Текст книги "Покоренная поцелуем"

Автор книги: Донна Валентино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Ротгар поставил бочонок на пол. Кто-то поставил свой рядом. Сверху их накрыла широкая доска, и в результате получился импровизированный стол. Он все время искал глазами вокруг в надежде увидеть где-нибудь Марию.

– Да не сюда, вы, болваны, вот сюда, – закричала какая-то женщина. Узнав Ротгара, она хлопнула себя ладонью по губам:

– Извините, милорд. Я и не представляла…

Предложение Ротгара перенести бочонки на другое место затерялось в шуме радостных, приветливых голосов окруживших его плотным кругом женщин. Он делал вид, что улыбается, что-то невнятно бурчал, бессмысленно жестикулировал, чтобы выразить благодарность за их добрые пожелания, но его взор постоянно устремлялся к любой женской фигуре. Он напрягал слух, чтобы услыхать что-то другое, кроме бесконечного бренчания лютни и назойливого гула возбужденных сакских голосов.

Две монахини вошли в зал. Между ними шла Мария в прекрасном платье из темно-золотистой шерсти. Подобранный в тон головной платок, украшение, которое большинство женщин использовало, чтобы скрыть свои жиденькие волосы и покрытые оспинами щеки, служил только для того, чтобы прикрыть пышность ее толстых, блестящих кос, но он-то знал, как они выглядят, распущенные до плеч, знал мягкую бархатистость ее кожи, знал, как легко его руки могут охватить ее нежный стан, который был так благородно украшен золотым поясом и сверкающим драгоценными камнями кинжалом.

Вошли еще люди через двери в зал. Норманны:

Филипп Мартел, Гилберт, Уолт, Данстэн, их оруженосцы, пажы. Металлический звон кольчуг сопровождал каждый шаг, они блестели на ярком свете. Рыцари не произносили ни слова, лишь оглядывались со свирепым недоверчивым выражением лица, которое вопило громче, чем любые слова, что они явно не одобряют это праздничное сборище. Их суровое молчание передалось толпе, и неловкая тишина повисла над ней, прервав веселье.

Гилберт Криспин стоял впереди группы, его рука теребила рукоятку меча, словно он мечтал о том, чтобы врезаться с ним в плотную толпу притихших саксов. Ротгар на мгновение вновь пришел в отчаяние. Неужели Мария снова его обманула с этой басней о его ранении на шее и о медленном действующем яде, о его слабости, о дергающихся членах?

Но вот радостно зазвучали ее слова над молчаливой толпой. Мария закричала:

– С наступлением славного праздника Пасхи, милорд!

Ротгар, с трудом отведя взгляд от Гилберта, силой заставил себя посмотреть на нее, чтобы собственными глазами убедиться в том, отвечало ли выражение на ее лице во время приветствия Гилберту легко угадываемому в ее голосе восторгу.

Но она не смотрела на Гилберта. На какую-то секунду ее широко раскрытые, карие с золотистым отливом глаза встретились с глазами Ротгара, и она, повернувшись с легкой улыбкой, сделала глубокий, приветливый реверанс перед своим братом Хью.

– Глазам своим не верю! – пронзительным дискантом прокомментировал Филипп. – Меня заверяли, что такое просто невозможно…

– Заткнись! – грубо одернул его Уолтер.

Толпа саксов разом выдохнула. Никто еще из них никогда не видел так близко своего сеньора Хью де Курсона, только издали.

Настроение у Ротгара мгновенно поднялось, когда он вдруг вспомнил рассказы Марии о его дурном характере, особенно тогда, когда в толпе все, как один, невольно сделали шаг назад. Вся раскрасневшаяся Эдит с гордым видом стояла рядом с Хью, прижимаясь к его руке, что, несомненно, приводило в смущение тех, кто были уверены в монашеских склонностях своего сеньора.

Хью, протянув свободную руку Марии, прошептал ей по-норманнски:

– Не глупи!

– Говори на их языке, – ответила она, выпрямившись.

– Поздравляю всех со славным праздником Пасхи, – крикнул Хью, возвращая людям праздничное настроение.

Толпа расступилась, давая возможность Хью с Эдит проследовать медленно к большому столу, затем снова сомкнулась. Каким-то образом в этом людском водовороте Ротгар очутился рядом с Марией.

