Текст книги "Зимняя гонка Фрэнки Машины"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

10

Его первой жертвой стал парень, который уже был мертв.

Это было непонятно. Все было непонятно, думает Фрэнк, глядя в окно на непрекращающийся дождь.

Жена Момо.

Мари Аеппо была горячей штучкой.

Так мы называли ее в 1962 году, вспоминает Фрэнк. Теперь ее называли бы просто «штучкой», однако разницы никакой.

Мари Аеппо была очень страстной и совсем крошечной. Petite – однако с пышной грудью, натягивавшей блузку, и парой стройных ножек, от которых взгляд девятнадцатилетнего Фрэнка поднимался к ягодицам, мгновенно заводившим парня. Впрочем, для этого не надо было быть особенной красоткой, вспоминает Фрэнк. Когда тебе девятнадцать лет, завестись нетрудно.

– По утрам я ездил в школу на тарахтелке, – однажды сказал он Донне, – которую с трудом можно было назвать автомобилем. Два года на «бьюике» пятьдесят седьмого года.

Да. Но Мари Аеппо была не «бьюиком». Она была настоящим «тандербердом» со своей точеной фигуркой, черными глазами и пухлыми губками. А голос – зовущий, хрипловатый, доводивший Фрэнка до экстаза, даже если она всего лишь говорила, где свернуть.

Собственно, больше ничего Мари и не говорила Фрэнку, в обязанности которого в то время входило возить Мари в автомобиле Момо. Сам Момо был слишком занят собиранием денег или букмекерством, чтобы сводить жену в лавку, или к парикмахеру, или к дантисту, или еще куда-нибудь.

Мари не нравилось сидеть дома.

– Я не похожа на других жен, я не гусыня, – сказала она Фрэнку после того, как он пару месяцев просидел за рулем, – которая сидит дома, нянчится с младенцами и варит макароны. Мне нравится выезжать.

Фрэнк промолчал.

Во-первых, он был так напряжен, что сделался словно каменным, и вся кровь у него собралась не в том месте, что отвечало за речь. А во-вторых, он боялся, как бы чего не случилось, что вполне могло произойти, начни он обсуждать домашние дела с женой мужчины, кое-чего достигшего в своей жизни.

К тому же такие беседы не были приняты даже среди довольно-таки вольных ребят Сан-Диего, где мафию трудно было назвать мафией.

Поэтому он ответил вопросом:

– Мы поедем к Ральфу, миссис Аеппо?

Он знал, что они поедут, хотя Мари была не в таком платье, в каких большинство женщин отправляется за покупками в супермаркет. В тот день Мари нарядилась в обтягивающее платье, на котором не застегнула верхние три пуговицы, на ногах у нее были черные чулки, а на шею она надела жемчужное ожерелье, так что трудно было оторвать взгляд от выемки между грудей. Словно одной этой выемки было недостаточно, чтобы завести его, Фрэнк опустил взгляд и стал размышлять о том, носит миссис Аеппо черный бюстгальтер или не носит. Когда он припарковался на стоянке и выключил мотор, миссис Аеппо вышла из автомобиля, и у нее задралась юбка, открывая белые бедра над черными чулками.

Она придержала юбку и улыбнулась ему.

– Подожди тут, – приказала она.

Туго сегодня придется с Пэтти на стоянке, подумал тогда Фрэнк. Он уже почти год как встречался с Пэтти, но если и мог прикоснуться к ее груди, то только через блузку и якобы случайно. Пэтти тоже носила бюстгальтер, но он служил ей оборонительным сооружением, и уж о том, чтобы попасть внутрь, нечего было и мечтать, такого просто не могло быть.

Пэтти была приличной итальянской девушкой, хорошей католичкой, и в машине окна запотевали от их поцелуев, потому что они регулярно встречались уже год, но это всё, больше ни-ни, хотя Пэтти и говорила, что с удовольствием позволила бы ему приласкать ее, чего ему хотелось больше всего на свете.

– Я взорвусь, – сказал он. – Больно ведь.

– После помолвки, – отозвалась Пэтти, – я тебе помогу.

Ночь будет сегодня длинная, подумал Фрэнк, глядя на удаляющиеся ягодицы миссис А. Как такому уроду, как Момо Адамо, удалось подцепить такую красотку? Вот вопрос так вопрос.

