонью и прошептал:

– Тихо… Не шевелись…

Плащ, которым она была укрыта, сполз, и обнажённой спиной Альвенель вдруг почувствовала чьё-то присутствие – там, в непроглядном и мокром мраке. Ей стало страшно.

Испуганно всхрапывали лошади, и ещё слышалось свистящее тяжёлое дыхание. Донёсся явственный запах гниющих водорослей.

– Осторожно переползи через меня и прижмись к стене, – велел варвар, нащупывая в темноте рукоять меча. Потом он неслышно скользнул к самому выходу из маленькой пещеры и замер, вглядываясь во что-то.

– Не поверил, если бы не увидел сам! – пробормотал он, и в этот же миг оглушительный, визгливый крик неизвестного чудовища оглушил Альвенель.

Издав ответный боевой вопль, Конан выскочил наружу. Крик повторился, сопровождаемый на этот раз отвратительным звуком, будто стальными крючьями скребли по мокрому камню. Послышались также звуки ударов.

Не утерпев, Альвенель выглянула на дорогу. Там было светлее, чем в пещере, и она без труда разглядела варвара и его противника.

Толстое змеиное тело, свитое в тугую спираль, заканчивалось огромной рыбьей мордой с вытаращенными глазами. По бокам головы топорщились перепончатые крылья, слишком маленькие для такой крупной твари. По спине до кончика хвоста тянулся гребень, массивные плавники, украшенные когтями, скрежетали по камню. Чудовище источало запах моря.

Оно атаковало – выбросив голову с ощеренной пастью навстречу Конану, неожиданно остановило движение и коварным манёвром ударило его хвостом сбоку, откуда варвар не подозревал опасности. Удар сбил его с ног. Метнувшись к упавшему, монстр изготовился уже вонзить кривые, острые зубы в поверженного врага. Но варвар только притворился оглушённым. В последнее мгновение он вскочил и вонзил меч прямо в оскаленный хищный рыбий рот. Пасть захлопнулась с лязгом, а из ноздрей чудовища хлынула чёрная холодная кровь.

Альвенель подбежала к Конану, который переводил дыхание. Несмотря на свою победу, он выглядел озадаченно.

– Ты спас нас обоих! – сказала она. – Я вижу, что не ошиблась в выборе спутника.

– Конечно, ты не ошиблась, – произнёс Конан. – И я понимаю, что другого такого, как я, ты не нашла бы никогда. С этим всё ясно. Неясно другое – ты знаешь, как называется это пугало? Это герпедонт. Он живёт в море. Понимаешь, в море. В горах ему нечего делать. Сам бы он ни за что не забрался бы сюда. Без солёной воды герпедонт протянет не больше одного дня. Как он сюда попал? Ты не знаешь?

Альвенель ничего не ответила. Она, как зачарованная, смотрела на змеевидное чудище, чей хвост бился в последней судороге.

– Что-то подсказывает мне, что неожиданностей будет ещё много, – заключил варвар. – Хорошо, что лошади с перепугу не бросились в пропасть. Идём, до рассвета есть время. Нужно отдохнуть.

Расположив своё тело на одеялах, Конан скоро уснул, словно ничего существенного не произошло. Альвенель слушала его храп с завистью. Сон оставил её. Шорох дождевых капель больше не убаюкивал. От мёртвого герпедонта воняло тухлой рыбой.

– Ты прав, – проговорила она шёпотом. – Неожиданностей будет ещё много. По крайней мере, для тебя…

* * *

Ченси допил вино, капнув два раза на скатерть, оглядел Фаэрти и Тью, своих кузенов, подмигнул им и произнёс:

– Это большое паскудство, что дядя так с нами поступил, не правда ли, друзья?

Они сидели, развалясь на дорогих стульях с высокими резными спинками, за длинным столом, уставленным по преимуществу винными кувшинами. Час для усердного винопития был ещё ранний – едва только перевалило за полдень. Фаэрти и Тью, к тому же, неважно выглядели после ужина – их вытянутые физиономии украшались всеми оттенками бледности. Стряпчий Фаррель, шестидесятилетний старик, стоявший перед ними навытяжку, поглядывал на кузенов с осуждением.

– Конечно, вы – родственники покойного графа, но столь отдалённые, что ваше наличие не может отменить его завещания, – кашлянув, проговорил стряпчий. – Как я уже сказывал вам вчера – никто не помешает вам изучить надпись и попытаться разгадать её.

