Текст книги "Сумерки Богов (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Не заставив себя долго упрашивать, Антон прыгнул за руль внедорожника. Взревел мощный мотор, машина дернулась вперед. Лучи фар высветили полицейских, с воем отпрянувших в спасительную темноту.

Грохнуло еще четыре выстрела, и Маго запрыгнул на пассажирское кресло.

– Валим!

Машина, с пробуксовкой, дала старт, вылетела на шоссе и понеслась по трассе.

– Это кто были вообще?!  – Магомед тер горло, натужно кашлял.

– Мля, познакомиться забыл! Упыри какие-то, оборотни в погонах, мля! – Антон свободной от руля рукой ощупал штаны. Порядок.

– А кули им от нас надо? Ехали, никого не трогали, мля! Ошпаренные, билят! – Маго шарил по карманам – Билят, права у них оставил!

– Сбегай, возьми, билят! Я тебе так скажу...

В свете фар на шоссе мелькнула здоровенная черная собака, ростом побольше теленка. Сверкнул оскал клыков, вспыхнули зеленые плошки глаз и со звучным Бам!  в левый борт машины пришелся сильнейший удар, прервав  Антона на полуслове. Внедорожник вильнул, взвизгнул тормозами и улетел в кювет.  Лобовое разлетелось в мелкое крошево, в лица ударили подушки безопасности. Свет уцелевшей фары замер на росшем в овраге раскидистом кусте.

Антон висел на ремне безопасности, не пристегнувшийся  Маго наполовину вылетел сквозь лобовое и большей частью лежал на капоте, тихо постанывая. Ноги его торчали в салон.

. – Кхе– кхе-е, Мага, ты живой?! – Антон попытался отстегнуть ремень, больно давивший на грудь, но залитые кровью руки безрезультатно скользили по замку.

Куст сильно затрясся, откуда-то из темноты появилась длинная черная рука, ухватила Магомеда за пояс и утянула за собой. В темноте, судя по пыхтению и глухому звуку ударов, завязалась потасовка.

Антон бешено забился, ругаясь, потом перестал дергать проклятый ремень, достал пистолет и наугад выпалил сквозь окно во тьму. Выстрел конкретно оглушил его, и Антон, как сквозь подушку, услышал голос Магомеда:

– Билят, братишка, не стреляй сюда, пожалуйста, видишь я тут стою!

Вслед за тем Маго собственной персоной влез на капот, просунулся в салон и ножом перерезал державший Антона ремень безопасности.

– Че там? – Прохрипел Антон, поморщился и вместе с кровью сплюнул отколовшийся от удара кусочек зуба.

– Ровно все. – Оскалился Магомед – Один на один выскочили, смотрю, он обостряет, я его нежданул, он по мелочи потерялся. Бух-бах, зарубились, короче, мы с ним. Я его, короче, один раз на обратку кинул. Ну, корочи, поломал его.

– Ты че моросишь? – Подозрительно осведомился Антон

– Билят, братуха, говорю, вот нормально так прокатились! Нада было самолетом лететь!

– Надо, надо...

– У-у-у-ы-ы! А-а-а-у-у-е-е!!! – Дикий крик прорезал сумрак. Зло не дремало.

– А ну, ходу отсюда!

Они бежали, не разбирая дороги, по кустам, подлеску, проваливались в ямы, преодолели вброд какую-то лужу. Ужасный многоголосый вой шел следом, возникая то слева, то справа. Сзади об землю гремели копыта, мелькали огни, могильным, протяжным голосом взревела труба. Их обкладывали по всем правилам охотничьего искусства и гнали вперед.

– Антони! Вам нельзя бежать дальше! Они ждут этого! Надо схорониться здесь! – опять прорезался, заглохший было, дядюшка Корнелиус. Голос его был слаб и исходил, будто, из невообразимого далека.

– Не бзди, ща схоронят нас! – Пропыхтел на бегу Антон. – Все сделают в лучшем виде.

