Текст книги "Смертельный яд (Сильный яд)"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вот смотрите! – хрипло и настойчиво произнес Воэн, который все время запивал икру бренди и уже начинал терять самоконтроль. – Смотрите! Видите? – Он достал из нагрудного кармана маленький пузырек. – Это будет ждать до тех пор, пока я не закончу издавать его книги. Знаете, когда смотришь на это, чувствуешь себя спокойнее. Выйти через ворота из слоновой кости – это классика, мне это напоминает классику. Эти люди только посмеялись бы, но вам незачем передавать им мои слова… Смешно звучит «tendebantque manus ripae ulterioris amore, ulterioris аmore» [1]1
  И стремиться к берегам высшей любви (лат.).


[Закрыть]– как там это место о душах, которые сбиваются в кучу, как листья у Валломброзы? – нет, это у Мильтона – amorioris ultore, ultoriore [2]2
  Высшая любовь (искаж. лат.).


[Закрыть]. Черт побери! Бедный Фил!

Здесь мистер Воэн разрыдался, поглаживая свой пузырек.

Уимзи, у которого в голове стучало так, как если бы он находился в машинном отделении, осторожно встал и отошел в сторону. Женский голос завел венгерскую песню, плита раскалилась добела. Марджори сидела в углу с компанией каких-то мужчин, и Уимзи принялся подавать ей сигналы бедствия. Однако один из ее соседей, судя по всему, читал ей в это время стихи, прильнув губами к самому уху, а другой делал какой-то набросок на обратной стороне конверта под аккомпанемент взрывов веселья. Певица, выведенная из себя этим гвалтом, оборвала песню на полуфразе и сердито воскликнула:

– Этот шум невыносим! Не дают петь! Я не слышу сама себя! Замолчите! Я начну сначала.

Марджори вскочила и начала извиняться:

– Прости, Нина, я не умею управлять твоим зверинцем. Мы вам только все испортили. Извини, Мария, я сегодня не в настроении. Я лучше заберу Питера и пойду. Споешь мне как-нибудь отдельно, когда я буду чувствовать себя получше. До свидания, Нина, мы получили огромное удовольствие. Борис, это лучшее, что ты написал, правда, я не все расслышала. Питер, скажи им, что у меня сегодня отвратительное настроение, и отвези меня домой.

– Это правда, – подтвердил Уимзи, – нервы, знаете ли, плохо влияют на манеры.

– Манеры можете оставить для буржуазии, – неожиданно громко изрек какой-то бородач.

– Абсолютно верно, – согласился Уимзи. – Отвратительные формальности, которые в чем нас только не ограничивают. Пойдем, Марджори, иначе мы все тут станем вежливыми.

– Я начинаю снова с самого начала, – объявила певица.

Уимзи выскочил на лестницу и резко выдохнул.

– Да, понимаю, – откликнулась Марджори. – Я чувствую себя настоящей мученицей, когда бываю здесь. Но, как бы гам ни было, ты познакомился с Воэном. Чудный экземпляр, правда?

– Да, но я не думаю, что он имел отношение к смерти Филиппа Бойза. Мне надо было повидать его, чтобы убедиться в этом. Куда отправимся дальше?

– Попробуем заглянуть к Джою Тримблсу. Это оплот оппозиции.

Тримблс тоже занимал студию над конюшнями. Здесь была та же толпа, тот же дым, еще больше селедки, еще больше выпивки и еще больше шуму. Кроме того, здесь были слепящий свет, граммофон, пять собак и сильный запах масляной краски. Все ждали Сильвию Мэрриотт. Уимзи тут же втянули в спор о свободной любви, Д. Г. Лоуренсе, похотливости ханжей и неувядающем значении винных юбок. Однако прибытие мужеподобной особы среднего возраста со зловещей улыбкой и колодой карт спасло его, так как та начала предсказывать всем будущее. Все окружили ее, и в это же время вошедшая девушка объявила, что Сильвия растянула лодыжку и не придет. «Ах, бедняжка!» – горячо запричитали все и тут же о ней забыли.

– Пойдем, – предложила Марджори. – Можешь не прощаться. Никто не обратит на тебя внимания. Хорошо, что Сильвия дома – теперь ей не удастся от нас убежать. Всем бы им растянуть себе лодыжки! И все же, знаешь, они прекрасные художники. Даже те, что были у Кропоткиных. Когда-то мне самой нравилось там бывать.

