Текст книги "Ангел-истребитель"

Автор книги: Донн Кортес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Помнишь, что я говорил о субкультурах? Стая начала превращаться в одну из них – в культуру серийных убийц. Интернет – идеальный инкубатор; он похож на этакий тропический лес, очень концептуальный. У них были общие интересы, собственный язык: "трофеи", "овечки", "пункты приема трупов"... У них было место, где они собирались, чтобы поделиться новостями. У них даже было искусство – фотографии, видеоролики, звуковые файлы.

– Было?

– Да. Было. Сегодня от них остался... лишь я один. Видишь ли, в тропических джунглях часто выводятся новые виды хищников, способных отлично маскироваться под окружающую среду. Ты слыхал о белом богомоле, который похож на цветок орхидеи?

– Нет. Нет, не слыхал.

– Теперь, поговорив с тобой, я понял, какую роль играют "Волчьи угодья". Я собирался попросту прикрыть их... но, если я это сделаю, обязательно появятся новые. И они будут привлекать таких же, как ты.

– Но... но я же никого не убивал...

– Я знаю, – сказал Джек. – Но убил бы, если бы влился в Стаю. А с помощью остальных убивал бы снова и снова, направо и налево. Вот почему я не стану закрывать "Угодья". Вот почему я не вправе опустить руки. Я должен контролировать происходящее.

– Я... я тебя понимаю.

– Правда? Марк, я хочу, чтобы ты хорошенько понял одну вещь. Это вовсе не предлог, которым я пользуюсь, чтобы убивать людей. Я делаю это, чтобы предотвращать убийства и чтобы нести успокоение семьям убитых.

– Значит, ты... Ты не хочешь убивать меня?

– Нет, не хочу, убийство – это максимальный контроль, максимальная власть... но с властью надо быть осторожным, она может сыграть с тобой странную шутку...

Джек поднялся на ноги.

– Настоящая власть, Марк, заключается не в том, чтобы управлять жизнью других. Она в управлении собственной жизнью. Надо совершенно четко представлять себе последствия своих действий.

Джек зашел за спину юноше. Положил на его плечо ладонь.

– Я смогу, клянусь, я всегда буду...

– Перед каждым из нас встает выбор. Сделав его, мы должны будем жить дальше. И порой... порой сделать этот выбор не так-то просто.

– Я могу, я сделаю правильный...

– Я говорю не о тебе, Марк. Я говорю о выборе, который стоит передо мной.

Потянувшись вперед, Джек распорол ему горло.

* * *

Он вполне мог стать убийцей.

– Конечно, – прошептал Джек. – А мог и перерасти эту возрастную болезнь. Найти другой способ выпускать пар.

Как это сделал ты?

– Я не мечтал стать убийцей. Я хотел быть художником.

Кажется, ты совсем неплохо сочетаешь эти порывы, верно? Взгляни-ка на узор, который образовали эти капли крови. Ты же глаз от них оторвать не можешь. Немного похоже на льва в прыжке. Или, если немного подработать...

– Я был вынужден сделать это. Вынужден.

По-твоему, у тебя больше нет выбора? Если это правда, тогда ты уже не человек, а машина. Машина для убийства.

– Нет. Я все еще человек. Да, человек.

Ясно. Но откуда тогда взялись эти дурацкие рассуждения о субкультурах и искусстве? Знаешь, на что это было похоже? На те дерьмовые манифесты, которыми плохие художники подкрепляли свои никчемные произведения. Ты именно этим и занимался, не так ли? Искал себе оправдание? Ну конечно, а в самом конце подвел логическую черту: дескать, нельзя было позволить этому парню болтать о том, что он видел... Но ты же не об этом думал тогда. Ты думал, что пацан должен испытывать благодарность за то, что убил его именно ты... Ведь это все равно что дать музыканту возможность поиграть с «Роллинг Стоунз» или позволить спортивному болельщику подать мяч Бэйбу Руту. О, какой же он счастливчик...

– Это не важно, – устало сказал Джек. – Что будет со мной, уже не важно.

Уже слишком поздно.

Молча, спокойно, методично он принялся за уборку. Надо было вычистить всю грязь.