Момо был тощим, сутулым и с лицом что морда гончей. Наверняка Мари влюбилась в него не за красоту. Но и деньги были ни при чем. Момо имел неплохие деньги, но и не слишком хорошие. У него был миленький домик, это так, да еще необходимый «кадиллак», да достаточно монет, чтобы пускать пыль в глаза, но он не был ни Джонни Росселли, ни даже Джимми Форлиано. Момо кое-что значил в Сан-Диего, однако всем было известно, что Сан-Диего недалеко от Лос-Анджелеса, и Момо приходилось выкладывать Джеку Дранья много денег, хотя и прошел слух, будто лос-анджелесский босс умирает от рака.

Тем не менее Фрэнку нравился Момо, поэтому ему было не по себе оттого, что он вожделеет к его жене. Момо дал ему шанс, впустил в свой круг, хотя бы как мальчика на посылках, но так начинали многие. Фрэнк был не против бегать за кофе и пирожками или сигаретами, мыть «кадиллак» или возить жену Момо в супермаркет. По крайней мере, ему самому не надо было ходить в магазин и возить тележку – даже от мальчишки на посылках этого не требовалось, – вот он и сидел в автомобиле, слушая радио. Хоть Момо и ругался, что батарейки быстро садятся, ему необязательно было об этом знать.

Что толку надрываться на ловле тунца? А ведь Фрэнку ничего другого не оставалось бы, не дай ему Момо шанс. Рыбной ловлей занимался его старик, и старик его старика, и все остальные в его роду. Итальянцы приехали в Сан-Диего и унаследовали рыбный промысел от китайцев, и многие из них все еще этим занимаются, и Фрэнк этим занимался, когда подрос настолько, что смог насадить наживку на крючок.

За тунцом выходят в море затемно, в стужу и сырость, ноги в вонючей жиже, а еще хуже: надо чистить стоки. Когда Фрэнк повзрослел, он стал работать с сетью, а потом, когда его отец решил, что он может орудовать ножом, не поранив себя, стал чистить рыбу. В конце концов, не выдержав, он пожаловался старику на вонь, и тот сказал, мол, ничего не поделаешь, если не хочешь учиться.

И Фрэнк стал учиться. Он получил диплом, но что дальше? Выбирать опять приходилось между морской пехотой и рыболовецким флотом. Однако ему не хотелось ни ловить тунца, ни подставлять шевелюру под машинку в учебном лагере для новобранцев. Больше всего на свете ему хотелось валяться на берегу, заниматься серфингом, ездить на автомобиле по набережной, потерять невинность – и заниматься серфингом.

И почему бы, черт подери, этому не быть? Тогда этим жили все мальчишки в Сан-Диего. Катались на волнах с друзьями, грабили, бегали за девчонками.

Лишь один пытался обеспечить себе сладкую жизнь.

Не ловлей тунцов и не службой в морской пехоте.

Это был Момо.

Отец встал на дыбы.

А как же иначе? Он был старой закалки. Надо найти работу, много трудиться, потом жениться, содержать семью – конец истории. Хотя таких ребят, как Момо, было не так-то много в Сан-Диего, они пользовались особой нелюбовью отца Фрэнка – и в первую очередь конечно же сам Момо.

– Из-за них о нас идет плохая слава, – говорил он.

Это все, что он говорил, а что еще говорить? Фрэнку было отлично известно, почему его старик получает полную цену от скупщиков рыбы, почему его рыбу грузят, пока она еще свежая, и почему ее сразу везут на рынки. Если бы не такие, как Момо, благонамеренные, честные, трудолюбивые бизнесмены отделали бы итальянских рыбаков, как двухдолларовых тихуанских шлюх. Спросите, что сталось с рыбаками в этом городе, когда они решили побороться за приличные деньги и организовать свой профсоюз, но не позвали на помощь таких, как Момо? Копы били их и стреляли в них, пока кровь не потекла по Двенадцатой улице, словно река в море, вот так-то. Но ничего такого не случалось с итальянцами, и не потому, что они много работали (хотя работали они много) ради прокорма своих семей.

Поэтому, когда Фрэнк стал меньше времени проводить в море и не пошел в морские пехотинцы, а вместо этого нанялся на работу к Момо, отец немного поворчал, но, в общем-то, держал рот на замке. Фрэнк зарабатывал деньги, платил за комнату и за еду, и старик не стал лезть в подробности.

На самом деле подробности были скучными.

Пока не вышел казус с женой Момо.

А начиналось все отлично.

Фрэнк бездельничал, когда вдруг появился Момо и велел ему вымыть и отполировать «кадиллак», потому что надо ехать на вокзал и встречать важного господина.

