Текст книги "Понять Россию умом"

Автор книги: Дмитрий Калюжный

Соавторы: Сергей Валянский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Модель автаркического общества

Автаркия – это греческое слово, означающее самоудовлетворение. Так называют политику хозяйственного обеспечения страны, стремящейся к созданию замкнутой, самообеспечивающейся экономики. Из книги А.П. Паршева следует вывод (хотел он этого или нет), что нам очень выгодна автаркия, поскольку, лишь только мы вступаем в экономические отношения с другими странами, как начинаем нести экономические потери. Конечно, Паршев понимает, что автаркия тоже не подарок; такое состояние несет определенные потери для страны, и потому он формулирует условия, при которых автаркия возможна. А его план союза с лимитрофами показывает, что идею автаркии, внутри которой действуют рыночные отношения, он сам рассматривает серьезно.

Что ж, можно составить математическую модель функционирования закрытой экономики. Суть ее заключается в достаточно простых предположениях. Процесс развития материальных благ ограничивается наличными ресурсами (куда входит сырье, энергия, люди и т. д.). При этом достаточно взять ограничение только по одному наиболее затратному ресурсу, который естественно станет определяющим.

С другой стороны, произведенные блага потребляются, и процесс потребления также имеет предел. Нельзя потребить больше, чем произведено.

Мы рассмотрим простейшую модель, в которой только через механизм взаимодействия спроса и предложения учитывается как прямая, так и обратная связь процессов производства – потребления и экономическая структура общества.

Ясно, что за этой простотой стоят многопараметрические процессы, которые через ряд констант определенным образом входят в модель. Дополнительная сложность этой модели заключается в том, что, приближаясь к уровню исчерпания ресурса, она переходит в стохастический[9]9
  Стохастический (от греческого stochastikόs – умеющий угадывать), – случайный, вероятностный.


[Закрыть] режим. При этом теряется управляемость, так как реакция системы на вполне определенное возмущение становится непрогнозируемой. Это подобно лотерее, когда в ответ на покупку билета вам может выпасть как выигрыш, так и проигрыш. Характер производства и потребления (рыночные, распределительные или смешанные) также учитываются в модели через ее параметры.

В моделях наиболее интересными являются участки, где система попадает в устойчивые стационарные состояния. Они важны потому, что система, находящаяся в этом состоянии, может оставаться там, даже если будут приниматься не оптимальные управленческие решения, грозящие риском вывода ее из этого положения. А если в результате этих действий система не покинет область устойчивости, то она вернется опять в исходное состояние.

В большинстве современных экономических моделей, претендующих на количественное описание, явно или неявно предполагается существование единственного устойчивого равновесного состояния, при отклонении от которого общество возвращается к нему под влиянием рыночных процессов или регулирования. При этом не учитывается тот факт, что на самом деле может существовать несколько равновесных состояний с различными экономическими показателями. Среди них могут быть и неблагополучные. В этом случае оптимальным поведением системы будет не удерживание ее в данном устойчивом состоянии, а переход в оптимальное (наиболее благоприятное) устойчивое состояние. (Подробнее – в главе «Методологические основы прогнозирования» в конце книги.)

Кроме устойчивых стационарных состояний возможно устойчивое циклическое поведение системы. Примером такого поведения может служить модель динамики производства и потребления. Допустим, в обществе есть потребность в каком-то товаре. В ответ на возникший спрос начинает увеличиваться производство товара, и происходит это до тех пор, пока спрос не начинает падать. Тогда производство постепенно сворачивается, пока опять спрос не потребует его увеличения. И так далее. Такое поведение достаточно устойчиво, малые же вариации не меняют общий его характер.

Какая ситуация реализуется – зависит от параметров системы в момент ее перехода в режим автаркии. Она может оказаться и в благоприятном, и в неблагоприятном положении. В зависимости от темпов развития, при переходе к автаркии может вообще отсутствовать устойчивое решение. Кстати, нулевое состояние, когда страна стремится сохранить какой-то уровень развития, тоже неустойчиво.

Еще надо иметь в виду, что в нашей модели ухудшение ситуации не может длиться до полного уничтожения общества. Оно ограничивается тем уровнем его благосостояния, ниже которого поддержание жизни общества становится невозможным. Причем, для нашей страны – это нарушение ее целостности, то есть момент, когда затраты на коммуникации превысят доходы общества. Для маленькой страны – это порог, за которым доходы общества не покрывают расходы на поддержание государственности.

