Текст книги "Сеятели смерти"

Автор книги: Дональд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Я почувствовал себя ужасно неловко, словно меня застукали в момент совращения малолетней, и заявил грубовато:

– Перестаньте! Вы же прекрасно понимаете, что я пришел сюда не Библию читать! – и осекся. Она не улыбнулась и не вымолвила ни слова. Ее глаза смотрели на меня с неумолимой враждебностью. Я поспешно добавил: – Ну ладно, ладно, не кипятитесь! Библию так Библию...

Нэнси еще не была до конца уверена, что я не отколю какую-нибудь грубость, и я заметил, как разгладилось ее лицо, когда я отвернулся. Я подошел к креслу и, развернув его к столу, сел спиной к ней. Через какое-то время я услышал, как она выдохнула и издала своего рода извиняющийся смешок, точно ничего страшного и не произошло, раз я решил вести себя как паинька. Нэнси закопошилась у комода, раздалось бульканье, потом она подошла с двумя наполненными стаканами и передала мне один.

– Вот ваш виски, мистер Хелм.

– Благодарю! Она взяла мой коричневый конверт.

– Это ваши бумаги? Не возражаете, если я взгляну?

– Сделайте одолжение.

Она отправилась к большому креслу в углу, села и поставила свой стакан на край стола. Я заметил – ибо у вас вырабатывается привычка при определенных обстоятельствах замечать такие мелочи, – что к виски она не притронулась. Я взял свой стакан, краешком глаза наблюдая за ней. Она в этот момент зажигала торшер и, казалось, не замечала меня. Потом раскрыла конверт, не выказывая ни малейшего интереса к тому, отпил я из стакана или же умирал от жажды.

Разумеется, спиртное не обязательно должно было быть отравлено – на этот раз. Возможно, ей хотелось познакомиться со мной поближе, чтобы завоевать мое доверие – это сближение могло произойти, скажем, на ближайшей кровати, – прежде чем захлопнуть мышеловку. Но даже если в виски был подсыпан наркотик, мне ничего другого не оставалось, как только послушно выпить его залпом, в надежде, что я проснусь в нужном месте – желательно в Шотландии, – и что между мной и девушкой, которой я должен был ассистировать, и человеком, которого нам обоим вменялось ликвидировать, было бы как можно меньше заборов, решеток и запертых дверей.

Я решил про себя: хватит тянуть время, – но отвратительное ощущение неопределенности продолжало меня мучить против моей воли. Так всегда бывает перед тем, как собираешься необратимо ввергнуть себя в пучину рискованных действий. Всегда свербит вопрос: “А верно ли я оценил ситуацию”? Я все думал о том, что Бьюкенен, как и другие до него, считавшие себя – справедливо или нет, это другой вопрос – не менее хитроумными, чем я, оценили ситуацию неверно. Иначе и быть не могло. Ведь они мертвы. Я попытался ободрить себя мыслью, что каждый из них после поимки прожил еще достаточное время, чтобы успеть подхватить суперзаразную болезнь, но почему-то от этой мысли мое будущее не представилось мне более радужным.

Я нянчил стакан в ладонях, грел его, точно в нем было налито редкое бренди длительной выдержки, и притворялся, будто разглядываю бумаги на столе. Потом я поднес стакан к губам. Девушка была поглощена чтением какой-то фотокопии. Я приготовился отпить виски. Меня спасло отсутствие льда и то, что я слишком долго тянул время. Как только жидкость коснулась моих губ, я почувствовал неуловимый запах, струящийся с поверхности нагретого алкоголя.

Если бы содержимое стакана оставалось холодным, я бы не учуял этот цветочный аромат, который никогда не исходил от хорошего шотландского виски, как, впрочем, и от дрянного.