Кузен Фаэрти весь искривился при звуке его голоса, а Тью мучительно икнул и в замешательстве заглянул в свой бокал. Ченси, старший среди них, пил вчера наравне с обоими, но наутро оказался свеж, бодр и насмешлив.

– Как насчёт одной десятой части наследства, старичок? – спросил он у Фаррела, постукивая ногтями по столешнице.

– Простите? – стряпчий выразительно поднял брови.

– Уверен, никто не предлагал тебе столько. – Ченси снова подмигнул. – Что делать, все стали жадными, все гребут под себя – нет чтобы поделиться с ближним… Одну десятую часть от общей суммы наследства, включая земли, – и ты сообщаешь нам содержание этих демонских каракуль. Идёт?

Стряпчий снисходительно улыбнулся.

– Господа не вполне верно понимают ситуацию, – проговорил он. – Ни я, ни кто другой не знает, что написано на стене!

– Вот так бессмыслица! – Ченси удивлённо округлил глаза. – Как же тогда определить, верно ли разгадана надпись? Этак можно с умным видом сказать всё, что в голову взбредёт, – поди докажи, что написано что-то другое!

– Если надпись будет прочтена верно, немедленно произойдёт нечто. И прочитавший первым заметит это, – возразил Фаррел. – Есть ещё одно условие, о котором претендентам следует знать. А именно: изучать надпись, производить расчёты и прочее каждый волен, когда и как ему вздумается. Но оглашать результаты своих попыток нужно в присутствии свидетелей, в зале графской короны, не раньше вечерних сумерек и не позже первой ночной стражи.

– Здесь есть ночная стража? – поразился Тью.

– Стражи нет, зато есть колокол. Особый механизм, сконструированный графом, заставляет его звонить через равные промежутки времени. Вы разве не слышали?

– Да… – припомнил Фаэрти, оживляясь. – Действительно… А я думал – что за идиот трезвонит посреди ночи?

– Конечно, ты не знаешь, к чему это условие? – прищурился Ченси. Фаррел важно кивнул.

– Мне это неведомо. Должен сказать, что стряпчему и не обязательно интересоваться причудами своих клиентов. Моя должность предусматривает только скрупулёзное их выполнение.

– Очень удобно, – хмыкнул Ченси.

– Но не слишком умно, – встрял Тью. – Защищать интересы старого дурака, к тому же ещё мёртвого!

– Если повезёт вам, то я с тем же тщанием буду защищать и ваши интересы, – сказал стряпчий. – Вы вряд ли обратитесь к другому. Не забывайте, я служу этому дому уже много лет. Мне знакомы обстоятельства многих дел, в том числе и финансовых. Два поколения владетелей графства вполне были довольны моими услугами. Будет довольно и третье. А теперь я оставлю вас – мне нужно переговорить с другими претендентами.

И Фаррел вышел из столовой.

– Какой же ты, братец, осел, – сказал Ченси, адресуясь к Тью. – Нужно тебе было грубить старику? Нам необходимы союзники!

Тот поморщился и отвечал:

– Если ты такой канальский дипломат, дорогой кузен, то почему тебя с позором выставили с должности посланника?

– Потому что мне даром не нужна эта должность! – отрезал Ченси. – Я люблю, когда у меня много свободного времени.

– А может, потому, что ты на пиру попал персиком в глаз ванахеймскому гонцу? Умничаешь много, дорогой кузен.

– Да, попал. С десяти шагов. А ты и с трёх промахнулся бы. Ты носом в собственный бокал не попадёшь, братец!

Кузен Фаэрти, не принимавший участия в перепалке, неожиданно закатил глаза и, медленно поднявшись, бочком устремился прочь. Он неестественно прямо держался, хотя ноги слушались его скверно.

– Ты куда? – спросил Тью. Фаэрти в ответ замычал, мотнул головой, как лошадь, и выбежал. Тью икнул и задержал дыхание.

– Что за родственничков послали мне боги! – вздохнул Ченси.

Гаспар и Тьянь-по пили травяной отвар в библиотеке. Они поглядывали друг на друга иронически и держались оба с преувеличенной вежливостью, какая заменяет обычно хамство в учёных кругах.

