Текст книги "Сумерки Российской империи"
Автор книги: Дмитрий Лысков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 20. От патриотического порыва к революции
Начало войны было встречено в столице Российской империи ликованием. Буржуазная пресса радовалась возможности разрешить вопросы немецкой конкуренции, интеллигенция приветствовала решение властей, пришедших на помощь братской Сербии. Очень быстро патриотический подъем сменился недоумением, а следом и страшным разочарованием.
Ход войны для Российской империи был катастрофичен. Все недостатки царского периода, казалось, разом собрались в тугой клубок, чтобы продемонстрировать беспомощность государственной машины. Командующим армией был назначен великий князь Николай Николаевич, любимец офицерского корпуса, не знакомый со стратегическим планированием. Во главе войск он встал, не имея представления о стратегическом плане Генерального штаба на случай войны с Германией, который разрабатывался и непрерывно дополнятся с участием французских представителей в 1911-1913 годах [160].
На шестнадцатый день войны главнокомандующий разместил свою ставку близ небольшого города Барановичи. «Мы жили посреди очаровательного елового леса, и все вокруг казалось спокойным и мирным», – описывал английский военный атташе окружающую обстановку [161]. Главнокомандующий был очень живым человеком, он любил отвлекаться от темы войны, был прекрасен за дружеским столом, обвораживал иностранных посетителей. На самых важных совещаниях в ставке он отсутствовал: «Чтобы не мешать моим генералам».
К октябрю 1914 года Дума выделила 161 тысячу рублей для подведения к ставке кабеля. Командование обзавелось связью.
В это время в Восточной Пруссии разворачивалась драма двух русских армий – генералов Самсонова и Ренненкампфа. Смелая идея заключалась в попытке двумя огромными клещами окружить войска генерал-полковника фон Притвица, защищавшие Восточную Пруссию, и разгромить их.
Стремительный марш Первой и Второй русских армий на территорию противника привел к полной потере координации между ними. Практически отсутствовала связь: в армии Самсонова было только двадцать пять телефонов, несколько аппаратов Морзе, аппарат Хьюза и примитивный телепринтер. Связисты выходили в эфир и предавали приказы по радио открытым текстом, что приводило германские войска в состояние веселого изумления. Не лучше обстояло положение и в армии Ренненкампфа.
Прекрасно представляя себе положение русских армий по данным радиоперехвата (надо заметить, что сами русские армии представляли положение друг друга весьма смутно), немцы оторвались от армии Раннекампфа, чтобы окружить и разгромить армию Самсонова. Более 100 тысяч человек оказались в мешке. Там, где должны были сомкнуться клещи русских войск, внезапно оказались немцы. К 30 августа армия была разбита, Самсонов застрелился. 30 тысяч русских солдат были убиты, 130 тысяч голодных, изнуренных многодневным бессмысленным маршем вглубь немецкой территории, взяты в плен.
Следом пришел черед армии Ренненкампфа. Стремясь избежать окружения, он принял решение начать общий отход. Потеряв 145 тысяч человек и более половины транспортных средств в течение месяца, Ренненкампф сумел сберечь значительную часть войск. Но это было плохим утешением для общего итога кампании. Две русские армии потеряли 310 тысяч человек, оставили всю свою артиллерию – 650 пушек [162].
Поражения русской армии только начинались. Успехи на австрийском фронте не могли сгладить катастрофы германского театра военных действий. В мае 1915 года германо-австрийские войска порвали русский фронт, что привело к общему отступлению. Были потеряны Галиция, Польша, часть Прибалтики и Белоруссии.
По итогам первого года сражений, стоившего России миллиона солдат и офицеров только попавшими в плен, был выбит средний и младший офицерский состав: «40 тысяч офицеров 1914 года были, в основном, выбиты из строя. Офицерские школы выпускали 35 тысяч офицеров в год. На 3 тысячи солдат теперь приходились 10-15 офицеров, и их опыт и квалификация желали лучшего. 162 тренировочных батальона за шесть недель подготавливали младший офицерский состав. Увы, на протяжении 1915 года разрыв между офицерской кастой и рядовыми значительно расширился. Капитан русской армии пишет осенью 1915 года: «Офицеры потеряли веру в своих людей». Офицеры часто были поражены степенью невежества своих солдат. Россия вступила в войну задолго до массовой культурности. Часть офицеров ожесточились чрезвычайно, не останавливаясь перед самыми тяжелыми наказаниями» [163].