– Кого? Папу? – спросил Фрэнк, потому что в то время считал себя очень остроумным.

– Повыше, – ответил Момо. – Босса.

– ДеСанто?

Старый Джек Дранья в конце концов умер, и в Лос-Анджелесе его место занял новый босс Аль ДеСанто.

– Для тебя мистер ДеСанто, если посмеешь открыть рот, но это весьма нежелательно, разве что он сам спросит тебя о чем-нибудь. Но ты прав, новый король осматривает свои владения.

Фрэнк не совсем понял, что Момо имел в виду, и по его тону тоже мало что понял.

– Господи, я буду возить босса?

– Ты начистишь автомобиль для меня, чтобы я возил босса, – сказал Момо. – Я собираюсь повезти его в ресторан, а ты возьмешь Мари и доставишь ее туда.

После этого Фрэнк все понял.

– И оденься поприличнее, – добавил Момо, – а то тебя не отличить от других лентяев с побережья.

Фрэнк повиновался. Сначала он отполировал автомобиль, так что тот заблестел, словно бриллиант, после чего отправился домой, принял душ, до боли растер себя мочалкой, еще раз побрился, причесался и надел свой единственный костюм.

– Вы только посмотрите на него! – воскликнула Мари, открыв дверь.

Смотреть на меня? Лучше уж на тебя посмотреть, подумал Фрэнк. На ней было черное вечернее платье с глубоким вырезом, чуть не до сосков, и пышная грудь едва не выскакивала из бюстгальтера без лямок. Фрэнк не мог отвести от нее глаз.

– Фрэнк, тебе нравится мое платье?

– Красивое платье.

Она засмеялась и пошла к туалетному столику, закурила сигарету, потом отпила мартини из запотевшего бокала. Что-то в ее движениях сказало Фрэнку, что это не первый мартини, который она выпила в тот вечер. Она не была пьяной, но и трезвой тоже не была. Мари повернулась к Фрэнку, чтобы продемонстрировать ему себя во всей красе, потом поправила прядь крашеных волос и взяла в руки черную сумочку.

– Так ты думаешь, что с делами они уже разделались?

– Не знаю, миссис А.

– Зови меня Мари.

– Не могу.

Она вновь засмеялась.

– Фрэнк, у тебя есть девушка?

– Да, миссис А.

– Это хорошо. Девчушка из семьи Гарафало. Она миленькая.

– Спасибо.

– Ты тут ни при чем. Она уже дала тебе?

Фрэнк не знал, что сказать. Если девушка дает, то об этом надо молчать, но если не дает, то об этом тоже обычно молчат. В любом случае, миссис А. нечего совать нос не в свое дело. Почему она спрашивает?

– Поедемте в клуб, миссис А.

– Не к спеху, Фрэнк.

К спеху, подумал Фрэнк.

– Неужели женщине нельзя допить бокал? – спросила она, прелестно надув пухлые губки. Она снова взяла бокал и стала смаковать содержимое, глядя парню прямо в глаза. У Фрэнка было полное ощущение, что она ласкает языком его. В общем, это было похоже на сцену из грязных книжек, которые он тогда почитывал, правда, книжки не могли привести его на край могилы, а эта сцена могла.

Мари допила мартини, недовольно посмотрела на Фрэнка, потом засмеялась.

– Ладно. Поехали.

У Фрэнка тряслись руки, когда он открывал дверь.

Миссис А. заметила это и, кажется, осталась довольна.

По дороге в клуб они молчали.

Это был самый дорогой вечерний клуб в городе.

Момо с самого начала собирался привезти лос-анджелесского босса именно сюда, тем более что клуб принадлежал его приятелю. Их приятелю. Итак, босса и Момо усадили за большой стол перед сценой, а вокруг расположились ребята из Сан-Диего со своими женами, тогда как подружки были оставлены скучать в своих квартирах со строгим наказом заняться прической или чем-нибудь еще, но ни в коем случае не появляться вблизи клуба. Визит был официальный, это Фрэнк знал, что-то вроде представления ДеСанто как нового босса Лос-Анджелеса и соответственно Сан-Диего тоже.

Однако ДеСанто не привез свою жену. Да и приехавшие с ним парни тоже были без жен. Босса сопровождал Ник Лочичеро, правая рука ДеСанто, а также Джеки Мицелли, Джимми Форлиано, крепкие ребята, которые собирались хорошо повеселиться. Фрэнк был рад, что у него другая работа, однако он понимал, что все уже улажено и несколько официанток согласились уйти с парнями из Лос-Анджелеса, выждав приличное время.

