Текст книги "Книга 2. Хладный холларг (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Всатен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Берегись, – закричал ему Хрящеед, – держись, а-а-а… – Отмахнулся он, когда пасмас потерял равновесие и, так же как и Палон до него, кубарем покатился в воду. Раздался всплеск.

– Очухаются, может? – проговорил себе под нос Рыбак.

– Сильно его пообгрызло, – нахмурился Палон. – Глянь, поверху, как щеткой прошлись. Пшить! А это чего? Энтот-то наверняка захлебся. Оно и есть.

К берегу недалеко от них прибило расплющенное тело моряка. Он мерно качался на волнах, а после стал переваливаться, будто бы взбирался на берег. Вскоре волны оставили его тело и отхлынули назад.

– Дрянь был, коли Моребог не принял, – проговорил Хрящеед. – Эй, ты! Поди сюда. Чего зенки вылупил. На меня гляди… сюда… сюда иди, – закричал он пасмасу, который, наконец, выбрался на берег.

– Ай! – раздался очередной крик, и еще одно тело хлопнулось об воду.

– Вертаться надо, – поднялся Палон. Ноги его заметно дрожали. – Перебьются, дурни. Растолкать надо. – Он выжидательно посмотрел на Нагдина. Тот поднялся на ноги.

С трудом дошли они до корабля, с превеликими усилиями взобрались на него и проникли в трюм. Там уже начинало смердеть мертвечиной.

– Эй, ребята, кто здесь живой еще!? – обратился Хрящеед к тишине и тьме помещения. С нескольких сторон застонали. – Лупи их по морде, Рыбак. Кто запищит, того и выбрасывать будем.

Отделение трупов от живых заняло остаток дня. Удивительно, но спаслась большая часть команды. Лишь самые молодые да самые старые не выдержали шторма.

– Всегда так и говорят. Брур берет старых да малых. Со стариками беседы ведет, с малыми веселится. Жаль-то как. Вон оно, посмотри. Мальчишка еще, а уж распух. Эхе-хе-хе! Эй, ты. Не матки мы тебя у груди таскать. Сам поднимайся да нам помогай. А ты чего зенки вылупил? Хватай хладных да выталкивай вон. Их времечко кончилось!

Нагдин отрядил двух пришедших в себя матросов на корму на поиски съестных припасов, и еще двух на самое дно корабля, поглядеть, какие повреждение нанесла буря кораблю.

Еды оказалось в избытке, а днище гуркена оказалось продавленным в двух местах не более чем на два локтя шириной.

– Легко отделались, Рыбак, – улыбался Палон, – такие зубья – клыки прямо – пройти да оцарапаться только! Легко отделались…

Поздно ночью на северной оконечности пляжа возникла братская могила, в которую уложили двадцать шесть тел, а напротив гуркена на песке были разложены рочиропсы, на которых готовилась, аппетитно шипя, нехитрая морская похлебка.

– Негоже нам здесь быть долго, – прошептал Палон на ухо Рыбаку. Тот кивнул.

По звездам выходило, что они находятся на северо-востоке Крикливого острова – если это был он. Темные земли были совсем недалеко отсюда.

Темными прозвали во Владии земли, находящиеся за Большой водой. Немногие из горемык, по той или иной причине закинутых на эти просторы, возвращались из них во Владию. Со времени прихода во Владию оридонцев, Темные земли, там, где Око Владыки скрывалось за горизонтом, были знаемы как Оридония. С противоположной стороны земли по-прежнему оставались Темными.

Никто не знал, почему, но именно восточные Темные земли более всего пугали владян. Поговаривали, что это земли сплошных гор и вулканов. Над теми землями постоянно нависают тяжелые свинцовые тучи, и самое страшное, именно в тех Темных землях обитали кровавые маги, не допускавшие в свои пределы никакое иное живое существо. Всякий, кто осмеливался прийти к ним, навеки оставался там, где ступил на берег восточных Темных земель. Кровавые маги питались олюдями, а особенно любили их детей. Ели младенцев несколько раз в день.

Рыбак и Хрящеед, не сговариваясь, решили не говорить морякам о том, где они оказались. Авось обойдется!