– Всё же сомнительно, чтобы ты, любезный Тьянь-по, мог быть наследником графа, – говорил Гаспар. – Судя по своему портрету, граф являлся явным представителем северной расы. Строение черепа указывает на ярко выраженное бритунское происхождение, а разрез глаз исключает возможность присутствия юго-восточной крови.

– Я подошёл к данной проблеме с точки зрения языкознания, – учтиво перебил его кхитаец. – Б завещании сказано: «Любой». Сколько значений в бритунском диалекте имеет слово «любой»? Нет среди этих значений, например, такого: «любой, кроме бедного кхитайского каллиграфа Тьянь-по»? Сдаётся мне, что такого значения нет.

– Не обижайся, дружище, – лицемерно улыбнулся Гаспар. – Я просто дурно спал, вот мне и нездоровится. Проклятые молокососы, прибывшие ночью, страшно шумели.

– Мудрец должен быть снисходительным к шалостям юности, – сказал кхитаец. – Ибо истинному мудрецу известна природа этих шалостей. Пусть молодёжь развлекается. Чем больше они выпьют, тем меньше способны будут оставить нам конкуренцию.

– О чём ты говоришь? – Гаспар даже поперхнулся отваром. – Какую конкуренцию? Эти олухи, я уверен, на родном-то языке читают с трудом. Типичные современные аристократы-вырожденцы, ослабленные внутриродовыми браками и фамильным алкоголизмом. Они способны только на глупую спесь и на бесчинства всякого рода. Даже когда их кошельки пусты, они держатся так, словно весь мир принадлежит им. Посмотрите только на эти скошенные лбы, на эти глубоко посаженные глаза, на лошадиные челюсти!

– Однако женщины, особенно – молодые находят в них определённую прелесть, – заметил Тьянь-по. – Не так ли? Довольно часто они предпочитают именно таких вот спесивых юнцов мудрым и степенным мужчинам. Это истинная загадка природы.

Гаспар покраснел. Это был полный, очень солидной внешности мужчина, старательно ухаживавший за своей окладистой бородой и обширной лысиной на макушке. Лысина отражала блеск свечей, горевших несмотря на дневное время, а борода, завитая кольцами, лоснилась и переливалась. Мантия, сшитая из добротного сукна и подбитая мехом енота, сидела на нём очень хорошо. В довершение образа Гаспар носил на шее тяжёлую серебряную цепь с символикой своего университета. Он очень её любил и начищал каждое утро бархатной тряпочкой.

Тьянь-по, напротив, выглядел вовсе не солидно – его сухопарая фигура напоминала кхитайский иероглиф. Одежда из хлопковой ткани не отличалась изяществом, а бородка росла чахлая и не производила никакого хорошего впечатления. Тьянь-по совсем не походил на учёного, а смахивал, скорее, на бродячего фокусника из не очень искусных. Только живой и умный взгляд делал этого человека приемлемым в обществе образованных людей, где, как и везде в подлунном мире, прежде всего смотрят на внешность.

Встретились они несколько дней назад на большаке и остаток пути совершили вместе. Уважая друг в друге достойных соперников, учёные мужи сблизились и подолгу общались на разные темы – всё равно ведь в дороге больше нечем заняться.

Конечно, они редко соглашались между собой – слишком различными были у них взгляды. Гаспар, занимавшийся различными отклонениями в человеческой природе, любую беседу сводил к процессу вырождения, весьма волновавшему его воображение. Ещё он очень нападал на смешанные браки, уверяя, что боги, создавшие людские расы, не одобрят нарушения их замысла. Тьянь-по, в свою очередь, был склонен к обобщениям в отвлечённом, философском духе и обожал рассказывать притчи. Вот и теперь, посмотрев на Гаспара из-под пушистых, седоватых бровей, кхитаец поведал историю о черепахе, которая бранила зайца за его излишнюю торопливость, и о змее, упрекавшей аиста за то, что он летает и вьёт гнезда на высоких крышах. Гаспар покраснел ещё больше. Ему очень хотелось тоже рассказать какую-нибудь басню, уместную в данном случае, но на ум ничего не приходило.

Но тут появился стряпчий и поведал им то, что уже стало известно трём непутёвым кузенам. Учёные мужи выслушали и призадумались.

– А что произойдёт, если пренебречь указанием о времени? – поинтересовался осторожный Гаспар.

Фаррел пожал плечами.

