Текст книги "Отражение Ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– У вас, Таня, очень красивый голос. Вам надо записать сольный альбом. Если надумаете, я предоставлю вам в распоряжение свою студию и помогу, чем еще надо.
– Спасибо, но боюсь, что карьеру певицы мне начинать поздновато, – ответила Таня, а про себя подумала: «И этот туда же, сам на куски разваливается, а все ему неймется».
Затем она танцевала с вальяжным бизнесменом по фамилии Пропеллер, еще с несколькими актерами и режиссерами. Она чувствовала на себе завистливые взгляды актрис и супермоделей, более молодых, но менее востребованных на этом вечере. Да, королевой бала сегодня была она, Татьяна. Пригласить ее хотел каждый из присутствовавших мужчин. Она никому не отказывала, не выбирала. В принципе, ей было все равно, кто станет ее партнером на следующий танец. Потому что того, с кем она действительно хотела бы танцевать, в этом зале не было. Ее Паша не появится здесь сегодня в элегантном фраке, его нынешний костюм – тюремная роба. При этой мысли все вокруг начинало видеться каким-то игрушечным, ненастоящим. Застывшие улыбки на лицах, дежурные фразы в качестве комплимента, заманчивые предложения, за которыми скрывалась не доброжелательность, а трезвый и точный расчет, осознание собственной выгоды. Люди, которые правят миром, вдруг начинали казаться ей марионетками. Но кто управляет ими – злой рок, судьба-насмешница?
Каждый из партнеров пытался ее умаслить, каждый рисовал перед ней заманчивые перспективы и строил воздушные замки. У всех на нее были свои виды. Вампирша в киноужастике Крэса Уэйвена и сестра милосердия в драме про голодающих детей Зимбабве, проститутка в черной комедии «Дырявая панель» и многодетная мамаша в фильме «Мать сорока богатырей». Каких только ролей ей не предлагали. И хотя Таня потом уже старалась пропускать слова своих кавалеров мимо ушей, в голове у нее все же воцарился настоящий хаос.
Она искала глазами Колина, чтобы он пришел ей на помощь и избавил на время от необходимости общаться с бесконечной вереницей новых знакомых. Но Фитцсиммонс был так увлечен разговором с каким-то напыщенным толстяком, что не замечал красноречивых Таниных взглядов.
На балу Колину представлялся случай поговорить с самыми важными людьми.
С самыми архиважными, с теми, кто еще в период великой американской депрессии начинал крышевать голливудскую киноиндустрию, а теперь, в сотни и еще в сотни раз приумножив единожды вложенный капитал, решал идеологические вопросы общей голливудской политики.
Колина подвели к Уильяму Петти-младшему. Младшему было явно под семьдесят…
– В ваш фильм вложены некоторые средства покойного лорда Морвена? – спросил Петти-младший.
– Да, сэр, – почти по-военному ответил Колин, искоса поглядывая, как Татьяна делает тот элемент аргентинского танго, что в просторечии именуется дорожкой, и как красиво и грациозно она выполняет обязательные резкие повороты головы.
– Эти средства, вероятно, и пошли на приобретение этого скандального русского авианосца? – спросил Петти.
– Крейсера, сэр, – поправил Колин.
– Неважно. Важно то, что нам бы хотелось сделать что-либо приятное в память о нашем покойном друге – лорде Морвене, – сказал Петти, – мы бы хотели посодействовать тому, чтобы кино, отчасти снятое на деньги нашего друга, было бы отмечено общественностью именно в той части, в какой оно было профинансировано…
– Сэр? – Колин вопросительно наклонил голову.
– Видите ли, – продолжал Петти-младший, – дать фильму о русских как о героях главные призы американского киноискусства было бы неверно с политической точки зрения…
Колин нервно сглотнул. Он понимал, что для него сейчас наступил момент истины. Именно эти калифорнийские нефтяные воротилы, главным среди которых и был Петти-младший, решали вопросы идеологических и политических перспектив американского киноискусства.