Со стороны моря донесся жалобный скрип. Прилив приподнял гуркен с отмели и стал слегка раскатывать по тверди, обваливая бока корабля в прибрежном песке.

Некоторые матросы вскочили на ноги, испуганные звуками; иные потому, что хотели отвести корабль подальше от берега.

– Сиди, – приказал одному из них и всем одновременно Палон. – Нету сил еще у нас. Отоспимся, отъедимся, а следующую малую луну и встретим на гуркене.

Эта самоуверенность успокоила команду.

Ночь прошла спокойно. Лишь крики матросов во сне будили Нагдина. Крикунов пинали под зад, они просыпались, охая, и снова забывались тяжелым сном.

День был посвящен отдыху и исследованию окрестностей. Был открыт источник пресной воды и небольшая рощица знакомых деревьев, плоды которых хорошо утоляли голод. Так в рацион было внесено разнообразие.

Словно муравьи, матросы облепили гуркен, лазили по нему, обнюхивая и обсматривая каждую досочку, каждую заклепку. К обеду у Нагдина, которого без особого голосования выбрали капитаном, была полная картина повреждений корабля.

Короткое совещание, которое было проведено Рыбаком на берегу на рассохшейся от жары бочке, заключило, что гуркен будет восстановлен через пару дней при надлежащей организации работ.

– На том и порешим, – хлопнул себя по ляжкам Палон и поднялся на ноги, – коли Моребог охранил, тогда и сами не пропадем.

Перво-наперво решено было устранить течь в днище, а также восстановить весла. Переломанных оказалось почти тридцать штук. Поэтому в близлежащий лес были отправлены несколько пасмасов и реотвов с топорами.

– Нашел их, – прокричали Палону и Нагдину с кормы корабля.

– Чего нашел-то?

– Водоглота да Скорохода. Хладны они.

– Погоди до нас. Не бросай без нас. – Шкипер и капитан быстро поднялись на борт гуркена. – Чего это они сюда уползли? – удивился Хрящеед, когда увидел, что трупы торговца и капитана лежат почти у днища корабля, задавленные тяжелыми намокшими тюками.

– Хрящеед, – медленно проговорил один из матросов. Он был бледен – Рука его… теплая…

Палон и Нагдин переглянулись, не может такого быть.

Морского скорохода вытянули из-под тюков.

– И впрямь, теплая. Живой, что ль? – удивился Хрящеед.

– Нет. Хладный он, – сказал Рыбак, ощупывая руку выше кисти. – Здесь тепло, а здесь нет.

– Лупани его пару раз по морде. Может, оживет?

Рыбак несколько раз сильно ударил Скорохода по лицу, но его голова лишь слегка пружинила от ударов, не отворачиваясь и не опадая в сторону – трупное окоченение, понял Рыбак. Вдобавок ко всему, от ударов со щек стала слезать кожа.

– Подох давно. Видишь, шкура треснула. Околел уж, – сказал старый матрос, стоявший позади капитана.

– Хм… – нахмурился реотв.

– И у этого рука теплая, – сказал все тот же матрос, – а вторая нет. – Он громко сглотнул и попятился. – Уйду я, а?

Палон почесал затылок. Рыбак стоял, не двигаясь, и внимательно смотрел на трупы. Получалось, что у Скорохода левая рука была тепла, а у Водоглота правая. Держались они за руки, что ли?

– За руки держались перед смертью, – предположил все тот же старик-матрос.

– Выноси их, ребята, да за борт швыряй. Подержались, и хватит с них, – вдребезги разбил боязливую тишину Палон.

Ночь быстро спустилась на бухту, которую матросы уже окрестили бухтой Теплых Дланей. История о смерти, вернее о руках, бывших хозяев корабля, молниеносно распространилась среди команды.

К ночи успели поправить продавлины в днище. Оставалось лишь законопатить те места между досками, откуда шторм выбил смолу.

Нагдин медленно засыпал. Перед его внутренним взором носились призраки прошедшего дня и шторма. Он видел, как гуркен летел над волнами, видел, как лицо Водоглота было искажено ужасом, видел, как тела саарара и холкуна полетели за борт, чувствовал не теплоту даже, но горячность их рук.

Внезапно догадка пронзила его сознание. Он открыл глаза и резко сел. Некоторое время Рыбак вглядывался в безмятежную ночь, а после встал и направился к кораблю, взбивая ногами пену на тихой глади бухты.

