Текст книги "Путь, исполненный отваги"

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Я оступился... – начал было Симонов, но Каманин-Переплут не дал ему закончить:

– Послушай, парень! Я знаю эту бесовку четыре года. Она способна поссорить двух улиток! Мне довольно неприятно, что из-за меня ты оказался замешан в эту историю.

Неожиданно Волков предложил:

– Хотите, я попрошу Хранителя, чтобы он вас всех вернул обратно? Мне тоже неприятно.

– Я пас! – сразу же заявил Ростислав. – Не забывайте – я все-таки ученый. А какой же ученый на моем месте упустит такой шанс!

Иннокентий печально подтвердил:

– Хранитель прав. Искушение слишком велико для обычного смертного. Очень соблазнительно поиграть в бога. А что до Инги...

– Предоставьте это мне! – сказал Каманин и открыл дверцу.

Оказавшись во дворе, он огляделся и присвистнул. Позолоченные двери розового крыльца и тонированное стекло очень эффектно смотрелись на фоне декоративной растительности. Инга сидела на скамейке красного дерева в тени смоковницы и что-то меланхолично жевала. Лицо при этом у нее было отсутствующее.

– Самохина, – обратился он к ней, – мы решили попросить Хранителя, чтобы он отправил тебя обратно на Землю. Мы понимаем, что тебе трудно оторваться от привычной обстановки, семьи и универа. Думаю, Семен не станет возражать, и, ты знаешь...

Не меняя выражения лица, Инга изобразила известную фигуру из пяти пальцев и показала ее Ростиславу.

– Понял! – отозвался тот. – Тогда не хнычь и не капризничай.

– И не собиралась, – гордо ответила она и встала со скамьи. – Где у них сортир? Безумно хочу отлить.

Глава 12. Унтерзонне. 265.
Отбытие

14 мая 256 года на главной пристани Бобруйска было многолюдно. У третьего пирса замерла «Мурена», возле которой суетились мрачные Ревенанты, таская на палубу оставшийся груз: дорожные сундуки, бочонки со свежесваренным пивом, хлеб и прочие мелочи.

Маршал Норвегов, мужественный и обаятельный, стоял возле сына, положив ладонь ему на плечо.

– Ты, Андрюша, не лезь там на рожон. Помни: мир менять – самое неблагодарное занятие. Как там у японцев?

– Чтоб ты жил в эпоху перемен! – подхватил сын. – Постараюсь, папа! Присмотришь за внуками?

Внуков у маршала было много. Помимо старшего – Константина, которому в аккурат стукнуло двадцать один и который отправлялся вместе с отцом, еще оставались девятилетние близнецы Моряна и Забава (от Насти), семилетний Роман (Анжела) и шестилетний Семен (снова Настя). Жен Андрей оставил бы и дома, но Анжела во что бы то ни стало хотела ехать вместе с ним. Настя, видя такие заморочки, тоже изъявила желание отправиться в путешествие.

Кроме того, у Андрея с Анжелой был четырехлетний внук Глузд, результат взаимодействия молекул Константина и Мары. Он оставался также с прадедом, но родители собирались забрать всю малышню через некоторое время к себе, когда обживутся на новом месте.

Послав диспозицию Хранителя по известному адресу, Андрей набрал двадцать человек рекрутов и в течение месяца готовился к переходу. Помимо троицы с Земли и сына, в состав экспедиции вошли муж и жена Локтевы, детей у которых пока не было, да Евдокия – сестра Насти. Естественно, старший прапорщик Лютиков со своим белковым другом тоже входили в число членов. Сын Генерала Булдакова, Денис, должен был отвечать за психологическую подготовку, а ему в помощники был отправлен твердолобый Шевенко, чей возраст подбирался к шестому десятку. Еще девять человек среди наиболее расторопных солдат отобрал лично Булдаков.

Прощальное слово говорил Семиверстов. Затем говорил Норвегов-старший. Затем чего-то прорычал Булдаков. А в самом конце, услыхав о социалистическом типе общества, в компанию попросился замполит Горошин. Но его кандидатуру замяли решительно и однозначно. Он обиделся и убежал к себе домой.

