Текст книги "Петр Столыпин. Крестный путь реформатора"

Автор книги: Дмитрий Табачник

Дмитрий Табачник
Виктор Воронин
ПЕТР СТОЛЫПИН:
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ РЕФОРМАТОРА

Только то правительство имеет право на существование, которое обладает зрелой государственной мыслью и твердой государственной волей.

П. А. Столыпин

Меня вела моя вера…

Из последнего письма П. А. Столыпина жене, 28 августа 1911 года

ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЯМ

ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ КИРИЛЛ

Имя Петра Аркадьевича Столыпина, выдающегося государственного деятеля и реформатора, занимает особое место в отечественной истории. Этого человека, наделенного многими талантами, политика, обладавшего, несомненно, стратегическим мышлением, даром рассудительности и способностью точно проанализировать сложившуюся ситуацию, современники считали «консервативным либералом» и «либеральным консерватором».

С чем же связана столь неоднозначная и на первый взгляд противоречивая оценка его личности? Петр Аркадьевич выступал сторонником проведения последовательных и решительных, но в то же время гибких преобразований в самых разных сферах общественной жизни. Среди важнейших достижений Столыпина – знаменитая аграрная реформа, представлявшая собой настоящий национальный проект, целью которого было укрепление главного производительного социального класса Российской империи – крестьянства. Деятельность Столыпина сначала на посту министра внутренних дел, а потом и главы правительства вызывала ожесточенные споры и критику со стороны всех действовавших тогда политических сил. Далеко не все понимали и принимали проводимый им курс политического и экономического обновления России.

В данной книге Петр Аркадьевич предстает перед читателем как добрый христианин, волею Божией призванный к высокому и ответственному государственному служению. Будучи смелым человеком и активным политиком, Столыпин имел много недоброжелателей, но до конца своих дней всей душой оставался верен Христу, царю и Отечеству, являя собой пример жертвенной любви к Родине, искренней, самоотверженной и бескорыстной заботы о благе народа.

Считаю факт выхода книги важным событием в культурной жизни всех стран исторической Руси. Призываю читателей к серьезным размышлениям о нашем будущем и прошлом, обращение к которому делает нас рассудительнее и мудрее.

ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ

«ПРОСТОЙ И МУЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ…»

Если бы были призраки, которые мешали бы мне, то эти призраки были бы разрушены, но этих призраков я не знаю.

П. А. Столыпин

Один из соратников Столыпина – Иван Иванович Тхоржевский, занимавший крайне важный для реализации аграрной реформы пост помощника начальника Переселенческого управления Главного управления землеустройства и земледелия МВД, вошел в историю не только как видный государственный деятель императорской России, а потом и Белого движения. Он также являлся талантливым поэтом и переводчиком, в том числе автором прекрасных переводов Омара Хайяма. Памяти погибшего, подобно воину на поле брани, за «Веру, Царя и Отечество», заплатившего собственной жизнью за проводившуюся с нечеловеческой энергией политику коренного обновления всего строя государственной и общественной жизни империи, великого премьера-реформатора, он посвятил следующие поэтические строки:

 
Он – был из одного куска,
Как глыба цельного гранита.
И мысль его была ярка,
Неустрашима и открыта.
Уже забытою порой
Полубезумного шатанья
Вернул он к жизни – твердый строй,
Вернул он власти – обаянье.
 

В этих простых, лишенных ненужного пафоса словах точно и исчерпывающе характеризуется вся суть «эпохи Столыпина», вернувшей не только «твердый строй», но и «обаянье» власти. Именно «обаянье» – пусть данное определение и звучит несколько непривычно. Выскажем мысль – именно благодаря тому, что после смерти Столыпина власть начала стремительно утрачивать «обаянье», стали возможны дальнейшие революционные потрясения (те самые «полубезумные шатанья»), под знаком которых прошла большая часть отечественной истории XX века и которые продолжают отбрасывать тень и на день сегодняшний.