Как он проделывал это множество раз прежде.

* * *

Покончив с уборкой, спрятав тело и сделав анонимный звонок в полицию, Джек вернулся в мотель и уселся за компьютер. Надо было проверить, нет ли новых сообщений на «Волчьих угодьях». Он совсем не удивился, увидев ждущую его строчку, присланную Патроном.

* * *

ПАТРОН: «Темные дела удобнее вершить в темных театрах».

– Нет, – пробормотал Джек. – Не может быть.

ПАТРОН: Это дословный перевод надписи в самом начале фильма, Джек. Учитывая твое пристрастие к черному пластику и боли, я решил, что такой фон будет в самый раз. Надеюсь, тебе понравилось.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Наверное, я не должен удивляться.

ПАТРОН: Не стоит. Хотя, полагаю, Рыжий Эд был удивлен... Сколько ему было, Джек? Судя по нашим беседам, я бы рискнул предположить – не больше двадцати. Наверняка он – самая юная жертва в твоем списке?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я задал ему массу вопросов, но дата рождения как-то не всплыла в разговоре. Зато всплыло множество других интересных подробностей.

ПАТРОН: Если ты надеялся, что я испугаюсь, то ошибся в расчетах. Эд не мог бы рассказать ничего такого, чего не знал сам... а о Злобном Джордже ему почти ничего не было известно.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Но о нем знаю я. Ведь это ты убил ту девушку на кассете.

ПАТРОН: Ну разумеется. Потому что Рыжий Эд за всю свою жизнь и мухи не обидел. И вряд ли уже обидит, как я подозреваю. Ты ведь уже покончил с ним, не так ли? Строго говоря, он стал первой безвинной жертвой твоих рук... Интересно, что ты чувствуешь по этому поводу?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Превосходство. Мне известно больше, чем тебе. Рыжему Эду далеко за сорок. За последние четыре года он убил шесть женщин в штате Айдахо... И знаешь, еще что? У него прекрасная орфография. Кстати говоря, он нечто вроде компьютерного гения. За монитором он вытворяет потрясающие вещи. Я даже не подозревал, что такое возможно.

ПАТРОН: Джек, Джек... Какая нелепая ложь. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты с самого начала подозревал, что за Рыжим Эдом стою я, собственной персоной. Догадаться было совсем не сложно... но ты не хотел догадываться. Правда, Джек? Тебе был нужен предлог, чтобы выместить на ком-то все, что накапливалось в тебе на протяжении этих наших сеансов связи. Но я почти уверен, что замена оказалась никудышной. Прости, Джек... Я просто тебе не верю.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Еще поверишь.

* * *

Впервые Джек первым разорвал связь. Какое-то время он неподвижно сидел, угрюмо глядя на экран, а затем с размаху ударил кулаком в стену.

– Сукин ты сын, – простонал он.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Фиона Стэдмен крутнулась вокруг своей оси, проказливо улыбаясь.

– Ну, дядя Рик? – спросила она. – Что ты об этом думаешь?

Рик Стэдмен внимательно оглядел племянницу. На ней был наряд, который она сделала своими руками: платье до пят из черной кисеи с вышитыми серебром фазами луны и со свободными, в восточном стиле, рукавами. На шее Фионы висел кулон, изображавший полную луну, а волосы украшала тиара из звезд. Дополняли наряд сандалии со сложной черной шнуровкой, завязанной на икрах.

– Думаю, ты разобьешь немало сердец, – со смешком признал Рик.

– Ты меня научишь? – фыркнула Фиона.

– Я? Да я в этом ни ухом, ни рылом, – бесстрастно ответил он. Прихлебнул кофе и глубокомысленно потрепал Руфуса, который, выгнувшись от удовольствия, изо всех сил пытался слизнуть кожу с руки Рика.

– Ну, мне так не кажется, – сказала Фиона, плюхаясь на тахту рядом с ним. Руфус приготовился прыгнуть к ней на колени, но Рик перехватил щенка.

– А ну тихо, чучело мохнатое, – сказал он. – Сдается мне, она тебя придушит, если ты помнешь ей платье.