– Мне так хочется тебя поцеловать, – прошептала она. – Но Хью требует, чтобы я сидела рядом с ним, он не так легко говорит на сакском языке, как я, а знания норманнского у Эдит относятся в основном к области религии. Нет, только не смотри на меня. – Он отвернулся, но в это мгновение почувствовал руку Марии в своей. Она обвила двумя пальцами его большой палец, и он приложил их к бедру.

– Давай уйдем сейчас. Насколько я вижу, Хью вполне дееспособен. В этой сутолоке никто не заметит, как мы выскользнем наружу. – Он пытался отвечать ей шепотом, но шепот оказался таким громким, что его мог любой легко услышать. Сердце его откликнулось на предложение яростным, почти мятежным биением, но он посчитал уместным сейчас это скрыть. Он не спускал глаз с Хью, но какое-то сверлящее ощущение в затылке напоминало ему, что Гилберт рядом. Внутри у него зазвенел тревожный голос судьбы.

– Сейчас, – повторил он. – Меня всего трясет лихорадка от грызущей меня тревоги, я хочу увезти тебя отсюда, покуда с нами не стряслось что-нибудь ужасное. Ты уверена, что твой брат теперь в состоянии взять бразды правления в свои руки?

Она молчала. Если бы только не острое ощущение от ее пальцев, он мог бы подумать, что она уже замешалась в толпе.

– Я не знаю, – ответила она наконец, и в голосе ее чувствовался надрыв.

– Мария! – Пронзительный зов Хью заглушил музыку и гул окружающей их толпы.

– Я не могу оставить его одного сейчас. Он не знает этих людей. Он может испугаться, и демоны снова примутся за его больной мозг. – Она отдернула пальцы, но он их перехватил.

– С ним ты только сейчас, а со мной будешь гораздо дольше. Скажи «да», Мария.

– Мария! – вновь позвал ее Хью.

– Скажи, что ты убежишь со мной сегодня же ночью, – сказал Ротгар, все крепче сжимая ее пальцы.

– Ладно, мы бежим сегодня ночью, ты, упрямый сакс.

– Как мне хочется тебя поцеловать, – повторил он ее слова, удивляясь, почему он при этом не испытывает обычного радостного возбуждения, лишь какое-то тягучее мрачное предчувствие близкой утраты, утраты навсегда.

Они не коснулись друг друга руками, но, когда он, пойдя на риск, глянул на нее, она, скосив свои смеющиеся глаза, внимательно смотрела на него, а ее губы изогнула соблазнительная улыбка. Она заставила чувственно задрожать его губы в ответ, и он почувствовал, как передавшаяся ему теплота огнем заливает его чресла. Ее откровенный флирт подавил в нем все страхи.

– Мне так не хочется уходить от тебя сейчас, – сказала она. – Но Хью мы можем понадобиться обе, – и я, и Эдит, чтобы помочь ему разобраться с просьбами этих людей. – Теперь она смело, открыто взяла его за руку, и они тут же забыли об окружающей их толпе. Сердце Ротгара начало успокаиваться; нет, он этого не позволит, с ней ничего не случится, покуда он стоит рядом.

– Кто это такой? – спросил Хью с намеренной холодностью в голосе, когда они подошли и остановились перед ним. От такого отношения Ротгар насторожился. Увидев его, Эдит заметно напряглась. Вся покраснев, Мария сжимала его руку, она смеялась, ее платок слегка сбился у нее на голове.

Ротгар решил отвечать за себя, в каком-то смысле это была их первая встреча.

– Меня зовут Ротгар.

Хью уставился на него; Ротгар ответил тем же. Бледность лица Хью, маленькие морщинки вокруг глаз говорили о его физических страданиях, но в его таких же карих с золотистым отливом глазах, как и у Марии, светился проницательный разум. Тот безумец, развалина, любитель кукол, кажется, исчез, исчез навсегда.

– Человека, который когда-то правил здесь, из этого дома, звали Ротгар.

– Это я.

– Это правда? – спросил Хью Марию.

– Да, правда, – ответила она.

– В таком случае, почему он жив?