А что Фрэнк? Ему не надо было сидеть за столом. Он и сам знал, что не поднялся так высоко по иерархической лестнице, поэтому его дело ходить поблизости и посматривать кругом на случай, если Момо что-нибудь понадобится.

Момо сидел в центре стола, естественно, рядом с ДеСанто.

Однако ДеСанто не разговаривал с Момо.

Он разговаривал с Мари.

И рассказывал ей что-то смешное, потому что Мари громко смеялась и наклонялась к нему, показывая груди.

ДеСанто пялился на них и даже не пытался это скрыть. Мари же предоставляла ему много возможностей полюбоваться своими прелестями, тем более что ей то и дело требовалось прикурить, и она приближалась к нему, чтобы он вдохнул аромат ее духов, по-настоящему приближалась, делая вид, будто не слышит, что он говорит, из-за громкой музыки и гула голосов.

Фрэнк видел это и не верил своим глазам.

Насчет своих ребят и их женщин существовали твердые правила, которые были разными в отношении сестер, кузин, любовниц и жен. Даже с gumar[6]6
  Подружка, любовница (глоссарий мафии)


[Закрыть] нельзя было обращаться так, как ДеСанто обращался с женой Момо. Если же женщина заигрывала с другим парнем, как это делала миссис А., то следовало вправить ей мозги.

Таковы правила, думал Фрэнк, даже для босса.

Конечно же у босса есть привилегии, но только не по отношению к чужим женам.

Фрэнк переживал за Момо, но не мог не признать и того, что немного ревнует. Черт, думал Фрэнк, она же два часа назад заигрывала со мной. И он устыдился своих мыслей о жене Момо.

Фрэнк заметил, что она опять смеется и от смеха у нее колышутся груди, потом увидел, как ДеСанто низко наклоняется и что-то шепчет ей на ухо. Глаза у нее стали круглыми, она улыбнулась и шутливо хлопнула его по щеке, отчего он засмеялся.

ДеСанто совсем не урод, думает Фрэнк. Не Тони Кертис, конечно, но и не Момо. На нем очки в массивной черной оправе, и у него седеющие волосы, гладко зачесанные назад и заходящие вдовьим треугольником на лоб;[7]7
  Существует поверие, что такой треугольный выступ как будто предвещает раннее вдовство


[Закрыть] но он не уродлив. И он обаятелен, думает Фрэнк, потому что, точно, очаровал миссис А.

Зато Момо не выглядел очарованным.

Он кипел.

Однако Момо не был настолько глуп, чтобы показывать это, хотя Фрэнк, который хорошо его знал, ясно видел, что он вне себя от ярости. Фрэнк чувствовал, как за столом нарастало напряжение – все парни много пили, нарочито громко смеялись, а их жены… жены словно застыли в неподвижности. Трудно было сказать, на кого злились больше, на ДеСанто или на миссис А., однако у всех болели шеи, до того тяжело было удерживать их в таком положении, чтобы даже уголком глаза не видеть неприличную сцену. Наклонившись над столом, парни тихо переговаривались, то же самое делали их жены, и не требовалось богатого воображения, чтобы понять, о чем идет речь.

Когда Момо поднялся из-за стола, чтобы пойти в мужскую комнату, Крис Панно, один из парней ДеСанто, отправился следом за ним. Фрэнк подождал, пока за ними закрылась дверь, сделал несколько шагов по коридору и встал снаружи.

– Он твой босс.

– Босс или не босс, законы для всех одни! – отозвался Момо.

– Говори тише.

Момо немного понизил голос, но Фрэнк все равно услышал, как он сказал:

– Лос-Анджелес уделывает нас. Они уже всех нас уделали.

– Если бы Бап был тут… – услышал Фрэнк.

– Бапа нет, – сказал Момо. – Бап сидит.

Фрэнк знал, что речь идет о Фрэнке Баптисте, который был боссом в Сан-Диего, пока не получил пять лет за попытку подкупить судью. Фрэнк никогда не видел его, но много о нем слышал. Бап был легендарным бандитом с тридцатых годов. Никто не знал, скольких людей он отправил на другой свет.

– Джек бы этого не допустил, – сказал Момо.

– Джек умер, а Бап в тюрьме, – отозвался Панно. – Теперь все по-другому.

– Бап скоро выйдет.