Впереди замаячили какие-то постройки. У бегунов открылось второе дыхание и вот они, снося гнилой заборчик из штакетника, ворвались на двор какого-то не то отдельно стоящего деревенского дома, не то дачи. В три окна, почерневшее дерево, крытая рубероидом крыша, сбоку  прилепился покосившийся и подпертый колом сарайчик, на дворе стоит ржавый мотоблок. Это все, что успели заметить Маго и Антоха, прежде чем рванули на себя оказавшуюся незапертой дверь и ворвались в дом. Темно, никого нет, похоже, что дом заброшен. Антон набросил на дверь крючок, придвинул к ней стоявшую у входа тяжелую старинную швейную машинку, подпер ручку подвернувшейся шваброй.

Этого ему показалось мало, и Антон принялся лихорадочно рыться в памяти, где дедовский гримуар причудливым образом перемешался с гимнами, которым Кришна обучил своих неофитов:

– Харе Рама, Харе Кришна, Рама, Рама, Харе, Харе... . – Рассеянно напевал он. – А. Во!

Антон зачастил:

– Джай, Кришна, убийца ракшасов, сжигающий двуличников, колдунов и кимидинов! Великий Слон! Маго, сука, запали что-нибудь скорее!

Магомед лихорадочно заметался, сорвал со стола клеенчатую скатерть, принялся чиркать зажигалкой.

– Вы, Пожирители грязи, что роитесь в ночь новолуния, вишкадхи и все роды пишачи! Огонь ободряет нас против вас! Огонь мне пожаловал Кришна, его создал Агни и благословил Варуна, он изгонит злых духов, колдунов, двуличников и кимидинов! Встреть огнем колдунов, встреть, о, Бог, кимидинов, охвати огнем колдуний, идущих по следу!  Те, что проклинают нас, что преследуют и гонят нас, что взрастили зло в себе, лиши их соку, да пожрут они свое потомство! Своих сыновей, внуков, сестер и братьев! Да уничтожат друг друга косматые колдуны и колдуньи, да будут разгромлены упыри и упырихи!

Огонь из зажигалки взметнулся разноцветным столбом под потолок, охватил скатерть, которая запылала факелом, кольцами обвил тело Магомеда, короной распустился над его головой. Огонь этот не обжигал плоти. Магомед, закованный в огненные доспехи, словно держал полыхающий огненный щит в одной руке и плюющийся искрами огненный меч в другой. Глаза его светились священной яростью.

– Ништяк! – Обрадовался Антон. – Короче так, Мага, нам  бы тут ночь продержаться, до утра, а потом эти скоты свалят. Нюхом чую!

Магомед ошалело поводил по сторонам глазами, лицо его было отрешено, застыло сардонической маской.  Антон, отирая со лба пот, присел на продавленный диванчик в углу. Взошла луна, заглянула в оконце, украсив дощатый рассохшийся пол жемчужными квадратиками.

Снаружи завыло, заухало, загремело, затопало. Стук и гром, крик и рык приблизились, налетели, закружили вокруг дома. За окном замелькали огни и косматые тени. На луну набежала черная туча. Что-то затопало, загрохотало и заскрежетало на крыльце. Вдруг, все разом стихло, в дверь вежливо, но твердо постучали.

– Извините, что мы беспокоим вас. Разрешите войти? Мы кое-что вам покажем и сразу уйдем. – Произнес за дверью глубокий, вежливый голос профессионального продавца пылесосов "Кирби".

– Э! Мой хур тебе жопа войдет и изо рта залупа покажет! – Патетично ответил героический Магомед.

В дверь озадаченно заскреблись, затем забарабанили. Дверь заходила ходуном. Вокруг дома на разные голоса завыли, зарычали, заскрежетали, затопали по крыше, захлопали ставнями. Но, очевидно, что-то мешало подозрительным коммивояжерам ворваться в старый домишко.

– Аррр! Русский дух! Сдавайся! – Зарычал за дверью давешний проситель, разом растеряв всю любезность.

