Текст книги "Мечник"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 10

Оба повернулись на звук. Шанкар заметил, как сильно побелел Ли. Его зрачки расширились. Тело охотника напряглось. Он прекрасно знал, кому принадлежал этот рык.

«Синха... но почему он так рычит... обычно они не...».

Додумать он не успел. Из чащи, ломая сучья, показался полосатый зверь. Хвост рассекал воздух, словно кнут. Глаза горели безумным огнем. Из пасти капала слюна, а острые клыки были подобны заточенным лезвиям.

– Ху! – взвизгнул Ли, отскакивая назад.

Шанкар выставил копье перед собой. Он ожидал, что хищник пригнется к земле и бросится на него. Но все произошло иначе. Не останавливаясь, синха рванул вперед, чем слегка озадачил охотника. Тот попытался кольнуть на упреждение, но в последний миг зверь ловко ушел от удара и сбил Шанкара с ног. Он кубарем полетел в траву, больно ударившись спиной об идола. Громкий рык потряс джунгли. Заложил уши. Сердце охотника отчаянно билось в груди. Скривившись от боли, он приподнялся и выставил древко перед собой. Однако синха не напал на него. Зверь не обращал больше на Шанкара внимания. Он ринулся на Ли. Тот уже успел вскарабкаться на один из сучьев ветвистого сала и целился в зверя из лука. Просвистела стрела. Синха дернулся в сторону, и та вонзилась в землю.

– Ху! – заверещал Ли и достал еще одну.

Он успел спустить тетиву всего лишь раз. Вновь безрезультатно. Синха уже поравнялся с подножием дерева и вцепился острыми когтями в кору. Вновь раздался громогласный рев. Ли посерел, словно комары всю кровь из него выпили. Руки затряслись, он едва не выронил лук. Синха намеревался ползти вверх.

Медлить было нельзя. Оперевшись о копье, Шанкар начал подниматься. Боль пронзила спину между лопаток. Тыльной стороной ладони он дотронулся до ушиба. Кажется, отделался синяком. Тем временем синха уже вцепился в сал всеми лапами. Ли продолжал истошно вопить, позабыв от страха о своем луке и даже не пытался залезть повыше.

– Ну и охотничек, – процедил Шанкар, вставая.

Он ловко перепрыгнул через идола. Спину вновь пронзила боль, но охотник приказал себе ее не замечать. Зверь уже забрался на пару локтей. От Ли его отделяло совсем немного. Шанкар прикинул расстояние и хотел метнуть копье, но побоялся промахнуться или не убить. А раненый зверь страшнее. Поэтому он со всех ног ринулся к салу. Рев синха и визг Ли заглушали все вокруг. Он успел вовремя. Хищник не забрался далеко. Подскочив к салу, Шанкар выбросил руку и ударил зверя меж ребер. Тот яростно зашипел и спрыгнул на землю. Его безумные глаза вперились в охотника. И он не увидел в них и толики разума. Копье продолжало торчать из левого бока.

«Неужели... неужели не достал?».

Синха дернулся вперед и махнул лапой перед собой. Воздух разрезали смертоносные когти. Шанкар ожидал подобного и кувырнулся вперед. Один из когтей прошелся по плечу, оставляя саднящую рану. Стиснув зубы, охотник тут же вскочил и, пока зверь не развернулся, ухватился за копье да вогнал глубже.

Синха издал утробный рык. Повернул оскалившуюся морду к нему, но в глазах безумия уже не было. Они стремительно тускнели, и через миг в них не осталось жизни. Мощное тело обмякло и повалилось на траву. Голова безвольно повисла.

Шанкар шумно выдохнул. Сердце трепетало в груди. На лбу выступил пот.

– Все, – прошептал он, – все.

Послышался треск осыпаемой коры. Охотник напрягся и взметнул взор. Но это просто Ли спускался с сала. Его ноги сильно дрожали. Он чуть не упал, когда приземлился.

Бледный, как полотно, он приблизился к поверженному зверю и, выпучив глаза, прошептал:

– Ху.

– Что, ху? – буркнул Шанкар. – Тебя кто охоте учил, дурак?

Тот либо не понял, либо не обиделся. На пухлые щеки Ли стал возвращаться румянец. Он с удивлением рассматривал поверженного зверя, а затем перевел взгляд, полный восхищения, на спутника.