– Стареем, – откликнулся Уимзи. – Прости, если это прозвучало грубо. Но ты знаешь, мне уже скоро сорок, Марджори.

– Ты хорошо выглядишь. Хотя сегодня вид у тебя немного измученный. В чем дело, Питер?

– Синдром среднего возраста.

– Смотри осторожней, а то остепенишься!

– О, я уже давно остепенился.

– Ну да, кукуешь со своим Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.

Уимзи ничего не ответил, и Марджори, взглянув на него почти с тревогой, взяла его за руку.

– Питер, пожалуйста, будь счастливым. Ты всегда был таким удобным человеком, которого ничто не трогало. Оставайся таким же, а?

Уже во второй раз за день к Уимзи обращались с просьбой не меняться; и если в первый раз эта просьба вызвала у него прилив сил, теперь она его ужаснула. Когда такси мчало их по залитой дождем набережной, он впервые ощутил прилив вялой беспомощности, а это – первый признак торжества перемен. Как отравленный Аталф в «Трагедии дурака», он готов был воскликнуть: «О, я меняюсь, меняюсь, безнадежно меняюсь!» Чем бы ни закончилось его нынешнее предприятие, он знал, что никогда уже не станет прежним. И не потому, что его сердце будет разбито от несчастной любви – он уже пережил пышные агонии юности и в самой свободе от иллюзий распознал множество утрат. Отныне каждый час веселья будет не самим собой разумеющимся фактом, но победой – еще одним топором, бутылкой, ружьем, спасенными Робинзоном Крузо с тонущего корабля.

Впервые он усомнился в том, что выполнит задуманное. Личные переживания и раньше иногда примешивались к его расследованиям, но они никогда не мешали.

Сейчас же он метался из стороны в сторону, пытаясь вслепую ухватиться хотя бы за что-нибудь. Он наугад задавал вопросы, не зная, чего хочет, и отсутствие времени, которое когда-то вдохновляло, теперь только пугало и смущало его.

– Прости, Марджори, – беря себя в руки, промолвил он, – наверное, я чертовски скучен. Должно быть, это от кислородного голодания. Ты не возражаешь, если я немного опущу стекло? Да, так лучше. Покормите меня, дайте глотнуть воздуха, и я готов резвиться как козлик до позорно преклонных лет. Люди станут показывать на меня пальцами, когда облысевший, пожелтевший и благоразумно поддерживаемый корсетом, я буду вползать в ночные клубы своих правнуков, говоря: «Смотрите, это несчастный лорд Питер, прославившийся тем, что за последние девяносто шесть лет он не сказал ни одного умного слова. Он – единственный аристократ, избежавший гильотины во время революции 1960 года. Мы его держим как домашнее животное для своих детей». А я кивну головой, продемонстрирую свои новомодные вставные челюсти и отвечу: «Ха-ха! Бедные воспитанные Дети, они не умеют так веселиться, как мы в дни моей юности!»

– Если они будут такими воспитанными, у них не останется ночных клубов, в которые ты мог бы вползать.

– О да, но природа будет брать свое. И они будут прясться от официальных коммунистических развлечений, скрываться в катакомбах и раскладывать пасьянсы на бочке из-под нестерилизованного молока. Здесь?

– Да. Надеюсь, там кто-нибудь есть, чтобы впустить нас. Я слышу шаги. А, это ты, Эйлунид! Как Сильвия?

– Вполне, только лодыжка распухла. Подниметесь?

– А ее можно повидать?

– Да, она выглядит вполне прилично.

– Хорошо, потому что я привела с собой лорда Питера Уимзи.

– Здравствуйте, – поздоровалась девушка. – Вы, кажется, занимаетесь расследованиями? Вы приехали сюда в поисках трупа или еще чего-нибудь?

– Лорд Питер расследует дело Харриет Вейн.

– Серьезно? Это хорошо. Рада, что хоть кто-то этим занимается. – Она была низенькой и плотной, со вздернутым носом и насмешливым взглядом. – Что вы думаете по этому поводу? Я думаю, он сам это сделал. Он был из тех, кто постоянно себя жалеет. Эй, Сил, здесь пришла Марджори с одним типом, который собирается вытащить Харриет из тюрьмы.

