Текст книги "Разгром в Сент-Луисе"

Автор книги: Дон Пендлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 16

Анализируя ситуацию, сознание Тома Постума разделилось на две части. Одна – сдержанная, собранная и спокойная – хладнокровно оценивала положение как бы со стороны; вторая – паникующая и перепуганная – оплакивала неизбежность безвременной кончины.

Тот, другой автомобиль горел. Том это знал. Он слышал гудение пламени и временами видел его языки. И существовала очень большая вероятность, что пламя перекинется на его машину, а он не сможет из нее выбраться.

Фургон лежал на боку. Его передняя часть была смята в гармошку. Нижнюю часть тела лейтенанта так заклинило, что он не мог шевельнуться. Утешало лишь то, что эта часть все еще существовала. Он ее чувствовал, как и то, что штанины медленно, но верно пропитываются кровью.

Он ощущал неудобство, но боль была терпимой. Ну и что это значит? Подтверждение истины, что крупные мужики менее чувствительны к боли? Может, ему суждено помереть от потери крови? Или сначала до него все же доберется огонь? Что предпочтительнее? Чисто риторический вопрос. Разумеется, ему не хочется ни того ни другого.

Он подумал о Дженис и детишках, и о том, как они воспримут известие о его кончине. Забавно, он никогда об этом раньше не думал. В нормальном состоянии о таких вещах не думаешь.

«Понимаете, дети, папочка был таким глупым фараоном, который всю жизнь занимался бумажной работой, но не смог преодолеть искушение поиграть в солдатики на улице. И вот этот дурачок встрял в игру под названием „Стоунхендж“, которая оказалась ему явно не по зубам, сложновата она была для его слабого умишки. Вот поэтому мы сегодня и закапываем папочку в землю. Понятно? А теперь идите – вам еще надо до похорон сделать домашнее задание...»

Дженис всегда была надежной подругой. Всегда спокойна, уравновешена. Правда, не в постели. Будет ли ее следующий избранник так же давать ей все необходимое в этом плане? Будет ли обожать ее так же, как Том Постум? И будет ли заботиться о детишках так же, как...

Черт! Идиотизм какой-то!

Кто-то же должен прийти ему на помощь! Причем скоро, с минуты на минуту. Эта пальба, эти взрывы! Наверняка кто-то уже догадался позвонить в полицию.

Должен же кто-либо все это слышать?

Должен, должен.

А вот и помощь подоспела.

Кто-то пытался открыть дверцу, ту, которая теперь была сверху. Здесь я, парень, здесь, загляни внутрь. Внизу я, черт побери. Надо бы крикнуть, да горло как тисками сдавило!

– Я здесь, внизу, – прохрипел он и сам поразился звучанию собственного голоса.

В кабину заглянуло лицо, вполне пристойное, хотя малость угрюмое и явно очень усталое. Спокойные серо-голубые глаза пристально посмотрели на него, вмиг оценили ситуацию и знакомый холодный голос сказал:

– Держись. Сейчас мы тебя вытащим.

Лицо исчезло, но все тот же голос теперь давал кому-то инструкции.

– Ящик с инструментом сзади. Достаньте лом и газовую горелку. Парня там крепко зажало.

Мак Болан. Встретились-таки.

Очень романтично.

Еще один голос снаружи. С юмором как бы, но все же обеспокоенно:

– Надо бы поторопиться, ребята.

– Гаджет, возьми огнетушитель. Пенный. Хорошо. Обработай этот участок почвы и вокруг бензобака.

Затем Болан снова возник в окне, на этот раз он перегнулся и почти залез в кабину. Он испытующе посмотрел Постуму в глаза, затем протянул руку и большим пальцем оттянул левое веко Тома.

– Сильно болит? – вопрос был задан все тем же холодным голосом, но, верьте или нет, в нем чувствовались нотки сочувствия.

– Не очень, – прохрипел Постум. – Я все еще представляю собой один кусок?

– Если судить по тому, что видно, то да, – верзила ощупал лейтенанта в нескольких местах. – Ну-ка, дай руку.

Постум автоматически, ничему не удивляясь, выполнил команду. Болан осторожно, но решительно направил руку Тома к внутренней части бедра, у самого паха.

