Текст книги "Белый отель"
Автор книги: Дональд Майкл Томас
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
На первый взгляд, мало что можно было почерпнуть из ее творения; очевидными были лишь некоторые ссылки на ее галлюцинации и откровенное признание в перенесении1818
* Перенос пациентом на психоаналитика чувств, испытываемых им к другим людям, как правило, к родителям, т. е. проекция раннедетских установок и желаний в отношении родителей на другое лицо.
[Закрыть]. В ее фантазии место Дон Жуана занял один из моих сыновей – вряд ли есть необходимость пояснять, что она не была с ним знакома. Было достаточно ясно, что она выражает желание занять место одной из моих дочерей – путем замужества. Когда я поставил ее перед этим выводом, Анна довольно смущенно сказала, что это была лишь шутка, «чтобы немного меня развеселить».
Находя слишком затруднительным иметь дело с потоком иррациональных образов, я попросил ее пойти и попытаться самой отстраненно и трезво проанализировать на бумаге свой материал. Она не без оснований восприняла мою просьбу как укор, и мне пришлось заверить ее в том, что ее «либретто» показалось мне очень интересным. Через несколько дней она вручила мне школьную тетрадку, исписанную ее размашистым почерком. Затаив дыхание (в буквальном смысле, поскольку испытывала легкий рецидив астматических симптомов), она ждала, пока я бегло просмотрю несколько страниц. Я увидел, что вместо того, чтобы написать истолкование, как я ее просил, она предпочла расширить свою первоначальную фантазию, расцвечивая каждое второе слово, так что я, казалось, не получил ничего, кроме достойной Геракла задачи прочесть еще более объемный и неразборчивый документ. Хотя она в какой-то мере смягчила грубость сексуальных описаний, здесь по-прежнему властвовал эротический поток, наводнение иррационального и чувственного; волны не были столь же высокими, но покрывали гораздо более обширное пространство. Итак, я имел дело с воспламененным воображением, не знавшим границ, наподобие инфляции в те месяцы – когда чемодана банкнот не хватало и на буханку хлеба. Целый час прошел совершенно бесплодно, после чего я пообещал внимательно прочесть ее труд на досуге. Когда я это сделал, то начал различать смысл, скрытый под кричаще расцвеченной маской. Многое было чистейшим воплощением желаний, безвкусным, если не отвратительным; но наряду с этим то тут, то там встречались отрывки, написанные не без печати одаренности и настоящего чувства: описания природы «океанического» толка, перемешанные с эротическими фантазиями. Нельзя было не вспомнить слова поэта:
К этому времени я уже бережно хранил эту тетрадку, которая, как я убежден, могла бы научить нас очень многому, если бы мы только были в состоянии все в ней правильно истолковать.
Существует шутливая поговорка: «Любовь – это тоска по дому»; и когда человеку грезится местность или страна и он говорит себе, все еще грезя: «Мне эти места знакомы, я бывал здесь прежде», – его ощущения могут быть истолкованы как память о гениталиях или теле своей матери. Все, кто до сих пор имел возможность в познавательных целях ознакомиться с дневником фрау Анны, испытывали именно это чувство: «белый отель» им знаком, это тело их матери. Это место, где нет греха, лишенное нашего бремени раскаяния, – ведь пациентка сообщает нам, что потеряла по пути чемодан и приехала даже без зубной щетки. Отель говорит языком цветов, запахов, вкусовых ощущений. Нет необходимости пытаться применить к его символам жесткую классификацию, как пытались это делать некоторые из моих учеников: утверждать, к примеру, что вестибюль – это полость рта, лестница – пищевод (или, по мнению других, половой акт), балкон – грудь, окружающие ели – волосы на лобке, и так далее; гораздо существеннее общее настроение белого отеля, его искренняя готовность к оральным действиям – сосать, кусать, есть, жадно глотать, вбирать в себя – со всем блаженным нарциссизмом младенца, приложенного к груди. Здесь присутствует океаническое одиночество первых лет человеческой жизни, аутоэротический парадиз, карта первой нашей страны любви – набросанная со всей belle indifference2020
* Блаженной безразличностью (фр.). (Примеч. пер.)
[Закрыть] истерии.