– Без него, Хью, у нас не было бы замка, и все ваши рыцари могли давно отправиться на тот свет. А вот эти люди, которые сегодня здесь празднуют вместе с нами, в этом зале, могли бы, вместо этого, разрабатывать планы, как бы его поскорее сжечь.

– Это правда? – обратился Хью к Ротгару за ответом.

– Может, среди них еще остались такие, которые замысливают сжечь его дотла. Но подавляющая часть принимает вас как своего нового господина и сеньора.

– Это вы выступили в мою защиту перед ними?

– Только потому, что я люблю их. – Эти простые слова, казались такой смехотворной причиной, чтобы беспечно отказаться от всего, что принадлежит ему по праву от рождения, чтобы по собственной воле лишиться свободы, чтобы стоять вот здесь, перед ним, вместо того, чтобы, схватив Марию за руку, бежать с ней в темноту ночи. И все же это было правдой. – Они не понимали, что их в таком случае ожидало впереди. Они не понимали, что сюда неизбежно прибудет другой, такой же, как вы. Я лишь хотел защитить их.

– Как отец непокорного ребенка?

– Совершенно верно, – ответил Ротгар, удивляясь, как быстро Хью удалось ухватить суть сложившейся ситуации.

– В таком случае я – ваш должник. Я подумаю и пожалую вам соответствующую награду.

Гилберт, не давая возможности Ротгару назвать ту награду, которую он ожидал от Хью, плечом протиснулся между ними, разорвав их сплетеные руки. Громадным усилием воли Ротгар подавил в себе острое желание кулаком расквасить потное, бледное его лицо. Пот стекая со лба норманна, волосы его на голове спутались; казалось, что он просто задыхается от чрезмерных усилий возвратить свое бывшее положение. Может, на самом деле, что-то было в признании Марии в его медленном отравлении. Если это и так, ему лучше попридержать язык и представить свою просьбу Хью позже, когда не будет рядом лишних ушей. У Гилберта на поясе висел меч; у Ротгара ничего не было, кроме уставших от дневной работы рук.

– Я не ожидал, что ты захочешь председательствовать на этом сборище, сказал, обращаясь к Хью, Гилберт.

– Поздравляю тебя со славным праздником Пасхи, Гилберт. – Хью похлопал норманна по плечу. Было сразу видно, что он испытывал искреннюю радость от встречи со своим товарищем по оружию.

Боже праведный, кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз видел тебя.

«Да, давненько», – подумал Ротгар, понимая, что Хью и не представляет, что Гилберт плетет против него заговор.

– Садись, садись, – Хью, протянув руку к табурете, придвинул ее поближе к себе. Он похлопал по сиденью рукой, приглашая Гилберта сесть. Тот исполнил просьбу. Посмотрев на Ротгара с самодовольной ухмылкой триумфатора, он, схватив Марию за руку, потащил ее к себе. Она попыталась вырваться, но не смогла.

Хью внимательно изучал их – лоб его прорезали глубокие морщины. На какое-то мгновение его взор закрыла пелена, и он, тряхнув головой, попытался от нее избавиться.

– Ну, начнем, пожалуй, – сказал он. Жители Лэндуолда выстроились в линию, чтобы попросить у своего нового господина пасхальной милости. То, что казалось прежде простым капризом Марии, ее желанием удерживать Ротгара возле себя, вдруг обернулось для всех счастливым выбором. Грубый сельский акцент местных жителей искажал сакский язык до неузнаваемости, и она смогла лишь раз правильно перевести просьбу просителя. Вместо нее переводил Ротгар, постепенно самообладание возвращалось к нему. Гилберт, сидя, как мешок, на табурете, наконец отпустил руку Марии, а свою положил на то и дело вздрагивающее колено.

– Сыса теся, стучи дось.

– У него течет крыша, нельзя ли поставить ему новую кровлю? – расшифровал Ротгар.

– Лоса час умер. Кобыля военный коня. Бяка, норманн. – Крестьянин сплюнул. – Сто делаеть?

Мария, ничего не понимая, взглядом обратилась к Ротгару.

– У него сдохла лошадь. Виноват какой-то норманн. Может ли он кормить вторую кобылу, чтобы сдать ее в качестве боевого коня.