– Русские не сдаются, Вася! – ответил Магомед, сверкая очами.

– Ааа, Мага, окно! – закричал Антон.

Обернувшись, бородач увидел встрепанную, лохматую, остроухую морду, скалившую зубы за оконным стеклом. Длинный, загнутый коготь просунулся в щель между рамами и шарил, нащупывая оконную задвижку.  Магомед подскочил, ткнул своим огненным мечом в окно. Сноп пламени прошел сквозь стекло, не причинив ему ни малейшего вреда, а вот морде не поздоровилось.  Она запылала, с воем отшатнулась.  Живой факел стремительно удалился в ночную даль.

Антон подошел и решительно задернул занавески.

– Заглядывают тут всякие!

В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием священного огня, опоясывающего Магомеда, прошло с полчаса. В щель между занавесками забрезжил бледненький желтый свет.

– Кажись светает, Антоха?! Аллаху акбар! – Оживился Магомед, кивая на окно.

– Че-то рано как-то... . – С сомнением протянул Антон. – Ща, погодь, время на телефоне гляну.

Антон достал телефон,  пару секунд потупил на его разбитый, вдавленный экран.

– Мага, посмотри на своих.

Магомед вздернул руку, глянул на циферблат своего дорогущего хронометра, на который, к слову, ушла львиная доля присвоенного им общака. Стрелки часов бешено крутились, причем в обратном направлении, календарь показывал 66-е число 6-го месяца, 1666-го года, а Зодиак – парад планет в Скорпионе, Новую Луну в Раке и полное солнечное затмение.

–Э, поломались, походу, – огорчился Магомед.

 – Все равно, че-то палевно мне. Какой, к петухам, рассвет!

В углу дома что-то захрюкало, закопошилось, заворочалось, доски пола вспучились и затрещали.  Антон взвизгнул и на нервяке расстрелял оставшиеся в обойме патроны в пол. Тут подскочил и огненный рыцарь Магомед, сунул несколько раз свой меч под доски, пошерудил им. В подполье кто-то завизжал, забился, но, вскоре, затих. Проломленные доски осели в подкоп. Антон сверху на дыру, матерясь, надвинул диван.

За час до настоящего, серого, хмаренького рассвета была еще одна вялая попытка проникнуть в держащий оборону дом сквозь этот же подкоп, но она была успешно пресечена после первого же нехорошего шевеления дивана.

Рассвет боевые товарищи встретили, сидя посреди комнаты, привалившись друг к другу спинами, в тишине.

18 июня. 13.39 местного времени. Ливан. Бейрут. Квартал Бурдж Хаммуд. Улица Арарат.

– Не нравится мне в Аравии. Никогда не любил этого колорита. – Михаил Иванович сидел на дешевом пластиковом стуле в тени полосатой маркизы, нахохлившись над питой с рубленым кебабом из баранины и маленьким стаканчиком кофе. Он сильно страдал от жары и ел без аппетита.

Сидевший напротив  Анастас Иванович, наоборот, бурлил кипучей активностью и имел отменный аппетит. Он буквально обложился маленькими тарелочками с закусками, заняв практически весь стол. Тут были и румяные шарики фалафели, и молочно-белая паста из печеных баклажанов с чесноком – муттабаль, и  обжаренные бараньи тефтельки – кеббе. На отдельной тарелке лежали бумажной толщины, коричневатые лепешки.  Анастас Иванович уже хлопнул рюмочку отличного армянского коньяка и весело улыбался. Коньяк ему подали за счет заведения, из особого уважения к дорогому гостю.

– Брось! Ну, чего ты скуксился? Выше нос, братец. Вот увидишь, Валид все устроит в лучшем виде. Пару дней понежимся здесь, на побережье, а потом уже займемся своими делами.