Они рассматривали кинобизнес как дорогую игрушку. Как футбольный клуб, который приносит не только деньги, но и гордость, как гордость от обладания красивым автомобилем или красивой женщиной.
– Целесообразно было бы дать вашему фильму приз за лучшие спецэффекты, имея в виду эти скандальные и дорогие плавучие железки, – сказал Петти.
Но прежде, чем стоящий рядом с Петти секретарь объявил бы аудиенцию законченной, Колину хотелось услышать еще что-нибудь утешительное. Ведь он надеялся на большее.
– Вы же понимаете, господин Фитцсиммонс, в Голливуде крутятся не только деньги лорда Морвена, светлая ему память, так что целесообразно было бы ограничиться двумя призами, уже названным, и помимо того, за лучшую женскую роль…
Секретарь склонился к уху Петти и что-то зашептал. Толстяк встрепенулся.
– Где? Что-то я не вижу… – Секретарь вновь зашептал, показывая наверх. – Да-да, сейчас иду.
Петти дружески похлопал Колина по плечу и на прощание сказал с астматическим придыханием:
– Идите, дорогой Фитцсиммонс, танцуйте, лапайте девчонок за ягодицы, пока и ноги танцуют, да и все остальное функционирует.
Он повернулся и, сопровождаемый секретарем, направился к лифту, оставив Фитцсиммонса в состоянии легкого грогги.
Два «Оскара»! Значит, ему дадут два «Оскара»… Жаль, эх, как жаль, что не за лучшую режиссуру и не за лучшую мужскую роль… Но все равно – фильм-то его! Надо ли сказать Татьяне? Нет, этого делать нельзя… Петти, конечно, дипломат, он ведь ничего напрямую не сказал, все формулировки звучали, как «целесообразно было бы…» И юридически к его словам, даже попади они в газеты, придраться было никак нельзя. Подумаешь, высказал свое мнение! Он же не сказал: «Мы присудим ему две статуэтки». Он сказал – было бы справедливо, если бы он получил двух «Оскаров». Но отныне, с этой минуты, для Колина уже не было той постановочной интриги, которой так славится церемония присуждения главного приза американской киноакадемии.
Сидя в первых рядах овеянного славой зала, когда разнаряженные в пух и прах оскароносцы прошлых лет примутся разыгрывать всю эту игру в конвертики с фамилиями номинантов, он, Колин Фитц-симмонс, будет сидеть на своем стуле, ни капли не переживая.
Он уже будет точно знать.
Потому что слово Петти – это слово калифорнийского закона. Как слово шестизарядного мистера Смит-энд-Вессона в те давние далекие годы освоения Западных земель.
Колин взял с подноса еще один бокал шампанского.
Таня танцевала теперь что-то тягуче медленное.
На сцене, сопровождаемый большим симфоническим оркестром, пел двойник Элвиса Пресли.
Love me tender
Love me sweet
Never let me go
You have made my love complete
And I love you so
Таня танцевала с Леонидом.
«Они, именно они сегодня именинники», – подумал Колин.
И почему-то вдруг заревновал, глядя на улыбающуюся друг другу пару.
Расстояние от дверей до углового диванчика Петти преодолел с поразительным для своих лет и комплекции проворством.
– Ваша светлость, вы здесь… Ах, я польщен, польщен… Для нас такое счастье… – Он склонился над протянутой рукой, приложился губами к узкому запястью. – Вы сегодня обворожительны, как никогда.
– Да полно вам, Петти, я не для того проделала этот утомительный перелет, чтобы слушать дежурные комплименты.
А между тем, Петти ничуть не кривил душой – в строгом черном костюме и в шляпке с ниспадающей вуалью, слегка прикрывающей верхнюю часть лица, леди Морвен и в самом деле была чудо как хороша, так что дряблое, дважды шунтированное сердечко нефтяного магната дрогнуло и забилось чаще.