– Зажми здесь. Да сильней, сильней, не бойся. Ты теряешь кровь, а когда мы начнем ковырять твой саркофаг, может быть еще хуже. Дави сильно и ровно.

Полицейский заверил преступника номер один Соединенных Штатов, что он в точности выполнит его указания.

В окне машины возникли ломик и чье-то смуглое лицо – мексиканец, пуэрториканец или что-то в этом роде. Мягкий голос озабоченно произнес:

– Лучше не рисковать с горелкой, сержант, – тут все пропитано бензином. Только в самом крайнем случае.

Каково, а? Сержант!

Постум с удивлением услышал свой собственный голос:

– Оставьте мне лом, и уходите. У меня больше времени, чем у вас.

Сержант проигнорировал это хриплое карканье. Он просунул лом между ног лейтенанта, нашел точку опоры и его мышцы напряглись.

– Будет немного больно. Продолжай зажимать рану.

– Я сказал, уезжайте, Болан. Я полицейский.

– Рассказывай дальше, – проворчал Мак и навалился на лом.

– Я Том Постум.

На шее Болана вздулись жилы, мышцы взбугрились, на усталом лице прорезались морщины.

– Угу, знаю...

Ну да, он же всеведущ. Может еще и всемогущ к тому же. Металл трещал, подавался, подымался. Волна тепла пошла вниз по ногам.

– Зажимай, зажимай!

Постум понял, что он имел в виду. Кровь толчками потекла с новой силой. Болан снова схватил кисть его руки и прижал к паху.

– Вот так!

– Боюсь, у меня не хватает сил...

– Политик! Мне нужен жгут!

В окошко просунулась длинная пластиковая трубка. Болан схватил ее и обмотал Постуму правую ногу чуть повыше колена. Затем его сильные руки удивительно осторожно ощупали обе ноги Постума. Болан повернул голову к полицейскому и со скупой улыбкой сказал:

– Думаю, переломов нет, иначе ты не сидел бы так тихо.

В окне снова возник смуглолицый.

– Я нужен?

– Вдвоем не развернуться, Политик. Я сейчас его вытащу. Позови Гаджета.

И почти сразу же, по крайней мере так показалось Постуму, его потащили из разбитого автомобиля. Кто-то наложил плотную черную повязку поверх его глаз. Он хотел сказать, что, мол, не надо, что с глазами у него все в порядке, но потом сообразил, что повязка нужна не ради его, а ради их спокойствия.

Голос, который он слышал совсем недавно по радио, подтвердил его мысли.

– Все в порядке, мы ее снимем, когда будем внутри.

Другой голос, тот самый – жесткий и холодный, скомандовал:

– Шевелитесь, ребята. Мы уже выбились из графика.

Постума быстро перенесли в другую машину, просторную, если судить по тому, как они там двигались, и машина тут же тронулась с места. Его положили на что-то мягкое, и все тот же холодный голос, находящийся сейчас в некотором удалении, снова отдал приказ:

– Гаджет, доложи обстановку!

Кто-то опустился на колени рядом с Постумом – наверно смуглый – и поправил жгут, после чего ощупал ноги Тома ниже колен.

– Мы находимся на территории округа, – мягким голосом ответил тот, кого звали Гаджет. – В эфире чисто, нет никаких радиообменов.

Невероятно! Никто даже не позвонил в полицию? Не доложил об этом?!

С глаз Постума сняли повязку. Он лежал на кушетке в салоне автофургона. Соседняя кушетка тоже была занята. Там лежал какой-то связанный старик с повязкой на глазах. Это еще кто?

Смуглолицый тип выглядел ужасно. Он был в порванном боевом комбинезоне, грязном и запятнанном кровью. Красная линия перечеркивала его лоб на дюйм выше бровей – похоже на след пули. Однако парень улыбался ему. Устало, но улыбался.

– Ты, старик, на волоске висел, – сказал он Постуму.

– А то я не знаю, – слабо ответил лейтенант.

Спереди послышался голос Болана:

– Гаджет, ты не хочешь порулить?

Постум увидел наконец третьего партнера Палача, того, кто говорил мягким голосом, – спокойного парня, на лице которого, казалось, навеки застыла улыбка. Он с сочувствием посмотрел на Тома и прошел вперед.