– Чего это там? – поднял голову Палон и увидел, как капитан погружается в воду. – Ночью… взбрело же… – недовольно пробурчал он, переворачиваясь на другой бок, но не смог успокоиться и тоже поднялся на ноги. – Спи. Не тревога, чай! – рыкнул он на матроса, вскочившего было на ноги. – Чего ты здесь? – обратился он к Нагдину, когда нагнал его у борта корабля и помог взобраться на него.

– Теплые длани, – проговорил тот. – Пришло мне сейчас. Не держались они за руки. Когда бы так, то не разлепили бы мы их или следы бы остались. Верно?

– Может и верно.

– Одно остается им. – Нагдин посмотрел на Палона долгим взглядом. – За что-то они держались оба. За что-то горячее.

– Хе… – начал было саркастически Палон, но сам же умолк, поняв, что объяснение очень хорошее. – Чего же… это?.. – Он, казалось, даже испугался.

– Не знаю.

– Под Оком Владыки глянем. Не надо сейчас. Без его охраны, несдобровать нам, гур…

– Сейчас и глянем. Как оно пришло до меня. – Нагдин присел на склоненную к воде мачту. – Видел я прямо перед нашим сюда впадением… – начал он. – Видел я, что гуркен наш летел. По воздуху летел. Беру Владыку в свидетели. Летели мы. Хоть верь – хоть не верь. Правду говорю. И Моребог…

– Что, Моребог?

– Ничего… – Нагдин помолчал и решился: – Коли так, то с волей Владыки мы сейчас… и ничего не случится… надо сейчас…

– Тем более, не надобно нам туда сейчас…

– Погоди. Я все тебе расскажу, а там мы прикинем, нужно али не нужно нам туда. – И Рыбак рассказал Палону всю историю, начиная со своих мук на корабле Увеена и заканчивая сегодняшним сном. – Неспроста мы здесь. И я, и ты…

– Бр-р-р, – передернул плечами Палон. – Ничего не боюсь более, чем в игры богов быть втянутым. Не по зубам кость-то!

– Сам ведаю, но коли так, то…

– Это да-а-а… коли так, то уж не отпрянешь назад. Что ж, пошли, коли уж… такое…

Они спустились в трюм под каютой капитана и стали растаскивать в стороны мокрые тюки, набитые всяким товаром.

– Кажись, я… – остаток слов Хрящеед сглотнул. Свет рочиропса показал Нагдину, что подбородок шкипера трясется. – Сам… ты… сам… – И он отошел в сторону.

Нагдин приблизился к тюку, который был абсолютно сухой. От него исходил слегка уловимый жар. Нож блеснул в руке Рыбака. Он осторожно приблизил лезвие к шву на горловине мешка.

– Большой он какой-то, – проговорил из-за спины Хрящеед. Его голос дрожал.

Тюк и впрямь был большой. Нагдин тронул его. Прекрасная ткань. Такую на мешки не пускают. Нож дрожал в его руке. Ему вдруг припомнилось, что торговцы умерли, соприкасаясь с тюком. Реотв резко отнял руку от материи.

Кончиком, одним только кончиком ножа он принялся отпарывать нити стягивавшие горловину мешка.

– А-а-а! – вскрикнул он и бросился прочь. Его прыжок и бегство были прерваны телом Палона. Оба повалились в холодную жижу трюма.

– Что ты там… Чего на меня-то? – хрипел Хрящеед.

– Он… он! – шептал как полоумный Нагдин. – Я видел… узнал я… он… он…

Еще некоторое время продолжалось их барахтанье. Наконец они поднялись на ноги и стали выбираться вон, но лестница съехала под их тяжестью и снова опрокинула тела несчастных в трюм.

– Боги! Боги! – кричал Нагдин.

– А-а-а! – заверещал Палон, глядя туда, откуда бежал Рыбак. Его глаза и рот широко открылись. На него из мешка смотрели красные глаза, глубоко посаженные на красном же лице, по лбу которого шла горизонтальная белая полоса. Глаза блестели во тьме и изредка моргали. – А-а-а! – закашлялся от ужаса Хрящеед и его глаза полезли из орбит. – Кров… кров… кровавый ма-а-аг!..