На прощание Иннокентий для всех спел песню, экспромтом сочиненную тут же. Припев затем подтягивали хором:

 
Хоть в черный понедельник я рожден
На развалинах Эс-Эс-Эс-Эра,
Но все же мой народ не побежден —
Он просто перешел в иную веру!
Хоть в черный понедельник рождены,
И голосу рассудка мы не внемлем,
Мы, дети необъявленной войны,
Теперь уходим прочь – в святые земли.
 

– Энтузязизм – великое дело! – говаривал Ратибор. – А ну, кто со мной на прощание не выпил? Подходи по одному!

Волков вообще молчал. У него в голове вспыхивали и проносились какие-то неясные картины, ассоциации, смазанные образы. Как будто это все происходит с кем-то другим. Или уже происходило с ним когда-то. Он стоял. Спокойный, опустошенный, словно султан после ночи любви. Со всеми женами, что есть. Со всеми, что будут. Казалось, будто силы покинули его, и организм замер в ожидании следующей порции «маны».

– Андрюша, – Анастасия приобняла его, – жаль, детей с собой нельзя взять!

Она вздохнула. С другого боку подплыла лебедем Анжела, расцветшая после рождения второго ребенка. В руках ее был фотоаппарат «Зенит-ТТЛ», которым она успела переснимать добрую половину отъезжавших и провожавших.

– Андрей! Норвегов! Иди сюда! – позвала она.

Деверь подошел.

– Ну чего тебе, папарацци? – спросил он недовольным тоном. Мужик был сердит, что ему не нашлось места в экспедиции. (Папа-Норвегов не мог отпустить сразу всех сыновей к черту на кулички.)

– Сними на память полковника и его гарем! – попросила она, сопроводив свою просьбу очаровательной улыбкой.

Андрей без возражений щёлкнул затвором. Две андреевские фемины замерли возле него в непринужденных позах граций.

– Ну-с, жертвы фитнеса, готовьтесь к отплытию, – сказала Елизавета Петровна, отбирая у сына фотоаппарат и возвратив его владелице, – обнимемся на прощание?

Когда на борт «Мурены» поднялись все, за исключением полковника, к нему подошел отец и шепотом спросил:

– Связь-то как держать будем?

– Держи. – Сын протянул Константину Константиновичу маленький кристаллик хризолита на цепочке – младшего брата Хранителя камня. – Ночью он занесет в твой мозг подробности.

– Ох-ох, – закряхтел отец, – в моей голове и так всякого барахла! Что же поделаешь! Доля такая... держись, сынок!

Отец и сын обнялись на глазах всей толпы, и под ободряющие крики Андрей взошел на корабль. Рыжий верзила в тщательно подогнанной форме отдал ему честь.

– Гере командующий, судно готово к отплытию! Прикажете отваливать?

– Валяйте, – неуставной командой дал «добро» полковник. На каждом флоте свои предрассудки. На этом – такие. Здесь матрос на традиционное «ни пуха ни пера» отвечал «В задницу!», и все было нормально.

Тридцатиметровая махина начала медленно разворачиваться по течению. С пристани активно замахали руками и тем, что в них было зажато. Чуть поодаль, на высоком берегу Березины, стояла вся монастырская братия и глядела на корабль. Всякого нагляделись за последние годы, но такого...

– Прошу экипаж занять свои места! – четко произнес Лейф. – Машина, полный вперед!

Взревели турбины двигателей; вокруг судна образовался вихрь из воды и воздуха. Постепенно набирая скорость, «Мурена» понеслась по водной глади реки и, заложив вираж, скрылась за поворотом.

– Боже, благослови их! – понесся им вслед страстный призыв игумена.

В 1716 году швед Эмануэль Сведенборг, ученый и теософ-мистик, предложил проект принципиально нового судна. Оно должно было приподниматься над поверхностью воды благодаря нагнетаемому под днище воздуху (воздушной подушке). В России в то время пользовались телегами (санями в зимнее время), да и в Швеции тоже. Смелый проект так и остался в патентном бюро. Пользоваться подобными аппаратами стали лишь во второй половине двадцатого века для перевозки небольших грузов, пассажиров, а также в ВМФ. Корабль на воздушной подушке класса «Мурена» имеет водоизмещение до ста пятидесяти тонн, размеры 30x14x1,6 м, скорость до 55 узлов. Вооружение – спаренный артиллерийский автомат 2x6-30 мм АК-306.