– Ничего хорошего, – сказал он. – Три года назад некий жрец из Аквилонии поступил весьма неосторожно. Он заперся в зале графской короны и провёл там около трёх дней. Слуги оставляли ему еду у дверей и слышали, как он бродил и бормотал себе под нос. Он не выходил даже по надобности, осмелюсь заметить. Очень упорный был человек.

– Был? – переспросил Гаспар.

– Увы. Однажды завтрак остался нетронутым, обед – тоже. Никаких звуков из залы не доносилось. На следующий день, обеспокоенный, я велел взломать дверь. От жреца остались одни только уши. Они лежали на полу возле стены, вырванные, что называется, с мясом. Подозреваю, что ему удалось прочесть надпись… не вовремя.

– У одной женщины был злой муж и знатный любовник, – начал Тьянь-по скрипучим голосом. – Однажды муж решил узнать, кто ходит к его жене. Он притворился, что уехал в город, а сам, выждав несколько цу, вернулся и застал супругу в объятиях вельможи. «Глупый человек! – сказал вельможа. – И уходить, и приходить нужно своевременно!»

– Очень интересно, – сказал Фаррел. – Кстати, должен напомнить. У соискателей наследства, а значит – и у вас, осталось только пять дней. Сегодня вечером мы начнём.

* * *

Джокс следил, как кухарка режет лук. Слёзы текли у неё ручьём, она почти ничего не видела, и оставалось непонятным – почему она до сих пор не отхватила себе палец.

Слуги низшего разряда давно уже привыкли, что молчаливый мажордом, возникая из тёмного коридора, словно призрак, часами наблюдает за их работой. Это сделалось в порядке вещей. Постоянное присутствие Джокса стало как бы непременным условием жизни. Если по какой-то причине его не было при чистке серебра или вытряхивании ковров, всё шло наперекосяк. Грателло, формально имевший больше привилегий, – и тот не решался начинать что-либо без немного благословения Джокса.

Кухарка шептала себе под нос – жаловалась на злой лук, тупой нож и отвратительную погоду, от которой ноют её старые кости. Джокс слушал всё это молча. Мыслями он был где-то совсем в другом месте. Несколько лет назад та же самая кухарка, имевшая на мажордома известные виды, пыталась его разговорить, но тщетно. Обозлившись, она какое-то время бранила его вполголоса совершенно непотребными словами, а он и на это не обратил внимания – стоял у двери, сложив руки на груди, и смотрел оловянными глазами.

– Высокомерный очень, – говорил про него конюх. – Важничает, что твой лорд, только потому, что каждый день ходит в нарядном камзоле, а мы – лишь по праздникам. Да и когда здесь были праздники? Я и не упомню. Вот при графе, хвала богам, мы веселились…

Шут, существо бесполезное, но не вредное, пользовался куда большей популярности. Женщину он умел ущипнуть особым образом, после чего она целый день ходила весёлая, да и с мужчинами не чинился, выпивал с ними очень охотно. В прошлом он был барабанщиком при своре каких-то наёмников. В пьяной драке ему обезобразили лицо, и оно стало похоже на дурно вылепленную маску – одно ухо выше другого, нос, переломанный в трёх местах/доставал до подбородка, а нижняя челюсть с левой стороны выпирала так, будто шут держал за щекой половину вареного цыплёнка.

Пока внизу, в посёлке у большака, кипела жизнь, шут частенько наведывался туда и числился хорошим клиентом Уитера.

Несколько пригожих девиц, бесчинно затяжелев, говорили на него, но добродушные арендаторы им не верили – кто же прельстится такой рожей? Вероятно, они всё-таки ошибались, хотя – какая разница?

В последние дни шут Баркатрас был несколько уныл – предчувствия тяготили его. Он сидел на сыром чердаке и возился там со всяким хламом, читая старым совам бесконечные монологи из классических трагедий. Оживился шут только когда узнал, что в замке остановились пятеро гостей. Потихоньку присматриваясь к ним, он решил: скоро будет случай позабавиться. Предчувствие беды не исчезло совсем – только при-, тупилось, но это только раззадорило его.

– В нашем замке все помешаны, даже те, кто здесь впервые, – рассуждал он.

К тому же Баркатрас был человеком не без расчёта. Очень может статься, среди гостей находится сейчас будущий граф Амрок. Нужно понравиться ему, удачно разыграв его конкурентов. Но как бедный шут определит наследника? Баркатрас слонялся по галерее и изобретал. Жаль, что никто не видел, какие уморительные гримасы он при этом выделывал!