***

Оба они не помнили, как выбрались из трюма; как, перекувыркнувшись через спину, попадали в воду и, бешено работая руками, поплыли к берегу.

Им навстречу уже бежали матросы, которые вытащили капитана и шкипера на берег, и попытались узнать, что произошло.

– Прочь… отсюда прочь… куда глаза глядят… прочь! – задыхаясь, твердили те.

Побросав все вещи, матросы бросились вслед за Рыбаком и Хрящеедом. Близлежащие заросли приняли всех их и сокрыли своими ветвями.

На песке бухты осталось лежать в беспорядке множество хлама и оружие. Без олюдей эти груды казались одинокими и бессмысленными.

Море колыхало водную гладь, как и прежде. Как и всегда его воды накатывали на песок, шурша по нему своей горько-соленой толщей. Все было, как и всегда, но все изменилось. Казалось, даже остров почувствовал это, ибо едва над покатой палубой гуркена показалась одинокая фигура, как заросли, окаймлявшие пляж бухты вздрогнули и низко поклонились ей. Это ветер, неожиданно налетевший с бескрайних водных просторов, невидимой, но мощной волной обрушился на деревья.

Маг парил над палубой и неспешно оглядывал окрестности. В его красных глазах, как в зеркалах, отражались чрезвычайно неравномерные рваные контуры острова. Маг пошевелил пальцами рук, опущенных книзу, и тело его легко соскользнуло к морской глади. Море с благоговением приняло на себя его тяжесть. Там, где маг пролетал, волнение воды тут же смолкало, и она превращалась в идеально гладкую поверхность.

Когда кромка воды отступила под пятами мага и явила его глазам песчанный шелк пляжа, он позволил телу опуститься на песок и слегка погрузиться в его мякоть.

Луна осветила лицо мага. Оно было будто бы составлено из двух частей. Верхняя часть предстала лучам ночного светила в ничем не примечательном виде. Это были обыкновенные высокий лоб, выразительные надбровные дуги и глубоко запавшие глаза, покоившиеся на округлой формы лице, обрамленные пышной копной рыжих волос, отливавших медью. Нижняя же часть более всего привлекала внимание, ибо слишком резким был переход от олюдских черт к неолюдским. Тяжелая челюсть более напоминавшая челюсть животного с мощным раздвоенным подбородком и массивным же ртом обросла небольшой бородкой, уложенной так, что от ямки на подбородке она распадалась на две равные части.

Маг был одет в простую накидку с прорезью для головы, обтянутую у талии веревкой. Поверх его плеч был наброшен толстый шерстяной плащ. Ноги были босы.

Бесшумно прошелся он по пляжу. Внимательно оглядел нехитрый матросский скарб. Оглядел ту часть острова, которая была доступна его взору, и прошептав нечто про себя, вдруг, воздел руки кверху. Между его ладоней взвихрилось пламя, ставшее из голубого красным, оно вдруг ударило во все стороны яркой вспышкой. Над островом разнесся глухой громоподобный звук, и стена песка взвилась вверх, отделяя пляж от прибрежной растительности. Стена взросла настолько высоко, что сравнялась по величине с самыми высокими пальмами, какие были у пляжа. Она закрыла собой вид острова, и стороннему наблюдателю показалось бы, что в море неожиданно и неслышно возросла новая гора.

– Глядите, – остановил бегство команды кто-то из матросов.

Все замерли на своих местах. Из десятков ртов вырвалось бормотание молитв, когда они взглянули вниз на бухту.

Нагдин также внимательно вглядывался в удивительное зрелище. Его взору были более недоступны ни пляж, ни корабль. Что-то глубоко внутри него оборвалось. Он не понял даже, скорее просто ощутил ту холодящую душу опасность, в которую он и команда попали, едва песчаная стена вознеслась над лесом.

– Бежим-бежим! Уходить нам надо! – заверещал молодой голос, и все снова ринулись прочь, уходя вглубь леса.

Путь беглецов лежал к вершине горы, уступ которой был довольно пологим и заканчивался двумя скалистыми мысами, промеж которых расположилась бухта.