Их «Мурена» была снабжена дополнительными топливными баками, увеличивающими дальность действия с двухсот до двух с половиной тысяч миль при скорости тридцать пять узлов. При пятидесяти узлах корабль был способен преодолеть «всего лишь» полторы тысячи миль. Для достижения этого пришлось занять под резервуары для горючего половину отделения для десанта. Дополнительных сорок тонн соляры создавали небольшой перегруз. Но, учитывая тот факт, что на борту вместо полутора сотен человек было всего лишь тридцать, это не казалось Андрею Константиновичу большой проблемой.

Пока же они неслись по водной глади Березины вообще без какого бы то ни было перегруза. Соляру заправят только в речице, а до нее еще двести километров, либо сто десять миль. Сам Волков, как ни старался, не мог мыслить в иных системах единиц. На вопрос Игумена, сколько пудов весит «Мурена», он сначала перевел тонны в килограммы, затем килограммы в пуды. И тогда лишь ответил, что «летающая лодка» весит двенадцать с половиной тысяч пудов. А затем весело скалился, глядя на остолбеневшего служителя культа.

Десять лет не прошли бесследно для одной из главных рек Белой Руси. На обоих берегах ее через полтора-два километра вырастали веси, деревеньки и хутора. Возле каждой – аккуратная пристань для моторных катеров и рыбацких лодок. У селений побольше, вплоть до самого Хорива, пирсы для небольшого теплоходика, курсировавшего между Старым Селом и Гомелем. До Хорива теплоход не доходил, ибо там хозяйничали татары, так и не сумевшие простить обиду, нанесенную им «орлами» Норвегова. По молчаливому согласию, выше Лоева узкоглазые не совались, а белороссы в южные земли особенно и не стремились. У нынешнего хоривского кагана причин ненавидеть северных соседей не было, и поэтому Андрей Константинович надеялся добраться до Срединного моря безо всякого рода стычек.

Пока же «Мурена» с номером 010 на борту неслась по водной глади, изредка включая сирену для отпугивания рыбаков и лиц, к ним приравненным: баб, полоскающих белье, да отчаянных подростков, купающихся и ныряющих на глубоководье.

Полковник поднялся в рубку, где старина Лейф стоял у штурвала, молодецки выпятив и без того необъятную грудь.

– Командующий на мостике! – скомандовал штурман.

– Вольно! – отмахнулся Волков. – Капитан, как по-вашему, засветло дойдем до Речицы?

Эриксон смахнул с белоснежного кителя несуществующий птичий помет и басом рявкнул:

– Так точно, гере командующий! Согласно графику, в двенадцать тридцать пополудни.

Андрей чертыхнулся. Этим чертовым Ревенантам явно не хватало чувства юмора. А юмор в их ситуации – штука, порою необходимая до чрезвычайности. Он глянул на показания лага. Тридцать восемь узлов. Затем перевел взгляд на верзилу-штурмана и небрежно поинтересовался:

– Как по-вашему, дождя не будет сегодня?

– Барометр у задницы Одина, – неопределенно ответил тот.

Очевидно, это должно было означать нормальное давление. Полковник хмыкнул про себя, но тут на мостик поднялся стюард. У него на подносе были три полные рюмки, а на блюдце лежала порезанная на ломтики ветчина.

– Адмиральский час! – изрек Лейф и выбросил содержимое одной из рюмок в свою необъятную пасть. Штурман последовал его примеру. Андрей посмотрел на них, а затем пригубил свою порцию. В рюмке оказался очень неплохой коньяк.

– Жаль, не сможем развить полную скорость! – пожаловался он капитану, жуя кусок ветчины. – Страсть, как охота посмотреть, на что эта штуковина способна.

– Штуковина эта, гере командующий, – монотонно начал Эриксон, – развивает на форсаже до восмидесяти узлов, но некоторые особенности данной реки не позволяют превышать сорока. При превышении данного рубежа возможны неприятные последствия для жителей прибрежной полосы.