Через несколько секунд в салоне появился Болан. Он тоже выглядел не лучшим образом: глаза красные, лицо почерневшее от пороховой гари. На левой руке кровоточила царапина, вроде той, что красовалась на лбу у Политика. Комбинезон был местами разорван в клочья, местами прожжен насквозь.

Постум никогда не видел человека, выглядящего таким усталым.

Помимо своей воли он проникся симпатией и сочувствием к этому человеку, и снова с удивлением услышал собственный голос:

– Сержант, тебе надо бы прилечь и отдохнуть.

Болан улыбнулся ему и опустился в мягкое кресло.

Постум все понимал. Он знал кое-что о сражениях и о том, что они творят с человеком. Задача выживания в ежесекундно меняющейся обстановке требует от воина напряжения всех его физических и духовных сил и высасывает всю его жизненную энергию. Если учесть то, что он слышал о Болане, то парень давно уже должен был превратиться в иссохшую мумию.

Что-то порочное и извращенное зарождалось в психике полицейского лейтенанта. Он сообразил это, когда, сам того не желая, как бы помимо собственной воли, заговорил:

– Я только что с той улицы, где вы устроили маленький Май Лэй.

– Маленький что?

– Ну... не важно. Короче, я видел бойню на Ривер Роуд.

– Не понравилось зрелище, а?

– Не очень.

Болан закурил сигарету и со вздохом выпустил дым к потолку.

– И мне оно тоже не нравится. И если бы вы, Постум, лучше справлялись со своей работой, то никому бы из нас не пришлось любоваться подобными зрелищами. Вы и другие полицейские, вас сотни и тысячи. Какого черта вы не делаете то, что должны делать?

– Вы правы, – признал Постум. – Прошу прощения, с моей стороны было глупо упоминать... Особенно, если учесть, что жив-то я только благодаря вам. Забудьте мои слова.

Политик обрабатывал раненую ногу Тома. Постум сморщился, когда тот смазал рану какой-то жгучей дезинфицирующей жидкостью.

Болан сидел, уставившись на свою сигарету.

– Хочешь закурить, Постум?

– Нет, спасибо. Знаешь, ты прав. Если бы мы, полицейские...

Болан с трудом держался в кресле. Лейтенант понял, что он не спал уже очень давно. Человек в бегах, человек по которому палят с обеих сторон и который, тем не менее, еще и ухитряется отвечать на огонь...

– Забудь, Постум. Дурной разговор – у меня голова просто чугунная, сейчас я ничего не соображаю. Оба мы солдаты и сражаемся на одной стороне. Не мы создаем законы и правила этой игры, – голос его пресекся, он уронил голову на грудь, но тут же встрепенулся, снова выпрямился. – Вы, полицейские, не на улицах свою войну проигрываете. Вы проигрываете ее в суде, в мэрии, в законодательном собрании, в конгрессе.

– Тебе бы самому стать конгрессменом, – вставил Политик с кривой ухмылкой, – и перевернуть все вверх дном. Никаких обвинений, никаких арестов – понимаешь? Свести их с ума. Никаких арестов, никаких гонораров адвокатам и судьям – понимаешь? Ни арестов, ни подкупа. Никаких взяток, никакого политического влияния, никаких судей – кому они нужны?

– Понимаю, – слабо улыбнулся Постум. – Мафиози тогда на стенку полезут. Да только не будет этого.

– Конечно, нет, – ответил Политик, осторожно вынул из пальцев Болана дымящуюся сигарету и бросил в пепельницу.

Мак ничего не заметил, ибо уже спал беспробудным сном.

Лейтенант с удивлением отметил, что у него слезы на глаза наворачиваются.

– Не верю я ему, – негромко заявил он.

– И никто не верит, – ответил Бланканалес. – Уж сколько лет я его знаю, а до сих пор не верю. Ты будешь последней сволочью, Постум, если хоть пальцем до него дотронешься.

– Я полицейский, я...