Когда начало светать Нагдин разрешил команде сделать привал, однако пролежали они не долго – страх давил на них, словно тяжкий груз на пружину, и пружина эта, внутри них, создавала такое беспокойство, что организм находил последние остатки сил дабы выбросить моряка с места и гнать его дальше.

– Оружья нету, – сокрушался Палон, – бросили его. Куда же нам теперь-то?

Рыбак приказал передать из уст в уста команду тем, у кого оставалось оружие, подойти к нему. Вскоре около капитана собралось семь кенов, державших в руках в основном легкие топорики. Ножи, наличествовавшие у каждого матроса, никто за оружие не считал.

– Чего делать-то будем, гур, – подошли к Нагдину несколько олюдей.

Реотвы, коих в команде было четверо, держались в стороне, но и их угрюмые взгляды все чаще натыкались на его глаза.

– Идти надобно тихо. Следы свои прятать, – начал было Рыбак, но его перебили:

– Куда идти?

– Прятать-то прятать, а чего делать дальше будем. Гуркена нету более. У тех он, кто…

Разговоры были снесены резким порывом ветра, который прошелся по макушкам деревьев, быстро взбежал по горе и, зацепившись за ее вершину, ринулся вниз. Деревья затрепетали и застонали натужно под грозным дуновением ветрила. В лесу послышался треск и несколько деревьев, удерживаясь за собратьев своими ветвями-руками, пали наземь.

Поднялся такой грохот из перемеси жужжания, воя и громогласного гудения, что олюди перестали слышать друг друга.

– Найти пещеру надобно! – закричал, что было сил, Хрящеед.

– Молчи, – бросился к нему старик-матрос, – услышит он… Нельзя это, чтобы Он слышал! Нет-нет-нет! Нельзя! Иначе… иначе… смерть-смерть!!! – Старик схватился руками за голову и бросился бежать. Заросли поглотили его, чтобы больше никогда не отдать.

Матросы бросились врассыпную.

– Стоять! – кричали Нагдин и Палон. – Стоять! Не бежать! Смерть тогда…

Тучи мусора, который был поднят и сотрясен ветром с веток деревьев, носились вокруг, забиваясь в рот и нос.

Около сорока пасмасов и холкунов, а также два реотва остановились, заслышав крики капитана. Остальные навеки пропали в лесу.

Остаток дня, больше похожего на ночь, выжившие олюди шли, обходя гору с восточной стороны. Ветер остервенело рвал кроны деревьев и бросал огромные преломленные ветви на головы морякам. Олюди старались держаться ближе друг к другу, поэтому двигались, едва не наступая друг другу на пятки. Многих била дрожь. Их глаза были наполнены ужасом, звериным страхом, который парализовал мозг, и они шли только потому, что поверили капитану и шкиперу, искали их защиты, а может быть и потому, что больше не знали, что делать и куда идти.

– Спустимся к прибрежью, – сказал Нагдин, – там и будем хорониться. К бухте больше не сунемся. Не для нас она отныне. – Палон кивал ему, гур продолжал: – Слава богам, у нас есть что поесть. Съестная страда только наступила. – Он указал рукой на деревья, усыпанные плодами. – Скажешь кенам не заходить за эту гору. Стой!..

Хрящеед попятился. Его глаза неустанно смотрели на зрелище, которое открыла небольшая проплешина зарослей: вповалку, один на другом невдалеке лежали трупы трех матросов. Кожа на лицах и всюду, где сквозь одежду была видна кожа, ее цвет поражал своей кипельной белизной.

– Приди в себя! – заорал на шкипера Нагдин. Он вдруг невероятно разозлился. Вмиг реотв ощутил такую смертельную усталость от всех передряг, случившихся за последнее время, что в душе его зародилась стихия, которая вырвалась в страшном по силе ударе, который он направил на Хрящееда. Последнему повезло, что кулак прошелся наискось по лицу. Из носа шкипера закапала кровь. В глазах его зажегся огонек разума.

Палон утерся рукой и благодарно посмотрел на капитана.

– Все я уж, – проговорил он одними губами. Из-за его спины, словно испуганные дети, выглядывали матросы. Они тянули свои испитые лица на длинных гусиных шеях и по очереди бледнели, завидев мертвецов.