Видимо, совмещение черт практического государственного деятеля и человека высокого искусства, подлинного творца сделало возможным то, что Тхоржевский ясно видел вещи как будто очевидные, но ускользавшие от внимания подавляющего большинства современников (как, впрочем, они ускользают и спустя столетие). Ведь именно Тхоржевскому принадлежат и следующие слова о Столыпине, но уже не оформленные в стихотворные строки, а написанные с позиции преданного сподвижника в деле великих преобразований: «Упрямый русский националист (понятно, что речь идет о национализме не этническом, а имперско-государственном, когда понятие нации носит политически-объединяющий характер. – Авт.), он был и упрямейшим, подтянутым западником: человеком чести, долга и дисциплины(здесь, как и далее, курсив наш. – Авт.). Он ненавидел русскую лень и русское бахвальство, штатское и военное. Столыпин твердо знал и помнил две основные вещи: 1) России надо было внутренне привести себя в порядок, подтянуться, окрепнуть, разбогатеть и 2) России ни в коем случае – еще долго! – не следовало воевать.

Благодаря Столыпину Россия в начале XX века вышла из смуты и вступила в полосу невиданного ранее хозяйственного расцвета и великодержавного роста. Перед такой заслугой – так ли существенны столыпинские ошибки, уклоны и перегибы!

Как человек и политик, П. Столыпин всегда был практическим реалистом, он трезво и просто разглядывал любое положение и внимательно искал из него выход. Зато раз приняв решение, шёл на его исполнение безбоязненно, до самого конца.И на наших глазах этот простой и мужественный образ честного реалистабыл не только облечен героическим ореолом: он начинает уже обрастать светящейся легендой – в согласии с исторической правдой».

Не будем говорить о данной оценке основных положений столыпинской политики, хотя Тхоржевский здесь предельно точен. Во всяком случае очевидно, что исторически роль Столыпина чрезвычайно сходна с ролью Петра Великого, сумевшего точно так же, преодолев хаос и расхлябанность, выстроить великую державу и дать толчок ее дальнейшему развитию. Однако Столыпину действовать было несравненно труднее, чем создателю Российской империи. Для Петра Великого вопрос о методах действий, их оценке со стороны общественного мнения и внешнего мира вообще не стоял, а глава правительства Николая II действовал в стране, вставшей (пусть вначале крайне неуверенно) на путь суверенного демократического развития. Более того, если для первого российского императора основным условием успешности реформ являлась в первую очередь максимально возможная концентрация реальной власти в своих руках, то сводить политику преобразований Столыпина только к фактору укрепления власти, серьезно пострадавшей в результате революции и террора (хотя, разумеется, это было обязательным условием для всех дальнейших его действий), было бы явной примитивизацией. Одной из важнейших составляющих столыпинского курса реформ было строительство институтов народного самоуправления, в том числе и передача ряда властных функций от центра к земствам. Да, зачастую Столыпин был вынужден действовать предельно жесткими и недемократическими методами, но делалось это не в целях сохранения утратившего эффективность управления авторитаризма, а, напротив, создания нового, построенного на идее свободного национального развития, общества.

Но всё же главное в словах Тхоржевского – не столько характеристика политического курса премьера, сколько видение его как личности, чье величие еще в полной мере не осознано. Заметим, что именно в данном контексте мы старались писать и данную книгу. И сейчас, в совершенно новой исторической обстановке, мы вновь и вновь возвращаемся к столыпинскому эксперименту, и возвращаемся отнюдь не только ради интереса к прошлому. Успех Столыпина (пусть и предельно быстро нивелированный его преемниками) и ныне указывает направления деятельности как в экономической сфере, так и в жизненно необходимом для успешного развития построении эффективной модели власти, передачи максимума ее функций на места и даже в геополитике, вечные законы которой действительны для всех времен.

Тхоржевский недаром применил к образу Столыпина эпитеты «мужественный» и «простой». И если первый самоочевиден (и даже, возможно, недостаточен для определения человека, занимавшего не один год две самые смертельно опасные должности в империи – министра внутренних дел и главы правительства), то второй требует некоторого пояснения. Дело в том, что Петр Аркадьевич был действительно прост как государственный деятель. Причем прост естественно, а не расчетливо, с целью получения большей популярности. Недаром у Тхоржевского «простота» неразрывно связана с такими понятиями, как честь и долг.