– И что с того? Это что – оправдание твоему нежеланию верить собственным глазам и ушам? Мы забросим тебя в госпиталь. Сержант приказал вместе с тобой передать властям кое-какие гроссбухи и прочие трофеи, которые мы прихватили в этом дерьмовом дворце. Если тебе этого мало, то можешь идти ко всем чертям, а я отказываюсь от сомнительной чести принадлежать к распроклятому роду человеческому.

И внезапно Постум пришел к пониманию – теперь он знал – и его расщепленное на две части сознание вновь обрело единство.

– Не стоит вам так утруждаться ради меня, – слабо произнес он, чувствуя себя как никогда сильным.

Нет, Политик, не ради Постума.

Если нужен «Стоунхендж», чтобы у человека раскрылись глаза и прочистились уши, то следовало бы завести по «Стоунхенджу» на каждом углу.

Этот треклятый вояка, заснувший в кресле, этот Мак Болан – он был самым настоящим Стоунхенджем – ослепительным анахронизмом из далекого героического прошлого, когда человек мог безошибочно провести четкую разделительную черту между добром и злом и стоять на ней, и умирать на ней, если надо было.

Стоунхендж раскрылся полностью.

И от этого Постум чувствовал себя в большей степени человеком, чем когда бы то ни было. Более того, он в большей степени ощущал себя полицейским, чем когда бы то ни было.

Глава 17

Болан проснулся от аромата кофе и поджаривающегося бекона. Он в одних шортах лежал в койке. Поверх легких ран и царапин на груди был наложен пластырь.

Над Маком склонялся Бланканалес и обтирал ему лицо губкой, воняющей какими-то медикаментами.

– Обстановка? – хрипло спросил Болан.

– У тебя несколько пороховых ожогов, сержант. Давно тебе делали противостолбнячную прививку?

– Порядочно.

– Понял. Ладно.

Попав во Вьетнам, Бланканалес поначалу работал с медиками. И ему пришлось стать неофициальным санитаром команды «Эйбл» во время полевых операций.

– Ну-ка, дай руку, – сказал он.

Болан подчинился и получил укол.

– Который час? – спросил он.

Политик вытащил из его руки иглу и отложил шприц на марлевую подушечку.

– Скоро полдень.

– Черт! Вы должны были ...

Мак попытался подняться, но нашел, что это не так просто, когда сверху на тебя наваливается около центнера живого веса.

– Лежи спокойно! – скомандовал Бланканалес. – Лови мгновения покоя. Слушай, сержант, пора бы тебе позаботиться о собственном здоровье. Ты не спишь, ничего не ешь... как долго ты рассчитываешь протянуть в таком режиме?

Болан расслабился и ухмыльнулся.

– Так это едой тут так воняет? Шварц, что ли, готовит?

– Ага. Но думаю, ты переживешь его стряпню. В конце концов, яичницу с беконом испортить невозможно. Кто на такое способен?

– Я все слышу, – донесся мягкий голос из камбуза. – Я не глазунью делаю, а омлет. Я добавил в него сыра – чтобы улучшить протеиновый баланс – ну, и малость жгучего красного перца. А потом я...

– Он на это способен, – закатывая глаза, возопил Бланканалес.

– Можешь не есть, – приветливо отозвался Шварц.

Болан обвел глазами жилой отсек боевого фургона.

– Я так понимаю, что вы малость поработали, пока я спал, – заметил он.

Пока идет рутинная работа, мы решили дать тебе немного отдохнуть. Мы забросили фараона в госпиталь, вместе с ним переправили бумаги и прочее. Затем определили на поселение Джулио. Ну, а потом отправились проведать Тони.

– И?..

Политик с непроницаемым лицом достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и вручил Болану. Послание было исполнено корявыми печатными буквами, сплошь и рядом пестрело ошибками, подпись отсутствовала. Однако сомнений в авторстве не было.

«С бамбиной все в порядке если не будете изображать умников так што не беспокойтесь нащет этава. Спасибо што вытащили меня но на любовь не ращитывайте. Можем догаварицца. Сваливайте из города. Остальное беру на себя. И бамбину тагда атпущу».

– Мать его... – с горечью прокомментировал Болан.

– Ну, в общем-то все не так уж и плохо, во всяком случае пока, – сказал Политик.

– И как долго будет длиться это «пока»? – спросил Болан.