– Мама говорит, ты теперь встречаешься с какой-то блондинкой, – сказала Фиона. – Что случилось с Софией? Или она просто перекрасила волосы?

– Э... мы с Софией теперь просто дружим, – сказал Рик. – Но ты права, у меня и правда новая подружка. Ее зовут Эмбер.

– Подружка? Подружка? Это слово я слышу впервые с тех пор, как тебя кинула Злючка.

Рык вздохнул.

– Ее звали Карен. Так ее и называй.

– Ну, а для меня она была и останется Злючкой. Лучше расскажи мне об Эмбер.

– Ей двадцать пять, изучает в колледже литературу, обожает играть в дурацкий трик-трак. И еще, она очень милая.

– Вроде подходит... А далеко идущие планы?

– Как обычно, знаешь ли: брак, трое детей, мировое господство. Научные эксперименты в гараже, переезд в страну, не высылающую беглых преступников.

– Отлично. Счастье найдет тебя на юге Ботсваны.

– Между прочим, – с неохотой признал Рик, – мы и впрямь подумываем о путешествии. Может, махнем летом в Азию.

– Этим летом?

– Знаю, вроде как рановато... но Эмбер мне действительно нравится. Я приведу ее знакомиться, сама увидишь.

Фиона сузила глаза, но все же улыбнулась.

– Ладно уж, езжайте. Если, конечно, она получит от меня штамп «Одобряю».

– А ты? Как дела на личном фронте?

Фиона со стоном рухнула на тахту.

– Лучше не спрашивай. Мне до того хочется свиданий, что я начинаю выдумывать поклонников. Вчера даже смогла убедить себя, что за мной следят.

– Что еще за новости? – нахмурился Рик.

– Ох, да не беспокойся ты. Просто машина ехала медленно, кто-то искал нужный дом. Сам знаешь, какое богатое у меня воображение.

– А как же. Учти, у нас это наследственное. Кстати говоря... я ведь пришел показать кое-что.

Фиона подскочила на тахте, глаза ее широко распахнулись.

– Что? Ты закончил костюм? Наконец-то!

– Ну, я еще не уверен, закончил ли...

Фиона закатила глаза:

– Художники. «Ничего нельзя закончить...»

– «...Можно только прекратить работу». Да, знаю. Но костюм уже вполне годится для демонстрации на публике.

– Ха-ха! – вскричала Фиона. – Я знала, что ты прячешь в той большой, звякающей сумке! Вытаскивай!

– Ну уж дудки, – сказал Рик. – Ты увидишь его во всей красе. Жди тут, я сейчас его надену. Займет пару минут.

– Давай быстрее!

Вновь усевшись, Фиона подтянула под себя ноги. Руфус прыгал рядышком, но улегся, когда она дала ему команду.

– Ну что, Руфус? – сказала Фиона щенку. – Как думаешь, что там за костюм? Что-то классное, разумеется...

Руфус жадно дышал, высунув язык. Она чесала ему за ухом и ждала.

Когда ее дядя вошел в дверь, она лишь прошептала:

– Ого.

Наряд Рика явно основывался на костюме римского центуриона и состоял из блестящей кирасы, короткой тоги и шлема с гребнем, но был сделан из необычных материалов. Нагрудник кирасы выстилали кусочки цветного стекла, образующие рисунок: солнце с расходящимися от него лучами. Тога была скроена из такого же тонкого материала, которым воспользовалась Фиона; на глубоком синем фоне улыбались вышитые солнечные диски. Шлем был бронзовым, с прикрывавшей лицо блестящей маской и с индейским гребнем из алых и желтых перьев, изображавших языки пламени. На черных кожаных перчатках, как и на сапогах, до колена, были нашиты отполированные бронзовые пластинки.

– Да здравствует бог Солнца, самый прикольный бог на свете! Ра, Ра, Ра! – воскликнул Рик приглушенным маской голосом.

Вскочив с тахты, Фиона обняла его. Руфус принялся лаять.

– Это будет мой самый лучший Хэллоуин! – сказала она.