– Повреждения мельниц, затонов и прудов, где разводится рыба, – пояснил штурман, – к тому же будет небезопасно ходить по кораблю. Здесь встречаются довольно крутые повороты.

Волков что-то промычал, а затем сошел вниз – в десантный отсек, где разместились пассажиры.

– А, начальник пожаловал! – протянула мадемуазель де Лавинье, так и не сумевшая повторно выйти замуж.

Графиня имела несносный характер, но запросто откликалась на «Таню» и имела одно ценное свойство. Являясь экс-студенткой истфака университета, она наизусть помнила геральдические ветви основных дворянских фамилий России, а также неплохо разбиралась в химии. После смерти мужа (в битве с татарами) она несколько упорядочила свои беспорядочные связи, а ныне и вовсе – целый год (!) не прикасалась ни к одному мужчине, да не особо позволяла и им.

– Такие сучки, как я, – говаривала она после третьего бокала, – обычно кончают монастырем. Не скажу, что я набожна, но монастыря для меня еще не построили. Возьми меня, командир, с собою, давно хотела на Софью Алексеевну посмотреть.

Оба берега Березины покрывал девственный бор. Исторически сложилось так, что гости между древнерусскими княжествами передвигались по рекам: летом на ладьях, кочах и стругах, а зимой – на санях. Вспомнив, с каким трудом посольский поезд добирался до Парижа и как Булдаков жалел, что линии водораздела проходят на карте Европы почти вертикально, Андрей Константинович порадовался за себя. Затем, вспомнив, на какое дело он подвязался, порадовался за оставшихся.

Он спустился по трапу вниз и зашел к Лютикову, который развлекался с компьютером в «очко». Увидев командира, Шура смутился и едва не опрокинул на клавиатуру кувшин пива.

– Очень интеллектуальное занятие! – ехидно прокомментировал Андрей Константинович. – Товарищ старший прапорщик, что вы херней занимаетесь? Еще бы в орлянку сыграли. Про этого дельфина я не говорю – ему скучно, – а вот вы? Сколько миль до Мадагаскара?

– Напрямую?

– Накосую. Взял бы да скуки ради и вычислил. Сколько суток нам ходу до Антананариву?

– Простите, что вмешиваюсь, – раздался презрительный голос из динамиков, – но Антананариву будет основано лишь через четыре столетия. Если вам интересно расстояние, то отсюда до острова Мадагаскар около пятнадцати тысяч километров, либо восьми тысяч миль. До Срединного моря мы дойдем за сорок часов. Там нас будет ждать крейсер «Орион». К вашему сведению, землетрясение четырнадцатого года разрушило Суэцкий перешеек, и теперь Европу и Африку разделяет Суэцкий пролив шириною от пятидесяти до ста километров. Именно благодаря этому обстоятельству вам не придется увидеть местный аналог мыса Доброй Надежды. Это значит, что через неделю после посадки на крейсер вы будете в бухте Суфиа.

– В какой бухте? – переспросил изумленный полковник. Впервые компьютер заговорил с кем-то, помимо своего любимчика – Шуры.

– Суфиа – одна из крупнейших рек на Мадагаскаре. Вместе впадения в Мозамбикский пролив образовалась естественная бухта. В этой бухте находится планируемая точка перехода на Гею.

– Ага! – воскликнул Волков. – Так называется планета —двойник Земли?

– Точнее, тройник. Она – член триады Земля – Унтерзонне – Гея. Но физически и геологически гораздо ближе к Земле, за исключением того, что на Гее нет Антарктиды и Гренландии.

– Как нет Антарктиды? – воскликнул Шура. – А что там?

– Южный океан.

– Ну нет, так нет, – философски заметил Андрей Константинович. – Вон на Унтерзонне Америки нет, и ничего! Вертится планета. Кстати, монстр белковый, а нешто ты заговорил? Чего раньше молчал?

Компьютер, казалось, смутился.

– Таково было соглашение с первым владельцем, – неопределенно и туманно пробубнил он.

Лютиков при этих словах заскучал.

– Что, Хранитель велел молчать, пока не тронемся в путь? – понимающе улыбнулся полковник.