– Но не сегодня, – сказал Крис Панно.

– Это неправильно, – произнес Момо.

И тут Фрэнк увидел идущего по коридору Ника Лочичеро.

Черт, что делать?

Он решился и вошел в мужскую комнату. Момо и Панно посмотрели на него, мол, какого черта?

– Ну… – промямлил Фрэнк и дернул головой в сторону двери. – Лочичеро.

Те застыли на мгновение, после чего на их лицах появилось безмятежное выражение, словно обоих совсем ничего не беспокоило.

Вошел Лочичеро.

– Что это вы тут? – спросил Лочичеро. – Ждем девочек?

Все засмеялись.

Лочичеро посмотрел на Фрэнка.

– Или это комната мальчиков!

– Я ухожу, – сказал Фрэнк.

– Разве ты не хотел отлить? – спросил Момо. – Отливай!

Только этого не хватало. Фрэнк расстегнул молнию, встал над писсуаром – и ничего. Правда, он сделал вид, будто все получилось, потряс членом, привел себя в порядок. С облегчением он увидел, что остальные тщательно моют руки, не обращая на него внимания.

– Неплохая вечеринка, – сказал Лочичеро.

– Боссу как будто нравится, – заметил Момо.

Лочичеро посмотрел на него, стараясь понять, шутит он или говорит серьезно, потом произнес:

– Да, кажется, так и есть.

Фрэнку хотелось одного – уйти. И он направился к двери.

– Фрэнки, – позвал Момо.

– Да?

– Вымой руки! – сказал Момо. – Что это с тобой? Уж не волки ли за тобой гонятся?

Все засмеялись, и Фрэнк покраснел. Он подошел к раковине, вымыл руки и уже был рядом с дверью, когда Момо сказал:

– Малыш, больше никого сюда не впускай, договорились?

Господи Иисусе, молился Фрэнк, стоя на страже у двери. Что там будет? Он ждал выстрелов, но слышал лишь голоса.

Первым заговорил Ники Лочичеро:

– Момо, мы приехали сюда без задних мыслей.

– Что значит – без задних мыслей?

– Твои ребята слишком долго сами себе были хозяевами, – сказал Лочичеро, – слишком долго. Пора вернуться под нашу опеку.

– Когда Джек…

– Джека нет. Теперь новый босс, и он хочет, чтобы вы поняли – вы не отдельная семья, вы часть лос-анджелесской семьи, разве что живете за сто миль. Он хочет уважения.

Вмешался Крис Панно:

– Если он хочет уважения, то и сам должен проявить уважение. А он что делает?

– Не могу не согласиться, – сказал Лочичеро.

В коридоре появился парень, направлявшийся в мужскую комнату.

– Туда нельзя, – сказал Фрэнк, преграждая ему путь.

Парень был из чужаков и не понял его.

– Ты чего?

– Не работает.

– Все не работают?

– Ага. Я тебе скажу, когда починят, ладно?

На мгновение Фрэнку показалось, что парень так просто не отступится, однако Фрэнк был не из слабаков на вид, поэтому парень пошел прочь, и Фрэнк услышал голос Лочичеро:

– Послушай, Момо, я за уважение, но твоя миссис слишком много выпила. Твой малыш не может увезти ее домой? Тогда не будет проблем.

– Ник, проблема, – сказал Момо, – это когда парень, который хочет, чтобы его уважали, относится к нашим женам как к шлюхам!

– Чего ты хочешь от меня? Он босс.

– А наши законы? – не сдавался Момо.

Он вышел из мужской комнаты, схватил Фрэнка за локоть и сказал:

– Миссис А. едет домой. Отвези ее.

Святые угодники, подумал Фрэнк.

– Чтоб машина была тут немедленно.

Фрэнку пришлось идти через зал. Он поглядел на сидевших за столом и увидел, что ДеСанто опять что-то шепчет миссис А. на ухо, правда, теперь она не смеялась. Рук босса видно не было. Их не было на столе, их не скрывала салфетка, и Фрэнк быстро догадался, где они.

Они были под столом.

Пять минут спустя Момо вытащил миссис А. из клуба. Фрэнк открыл дверцу автомобиля.

– Ну и задница ты, – сказала она Момо.

– Дура! Лезь в автомобиль.

Он толкнул ее внутрь, и Фрэнк захлопнул дверцу.

– Отвези ее домой и не оставляй, пока я не приеду.