Великодушным взмахом руки Хью удовлетворял все прошения. Они, как и обещал отец Бруно и Мария, не были слишком обременительны. По мере того, как число просителей постепенно убывало, зал все больше наполняли дразнящие запахи искусно приготовленной пищи. Последний проситель, на сей раз женщина, в плаще и густой вуали сделала несколько шагов вперед. Когда она сняла головной убор, Мария и Эдит вскрикнули в один голос. Ротгар почувствовал, что вся его ненависть, разочарования, предчувствия горькой судьбы вот-вот выплеснутся наружу.

Это была Хелуит, лицо у нее распухло, все было покрыто синяками, изуродовано до неузнаваемости. Кровь запеклась у нее на нижней губе, слова со свистом вылетали через щель сломанного зуба.

– Кто тебя изуродовал? – Пораженный увиденным, Хью обратился к ней на норманнском. От его слов она вся сжалась и неуклюже распахнула плащ. Левая ее рука безжизненно повисла, а кожа на предплечье неестественно вздувалась, в том т месте, где из плоти торчали концы переломанной кости.

Гилберт, словно очнувшись от охватившего его оцепенения, постарался выпрямиться на табурете. Хелуит, задрав подбородок, глядела на них, но продолжала молчать.

– Кто тебя изуродовал? – повторил Ротгар на родном ее языке, но ей никак не удавалось выдавить из себя хотя бы несколько слов. Ротгар знал, чьих рук это дело, но лучше пусть Хью услышит об этом от самой Хелуит.

– Мама! – закричал маленький Генрих, удрав от удерживавшей его женщины. Он обнял ее за ногу, но тут же отпрянул в полной смущении, когда Хелуит закричала от острой боли. Разревевшись, он панически оглядывался вокруг, покуда не заметил стоящего впереди Ротгара. Вприпрыжку он бросился к нему в объятия.

– Милорд, – Хелуит протянула здоровую руку к Хью умоляющим жестом.

– Прошу вас будьте ко мне милостивы. В своем лоне я ношу норманнского ребенка. И этот норманн изувечил меня.

– Пусть заткнется! – прогремел Уолтер, вероятно, не в силах поверить, что кто-то из ему подобных мог обращаться подобным образом с беззащитной женщиной. Возмущенный гомон голосов шумно отреагировал на ее сообщение, перекрыв окрик Уолтера.

– Кто же этот норманн? – спросил Хью, повышая голос, чтобы его все слышали, невзирая на гвалт.

Гилберт сидел, глубоко опустившись на стуле, покачивая головой, устремив опасливый взгляд в сторону Уолтера, словно боялся наказания со стороны этого рыцаря за свой подлый поступок.

За долгие месяцы, проведенные в плену, Ротгар выучил множество норманнских ругательств. Он осыпал ими Гилберта, добавив еще, не обращая внимания на публику, и самые крепкие из собственного языка, которые пришли ему в голову.

– Подлый выблядок! – заорал он в последний раз, исчерпав весь свой запас. Он почувствовал острую, режущую боль под ложечкой от мысли, что эта норманнская свинья может сотворить с Марией, стоит ему захватить ее в свои клешни. Груз ответственности камнем давил на него, он упрекал себя за слишком большое внимание к своим собственным делам, за неумение постоять за жену своего погибшего брата.

Работая локтями, вперед вышел отец Бруно.

– Вы не должны позволять такое, господин Хью.

– Проваливай отсюда, – приказал Гилберт Хелуит, угрожающе напирая на нее. Отец Бруно весь съежился от страха, а Хелуит не отступала.

Ротгар схватил Гилберта за плечо, чтобы остановить его, мечтая о том, чтобы сейчас в эту минуту, у него в руках оказался бы меч. Безоружный, он был вынужден лишь с силой проталкивать пальцы через кольца кольчуги, покуда не нащупал его крепкие, напрягшиеся мышцы. Он снова вздрогнул от мысли, представив себе, как эта приобретенная в битвах дикая сила могла обрушиться на хрупкое тело Хелуит, что она могла с ней сделать. Он что было сил сжал пальцы, и, когда норманн тяжело задышал от пронзившей его боли, чувство глубокого удовлетворения охватило всего Ротгара.

– Это ты сделал, Гилберт? – В голосе Хью чувствовалась плохо скрываемая, готовая вырваться из-под контроля ярость.