– Тащи его сюда немедленно! – донесся голос из глубины дома. Дверь открылась, и они оказались в маленькой гостиной, обставленной с аскетической простотой. В кресле, положив забинтованную ногу на ящик, сидела бледная девушка в очках.

– Я не могу встать, потому что, как говорила Дженни Рен, спина моя плоха, а ноги неверны. Кто этот герой, Марджори?

Уимзи был представлен, и Эйлунид Прайс тут же довольно язвительно осведомилась:

– Он пьет кофе, Марджори? Или ему нужны мужские напитки?

– Он абсолютно правильный, спокойный, благообразный и пьет все, кроме какао и лимонада.

– Я спросила, потому что некоторые представители вашего пола постоянно нуждаются в стимуляторах, а у нас тут ничего нет, и ближайший паб уже закрывается.

Она двинулась к буфету, а Сильвия заметила:

– Не обращайте внимания на Эйлунид, она не слишком жалует мужчин. Скажите, лорд Питер, вам удалось найти какие-нибудь улики?

– Не знаю, – ответил Уимзи. – Я закинул несколько удочек. Надеюсь, что-нибудь удастся выудить.

– Вы уже виделись с этим кузеном, Эркхартом?

– Договорился с ним на завтра. А что?

– Сильвия считает, что это он сделал, – пояснила Эйлунид.

– Интересно. А почему?

– Женская интуиция, – резко ответила Эйлунид. – Ей не нравится его прическа.

– Я просто сказала, что он слишком прилизанный, – поправила ее Сильвия. – Да и кто еще мог это сделать, кроме него? Уж точно не Райленд Воэн. Он, конечно, редкий осел, но страдает искренне.

Эйлунид насмешливо хмыкнула и отправилась ставить чайник.

– Что бы там ни говорила Эйлунид, я не верю, что Филипп Бойз мог это сделать сам.

– Почему? – спросил Уимзи.

– Он слишком много болтал, – ответила Сильвия. – И был слишком высокого мнения о себе. Вряд ли он сознательно лишил бы мир счастья читать его книги.

– Лишил бы, – возразила Эйлунид. – Он сделал это из презрения, чтобы все каялись. Нет, благодарю вас, – отрезала она, когда Уимзи попытался помочь ей с чайником, – я вполне в состоянии принести шесть пинт воды.

– Опять неудача! – воскликнул Уимзи.

– Эйлунид неодобрительно относится к знакам вежливости, принятым между полами, – пояснила Марджори.

– Очень хорошо, – дружелюбно откликнулся Уимзи. – Тогда я буду исполнять роль безучастной декорами. А у вас есть какие-нибудь идеи, мисс Мэрриотт? Зачем бы этому прилизанному адвокату избавляться от своего кузена?

– Ни малейшего представления. Я просто следую правилу Шерлока Холмса: если вы исключили невероятное, истина в том, что осталось, каким бы немыслимым это ни казалось.

– Еще до Шерлока это говорил Дюпен. Я с этим согласен. Но мне нужны факты, на которых я мог бы основывать дальнейшие выводы. Спасибо, без сахара.

– Мне казалось, что все мужчины превращают свой кофе в сироп.

– Да, просто я исключение. Неужели вы не заметили?

– У меня было не слишком много времени для наблюдений, но я зачту кофе как очко в вашу пользу.

– Огромное спасибо. А не можете ли вы мне рассказать, как мисс Вейн отреагировала на убийство?

– Ну… – Сильвия задумалась на мгновение. – Конечно, она расстроилась, когда он умер…

– Она была потрясена, – сказала мисс Прайс, – но, по-моему, рада, что избавилась от него. Ничего удивительного. Эгоистичная тварь! Он использовал ее – сначала изводил целый год, а потом унизил. И он был из тех приставучих людей, от которых невозможно отделаться. Она обрадовалась, Сильвия, – какой смысл это отрицать?

– Да, возможно. Для нее это стало облегчением. Но она тогда не знала, что он убит.

– Да, убийство, конечно, все немного испортило, если это убийство, во что лично я не верю. Филипп Бойз всегда хотел выглядеть жертвой, и жаль, если в конце концов ему это удалось. Я думаю, он для этого и принял яд.

– Да, иногда так случается, – задумчиво промолвил Уимзи. – Но это трудно доказать. Я хочу сказать, что присяжные склонны полагаться на более ощутимые мотивы, например – деньги. Но в этом деле я не могу найти никаких денег.

Эйлунд рассмеялась.