– Ты убить ху!

– Ну, да, – проворчал тот и пожал плечами, – охотник я или нет?

– Ты... ты... – Ли буквально захлебывался от восторга, – Ху-ши!

Лицо Шанкара прояснилось, с уст внезапно сорвался смех. Тело расслабилось, он оперся на копье.

– Надеюсь, это не что-то грубое.

– Воин-ху!

– Как скажешь, Ли, – хмыкнул охотник, – как скажешь. Но...

Ему очень льстил этот восторженный взгляд. Пусть Шанкар был опытным охотником, но из схватки с синха не каждому суждено выйти победителем. И он прекрасно помнил, как в прошлый раз полосатый зверь едва не изодрал его в клочья, защищая детенышей в зарослях тростника. Однако сейчас, когда мгновения схватки миновали, вопросы зародились в голове Шанкара.

Он опустил взгляд на неподвижное тело. В желтых глазах больше не было ни безумия, ни жизни.

Охотник нахмурился.

– Странно.

– Э? – Ли продолжал улыбаться.

Не обращая на него внимания, Шанкар произнес, разговаривая сам с собой:

– Синха обычно так не нападают. Они прячутся в высокой траве или кустарнике. Атакуют внезапно. А этот несся сквозь джунгли, не скрываясь... хм...

Охотник вспомнил безумный взгляд зверя. Слюну, капавшую меж острых клыков.

«Он был безумен? Но что послужило причиной? И...».

Тут он вновь перевел взгляд на спутника. Завидев его хмурое лицо, Ли перестал улыбаться и недоуменно захлопал большими глазами.

– Почему он погнался за тобой?

– Э?

– Когда я упал, синха не стал добивать меня, а рванул к тебе. Почему?

Тот лишь недоуменно пожал плечами.

«Быть может, зверь ему мстил? Нет. Вряд ли. Такой увалень, как Ли, скорее в штаны наложит, нежели пойдет с охотой на синха. Тогда почему?».

Подумав с минуту, Шанкар пришел к выводу, что не стоит искать разумности в поведении бешеного зверя. А из-за чего тот обезумел уже неважно. Главное, оба остались целы.

– Ладно, – улыбнулся он, – пойдем. Нам ведь еще дичь пострелять надо. Мясо синха есть нельзя.

– Э!

– Что еще?

Ли достал из-за пояса небольшой, но острый нож и указал им на зверя:

– Шкура ху.

– Зачем?

– Тебе!

Брови Шанкара взмыли вверх:

– Мне? Но для чего?

Ли снова расплылся в улыбке. Глаза засветились восторгом.

– Ты Ху-ши! Шкура ху тебе!

Шанкар издал тихий смешок:

– Ну, если настаиваешь.

Пока Ли возился со свежеванием синха, охотник бросил косой взгляд на джунгли и идола, наполовину скрытого мхом и травой.

«Что он там говорил? Языцы? Надо будет спросить об этом у Кали. Или Хэна».

Схватка с опасным хищником полностью притупила воспоминания о прошлой ночи и странном видении. Сейчас Шанкар просто надеялся, что призрак Нилам оставит его в покое.

***

Юн вздрогнул и обернулся через плечо. Пар изо рта повалил сильнее. Тело пробрал озноб.

Позади на берегу стоял Джен, один из лучших искателей меда в округе. Он опустил голову в почтительном поклоне.

– Нань Юн.

– Джен? – продолжая дрожать и растирать руки, старейшина поднялся. – Морозненько сегодня, правда?

Тот натянуто улыбнулся и распрямился:

– О, да, бо. Сегодня как-то сурово.

– Так же сурово, как и твое лицо, – подметил Юн, – вижу, сказать что-то хочешь, на душе нехорошо.

Джен замялся:

– Прости, нань, абы не в свои дела я нос орлиный свой сую...

Тот ободряюще улыбнулся:

– Да говори уже, а то закоченеем тут. Надо штанишки потеплее поддеть. Ох-ох-ох.

Бортник какое-то время еще колебался, но потом, тоже начав замерзать, выпалил:

– Дэй не вернулся ишо.

Юн нахмурился:

– Да, я знаю об этом.