Неуместный в этом стакане аромат отдавал фиалками. И тут я понял, с чем имею дело. Мы впервые обнаружили это зелье пару лет назад в вещах задержанного нами агента с той стороны: нечто очень замысловатое, изготовленное их смышлеными химиками – бесцветная, безвкусная жидкость без запаха, полностью растворяющаяся в воде или в алкоголе. Вещество было достаточно летучим, так что если бы медицинские эксперты, задействованные в том деле, не соблюли необходимые предосторожности и не работали с похвальной поспешностью, они бы ничего не обнаружили ни в остатках жидкости на дне стакана, ни в организме бедняги, выпившего эту жидкость. Действующее практически мгновенно, вещество называлось “петрозин-К”.

Потенциально “петрозин-К” мог стать незаменимым оружием в их арсенале средств для проделывания всяких грязных штучек, и он, по-видимому, прошел все необходимые лабораторные тесты. Однако при использовании в полевых условиях, как и многие другие новейшие химсредства, “петрозин” обнаружил существенный изъян: он обладал недостаточной стойкостью. Хотя, как можно предположить, ученые провели всевозможные испытания на его чувствительность к воздействию света, изменению температуры и взбалтыванию, когда их агенты при выполнении заданий стали перевозить его.

Он легко распадался и вступал в реакцию с собственными продуктами распада весьма странным образом.

Своих свойств он не утрачивал, однако возникали следы ароматических соединений – по терминологии химиков, сложные эфиры, – придававших ему легко опознаваемой запах, который какой-нибудь шибко романтический чудак мог бы уподобить аромату фиалок.

По-видимому, им так и не удалось справиться с этой проблемой. Спустя шесть или восемь месяцев мы стали встречаться с другими столь же малоприятными снадобьями и больше не слышали о “петрозине-К ”. Однако их бывший агент – или некто, прикидывающийся их бывшим агентом, который приблизительно в то же время впал в немилость, вполне мог иметь с собой образец старого яда в количестве достаточном, скажем, для того, чтобы зеленоглазая девушка по его наущению влила его в мой стакан или в бутылку виски.

Я постарался не глядеть в сторону так называемой Нэнси Гленмор. В конце концов, ведь не в первый раз меня пытались убить. И даже не в первый раз пытались отправить в ад, избрав для этого химический маршрут. Просто я не ожидал, что очередная попытка будет сделана именно сегодня. Я предполагал, что, как Бьюкенен и прочие, я им нужен живым – по крайней мере, хотя бы временно. Пожалуй, более всего я был потрясен не столько самой этой попыткой, сколько тем фактом, что, считая себя большим умником, я чуть не стал соучастником собственного убийства. Что ж, следующий ход был самоочевиден.

Я чуть отвернулся от Нэнси, закинул голову и притворился, будто сделал изрядный глоток. Потом собрался поставить стакан на стол и выронил его – стакан упал на пол и разбился вдребезги. Я издал горлом задыхающийся всхлип, приподнялся и, выбрав на полу местечко, не засыпанное битым стеклом, грохнулся ничком на ковер. По-моему, представление удалось.

На миг в комнате воцарилась тишина. Потом я услышал торопливое шуршание бумаги. Это моя миленькая родственница-убийца отложила фамильный архив, чтобы предпринять решительные действия.

– Мистер Хелм! – позвала она неуверенно, а потом более решительно. – Мистер Хелм!!

Я услышал, как она поднялась с кресла, подошла и присела надо мной. Я почувствовал осторожное прикосновение ее руки.

– Мистер Хелм! Мэттью! – в ее голосе появились истерические нотки. – Черт побери, да он в обмороке! Господи, что же делать...

Она явно играла наверняка – возможно, у нее были свои основания опасаться невидимых микрофонов в этом номере. Она выпрямилась, даже не пощупав мой пульс и не проверив реакции зрачков, что было с ее стороны грубой накладкой, впрочем, вполне объяснимой: она, как я надеялся, просто не сомневалась, что ее смертельное снадобье сделало свое дело. И теперь, подумал я, если уж мне сегодня настолько везет, она должна снять телефонную трубку и доложить об успешновыполненном – задании. Даже если она будет говорить шифром, я смогу уловить хотя бы намек...