Глава 14

ПАТРОН: Завтра Хэллоуин, Джек. Мне еще не доводилось убивать на Хэллоуин. Чуточку слишком очевидно, не находишь? Чересчур прямолинейно, по-голливудски. Праздник и без того посвящен смерти, так что использовать мои таланты, лишний раз увязывая с нею этот день, кажется ненужной тратой сил.

Но этот день бросает мне вызов.

Хэллоуин высмеивает смерть. Люди обряжают ее в глупые тряпки, душат детьми и сладостями. Изображают страх, чтобы потом посмеяться, вдоволь навизжавшись от притворного ужаса. Осторожно заглядывают в бездну, чтобы затем плюнуть в нее. В этом смысле Хэллоуин – такой же целомудренный праздник, как и все прочие, а может, и самый невинный.

И конечно же, на Хэллоуин все надевают маски. Маски, за которыми можно спрятаться. Маски, которые изображают истинное лицо человека. Полагаю, ни один другой праздник не насыщен искусством до такой степени. Сколько творческих усилий люди вкладывают в Пасху, Четвертое июля, день святого Патрика? Не слишком много. Эти праздники основаны в первую очередь на традициях, на следовании ритуалам... но очень немногие два года подряд наряжаются на Хэллоуин в один и тот же костюм.

Мы уже отдали свою дань маскам, не правда ли, Джек? Джинн-Икс, Дорожный Патруль, Поцелуй Смерти, Злобный Джордж... Мистер Либенстраум. Но те маски, что мы носим сейчас, маски Патрона и Следователя, – это Инь и Ян наших истинных лиц. Мы оба разрушаем во имя созидания. Я создал тебя... значит, ты должен уничтожить меня. Идеальная симметрия.

Но, Джек, наш танец еще не завершен. Как твой предшественник, я несу определенную ответственность, на мне лежат особые обязанности. Я владею мудростью и опытом, которые хочу передать тебе. Не бойся, это не больно; совсем наоборот. Ты уже прошел через боль, она навсегда в тебе сохранится. Она делает тебя сильным. Просто ты должен научиться направлять ее в нужное русло... Впрочем, до сих пор тебе это удавалось.

Единственное, что тебя сдерживает, – самое бесполезное чувство из всех, чувство вины. Ты прошел долгий путь, Джек; ты почти у цели. Не стоит переживать из-за того, что так хорошо тебе дается. Не мучь себя, и перед тобой распахнется целый мир. Прекрасный мир, исполненный творческой энергии.

Возможно, тебя вдохновит мой новый проект. Я вполне доволен концепцией, но ты смог бы, если бы захотел, многое в нее привнести.

Художник, о котором идет речь, по существу скульптор, хотя работает с самыми разными материалами. Его работы хороши, у него великолепная техника, но ему недостает той глубины чувства, которая потребна подлинному мастеру. Мне кажется, я знаю, как восполнить этот пробел.

У него есть юная племянница. Они часто бывают в гостях друг у друга, и, по моему разумению, девчонка совсем по-детски влюблена в дядюшку. Вот что я придумал: надо привязать ее голышом к кровати и прикрепить к ее телу множество фейерверков. Конечно же, меня натолкнул на эту мысль тот замечательный трюк, который ты провернул с бенгальским огнем. Разместив фейерверки в стратегических точках, как я понимаю, можно выборочно уничтожить довольно приличное количество человеческой плоти, прежде чем раны вызовут смерть. Если угодно, это перенос современных градостроительных концепций на уровень психологии: «Мы вынуждены снести этот сосок. На его месте возникнет кровоточащий, дымящийся котлован».

И разумеется, запах. Резкий запах сгоревшей пиротехники преследует нас неделями – и до, и после окончания октября. Замечу, запах этот неистребим, а в закрытой комнате достигнет довольно сильной концентрации. Останется добавить пару декораций – тыкву с вырезанной в ней рожицей, несколько картонных привидений и скелетов – и поставить компакт-диск с неувядающим хитом «Я без ума от монстров». Вуаля! И все же это заметно расходится с моими прежними работами. Я предпочитаю убивать быстро и чисто, а основным творчеством заниматься уже впоследствии; я работаю скорее в жанре пост-мортем, чем постмодерн. Фейерверки сильно шумят; они хаотичны и беспорядочны. Чтобы все прошло как по маслу, я считаю, необходимо устроить генеральную репетицию.