– Шу совсем замкнулась. А доча их места не находит. Я... прости, нань, не могу я на них таких смотреть. Сердце кровью обливается. Разреши сходить поискать его!

Старейшина вздохнул и поднес ладони ко рту. Морщинка на лбу стала совсем глубокой. Он сам переживал о Дэе. Неделя уже прошла. Обычно проводник справлялся за пару дней, а тут... Да, дело на этот раз нешуточное. Приказ от самого вана. Но Юн уже места себе не находил, только вида не подавал. Нельзя показывать людям собственной растерянности. Иначе какой из тебя нань?

– Прошу, бо Юн, – взмолился Джен.

Старейшина выплыл из раздумий и посмотрел на него:

– А знаешь ли ты местные тропы? Думаешь, мне легче станет, если и ты в горах заплутаешь?

Джен развел руками:

– Так делать что-то надобно!

– Словечки умные говоришь, – улыбнулся Юн, растирая руки, – сам уже об этом думал, вот только... эх... хорошо. Я отправлю на поиски еще двоих наших. Но не тебя.

– Но почему? – выпучил глаза тот.

– А ты так далеко в горы никогда не заходил. Берегу тебя, дурачка с чистым сердцем. Кто тогда медок на пир знатным господам собирать будет да ребятишек нерадивых из беды вызволять? Ты им всем, как родной.

– Да уж, – вздохнул Джен, – не до меда мне сейчас. И за Аи я переживаю. Но и на том спасибо, нань, – он вновь поклонился.

– Значит, решили, – улыбнулся Юн, – а теперь пошли. Что-то я пальчиков совсем не чувствую уже. Это ж надо, морозец какой завернул...

Громкий всплеск раздался с реки. Оттуда, где горные ручьи сливались в бурный поток. Юн с Дженом вздрогнули и обернулись. Они увидели огромный фонтан брызг, разлетающийся во все стороны. Широкие круги, идущие по воде. Сердца людей забились учащенней.

– Камень шо ли сошел? – прошептал бортник.

– Очень на то похоже, – молвил старейшина.

Как только каскад капель полностью рухнул, из толщи воды показалась голова. Поначалу Юн принял ее за крокодила. «Зубастая зеленка», как он его про себя называл, иногда умудрялась заплывать из теплых краев на север... но когда следом появилась длинная шея, у старейшины перехватило дыхание. И не только от холодного ветра, подувшего прямо в лицо. Зрачки наня расширились. Челюсть поползла вниз. А голова существа все продолжала подниматься ввысь на длинной шее молочного цвета, испещренной мелкими чешуйками. Вскоре она достигла такой высоты, что могла коснуться макушек небольших сосен. И оттуда на людей смотрели глаза... белые, светящиеся, подобно льдинам.

– О, духи водяные, Шанди всемогущий, что это? – залепетал Джен.

Юн не ответил, ибо потерял дар речи. Он так долго жил среди дикой природы, но никогда еще не видывал ничего подобного. И что-то подсказывало ему – это существо пришло сюда не с добрыми намерениями. Его взгляд источал лед. И Юн никак не мог заставить себя отвести собственного взора. Даже когда нечто качнулось и направилось к берегу. Нань будто оцепенел. Примерз к земле и не в силах был шевельнуться. Голова на тонкой шее приближалась, а ледяные глаза неотрывно следили за людьми. Юн почувствовал, как вокруг губ образуется иней. Он был так поглощен созерцанием неизвестного, что напрочь позабыл о холоде. В этот момент пасть существа раскрылась, демонстрируя ряды острых, как кинжалы, зубов. Из нее повалил пар. Послышалось шипение, напоминавшее змеиное. Только более громкое и приглушенное. Воздух затрещал от мороза.

– Нань Юн... – промямлил бортник, но тот не шелохнулся.

Старейшина пребывал в полном шоке. Даже когда в пасти существа зарделось непонятное свечение, он не смог сдвинуться с места и завороженно смотрел на него. Как то становится все ярче. Взгляд существа продолжал пронизывать насквозь.

Внезапно округу разорвал истошный крик. Он заставил Джена сбросить оцепенение. Как ни был тот поражен увиденным... как ни оказался скован по рукам и ногам колющим холодом... этот крик словно обухом ударил по голове. Сердце зашлось в бешеном ритме. Он узнал... узнал голос.

– Аи, – прошептали потрескавшиеся губы.