– Н-е-е-т, – ответил Гилберт, снова опускаясь на табурет, освободившись от хватки Ротгара. Он стрелял глазами вокруг себя, словно ожидая поддержки от враждебно настроенной толпы, съеживаясь от убийственного взгляда, брошенного на него Уолтером. Наконец он успокоился, почувствовав еще большую ненависть к Хелуит и дав себе твердое обещание отомстить Ротгару.

– Тогда кто?

– На кого же ты должен в таком случае указать пальцем, как не на себя? эхом отозвался Уолтер, и в его словах чувствовалась зловещая угроза.

– Давай, давай, Гилберт, обвини одного из своих приятелей, – поддразнивал его Филипп. Лицо Гилберта потемнело.

– Я никого не обвиняю. Не обращай на это внимания, Хью. Она хочет лишь расшевелить осиное гнездо, чтобы на нас пролились дождем новые беды. – Ложная, льстивая улыбка исказила черты его лица. – Ты же не станешь игнорировать совет своего старого, пользующегося доверием воина, и прислушиваться к безумным обвинениям какой-то враждебно к нам настроенной шлюхи, не так ли, Хью?

– Прошу вас, господин Хью, исполнить мою справедливую просьбу, настаивала на своем Хелуит, не обращая внимания на угрозы Гилберта.

– Говори, женщина, – приказал Хью, с отвращением взирая на Гилберта.

Все в холле, не отрываясь, смотрели на шатающуюся, избитую фигуру Хелуит. Но, несмотря на дрожащий, слабый от боли голос она донесла его до каждого уха. Не было не слышно ни звука, лишь несколько приглушенных рыданий.

– Мне необходима защита, милорд. Как для меня, так и для ребенка, которого я ношу под сердцем.

– Ты ее получишь, готов тебе поклясться, – сказал Хью.

– Я хочу его. – Она подняла дрожащий палец. Из-за ее неуверенной, слабой руки было трудно предсказать, куда она указывала.

– Гилберта? – спросил Хью. – Ты хочешь, чтобы я покарал его за его отвратительные деяния? Хелуит отрицательно покачала головой.

– Я сама за все отомщу, милорд. Мне нужен муж, способный защитить меня и моего ребенка. Я прошу вас дать свое согласие на заключение моего брака с Ротгаром Лэндуолдским сегодня же ночью.

Глава 19

Это в моих силах.

Совершенная ясность, необычайная простота этой высказанной мысли тут же прервала оглушительный гвалт и возбужденную болтовню, которые угрожали снова лишить Хью рассудка.

Казалось, бесконечная вереница просителей, предшествовавшая появлению перед ним избитой сакской женщины, слилась перед его глазами в одно большое пятно, а их грубые слова не давали ему как следует вникнуть в их смысл из-за плохого знания их родного языка. Он ловил одно слово там, другую фразу здесь, но что он понимал в новых соломенных кровлях, лоханях для стирки белья, о пшеничных отрубях? Поэтому он соглашался со всеми просьбами, на которые ему было по сути дела, наплевать; он только заботился о том, чтобы рядом с ним сидела, сжимая его руку, гордо улыбаясь, его жена и сестра, сиявшая от одобрения его действий.

Почему он не последовал совету Эдит удалиться вместе с ней в спальню после появления перед людьми, предоставив Марии возможность самостоятельно рассмотреть все их просьбы. Но потом появилась эта женщина. У него сразу заныло на затылке, когда он увидел ее покрытое синяками лицо; голова у него, казалось, распухла и вся горела от мысли, что пришлось вынести этой несчастной. Бедная, бедная женщина. Он не мог оторвать от нее взгляда, хотя вспышки внезапно разгоревшегося огня проникали через глазные яблоки прямо в мозг, отражаясь там невыносимой знакомой болью.

– Ты хочешь выйти замуж за Ротгара? – повторил он просьбу этой сакской женщины, чтобы лишний раз убедиться в том, правильно ли он ее понял.

– Нет, она не хочет, это несерьезно, – возразил, словно в шоке, Ротгар. Я не столь строго следил за ней, но, клянусь, теперь я не позволю ей страдать.

– Я имею право этого требовать, – упрямо твердила сквозь плотно сжатые зубы женщина, сердито поглядывая на него.