Как мне казалось, это свидетельствовало о глубочайшей идентификации Анной себя со своей матерью, что предшествует Эдипову комплексу. В такой идентификации для меня не было ничего особенно удивительного, за исключением степени ее интенсивности в данном случае. Грудь – это первый объект любви; ребенок, сосущий материнскую грудь, стал прототипом любой любовной связи. Нахождение объекта любви на пубертатной стадии есть не что иное, как повторное его обретение. У матери, добродушной и любящей удовольствия, Анна унаследовала пожизненный аутоэротизм2121
* Имеются также свидетельства того, что минимумом подавления мать помогала дочери и на более поздних стадиях. Отрывки в дневнике намекают на то, что Анна обладала здоровым и скромным пониманием того, что генитальный аппарат остается по соседству с клоакой и (если процитировать Лу-Анд-реа Саломе) «у женщины даже только позаимствован у нее».
[Закрыть], и потому ее дневник представляет собой попытку вернуться в то время, когда оральный эротизм главенствовал над всем остальным, а связь между матерью и ребенком была нерушимой. Таким образом, в «белом отеле» нет разделения между Анной и внешним миром; все поглощается им целиком. Вновь рожденное либидо превосходит все потенциальные опасности, как описанная ею черная кошка, головокружительно ускользающая от смерти. «Хорошая» сторона белого отеля в его щедрости и радушии.
Но ни на миг нельзя пренебрегать тенью разрушительности, и менее всего – в моменты наивысшего наслаждения. Всеблагая мать собиралась поехать в обреченный отель.
Теперь мне казалось смехотворным, что я совершенно ничего не знал об Анне, за исключением того, что она страдает истерией. Возник и второй парадокс: чем больше я убеждался в том, что «Гастайнский дневник» является замечательно отважным документом, тем стыднее становилось Анне за то, что она написала столь отвратительное сочинение. Она понятия не имела, где ей приходилось слышать столь грубые выражения, равно как и то, почему она сочла возможным их употребить. Анна умоляла меня уничтожить ее писания, потому что это были только дьявольские обрывки, порожденные «бурей в голове» – которая сама по себе была вызвана радостью освобождения от боли. Я сказал ей, что меня интересует лишь проникновение к истинам, которые, как я был уверен, содержались в ее замечательном документе, и добавил, что очень рад тому, что ей удалось ускользнуть от цензора2222
** В психоанализе – образное представление тех сил, которые стремятся не допустить в сознание бессознательные мысли и желания. (Примеч. пер.)
[Закрыть], от кондуктора, по пути к белому отелю!
Лишь с очень большой неохотой молодая женщина согласилась пройтись вместе со мной по своему повествованию, останавливаясь там, где у нее возникали какие-либо ассоциации. Ее легкий рецидив одышки миновал, она была уверена, что полностью излечилась, и не понимала, почему я настаивал на продолжении анализа. К счастью, эффект перенесения заставлял ее с неохотой думать и о прекращении своих визитов ко мне.
– Белый отель – это место, где мы остановились, – начала она.– Я люблю бывать в горах, это такое облегчение после венской неприглядности; но мне хотелось, чтобы было еще и озеро, большое, – возле воды я себя свободнее чувствую. В отеле был зеленый плавательный бассейн, вот я и дала ему разрастись в озеро! Большинство персонажей – постояльцы отеля. Там была невообразимая смесь – люди, после войны пытающиеся восстановить свои привычки, так я полагаю. Например, там был английский офицер, с очень прямой спиной, очень обходительный, он был контужен снарядом во Франции. Он писал стихи и показал мне одну свою книжку. Меня это очень удивило, хотя стихи оказались не особенно хороши, насколько я могу судить об английском. Он все время упоминал о своем племяннике, который тоже должен был приехать, чтобы покататься на лыжах. Но я слышала, как кто-то говорил, что его племянник погиб в окопах. Однажды этот майор созвал нас на собрание и сказал, что мы под угрозой нападения. Я подумала, что смогу сочинить из этого забавную сцену – потому что, в конце концов, вокруг нас столько всего непонятного, например осенние листья или падающие звезды.
Я перебил ее, спросив, не было ли в ее детстве чего-то такого, из-за чего она так часто сравнивает падающие звезды с цветами.
– Что вы имеете в виду?
– Я помню, вы как-то говорили, что медузы под водой похожи на голубые звезды.