В этом вопле маленькой девочки было столько боли и отчаяния, что бортник напрочь позабыл о невиданном существе. Он резко развернулся. Окоченевшие ноги плохо слушались, и Джен едва не растянулся прямо на берегу, но чудом сумел сохранить равновесие. Шатаясь, словно пьяный, кинулся обратно в деревушку. Изо рта вырывалось горячее дыхание, превращаясь в пар. В висках пульсировала кровь, которая с трудом доходила до онемевших пальцев. Но Джен не обращал ни на что внимания. Он никогда не слышал столь отчаянного детского крика.

– Аи!

Из селения донеслись вопли ужаса. Они смешались в единый гул, в котором сквозили страх и боль. Волосы Джена встали дыбом. Он продолжал бежать на одеревеневших ногах. Разум отказывался понимать, что происходит. Осталось лишь желание – помочь Аи. Поэтому бортник не оборачивался, смотрел перед собой. И не видел, как голова на длинной шее нависла над старейшиной.

Юн не мог оторвать зачарованного взора от существа. Он уже почти не чувствовал тела, скованного морозом. Словно кролик перед питоном, нань смотрел в эти ледяные глаза и на холодное дыхание из разверзшейся пасти. Треск в воздухе нарастал.

С полностью онемевших губ сорвался едва различимый шепот:

– О, духи, что же это такое?

Старейшина не слышал криков позади себя. И не попытался даже шевельнуться, когда мощная струя окатила его с ног до головы, превращая в ледяную статую...

Добравшись до первых дворов, стоявших полукругом на небольшой поляне, Джен резко остановился, словно налетел на невидимую стену. Сердце на секунду перестало биться... чтобы потом громко удариться о ребра. Вся кровь отхлынула от лица, а глаза выскочили из орбит. К горлу подступила тошнота.

Пронизывающий ветер разгуливал здесь. Но он не качал верхушки деревьев или хвойные ветки. Лес стоял неподвижно... как фигуры из льда, замершие в различных позах. Все с лицами, искаженными паническим ужасом. Джен видел, как под толщей льда, переливающегося в лучах солнца, по коже стекают капли воды. А обезумевшие от страха глаза безжизненно устремлены в одну точку. Он узнал их... узнал их всех. И прежде, чем разум успел осмыслить увиденное, раздался громкий треск. Будто терракотовый кувшин разбился о камень. Бортник вздрогнул и повернул голову на звук.

Он увидел, как одна из жутких статуй рассыпается на мелкие осколки. Как кусочки льда смешиваются с кровью и останками тел. Взгляд скользнул чуть дальше. Узрел нечто, похожее на огромные когтистые лапы, испачканный внутренностями. Мощное тело, отливающее молочным цветом, которое переходило в длинную и тонкую шею. Невольно взгляд бортника начал подниматься все выше и выше, пока не достиг того, чем заканчивалась эта жуткая картина.

Изо рта вырвался слабый сип:

– Еще... еще?

С высоты, равной половине сосны, на него взирали пронзающие глаза, налитые льдом. Из приоткрытой зубастой пасти доносился приглушенный рокот. Будто вдали с гор сошла снежная лавина и теперь стремительно приближалась сюда. И не было жизни в этих глазах, как не было ее и в застывших статуях.

– Аи, – внезапно опомнился Джен.

В этот миг голова на тонкой шее стремительно рванула вниз, и бортника окутала тьма.

***

– Мама! Мама!

Аи отчаянно пыталась дозваться до Шу, но та продолжала сидеть неподвижно.

Девочка была страшно напугана. Как только поднялся, не пойми откуда взявшийся ветер, в мгновение ока превративший всех в ледяные статуи, она спряталась в доме, накрывшись с головой соломенной циновкой. Маленькие ладошки тряслись от холода и страха. Она замерзала, но боялась выйти и позвать на помочь. Снаружи доносились крики, леденящие душу не хуже, чем внезапный мороз. Потом раздался громкий треск, будто глиняный сосуд разбили о камень, и мерзкий звук разрываемой плоти. Затем все стихло. И тишина оказалась еще пугающей чем то, что произошло до этого. Ведь она наступила так внезапно...