Я вдруг услышал короткое сдавленное рыдание – стон отчаяния и страха. Я открыл глаза. Нэнси Гленмор стояла у стола со своим стаканом в руке – он был наполовину пуст. Рот ее был полуоткрыт, и она, похоже, пыталась вздохнуть, одновременно силясь понять, что с ней такое происходит. Потом стакан выскользнул из ее ладони и упал на ковер – содержимое выплеснулось, но стакан не разбился. Она повалилась на пол.

Когда я дотронулся до нее, она была вполне мертва.

Глава 11

Присев на корточки возле неподвижного тела, я не мог отделаться от мысли, каким плохим кавалером сегодня оказался. Менее чем за шесть часов я по собственной оплошности упустил одну даму, безрезультатно измучил другую – и теперь вот безвозвратно потерял третью, дав ей испить яд прямо на моих глазах. Тот факт, что мои глаза в этот момент были закрыты, меня нимало не оправдывал.

По правде говоря, чтобы раздумывать о таких вещах, стоя над еще не остывшим трупом молоденькой девушки, надо обладать довольно-таки эгоцентрическим взглядом на мир. Этот день оказался неудачным – и последним – также и для Нэнси Гленмор. Лежащая на ковре девушка казалась какой-то маленькой и точно сломанной: с прядью темных волос, упавшей ей на лицо, в обвившейся вокруг бедер гленморской юбке – дурацкой осовремененной версии старого шотландского килта, из-за которого у меня к ней с первого же момента возникло предубеждение. И я подумал: хватило ли бы мне благоразумия поверить ей, если бы ей хватило благоразумия надеть настоящую старомодную шотландку.

Ибо сама ее смерть очевидно свидетельствовала, что весь ее рассказ от начала и до конца был правдой. Конечно, если бы она была той, за кого я ее принял – вражеским агентом, заманившим меня сюда, чтобы отравить, она бы не притронулась к спиртному. Была, правда, еще слабая вероятность того, что она вражеский агент, каким-то образом допустивший ошибку в своих расчетах или ставший жертвой двойной игры. Но эти доводы с очень большой натяжкой можно было счесть объяснением того, что она сделала, или того, что сделали с ней.

Простейшее и наиболее вероятное объяснение заключалось в том, что она была именно той, за кого себя выдавала, – юной туристкой из Штатов, вознамерившейся посвятить свои студенческие каникулы поискам предков в Европе. В ходе этих поисков она узнала о дальнем родственнике, занимающемся такими же поисками. Ею овладело естественное любопытство, и она решила этого родственника отыскать. Вероятно, находясь вдали от родительского дома, она сама считала свое поведение рискованным, смелым и достаточно безрассудным, чтобы – так нервно, так по-дилетантски, конечно, – дать мне понять, что готова рассмотреть любую интересную идею, включая и половую связь, которую кузен Мэттью мог бы ей предложить.

Я-то, дурак, усмотрел в ее поведении признаки зловещего заговора, ибо ожидал и даже надеялся оный заговор обнаружить. Но то, что возбудило мои подозрения, объяснялось довольно просто: я имел дело с неопытной девчонкой в походном костюме, приобретенном ею специально для такого умопомрачительного путешествия, должного, по ее представлениям, обернуться легкомысленным и незабываемым приключением за границей – и к черту, поелику возможно, старую ханжескую мораль! Но она оказалась в Лондоне в неудачное время, посетила не ту контору, предложила себя не тому человеку, и вот теперь – была мертва.

Я нагнулся к мокрому пятну на ковре, принюхался – и ощутил уже испаряющийся слабый аромат фиалок. Я выпрямился и подошел к комоду осмотреть бутылку. В закупоренном сосуде запах оказался куда сильнее.

Совершенно очевидно, что в ее отсутствие кто-то проник к ней в номер и налил адского снадобья в виски. Из этого факта вытекал следующий вопрос: кому понадобилась ее смерть?

Итак, она ходила на Уилмот-сквер. Она разговаривала с настоящим – голубоглазым – Уоллингом. Можно было почти не сомневаться в существовании связи между ее смертью и ее визитом к этому человеку, которого, как я знал, впоследствии пытали с целью получения какой-то информации. По-видимому, он сообщил или дал ей нечто, представлявшее угрозу для Бэзила и его сатрапов. А после того, как она ушла от Уоллинга, его схватили и силой попытались выведать, что это было.