Итак, в результате эволюции системы возможны переходы из одного состояния в другое. Эти переходы могут быть как результатом внутренних усилий системы (правильной или неправильной стратегии производства и потребления), так и результатом внешнего воздействия (либо в виде инвестиций, либо в виде затрат системы против внешней опасности). И если переход из состояния 1 в состояние 2 требует больших усилий, то обратный переход достаточно просто осуществим при неразумности общества. Это значит, что устойчивость этих состояния разная, а также фазовый объем этих состояний разный.

Во всех случаях переходы между состояниями носят гистерезисный характер.

Есть еще одно слабое место при нахождении системы в состоянии автаркии. Не имея совсем или имея в малой степени экономическую связь с внешним миром, вряд ли удастся избежать информационного общения. А информационное воздействие можно отнести к параметрическому. Само по себе оно несет малую энергию, но последствия от его применения могут носить катастрофический характер, способный разрушить устойчивое состояние. Например, сформировав не соответствующий уровню производства тип потребления, оно введет общество в критическое состояние. В результате система потеряет управляемость.

Мы ведь помним, как информация о чудесной жизни на Западе разрушила советский образ жизни, привела к кризису и развалу страны. Русские рабочие и служащие от этого не стали жить так же красиво и богато, как немецкие или американские поп-звезды. Но ведь это было невозможным и без развала существовавшей на тот момент советской экономики. Какую бы автаркию мы ни предусматривали, наступит сходный момент и для нее. Конечно, информационному воздействию можно противостоять, но надо понимать, что потребуются определенные затраты труда. И общество должно быть готово такие затраты нести.

Например, есть проблема с уборкой улиц. Хотите иметь их чистыми, нанимайте специальных людей для этой работы, а на оплату их труда собирайте деньги со всех. Но есть и другой путь: можно воспитывать каждого члена общества так, чтобы он убирал за собой, а несколько раз в году устраивать то, что называется субботником. По деньгам это, может быть, и дешевле, но ведь воспитание – тоже труд. Да еще надо иметь в виду, что воспитание моральных норм – процесс существенно более медленный, чем экономические изменения.

Поэтому надежд на удачный отпор внешнему информационному параметрическому воздействию очень мало.

Теперь следует разобрать вопрос рынка в автаркии. С одной стороны, известно, что поддержание абсолютного порядка очень энерго– и ресурсозатратно. Поэтому всегда предпочтительнее заменить установление порядка на самоорганизацию, контролируя лишь необходимые параметры, чтобы этот процесс шел в нужном направлении. И здесь рынок хорош, он обладает способностью самоорганизовывать экономическую систему. Но не всегда делает это с минимальными издержками. Поэтому рынок без границ – не лучшая идея для автаркии.

Уже говорилось, что государственное регулирование присутствует в любой нормальной стране, вне зависимости от того, какие экономические принципы она проповедует. Ведь в принципе рынок, демократия и коммунизм – понятия одного порядка. В чистом виде, по крайней мере сегодня, они недостижимы. Все их реализации весьма далеки от своих идеалов.

Существует и проблема выхода из автаркии. Жить бесконечно в таком состоянии не очень хорошо. Мы показали, что оно (состояние автаркии), как ни смотри, является неустойчивым. Тогда возникает вопрос: «Как выходить из него?».

А.П. Паршев ответа не дает.

Модель открытой экономики

Место страны в мировой экономике может быть различно: от сырьевого придатка до развитого государства, диктующего свои условия партнерам. Для достижения желаемого результата необходимо знать динамику вхождения в мировой рынок, и оценить оптимальную степень экономической открытости на каждом этапе: слишком поспешное вхождение в него может привести к плачевному результату.

Существует определенная стратегия перехода от закрытого общества в открытое. Находящееся в низкопродуктивном состоянии общество сначала должно перейти в высокопродуктивное состояние, и только после этого стать экономически открытым. При обратном порядке действий общество может навсегда остаться в низкопродуктивном состоянии и взаимодействовать с остальным миром только как поставщик дешевой рабочей силы, место для свалок и вредных производств. В эту сторону и движется Россия. А вот насчет ее сырья есть вопрос. Если добыча российского сырья станет актуальной из-за исчерпания его в других, легкодоступных местах, то наше сырье перестанет быть нашим. Если же нет, то мы будем территорией, не выгодной для эксплуатации месторождений.

Эти выводы относятся к закрытому обществу. В экономически открытом обществе ситуация принципиально меняется: здесь результат зависит от экономического состояния партнера. Если партнер более развит, то появляется возможность продавать свой товар (сырье) именно ему и получать конечный продукт оттуда. Заинтересованность в благополучии своих рабочих при этом уже отсутствует.