Фрэнку оставалось лишь надеяться, что это будет скоро. По дороге домой Мари не произнесла ни слова. Она закурила сигарету и стала пускать дым, а так как Фрэнк боялся перегнуться через нее, чтобы открыть окошко, то вскоре в салоне было не продохнуть. Едва остановив автомобиль у дома Момо, Фрэнк выскочил наружу и открыл дверцу для жены босса, которая довольно быстро одолела расстояние, отделявшее ее от дома, и с нарочитым нетерпением принялась поджидать, когда Фрэнк отыщет ключ.

Когда он наконец открыл дверь, она сказала:

– Тебе, Фрэнк, незачем входить.

– Момо приказал ждать его в доме.

Она странно посмотрела на него.

– Тогда тебе лучше послушаться его.

Мари сразу направилась к бару и начала смешивать «манхэттен».

– Тебе налить, Фрэнки?

– Мне еще нельзя.

Оставалось еще два года до того дня, когда он получит законное право пить что хочет.

Она улыбнулась.

– Держу пари, для кое-чего другого ты не так уж и молод.

– Не знаю, о чем вы, миссис А.

Конечно же он знал и до чертиков испугался. Он был как в ловушке – если встанет и уйдет, чего ему больше всего хотелось, то наживет большие неприятности. Если останется и миссис А. будет его донимать, то его ждут еще большие неприятности.

Фрэнк размышлял об этом, когда миссис А. произнесла:

– Понимаешь, Момо не трахает меня.

Фрэнк не знал, что сказать. Он никогда слышал, чтобы женщина говорила «трахает», тем более миссис А.

– Он трахает дешевых шлюх в Сан-Диего и Тихуане, – продолжала она, – но не может трахнуть свою жену. Как тебе это?

Его могут убить даже за то, что он слушает такое, – вот о чем думал Фрэнк. Если Момо заподозрит, что я знаю, он все сделает, чтобы я не смог никому об этом рассказать. Но Момо не надо беспокоиться, потому что я даже себе самому ничего не скажу. Впрочем, это не важно. Если Момо узнает, что я знаю о том, как обстоят у него дела с женой, он убьет меня, потому что не сможет посмотреть мне в глаза.

– У женщин тоже есть запросы, – говорит Мари. – Фрэнки, ты ведь понимаешь, о чем я?

– Вроде того.

У Пэтти как будто запросов не было.

– Вроде того? – пришла в ярость Мари.

Однако Фрэнк не очень поверил в ее ярость, потому что она начала спускать платье с левого плеча.

– Миссис А…

– Миссис А., – передразнила она Фрэнка. – Знаю я, что ты весь вечер глаз не сводил с моих грудей. Неплохие грудки, правда? Ну же, прикоснись.

– Миссис А., я ухожу.

– Момо велел тебе ждать.

– Все равно я ухожу, миссис А.

Теперь он видел ее черный бюстгальтер. Груди были круглые, белые, красивые, однако Фрэнк потянулся к дверной ручке, думая: «Если соблазнишь чужую жену, они отрежут тебе яйца и заставят съесть их. А потом убьют».

Таков закон.

– В чем дело, Фрэнки? – спросила она. – Уж не гомик ли ты?

– Нет.

– Наверняка да, – сказала миссис А. – Думаю, ты гомик.

– Нет.

– Значит, ты боишься, Фрэнки, ведь боишься? Его не будет еще несколько часов. Ты и сам знаешь. Наверное, он сейчас с какой-нибудь шлюшкой.

– Я не боюсь.

Она смягчилась.

– Уж не девственник ли ты, Фрэнки? Я угадала? Ах, малыш, тебе нечего бояться, все будет хорошо. Я все тебе покажу. Покажу, как доставить мне удовольствие, не тревожься.

– Не в этом дело. Я…

– Разве я некрасивая? – нетерпеливо спросила миссис А. – Думаешь, я старая?

– Вы очень красивая, миссис А. Но я лучше пойду.

Он повернул ручку двери, когда она сказала:

– Если ты уйдешь, я пожалуюсь Момо, что ты это сделал. Мне все равно достанется, так что я скажу ему, что ты трахал меня, пока я не закричала. Я скажу ему, что ты затрахал меня до потери сознания.

Фрэнк вспоминает, как сорок лет назад стоял, опустив голову, возле двери и думал: «Что это говорит пьяная дура? Я ведь к ней даже не прикоснулся, а она собирается сказать мужу, что я ее трахнул?»

А если в самом деле?..

Все равно тебе смерть, думал он тогда.