– Нет, – отрезала машина, – присутствующий здесь старший прапорщик Лютиков. Он приказал мне молчать, пока экспедиция не отдалится на десять миль от Бобруйска.

Командир медленно повернулся к Шуре. У того на лице было самое невинное выражение («А мы тут плюшками балуемся»), но в мутных глазенках начинало отсвечивать опасение.

– Скотина! – зашипело разъяренное начальство. – Да я тебя утоплю в Березине.

– Командир, виноват! – отчаянно заблеял Лютиков. – Очень хотелось с вами. Я же в конце концов не приказал ему молчать всю дорогу!

– У, бля! Когда же ты успел?

Выяснилось, что еще в Неверхаусе – замке Хранителя, томимый жаждой деятельности, Шура наткнулся на помещение с суперкомпьютером. Узнав, что машина предназначена для проекта «Метаморфоза – G» и что это за проект, Лютикову загорелось отправиться на таинственную Гею. Внутри его жили два человека: один – ленивый до изнеможения старший прапорщик, а другой – авантюрист типа Стэнли. Как они умудрялись существовать – Шура не мог понять и сам. Но в тот момент победил авантюрист.

Все это и многое другое Лютиков поведал Андрею, но тот лишь горько усмехнулся.

– Твое «альтер эго» больно, мой толстопузый друг. Даже и не знаю, что тебе посоветовать. Веревку и мыло – слишком радикально. Психиатра посетить – банально. Бабу добрую – пошло. Дальше жить – бесполезно. Водки дернуть – однозначно!

– Командир, но ведь я почти не пью... – пытался вяло протестовать Шура. – Я даже никогда не напивался!

– Знаешь, Александр, а это ты зря. С похмелья человек особенно остро осознает свое ничтожество. Понимаешь, здоровая порция самокритики еще никому не помешала. Да и поразмыслив глобально, в масштабе Земли, хотя бы... возьмем, к примеру, финнов. Можно сказать, здоровый во всех отношениях народец. Но в этой северной стране, практически победившей пьянство, в конце двадцатого века на Земле был самый высокий процент самоубийц среди стран Западной Европы! Понял? Один мой начальник говаривал: «Я непьющих людей побаиваюсь. Никто не знает, какую штуку он может выкинуть». Хлебни-ка!

Подавленный речью командира, Лютиков взял предложенную фляжку с коньяком и сделал добрый глоток.

– Будет пока что! – забрал у него Андрей напиток. – Нужно очень чувствовать грань между выпивкой и пьянкой. Семьдесят лет Советской власти напрочь отбили у людей чувство этой грани. Я, собственно, пришел – через полчаса все собираются в кают-компании. Пока не прибыли в Хорив, нужно определиться с прививками.

– С какими прививками? – подскочил Шура. Он очень боялся врачей и всего, связанного с ними: уколов, прививок, клизм, анализов, мазков, стоматологов, аппендицита и молоденьких медсестер.

Полковник неопределенно пожал плечами и вышел. Обеспокоенный старший прапорщик подошел к иллюминатору и принялся вглядываться в проносящиеся мимо пейзажи. Вглядываться в заросли березы, ольхи и дуба ему вскоре надоело, и он уселся за компьютер.

– Сдал меня, – укоризненно произнес он в загоревшуюся перед ним плазменную панель.

– Я обязан выполнять функции, возложенные на меня, – задумчиво отозвалась машина, – а вот твои цели мне непонятны. Какую пользу ты можешь принести проекту, столь необычным способом попав в список его участников? Тело твое физически не развито, мозг занят лишь обработкой способов, ведущих к обогащению, даже психика твоя, как выяснилось, не вполне здорова...

– Ничего, – прошептал Шура, уставившись воспаленными глазами в потолок каюты, – Паниковский еще вас всех продаст и купит.

В назначенное время все собрались в кают-компании. Женщины возбужденно галдели, прикидывая, что еще удумал их бравый командир. Немые взоры были обращены на Анжелу, но та лишь вяло отмахивалась:

– Не знаю, не представляю, в толк не возьму. Насти, кстати, нет тоже. Видимо, что-то с медицинской стороны.