В представленной книге мы старались показать, что величие Столыпина как государственного деятеля заключалось, прежде всего, в том, что он брал свою программу не из абстрактных теоретических построений, а «просто» – непосредственно из жизни. В первую очередь так создавалась (далеко не одномоментно) концепция аграрной реформы, ставшей одним из главных дел его жизни. Она строилась на очевидном для преобразователя России естественном чувстве собственности, о чем Столыпин говорил прямо: «Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности».

Кроме того, чрезвычайно значимо для понимания личности Столыпина и то, что, несмотря на многочисленные обвинения как политических врагов, так и завистников-«единомышленников», вопросы честолюбия и карьеры были ему совершенно безразличны. Более того, власть он ни в коей мере не воспринимал как цель, а лишь как тяжкое бремя, и только чувство долга (неразрывное для него, как для потомка древних дворянских родов, урожденного Рюриковича, с чувством чести) заставляло нести это тяжкое бремя. Нести, не только ежечасно рискуя жизнью своей и близких, но и постоянно получая крайне болезненные удары по самолюбию и незаслуженные обвинения.

Не менее важно для нашего понимания Столыпина и его действий то, что он был подлинно православным политиком. Православным – отнюдь не в смысле декларирования внешнего обрядоверия. Вся его государственная деятельность была основана на христианском мировоззрении. Даже беспощадно казнить террористов он был вынужден не из чуждого ему чувства мести, а чтобы сохранить страну от пролития неизмеримо большего количества крови невинных людей. Именно глубокая вера помогла Столыпину выстоять в тяжелейших испытаниях, которые он при вступлении в должность министра внутренних дел считал непреодолимыми только силами человеческими. Но, несмотря на подобный пессимизм, Столыпин в своих практических действиях ни в коей мере не исходил из настроений исторической обреченности, а неизменно, при любых обстоятельствах действовал решительно, видя в этом свой долг государственного деятеля и православного христианина.

В числе немногих Столыпин впервые в истории сумел противопоставить отлаженной и разрастающейся подобно раковой опухоли террористической системе свою решимость идти до конца и в конечном счете созданную им более действенную систему государственной борьбы с терроризмом. Время полностью подтвердило правоту этого пути, приобретшего особенную актуальность в эпоху глобального терроризма.

О глубине столыпинского самоотречения во имя высших интересов ярко свидетельствуют слова премьера, сказанные им в разгар революционного террора: «Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, устремляя уже взоры в вечность. А вечером, когда опять возвращаюсь в свою комнату, то благодарю Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания о близости смерти, как расплаты за свои убеждения. Порою, однако, я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы наконец удастся».

Да, замысел убийцы и стоящих за ним сил в конечном счете удался, и недаром на одном из возложенных на могилу траурных венков было написано: «Запугать тебя не могли, тебя предательски убили».

Однако Столыпин сумел в подлинном смысле «смертию смерть попрать», о чем свидетельствует востребованность его идей высшего порядка.

Председатель Совета министров полностью отдавал себе отчет во внутреннем тотально бездуховном содержании революции, которую необходимо было подавить не только физически, но и морально для дальнейшего обновления страны.

Отнюдь не случайным является то, что именно благодаря Столыпину в патриотической части русской интеллигенции созрело и выкристаллизовалось понимание бессодержательности и пагубности любой революции, какими бы красивыми лозунгами она ни маскировала свою отталкивающую сущность.

Именно под влиянием Столыпина, ставшего для страны не только государственным, но и нравственным лидером, оказалось возможным такое уникальное духовное явление, как сборник «Вехи», в котором лучшая и наиболее прозорливая часть интеллигенции выразила свое неприятие революционной лжи.