– У них никогда не было денег, если не считать тех, что зарабатывала Харриет. Глупая публика ни в грош не ставила Филиппа Бойза. А он не мог этого простить Харриет.

– Однако ему были выгодны ее успехи?

– Конечно, но он все равно чувствовал себя оскорбленным. Она должна была помогать его работе, а не зарабатывать деньги своей халтурой. Впрочем, все мужчин таковы.

– Вы о нас не слишком высокого мнения, да?

– Я знакома со слишком большим количеством иждивенцев и маменькиных сынков, которые берут в долг, а затем исчезают, – ответила Эйлунид Прайс. – А впрочем, и женщины хороши, если они мирятся с этим. Слава богу, я сама никогда не сидела ни на чьей шее и никому не давала взаймы, разве что женщинам, но они всегда отдают.

– Те, кто много работает и знает цену деньгам, всегда отдают долги, – заметил Уимзи. – Правда, это не распространяется на гениев.

– Гениальных женщин не балуют, – мрачно промолвила мисс Прайс, – поэтому у них меньше заскоков.

– Кажется, мы отошли от нашей темы, – вмешалась Марджори.

– Отчего же, – ответил Уимзи, – вы пролили свет на центральные фигуры в этой истории, так сказать главных действующих лиц, как говорят газетчики. – Он ухмыльнулся. – Многое удается разглядеть в отблесках того адского пламени, что бьется об основание эшафота.

– Не надо так говорить, – взмолилась Сильвия. Где-то зазвонил телефон, и Эйлунид Прайс пошла снимать трубку.

– Эйлунид ненавидит мужчин, – заметила Сильвия, – но она очень хороший человек. – Уимзи кивнул. – А насчет Фила она ошибается. Естественно, она его не выносила и поэтому думает…

– Это вас, лорд Питер, – сообщила вернувшаяся Эйлунид. – Неситесь во весь опор. Вас хотят видеть в Скотленд-Ярде.

Уимзи поспешил к телефону.

– Это ты, Питер? Я уже прочесал весь Лондон в поисках тебя. Мы нашли паб.

– Не может быть! Точно. Идем по следу пакетика с белым порошком.

– Слава богу!

– Ты можешь завтра с утра сразу приехать? Возможно, он уже будет у нас.

– Примчусь быстрее лани. Мы еще с тобой повоюем, Кровавый Инспектор Паркер.

– Надеюсь, – дружелюбно откликнулся Паркер и повесил трубку.

Уимзи ринулся обратно в комнату.

– Ставки мисс Прайс взлетели, – сообщил он. – Пятьдесят к одному, что это самоубийство. Я готов прыгать от счастья.

– Жаль, что не могу к вам присоединиться, – промолвила Сильвия Мэрриотт, – но я рада, что ошибалась.

– А я рада, что оказалась права, – бесстрастно добавила Эйлунид Прайс.

– И вы правы, и я прав, и все прекрасно, – сказал Уимзи.

Марджори Фелпс только посмотрела на него и ничего не сказала. Она вдруг почувствовала, как на нее навалилась страшная тяжесть.

ГЛАВА 9

Каким образом мистеру Бантеру удалось превратить доставку записки в приглашение на чай, известно лишь ему одному. В половине пятого того же самого дня, который столь счастливо закончился для лорда Питера, он сидел на кухне мистера Эркхарта и жарил пышки. Он достиг в этом вершин мастерства и, если был слишком щедр на масло, то это не причиняло никакого вреда, разве что кошельку мистера Эркхарта. Совершенно естественно разговор зашел об убийстве. Ничто так хорошо не сочетается с раскаленной плитой и сдобными пышками, как дождь за окном и добрая порция уютных ужасов. Чем сильнее дождь и чем ужаснее подробности, тем пышки вкуснее. В данном случае все необходимые ингредиенты присутствовали в полной мере.

– Он был страшно бледный, когда пришел, – говорила кухарка, миссис Петтикан. – Я видела его, когда меня послали к нему с грелками. Я отнесла три штуки – одну к ногам, одну к спине и одну к животу. Бледный и весь дрожал. А как его рвало, вы даже себе не представляете! И стонал он так жалобно.

– А мне он показался зеленым, – возразила Ханна Вестлок, – я бы сказала желтовато-зеленым. Я думала, у него начинается желтуха – похоже на те приступы, что случились у него весной.