– Ах да! Я обычно первым делом бегала по утрам на пляж, посмотреть, сколько медуз2323
* Фрау Анна употребила здесь русское слово; это еще один пример случающихся время от времени вкраплений в ее речь иностранных слов, что необходимо особо отметить.
[Закрыть] наплыло к нам за ночь. Да, конечно, с этим связано очень многое из моего прошлого. У нас в Одессе горничной была маленькая японка; когда она вытирала пыль или полировала мебель, то часто рассказывала мне хокку – это такие маленькие стихотворения. Мне как-то подумалось, что было бы замечательно, если бы она подружилась с майором-англичанином из Гастайна, ведь они оба были одиноки и любили стихи. Майор был таким грустным, когда просил кого-нибудь сыграть с ним в бильярд. Это все смесь прошлого и настоящего, как и я сама. Например, русский – это мой друг из Петербурга, как я себе его сейчас представляю. Он далеко пошел, я видела его имя в газетах.
Я заметил, что портрет его вышел весьма сатирическим.
– Понимаете, он меня оставил. А если точнее, он оставил себя самого, потому что, когда мы познакомились, в нем было очень много хорошего: он мог быть влюбленным и нежным, даже застенчивым. Вот почему я его любила.
Фрау Анна остановилась, чтобы перевести дыхание, затем продолжала:
– В отеле было полно эгоистов. Они и вправду продолжали бы пописывать свои веселенькие открыточки, если бы отель сгорел, конечно, не попади они сами в огонь.
(Здесь имеется в виду часть ее дневника, написанная в форме тех открыток банального рода, какие так часто отправляют знакомым, находясь на отдыхе.)
– Там был цыганский оркестр и бледный, как сыворотка, пастор-лютеранин, а еще чудесный человечек, над которым все смеялись, потому что он был всего лишь владельцем пекарни и говорил по-простонародному; еще была большая семья из Голландии. Только старый голландец не был ботаником. Горная паучья травка – это небольшой подарок для вас– Она покраснела, улыбаясь.– Я знаю, как вы любите разные редкие штучки, вот и полистала книгу о горных растениях, и это показалось мне самым редким.
– А как насчет отставной проститутки? – спросил я.– Она тоже была в отеле?
– Нет. Или, скорее, да. Это я.
– Как это понимать?
Помедлив, она сказала:
– Я не могла совладать со своими мыслями.
Я заметил, что если неумение совладать с мыслями является безнравственным, то все мои пациентки, все самые уважаемые венские дамы в той же мере являются проститутками. Я добавил, что с большим уважением отношусь к откровенности ее признания, которое требует большого мужества.
Через две или три недели после того, как мы возобновили анализ, симптомы фрау Анны вернулись в полной силе. Это оказалось для нее тяжелым ударом. Я сказал ей, что не удивлен и что она не должна отчаиваться. Как я и предупреждал, ремиссии случаются довольно часто, но симптомы будут возвращаться снова и снова, если мы не доберемся до истоков ее истерии. С большей уверенностью, чем чувствовал сам, я убеждал ее, что мы все ближе продвигаемся к свету в конце тоннеля.
Перечитывая ее дневник, я вновь был поражен буйной и бесстыдной энергией сексуальности. Я спросил ее, были ли у нее отношения с кем-нибудь еще, помимо студента А. в Петербурге и ее мужа, и она ответила подчеркнуто отрицательно.
В таком случае ее половая жизнь ограничивалась краткой связью в восемнадцать лет и несколькими месяцами в начале ее замужества. Я не мог не заподозрить, что эта женщина, безусловно очень страстная и способная к сильным чувствам, не могла одержать победу над своими сексуальными потребностями без жестокой борьбы и ее попытки подавить этот самый мощный изо всех инстинктов привели ее к серьезному умственному истощению.
Пора было решительно браться за центральную нарциссическую страсть, описанную в ее дневнике. Потому что, используя аналогию с ее любимым видом искусства, можно было сказать: в пределах театра материнского тела только два значительных персонажа пели на сцене свой любовный дуэт, как бы много вспомогательных фигур ни было между ними. Так, по крайней мере, мне это представлялось.