Наконец двери кают-компании распахнулись, и вошли Волков с «младшей женой». У Анастасии в руках был коричневый медицинский чемоданчик, в котором, как знали многие, она держала хирургические инструменты.

– Кого резать будешь? – полюбопытствовал Денис Булдаков.

– Правду-матку, – ответили с галерки, – готовьте ягодицы, господа и молодицы!

Волков мрачно обвел глазами кают-компанию. Попробуй объяснить людям, что они собираются сделать. Раньше было проще. Меньше знаешь – крепче спишь. Срочная прививка от местной разновидности пляски святого Витта! Всем на уколы... Но полковнику мешал один идиотский пунктик. Он был честен со своими людьми. Вот и сейчас Андрей Константинович мучился от не совсем понятных и не совсем нужных, особенно военному человеку, комплексов.

– Короче, так, – наконец решился он, – чтобы потом не говорили, что я не предупреждал. Если не все до конца поняли, то сейчас понять обязаны, в какую историю я вас втравил. Нас два десятка человек, которые должны повернуть ход Истории на целой планете. Гея содержит гораздо больше радиоактивных изотопов и нуклидов, чем Унтерзонне и даже чем Земля, посему организмам нашим тяжело придется в местных условиях. А нормальные условия в тамошней Москве таковы: атмосферное давление – 820 мм ртутного столба, относительная влажность воздуха – 15 процентов, среднегодовая температура в июле – 34, а в январе – минус сорок градусов по Андресу Цельсию. Состав атмосферы: азот – 60,7%, кислород – 32%, аргон – 6%, углекислый газ – 0,9%. Остальные полпроцента приходятся на водород и ксенон. Ускорение свободного падения приблизительно равно 10,1 м/с за секунду, что лишь немногим больше земного.

К чему я? Ах да! Хранитель предложил нам в качестве внутреннего монитора использовать прививки с симбионт-гомеопатом. Симбионт-гомеопат – это искусственный организм, продукт генной инженерии наших вышестоящих, э...

Полковник запнулся и выразительно посмотрел на потолок. Все понимающе хмыкнули.

– Товарищ полковник, – поежился в своем кресле старший прапорщик Шевенко, – позвольте уточнить, этот продукт уже испытывался?

– Очень интересный вопрос, – кивнул Андрей Константинович. – Отвечаю: продукт разработан специально для нашей экспедиции в целях профилактики и лечения различных форм вирусных и онкологических заболеваний, а также для общего мониторинга системы жизнедеятельности организма.

– Товарищ полковник, – жалобно проканючил из своего угла Лютиков, – а можно попроще? Популярным языком поясните, что это и для чего.

Все засмеялись, ибо эрудированность Шуры в некоторых вопросах привела бы в восторг Святую Инквизицию. Но оказалось, он был не одинок. Шевенко долго шевелил бровями, вернее, тем, что от них осталось, а затем изрек:

– Мониторинг! Это что-то связанное с кораблями?

– Увы, – грустно улыбнулся командир, – «мониторинг» – это термин, обозначающий обычно наблюдение за окружающей средой.

– Но, командир, – не отвязывался Лютиков, – мы ведь можем быть окружающей средой только, пардон, для глистов!

– Я же сказал – симбионт-гомеопат! – вздохнул Андрей Константинович.

– Командир, – на обычно невозмутимом лице Шевенко застыло выражение брезгливости, – вы что, хотите нам спецглистов подселить?

Кого-то в задних рядах начало тошнить. Волков поднял руку.

– Момент. Симбионт-гомеопат скорее относится к типу вирусов, нежели к классу нематод. Он живет в крови и питается излишками холестерина. Очень полезный вирус, кстати. Анастасия, давай вводи мне сыворотку с этой гадостью, иначе мы никогда не договоримся!

Настя молча закатала ему рубашку, перевязала жгутом руку по бицепсу и велела поработать кулачком. После открыла саквояж и достала оттуда шприцы, баночку со спиртом и ампулы с вакциной симбионта. Профессиональным движением отвернула рожу мужа в сторону и ввела шприц в вену. Момент – и все закончилось.

– Следующий! – равнодушно сказала Анастасия.