Без реализации столыпинского курса один из главных участников «Вех» Семен Франк никогда бы не смог дать исчерпывающего определения революционного миража, определения действительного для всех времен – от якобинцев до нынешних – срежиссированного умелыми внешними кукловодами шоу подчас кровавых «цветных революций». Процитируем эти слова, значение которых со временем только возрастает: «Всякая революция обходится народу слишком дорого, не окупает своих издержек; в конце всякой революции общество, в результате неисчислимых бедствий и страданий анархии, оказывается в худшем положении, чем до нее, просто потому, что истощение, причиняемое революцией, всегда неизмеримо больше истощения, причиняемого самым тягостным общественным строем, и революционный беспорядок всегда хуже самого плохого порядка. Революция есть всегда чистое разрушение, а не творчество. Правда, на развалинах разрушенного, по окончании разрушения или даже одновременно с ним, начинают действовать и восстановляющие творческие силы организма, но это суть силы не самой революции, а скрытые, сохраненные от разрушений живые силы; и то, что они творят, всегда совсем не похоже на то, к чему стремились силы революции, во имя чего затевалась и подготовлялась революция. Эти живые силы не порождены революцией и даже не освобождены ею; как всё живое, они имеют органические корни в прошлом, действовали уже при "старом порядке", и как бы затруднено ни было тогда их действие, оно во всяком случае не менее ослаблено разрушением и пустотой, причиненными революцией. Поэтому телеологически при обсуждении осмысленности действий, планомерно направленных на улучшение, всякая революция должна быть признана бессмыслицей и потому преступлением. Как бы тягостен ни был какой-либо сложившийся общественный порядок, как бы ни задерживал он творческого развития народной жизни, он имеет преимущество живого перед мертвым, бытия перед небытием; как бы медленно и болезненно ни шло произрастание новых форм жизни в лоне старого, сохранение этого лона всегда лучше отрыва от него и его разрушения».

Не вызывает сомнения, что современный политический, националистический и религиозный экстремизм, нынешняя псевдодемократическая смердяковщина являются прямыми наследниками революционного нигилизма начала прошлого века, которого сумел победить только такой подлинно великий государственный деятель как Столыпин, что особенно важно подчеркнуть – государственный деятель, исходивший во всех своих действиях не только из текущих интересов. Недаром среди своих предков он имел святого великомученика князя Михаила Черниговского. Столыпин понимал, что народ – это не только люди, ныне живущие. Это в равной степени и все ушедшие поколения, жившие на этой земле, и поколения, которым надо передать в будущем и землю, и цивилизационную ментальность, без которой земля становится просто территорией.

Если же подняться до философско-онтологических обобщений, то очевидно, что борьба Столыпина с революционным разрушением во всех его видах является неотъемлемым элементом борьбы с глобальным хаосом. Можно сформулировать это положение еще шире – частью вечной борьбы бытия с небытием.

Именно в философском плане значение наследия Столыпина всё более возрастает сейчас, когда уже весь мир после краха биполярной модели планетарного равновесия постоянно балансирует на грани глобального хаоса.

Премьер отчетливо видел и в террористических актах, и в сладком тлене духовного разложения так называемого «серебряного века» признаки глобальной атаки на Традицию, как основу государственного и ментального бытия. И сейчас, когда мы вновь наблюдаем, насколько усилился разрушительный напор против Традиции в ее различных ипостасях, столыпинский опыт не может не быть не востребован.

Столыпин в свое время принял на себя основной удар сил глобального хаоса, целью которых было, как еще ранее пророчески писал великий философ-отшельник Константин Леонтьев, тотальное нивелирование культур, достижение окончательной унификации мира, что явится концом цивилизации как соцветия культур и традиций.

Председатель Совета министров абсолютно верно избрал единственно возможную модель сопротивления наступлению унифицированного зла – органическое сочетание мер силового и духовного сопротивления. Их синтез позволил ему сохранить страну, которая вскоре, несмотря на проигранную войну с Японией и перенесенные революционные потрясения, вновь заняла принадлежащее ей по праву место в мире.

Увы, как точно отметил один из активных проводников столыпинского курса Сергей Крыжановский: «Со смертью его сила государственной власти России пошла на убыль, а с нею покатилась под гору и сама Россия».

Но в конечном счете вера, долг и честь Столыпина оказались сильнее пуль и бомб боевиков-террористов, клеветы и непонимания поставленных им целей со стороны оппозиции, косности и нежелания преобразований большей части правящей верхушки. Великий реформатор исторически победил навсегда, пусть даже ему пришлось заплатить жизнью за преобразованную Россию. Он еще раз доказал непреложную для истории истину – только политика, основанная на подлинной вере, политика чести и долга, политика не во имя собственного честолюбия, а во имя народа может быть действительно успешной.

Поэтому, погибший как солдат на посту, председатель Совета министров является в первую очередь символом исторического оптимизма и нашего грядущего духовного возрождения.