О своем муже, с которым она давно не поддерживала никаких отношений, фрау Анна всегда говорила так, что с уверенностью можно было заключить: она его по-прежнему любит. Она ни в малейшей степени не обвиняла его в том, что они расстались; он для нее во всех отношениях был замечательным: верным, предупредительным, великодушным и мягким. Ответственность за разрыв целиком лежала на ней, но причина, которую она постоянно выдвигала, была явной отговоркой: она, дескать, больше всего на свете хотела рожать ему детей, но пришла к убеждению, что, если у нее когда-либо будет ребенок, это не принесет ничего, кроме горя. Хотя она чувствовала угрызения совести за то, что сделала своего мужа несчастным, было бы намного хуже отказывать ему в его праве на потомство. Хорошо еще, говорила она, что они по ее настоянию практиковали coitus interruptus2424
* Прерванное соитие (лат.). (Примеч. пер.)
[Закрыть]; это значит, что он может аннулировать свой брак и жениться на ком-нибудь, кто принесет ему счастье. Она не хотела или не могла рассказать обо всем подробнее, и нет нужды говорить, что я нисколько не был удовлетворен ее объяснением.
Считая, что нарциссические фантазии дневника Анны могут быть очень тесно связаны с ее замужеством, я однажды спросил ее, кого она подразумевала под изображенными ею любовниками.
– Помимо того, что молодой человек был моим сыном! – добавил я.
Но ее оборона была все еще прочна. Она настаивала на том, что моделью для ее любовников послужила чета новобрачных, которые приехали провести медовый месяц в Гастайне. Нескромно ведя себя на людях, они стали притчей во языцех. Горничные жаловались, что они по утрам очень долго спят; на экскурсии же они вели себя совершенно скандально, причем прямо под носом у Анны и ее тети, хотя надо признать, что не настолько скандально, как любовники в ее дневнике. Их поведение ее и потрясло, и позабавило; но молодая пара еще и тронула ее до глубины души, потому что ее дар Кассандры подсказал ей, что молодому мужу жить осталось недолго.
– А вас в юной даме нет вовсе? – спросил я с иронией.
– Естественно, есть! Я же вам говорила.
– Со своим мужем.
– Не совсем. В основном я думала о тех новобрачных.
Она теребила свой крестик.
– Ну конечно! Дальше вы мне скажете, что ваши новобрачные подружились с корсетницей и пригласили ее к себе в постель!
– Нет, конечно же, нет! Скорее всего, это была мадам Р.
Это не явилось неожиданностью – она всегда с исключительной теплотой говорила о своей петербургской подруге и наставнице. Я спросил ее, почему она сделала мадам Р. корсетницей.
– Потому что она всегда подчеркивала значение дисциплины, если вы хотите чего-нибудь добиться в балете. Самодисциплина, доходящая до боли.
– Так белый отель...
– Это просто моя жизнь, понимаете! – перебила она несколько раздраженно, как бы желая вместе с Шарко сказать: «Ја n'empeche pas d'exister »2525
* [Одна из любимых цитат Фрейда. Полностью высказывание Шарко звучит так: «La theorie c'est bon, mais 5a n'empeche pas d'exister» (Теория хороша, но не мешает существованию вещей).]
[Закрыть].
– А ваша подруга была склонна к легкомысленным приключениям? – спросил я.
– Ни в коем случае! Ведь она еврейка, обращенная в православие, а вы знаете, что более ревностных христиан не бывает!
Фрау Анна добавила, что много думала о замужестве своей подруги (надеясь, что они здоровы и счастливы в эти мрачные времена) и о мистической образности Песни Песней.
– Из них получилась идеальная пара. Счастье, что она нашла себе такого замечательного мужа. Он уже, конечно, немолод, но некоторые мужчины к старости делаются привлекательнее.
Возбужденная, она умолкла, и я спросил ее, не могло ли между ней и мадам Р. появиться какое-либо соперничество. Когда она отрицала это предположение, ее хрипота и одышка усилились, а рука непроизвольно прижалась к груди. Я напомнил, что их сближение очень ее удивило.
– Вы никогда не думали, что его интерес направлен на вас, фрау Анна?
Она не ответила, но покачала головой, пытаясь вздохнуть.
– Но разве вас не оттолкнула в сторону эта дама, в вашем дневнике? – настаивал я.– В вашу постель вторглась соперница, разве не так?