Но с другой стороны, размышлял я, возможно, все дело вовсе не в том, что он ей сказал. Бэзил установил в конторе подслушивающую аппаратуру – и на это указывал тот факт, что ему было известно о бизнесе Уоллинга достаточно, чтобы очень убедительно выступить в роли его двойника. Все, о чем Уоллинг говорил с Нэнси, было подслушано. Значит, он дал ей что-то, что не представляло для нее никакого интереса, но могло иметь большую ценность для меня. Судя по ее же собственным словам, она заявила о своем желании связаться со мной прямо там, в кабинете Уоллинга. Она спросила у Уоллинга, как найти меня в Лондоне...

Все оказалось очень просто и стало лишним доказательством того, сколь хороших результатов можно добиться, заставив себя немного пошевелить мозговыми извилинами. Я нашел это в ее сумочке: сложенный квадратик простой белой бумаги, вырванный из блокнотика для записей. Судя по всему, она даже не разворачивала его. Ей просто не было нужды сверяться с этой бумажкой, чтобы вспомнить имя и адрес, названные ей Уоллингом.

Я развернул листок: “Мэттью Хелм, “Кларидж”. Ниже торопливо приписаны три слова: “Проверить Броссак, Сазерленд”. Наконец-то в моих руках оказался ключ!

Внимательно, чтобы не сказать подозрительно, изучив надпись – я не имею привычки верить в чудеса, – я встал и подошел к столу. Малышка прибыла сюда хорошо экипированной. Вдобавок к подробной информации о своей семье, которой она намеревалась со мной поделиться, она привезла с собой карты. Это были генеалогические карты Шотландии, карты проезжих дорог Шотландии, которых требовалось не меньше дюжины, чтобы составить из них полную карту только основной территории Шотландии. Эта находка заставила меня со всей остротой ощутить утрату. Я вот что хочу сказать: готовые на все девицы встречаются в наши дни довольно часто, но вот девушки рассудительные настолько, чтобы понимать истинную цену хорошей карте, большая редкость.

Теперь я примерно знал, где следует начинать поиски. Сазерленд – графство на северо-западе Шотландии. По сути дела, это единственное графство в тех местах. Когда я начал изучать карту нужного мне района, в дверь постучали. Тихий вежливый стук – так могла бы постучать горничная, принесшая свежую смену полотенец, или знакомый, не желающий тревожить обитателей номера, возможно, занятого в данный момент чем-то весьма интимным – впрочем, у меня в Лондоне не было знакомых за исключением Кроу-Бархема.

Я торопливо сложил карту и сунул ее во внутренний карман пиджака – как и еще пару других, на тот случай, чтобы, если меня будут обыскивать, не было ясно, какой район конкретно меня интересует. Найденный в сумочке Нэнси клочок бумаги я затолкал в носок, что было лучшим тайником, нежели бумажник или ленточка шляпы, хотя и не особенно надежным. Я бы предпочел его уничтожить, но еще не до конца его обследовал. В дверь снова так же осторожно постучали. Я убедился, что все вещи Нэнси в ее сумочке, а сама сумочка лежит на столе, как бы небрежно туда брошенная. Потом я мрачно взглянул на мертвую девушку, лежащую на полу.

Я счел, что было бы кощунственно перетаскивать ее труп в ванную или заталкивать его в платяной шкаф. Ведь она все-таки была моей родственницей и не заслуживала унижения ее достоинства, которое ей удалось сохранить даже в момент смерти. К тому же любопытные, кто бы они ни были, все равно обыскали бы и ванную и шкаф. Я просто достал револьвер и пошел к двери – ив этот момент в дверь в третий раз постучали, громко и нетерпеливо.

– Мэтт! – произнес знакомый голос. – Мэттью, милый, впусти меня!