– Это в моих силах. Но должен ли я так поступать?

«Может, тихо посоветоваться с женой?» Нет, нет, его тревожили какие-то неясные, неприятные воспоминания, связанные с Эдит и Ротгаром, воспоминания, которые никак не поддавались окончательной формулировке. Мария, побелев, как полотно, вся напряглась; она бросала упорные взгляды то на него, то на эту сакскую женщину. Неужели она опасалась, что он откажет ей в помощи? Его жена, его сестра, эта сакская женщина… они все настолько беспомощны, не в состоянии противостоять ни одному из его рыцарей, и не только Гилберту, Уолтеру, даже этим рослым молодым оруженосцам. Женщины, военные трофеи, но как глупо, как невеликодушно со стороны таких мужчин злоупотреблять теми, кто не могут оказать никакого сопротивления? Нужно поговорить с ними со всеми – от оруженосца Роберта до верного рыцаря Стифэна. Ну, а где эти оба неблагодарных?

– Я требую этого по праву, – повторила еще раз сакская женщина. Она, казалось, покачивалась, с трудом удерживаясь на ногах, словно вот-вот была готова упасть в обморок. Чьи-то сострадательные руки протянулись к ней, чтобы поддержать ее. Мальчик освободился из объятий Ротгара Лэндуолдского. Оруженосец Гилберта резко бросился к нему и схватил за руки. Он стремительно кинулся к Гилберту с таким зверским видом, словно хотел превратить его в котлету. Ротгар пытался вырваться из рук оруженосца, а ребенок побежал к матери. Он, задрав голову, глядел ей прямо в глаза, а черты его лица были поразительно похожи… похожи…

– Как твое имя, женщина?

– Меня зовут Хелуит.

– И почему ты выбрала этого человека?

– Потому что других нет. Все мужчины в Лэндуолде либо уже женаты, либо умерли, откликнувшись на зов Гарольда выступить с оружием в руках. Кроме того, мальчик от него без ума.

Этот мальчик, – не выходило у него из головы, – этот мальчик так похож на Ротгара, и вот эта женщина говорит о своих правах на него как на мужа, этот мальчик так и льнет к Ротгару, покуда, чего-то испугавшись, не отбежал в сторону. Может, перед ним сын и отец, бывший господин и его возлюбленная? Он очень обязан Ротгару, он это сам признавал. Но если между ними когда-то пробежала искра, то, может, после заключения брака пламя любви заполыхает с новой силой?

– Нет, Хелуит. Я позабочусь о тебе и о твоем сыне, но я не могу жениться на тебе, – сказал Ротгар.

Хелуит не обращала никакого внимания на сакса.

– Мне нужен мужчина, чтобы он защищал меня, господин Хью, чтобы он обрабатывал принадлежащий мне участок земли.

– На самом деле эта Хелуит владеет землей? – спросил Хью у Уолтера.

– Да, несколькими акрами расчищенной под пашню земли в хорошем состоянии и очень уютной хижиной, но я прошу вас не удовлетворять ее просьбу. Ничего удивительного. После стольких лет, проведенных в боях, где он со свойственным ему военным искусством уничтожал саксов, такому человеку чести, как он, претило, что такое богатство передавалось в руки бывшего врага, а он, безземельный холостяк Уолтер, ничего не получал. Но Уолтер не понимал, в каком долгу находится Хью у Ротгара, Боже! В тот момент, когда Хью обдумывал эти мысли, Уолтер незаметно отвесил Гилберту подзатыльник.

– Не следует этого делать, Хью, – взмолился Гилберт.

– Вы не имеете никакого права так поступать! – взвизгнул Филипп. Лэндуолд – это вам не задняя часть оленьей туши. Его нельзя разрубать на части. Она не имеет права ни на акр! Я расскажу об этом Вильгельму, когда представлю ему петицию…

– Ну-ка немедленно выйди из зала, Филипп! – заорал Уолтер. Или ты опять сморозишь какую-нибудь глупость и потом горько пожалеешь об этом.