Из поражений Первой мировой войны, из взаимного непонимания солдата и офицера, из фатальных противоречий общества, которые хоть и были частично сглажены начавшимися боевыми действиями и патриотическим подъемом, но вновь вспыхнули при тотальных неудачах на фронте, выстраивалась революционная ситуация 1917 года. Миллионы беженцев из западных областей империи заполняли дороги. Контролировать их перемещение и как-то снабжать продовольствием было выше сил государственного аппарата. Вооружений не хватало армии, продовольствия гражданскому населению. В 1916 году царским правительством была введена продразверстка, которая, однако, уже не могла спасти положения, и лишь усиливала революционные настроения крестьянства. Страна погружалась в хаос.
Глава 21. Ситуация в России 1914-1917 гг. О роли немецкого золота
Злую шутку сыграла с царскими властями избранная ими линия официальной военной пропаганды. Направленная на формирование образа врага, она была с радостью подхвачена националистической и буржуазной печатью, но обернулась в итоге против самого самодержавия. На фоне антинемецкой истерии, поднятой в прессе, казалась удобным свалить поражения на фронте и неразбериху в стране на происки шпионов и внутренних врагов. Кто же мог подумать в 1914 году, что среди «шпионов» окажутся члены правительства и сама императорская семья?
С первых дней войны кампания по демонизации врага в официальной печати (образ строился на рассказах о плохом обращении с русскими пленными) была активно поддержана правыми и либеральными силами, которые трансформировали ее в отрицание всего немецкого в России. Движение было действительно массовым, охватывало значительную часть образованного слоя. Научные общества демонстративно исключали из своих рядов немецких ученых, в Петербурге разгрому подверглось германское посольство.
Патриотический подъем в обществе искусно совмещался с формированием шовинистических настроений. Происходящее шло на пользу буржуазии, претендующей на немецкие предприятия. Не оставались в стороне и дворянские интересы. Так в октябре 1914 года министр внутренних дел Н.Маклаков направил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». Фактически, происходила реализация плана, выраженного еще в начале года министрами: «Довольно России пресмыкаться перед немцами» и «необходимо освободиться от иностранного влияния».
Антигерманская истерия, поддерживаемая все новыми публикациями и решениями властей, не могла не затронуть широкие народные массы. Весной 1915 года в Москве прошли немецкие погромы, были разграблены многие торговые и ремесленные предприятия, владельцами которых были немцы.
Нагнетаемые сверху настроения легли на благодатную почву. «Привезенные Петром немцы, а затем Бирон, Миних и Остерман стали символами засилья всего чуждого России, – отмечают исследователи. – Николай I доверял лишь двум людям – возглавлявшему Третье отделение Бенкендорфу и прусскому послу фон Рохову. Даже антигерманский трактат о «России, захваченной немцами» (1844) был написан Ф.Ф.Вигелем. Идеологами панславизма были Мюллер и Гильфердинг. А либретто «Ивана Сусанина» написал Г.Розен. В ответ на предложение Александра I назвать награду, которую он хотел бы получить, генерал Ермолов ответил: «Государь, назначьте меня немцем» [164].
От великого до смешного один шаг – существенную часть правящего слоя России составляли обрусевшие немцы (в число которых общественное мнение записывало и просто людей с нерусскими фамилиями), и не требовалось специальных доказательств того, что они пользуются покровительством правящей династии. Немкой была императрица Александра Федоровна – урожденная принцесса Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская.
В полном соответствии с линией официальной идеологии в Петрограде действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». «Нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем», утверждали идеологи общества. А причину столь бедственного положения дел они видели… в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов» [165].
Царская власть в очередной раз рыла себе яму, видимо, искренне не отдавая себе отчета в совершаемых действиях. В 1915 году прошли громкие судебные процессы над военным министром В.Сухомлиновым и его адъютантом полковником С.Мясоедовым. Обвинения строились на показаниях вернувшегося из немецкого плена подпоручика Колаковского, утверждавшего, что в Германии он получил задание взорвать мост через Вислу за 200 тыс. руб., убить верховного главнокомандующего Николая Николаевича за 1 млн. руб. и убедить сдать крепость Новогеоргиевск ее коменданта тоже за 1 млн. руб. В Петрограде ему, якобы, советовали обратиться к полковнику Мясоедову, у которого он мог бы получить много ценных сведений для немцев.