– Ничего подобного! – ответила она со страданием в голосе. Вслед за этим, находясь в болезненном состоянии, она допустила удивительное признание: – Если хотите знать, это написано о нашем с мужем медовом месяце. Здесь вы правы. По крайней мере, эта часть. Две женщины на самом деле одна. Понимаете, я думала, что, если бы только обладала живостью и оптимизмом, присущими моей подруге несмотря на все, через что ей пришлось пройти, я не испытывала бы такого чудовищного напряжения.
– Почему вы были в напряжении, фрау Анна?
– Боялась, что не смогу оправдать его ожиданий.
– Понимаю. Он, естественно, полагал, что вы девственница, и вы опасались, что все откроется?
– Да.– Она опять дотронулась до крестика.
Я сказал, что она транжирит мое время; что больше не могу выносить ее постоянную ложь; что если она не будет со мной полностью откровенна, в продолжении анализа нет никакого смысла. Наконец, с помощью подобных угроз, мне удалось вытянуть из нее правду о ее замужестве. Его интимная сторона оказалась не разочарованием, а совершенным бедствием – кошмаром, по крайней мере с ее точки зрения. В этом были виноваты галлюцинации – она никогда не была полностью от них свободна, но в тот период они мучили ее постоянно. Они вставали перед глазами, когда бы ни происходило сношение, и были такого же навязчивого характера, как описано в ее дневнике, отличаясь только в деталях. Наводнение и пожар в отеле можно связать с гибелью ее матери, но две остальные галлюцинации, о падении с большой высоты и о похоронной процессии, погребаемой лавиной, были для нее необъяснимы; последняя была наиболее частой и самой ужасающей, потому что она страдала клаустрофобией.
Она не думала, чтобы муж о чем-то таком подозревал. Разве вы не можете представить, говорила она, какая это была пытка – видеть перед глазами эти сцены, притворяясь в то же время, что находишься на вершине блаженства? И разве не правда, что продление такого брака причинило бы мужу великое зло?
Она объясняла свое нежелание признаться во всем этом раньше тем, что не хотела показаться в чем-то обвиняющей своего мужа. И была непоколебимо уверена, что никакой его вины не было. Он был нежен, терпелив и искусен; она любила все интимные ласки, ведущие к соитию; точнее – любила до тех пор, пока знание о неизбежности галлюцинаций не заставило ее ненавидеть даже прелюдию к акту. Впрочем, сказала она, его поведение в постели не могло играть никакой роли, – она уверена, что галлюцинации возникали только как предупреждение о том, что ей ни в коем случае нельзя понести ребенка, как она уже говорила мне раньше. Даже прерванные половые акты содержат элемент риска.
В Гастайне она примирилась со своей бездетностью, почему к ней и вернулось здоровье. Она чувствовала себя способной сублимировать свои желания и потребности; но в венском зловонии они опять начали ее мучить, и поэтому ее симптомы возобновились.
Вряд ли теперь можно не согласиться, сухо сказала она в заключение, что блаженство, описанное в ее дневнике, никак нельзя соотнести с ее собственным браком; «автобиографическими» были только катастрофы. Она заметила также, что если в ком-либо и намеревалась изобразить своего мужа, так это в немце-адвокате, которому она дала имя Фогель2626
* Vogel (нем.).– птица. (Примеч. пер.)
[Закрыть]. Я выразил недоумение, и фрау Анна сказала, что сама не знает, почему представила его в таком черном цвете, и готова на все, чтобы это исправить. Да, ее муж и его родственники порой выражали умеренно-антисемитские взгляды; но реже и не столь явно, как большинство других ее знакомых. Между ними никогда не было никаких неприятностей – по той простой причине, что она не чувствовала необходимости рассказывать мужу об этом незначительном аспекте своего происхождения2727
* Отец Анны полностью отверг свою еврейскую родословную, и вследствие этого сама она ни в малейшей степени не ощущала себя еврейкой. Однажды она назвала себя «среднеевропейской христианкой».
[Закрыть]. Ее очень огорчала злобная карикатура на превосходного молодого человека. Я заверил ее, что это совершенно понятно: она вынуждена была причинить ему страдание, что для нее самой было очень болезненным; за эту-то боль она ему и мстила.