– Валид, Валид. – Михаил Иванович вспомнил представительного, носатого друза с маленькими усиками и профессорской лысиной, окруженной венчиком седых волос. Впрочем, лысиной  он сверкнул лишь раз, уже в машине, когда снял свою цилиндрическую белую, с красным верхом, шапку, чтобы утереть ее, лысину, большим клетчатым платком. В Бейрут прилетели поздно ночью, Валид встретил их в аэропорту, радушно обнялся с обоими и отвез сюда, на северо-восток Бейрута, наказав ждать известий через день или два, мол, дела, дела.

Конечно, и их аэропорт – Рафик Харири с его уходящей прямо в море взлетной полосой, и протянувшееся вдоль моря шоссе, и центр города с его небоскребами и широкими, обсаженными пальмами, проспектами очень живописны. Но эти людные тесные улочки, перетянутые толстыми жгутами проводов, мелочные лавчонки, мастерские и закусочные, сам крошечный, раскаленный номер гостиницы, расположенный в третьем, последнем, этаже обшарпанного, окруженного по периметру узкими балкончиками здания – все это Михаила Ивановича раздражало. Шум, пыль, запахи.

– Опять ворчишь, как старый пес. – Огорченно констатировал Анастас Иванович. – Все тебе не слава Богу. Хочешь, пойдем сегодня на пляж, искупаемся, а вечером зайдем в кальянную?

– Не откажусь. Надо же как-то убить время.

– Еще успеешь надышаться пылью пустыни, будешь вспоминать эти дни курортной жизни.

К их столику подошел хозяин закусочной, седой, с короткими усиками, чем-то похожий на Анастаса Михайловича.

– Инч вор бан кехемек, кам кутек?  – Наклонился он к их столику.

– Шнаракал ем, вочинч, Вартан-джан – Откликнулся Анастас Иванович

– Хендрум ем евс мек гават сурч. – Попросил Михаил Иванович.

– Ихарке, харгели! – Хозяин сходил на кухню, принес кофе – Аха хендрем.

– Шат шнаракал ем. – Поблагодарил Михаил Иванович

– Дзер кенаце! – Продолжил обмен любезностями духанщик. Видимо, ему было очень приятно, что уважаемые гости разговаривают с ним на его языке.

Духанщик, спросив разрешения, подсел к ним за столик и, поневоле, разговоры о деле были свернуты. Говорили про Армению, про Россию, про Турцию, про отца-основателя "Маленькой Армении" в Бейруте Погоса Ариса, про Мец Егерн – "Великое Злодеяние" – геноцид армян в Османской Империи. Под столом стояли уже две пустые бутылки из-под "Ноя",  когда разговор перекинулся на политику, в частности на современную деятельность партии Дашнакцутюн в Ливане и в самой Армении. Михаил Иванович, старый чекист, который еще в двадцатом году гонял дашнаков по горам Армении, позволил себе неосторожное замечание, из-за которого чуть не вышла ссора, но под третью бутылку "Ноя" состоялось бурное примирение и общее братание народов Армении и России в лице духанщика и волшебников. Сошлись на том, что во всем виноваты младотурки из Иттихата  и лично Талаат-паша. Михаил Иванович предложил тост за то, чтобы под тем котлом в аду, в котором он варится, никогда бы не угасал огонь. За это выпили стоя.

Возвращались приятели в отель далеко за полночь. Духанщик взялся их проводить, затем они проводили его, выпили еще на посошок и, наконец, расстались.

Еще долго Вартан-джан стоял на пороге своего заведения, махал им вслед и кричал:

– Цтесутюн! Минч андипум! Чкорчес!

А до него доносилась выводимая на два голоса песня:

– Ов, Сирун, Сирун! Инчу мотэцар!

Сртнис гахникэ, инчу имацар?

Ми анмех сиров, ес кез сиреци.

Байц ду анирав давачанецир!

19 июня. 21.02 местного времени. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.