Исследователи сходятся во мнении, что неопровержимых доказательств измены со стороны Мясоедова и, тем более, Сухомлинова найдено не было. Суды носили показательный характер, поражения на фронте требовали найти и покарать козла отпущения, виновного во всех бедах русской армии. С.Мясоедов был приговорен к повешению, В.Сухомлинов – к пожизненной каторге.
Принципиальным, однако, был не вопрос виновности осужденных, а эффект, произведенный в обществе разоблачением «германского заговора» в военном министерстве. Страна погрузилась в пучину шпиономании. Контрразведка оказалась погребена под лавиной доносов о немецких шпионах, среди которых были все министры, руководители предприятий, люди с немецкими фамилиями, студенты и домохозяйки. Наряду с параноидальной бдительностью, люди активно сводили таким образом политические, трудовые и личные счеты.
Масштабы происходящего можно понять, вспомнив обращение министра внутренних дел Н.Б.Щербатова в Госдуму в августе 1915 года. Он просил «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими» [166].
В Госдуме, однако, была создана Комиссия «по борьбе с немецким засильем» во всех областях русской жизни. Следом, в марте 1916 года, с инициативой создания Особого комитета по борьбе с немецким засильем выступил Совет министров. Маховик антинемецкой истерии раскручивался вопреки здравому смыслу – к тому моменту он уже явно носил антиправительственные черты.
Надо сказать, этому немало способствовала деятельность самой правящей фамилии. Распутинщина нанесла страшный урон по легитимности монархии. Петербург, страна, армия полнились слухами об омерзительных похождениях царского богомольца. «В Петрограде, в Царском Селе ткалась липкая паутина грязи, распутства, преступлений, – писал в «Очерках русской смуты» А.И.Деникин. – Правда, переплетенная с вымыслом, проникала в самые отдаленные уголки страны и армии, вызывая где боль, где злорадство. Члены Романовской династии не оберегли «идею», которую ортодоксальные монархисты хотели окружить ореолом величия, благородства и поклонения» [167].
Присутствие при дворе людей с немецкими фамилиями служило катализатором распространения самых диких слухов. Говорили о том, что «немка» – императрица Александра Федоровна – возглавляет «немецкую партию», что телефонный провод проложен из Царского села непосредственно в немецкий Генштаб, что в покоях «принцессы Алисы» лежат секретные карты с расположением русских войск. Поражения на фронтах Первой мировой войны, нарастающая разруха в стране требовали объяснения, которое – в полном соответствии с гипертрофированной линией официальной пропаганды – было найдено.
А.Деникин вспоминает: «Помню впечатление одного думского заседания, на которое я попал случайно. Первый раз с думской трибуны раздалось предостерегающее слово Гучкова о Распутине:
– В стране нашей неблагополучно…
Думский зал, до тех пор шумный, затих, и каждое слово, тихо сказанное, отчетливо было слышно в отдаленных углах. Нависало что-то темное, катастрофическое над мерным ходом русской истории…
Но наиболее потрясающее впечатление произвело роковое слово:
– Измена.
Оно относилось к императрице.
В армии громко, не стесняясь ни местом, ни временем, шли разговоры о настойчивом требовании императрицей сепаратного мира, о предательстве ее в отношении фельдмаршала Китченера, о поездке которого она, якобы, сообщила немцам, и т. д.» [168].
На фоне распада российской государственности появились многочисленные проходимцы, которые выступали от собственного имени и даже от имени правительства и вели «переговоры» с Германией, обещая содействие в заключении сепаратного мира. Так, в 1916 году в Стокгольме объявился И.Колышко, сделавший карьеру под покровительством князя Мещерского и бывший чиновником по особым поручениям у Витте. Немецким представителям он рекомендовался лицом, особо приближенным к председателю совета министров России, главе МИД Штюрмеру (причем, некоторые исследователи полагают, что так оно и было). Колышко предложил Германии свои услуги: через российскую прессу он был готов вести пропаганду сепаратного мира.
Идеи персоны, особо приближенной к Штюрмеру, не вызвали доверия у немецкого посланника. Вскоре, однако, Колышко снова появился в Стокгольме, на этот раз вместе с князем Бебутовым. На переговорах с немцами они предложили организовать в России издательство, которое стало бы центром пронемецкой пропаганды. Наконец, они сумели получить в свое распоряжение 2 миллиона рублей на осуществление этой деятельности [169].