Страна, находящаяся в низкопродуктивном состоянии, рискует остаться в нем навсегда, если степень экономической открытости будет слишком велика, а переход к открытой экономике слишком поспешным. Страна, находящаяся в высокопродуктивном состоянии, может и должна быть экономически открытой, поскольку в этом случае она займет на мировом рынке достойное положение.

Есть модель «хищник – жертва». Так вот, в экономике хищник – это потребитель, а жертва – производитель. Модель аттрактора[10]10
  Вообще аттрактором называется область фазового пространства, в которую стремятся со временем все траектории (из некоторой конечной или бесконечной области притяжения данного аттрактора). Подробнее об этом см. часть 5.1. «Методологические основы прогнозирования».


[Закрыть] более реалистична, нежели наличие устойчивого стационарного состояния. В разных переменных – разные закономерности.

Интересны факты из математической теории перестроек, относящиеся к тому случаю, когда нелинейная система находится в устойчивом состоянии, вблизи которого имеется лучшее устойчивое состояние:

Постепенное движение в сторону лучшего состояния сразу же приводит к ухудшению. Скорость ухудшения при равномерном движении к лучшему состоянию увеличивается.

По мере движения от худшего состояния к лучшему сопротивление системы изменению ее состояния растет.

Максимум сопротивления достигается раньше, чем самое плохое состояние, через которое нужно пройти для достижения лучшего состояния. После прохождения максимума сопротивления состояние продолжает ухудшаться.

По мере приближения к самому плохому состоянию на пути перестройки сопротивление, начиная с некоторого момента, начинает уменьшаться, и как только самое плохое состояние пройдено, не только полностью исчезает сопротивление, но система начинает притягиваться к лучшему состоянию.

Величина ухудшения, необходимого для перехода в лучшее состояние, сравнима с финальным улучшением и увеличивается по мере совершенствования системы. Слабо развитая система может перейти в лучшее состояние почти без предварительного ухудшения, в то время как развитая система, в силу своей устойчивости, на такое постепенное, непрерывное улучшение неспособна.

Если систему удается сразу, скачком, а не непрерывно, перевести их плохого устойчивого состояния достаточно близко к хорошему, то дальше она сама собой будет эволюционировать в сторону хорошего состояния.

Любая реформа приводит к падению благосостояния одних членов общества, которые становятся противниками реформы, и улучшает благосостояние других, которые становятся сторонниками реформы. Реформа становится экономически выгодной тогда, когда суммарный выигрыш от нее превышает суммарный проигрыш[11]11
  В результате реформ Е. Гайдара суммарный проигрыш больше суммарного выигрыша за счет того, что, хотя цель реформ и показывали, но вели в другую сторону.


[Закрыть]. Тогда гипотетически те, кто выиграет, могут компенсировать проигрыш противников реформ: благосостояние первых увеличится, а благосостояние вторых – не изменится.

Но в реальности полная компенсация никогда не осуществляется, что вызывает противодействие реформам со стороны их противников. Поскольку ухудшается благосостояние противников реформ, снижается объем ресурсов, которыми они распоряжаются. Следовательно, уменьшается политический вес противников реформ. Наоборот, в ходе реформ политический вес их сторонников увеличивается. Чем быстрее осуществляются реформы, тем быстрее происходит утрата влияния их противников и рост влияния их сторонников.

Часть II. Знаем ли мы Заграницу?

Россия постоянно контактировала с Западом, и не всегда по своей воле. Приходилось сдерживать незваных гостей на своих границах, а то и провожать их за дверь. Чтобы не быть слабее в военном отношении, она вынуждена была заимствовать передовые технические идеи с Запада, но сама русская культура не успевала адаптироваться к условиям момента, – что вполне понятно, так как культура очень устойчива, а ее изменения требуют существенно большего времени, чем его уходит на простое копирование технологических идей. В результате в истории России можно обнаружить два крайних взгляда на поиск собственного пути ее развития. В XIX веке они получили названия «западничество» и «славянофильство». Не вдавясь в подробности, попытаемся кратко охарактеризовать эти направления.

Начнем с западников. Они считали, что не надо искать чего-то особенного в своем развитии. Запад – вот образец для подражания. Если что-то не получается, то ошибка не в рецепте, а в исполнителях. Но зачастую западники грешили «синдромом старика Хоттабыча», слизывая на Западе внешнюю форму явлений, не вникая в суть. Например, европейские армии – побеждают, они вооружены пушками, ручным стрелковым оружием и используют регулярный строй, а их солдаты одеты в короткие кафтаны и ходят в бой с бритыми лицами. Петр I взял на вооружение всё, включая одежду и бритьё, совсем не нужные для побед. Современный же российский западник-реформатор, без сомнений, сменил бы только внешний вид солдат (потому что это самое дешевое и заметное «новшество»), но не стал бы тратиться на новое оружие. Об этом можно судить твердо: они и наше отечественное-то оружие не очень жалуют.