Хью не обращал на них никакого внимания. От Ротгара он получит эти земли, даже свою жену, и в один прекрасный день у него, с Божьей помощью, появится сын. Одним своим великодушным жестом он мог все уладить. По декрету Вильгельма, эти несчастные несколько акров земли, несомненно, принадлежат ему, Хью, но он мог пожаловать их Ротгару вместе с хижиной, не такой, вероятно большой, как этот зал, но все равно пристанище, кроме того, в придачу миловидную хрупкую женщину и этого крепыша-сына. Хью манила к себе спальня, обещая ему сладостный отдых после всего этого шума, яркого света…

– Вы, сэр священник, выйдите вперед. Отец Бруно подошел и стал рядом с Хелуит.

– Вы, Ротгар Лэндуолдский, станьте рядом со своей невестой!

К изумлению Хью, Мария негромко, отчаянно вскрикнув, начала безжизненно опускаться на пол. Никогда нельзя заранее предугадать, что может произойти с этими женщинами и этими браками. Но нужно было все же что-то предпринять, так как, Мария, вероятно, лишившись чувств, пошатываясь, медленно оседала на пол. Оруженосец Гилберта, оставив в покое Ротгара, бросился со всех ног к ней и ловко подхватил под руки. Да, в нем заложены рефлексы прирожденного рыцаря… нужно обратить внимание на его подготовку. Потом он заметил, как, грузно ступая по полу, из зала вышел Уолтер, словно разуверившись в его способности правильно понимать суть вещей.

Гилберт пробормотал что-то невразумительное о сокровищах, о возможных препятствиях к браку, о кровном родстве, что-то гнусавил по поводу предостережения священника, который уверял, подчеркивал возможность вступать в брак только после Пасхи.

– Подумайте о том, что я вам говорю, милорд, – убеждал его Гилберт, обращаясь к нему на вы, почтительно, так как они уже давно не обращались в разговорах между собой. – Этот человек – ваш враг. Эта женщина – возмутитель спокойствия. Вдвоем они начнут плести сеть заговора против вас, и в результате наверняка возникнут проявления явного недоброжелательства. Мне кажется, такой шаг решает значительно больше проблем, чем создает. Мы поговорим с тобой по этому поводу поподробнее позже, – сказал Хью, зная, что Гилберт обязательно пойдет на попятный, стоит только немного надавить на него. Соблюдая внешние приличия, Гилберт, фыркнув от неудовольствия, вышел из зала пошатывающейся неуверенной походкой, что совсем было на него непохоже. Мечтая о тишине спальни, Хью повернул раскалывающуюся от головной боли голову к священнику.

– Нужна ли вам для этого особая богослужебная книга, сэр священник?

– Нет, для этого не требуется, – последовал ответ.

Хью снова заметил, как этот остроглазый оруженосец, мгновенно оценив, где требуется его помощь, подошел к Ротгару и, взяв его за руку, подвел к Хелуит. Ротгар словно окаменел, он был весь мертвенно-бледный. Само собой, Ротгар утратил дар речи от его, Хью, невиданной щедрости, но ему не нравились такие эмоциональные вспышки, когда его так благодарят. В толпе все саксы, одобрительно кивая головами, улыбались, ожидая развязки.

Ротгар отбросил от себя руку оруженосца, и сам предстал перед Хью, широко расставив ноги, словно человек, вот-вот готовый вступить в рукопашную. Это насторожило Хью и лишь вызвало еще более острую головную боль. Улыбающиеся, кивающие головами саксы сразу поняли, что зреет столкновение, и тут же умолкли.

– Вы, господин норманн, говорите, что являетесь моим должником. – Голос у Ротгара был сильный, ясный, напористый. – Поэтому я прошу отдать мне в жены вашу сестру.

Из груди саксов вырвался один громкий выдох, но даже он не заглушил отчаянного яростного рева Хью. Он весь кипел, изо рта вырывалась пена, он мучительно искал нужные слова, чтобы осадить зарвавшегося выскочку, этого сакса. Но он, по-видимому, в это мгновение лишился дара речи, а сакс спокойно продолжал:

– Я буду защищать Хелуит и ее сына, но я люблю только вашу сестру.

– Заткнись! – наконец заорал он. В голове он ощущал сильные удары, словно в затылке кто-то долбил киркой. Неужели любой из этих людей, присутствующих сейчас в зале, мог позволить себе бросить вызов его воле в первый же день, когда он занял место правителя. Неужели его сестра флиртует с его врагом, побуждая его к подобным действиям? Он ловил ртом воздух, волновался, не обращая внимание на заботливую суету со стороны Эдит.