Магомед  сидел на пеньке и равнодушно жевал пирожок с повидлом. Хоть и шел сейчас священный месяц Рамадан, когда есть и пить можно было лишь в темное время суток, последние дни поесть ему удавалось редко и все больше на бегу.  Впрочем, большой беды не было бы и в том, если бы он вообще не держал уразу – ведь он вполне мог считать себя путником, находящимся далеко от дома. Но Магомед предпочитал по возможности все же придерживаться и сухура и ифтара – питаться два раза в сутки, до восхода и после заката. Тем более, что все то, чем ему приходилось сейчас заниматься, казалось ему весьма предосудительным и подозрительно далеким от ислама.

– Не садись на пенек, не ешь пирожок! – Поддел друга прошедший мимо с лопатой и фонарем Антон.

– Да пошел ты. Комик хуров.  – Вяло отозвался тот. Сказывались недосып и общее утомление.

Антон хмыкнул, прикрепил фонарь на еловую лапу так, чтобы тот светил ему под ноги, и, расчистив небольшую площадку от порыжевшей хвои и веток, вгрызся в землю. Сомы он употреблял гораздо больше Магомеда и неестественная оживленность, подорванность стала его постоянной спутницей.

– Ниче, – бросил он через плечо. – Сейчас все сделаем в цвет. Бутылку я приготовил, как положено, закопаем ее, потом будем здесь кантоваться, пока дедушка Корней не дозреет. Ходить сюда будем пару раз в неделю – поливать, удобрять, пропалывать. Мы вообще здесь двух зайцев убиваем. Прикинь сам – сейчас дедулю посеем, к августу – пожнем. И сейчас же курочку подрежем, собьем навьев со следа. Так они, суки, заипали.

Магомед вспомнил свой разбитый внедорожник и взгрустнул. Хорошо хоть, он на ходу остался – вытащили поутру из оврага, кое-как доехали до города, загнали на сервис. И документы нашлись – там же на обочине, где их бросил сержант Краснорученко.  Так что, на бабки они, конечно, попали, но все могло кончиться куда хуже.  Наутро же был крупный разбор полетов с дядюшкой Корнелиусом, при посредничестве Антона, конечно. Дядюшка предположил, что гоняются за ними все те же навьи, которых друзья считали оставленными в Королеве, на квартире Антона. Видимо, так просто от них отвязаться не получилось, нужно было средство порадикальнее. Рецепт его и подсказал Корнелиус. Вкратце, рецепт сводился к закланию определенного жертвенного животного, в определенном месте, особым образом. Его кровь должна была оттянуть и задобрить преследователей. Жертвенное животное – черная курица – была тщательно выбрана и куплена на фермерском рынке, сейчас она смирно сидела в подвешенном на ветку мешке. Место тоже нашлось – та самая гора, куда они и ехали до того, как сбились с дороги. Древнее место Силы, капище и храм каких-то там богов. Корнелиус не особо распространялся, каких именно. Явно – не Аллаха, что несколько расстраивало Магомеда.

А ехали они сюда еще в первый раз затем, чтобы сделать то, чем сейчас Антон и занимался. Вырастить гомункулуса, в которого со временем должен был перейти беспокойный дух Корнелиуса ван Бокховена. Подробную инструкцию любящий дядюшка также передал любимому племяннику, Магомед особо не вникал. Антон еще в день общения с Кришной, после окончания учения, придирчиво выбрал бутылку, пробку.  Затем, в закрытой комнате, прихватив с собой журнал "Playboy", ножницы и нож, заполнял ее содержимым, запечатывал.  Бутылка эта, к досаде Магомеда, тоже уцелела в аварии, так что сегодня была вторая попытка  закопать  ее в священном месте.

Ах, да! Что еще хоть немного примиряло Магу с реальностью – это то, что Корнелиус, видимо, чувствуя за собой вину, а может, и по другим причинам, начал частично выполнять данное им Антону обещание осыпать его талерами и луковицами тюльпанов. Дух указал товарищам верное место, где зарыт клад, так что сегодня-завтра надо будет туда сгонять и, конечно, с предосторожностями, указанный клад извлечь.