Смысл жизни западники видели в построении передового общества, в достижении счастья на земле, в торжестве грядущего совершенного сообщества. Прогресс воспринимали как абсолютно положительную ценность. Они и теперь не изменились, и мы имеем пример перед глазами: слизав с западного образца внешний «макияж» рыночных отношений, внедрив самое дешевое – терминологию, наши западники – реформаторы, демократы, – создали здесь что угодно, но не цивилизованный рынок.

Полагали, что церковь должна быть непременно отделена от государства. В общем, их религией был материализм. Устранение религии на обочину жизни государства, общества и народа приведет, наконец-то, к утрате тех национальных особенностей России, которые мешают ей двигаться по пути прогресса, – говорили они.

Западники видели препятствие и в наличии империи. Скорее всего, они просто транслировали мнение, популярное в Европе, не вникая в его истоки. А может быть, всё понимали, но считали, что если «Запад» завоюет Россию (препятствием к чему и была империя), то здесь сразу же будет построено «западное общество».

Продолжали «западничество» идеи понижения русского национального самосознания, идеи интернационализма, космополитизма, отмирания наций и государства. Здесь надо иметь в виду, что большевики – тоже западники. Поздние западники (социал-демократы, коммунисты, демократы последнего времени) проповедовали стирание всевозможных различий: культурных, национальных, социальных, половых и т. д. Их идеалом стало бессословное общество (бесклассовое общество – советская идея; с преимущественным средним классом – западная). История России представлялась им как мрак, невежество, уклонение от правильного пути прохождения общих для всего мира стадий развития. То, что Россия – отсталая страна, было для них аксиомой.

Они никогда не интересовались внутренней несхожестью стран Запада.

Для западников всегда было важно главенство внешней свободы, будь то юридическая, политическая или экономическая. Всегда была важна форма собственности. Они желали, чтобы Россия стала «как все», то есть как передовые, просвещенные, цивилизованные страны. Именно потому запихивали русских людей в условия, для них не свойственные. Не понимали, что демократия изначально относится не ко всем. Ведь средневековый Билль о правах (с которого и началась демократия) имел своим прообразом английские билли Средних веков о гарантиях дворянства перед королем. Это не лежало в традициях России, с иным строем ее народа, иной культурой и мироощущением.

Теперь обратимся к славянофилам. Эти, напротив, считали, что России нужна автаркия, то есть некий железный занавес, закрывающий ее от внешнего влияния. В таком случае, говорили они, проявятся, наконец, ее собственные силы. Именно они дадут народам счастье и процветание, и Россия воспрянет!

Славянофилы выдвигали идею самобытного русского пути развития. Показывали, что эпохи внутреннего расцвета культуры приходятся на эпохи ужесточения в отношениях с Западом.

Сегодня они заявляют, что те идеи демократии, которые внедряют у нас – довольно посредственные. То, что называется культурой демократии, есть культура среднего класса. Но мещанин никогда и нигде не создавал великой культуры. Он, в лучшем случае, способен поддерживать уже существующие формы, созданные не им. Средний класс не способен к культурному прорыву, это попросту не соответствует его ценностям и целям.

Смысл жизни славянофилы видели в построении традиционного общества, где основные цели – Богосозерцание, Боголюбие, спасение души на небе.

Они, так же как и западники, стремились к земному счастью. Но цель свою видели на Небе, поэтому на земле у них должна была получиться великая во всех отношениях культура. Считали, что если поставить целью построение государства на земле, то тем самым будет построена своя культура в аду. Поэтому прогресс рассматривали как приближение власти Антихриста. Отсюда определенное сопротивление прогрессу.

Славянофилы выступали за государство, соединенное в единое целое с православной церковью, что предусматривало особое положение православия в стране. Своеобразие русской культуры видели в том, что она есть культура христианская. Считали, что материализм есть нарушение многовекового пути русской культуры и русского народа.

В коммунистическом движении тоже было два направления – западники и, условно говоря, славянофилы (государственники). Большинство коммунистов постсталинских времен, отрешившись от идеи всемирной революции, по сути превратились в сегодняшних славянофилов. Это, конечно, грубая, условная схема, но она отражает в общих чертах и современный политический расклад, поскольку противостояние западников и славянофилов продолжается.