– Это с вами случится, если отделись или отобьетесь от меня, – прокричал Рыбак. Наглядный результат паники лучше всего подействовал на олюдей. Больше ни один кен не покинул отряд.

Глубокой ночью остатки команды добрались до восточного побережья острова. Они не стали выходить на открытое пространство, расположившись в небольшой рощице подходившей прямо к воде. Несколько деревьев нависали над заводью, в которой на ночь расположились несколько донных рыб. Сон последних был прерван топорами, вонзившимися рыбам в головы.

– Владыка привел нас куда надо, – ухмыльнулся Хрящеед. Его разбухший от удара капитана нос смешно сморщился.

– Владянин ты? – спросил Нагдин. Удивительно, он знал Палона несколько зим, но ни разу не довелось им говорить о чем-то приличном. Разговоры велись лишь о женщинах, выпивке, дебах и разбое на Великих водах.

– Владянин, – кивнул тот, – а чего?

– Нет… я так, – Нагдин засунул в рот внушительного размера кусок рыбы. – Спросил оттого, что, – он чавкнул и громко проглотил рыбу, – вроде, и знаю тебя… и не знаю…

– Часто так, – добродушно хмыкнул Палон. – Я из Пасмассии Прибрежной. Ларг там такой есть Волларг. Небольшой, но хороший… очень хороший ларг… – Хрящеед икнул, схаркнул и нахмурился, вспоминая прошлое. – А ты, чего ж? – неожиданно спросил он. Обыкновенно, он не был охоч до вопросов, а все больше выполнял команды. Потому Рыбак был застан врасплох.

– Я? Я из деревеньки, что у Трех водопадов, знаешь может?

– Нет.

– Небольшая, но…

– … хорошая, – закончил за него Палон, улыбаясь по-доброму.

– Да, – улыбнулся и Нагдин. Они оба разом вздохнули, вспомнив о былом.

– Выходит, и ты владянин? – подвел черту Палон.

– Вроде, да. Холмогорец.

– Нет разницы. Раньше была, а теперь нет.

– Да, теперь всех нас… – Рыбак не договорил, мотнул головой и отвернулся.

– Боги у вас чьи? – спросил его Хрящеед.

– Как так, чьи?

– Наши, владянские, али?.. Владыке поклоняетесь?

– Нет… хотя… Веруем во Владыку… а до него деревьям кланяемся. Хе! – Нагдин почесал затылок. Никогда ему раньше не приходило в голову, отчего это он верит во всех богов, кои встречаются ему на пути. – Выходит… и своим кланяемся, и владянским…

– Деревьям?

– Духам, которые живут в деревьях. И духам холмов подношения носим. А у нас в местечке, то и водопадам подносили, чтобы не буйствовали сильно. Не то, иной раз так разойдутся, что деревню смывало.

Палон хохотнул.

– Чего ты смеешься? – удивился Рыбак.

– Странное это – водопаду кланяться.

– Чего ж?

– Выходит, водопад одно, а река при нем, другое?

– Нет, одно это, только водопад – это река в буйстве своем.

– И имя одно?

– Нет имени.

– Нет?

– Да. Водопад – это водопад, а река – река.

– Хех!

– А знаешь ли, что реотвов забавляет во владянах?

– Говори.

– Вроде богов у вас много, и каждому имя есть, а все только одного поминаете – Владыку.

– Мне то было и самому странно, но матушка всегда говорила: невозможно одному за всем преуспеть, а потому Владыка и разделил себя. Без этого же – един он.

– Потому Многоликий?

– Да.

– Как же поделился?

– История длинная.

– Говори. Времени у нас много, – заинтересовался Нагдин, обрадованный тем, что сможет отвлечься от тяжелых дум.

– Матушка рассказывала. Плохо помнятся мне ее слова, – нахмурился Палон, – очень… тепло мне было тогда, когда рядом она была. Теперь уж нет такого. Темно было, когда она рассказывала мне. Ночь была, али в доме нашем дверь закрыта была – не помню уж. Она говорила, что Владыка посеял семена жизни во Владии; что он ее хранит и оберегает. Но сначала не так было. Сначала Многоликий или Безымянец обуял мир теплом и светом. Не было тогда Очей на небе. Все оно светилось теплом и благодатью. Лучше того времени не было больше времени. Когда твердь промеж Великих вод возникла, Многоликий порешил наполнить ее жизнью. Принялся он творить растения всякие и живность, но твердь была такой большой, что устал даже и он. Тогда изродился Безымянец, и превратился он в девять самих себя. Одним из них был он сам. Сказал Многоликий остальным своим порождениям в уме своем: как твердь мою вам передам, то взлелейте ее, то храните ее. Коли расцветет все на ней, коли хорошо будет на ней, тогда всех вас соберу снова в себе и твердью той править буду.