Что, если я воспользуюсь Никки?

* * *

Невозможно. Этого просто не могло быть.

Джек нервными шагами мерил свой номер в мотеле. В одной руке он сжимал пистолет, а второй беспрестанно щелкал его предохранителем.

– Как? Как? – бормотал он. Оказавшись у двери в ванную, Джек краем глаза уловил свое отражение в зеркале над умывальником: небритый, без рубашки, с налитыми кровью глазами. Он напоминал бродягу, которому самое место – где-нибудь под мостом, с бутылкой в руке. Направив пистолет на отражение, Джек рявкнул:

– Как? Как, черт побери? Откуда он знает?

Отражение ничем не могло ответить.

* * *

После «собеседования» с Ричардом Никки еще ни разу не работала. Впрочем, она выходила на Бульвар, чтобы провести собственный опрос, но никто из девушек не встречал его и не говорил с ним. Казалось, кроме нее самой, Ричардом и его агентством никто не интересовался.

Джек не ответил на посланное ею сообщение, но это могло означать что угодно. Возможно, он уже не проверяет почтовый ящик или решил, что без него ей лучше; вполне в духе Джека.

Никки больше не чувствовала себя в безопасности. Пришло время двигаться дальше, найти другой город; она бы уже уехала из Ванкувера, если бы решила куда. И знала только одно: это не будет один из тех городов, о которых она упомянула Ричарду.

Теперь Никки совершала свои пробежки по вечерам; биологические часы вернулись к естественному для нее ритму ночной жизни. Она уже не понимала, зачем было бегать по утрам; видимо, что-то связанное с новым поворотом в жизни, с изоляцией. Ей этого не хватало, она этим занималась, и делу конец. Баста Пробежки на закате – когда дорожки парков заполнены гуляющими парочками, собачниками, другими бегунами – казались ей теперь вполне естественными.

Уже почти совсем темнело, когда Никки вернулась домой, вся в поту и запыхавшаяся. Отперев дверь квартиры, она сразу направилась к холодильнику и достала банку пива.

Первое, что она заметила, были сдвинутые бумаги на кухонном столе. Мелочь, конечно, но Джек научил Никки подмечать такие вот мелочи. Кто-то побывал у нее дома.

Замерев, она опустила банку с пивом и прислушалась.

Ничего.

Бегая, Никки всегда брала с собой тридцативосьмикалиберный в поясной кобуре. Сейчас она выхватила пистолет, сняла его с предохранителя и быстро, на цыпочках обошла все комнаты, одну за другой. Заглянула в шкафы, в уборную, под кровать. Никого.

Осматриваясь, Никки видела и другие приметы чужого пребывания в квартире: какие-то вещи не на своих местах или немного передвинуты. Вернувшись в гостиную, Никки проверила дверь и увидела царапины вокруг замка.

Нахмурившись, она подняла банку и сделала долгий глоток. Незваный гость ничего не забрал; даже отметины на замке, возможно, были старыми. Может, все это ей чудится?

Никки вновь осмотрелась, пытаясь определить причину визита Закончив, отчасти утратила свою уверенность; похоже, ложная тревога Вздохнула, уселась и допила пиво.

Определенно настало время уезжать, думала Никки. От этого города у меня уже едет крыша.

Она решила выпить еще банку, но когда поднялась на ноги, чтобы достать из холодильника пиво, накатил приступ головокружения, и Никки вновь осторожно уселась.

Ого! Может, лучше пожевать чего-нибудь...

Свою ошибку она осознала слишком поздно. Потянулась к телефону, но руки вдруг растянулись на миллион миль.

И все вокруг исчезло.

* * *

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Давай, продолжай трепаться. Ты даже не представляешь себе, с кем имеешь дело. Ты не впечатляешь меня, Патрон. Ты такой же, как и все прочие, жалкий неудачник, который повторяет себе, что он особенный, потому что творит гнусности и никто не может его поймать. Неплохое определение для всех паразитов, не находишь? Воображаю, крысы, тараканы и червяки думают точно так же, барахтаясь в грязи: «Все это богатство – оно только для меня. Я особенный».