Вскоре после того, как вскрылись сексуальные проблемы, с которыми ей пришлось столкнуться во время своего замужества, мне удалось вызвать из ее прошлого еще одно неприятное воспоминание. Я дал ей ознакомиться с опубликованной незадолго до этого историей болезни2828
* «Из истории детских неврозов» («Человек-Волк») (1918). Фрау Анна не знала, что в их прошлом было удивительно много черт сходства. Кроме того, однажды она должна была столкнуться с этим пациентом на лестнице, после того как долгое время обсуждала со мной различные аспекты этого случая.
[Закрыть], и она настойчиво хотела обсудить со мной одержимость этого пациента коитусом morefemrum2929
* По обычаю дикарей (лат.); имеется в виду интромиссия сзади. (Примеч. пер.)
[Закрыть](обыкновенно со служанками и женщинами из простонародья). Это, казалось, чрезмерно ее интересовало, что, конечно, напомнило мне эпизод в конце ее дневника. Я заметил по данному поводу, что нахожу странным ее знакомство со способом полового акта, не являющимся общепринятым в образованных кругах общества. Пациентка явно расстроилась, ей было трудно говорить; но когда она совладала с собой, то поведала мне о случае, связанном с А. из Петербурга, отцом ее нерожденного ребенка.
Это случилось как раз в то время, о котором она прежде говорила как о единственном радостном воспоминании, касающемся его, – когда они совершали прогулку на яхте по Финскому заливу. Они встречались уже около трех месяцев, и между ними возникла очень романтическая привязанность – но все еще «белая», если использовать терминологию фрау Анны. На яхте было около десяти молодых людей. Все началось превосходно. Они блаженствовали, мешая серьезные разговоры с неимоверными дозами спиртного, предоставленного состоятельным отцом А. Позже, на второй день, Анна серьезно поссорилась со своим другом. Это в основном касалось мадам Р., которая имела обыкновение приглашать Анну и еще нескольких учениц к себе домой для более свободного общения и культурных развлечений. А. обвинял Анну в том, что она продала свою душу эстетизму. Их ссора обострялась тем фактом, что он и его друзья начинали склоняться к необходимости политического насилия, а покойный муж мадам Р. был убит бомбой, предназначавшейся для государственного чиновника. Анна, на примере горя и одиночества своей наставницы воочию видевшая последствия актов насилия, заявила А, что выходит из их группы.
Пьяный и разъяренный, А. совсем перестал походить на молодого человека, которого она любила. Блаженная прогулка на яхте обернулась для нее зловещим кошмаром, приобрела тональность «Бесов» Достоевского. Ее друг подпалил ей сигарой волосы и позволил себе еще несколько выходок подобного рода. Она сказала ему, что между ними все кончено, и отправилась к себе в каюту, где долго плакала и наконец заснула. Спустя некоторое время ее потревожили, она проснулась и увидела омерзительное и ужасающее зрелище: А. и другая молодая женщина совершали половой акт на койке напротив3030
* Очевидно, в упомянутой выше позиции.
[Закрыть]. Нисколько не стыдясь своего поведения, он отпускал в адрес Анны грубые, глумливые замечания и, по всей видимости, нарочно хотел ее разбудить. Анна не стала дожидаться окончания прогулки – с детства будучи отличной пловчихой, она прыгнула в море и поплыла к берегу.
К ее огорчению, несколько недель спустя она позволила ему убедить себя, что он раскаялся и по-прежнему ее любит. Он во всем обвинял алкоголь, перевозбужденную атмосферу времени и их сексуальное воздержание. Она приняла его обратно и на короткое время стала его любовницей. Как и позже, с мужем, у нее появлялись болезненные галлюцинации. Она переехала к нему на квартиру. Забеременела. Затем выяснилось, что он уехал на юг в сопровождении той самой молодой дамы с яхты. В это ужасное время жизнь ее была спасена дружеским отношением мадам Р., ибо Анна начала уже бродить по берегам Невы, раздумывая, а не покончить ли со всеми своими невзгодами разом; она была убеждена, что после того, как с ней случился выкидыш, она бы так и поступила, если бы не доверилась своей наставнице и не была принята желанной гостьей в ее доме.
Воскрешение в памяти образов того периода жизни было настолько болезненным для пациентки, что я долго не мог собраться с духом, чтобы спросить, почему несколько недель назад она рассказывала мне об этой прогулке на яхте в таких радужных тонах. Когда наконец я задал ей этот вопрос, она притворилась, что я перепутал две разные прогулки.