– У Владыки вашего, получается, еще восемь братьев?

– Ммм… Не знаю про то… не силен я, гур, ты уж не взыщи. Кто сыновьями, а кто братьями их кличет. Я же думаю… не знаю, что думать… не силен я, гур…

– Ладно то. Продолжай…

Краем глаза Нагдин заметил, как несколько матросов придвинулись ближе к ним и стали слушать.

– Поделился Многоликий, и передал каждому лику своему твердь в управление. Восемь твердей. Везде и всюду породили они жизнь, но только во Владии жизнь та в веселье зашла. Чего только нет во Владии: великие леса да реки, великие горы и равнины. Изобилие поселилось во Владии. Лики возрадовались, когда такое увидели во Владии, но два лика не возрадовались, ибо зависть обуяла их. Когда же Многоликий призвал их соединиться в нем и стать владетелем Владии, когда назвал он тот лик, который возрадовал твердь-Владию, Владыкою, тогда два лика воспротивились. Очернели они на своих твердях и даже Многоликий не смог призвать их. С тех пор зависть их и злоба довлеют над Владией. Оттого и терпит она обиды.

– Как лики те прозываются? – спросил один из матросов.

– Не знается это никем…

– Я знаю, – проговорил старый матрос, – оридонянин да доувянин, вот как их прозывают. И Комт в придачу.

– Комт спас нас от Глыбыра, – проговорил молодой матрос-реотв. – Длинномеч хотел себе власть над всей Владией возыметь. Даже и Холмогорье себе подчинить, но пресытился Владыка его хотениями и покарал его. Наслал на нас саарарцев да грирников…

– Уткнись ты, морока. Сказки не про меня, – перебил старый матрос. – Не было нужды Глыбыру твое Холмогорье брать. Сидел он в Боорбрезде, да об этом и не подумывал. Вдолбили вам с пустые головы небылицы. Лучшим был Глыбыр из бооров. Лучшим! Саароров же с грирниками на нас не Владыка наслал, а оридоняне. Они к нам с войной пошли. Глыбыр в защиту нашу встал и побил бы их, да только Комт предал его.

– Чего ты несешь, старик, – вмешался еще один матрос. – Не было такого…

– Дык, как же это не было… Я был при нем тогда…

– Ага, так и поверили…

– Ты чего?! – взревел неожиданно старик.

– Кены, – прервал разгоравшийся спор Палон, – не знает правды никто. У каждого она своя. Не до нее нам сейчас. Не про то думать должно нам.

– Может быть и так, – пожали плечами матросы.

– Многоликий оберегал твердь и радовался ей, – скорее продолжал Хрящеед. – Но множилась жизнь на тверди, и увидел он тогда, что не может даже и при ликах своих уследить за всем. Тогда заговорил он в уме своем и указал ликам снова снизойти на твердь, во Владию и другие земли, и оберегать каждый свою вотчину. Разделил он их на богов земли, воздуха, огня и воды. Каждой по два, а над всеми ними сам встал. С тех пор и обитают боги во Владии и иных землях. Сами уж разродились они. Потому, хотя и молимся мы многим богам, но всегда единого поминаем – владыку нашего Многоликого. – Нагдин оторвал глаза от лунных бликов на морской глади. Лучи ночного светила пробивались сквозь плотную сень деревьев и тонкими нитями ниспадали на заводь. Отражаясь, они освещали темноту подлеска, создавая невообразимые переливы серебристо-фиолетового свечения, перетекавшего с листка на листок.

Рыбак оказался удивлен, когда увидел, что почти все матросы собрались подле них. Их мальчишеские лица невольно улыбались, а на суровых лицах проявилась мягкость. Каждый из них вспоминал о доме. О чем-то своем задумался и Палон. Глядя в их лица, Нагдин вдруг понял, что они должны, во что бы ни стало, выбраться из этой передряги.