Если бы я и не узнал этот голос (существовала единственная женщина – по крайней мере, в Лондоне), – которая нарочно называла меня “милый” всякий раз, когда застигала в комнате с другой женщиной. Я вздохнул, опустил курок и сунул револьвер в карман, не выпуская, впрочем, из ладони. Я приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть из номера в коридор.

– Привет, Вадя! – сказал я, закрывая за собой дверь.

Со времени нашей последней встречи она быстро восстановила хорошую форму. Ее прическа вновь превратилась в аккуратную, хотя и не столь живописную, конструкцию. Измятый костюм и порванную блузку заменило прямое черное платье без рукавов – настолько прямое, насколько позволяли линии ее фигуры. Цветастый шифоновый шарфик она повязала на шею с таким стратегическим расчетом, чтобы скрыть синяки, которые ей удалось замаскировать тональным кремом. На ней были черные чулки с вызывающим узором – последний писк моды этого сезона (подозреваю, что всякая женщина имеет затаенное желание походить на уличную девку) и черные туфельки на каблуках.

– Это очень любезно с твоей стороны, Вадя, – сказал я. – И я, разумеется, тебе благодарен. Но, ей-богу, в этом не было никакой необходимости.

Она нахмурилась.

– Да о чем ты говоришь, милый?

– А разве ты пришла не затем, чтобы вернуть мой плащ? Я-то думал, ты боялась, что я без него подхвачу насморк.

– Ты, как всегда, шутишь. Твой плащ лежит у меня в номере, – сказала она со смехом. Потом перевела взгляд на оттопыривающийся карман моего пиджака. – А в этом есть необходимость? Тебе бы надо быть посдержаннее, Мэттью, а не то ты превратишься в одного моего знакомого, который, даже бреясь, прицеливается из “пушки” в собственное отражение в зеркале и приказывает ему не шевелиться.

Эти слова избавили меня от вежливых преамбул, и я сразу взял быка за рога:

– Так какого черта ты здесь делаешь, куколка?

– Я? Иду по твоему следу, конечно же! – ответила она. Ее лицо выражало святую невинность. – Или скажем так: я защищаю свои интересы. Мы же работаем вместе, не так ли? У нас же уговор. Когда я вижу, как ты о чем-то беседуешь с другой женщиной или заходишь к ней в номер, я начинаю тревожиться. Об этом мы с тобой не договаривались.

– Что-то я не припомню таких железных договоренностей, – заметил я. Она улыбнулась.

– Наверное, я употребила неудачное выражение. Возможно, мы не договаривались, а имели это в виду. Но в деле с Макроу мы же работаем вместе, разве нет? Даже невзирая на твое безобразное поведение сегодня днем, которое я тебе великодушно прощаю. – Она тронула себя за шею и уронила руку. – И если тут замешана другая женщина, почему бы мне с ней не познакомиться? Итак, кто она, Мэттъю?

Я пожал плечами.

– Просто девочка, которая, по ее мнению, приходится мне родственницей. Она попросила меня взглянуть на ее семейный архив.

Вадя внимательно посмотрела на меня, потом откинула голову назад и расхохоталась с нескрываемым весельем.

– Ты такой шутник, милый! Сначала – женушка, теперь троюродная кузина. Но ты же, конечно, не думаешь, будто я... поверю...

Подобную реакцию я ожидал. Иногда правда бывает полезнее лжи.

– Черт побери, хочешь верь, хочешь нет.

– Мэттью, пожалуйста! Я все еще не очень верю в этот твой брак и в эту твою молодую жену. Так что не надо теперь молоть еще какую-то чушь про твоих родственниц!

Я пожал плечами.

– Ну, ладно. Эта девушка – отчаянная Мата Хари с пистолетом в сумочке и с ножом в чулке. Так тебе больше нравится?

– И ты разрешишь мне с ней познакомиться? Я снова пожал плечами.

– Почему нет? Иди, познакомься!

Я раскрыл дверь и отступил в сторону. Вадя поправила шарфик на шее и вошла в номер. Она резко остановилась на пороге. Я услышал, как у нее перехватило дыхание, и отметил, что ее ладонь дернулась не к сумочке, а к груди.