Ей сделали прививку еще неделю назад, в порядке эксперимента. Молодую женщину с рождения мучили почечные колики из-за повышенного содержания холестерина. За три часа симбионт сожрал в организме лишний холестерин и раздробил два камня, сидящих в печени – после этого полковник медицины Львов позволил ввести вакцину и себе. Через три дня у него исчезли все признаки сердечной астмы, и он возобновил ежедневные пробежки по стадиону.

– Давайте мне, что ли, – на стул сел Костя. Отца необходимо было поддержать.

Следом села Анжела, затем Рената. Через двадцать минут остался лишь один Шевенко. Даже прощелыга Лютиков не утерпел и сдался.

– Что же вы, Владимир Иванович, – уговаривала его Настя, – там ведь и помереть можно. Я все болезни лечить не умею.

– Настенька, кому нужен старший прапорщик с трехсотлетней выслугой? – поморщился Шевенко. – А так я хоть один узнаю – каково там без подготовки. Никогда не поздно ведь сделать прививку, так?

– Оно-то так, – согласился командир, – но с личным врачом на Гее было бы безопаснее.

– Андрей Константинович, – возразил старый служака, —те, кто ищет безопасное место, в армию не идут. Пусть все будет, как было.

– Никогда так не было, чтоб никак не было! – подтвердил командир и вышел из кают-компании.

«Мурена» была на траверзе пристани Речицы. Здесь, в начале полесских болот, за сотню лет до появления наших героев возникло небольшое поселение. Когда Норвегов послал своих «орлов» в геологическую разведку, они обнаружили месторождение нефти, а возле него небольшую весь, дворов в сорок.

Нынче на месте той веси вырос небольшой городок с населением пять тысяч человек, половина которого работала на нефтеперерабатывающих предприятиях. Здесь находились установки каталитического крекинга, завод по производству моторного масла и предприятие по переработке нефтяных отходов на пластмассу.

При Речице был создан небольшой колледж по обучению работников для собственных нужд. Но два года назад по личной просьбе короля Трансильвании Дракулы Третьего в колледж была зачислена группа из десяти валахов – выпускников мундянского реального училища. Предки Хаджи и Попеску[9]9
  Георгий Хаджи и Георгий Попеску – знаменитые румынские футболисты середины девяностых годов.


[Закрыть] возжелали добывать и обрабатывать «черное золото».

Корабль пришвартовался к пирсу в промзоне. Осведомленные о цели визита рабочие моментально подсоединили к резервуарам топливные шланги, похожие на гигантских питонов. Старший мастер по штормтрапу поднялся на борт и, поздоровавшись с Волковым, спросил:

– Андрей Константинович, вам больше ничего не нужно?

– А что у вас есть? Имеете что предложить?

Старший мастер пожал плечами.

– Есть отличный соленый лосось. Пару бочек можем презентовать.

– А почему бы и нет? – оживился полковник. – Шура!

Стоявший у борта Лютиков заинтересованно обернулся.

– Примешь у товарища два бочонка соленого лосося и скажешь «спасибо». У вас грибов прошлогоднего засола не осталось? Хотел взять с собою грибочков да запамятовал...

– Немного есть... Бочонок рыжиков могем дать на дорожку, – задумался мужчина. – Эй, мужики!

Суетящиеся внизу подняли головы.

– Когда закончите, погрузите на корабль два бочонка лосося и один... да ладно, чего мелочиться, тоже два рыжиков. Поняли!

– Обижаешь, начальник! – ответил один из них и сверкнул щербатым ртом.

Химики? – деловито осведомился Волков.

Старший мастер развел руками и объяснил, что среди народа много бывших разбойников, воров и прочего лихого люда.

– Платят здесь прилично, – говорил он, – а условия, мягко говоря, вредные. Вот и искупают они вину свою таким образом.

Волков удивился:

– И не бегут?

– За десять лет сбежало лишь два калмыка. Чего им бегать? Деньги приличные, хавка почти халявная, жилье нормальное...

– В натуре, без базара! – перешел на язык коллеги полковник. – Усек! А когда еще и бугры не достают, ваще ништяк. Пруха!

Попрощавшись с добряком-мастером, он поднялся в рубку, где Лейф невозмутимо ожидал его на предмет очередного адмиральского часа.