– Забыл сказать ты, – снова встрял старик-матрос, – боги огня предали Владыку и с темнейшими вошли в дружбу. Оттого и беда у нас, кены! От этого все и пошло.

***

Пещеру нашли лишь на четвертый день обитания на Крикливом острове. Не в пример своему названию, остров не отличался шумностью. Как и всюду на нем присутствовали птицы, но их щебет не был слишком уж громким.

Пещера, вернее грот оказался выгодно расположен. В него можно было пробраться как с моря, так и с суши. Нашли его весьма неожиданно. Одного из матросов укусила змея, попытавшаяся скрыться от возмездия в небольшой расщелине. Другой матрос поймал ее за хвост и потянул на себя. Змея упиралась и тем самым вызвала небольшой обвал. В щели блеснула вода, которая была настолько чиста, что пропускала яркие солнечные лучи, отражавшиеся от белого песка у побережья.

Укушенный кен умер к утру следующего дня, корчась в ужасных судорогах, а команда перебралась в открытую благодаря ему пещеру.

Грот оказался тесноватым для сорока взрослых мужчин, но никто не жаловался. Основной проблемой существования стало оружие. Не было ни одного копья. Не было даже лука и стрел. Прокормить такую ораву олюдей, которой была корабельная команда, было не таким уж и легким делом. Поэтому следующим же утром Палон и еще несколько матросов отправились на побережье.

Они вернулись только к вечеру довольные собой, пыхтя и сгибаясь под тяжестью камней, насыпанных в мешки, сделанных из плащей. Ночь и весь следующий день стены грота оглашались ударами камня о камень и топора о камень. Медленно, но уверенно кены набирались опыта в непростом деле создания каменного оружия.

Непростой народ эти матросы, несгибаемый, трудно управляемый, но в минуты опасности именно такие как они способны браться за любое дело и в кратчайший срок довести его до конца! Эта способность кенов адаптироваться и учиться помогала команде выжить.

– Не хуже настоящих будут, – разносились под сводами грота гордые результатом голоса членов команды. Матросы передавали друг другу каменные копья и пики, каменные резаки и даже топоры.

Единственным недостатком нового оружия было то, что оно требовало для себя много перевязочного материала, а так как веревок не было, то пришлось привязывать каменные наконечники лентами, сделанными из одежды матросов. Дошло то того, что даже Нагдину пришлось раздеться догола.

– В чем мать родила! – хохотали пасмасы и холкуны, подмигивая друг другу. – За то сразу видно, кто и на что способен стал. У кого длиннее и кто смелее…

К началу шестого дня команда гуркена менее всего напоминала олюдей, отплывших от Красного столпа. Более всего она походила на стадо первобытных дикарей. Сходство еще более увеличилось, когда десятки мужчин бесновались, крича, улюлюкая и даже кружась в танце, завидев как одна из охотничьих групп вернулась, неся на себе убитое животное, похожее на личинку.

Несколько дней после этого события прошли удивительно спокойно. У всех, кто был в гроте, отлегло от сердца. По крайней мере, смерть от голода на этом острове им не страшна. Однако едва насущные проблемы оказались решены, как в головы матросов, а перво-наперво капитана, полезли дурные мысли о будущем.

– На плоту нам отсюда не отбыть. Гляди прибой какой, – сказал, как отрезал Палон. – Так что нечего и думать о таком. – Он вздохнул.

– Гуркен нам с такими орудиями не сбить. А тогда чего же? – развел руками Оррин. Это был старый матрос-реотв, отвечавший на гуркене за такелаж. Его натруженные длинные руки резко контрастировали с присущим всем реотвам сухопарым телом. За это его и прозвали Большеруким. Он не был умен, но годы странствий приучили его мудрости. За это Нагдин и принял его в свой круг.

– Не может такая твердь не иметь саараров, али оридонян в себе, – фыркнул Палон. – К ним нам надо…

– Нет, – тут же отрезал Рыбак. – От Скорохода да Водоглота слышал, что гуркен наш… про него знали. Искали его. Когда мы пред ними явимся, не избежать нам пытки.