Девочка не знала, сколько прошло времени, пока к ней не явилось осознание – надо выбираться. Позвать на помощь. Осторожно, Аи выглянула из-под циновки и прислушалась. Тишина... Полная. Давящая. Звенящая... Мертвая.

Аи всхлипнула и поднялась, готовая вновь юркнуть под циновку. Снова прислушалась. В безмолвии и сумраке бедняцкой хижины ее дыхание казалось слишком громким, а пар изо рта – слишком ярким. С трудом справившись со страхом, девочка сделала пару неуверенных шагов к выходу. Мама по-прежнему сидела на пороге и смотрела в сторону гор. Она не шевельнулась, когда началась суматоха. Не двигалась и теперь. Однако что-то было не так... не так, как раньше.

– Мама? – осторожно позвала Аи.

Та не ответила. Солнечный свет падал на ее застывшую фигуру, заставляя переливаться загадочным светом. Девочка не сразу догадалась, что это лед. Только когда пальчики коснулись знакомого плеча и обожгло кожу, она поняла...

– Мама! Мама!

Несмотря на сильный холод, она обняла мать и попыталась тряхнуть, но бесполезно. Та сидела неподвижно, будто высеченное из скалы изваяние.

– Мама! Мама!

В голосе Аи засквозили рыдания и отчаяние. Глаза той, кто оберегал ее и любил, по-прежнему были устремлены на тропу, ведущую в горы... Только теперь в них не было жизни.

Неприятный шелест раздался справа. Будто кто-то протащил скользкую рыбу по сырому причалу.

Аи вздрогнула и обернулась. Она увидела мощное тело, отливающее молочным цветом. Приплюснутую морду на длинной шее, уходящей ввысь. Взгляд, пронизывающий до костей. Крик застрял у Аи в горле. Она так и не смогла выдавить из себя и звука, когда голова чудовища рванула к ней.

Глава 11

Солнце пересекло зенит и плавно шло к закату. Оранжевые лучи освещали широкую улицу Хучена, ведущую с востока на запад. Тонкий слой извести приятно хрустел под ногами и колесами редких повозок. Стук копыт быков гулко отдавался по округе. С гордо поднятой головой, Фу вышагивал вперед в сторону дворца. То и дело он ловил на себе восторженные взгляды прохожих. Облаченные в свободные одеяния различных цветов, те походили на пестрый поток, вяло текущий то в одну, то другую сторону. Красные, синие, желтые и зеленые – квартал знати мог похвастаться разнообразием и ослепить роскошью. Но Фу был равнодушен к блеску богатства. Оно не могло заставить его щурить взор. Даже солнце не могло. Военачальник молча принимал жесты восхищения, отвечая на почтительные поклоны сдержанным кивком.

По обеим сторонам улицы выстроились двухэтажные дома. Покатые крыши покрывал настил из соломы, а вход в жилище огораживала деревянная дверь. Лишь богачи могли себе ее позволить. Проем был сделан в виде полукруга. Ведь эта форма отпугивает злых духов.

«Сегодня злые духи не страшны, – думал Фу, – сегодня мы принесем славу победы в жертву предкам».

Там, далеко впереди, где улица расширялась и образовывала прямоугольную площадь, находился дворец вана. А сразу напротив – Храм предков. Самое святое и почитаемое место на этой земле. Фу решил посетить его прежде, чем явиться перед очи светлейшего Лаоху.

Он все шел вперед, будто не зная усталости. Ничто для него нет важнее, чем счастье своего господина. Люди продолжали молча приветствовать его, окидывать восхищенными взглядами и склоняться в почтительных поклонах. Но никто не решался заговорить, обратиться с расспросами. Да, весть о славной победе достигла Хучена задолго до того, как первый отряд прошел через восточные ворота. Однако каким бы знатным ты ни был, какое положение бы не имел и как сильно не чесался бы твой язык, не смеешь обращаться к гуну без его разрешения. Это может делать только ван, Повелитель Лаоху. Или равный положению его. И вот он как раз показался вдалеке.

– Дорогу! Дорогу! – взревели хором несколько голосов.

Пожилой бо в синем одеянии вздрогнул от неожиданности и отскочил в сторону, едва не попав под колеса телеги со свежей рыбой. Про себя Фу невольно подметил, что соскучился по этому аромату, и тот не вызывает раздражения.

– Осторожней, светлый господин! – взвизгнул погонщик бледнея, как полотно.