– Ты, сакс, берешь на себя слишком много Я лучше отошлю ее в монастырь, чем позволю выйти замуж за такого, как ты.

– Хью, умоляю тебя! – начала было Мария, но он взмахом руки заставил ее замолчать.

– Что? Ты хочешь рассказать мне о любви к этому понесшему поражение трусу, Мария? Я уже имел возможность лицезреть, как ты вышла однажды замуж за безземельного, бедного, как церковная крыса, человека. Больше такого не будет. Теперь все обстоит иначе, сестра. У меня есть земли, у меня есть деньги, и я найду тебе достойного жениха.

– Хью…

– Хватит! Еще одно слово, и я прикажу отрубить ему голову.

– Я люблю ее, господин норманн. Не нужно… Хью в ужасе обхватил руками голову.

– Если ты любишь ее, то попридержи язык, не то я и ей сломаю шею. Она будет в монастыре или лежать на кладбище – мне все равно. – Он оторвал руки, увидев, как побледневший Ротгар отошел на несколько шагов. – Так-то лучше, сакс. – Прищуривая глаза, чтобы лишить света того, кто у него в затылке отчаянно работал киркой, он гневно оглядывал свой народ. – Так. Я отдал приказ. Сэр священник, исполняйте обряд венчания. Я не потерплю дальнейшего промедления.

Хью взял Эдит за руку. Он должен довести все до конца, и лишь потом отправиться к себе в спальню. Разболевшаяся голова, разливающаяся по всем членам слабость из-за непривычной напряженной активности вряд ли будет способствовать сегодня ночью любовным брачным утехам, глядя на пошатывающуюся Хелуит, он пришел к выводу, что и Ротгару Лэндуолдскому придется сегодня сохранить в равной степени свое целомудрие. Значит, Мария любит этого человека; как хорошо, что к нему вернулся рассудок, и он теперь сможет сам найти ей более подходящего парня. В любом случае, он сегодня неплохо доработал. Ни один человек не смог бы добиться большего. Жители Лэндуолда, пребывавшие в мрачном настроении со времени норманнского завоевания, воспользовались организованной на скорую руку брачной церемонией, чтобы вдвойне повеселиться. Не проявляя никакого благоговейного трепета при отправлении святого таинства брака, они беззастенчиво пели, плясали, шумно выражая свое удовлетворение, поэтому слов отца Бруно, соединяющих Ротгара с Хелуит священными узами навечно, почти не было слышно из-за поднятого дикого шума. Но Марии и не хотелось слышать эти слова. Судя по всему, отца Бруно сильно сбивал этот гвалт, – он бормотал какие-то странные фразы, которые ей прежде никогда не приходилось слышать во время брачных церемоний, не правильно выговаривал имя Ротгара, все время бросал на него долгие косые взгляды. Но может, именно так саксы проводят обряд обручения?

Неважно. Голова у нее шла кругом, она отказывалась поверить тому, что происходило у нее на глазах, ее тубы все время беззвучно шептали – нет, этого не может быть. Но отец Бруно осенил крестом врачующихся, закрепив тем самым их вечные узы.

Все кончено, Хью с Эдит вышли из зала, направляясь к своему святилищу-спальне. Теперь нужно было подавить в себе все противоречивые давящие ее чувства, рвущиеся наружу крики. «На ее месте должна стоять я!», «Мы должны были бежать вместе с ним сегодня ночью!» Слишком поздно, чтобы внимать мрачным предзнаменованиям судьбы, на которые ей намекал Ротгар, слишком поздно осуществлять их желание тайно бежать прочь.

Даже сходи в могилу, она будет вспоминать эту картину, – как он стоит, склонив голову к Хелуит, перед священником. Невыносимыми, обжигающими, словно клеймо, мозг, будут воспоминания о том, как Ротгар останавливает одной рукой за плечо Гилберта, а другой удерживает ребенка Хелуит, как Ротгар бросается, чтобы вцепиться в глотку Гилберта, и его порыв останавливает лишь вмешательство оруженосца.