– Да, тогда он тоже плохо выглядел, – согласилась миссис Петтикан, – но не идет ни в какое сравнение с последним разом. И боли в ногах у него начались страшные. И судороги. Это ужасно поразило сестру Уильяме, она очень приятная женщина и совсем не заносчивая. Ко мне обращалась «миссис Петтикан», а не «кухарка» как некоторые, словно они из своих денег платят мне жалованье. Так вот, она сказала: «Миссис Петтикан, никогда в жизни не видела таких судорог, кроме одного раза, который был точь-в-точь как этот, и, помяните мои слова, миссис Петтикан, эти судороги не просто так». Но я в то время мало что поняла.

– Это характерный признак отравления мышьяком, – заметил Бантер. – Так, по крайней мере, говорит его светлость. Очень неприятный симптом. А у него раньше было такое?

– Ну, только не судороги, – ответила Ханна, – хотя я вспоминаю, что, когда он болел весной, он тоже жаловался, что у него дергаются руки и ноги. Это его очень беспокоило, потому что он как раз дописывал одну статью и очень мучился, да еще с его плохим зрением.

– Насколько я понял сэра Джеймса Лаббока, который представлял обвинение, все эти подергивания и плохое зрение свидетельствуют о регулярном приеме мышьяка, – сообщил мистер Бантер.

– Какая отвратительная женщина, – сказала миссис Петтикан. – Съешьте, пожалуйста, еще одну пышку, мистер Бантер, – надо же было так его мучить! Я еще понимаю – стукнуть по голове или ударить ножом со злости, но чтобы медленно подсыпать яд, надо быть дьяволом в человеческом обличье.

– Иначе и не скажешь, миссис Петтикан, – поддержал ее гость.

– Не говорю уж о том, как тяжело он умирал, – добавила Ханна. – Слава богу, что мы все не оказались под подозрением.

– Да, действительно, – согласилась миссис Петтикан. – Когда хозяин сказал нам, что бедного мистера Бойза выкопали и нашли в нем этот мышьяк, у меня голова закружилась, словно меня раскрутили на каруселях. «О сэр! – сказала я, – и это в нашем доме!» Вот что я сказала, а он ответил: «Искренне надеюсь, что нет, миссис Петтикан».

Придав своей истории макбетовский оттенок, миссис Петтикан удовлетворенно продолжила:

– Да, так я ему и сказала. «В нашем доме», – сказала я и потом три ночи ни на минуту не могла сомкнуть глаз со всей этой полицией.

– Вам же не трудно было доказать, что это произошло не в вашем доме? – предположил Бантер. – Мисс Вестлок дала такие прекрасные показания на процессе, что и для судьи, и для присяжных все стало ясным как день. Судья вас даже поздравил, мисс Вестлок, но, думаю, он поскупился – вы так хорошо и убедительно выступали перед целым судом.

– Я никогда не страдала от застенчивости, – призналась Ханна, – а после всех этих осторожных разговоров с хозяином и с полицией я знала, какие мне будут задавать вопросы, и, можно сказать, подготовилась.

– Удивительно, что вы с такими подробностями смогли описать давно прошедшие события, – восхитился Бантер.

– Видите ли, мистер Бантер, на следующее утро после того, как заболел мистер Бойз, к нам сюда пришел хозяин и, усевшись в кресло, очень дружелюбно сказал: «Боюсь, мистер Бойз болен серьезно». Так он сказал. «Он считает, что съел что-то нехорошее. Возможно, это цыпленок, – сказал он. – Поэтому я хочу, чтобы мы вспомнили все, поданное вчера за обедом, и подумали, что бы это могло быть». – «Ладно, сэр, – ответила я, – но не думаю, чтобы мистер Бойз мог съесть у нас что-нибудь несвежее, мы с кухаркой, не говоря уже о вас, сэр, ели то же самое, и все было свежее и вкусное». Так я сказала.

– И я сказала то же самое, – добавила кухарка. – Это был такой простой обед – ни устриц, ни мидий, ничего, некоторые их не переносят. Пара ложек хорошего, крепкого бульона, тушеный цыпленок с овощами и омлет – что может быть лучше? Есть, конечно, люди, которые не переносят яиц ни в каком виде, вот, например, моя мать – дай ей кусок пирога, в который вбито яйцо, и она вся покрывалась сыпью, прямо на удивление. Но мистер Бойз очень любил яйца, а в омлетах вообще души не чаял.