Старик окинул его отрешенным взглядом и поспешил ретироваться. Торговец рыбы утер лоб дрожащей рукой. Задави он этого почтенного мужа, и тут же бы отправился следом – развлекать покойника в мире духов.

– Дорогу! Дорогу! – вновь пробасил суровый хор голосов.

Миниатюрная девушка с прической больше, чем собственное лицо, охнула и вжалась в стену, обрамлявшую один из знатных домов. С бледного лица, покрытого толстым слоем рисовой пудры, изумленно смотрели черные глаза.

Фу же и бровью не повел. Только остановился, когда людской поток спешно отхлынул, и перед взором военачальника предстал богатый гуаньцзяо[1]. Спереди и сзади его несли аж восемь слуг. Все крепкие и жилистые, в серых рубахах с пятнами пота. Именно их грозный клич предупреждал людей, дабы те держались на почтительном расстоянии от знатной особы. Дерево гуаньцзяо было инкрустировано золотом. Оно сверкало в лучах солнца, привлекая всеобщее внимание и восхищение. Только в холодных глазах Фу сквозило равнодушие.

Завидев посреди дороги военачальника, слуги остановились, из-за их спин показался хозяин этого убранства. Движение полностью прекратилось. Образовался свободный круг, когда главный советник вана предстал перед лицом Фу. Все с трепетом и почтением наблюдали за встречей двух высокопоставленных особ.

Губы военачальника сжались в тонкую линию, когда перед ним предстал Юншэн в желтом одеянии, обрамленном черными полосами. В этой свободной одежде почтенный советник вана сверкал и притягивал взор, подобно солнцу. Фу нашел в себе силы отвесить сдержанный поклон, и тот ответил ему тем же.

– С возвращением из славного похода, почтенный Фу, – молвил хриплым голосом Юншэн, выпрямляясь и складывая ладони перед собой.

Старческое лицо советника, покрытое слоем глубоких морщин, расплылось в слащавой улыбке, однако она не могла провести бывалого воина. Взгляд Фу оставался сдержанным и непроницаемым.

– Рад встрече, советник Юншэн, – холодно ответил он.

– Не окажешь ли ты честь рассказать мне о деталях славной победы?

– Нет, – отрезал гун.

Седые брови советника взмыли вверх, едва не сливаясь с такими же седыми волосами. Локоны, заплетенные в косички, свисали по бокам и забавно покачивались на ветру.

– Нет, почтенный гун?

– Нет.

– Чем же вызван твой отказ?

– Я доложу все вану, и только ему. Великий Лаоху сам решит, поведать ли тебе.

Юншэн усмехнулся в усы. На долю секунды эта усмешка засквозила неприкрытым презрением, однако ее никто не заметил. Никто, кроме Фу.

– Неужели победа над врагом Хучена содержит в себе так много тайн, раз ты не рискуешь поделиться ею, почтенный гун?

Фу не ответил. Лишь сжал плотнее губы. Со стороны он походил на горделивого упрямца.

Советник язвительно добавил:

– Или это я не вызываю в тебе доверия?

О, он мог бы ответить на сей вопрос. Мог бы, да не станет. Последний, кто заслуживал доверия в его глазах, это советник Юншэн. И пусть он не кичится десятилетиями верной службы вану. Предатель остается предателем навеки. И Фу своего взгляда не изменит. Жаль, Повелитель не всегда прислушивается к нему.

– Я уважаю тебя, почтенный советник, – гун нашел в себе силы поклониться, – но выше вана для меня нет никого.

И вновь едва заметная усмешка дернула губы Юншэня. Однако она пропала так же быстро, как и в прошлый раз.

– Восхищаюсь твоей преданностью нашему светлейшему Лаоху, – ответил он.

Фу ничего не сказал. Лишь продолжал демонстративно сжимать губы в волевую линию.

Хитро прищурившись, Юншэн отвесил поклон и, не без удовольствия, добавил:

– С твоего позволения, вынужден с тобой расстаться, почтенный гун. Дела военные, конечно же, важны, но дела мирные требуют куда больших ума и выдержки.

Вся кровь отхлынула от лица военачальника. Ему словно прилюдно дали пощечину. Однако больше он ничем не выдал своего гнева. Лишь заставил себя ответить на вежливый жест.