До обеда оставалось совсем немного, когда Грателло с озабоченным лицом появился на кухне.

– Ещё двое прибыли, – сообщил он Джоксу. Мажордом неожиданно отверз уста и проговорил:

– Несёт и несёт нелёгкая, словно замок превращён в постоялый двор!

От неожиданности кухарка подскочила, уронила шумовку и, не веря своим ушам, уставилась на мажордома с благоговейным ужасом.

– Кто они? – осведомился Джокс.

– Мужчина и женщина, – отвечал лакей. – Без посторонних ведут себя как любовники. Мужчина – варвар из Киммерии, силач и хвастун. Женщина походит на знатную горожанку.

– Значит, обед подавать на семерых, – распорядился Джокс.

Конан и Альвенель проделали остаток пути без приключений. Дорога увела их прямо в тучу, которая расползлась в воздухе, превратилась в свинцового цвета туман, сочащийся дождём.

К воротам замка вёл каменный мост через узкое, но глубокое ущелье. Опоры моста, замысловатой конструкции сооружения, словно врастали в скалы.

– Им сотни и сотни лет, – заметил варвар. – Так давно уже не строят. Секрет утерян.

– Это любопытно, – откликнулась его спутница. – Но, если ты не возражаешь, давай всё-таки войдём в замок. На мне нет сухой нитки.

Когда они проезжали по мосту, колокол на башне звякнул два раза, коротко и тускло, и звук его, тоскливо-пронзительный, отразился от скал.

– Прямо мороз по коже, – сказал Конан, прислушиваясь.

Альвенель молчаливо согласилась с ним.

Грателло встретил их за воротами. Варвару никогда не нравились люди такого типа – скользкие, бесцветные, обладающие умением косить глазами в любом направлении, лишь бы только не встречаться взглядами с собеседником. Лакей был худ, сутул и длиннорук, однако с полным лицом, двумя подбородками и мясистым, круглым носом, которым он беспрестанно шмыгал, будто вынюхивал что-то.

– Нам нужна одна комната на двоих, – распорядилась Альвенель. – Однако с просторной кроватью. Разожги камин, чтобы можно было обсохнуть и согреться. И принеси сухих полотенец.

– И кувшин красного вина, – добавил Конан, – с хорошим куском жареного мяса.

– Скоро обед, – растерянно произнёс Грателло. Он не ожидал такой прыти. Трое кузенов, явившихся вчерашней ночью, тоже распоряжались и требовали, но делали это бестолково. А эти точно знают, чего хотят, и держатся слишком уж уверенно.

Думая об этом, он пошёл предупредить мажордома. Конюх принял лошадей. Свою отсыревшую поклажу новоприбывшие бросили прямо в холле.

Явился мажордом – седой, как лунь, воплощение чопорности и скуки. Его кадык торчал, как зоб болотной цапли, а из носа росли пучки чёрных курчавых волос.

– Ты – Джокс? – спросил у него Конан. – Я наслышан о тебе. Не вздумай предложить мне прокатиться на кочерге!

Джокс сухо улыбнулся и поклонился.

– Следующий удар колокола предваряет начало обеда, – объявил он. – Стол накроют в save графской короны, там, где надпись. Это на третьем этаже. Ваша комната – на втором. Позвольте отнести ваши вещи.

– По крайней мере, здесь нет сквозняков, – сказала Альвенель, осмотрев комнату. Окно выводило на однообразный, в сером тумане, скальный пейзаж.

– У меня такое чувство, – произнесла она, глядя в окно и улыбаясь, – что это я уже видела. У тебя не бывает так?

– Бывает, – отвечал киммериец. – Как по-твоему, скоро зазвонит колокол?

Туман за окном медленно пришёл в движение, и сразу же завыло и забормотало в каминной трубе.

– Не хватало ещё и бури, – пробормотала Альвенель про себя.

Они едва успели высушить одежду, когда, на радость варвару, раздался призыв колоколу. На этот раз он звучал куда менее тоскливо.

* * *

За длинным обеденным столом все, кроме стряпчего, постарались усесться так, чтобы видеть надпись перед глазами. Бедовые кузены несколько пришли в себя и сидели, высоко вздёрнув подбородки. Их камзолы отличались друг от друга только расцветкой, волосы тоже были уложены одинаковым способом, очень модным в городах, – коротко остриженные спереди торчали ежовыми иглами и длинные на затылки – курчавились, завитые щипцами. Законодателем моды у них явно был Ченси. Фаэрти и Тью, незаметно подглядывая, копировали его жесты и развязно-взвинченные движения.