Еще раньше начал свою игру российский социал-демократ, меньшевик
Александр Парвус (Гельфанд). В 1915 году он представил германскому руководству «План русской революции» – программу подрывной деятельности, которую планировалось осуществить силами социал-демократов в России на немецкие деньги. Сегодня этот документ принято считать чуть ли не главным доказательством сотрудничества большевиков с немецким Генштабом. «При чтении документа нетрудно заметить, что Ленин в 1917 году действовал именно в соответствии с этим планом», – пишут современные публицисты (очевидно, не слишком знакомые с его текстом, немало внимания в котором уделено, например, рассуждениям о необходимости агитации в Северной Америке).
Но нужно все же заметить, что меморандум Парвуса был одним из многих подобных документов, гулявших в то время в печати. И основные претензии в финансировании со стороны Германии предъявлялись вовсе не социал-демократам, и не самой малочисленной их части – партии большевиков. В развале России на германские деньги обвиняли, в первую очередь, российское правительство. Об этом говорил в своей знаменитой речи в Госдуме (рефреном в которой звучало «Что это – глупость или измена?») 1 ноября 1916 года лидер кадетов П.Милюков:
«Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство» [170].
Бессмысленно отрицать тот факт, что Германия предпринимала определенные усилия для дестабилизации ситуации в России. Так, немецкая пресса с радостью реагировала на волну шпиономании у противника, последовательно допуская в своих публикациях "утечки" компромата на высших сановников империи. И пожинала вполне очевидные плоды своих усилий. Интересно в этой связи, что обвинительный пафос речи только что вернувшегося из Швейцарии П.Милюкова построен как раз на публикациях немецкой прессы, хотя, казалось бы, для него – опытного политика – этот источник должен быть более, чем сомнительным.
«У меня в руках, – говорил Милюков, – номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 октября 1916 г. и в нем статья под заглавием: «Мануйлов, Распутин. Штюрмер»... Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря…
Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? … Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб., на подкуп «Нового Времени»…
Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован да то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров» [171].
"Манасевич, Распутин, Штюрмер, – продолжает Милюков. – В статье называются еще два имени – князя Андронникова и митрополита Питирима, как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным… Это та придворная партия, победою которой, по словам "Нейе Фрейе Прессе", было назначение Штюрмера: "Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы" [172].
Очевидно, что список "изменников" растет в геометрической прогрессии. И действительно, под подозрение попадает уже сам Милюков, оглашающий на заседании Думы пропаганду германской печати (речь "Глупость или измена" принято считать отправной точкой событий, приведших к Февральской революции).
Еще один характерный случай: После Февральской революции 1917 года управляющий делами Временного правительства В.Набоков пишет: «В какой мере германская рука активно участвовала в нашей революции, – это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа. По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, произошедший недели через две, в одном из заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что не помню точных его слов, но мысль была именно такова и выражена она была достаточно категорично» [173].
За скобками остается вопрос, кому именно приписывал получение этих денег Милюков, но от подозрений не был защищен никто. В конце концов, лидер кадетов возглавил МИД Временного правительства, сев на место Штюрмера сразу после февраля 1917-го, и если следовать древней формуле "ищи кому выгодно"...
Обвинения в получении германских денег, работе на германский Генштаб и т.д. были для России 1916-1917 годов настолько общим местом, что выделять в них слова, сказанные в адрес большевиков и подавать это как историческую сенсацию, вряд ли имеет какой либо смысл. В российском хаосе 1917 года можно найти подтверждения каким угодно версиям (в воспоминаниях, фактах и даже документах). Ведь следовало же правительство программе, изложенной во французской "Желтой книге"? И действительно получил 2 миллиона рублей Колышко – "доверенное лицо" Штюрмера. А Майнулов, как известно, заявил следователю, что поделился со Штюрмером взяткой – со Штюрмером, который считается сегодня одним из столпов самодержавия.
Но ведь и в покоях императрицы действительно обнаружили сверхсекретные карты. Деникин вспоминает об этом: «Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весною 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя:
– При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась только в двух экземплярах – для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею...
Больше ни слова. Переменил разговор...» [174]
Проще остановиться на версии, что с Германией сотрудничали вообще все. И закрыть, наконец, эту спекулятивную тему. Тем более, что причины русской революции, как ясно из изложенного выше, заключались вовсе не в немецких деньгах.