– Хорошего дня, господин советник.

– И тебе, почтенный гун.

Юншэн усмехнулся на прощание, сверкнул желтым одеянием и скрылся в богатом гуаньцзяо. Фу заблаговременно отошел в сторону.

– Дорогу! Дорогу! – вновь хором заголосили слуги советника, направляясь к восточным воротам.

Спустя пару минут движение возобновилось. Люди неторопливо прогуливались или шли по своим делам. Некоторые рисковали и бросали осторожный взгляд на Фу. Тот стоял посреди дороги бледный, как полотно. И только когда голоса слуг Юншэня стихли вдали, он сбросил оцепенение.

***

Храм предков. Святейшее и незыблемое место всего Хучена. Так считал Фу. Так считали все. Не было обители сакральнее, нежели она. Даже дворец вана уступал по значимости священной роще в умах людей клана Лаоху.

Широкая площадь, покрытая белой известью... Она так ярко сияет на солнце, будто снег под лучами дневного светила. По обе стороны, с запада и востока, выстроились прямоугольные дома местных гунов и хоу[2]. Жилище самого Фу стояло чуть дальше на запад. Святилище располагалось почти у самого края обрыва, с вершины которого открывался прекрасный вид на окрестности. Могучая река Матери вод несла свои потоки на юг, плавно извиваясь меж джунглей и деревень подобно огромному змею. Змею, несущему жизнь и процветание. Дальше на западе виднелись густые леса, плавно переходящие в горы на горизонте. Яркий отблеск ледниковых шапок был виден даже отсюда.

Вдохнув полной грудью, Фу ощутил запах хвои, словно он очутился посреди горной чащи. Ветер тихо шумел в ветвях сосен и елей, в которых стоял Храм. Здесь было тихо. Несмотря на разгар дня. Ибо не смеет никто нарушать покой предков. Лишь чтить их да возносить молчаливые молитвы. Где-то там, среди крепких стволов и в тени деревьев, стоял каменный алтарь. А на нем – бамбуковые таблички, инкрустированные золотом. Драгоценные узоры образуют слова, и из них складываются имена достойных предков.

Гун сделал шаг навстречу святилищу. Известь приятно хрустела под ногами. Как будто его верный шапи[3] Гоу грызет птичью косточку. Храм стоял на небольшом возвышении, к нему вели широкие каменные ступени. Сейчас по ним спускался молодой хоу в красном одеянии. Черные, как смоль, волосы убраны в тугой пучок на макушке. Завидев военачальника, он низко поклонился, но не произнес ни звука, памятуя об обычае не нарушать священной тишины. Фу ответил тем же. Подождал, пока хоу удалится, и воздел взор к соснам. Ветер продолжал тихо шуметь меж ветвей, осыпая иголки на землю. Тишина, покой и умиротворение.

Гун остановился у подножия лестницы и почтительно склонил голову, вознося молчаливые молитвы предкам и благодаря Шанди за то, что помог одержать победу над врагами любимого вана. Нет, он не пойдет сейчас к алтарю. На его лице дорожная пыль, а на доспехах кровь и грязь. Негоже являться перед ликом духов в таком виде. Это оскорбит их. Но не прийти сюда Фу не мог. Поэтому он просто отдал дань уважения. Не мог этого не сделать.

Так он стоял около минуты. Стоял и слушал, как ветер играет ветвями хвои. Тихий шелест напоминал шепот. Шепот предков. И Фу казалось, что они гордятся почтенным гуном. Кивнув в благодарность, военачальник развернулся и покинул святилище. Долг исполнен. Теперь – его ждет дворец Лаоху.

***

– В-вы т-точно н-никого не в-видели? – поинтересовался Танцзин у двух стражников восточных ворот.

Те недоуменно переглянулись. На простых крестьянских лицах отразился легкий испуг. Их итак силком загнали в ополчение, а если еще господин воротник серчать начнет, то жизнь вовсе медом не покажется.

– Нет-нет, бо, – затараторил первый, – предками клянусь, не было тута никого.

– Истину глаголет брат мой, – вторил ему другой, – не видели чужаков али оборванцев. А если бы объявился такой – так приказ почтенного мы помним. Никого на стены не пускать.