– Он ведь сам готовил омлет в тот вечер, да?

– Вот именно, – подтвердила Ханна, – я это хорошо помню, потому что мистер Эркхарт еще спросил, свежие ли яйца, и я ему напомнила, что он сам их покупал в лавке на углу Лэмбз-Кондуит-стрит, а они там всегда свежие, прямо с фермы. И еще я ему сказала, что у него одно яйцо треснуло, и он сам предложил использовать его для омлета. Я принесла с кухни чистую миску и положила в нее яйца – одно треснувшее и три целых, и больше я их не трогала. И еще я сказала: «Там восемь осталось, сэр, и вы сами можете убедиться в том, что они хорошие и свежие». Правда ведь, кухарка?

– Да, Ханна. А что до цыпленка, так он был просто красавцем. Такой молоденький и нежный, резать просто жалко. Я так и сказала Ханне, надо было запекать целиком. Но мистер Эркхарт очень любит тушеных цыплят, он говорит, что так они ароматнее, и тут он прав.

– Если их тушить вместе с говядиной, – с видом знатока добавил Бантер. – А овощи лучше класть слоями на бекон, не слишком жирный, все это сдобрить потом солью, перцем и паприкой, тогда мало что сравнится с тушеным цыпленком. Лично я рекомендовал бы еще чеснок, но он не всем по вкусу.

– Видеть его не могу, не то что нюхать, – прямо заявила миссис Петтикан, – а в остальном я с вами согласна, только всегда добавляю туда и гусиные потроха. Лично я люблю еще класть грибы, но не консервированные – они красивые, а вкуса в них не больше, чем в подметке. Как вы знаете, мистер Бантер, весь секрет в том, чтобы крышка была плотно закрыта, и тушить надо на слабом огне, чтобы соки постоянно перемешивались. Да, это вкусно, и мы с Ханной получили большое удовольствие, но и запеченная птица хороша, особенно фаршированная. А мистер Эркхарт и слышать об этом не хочет, а поскольку за все платит он, ему и распоряжаться.

– В общем, ясно, что, если бы с цыпленком что-нибудь было не так, вы бы с мисс Вестлок тоже пострадали, – заметил Бантер.

– Это точно, – подхватила Ханна. – Не стану скрывать, у меня хороший аппетит, и мы съели все до последнего кусочка, кроме одного, маленького, который я кошке отдала. Мистер Эркхарт велел подать цыпленка на следующий день и очень удивился, когда узнал, что мы все съели и блюдо вымыли – как будто в этой кухне когда-нибудь оставляли грязную посуду на ночь!

– Я бы умерла, если бы мне пришлось начинать день с грязной посуды, – заявила миссис Петтикан. – Вот бульона немного осталось, пара ложек, и мистер Эркхарт взял его показать доктору, и тот попробовал его и сказал, что бульон хороший. Это нам сказала сестра Уильяме, хотя сама она ничего не пробовала.

– А что касается бургундского, – продолжила Ханна Вестлок, – которое никто не пил, кроме мистера Бойза, то мистер Эркхарт велел мне закрыть его и сохранить. Потому что полиция, конечно же, захотела его увидеть, когда дело дошло до расследования.

– Со стороны мистера Эркхарта это очень предусмотрительно, – сказал Бантер, – ведь тогда еще никто ни о чем не подозревал и все считали, что бедный мистер Бойз умер естественной смертью.

– Вот и сестра Уильяме так же сказала, – ответила Ханна, – но мы решили, что раз он адвокат, то знает, Как надо поступать, если кто внезапно умер. Он такой дотошный – заставил меня заклеить горлышко пластырем и написать на нем мое имя, чтобы никто случайно не открыл бутылку. Сестра Уильяме все время говорила, наверно, он ждет расследования, но доктор Вир знал, что мистер Бойз всю жизнь страдал от этих приступов, так что свидетельство о смерти получили без разговоров.

– Конечно, – кивнул Бантер. – Однако вам очень повезло, что мистер Эркхарт обо всем позаботился. Его светлость не раз видел, как невинные люди чуть не оказывались на виселице из-за того, что вовремя не предприняли наипростейших предосторожностей.