Фрэнк в ужасе смотрел на крошечную фигурку Мари Аеппо, почти освободившуюся от черного платья. Она подносила испачканный губной помадой бокал с «манхэттеном» к пухлым губам, и ее духи витали в воздухе, кружа Фрэнку голову.

Спасло его то, что дверь неожиданно распахнулась.

Мари отвернулась от Фрэнка и быстро поправила платье, когда Момо появился в дверях.

Выглядел он неважно.

Его крепко избили.

Ники Лочичеро втолкнул его в комнату и приказал сесть на кушетку. Момо повиновался, потому что тот держал в руке пистолет тридцать восьмого калибра. Взглянув на Фрэнка, Лочичеро сказал:

– Принеси боссу лед.

Фрэнк пошел к бару.

– Кубики, – сказал Лочичеро. – Из морозилки, черт бы тебя побрал. Иди в кухню.

Фрэнк бросился в кухню, достал форму со льдом из морозилки и выбил из нее пару кубиков. Потом нашел полотенце в ящике и завернул в него лед. Когда он вернулся в гостиную, там уже был ДеСанто. На его лице блуждала бессмысленная ухмылка.

Мари не улыбалась. Она была словно замороженная. Замороженная, окаменевшая и совершенно трезвая.

Фрэнк сел рядом с Момо на кушетку и приложил лед к его опухшему глазу.

– Он сам может это сделать, – сказал Лочичеро.

Фрэнк слушал его и не слышал. Он прижимал лед к глазу Момо. Капелька крови побежала по полотенцу, и Фрэнк свернул его, чтобы она не попала на кушетку.

– Мы кое-чего не закончили, – сказал ДеСанто, обращаясь к Мари.

– Закончили, – отозвалась Мари.

– Не согласен, – возразил ДеСанто. – Нельзя поиграть с мужчиной, а потом оставить его ни с чем. Это нехорошо.

Он схватил Мари за запястье.

– Где спальня?

Она не ответила. Тогда он ударил ее по лицу. Момо сделал движение, будто хотел встать, но Лочичеро направил ему в лицо пистолет, и Момо опустился на кушетку.

– Я задал тебе вопрос, – сказал ДеСанто и поднял руку.

Мари показала на дверь.

– Вот так-то лучше, – проговорил ДеСанто и повернулся к Момо. – Я собираюсь пойти и дать твоей жене то, что ей надо, приятель. Ты ведь не возражаешь?

Лочичеро со злостью ткнул пистолетом в висок Момо.

Тот покачал головой.

Фрэнк видел, что Момо дрожит.

– Идем, красотка, – сказал ДеСанто.

Он потащил Мари к двери и втолкнул в спальню. Потом вошел сам и хотел было закрыть за собой дверь, но раздумал и оставил ее распахнутой.

Фрэнк видел, как он бросил Мари лицом вниз на кровать. Видел, как одной рукой он схватил ее за шею, а другой сорвал с нее платье. Видел, как она стояла на коленях в своем черном белье, и ДеСанто стягивал с нее трусики, после чего он расстегнул молнию на брюках. Ему не надо было распалять себя, и он, не медля, вошел в нее.

Фрэнк услышал, как она что-то пробормотала, и ее тело дрогнуло под тяжестью ДеСанто.

– Это должно было случиться, Момо, – сказал Лочичеро. – Не надо было болтать.

Момо ничего не ответил, лишь обхватил голову руками. Из носа у него текли сопли и кровь. Лочичеро сунул пистолет ему под подбородок и поднял его голову, чтобы он смотрел на происходившее в другой комнате.

ДеСанто оставил дверь открытой, и Момо видел, как он за волосы тянет голову Мари назад, всаживая в нее свой член. И Фрэнк тоже видел. Он видел лицо Мари, размазанную помаду и рот, искривленный так, как он никогда еще не кривился при Фрэнке. Одной рукой ДеСанто тянул ее за волосы, а другой мял ей груди. Он крякал при каждом толчке, и очки косо сидели у него на мокром от пота носу.

– Ты этого хотела, сука? – спросил ДеСанто. – Говори.

Он дернул ее за волосы.

– Да, – прошептала Мари.

– Что?

– Да!

– Скажи: «Трахни меня, Аль».

– Трахни меня, Аль! – крикнула Мари.

– Скажи: пожалуйста. «Пожалуйста, трахни меня, Аль».

– Пожалуйста, трахни меня, Аль.

– Вот так-то лучше.