– Мага, давай мешок. – Выглянул из ямы Антон.

Магомед встал с пенька, брезгливо поднял лежавший в отдалении туго набитый мешок, протянул Антону. Тот развязал его, высыпал часть содержимого в яму, кинул бутылку и опорожнил сверху мешок до конца. Крепко запахло конскими яблоками. Собственно, в мешке были именно они.

– Наджаса. – Поморщился Магомед, отступив на шаг в сторону и глядя, как Антон, заровняв яму, моет в стороне руки из пластиковой канистры. Воду они набрали ниже по склону в местном святом роднике.

– Ага, ядреный навоз, не обманул дед. Чем он, интересно, своего коня кормит?

– Мне неинтересно. – Отрезал Магомед. – Еще я деньги за говно не платил.

– Ну, не так много мы дедку и дали. Ниче, на доброе же дело.

– Все типа? Закончил с бутылкой своей?

– Ага. Теперь пошли резать Чернушку. Площадку я уже присмотрел. Хорошее место, намоленное.

– И когда успел? – Проворчал Магомед, снимая с елки мешок с курицей.

  Примерно в то же время. Ливан. Бейрут. Квартал Бурдж Хаммуд.

Перебрав в уме множество способов поиска достойного кандидата и передачи ему иглы, Михаил Иванович выбрал наименее для себя хлопотный. Дар младшего Чорнобожича жег ему руки, хотелось избавиться от него поскорее. Тут уж не до вдумчивого поиска и перебора кандидатов. Калинин рассудил так, что хоть возле одного из разбросанных по свету святилищ Чернобога, действующих или заброшенных, находится подходящий человек. Главное, ведь, чтобы он был воинственным, целеустремленным, в меру жестоким, решительным и охочим до драки. Не так и много по общему счету.

Так что, сейчас Михаил Иванович сидел за низеньким круглым столиком и пристально смотрел на стоящее перед ним блюдечко. В блюдечко была налита ртуть, на поверхности которой свободно плавала игла Чорнобожича. Ртуть в Ливане достать было несложно, благодаря тому, что здесь ее до сих пор широко использовали стоматологи для амальгамовых пломб, и относились к ней без западного трепета перед ее токсичностью.

– Плыви, плыви, листок, на Запад и Восток. Плыви на Север и на Юг, обеги по свету круг.  – Шептал Михаил Иванович над блюдечком. – Ищи, ищи, листок, рудяный поток. Ищи юшку и ихор, отвори ты им запор.

Игла под аккомпанемент его слов бешено закрутилась на ртутной лужице, вдруг замерла в одном положении, хищно дрожа.  Еще миг – и она субмариной ушла в плотную, блестящую глубину. Михаил Иванович проговорил еще запорные слова и перевел дух. Он знал, что дар Чорнобожича ушел по назначению, найдя своего избранника хотя бы и на другом конце света.

Тогда же. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.

– Ты смотри, она прямо в мешке снеслась.  – Проговорил Антон, доставая из мешка, как фокусник из шляпы, сперва связанную курицу, а затем – яйцо. Курицу он аккуратно положил на утоптанную, обожжённую глиняную площадку, которую только что очистил от наваленного на нее лесного мусора.  Площадка была ровной, твердой, оборудована неглубокой канавкой, идущей от середины к краю под небольшим наклоном. Разглядывая яйцо, Антон передал пустой мешок Магомеду, который машинально взял его в руки.

– Ай, билят! – Вскрикнул он, бросая мешок.

– Что такое, что случилось, братан?

– Укололся! Шило какое-то в мешке лежит или еще что!

– Откуда там шилу взяться? – Удивился Антон, поднимая мешок и перетряхивая его.  – А, во! Смотри, сука, здоровая какая! Как она здесь оказалась?

На ладони у Антона лежала длинная иголка.

Магомед выругался, обвязал уколотый до крови палец платком.  Антон пожал плечами, неизвестно для каких целей, из баловства, воткнул иголку в яйцо и зашвырнул его далеко в темноту.