Танцзин тяжко вздохнул. Судя по всему, стражники не врали. Но кого-то же гун Фу видел над воротами! Он провел рукой по лицу. Ладонь слегка дрожала.

«Быть может, с-светлейшему военачальнику п-почудилось? У-устал с п-похода и д-дороги. А солнце с-сегодня жаркое. С-сыграл у-усталый разум с ним з-злую шутку... как ж-же я представлю ему в-в-виновника? Не духов же мне л-ловить?».

Он вновь тяжко вздохнул. Стражники с опаской поглядывали на своего командира. Однако в их взгляде читалось отнюдь не сочувствие к воротнику. Они боялись за собственные шкуры.

Танцзин окинул их угрюмым взглядом:

– Х-хорошо, можете п-продолжать н-нести пост.

– Во славу нашего великого Лаоху! – хором ответили те и тряхнули копьями.

Воротник кивнул и спустился по лестнице к подножию стены. Отрешенным взором окинул площадь.

«Г-где же м-мне его и-искать? Верно п-почтенному гуну п-привиделось. Только м-мне т-то от этого н-не л-легче. Как же ж г-голову с-свою уберечь?».

Из мрачных раздумий его вывел громогласный хор:

– Дорогу! Дорогу!

Танцзин встрепенулся. Сюда приближался богатый гуаньцзяо, инкрустированный золотыми узорами. Воротник сразу узнал, кому он принадлежит. Слуги главного советника вана продолжали орать на всю улицу несмотря на то, что площадь была почти пуста. Они остановились в нескольких шагах от Танцзина, и Юншэн, сверкая желтым одеянием, вышел на солнечный свет.

– П-приветствую п-почтенного, – поклонился Танцзин, – п-пусть д-духи даруют тебе з-здравия, а п-предки г-гордятся тобой.

Сухие губы советника дрогнули в снисходительной улыбке. Он ответил вялым поклоном и сложил руки перед собой.

– Доброго дня, Танцзин. Исправно ли ты ведешь службу?

Не поднимая головы, тот пробормотал:

– И-исправно, бо, – и непроизвольно утер ладонью лицо.

«П-пожаловался ч-что ли уже п-почтенный Фу?».

– Это хорошо, – кивнул Юншэн, – ведь процветание Хучена зависит от действий каждого из нас. Ибо все мы – мелкие частички одного большого целого.

– И-истина, бо, и-истина.

Возникла небольшая пауза. Вокруг стало так тихо, что можно было различить пение птиц в роще за городом.

– К-куда п-путь держишь, почтенный? – рискнул спросить Танцзин, ибо молчание слишком затянулось.

Советник нарочито вздохнул:

– И дня не проходит без насущных дел государства, друг мой. Вот и сейчас приходится ими заниматься. Хучен процветает, но нет предела совершенству, правда?

– П-правда, бо, – кивнул воротник, про себя надеясь, что почтенный гун не пожаловался-таки советнику.

– Земля, обеспечение водой, пастбища и дома наших людей – все это нуждается в заботе. Кому как не мне Хучен ею окружать?

– В т-твоих с-словах слышна м-мудрость, п-почтенный советник.

– Благодарствую. В каком жилище ты живешь?

Вопрос застал Танцзина врасплох. Он даже вскинул голову и удивленно воззрился на почтенного, полностью забыв о правилах приличия. Но, казалось, высокопоставленный гость ничуть не оскорбился. Слегка потрескавшиеся губы Юншэня продолжали приветливо улыбаться.

– М-мы с женой и д-детьми ж-живем в землянке з-за-а городом.

– Вот, – кивнул советник, – многие продолжают пользоваться землянками. Я же хочу изменить это. Ведь наш народ заслуживает лучшего. Глиняные хижины с толстыми стенками для защиты от холода – это намного лучше сырых землянок, которые еще и подтапливает во время ливня.

Воротник поклонился и кивнул. Он сам давно мечтал о хижине, поэтому слова главного советника посеяли в душу надежду и даже притупили страх о возможном наказании от господина Фу.

– Это великое и б-благородное с-свершение, почтенный Юншэн.

Улыбка советника стала шире:

– Верно, Танцзин, верно. Поддержка процветания и благополучия земли не менее важный труд, чем ратный подвиг. А, может быть, и больший.

Воротник покосился на него исподлобья. Даже заикаться на время перестал.