Фрэнк видел, как он низко нагнул ей голову и поднял зад, чтобы поглубже войти в нее. Он словно вколачивал сваю, и Фрэнк услышал, как Мари закричала. Тогда Фрэнк не знал, кричала она от наслаждения, или от боли, или от того и другого вместе, и вдруг Мари застонала, завопила еще громче и стала царапать ногтями матрас.

– Эй, Момо, – сказал Лочичеро, – а жена-то у тебя еще та штучка.

В конце концов ДеСанто отпустил Мари. Он вытерся о ее платье, застегнул молнию и встал с кровати. Потом посмотрел на Мари, которая все еще лежала лицом вниз и тяжело дышала.

– Когда захочешь еще, малышка, – сказал он, – позвони.

Он вернулся в гостиную и спросил:

– Слышали, как эта сука орала?

Лочичеро ответил:

– Слышали.

– А ты, Момо?

Лочичеро толкнул Момо пистолетом.

– Я слышал, – сказал Момо. – Почему ты просто не застрелишь меня?

Фрэнк чувствовал, что еще немного – и его вырвет.

ДеСанто поглядел на Момо.

– Я не убью тебя, Момо, потому что хочу, чтобы ты зарабатывал деньги. Но я не хочу больше расхлебывать дерьмо в Сан-Диего. Что мое – то мое, и что твое – то тоже мое. Capisce?

– Capisce.

– Отлично.

Фрэнк не сводил глаз с ДеСанто. Тот заметил это и спросил:

– У тебя проблемы, малыш?

Фрэнк покачал головой.

– Я тоже так думаю, – сказал ДеСанто и бросил взгляд в направлении спальни. – Полагаю, Момо, тебе нужно несколько минут, чтобы разобраться тут. Я не возражаю.

Он и Лочичеро со смехом закрыли за собой дверь.

Фрэнк не мог пошевелиться.

Момо встал, выдвинул ящик комода, достал из него устрашающего вида револьвер двадцать пятого калибра и направился к двери.

Фрэнк услышал свои слова:

– Момо, тебя убьют!

– Плевать!

В коридоре, опершись о косяк, стояла Мари в полуспущенном платье, с размазанной по лицу косметикой и взлохмаченными волосами, похожая на сумасшедшую клоунессу.

– Ты не мужчина, – сказала она, – если позволил ему сделать это со мной.

– Тебе же понравилось, шлюха.

– Как ты мог?..

– Он доставил тебе удовольствие.

Момо наставил на нее револьвер.

– Нет, Момо! – крикнул Фрэнк.

– Она сама его хотела.

Момо выстрелил.

– Господи Иисусе! – крикнул Фрэнк, когда Мари дернулась и, словно из нее выпустили воздух, опустилась на пол. Ему хотелось броситься к Момо и отобрать у него револьвер, но он был слишком напуган, да и Момо быстро отпрянул назад и приставил револьвер к своей голове.

– Фрэнки, я любил ее.

На мгновение Фрэнк заглянул в его по-собачьи печальные глаза, а потом Момо нажал на спусковой крючок.

Кровь залила улыбающееся лицо Кеннеди.

Забавно, думает теперь Фрэнк, что яснее всего мне запомнился окровавленный Джон Кеннеди. Пару лет спустя, когда убили Кеннеди, Фрэнк уже привык к таким вещам. Да и он словно уже видел это в прошлом.

Мари Аеппо выжила – получилось так, что Момо попал ей в бедро. Она с криками каталась по полу, пока Фрэнк, как обезумевший, дозванивался в полицейский участок. «Скорая помощь» увезла Мари, полицейские забрали с собой Фрэнка. Он рассказал им почти обо всем, чему стал свидетелем, – о том, как Момо выстрелил в жену, а потом в себя. Об Але ДеСанто и Ники Лочичеро он не упомянул ни словом и с облегчением узнал позднее, что Мари тоже промолчала о них. И если полицейским Сан-Диего пришлось не по душе самоубийство Момо, они неплохо это скрывали, разве что за показным смехом старались спрятать свою печаль.

Проведя несколько недель в больнице, Мари на всю жизнь осталась хромой, но она не умерла. Фрэнк из уважения к Момо привозил ей продукты, а когда она оправилась, стал, как прежде, сопровождать ее в супермаркет.

Однако Фрэнка постигло разочарование. Все то, чему Момо учил его – принципы, законы, честь, «семья», – оказалось дерьмом. Что такое их долбаная честь, он видел в тот вечер в доме Момо.