– Поосторожнее! – посоветовал я. – Этот “тридцать восьмой специальный” производит столько шуму!

Левой рукой я нащупал дверную ручку, закрыл дверь и запер замок.

После минутной потери речи Вадя тихо усмехнулась.

– Кажется, мы уже играли эту мизансцену? Это ты ее убил, Мэттью?

– Слушай, может быть, ты все-таки соберешься с мыслями? Минуту назад ты настаивала, что она моя сообщница, теперь ты хочешь представить ее моей жертвой. Нет, я ее не убивал. А ты? – Вадя не ответила, и я добавил: – Кто-то подсыпал яд вон в ту бутылку на комоде. Малышка выпила первой. Потому-то я все еще жив. – Опустив несколько деталей, я сказал ей более или менее правду. – Яд, по-видимому, “петрозин-К”. Полагаю, тебе известно это зелье.

– Конечно. Но он оказался недостаточно эффективным. Вот уже несколько месяцев как нам его не поставляют.

– Но ведь немного могло заваляться у тебя на дне сумочки или в дальнем ящике комода.

– Зачем мне се убивать, Мэттью? Я пожал плечами.

– Откуда я знаю? Но странное совпадение: я приезжаю в Лондон с женой – и тут же моя жена исчезает, а ты сидишь в коктейль-холле отеля. Я знакомлюсь с девушкой, и ее сразу же отравляют, а ты толчешься под дверью ее номера. И на сей раз поблизости нет никаких азиаток, на которых можно свалить вину за происшедшее. Может быть, по какой-то причине ты хочешь, чтобы я имел дело только с тобой, а, Вадя? Мне лестно так думать. И все же зачем ты сюда пришла, скажи мне на милость: может быть, подменить отравленную бутылку нормальной и направить полицию по ложному следу?

Вадя издала тихий горловой смешок.

– Твои догадки гениальны, но посмотри на меня, милый! Просто взгляни на меня. Допускаю, что в дурацком костюме мадам Дюмэр я произвожу впечатление женщины с очень аппетитной фигурой, но тем не менее не настолько же я разжирела, чтобы спрятать бутылку шотландского виски под платьем. Если я пришла подменить бутылки, то где эта самая бутылка? – Она устремила на меня взгляд. – Но ведь ты сам непоследователен. Если я избавляюсь от молоденьких девушек, чтобы завладеть тобой, как ты скромно предположил, стала бы я вливать яд в бутылку, из которой ты и сам мог бы пить? Мне дан приказ сотрудничать с тобой. Мэттью, а не убивать. И пока здание не выполнено, я не представляю для тебя опасности.

Нельзя сказать, что это был железный аргумент, но я решил поверить ей, приняв ее слова за рабочую гипотезу. Пожалуй, чему я и впрямь поверил, так это невольному испугу при виде мертвой девушки – этого она не ожидала. По крайней мере, мне так показалось. Я вынул руку из кармана и усмехнулся.

– О`ксй, Вадя. Это было просто предположение. И я подумал, что не грех бы его проверить. Ладно, теперь нам лучше отсюда сматываться. Дай я только соберу свои вещи да сотру “пальчики”. Нет смысла облегчать жизнь британским сыщикам...

Я замолчал и приложил палец к губам. Кто-то шел по коридору. Я думал, что человек пройдет мимо, но шаги замерли перед нашей дверью. Я махнул Ваде рукой. Она кивнула, наклонилась, чтобы снять туфельки, и, осторожно ступая на цыпочках, скрылась в ванной. Я быстро оглядел номер. Мертвая девушка с валяющимся возле нее стаканом производила очень убедительное впечатление, что ее отравили. Я подошел к своему разбитому стакану, осторожно улегся на ковер, закрыл глаза и задышал как можно более неслышно.

Ждать пришлось целых три минуты, в течение которых некто в коридоре, по-видимому, прислушивался. Наконец я услышал щелчок вставляемого в замочную скважину ключа, и дверь распахнулась.