– Знаешь, я как-то не очень переживаю за Тони, – настаивал Политик. – Она и гремучую змею очаровать может. За исключением осложнения с...

– Вот именно, – скривился Болан. – За исключением одного этого осложненьица. Крупного такого осложненьица.

– А когда ты введешь нас в курс дела, сержант? Раскрой нам свой секрет.

– Ты насчет этих стариков?

– Вот именно.

Болан вздохнул и уселся на кушетке. Бланканалес подвинулся и вручил Маку свежую рубашку и брюки. Шварц крикнул из камбуза:

– Готово, можете идти есть.

Мак склонился над умывальником и осторожно обмыл обожженное лицо, потом оделся и прошел в камбуз. Его компаньоны уже сидели за столиком. Бланканалес задумчиво смотрел в чашку кофе, Шварц нарезал на части обширный омлет.

Болан с благодарной улыбкой принял от Шварца тарелку и принялся за еду, по ходу действия разъясняя «план игры».

– Я не раскрывал вам секрета только потому, что его не существует, – объяснил он. – Я просто шел на ощупь, как подсказывала интуиция, надеясь, что стратегия выработается сама собой. И, кажется, она начинает вырисовываться. Но, конечно же, я не планировал того, что случилось с Тони. Уж извини, Политик.

Бланканалес отмахнулся.

– Ну вот, ситуация вам обоим известна, но давайте ее еще раз обсудим. На протяжении многих лет этот город в плане мафиозной активности был сонным царством. Застойный пруд – никаких легендарных личностей в мягких шляпах с кольтами под мышкой, никаких преступлений национального масштаба, никаких комиссий конгресса или ударных сил ФБР. Город дремал.

Бланканалес кивнул, а Шварц сказал:

– До сих пор так оно и было. Но сейчас, сержант, на улицах стало уж больно оживленно.

– Ситуация именно такова, – согласился Болан. – Смотрите, что мы сейчас имеем: полицейские носятся по городу и никому не дают покоя, спецназ разыгрывает свои тайные комбинации, Конгресс волнуется и требует проведения в жизнь назревших реформ.

– Это точно, – сказал Бланканалес. – Кто-то разворошил осиное гнездо.

– Вот именно. И этот кто-то – Джерри Чилья со своей карт-бланш от нью-йоркских старцев. Сент-Луис больше никогда не будет спящим городом. Старые добрые времена уже не вернутся. Сент-Луис изменился и перемены необратимы.

– Похоже на то, – согласился Шварц.

– Кстати, омлет хорош, Гаджет.

Шварц триумфально сверкнул глазами на Бланканалеса.

– Благодарю. Все дело в сыре и перце.

– Да, пожалуй сыр и перец в омлете улучшают вкус, – ворчливо признал Политик. – Только не добавляй электронные энзимы и полупроводниковые протеины.

Болан усмехнулся и продолжил:

– Я пытался вести войну на износ. Что ж, этот метод не сработал во Вьетнаме, и я понятия не имею, с чего вдруг решил, что он сработает здесь. Вьетконговцы напоминали мне чертиков в коробке. Закроешь крышку над одним – другой выскочит рядом. Придавишь этого, появится новый. Это бесконечная игра, и я в ней проигрывал. Ну, я и подумал, что здесь – в новом месте и в необычных условиях – мне лучше попробовать новую игру.

Напарники Болана переглянулись.

Бланканалес сказал:

– Нам показалось, что мы усекли в чем дело, когда ты захватил Арти. Но при чем тут Джулио?

– Раз я не могу держать всех чертиков под крышкой, то, по крайней мере, могу сделать так, чтобы из коробки торчали те чертики, которые мне больше по душе. Улавливаете?

Шварц широко ухмыльнулся.

Бланканалес сказал:

– Арти и Джулио более приемлемы, чем Чилья и Аннунцио.

– В том-то все и дело, – подтвердил Болан. – Они старые, от дел почти отошли, так, пощипывают по мелочам и тем довольны – это не волки, стремящиеся пожрать овцу, а блохи, пасущиеся в ее шерсти.

– Но не можешь же ты повсюду играть в эту игру, – сказал Бланканалес.