Ее боли оставались по-прежнему сильными; она плохо спала и, опять усадив себя на диету из апельсинов и воды, потеряла весь тот вес, который было вернула. Как-то раз она мне сказала:
– Вы говорите, что моя болезнь, вероятно, связана с какими-то событиями в раннем детстве, о которых я забыла. Но даже если это и так, вы не можете изменить того, что произошло. Как же вы думаете помочь мне в таком случае?
Я ответил:
Несомненно, судьбе было бы легче избавить вас от страданий, чем мне. Но мы достигнем многого, если сумеем добиться, чтобы истерия сменилась обычным неблагополучием.
* * *
Именно в этот период болезненно долгого распутывания таинственного недомогания моей пациентки я начал связывать ее беды с моей теорией инстинкта смерти. Туманные идеи моей наполовину написанной статьи «По ту сторону принципа удовольствия»3131
* 1920 г.
[Закрыть] начали почти неощутимо приобретать конкретные очертания по мере того, как я размышлял о трагических парадоксах, управлявших судьбой фрау Анны. Она жаждала удовлетворять требования своего либидо, но в то же время существовала некая сила, природы которой я не понимал, заставлявшая ее отравлять родник своего наслаждения у самого истока. У нее, по ее собственному признанию, был необычайно сильный инстинкт материнства, но над нею довлел не подлежащий обжалованию указ некоего самодержца, которого я не мог назвать, запрещающий иметь детей. Она любила вкусно поесть, но не могла этого делать.
Странным также (хотя многие годы занятий психоанализом почти разучили меня видеть в этом что-то странное) было побуждение ее души повторно переживать ночь шторма, когда она узнала о смерти матери в охваченном пожаром отеле. Я уже говорил, что в некоторые мгновения выражение лица фрау Анны напоминало мне лица жертв военных неврозов. Нам до сих пор неясно, почему эти несчастные заставляют себя снова и снова переживать во сне те события, которые привели к получению травмы. Но дело также и в том, что все люди, не только невротики, выказывают признаки иррациональной склонности к повторению. Я наблюдал, например, за игрой своего старшего внука: он снова и снова выполнял действия, которые никак не могли быть ему приятными, – действия, связанные с отсутствием его матери. Кроме того, некоторые люди на протяжении всей жизни склонны поступать во вред самим себе. Я начал рассматривать фрау Анну не как женщину, отделенную от остальных своей болезнью, а как человека, в котором истерия усилила и высветила повсеместную борьбу между инстинктом жизни и инстинктом смерти.
Не присутствует ли в наших жизнях «демон» повторения? И не в том ли он коренится, что все наши человеческие инстинкты совершенно консервативны? И если это соответствует истине, не может ли быть так, что все живые существа тоскуют по неорганическому состоянию, из которого они возникли по воле случая? Зачем еще, размышлял я, существует смерть? Ибо смерть не может рассматриваться как абсолютная необходимость, основанная на самой природе жизни. Смерть – это скорее вопрос целесообразности. Так развивался спор в моем сознании.
Фрау Анна, по существу, просто была на переднем крае, а ее дневник был самым последним донесением. Но гражданское население, если можно так назвать здоровых, было тоже слишком хорошо знакомо с постоянной борьбой между инстинктом жизни (или либидо) и инстинктом смерти. Дети, да и военные, строят башни (из кубиков или кирпичей) лишь для того, чтобы затем сшибить их наземь. Совершенно нормальные любовники знают, что час победы есть также и час поражения, и поэтому смешивают похоронные венки с лаврами победителей, называя завоеванную ими землю la petite mort3232
* Маленькой смертью (фр.). (Примеч. пер.)
[Закрыть]. He в меньшей степени и поэты знакомы с этим утомительным раздором:
Ach, ich bin des Treibens mude!