– Ладно. До свадьбы заживет. Дома хлоргексидинчиком протрем.  Давай ближе к делу.

Антон наклонился к курице, достал из кармана складной нож и мигом оттяпал ей голову. По площадке потекла кровь, собираясь в канавку.

– Бежит речка рудяная, кровяная, – зачастил Антон. – Речка бурливая, шумливая. Черт ту речку положил, навье царство отделил. Стою я на бережку высоком, на мысистом, на кручистом. Бережок валом обложен, городом огорожен. Унеси, река, чары темные, наузы Кощные, присухи навии. Уходи прочь духи беспутныя, нечистыя. Уходи туда, где Солнце не светит, Мать-Земля не родит, в Чорнобожие Пекло.  Иди, где лежишь, где зубы не размыкаются, рты не раскрываются, очами не глядят, где отпетые спят. Там слав Богам не поют, правых слов не рекут. Там тебе, навь, лежать, Судного дня ждать-пождать. Могилы твои зарыты, гробы закрыты, гвозди в них все до единого забиты. А с нами Господень Крест, Дух Святой, Воинство небесное, все святые и угодники.  С нами Марк, Лука, Иоанн, Матфей – евангелисты святые, да Михаил, Гавриил, архангелы небесные и с ними великий Георгий Победоносец.  Аминь!

Антон закончил чтение, очнулся. Его привлек хрип и судорожный кашель. Магомед бился и корчился на земле. Изо рта его шла кровавая пена.

–Э, братан, ты чего!

– Аххр! – Хрипел Мага, с хрипом этим, натужно, не своим голосом выталкивая из себя страшные речи. – Чернобог, Кащей, Люцифер, Астарот, Сатана, Вельзевул! Всех вас вызываю, выкликаю, выговариваю! В ноги падаю, слезно прошу: проведите вы меня меж столбами заветными, столбами запретными, по ту сторону жизни, где лежит тайна сна мертвого, сна живого. Там вороны черные клюют очи стылые, пьют кровь холодную. Стоит там изба-монастырь, по углам ее четыре коня, сидят на них четыре царя. Первый конь бел, второй рыж, третий ворон, остатний блед. Имя царям Мор, Пал, Глад, Смерть. В избе-монастыре введите меня в келию тайную, поставьте пред свечу черную, посеред четырех коней, четырех царей.  Одарят меня цари дарами великими, напоят из чаши неупиваемой, на Владычный престол возведут, сидеть мне на том престоле довеку.

– Э! Э! чур с тобой! Ты че моросишь?! – Антон принялся хлопать Магомеда по щекам, трясти его. – Корней, сука, ты где? Че происходит?!

Но Корнелиус не откликался, видимо, уже полностью загнанный в закопанную бутылку, к которой он был тесно привязан уже с самого начала ритуала создания гомункулуса.

Антон заметался, не зная, что делать, лихорадочно захлопал себя по карманам.

– Есть!  – Он достал из кармана бутылочку пищевого кунжутного масла, купленную им  в "Золотом павлине"  – индийском магазине на улице Ленина.

– Намаскар, Джай ки Кришна!  – Вскричал он, лихорадочно скручивая пробку и щедро натирая маслом ладони. – Прими это жертвенное возлияние!

Антон вылил остатки масла на лицо и голову Магомеда.

– Останови, о Кешава, возомнившего о себе колдуна! О высший, Джанардана! Вкуси масло сезама и заставь взвыть колдуна, кимидина! Пусть корчится колдун, пожирающий гной кимидин! Убей дасью, о Васудева, тот, кто владеет луком Шарнгой! Спали его волосы и выжги глаза, пусть он громко объявит себя своим плачем. Я лью тайлам в твою честь, о Кришна!  Свяжи колдуна, приволоки его на аркане, размозжи ему голову, Великий Слон!