– Это становится нормой, – пробормотал он, осушая рюмку.

– Давняя традиция, – подтвердил Эриксон, – когда я плыл в Винланд, приходилось цедить прокисший эль. Как потом урчала утроба, можете себе представить?

Волков удивился. Он думал, что Ревенанты – существа, лишенные памяти предыдущего воплощения. Но оказалось, наоборот. Стюард, бывший эсер Богров, отлично помнил всю свою жизнь до мельчайших подробностей. Запомнил, подлец, даже цвет сюртука Столыпина в тот роковой день первого сентября 1911 года, но упорно отказывался признать свою настоящую фамилию – Мордехай. Видимо, слишком сильна была боязнь Холокоста.

Среди Ревенантов ходило изречение Ревенанта Первого порядка – Иосифа Джугашвили: «Что толку от этих воспоминаний, когда знаешь, что после смерти тебя окунули в дерьмо и навешали собак. А дело всей жизни пошло под хвост вышеуказанным животным».

Все это поведал Андрею Константиновичу Лейф Эриксон, отваливая от причала.

– Что толку, что мы ходили в Винланд, господин командующий? Через пятьсот лет туда попал Колумб и обозвал это Индией. Америку заселил всякий сброд, а моя Норвегия лишь в 1905 году вышла из-под шведской пяты!

– Твоя Норвегия, капитан, – фыркнул полковник, – в конце двадцатого века была недостижимой мечтой для белорусов. Так что допивай свое сакэ и гляди в оба. После слияния с Днепром наша власть заканчивается. А татарско-хазарский каганат не очень любит, когда по его территориям без спросу тягаются.

– Эти узкоглазые! – фыркнул Лейф. – Да мы в Винланде пятью десятками ходили против двух сотен краснорожих!

– Ну-ну! – только и сказал полковник. – Кстати, есть большие сомнения насчет первенства Колумба в освоении целинных и залежных земель нового континента. Была такая точка зрения...

Когда до Хорива оставалось не более десятка километров, он приказал сбросить скорость до пятнадцати узлов, а сам вышел на палубу.

– Чуден все-таки Днепр при тихой погоде! – с чувством произнес он.

– И не всякая птица долетала до середины Днепра! – за спиной подхватил сын.

– Если летела от Брахмапутры, – уточнил Денис Булдаков, – товарищ полковник, а почему такая разница в названиях городов? Почти все совпадает, а тут – на тебе!

Волков подумал.

– Ну, просто в нашем мире был круче Кий, а здесь – Хорив.

– А Щецин не из этой оперы? – спросил Константин.

– Вряд ли. Не Бобры же в самом деле Бобруйск обосновали. Хлопцы, вы глядите, чтобы никаких конфликтов с местным населением. Что татары, что монголы – жутко обидчивы. Да и хоривяне, если разозлить, морду поправить могут.

– А что, мы пристанем в Хориве? – это подошел Лютиков.

– Что, руки чешутся? – усмехнулся командир.

– Женщины наши ноги размять хотят, – оправдывался Шура, – хоть по пристани погулять.

– Кто его знает, – ответил Андрей Константинович, – кабы им промеж ног здесь не размяли. Еще неизвестно, как каган отнесется к нашему приезду. Нужно хоть какую бумагу у него заполучить... Можно, конечно, и нахрапом по Днепру проскочить до моря, но с бумагой легче. Вдруг нам помощь какая потребуется...

День начинал клониться к вечеру, когда наконец показались золоченые шпили хоривских церквей. На Земле Орда спалила Киев дотла, а здесь хитрый Бату-хан в свое время сумел договориться с местным князем. Вот и остался красавец Хорив стоять среди разоренной Руси. Хоривом управлял не менее хитрый, чем Бату-хан, кипчакский каган Гуйюк, управлял твердой рукой уверенного в себе диктатора. Любимой его поговоркой было слегка перефразированное изречение одного из сатириков двадцатого века: «Лучше синица в руках, чем дятел в заднице».

Твердо уяснив границу северных рубежей каганата, осмотрительный Гуйюк на юге устроил основательный беспредел всякого рода османам, сельджукам и крымским татарам, вынуждая их фактически не вылезать из-под собственной пяты.