Was soil all der Schmerz und Lust?3333
* [«Ах, к чему вся скорбь и радость? Истомил меня мой путь!» (нем.) – Гете, «Ночная песнь путника», пер. А. Фета. Цитата была весьма уместна, если учесть, при каких обстоятельствах писалась «Фрау Анна Г.». В 1930 году Фрейд был удостоен литературной премии имени Гете. Блестяще написанный благодарственный адрес (зачитанный во Франкфурте Анной Фрейд) так впечатлил городской совет, что его попросили написать работу по психоанализу, которую предполагалось напечатать ограниченным тиражом в изысканном издании, приуроченном к столетию со дня смерти Гете (1832) и сороковой годовщине выхода в свет «Исследований истерии» Фрейда и Брейера. Фрейд, приняв предложение, решил описать случай фрау Анны. В Комитете по юбилею сначала охотно пошли навстречу его пожеланию, чтобы сочинения пациентки были опубликованы в виде приложения к статье, но, как и следовало ожидать, испугались, ознакомившись с этими материалами. Фрейд не соглашался на какую-либо цензуру и лишь неприличные слова разрешил заменять звездочками. Публикация статьи была отложена. С приходом к власти национал-социалистов от нее отказались вообще, а в 1933 году все работы Фрейда были сожжены на костре в Берлине.]
[Закрыть]
Размышляя таким образом об универсальном аспекте случая фрау Анны, о битве Эроса и Танатоса, я случайно нашел причину ее заболевания. До этого момента я не мог установить никакого конкретного события, которое могло бы спустить с привязи ее истерию. Боли в груди и яичнике начались, когда она была в гуще дел, радовалась успешно возобновленной карьере и с нетерпением ожидала первого отпуска своего мужа, уверенная, что отныне все будет хорошо. Она не могла припомнить ни одного неприятного эпизода, который мог бы послужить причиной ее болезни. Однажды вечером она легла спать – совершенно счастливая, написав мужу необычайно нежное письмо, в котором намекала, что была бы не прочь забеременеть во время его предстоящего отпуска, – и той же ночью ее разбудили начавшиеся боли.
Однажды она пришла ко мне на прием в необычно веселом расположении духа. Она объяснила, что получила письмо от своей старой подруги из Петербурга, с прекрасными вестями: и она, и муж живы-здоровы, хотя и находятся в очень стесненных обстоятельствах, и Господь благословил их сыном. Хотя ему было уже три года, она напоминала фрау Анне в ее обещании быть крестной матерью, если когда-либо предоставится счастливая возможность. Это было первое известие о подруге, полученное Анной за почти четыре года; причем с тех пор, как началась война, она впервые получила его от нее самой. Поэтому нетрудно было понять ее радость.
Однако, пока она восторгалась тем, что у нее будет маленький крестник, боли ее, до тех пор умеренные, резко усилились. Они были такими жестокими, что она умоляла разрешить ей пойти домой. Я не хотел отпускать ее, не попытавшись установить причину внезапного ухудшения, и спросил, не испытывает ли она ревности к счастью мадам Р. Бедняжка, плача от муки, решительно отрицала любую подобную мысль как недостойную.
– Это было бы совсем не удивительно и не опорочило бы вас, фрау Анна, – сказал я.– В конце концов, если бы вы не оставили своего мужа, Господь, несомненно, в равной мере благословил бы и вас.
Всхлипывая, она продолжала отрицать какую-либо ревность, но созналась в правде, начав теребить крестик. Я почувствовал, что пришло время сказать ей, каким «даром Божьим» является для меня порой ее распятие; но прежде чем я успел объяснить причину, она взволнованно сказала, что теперь подробнее вспомнила, как начались ее боли.
Прежде чем написать той ночью письмо мужу, она спокойно пообедала с тетей после вечернего концерта. Она вспомнила теперь, что это было в тот самый день, когда она получила последнюю весть о мадам Р. Эта весть достигла ее благодаря счастливой случайности. Ее муж писал, что допрашивал офицера из русской столицы и в минуту меньшей официальности обнаружилось, что их жизни связывает тонкая нить совпадения. Офицер был знаком с подругой Анны и сообщал, что та пребывает в добром здравии и (по его мнению) ожидает ребенка. Эту волнующую новость фрау Анна обсуждала со своей тетей. Может ли это быть правдой? Разве не опасно обзаводиться ребенком уже в пожилом возрасте? Какой подарок на крестины послать ей, когда позволят обстоятельства? Тетя предложила подарить крестик, и Анна согласилась. Это все, что она помнила о том разговоре. Она пошла к себе, написала счастливое любовное письмо и ночью проснулась уже больной.