–Кланяюсь я на четыре стороны, четырем царям. Подведите меня, цари, к железной поляне, к чугунному столбу, к медному быку.  Просите, цари, за меня быка, и его деточек. Железо да уклад, синий булат да красный булат, да всех его сродственников. Сталь, медь, олово, свинец, злато-серебро да каменья.  Подите вы железо, каменья, олово– свинец во мать свою-землю. Сорока сороков мечей меня не сечь, не губить. Стреле и пуле меня обойти, в воду сокрыться, на части расщепиться, дерево в берег, перья в птицу, клей в рыбу обратиться. У врага моего, кулачного бойца, борца да лихого молодца руки-ноги отнимутся. Болезни, лихорадки-лихоманки, трясучки да горячки меня вовек  не возьмут. Зверь меня не тронет, змей не ужалит, ворон не клюнет, комар не сядет. С высоты мне не падать, об землю не запинаться, меж двенадцати огней не сгореть, в воде не тонуть. Кровь моя не вытечет, глаз не вылетит, рукам сила, ногам резвость. – Продолжал быстро, лихорадочно, гнуть свое Магомед.

– Тьфу ты, черт лысый! Значит, не колдун. – Антон встряхнулся как собака, бешено вытаращил глаза и зашел с другой стороны:

– Мангал-Сигал, Шинган-Зиндан! Дух злой Лифлаф, Зацунана, Халануда, глаза зеленые, когти точеные, огнь из ноздрей пышет, как пес смердящий дышит! Сгинь-пропади! Мафуила, Данданила, ударьте змея смердящего, расшибите ему главу, разорвите чешуи канву, вырвите жало, отрубите хвост, бросьте под чертов мост, где бесы живут, змеиное мясо жуют.  Шабула-Хабула, Кака-Макака, Игарга-Шигарга, езжайте к Мамаю, до земного краю, гоните лихую силу далече, где нет живого человече! Хом, Хам, Грам, Гам, Ширево, Гирево, Гук, Кук!

Хвоя на ближайших елях пожелтела и сыпала вовсю, ровно снег, на землю. По земле и стволам деревьев пробегали бледные, призрачные огоньки. Жертвенная площадка вибрировала, из-под нее доносился глухой, ровный гул и стон. Перед глазами Антона стояла огромная, уходящая вершиной в облака ель, такая, что и ста человекам не обхватить. Шершавый ствол ее, сколько охватывал глаз, вширь и ввысь был увешан лосиными, лошадиными, медвежьими, волчьими и кабаньими черепами, золотыми и серебряными подвесками, обвит бусами и лентами. Меж могучих, выступающих из земли корней, лежали горы бронзовых и железных мечей, топоров, каменных и костяных наконечников стрел, раковин, браслетов. Тут и там скалились и человеческие черепа, венчая собой эти горы.  Многоголосый плач и рев, песнь и заговор, исторгаемый тысячами ртов, шел со всех сторон. Вот раздался грай, с ветвей могучей ели сорвались полчища воронов, затмив крылами небо, по коре ее сверху вниз потекли шелестящие реки муравьев, затопляя земли, скрывая ее копошащимся, шевелящимся покровом. Раздался грозный, громкий шип и, кольцами обвивая ель, спустился исполинский черный Змей.  Огромная голова его поравнялась с головой Антона, искаженное мукой и страхом лицо человека отразилось в холодном зеркале змеиного глаза.

– Мой! Отс-ступись!  – Антона затопила волна сладковатого, кружащего голову запаха, раздвоенный язык с человека размером затрепетал перед ним.

– Не твое время, Калия! – Раздался твердый, родником журчащий голос за спиной Антона. – Отступись сам от моих бхакта!

– А, Чакахи! – Змей обнажил огромные клыки, яд с которых закапал на землю. – С-снова вс-стретились! Пусть они с-сами выберут с-судьбу!

– Не твое время! – Был тот же ответ Змею.  – Скройся!

– Ну так придет мое! Попомнишь еще воды Ямуны!

Антон не выдержал напряжение, сознание покинуло его.

Продолжение следует.