Глава первая
«DEO SPES MEA»

История не творится произвольными деяниями «великих людей», как то думали в доброе старое время. Но история не творится и какими-то безличными силами, выражающимися в деяниях и настроениях масс, как то думали лет 50 назад. История – это сплошная равнодействующая поступков множества личностей, каждая из коих складывается в зависимости от общественных и культурных условий, в которых ей довелось развиваться, и вкладывается в исторические события со своим удельным весом, зависящим от персональных свойств и общественного положения.

Н. С. Тимашев [1]1
  Николай Сергеевич Тимашев(1886–1970) – выдающийся русский социолог и правовед, один из создателей социологии права (отрасль социологии, изучающая вопросы функционирования права как социального института). Автор классических трудов «Преступления против религии», «Преступное возбуждение масс» (в котором антигосударственная революционная деятельность исследовалась с точки зрения права), «Теория социологии», «Введение в социологию права» и ряда других. Считал основой государственного и культурного развития России христианскую цивилизацию. Умер в Нью-Йорке.


[Закрыть], из предисловия к книге М. П. Бок «Воспоминания о моем отце П. А. Столыпине»

Очевидно, что тема родословной Столыпина заслуживает отдельного фундаментального исследования – настолько она интересна и неисчерпаема. Дворянский род Столыпиных восходит ко второй половине XVI века, и множество его представителей оставили заметный след в истории государства Российского.

Первое письменное упоминание о роде Столыпиных относится ко времени царствования Иоанна IV (более известного в истории как Иван Грозный), когда некий тверской дворянин «Второй Титович Столыпин» «подписался на поручной записи (письменное поручительство за кого-либо в том, что это лицо в назначенный срок «на суд станет». – Авт.) бояр и дворян по князю Охлябинине». Именно этот Второй Титович Столыпин (о котором больше практически ничего, кроме упоминания в поручной записи, не ведомо) и стал первым известным нам предком будущего великого реформатора по отцовской линии. Однако официальная последовательная поколенная роспись рода Столыпиных начинается не с него, а с жившего уже в самом конце XVI века тверского дворянина Григория Столыпина, который и считается основателем дворянского рода. Причина кроется, наиболее вероятно, в том, что во время Смутного времени множество документов о дворянских родах пропало в общей сумятице и безвластии, а восстановить их потом не представлялось возможным.

Сын Григория Столыпина Афанасий упоминается в источниках как муромский городовой дворянин, у которого были поместье в 850 четвертей и жалованье в 25 рублей в Муромском уезде.

Род Столыпиных внесен в VI часть родословной книги Пензенской и Саратовской губерний, и в этих губерниях фамилия Столыпиных была всегда хорошо известна и пользовалась уважением. Кстати, именно данное обстоятельство, в определенной мере, способствовало успешной деятельности Столыпина на посту саратовского губернатора в годы революционного лихолетья. А в Никольском районе Пензенской области до наших дней сохранилось родовое село Петра Аркадьевича – Столыпино, носившее в советские времена «политкорректное» название Междуречье – с целью стирания в народе памяти о царском премьере.

Родственниками Столыпина были представители знаменитых дворянских родов Горчаковых, Лермонтовых (Михаил Юрьевич Лермонтов – троюродный брат Петра Аркадьевича Столыпина), Голицыных, Мордвиновых, Вяземских, Чаадаевых, Евреиновых, Дохтуровых, Оболенских, Шереметевых, Давыдовых, Сипягиных, Кочубеев, Лопухиных-Демидовых, Мещериновых и др.

Стоит хотя бы коротко сказать о некоторых наиболее выдающихся предках будущего премьера, и отнюдь не потому, что авторы придают излишне большое значение генеалогии и преувеличивают роль наследственности. Дело в том, что сам Петр Аркадьевич всегда помнил о своих служивых предках, гордился их заслугами перед Отечеством, и его становление в качестве государственного деятеля во многом обусловлено упомянутым фактором.

Можно практически безошибочно предположить, что все мужчины из дворянского рода Столыпиных участвовали в многочисленных войнах своего времени – тогда это была общая судьба всех дворян, жизнь которых отнюдь не казалась раем. Свои привилегии они неизменно оплачивали своей же кровью, и еще очень далеко было до современного Петру Аркадьевичу времени разложения российского дворянства, о котором коротко и точно сказал его соратник из Киева Василий Витальевич Шульгин: «Был класс, да съездился».