Понимать Россию умом ни те, ни другие не желают.

Понятно, что славянофилы всегда были защитниками империи. В прошлые времена они разделяли граждан на православных и на приверженцев других конфессий. Приветствовали переход подданных империи в православие, считая это переходом из мира своего национального существования в мир общеимперский. К этим позициям они возвращаются и теперь, когда коммунизм как идеологическая основа государства убран.

Государство они воспринимают как воплощение единства народа. Предупреждали и продолжают предупреждать, что идея личного счастья и успеха гибельна для народа и культуры. В отличие от западников, видели и видят в истории России героизм и подвижничество, осуществление замысла Божия, «особость» России.

Славянофилы ратовали за сохранение самобытности, приверженность традициям, консерватизм. Считая, что различие людей предопределено Богом, они хотели сохранить сословное общество, но при этом предполагали определенное сочетание замкнутости сословий и прозрачности сословных границ. Высшее сословие должно всегда принимать талантливое из низших и исторгать из своей среды вырожденцев. Смысл иерархии – не в закреплении удачливого своекорыстия, а в жертвенном служении обществу. У каждого сословия есть своя задача. И те, кому больше дается, с тех и больше спрашивается.

На самом деле жизнь, конечно, не двухцветна. Вот, например, нам навязывают дискуссию: что лучше, моральные правители или умные? Но это разные свойства. И для их анализа можно ввести две оси координат, каждую из которых разбить на две части: моральные и аморальные, умные и глупые. Таким образом, у нас получается четыре типа правителей: глупые и аморальные, умные и аморальные, глупые и моральные, и, наконец, умные и моральные. Ясно, что нужны правители из части умных и моральных, а все остальные – неудачный выбор.

Нечто похожее происходит и с навязанным выбором между западниками и славянофилами. Да и те, и те плохи. Истина лежит между ними. А приверженность этим двум крайностям происходит из незнания как Запада, так и России.

Например, Запад, при несомненном его единстве, есть явление неоднородное. Он разнится в направлениях и предпочтениях внутренней и внешней политики, разнится в промышленности, сельском хозяйстве и науке. С кого, конкретно, брать пример?

Или, существует различие между внешней и внутренней свободой. В России между внешней свободой – правом и законом, и «внутренним законом» – законом Правды, справедливости, нередко лежит огромная пропасть, возникающая из традиционности русского сознания, которое помнит, что есть Высшая справедливость, Божий суд. И никакие реформы, никакое «просвещение» его так просто не отменят, как бы ни напирали западники на важность юридического, внешнего права.

Терпение русского народа происходит не в последнюю очередь от чувства внутренней свободы. И это не покорность государству, а приятие государства как целого, как своего. Идеал целого ближе идеала раздробленности. Но при этом наличие внутренней свободы не подразумевает упразднения внешней свободы.

Так что особость России пытаются искать не там. Русское государство из-за уникальности условий человеческой жизни получилось совсем не таким, как западноевропейские государства, хоть и проделало путь, очень сходный с тем, который прошли они. И там чужестранцев княжить приглашали. И свои татары (берберы-мавры, арабы-сарацины) там были. И между собой западные европейцы дрались не меньше, если не больше, чем мы между собой, а также с поляками, ливонцами, шведами, немцами и французами. Например, Англия с Францией сто лет подряд воевали. И средневековые зверства христианнейших королей и святой инквизиции были почище опричнины Ивана Грозного. Французы одной своей «Варфоломеевской ночью» перекрыли все кошмары нашего Ивана, за полвека его царствования.

При этом западноевропейцы были совсем не прочь закрыть нам двери в цивилизованный мир или хотя бы в его средиземноморскую часть, где они с незапамятных времен систематически объединяются против нас с турками.

Мы – разные. И ничего нет удивительного, что взаимная неприязнь между русскими и Западом прошла через всю историю Европы. От огромного славянского населения на территории современной Германии осталось лишь маленькое племя сорбов-лужичан. И, несмотря на это, Петр I и остальные государи времен Российской империи стремились «войти в Европу». А она их постоянно отторгала, и часто весьма унизительным и подлым способом.

Так, может, уже пора понять, что наша задача не в том, чтобы «войти в Европу», а в том, чтобы разумно использовать особенности нашей цивилизации и наш природный и человеческий потенциал для того, чтобы сделаться равным партнером ей. К взаимно дополняющему партнерству.

Вот мы и попытаемся разобраться в наших знаниях о России и Западе.