– Я прямо вся дрожу, когда думаю, что мистер Эркхарт чуть не уехал, – сообщила миссис Петтикан. – Его же вызвали к этой несчастной старухе, которая все умирает и никак не умрет. Он и сейчас у нее – в Уиндле у миссис Рейберн. Денег куры не клюют, а пользы от этого никому, потому что, говорят, она совсем впала в детство. Говорят, она была дурной женщиной, так что ее родственники и дела с ней иметь не хотят, только мистер Эркхарт, но он ведь ее адвокат и это его обязанность.

– Да, не все наши обязанности приятны, – заметил мистер Бантер, – как мы с вами прекрасно знаем, миссис Петтикан.

– Богатым не трудно перекладывать свои обязанности на чужие плечи, – сказала Ханна Вестлок. – Осмелюсь заметить, миссис Рейберн вела бы себя иначе, если бы была бедной, какой бы двоюродной бабушкой она ни приходилась мистеру Эркхарту.

Бантер кивнул.

– Не стану вдаваться в подробности, – продолжила мисс Вестлок, – но мы с вами, мистер Бантер, знаем, как устроен этот мир.

– Наверное, мистер Эркхарт что-то получит в наследство, когда старуха умрет, – предположил Бантер.

– Возможно. Правда, он не любит об этом распространяться, – ответила Ханна, – но вряд ли бы он тратил время попусту на эти поездки в Уэстморленд. Хотя лично я не стала бы брать деньги, добытые нечестным путем. Они добра не приносят, мистер Бантер.

– Об этом легко говорить, пока у тебя нет соблазна, – вступилась за хозяина миссис Петтикан. – О многих знаменитых семействах и не слышали бы, если бы кое-кто не нарушал правил. Если бы правда всплыла наружу, то, как говорится, не в одном шкафу обнаружились бы скелеты.

– Как вы правы! – воскликнул Бантер. – Мне доводилось видеть бриллиантовые ожерелья и меха, на которые можно было бы навесить бирку «плата за грехи», если бы все темные делишки выплывали на свет, миссис Петтикан. А многих аристократических семейств и на свете бы не было, если бы тот или другой король не гулял, как говорится, налево.

– Говорят, что, когда миссис Рейберн была молода, ее в приличный дом и на порог не пускали, – мрачно промолвила Ханна. – Королева Виктория даже не позволила ей выступать перед монаршим семейством – настолько хорошо всем было известно о ее делишках.

– Она ведь была актриса, да?

– И, говорят, красотка. Не могу вспомнить ее псевдоним, – задумчиво проговорила миссис Петтикан. – Какой-то странный – Гайд-парк или что-то такое. А этот Рейберн, за которого она вышла замуж, – он был никем; она за него вышла, чтобы замять скандал. У нее было двое детей, но оба умерли в холеру, и уж точно ей в наказание.

– Нет, мистер Бойз говорил иначе, – заметила Ханна с самодовольной усмешкой, – он говорил, что дьявол заботится о своей пастве.

– Он всегда был легкомысленным, и ничего в этом нет удивительного, если вспомнить, с какими людьми он общался, – промолвила миссис Петтикан. – Если бы он знал, что ему предстоит умереть, он бы вел себя иначе. Когда он хотел, он умел вести себя очень хорошо. Приходил сюда, болтал о том о сем, смешил нас.

– Вы слишком потакаете мужчинам, миссис Петтикан, – заявила Ханна. – Стоит вам увидеть хорошие манеры и слабое здоровье, как вы уже и таете.

– Так мистер Бойз все знал о миссис Рейберн?

– Конечно, это же семейные дела, и уж наверняка мистер Эркхарт рассказывал ему больше, чем нам. На каком поезде он сказал приедет, Ханна?

– Сказал – обед в половине восьмого. Значит, поезд в шесть тридцать.

Миссис Петтикан посмотрела на часы, и Бантер, восприняв это как намек, поднялся и начал прощаться.

– Надеюсь, вы еще к нам придете, мистер Бантер, – любезно промолвила кухарка. – Хозяин не возражает, чтобы нас посещали почтенные джентльмены. В среду у меня выходной.

– А у меня в пятницу, – добавила Ханна, – и, кроме того, я свободна каждое второе воскресенье. Если вы протестант, мистер Бантер, то преподобный Кроуфорд на Джад-стрит читает прекрасные проповеди. Хотя, может, вы куда уезжаете на Рождество.

Мистер Бантер ответил, что праздники он проведет в Денвере, в герцогском доме, и отбыл в лучах чужой славы.