Учёные мужи сидели чинно. Впрочем, Тьянь-по всё время улыбался с лукавым видом. Гаспар созерцал надпись и бормотал себе под нос – это была привычка, выработанная в университете. Когда он, бормоча таким образом, прохаживался по аллее никто не смел отвлекать его от «размышлений».

На почётное место уселся Баркатрас, разодетый в лучшее своё шутовское платье и рогатую шапочку, обшитую бубенчиками. Время от времени он встряхивал головой, и по зале разносился нежный, хрустальный перезвон.

Альвенель дважды улыбнулась ему на это, и шут преувеличенно заважничал. Сложив хитрым образом полотняную жёсткую салфетку, Баркатрас изготовил из неё подобие бумажной игрушки в виде куропатки, уложил её на пустое блюдо перед собой и принялся терзать салфетку ножом.

Конану очень хотелось есть. Выходку шута он принял на свой счёт и ухмыльнулся. Чинная обстановка угнетала его. Наконец подали первое блюдо. Это был бульон. От разочарования киммериец едва не замычал. К счастью, сразу за бульоном принесли сыр. Варвар отхватил себе почти половину сырной головы, распластал её неудобным серебряным ножом и поглотил в считанные мгновения. Ему совершенно было безразлично, как поглядят на это остальные. Впрочем, когда подали наконец жаркое, все вздохнули с облегчением. Волнения способствуют хорошему аппетиту, а им было из-за чего волноваться.

– Не просто будет нам разгадать ребус графа, – заметил Гаспар сытым голосом. – Как вы полагаете, Фаррел?

Стряпчий вежливо пожал плечами.

– Уважаемый судейский чиновник останется поверенным хозяина замка даже если им станет герцог? – спросил Тьянь-по.

Фаррел глубоким кивком подтвердил его слова.

– Мудрым человеком был граф, – сказал кхитаец. – И мудрость эта – государственного уровня. Четыреста лет назад великий Хон Пу Си сказал: «Хочешь, чтобы твой исполнитель был честен, – сделай так, чтобы он ничего не терял от своей честности».

– Разве так бывает? – усомнилась Альвенель.

– Как все мы видим – бывает, – улыбнулся Тьянь-по.

– Граф действительно был умён, – глубокомысленно заявил Гаспар. – Я вижу в этой надписи комбинации из письменных значков по меньшей мере восьми языковых групп… Древние, так называемые «ледяные» руны соседствуют с «коралловыми завитками» островитян и «кубическим» шрифтом северо-востока. Очень любопытно…

– Мы так и не поняли, как эта мазня попала на стену! – высказался Конан. – Что за существо её оставило? Пьяный штукатур?

– Да! – рявкнул Фаэрти. – Пусть нам расскажут!

Тью хотел высказаться по этому поводу, махнул рукой, перевернул соусник и сконфузился.

– Мы можем позвать очевидца, слугу Грателло, – предложил стряпчий. – И расспросить его.

– Слушать за обедом слугу? – Ченси скривил рот. – Что ж, это в духе всего остального. Так позовите его!

– Ты даже не поинтересовался, хотят ли этого остальные, – брезгливо проговорил Гаспар.

– А что, разве не хотят? Вот, к примеру, единственная дама среди нас. Разве она будет возражать? – Ченси посмотрел на Альвенель и изысканно сложил губы, словно смаковал пирожное.

– Я бы охотно послушала. – Альвенель решила ему подыграть. Её происходящее сильно забавляло.

Гаспар надулся и сердито заглянул в свой кубок. Фаррел позвонил в колокольчик. Во время всей этой интерлюдии Конан не издал ни звука, только рассматривал всех её участников, бросая на них короткие взгляды.

Ему казалось, что он наблюдает за интересным поединком на длинных мечах, в которых несколько противников сражаются все против всех. Между людьми, вроде бы мирно соседствующими за столом, происходило напряжённое выяснение отношений, внешне не очевидное, но острое и жёсткое.

Грателло сделал вид, что не сразу понял, чего от него хотят, хотя с его стороны было глупо так старательно извиняться за свою несообразительность. Что-то фальшивое дребезжало в этом человеке, одетом в камзол слуги с гербом на груди. Мельком заметив усмешку Тьянь-по, варвар догадался, что кхитаец тоже так считает.