Ты фальшивка.

Ты даже не понимаешь, что такое настоящие муки.

Несколько распотрошенных, парочка повешенных, перерезанные глотки... мило, но кончается за секунды. Ты хоть знаешь, что это такое – пытать кого-нибудь двенадцать часов кряду? Чтобы они гадили под себя от ужаса и боли? Чтобы взрослые мужики плакали, молили и упрашивали пощадить их на всем протяжении пытки?

Я знаю. И в этом я весьма, весьма преуспел.

Ты похваляешься тем, что создаешь художников?

Это потому, что у тебя самого нет никакого таланта.

Ты хвастаешь убийствами, потому что у тебя не хватит духу делать то, что делаю я. Невинные люди – легкая добыча; охотиться на них может любой. А я охочусь на хищников, и я всегда получаю то, что мне от них нужно.

Ты и пальцем не тронешь Никки. Я говорю тебе это, поскольку ты уже понял, что я тебя поймаю; ты практически признал это в своем последнем письме.

Ну, а закончу я очень простым обещанием: все, что ты сделаешь с ней, я проделаю с тобой.

* * *

Ответ не заставил себя ждать:

* * *

ПАТРОН: Хлесткие слова, Джек... зато от души, я сразу понял. И все же мне слышится в них какая-то отчаянная нотка, верно? У меня на руках все козыри. Другими словами, ты предложил расправиться с Никки быстро и безболезненно, пообещав мне ту же участь. Будем надеяться, ты сдержишь данное слово.

Жаль, конечно, но этому не суждено случиться. Смерть Никки будет долгой и мучительной. А хуже всего – она навсегда останется загадкой. Ты так никогда и не узнаешь, что же с нею произошло, Джек. Она просто исчезнет: очередная шлюха, проглоченная улицей. Ее тело никогда не найдут. Я никогда не выдам тайны... если ты не заставишь меня открыть ее.

Хотя есть и другой вариант. Он избавит Никки от страданий.

Ты мог бы убить ее сам.

Это единственный способ защитить ее, Джек. Ты не подозревал, что мне известно о ее существовании, но я знаю гораздо, гораздо больше. Я знаю, где Никки теперь... и то, что тебя нет с нею рядом.

Она не нужна тебе, Джек. Ты сам это понимаешь. Я убиваю тех, кто близок художникам, не для того, чтобы зажечь в них пламень вдохновения... Я убиваю, чтобы очистить их огнем. Труп заставляет сосредоточиться; живой человек отвлекает. Делай то, что должен.

* * *

– Он хочет, чтобы я отчаялся, – бормотал Джек. – Запаниковал, потерял голову. Надо сохранить спокойствие. Быть собранным.

Нельзя привести Патрона к Никки. Если тот знает о ней, это еще не значит, что Патрону известно, где она сейчас. Впрочем, ему многое известно, это очевидно. Он знает о Джеке, знает о Никки...

Нужно найти ее. Только пока не ясно зачем.

– О нет, – прошептал Джек. Внезапно он понял.

Патрон отвлек его, упомянув Никки. Это правда, Патрон мечтает устранить всех, кто помогает Джеку оставаться человеком... но существует и более очевидная мишень.

– Запах фейерверков в октябре, – шептал Джек – В Штатах пиротехнику запускают в июле... Ванкувер. Он в Ванкувере.

Здесь живет человек, о котором Патрон совершенно точно знает.

Чарли.

* * *

Никки приоткрыла глаза. Она не могла сообразить, где она и что с ней произошло, но подозревала, что ничего хорошего. Голова гудела, очертания предметов расплывались. Наркотики. Ее накачали какой-то дрянью.

Она лежит на койке. Запястья и лодыжки привязаны к раме. Наверху – трещины в штукатурке и пятна плесени, похожие на тест Роршаха. Никки повернула голову, и этого оказалось достаточно, чтобы слабость и головокружение вернулись. Ей удалось побороть их.