– Не могу. Возможно, этот метод и здесь не сработает. Но попытаться стоит. Понимаете, раз уж мафия присоединила эту территорию к своим владениям, то назад ее уже не отдаст. Синдикат здесь будет, присутствовать постоянно. Конечно, я мог бы наезжать сюда раз в месяц и мочить всякого попавшегося на глаза гангстера. Но через месяц на этих местах будут уже новые. Ну, шлепну я, положим, Арти с Джулио и всей их бандой. А когда я скроюсь за горизонтом, их место займет Чилья со своей бандой. Шлепну Чилья – прибудут новые. Свято место пусто не бывает. Найдут и Чилья замену, и замену его замене ... и так до бесконечности.

– Перспективы не очень радужные, – заметил Шварц с клоунской улыбкой.

– Хуже того, – продолжал Болан, – всякая новая замена – это стая юных, еще не нажравшихся волков, они ж тут как козлы в огороде все опустошат.

– Ну хорошо, уберешь ты Чилья и сохранишь город за Арти. Но ведь из Нью-Йорка вышлют новую боевую экспедицию, – озабоченно произнес Шварц.

– Тут все зависит от того, как мы разыграем карту Арти, – ответил Болан. – Игра предстоит тонкая, не уверен, что получится. Но попробовать стоит. Надеюсь, что когда я отсюда уеду, город будет в надежных руках. С точки зрения Синдиката. Я хочу, чтобы Арти натянул нос Нью-Йорку. И, может быть, даже пригрозил этим лоснящимся от жира рожам своим высохшим кулачком, чтобы те больше не осмелились прислать сюда нового Джерри Чилья.

– Я уловил расклад, – угрюмо сказал Бланканалес.

– Ты хочешь все представить таким образом, что это Арти побил Чилья, – решил Шварц.

– Вроде того, – сказал Болан. – Ну а теперь, компадрес[2]2
  Компадрес (исп.) – приятели, друзья.


[Закрыть] как я смогу начать разыгрывать эту карту, учитывая то, что случилось с Тони?

За столом воцарилось молчание.

Наконец Бланканалес испустил долгий вздох и сказал:

– Что ж, нам надо просто-напросто отыскать ее и освободить, вот и все.

Болан одобрительно кивнул.

– Прекрасно. Используйте все доступные средства, но отыщите ее. Вы, ребята, лучше меня знаете местность, так что поручаю эту часть игры вам. Гаджет, мне нужна машина.

– Она припаркована рядом с фургоном, – ухмыльнулся Шварц. – Оплачена и доставлена стараниями стоунхенджского ответвления банка «Мафия Интернейшнл». Я ее проверил – машина на ходу.

Болан улыбнулся.

– Отлично. У меня свидание в аэропорту. Через два часа выйду с вами на связь.

Мак нацепил кобуру с «береттой», и Шварц протянул ему пиджак.

Бланканалес сказал:

– Начнем, пожалуй, с прослушивания лент перехвата. Среди записей может оказаться что-нибудь интересное.

Болан согласно кивнул, потом пристально посмотрел на Политика.

– Как голова? – спросил он.

Бланканалес приложил ладонь тыльной стороной ко лбу.

– Это напоминание о том, что нельзя впадать в гордыню, – ответил он, криво улыбаясь. – Пожалуй, это надо записать в плюс, а не в минус.

Болан вышел из фургона с едва заметной улыбкой на устах. Плюсы и минусы – вот к чему в конечном счете все сводилось. И какой же будет окончательный результат сент-луисской разборки? Плюс или минус?

Пока он не знал ответа. Ответ был упрятан где-то там, на улицах города и в головах отчаянных людей, хорошо знавших правила борьбы за выживание во враждебном мире.

А пока Болан брал тайм-аут, увольнительную из этого мира, чтобы уладить кое-какие личные дела в другом мире. Он надеялся, что дело окажется пустяковым, потому что на серьезное у него не хватит ни сил, ни времени. Во всяком случае до тех пор, пока не завершится сент-луисская заварушка. Он вздохнул и вывел новенькую машину на дорогу, ведущую к Эдему.

– Джонни, Джонни, – пробормотал он. – Если бы я только мог рассказать тебе, как чудесен этот мир.