Однако, как правило, документов о воинской службе Столыпиных не сохранилось, и можно только предполагать, что, например, упоминавшийся выше Второй Титович Столыпин не мог не участвовать в военных походах Ивана Грозного.

Документы о службе Столыпиных царю и Отечеству обнаруживаются начиная с внука Григория Столыпина – дворянина из города Мурома Сильвестра Афанасьевича Столыпина, который принимал участие в войне с Польшей 1654–1656 годов. В 1672 году Сильвестр был пожалован в московские дворяне и получил грамоту на вотчину в 140 четвертей из 700 четвертей поместного оклада в Муромском уезде.

И после него все Столыпины служили Отчизне на военной или иной государевой службе, что уже подтверждается многочисленными документами.

Так, Аркадий Алексеевич Столыпин (1778–1825) кроме того, что был популярным писателем, автором известных в его время произведений «Восточный моралист», «Нравоучительная повесть», «Отрывок», дослужился при императоре Александре I до сенатора. Его старшая сестра Елизавета (1773–1845) приходилась родной бабкой Михаилу Юрьевичу Лермонтову, а сын Алексей (1816–1856) был близким другом последнего.

Алексея Аркадьевича Столыпина (которого друзья обычно называли Монго) современники считали человеком незаурядным, и среди друзей Лермонтова он был наиболее интересной и значительной фигурой. Вот что писал о Монго историк литературы Павел Александрович Висковатов, автор первой биографии поэта и редактор его собрания сочинений: «Отменная храбрость этого человека была вне всякого подозрения. И так было велико уважение к этой храбрости и безукоризненному благородству Столыпина, что, когда он однажды отказался от дуэли, на которую был вызван, никто в офицерском кругу не посмел сказать укорительного слова и этот отказ, без всяких пояснительных замечаний, был принят и уважен, что, конечно, не могло бы иметь места по отношению к другому лицу: такая была репутация этого человека. Он несколько раз вступал в военную службу и вновь выходил в отставку. По смерти Лермонтова, которому он закрыл глаза, Столыпин вскоре вышел в отставку и поступил вновь на службу в Крымскую кампанию в Белорусский гусарский полк, храбро дрался под Севастополем (там за выдающуюся храбрость он получил золотое оружие и был досрочно произведен в майоры. – Авт.), а по окончании войны вышел в отставку и скончался затем в 1856 году во Флоренции».

А вот что писал о своём друге сам Лермонтов:

 
Монго – повеса и корнет,
Актрис коварных обожатель,
Был молод сердцем и душой,
Беспечно женским ласкам верил
И на аршин предлинный свой
Людскую честь и совесть мерил.
Породы английской он был —
Флегматик с бурыми усами,
Собак и портер он любил,
Не занимался он чинами,
Ходил немытый целый день,
Носил фуражку набекрень;
Имел он гадкую посадку:
Неловко гнулся наперед
И не тянул ноги он в пятку,
Как должен каждый патриот.
Но если, милый, вы езжали
Смотреть российский наш балет,
То верно в креслах замечали
Его внимательный лорнет.
 

Согласно одной из версий, на роковой пятигорской дуэли Монго был секундантом поэта, и впоследствии многие его осуждали за то, что не сумел удержать от нее друга. Но официально зафиксированный в документах следствия как лермонтовский секундант князь Александр Илларионович Васильчиков считал, что Монго был бессилен тогда что-либо изменить в ходе событий. Как считал князь (преданный военному суду, но помилованный императором Николаем I): «Столыпин?! На каждого мудреца довольно простоты! При каждом несчастном событии недоумеваешь потом и думаешь, как было упущено то или другое, как недосмотрел, как допустил и т. д. Впрочем, Столыпин серьезнее всех глядел на дело и предупреждал Лермонтова,но он по большей части был под влиянием Михаила Юрьевича и при несколько индолентном [2]2
  В переводе с латыни «безболезненный, нечувствительный к боли».


[Закрыть]характере вполне поддавался его влиянию».