Небольшая комната, пустые деревянные стены, торчащие трубы. Кажется, здесь никто не живет. У стены напротив – еще одна койка с привязанным к ней человеком. Белый мужчина лет сорока, одетый в светлые брюки и голубую шелковую рубашку. Левая кисть замотана пропитанным кровью бинтом. Кожаные туфли от "Гуччи". Он не шевелился, но Никки слышала, как он дышит. Без сознания, наверное.

Голова понемногу прояснялась. Никки провела в уме быструю инвентаризацию: на ней нижнее белье.

Руки-ноги на месте. Сережек нет, зато браслет с амулетами все еще на руке. Ноги босые.

Мужчина на второй койке шевельнулся, застонал.

– Эй, – прошептала Никки, – ты очнулся?

Мужчина попытался приподняться и обнаружил, что не может. Не без труда разлепил веки.

– Ч-что? – переспросил он.

– Говори тише, – шепотом посоветовала Никки. – Ты цел?

Мужчина повернул к ней голову. У него было круглое, мясистое лицо и нос картошкой, а на лице – испуг.

– Что... кто... кто ты? – прохрипел он.

– Меня зовут Никки, – сказала она – А сам-то ты кто такой?

Лицо мужчины, и без того уже бледное, потеряло всякий оттенок при звуках ее имени.

– О нет, – выдавил он. – Извини, он заставил меня рассказать, я... он отрезал мне пальцы!

Мужчина заплакал.

Никки опустила взгляд на его забинтованную руку. На какой-то миг ей показалось, что мужчина говорил о Джеке... но тут же сообразила, кто, скорее всего, этот "он".

– Черт! – тихо выругалась Никки. – Давай, парень, соберись. Как тебя зовут?

– Чарли. Чарли Холлоуэй...

* * *

Чарли и Никки были единственными во всем свете людьми, за судьбу которых Джек волновался. Он отправил наспех написанное электронное сообщение Никки, затем попытался дозвониться до Чарли. Попав на автоответчик, повесил трубку.

Он оплатил еще неделю аренды и первым же рейсом вылетел в Ванкувер; ноутбук Джек прихватил с собой, а оборудование "Волчьих угодий" оставил в мотеле. Еще несколько раз пытался звонить Чарли, из аэропорта и уже в самолете, но никто не брал трубку.

Из аэропорта он на такси доехал до галереи Чарли. Здание было заперто; в окнах темно. Он постучал – никто не вышел открыть.

Джек обошел галерею. Пожарная лестница в аллее опущена; оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, Джек забрался по ней наверх. Толкнул окно на втором этаже – похоже, намертво закрашено.

Не время миндальничать. Джек высадил стекло локтем.

Сигнализация не сработала; по крайней мере, он не услышал сирены. Ботинком столкнул внутрь застрявшие в раме осколки и сам последовал за ними. И оказался в коридоре: по обе стороны – двери, а на торцевой табличка: "Кабинет". Джек направился к ней.

Дверь была не на запоре. Внутри он увидел стол, заваленный бумагами и стопками журналов. У стены – пара кресел с плюшевой обивкой. Три шкафчика картотеки, один на другом, и отдельный стол с компьютером.

На клавиатуре – размашистая дуга крови, словно кто-то, у кого текла кровь из носа, резко мотнул головой.

Джек опоздал.

* * *

– Послушай, Чарли, – произнесла Никки. Она старалась говорить потише, но с напором. – Если мы с тобой хотим выбраться отсюда живыми, надо сохранять спокойствие. Хладнокровие. Ты меня понял?

– Да. Да, – сказал Чарли. – Он... он сумасшедший. Это он убил семью Джека.

– Я знаю, – угрюмо подтвердила Никки. – Он называет себя Патроном. Мы с тобой – следующие в его списке, и ничего хорошего нас не ждет. Твои веревки сильно натянуты?

– Э... довольно сильно.

– Ну, тогда постарайся их ослабить. Может, и получится. Не узнаешь, пока не попробуешь. Я займусь тем же.

– Хорошо. А как... как он поймал тебя?

– Усыпил. Я глотнула пивка из собственного холодильника... последнее, что помню. – Никки натянула веревки, жалея, что была без сознания, когда ее привязывали: она могла бы напрячь мускулы, обеспечила бы небольшую слабину. – А тебя?