– Хватит ныть, Грателло! – прикрикнул шут. – Господам хочется послушать самого косноязычного рассказчика в Бритунии, а ты изображаешь вовсе немого. Валяй, начинай!

Слуга подождал, пока затихнут наконец колокольчики на шутовской шапочке, и произнёс:

– История эта поучительна и печальна…

– Скверное начало! – фыркнул Тью. – Мы не хотим, чтобы нас поучали и печалили.

Ченси толкнул его локтем в бок, а Баркатрас с видом глубокого почтения снял шапочку и поклонился Тью со словами:

– Нехорошо отбирать хлеб у дурака!

Грателло продолжил:

– Его милость, как вам известно, вёл жизнь уединённую, и соседи часто судачили о его воздержанности по части прекрасного пола. Он так никогда и не женился, ни за кем не ухаживал и не интересовался дамами. Одни объясняли это благочестивым образом жизни, в которой нет места слабостям. Другие приписывали его милости пороки гораздо более постыдные. И те, и другие ошибались. Им было неведомо, что наш господин хранил в своём сердце подлинное чувство к прекрасной особе.

– Кем же была эта особа? – поинтересовался Гаспар, неприятно выделив голосом слово «особа», и оно зазвучало почти как «шлюха». Альвенель при этом нахмурилась.

– Она была знатной женщиной, но её имени и титула не нашлось бы ни в одном гербовнике Бритунии, – проговорил Грателло. – Она жила в сопредельном мире.

В ту ночь, когда она впервые появилась в замке, гремела гроза. Я спал у себя в комнате, на людской половине, когда в главную башню ударила молния. Грохот был очень сильный, и я проснулся. Казалось, замок заходил ходуном и сейчас рассыплется на камни. Воздух гудел. Когда я прикоснулся к своему камзолу, чтобы надеть его, он вдруг затрещал, уколол мои пальцы и прилип к ним.

– Так бывает во время сильных гроз, – подтвердил кхитаец.

– В мои обязанности входит следить за механизмом, который отмеряет время в замке. Из-за гроз механизм этот иногда останавливается. Я засветил свечу и направился к винтовой лестнице, чтобы по ней взобраться на верхнюю галерею, а уже оттуда пройти в башню.

Когда я проходил мимо графских покоев, мне послышался голос его милости – он говорил с кем-то взволнованно, как мне показалось, и испуганно. Я подумал: а вдруг в замок проникли грабители и захватили его милость врасплох? Оказавшись у его дверей, я приложил ухо к замочной скважине и сразу понял, что ошибся. Граф Амрок разговаривал с женщиной. И не он был испуган, а она, причём его милость старался утешить её и произносил всякие ласковые слова, голос женщины был мне совершенно не знаком, Да и разобрать, что она отвечала графу, я тоже не смог.

В подобных делах господину не нужна помощь слуги, даже самого преданного, и я со спокойной душой проследовал дальше. Механизм, как я и предполагал, не работал. Мне пришлось провозиться с ним довольно долго. Когда же он наконец наладился и я брёл обратно, предвкушая сон в тёплой постели, навстречу мне появился его милость. Он был в приподнятом настроении и говорил со мной приветливо. Я осмелился спросить, не нужно ли чего его гостье?

– Какой гостье, дурак? – рассердился он.

– Прошу прощения, господин. Верно, я задремал, и мне приснилось, – отвечал я.

– Смотри у меня, сновидец! – Он пригрозил мне кулаком, и я поскорее убрался восвояси, решив держать язык за зубами.

Спустя несколько недель как-то поутру кухарка обнаружила пропажу сладких булочек, приготовленных на завтрак. Все подумали на Баркатраса, дурака его милости, но он заявлял, что в краже невиновен.

– И сейчас заявляю! – кивнул шут с такой важностью, что Альвенель снова не удержалась от улыбки.

– Две булочки по особому рецепту, которые испекались только для его милости ежедневно, – продолжил слуга. – Украсть их – большая дерзость! Мы, слуги, пребывали в растерянности и страхе. Граф мог разгневаться! Из остатков теста, кое-как, кухарка состряпала что-то похожее на сдобу, а его милость всё не выходил к завтраку и не требовал воды для умывания. Я не выдержал и постучался к нему.