Жена Аркадия Алексеевича Вера была дочерью выдающегося российского государственного деятеля, соратника Михаила Михайловича Сперанского графа Николая Семеновича Мордвинова (1754–1845), которого в определенном плане можно считать идейным предшественником Петра Аркадьевича в попытке реформирования империи. Во всяком случае, сам Петр Аркадьевич хорошо знал о проектах мордвиновских реформ и они явно наложили отпечаток (конечно, в применении к новой исторической обстановке) на его собственную стратегию преобразований.

Мордвинов был одним из наиболее видных российских флотоводцев – он успешно командовал линейным кораблем «Георгий Победоносец», во время Русско-турецкой войны 1787–1791 годов – Лиманской флотилией, возглавлял осаду с моря, бомбардировку и штурм Очакова. Его легендарная личная храбрость поражала современников и, что показательно, проявлялась не только в бою. Мордвинов был единственным членом Высшего уголовного суда, отказавшимся подписать смертный приговор руководителям мятежа на Сенатской площади, что явно потребовало не меньшего мужества, чем пребывание под турецкими ядрами.

На протяжении нескольких царствований Николай Семенович занимал видные административные должности – в том числе был председателем Черноморского адмиралтейского совета, членом Адмиралтейской коллегии, первым российским министром морских сил. Однако не менее, чем заслуги в развитии флота, важны попытки реформ, которые Мордвинов пытался проводить на должностях члена Государственного совета и председателя Департамента государственной экономии, а впоследствии члена Финансового комитета и Комитета министров.

Мордвинов, как впоследствии и Столыпин, был абсолютно убежден в том, что консервация устаревших социально-экономических отношений и политического строя обречет Россию на отставание от остальных великих держав и второстепенную роль в мире. Мордвинова и Столыпина объединяло также и то, что реформы для них не являлись самоцелью – они считали, что любые преобразования должны укреплять, а не ослаблять государство (что, увы, неоднократно случалось в отечественной истории).

В экономической сфере Мордвинов добивался превращения империи в индустриальную державу, что предполагалось достигнуть реализацией комплекса стратегических мер. Наиболее важные из них – освобождение крестьян без земли (что должно было дать рабочие руки для интенсивного развития индустрии), внедрение при государственной поддержке в производство последних научных достижений, финансовая реформа и всемерная поддержка российского предпринимательства (в том числе путем предоставления податных льгот). В области землепользования боевой адмирал был убежден, что управление казенными землями со стороны государства неэффективно и их следует передать представителям высшей аристократии для организации образцовых хозяйств.

Но одними экономическими реформами стратегия Мордвинова не ограничивалась – он считал, что родовитое дворянство должно обладать определенными политическими правами. Де-факто это являлось бы (при сохранении политической стабильности) переходом от самодержавия к установлению конституционной монархии по британскому образцу.

В общем, нельзя не заметить, что план мордвиновских реформ стал шагом к будущей столыпинской политике модернизации Российской империи, приведению ее в соответствие с вызовами времени. Общей, в значительной мере, была и нереализованность реформ: почти полная – мордвиновских и не доведенных до «увенчания здания» – столыпинских.

Двоюродный дед Петра Аркадьевича генерал-лейтенант Николай Алексеевич Столыпин (1781–1830) был одним из героев Отечественной войны 1812 года. Он был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени (император Александр I своим рескриптом пожаловал его вместо более низкого – 4-й степени, к награждению которым Столыпина представил генерал Петр Христианович Витгенштейн) за сражение под Витебском, а в заграничных походах Николай Алексеевич отличился под Данцигом. В 1830 году, будучи севастопольским губернатором, во время чумного бунта генерал был захвачен при штурме губернаторского дома и потом обезумевшей толпой забит на улице дубинами и камнями. В этом факте нельзя не увидеть какой-то рок: так же – мученически – погиб еще один предок Столыпина – капитан в отставке Даниил Александрович Столыпин (1728–1773): он был зверски убит во время Пугачевского бунта в Краснослободске Пензенской губернии. Думается, Петр Аркадьевич не мог не вспоминать страшную смерть предков, когда выходил к предельно наэлектризованным демонстрациям в Саратове – тогда каждое неверное слово или движение могли стоить ему жизни.