– То... что случилось, кажется безумием. Сам еще до конца не поверил. Я работал в своем кабинете, когда он внезапно оказался рядом. Я не слышал, как он вошел, ничего подобного, он словно материализовался из воздуха. На нем был черный капюшон, лица не видно. Он вытянул ко мне руки, и тут... я не мог шевельнуться.

– Что-то новенькое, – протянула Никки.

– Он привязал меня к стулу, вытащил садовый секатор... – Голос Чарли дрогнул. Помолчав, он зашептал снова: – И когда он говорил, голос казался искаженным. Нечеловеческим.

– Модулятор, – определила Никки. – Боится, что ты узнаешь его голос. Может, это кто-то из твоих знакомых... или нет. Наверное, просто осторожничает.

– Он спрашивал о тебе. И о Джеке. Я почти ничего не знал... но я рассказал ему. Рассказал все, что знаю. Извини. – Слова Чарли были едва слышны.

– Ладно, проехали, – сказала Никки. – Все ломаются рано или поздно. Что там с веревками?

– Мне... Кажется, я могу сдвинуть узлы вдоль рамы.

– Отлично. Постарайся найти острый край, угол, все, обо что их можно перетереть.

– Тут что-то торчит... кажется, это винт или болт.

Самой Никки не повезло: к ней Патрон отнесся со всей тщательностью.

– Ну так постарайся перетереть веревку о болт, – сказала она. – Потребуется время, но ты не сдавайся. Дергай со всей силы.

– Да, конечно. О боже, как болит рука.

– Если ты не освободишь нас до возвращения Патрона, – фыркнула Никки, – то будешь вспоминать эту боль с ностальгией...

* * *

Джек рыскал по жилищу Чарли в поисках чего-то, в чем сам не был уверен... но инстинкт подсказывал, что что-то он упустил из внимания.

Здание служило Чарли не только галереей, но и домом; он жил в комнатах наверху. Джек бродил из одной комнаты в другую, выглядывая хоть что-нибудь, что подсказало бы, куда Патрон забрал их владельца. Наконец наткнувшись на то, что искал, он не поверил собственным глазам.

* * *

Одна из комнат служила спальней для гостей; Джек и сам когда-то ночевал здесь, после затянувшейся вечеринки по случаю открытия выставки. Когда Джек просунул в дверь голову, ему показалось сначала, что комната теперь используется как хранилище: каждый свободный сантиметр стен теперь занимали картины. Но затем он увидел, что в углу по-прежнему стоит кровать, а к ней добавились небольшой комод и гардероб.

Висевшая над кроватью картина изображала бесформенную кучу, прежде бывшую человеком. Над нею нависал хищно осклабившийся, острозубый Господь Бог.

– Сальваторе Ториньо, – прошептал Джек.

Репродукцию именно этой картины Патрон отправил через "Волчьи угодья" Поцелую Смерти, под маской которого скрывался Джек.

* * *

– Веревка поддается, – сказал Чарли. – Боже, у меня, наверное, получится.

– Продолжай тереть, – настаивала Никки.

– Она разлезается! Уже почти... готово: – Одним рывком Чарли высвободил руки. Усевшись на койке, он неловко завозился с путами на ногах.

– Да скорее же!

Спустя секунду Чарли уже стоял рядом. Его глаза выглядели тусклыми.

– Не стой столбом, развяжи меня! – прошипела Никки.

Чарли опустил на нее взгляд. Он не произнес ни слова.

* * *

Джек медленно окинул спальню глазами.

Каждое полотно повествовало о смерти и отчаянии. Больше всего на картинах было искаженных от крика лиц и разодранной плоти. Комната была полна окон, распахнутых в преисподнюю.

Подойдя к гардеробу, Джек приоткрыл створку. Он уже знал, что найдет внутри.

Глянцевитая чернота латекса, намасленная кожа и хромированные цепи поблескивали на десятке аккуратно развешанных там нарядов. Очевидно, спальня больше не считалась запасной.

– Фальми, – выдохнул Джек.

Снаружи до него донеслись треск и хлопки фейерверков. Хэллоуин начался.