– Присядьте. Я воспользовалась предоставленным мне временем и разработала некоторые встречные кондиции по предложенному вами конкордату, – продолжила леди Морвен. – Завтра, во втором часу пополудни, я намерена вылететь в Нью-Йорк, оттуда – домой. Полагаю, этого времени вам будет достаточно, чтобы изучить мои условия и выработать решение. Ежели нет – я готова принять вас в Морвен-хаусе в удобное для вас время.
Петти нервно заерзал на краешке дивана.
– Но… эти условия… Не противоречат ли они сути сделанного нами предложения?
– Я бы сказала – конкретизируют и дополняют. – Леди Морвен хлопнула в ладоши. – Клингзор, подойдите!
Уильям Петти, чье внимание было всецело сосредоточено на леди Морвен, до сего момента и не замечал, что в малой переговорной, любезно предоставленной радушным хозяином в распоряжение титулованной гостьи, они не одни. Он с досадливым удивлением воззрился на неслышно приблизившегося к ним незнакомого молодого человека примечательной наружности. Молодой человек был невысок, отменно строен, смугл, одет в длиннополый черный сюртук с малиновыми отворотами, черные шаровары, заправленные в малиновые сапожки с загнутыми носами, голову венчала малиновая феска с кисточкой, а лицо украшено было черными как смоль бакенбардами, фатовски закрученными усами и круглыми очками в тонкой золотой оправе. Шея была перетянута широкой шелковой лентой.
– Мадам, – Молодой человек положил перед леди Морвен кожаную папочку.
– Ступайте, Клингзор, мне надо переговорить с мистером Петти с глазу на глаз.
– Да, мадам…
Почтительно пятясь, молодой человек вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.
– Это еще кто такой? – не особо вежливым тоном поинтересовался Петти.
– Мой новый секретарь. На время болезни Лоусона пришлось позаимствовать его у Эмили.
– Эмили?
– Герцогини Девонширской.
– Понятно. А что с Лоусоном?
– Лоусон приболел, и я вынуждена была определить его в специализированную лечебницу.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Я тоже надеюсь, но пока не могу сказать ничего определенного. Бедняга проходит всестороннее обследование. Так некстати, право… Но мальчик неплохо справляется. Исполнителен, сообразителен.
– Мальчик! – Петти неодобрительно хмыкнул. – А вы не находите, мадам, что ваше романтическое увлечение несколько не ко времени?
– Романтическое увлечение? Это вы об Элиасе? – Леди Морвен рассмеялась, да так искренне и заразительно, что Петти тоже невольно заулыбался. – На этот счет могу вас успокоить – Элиас предпочитает мужчин. Но вы не в его вкусе.
– Ну, дорогая, в вопросах любви я старомоден. Не говоря о том, что попросту стар…
– Не напрашивайтесь на комплименты, сэр. – Лицо леди Морвен вновь приняло серьезное выражение. – Однако мы здесь не за тем, чтобы обсуждать стати моего секретаря. Вы, кажется, хотели мне кого-то представить, нет?
– О да, мадам, конечно. Мистер Цорес-младший давно уже здесь и с трепетом ждет…
– Его превосходительство, губернатор штата Калифорния мистер Джефри Робинсон! – хором провозгласили Ричард Бир и Барбра Лэндзенд.
Музыка резко смолкла. Танцующие остановились, нетанцующие прервали разговоры и поставили бокалы. Оркестранты поднялись и стоя исполнили первые такты калифорнийского гимна.
По моментально освободившемуся проходу в центре зала быстро прошла небольшая группа людей во главе с представительным седовласым джентльменом, немного похожим на комика Ниль-са Лессена в роли президента США. Джентльмен бодро взошел на подиум, обнялся с Ричардом Биром, расцеловался с Барброй и отобрал у нее микрофон.
– Друзья калифорнийцы, леди и джентльмены, разрешите в этот радостный день и так далее, и тому подобное… Моя старушка передает вам всяческие приветы и очень извиняется, что не могла почтить бал своим присутствием. Но простим ее, друзья мои, у нее уважительная причина. Наша Генриетта сегодня рожает, и все семейство с утра в клинике… Минуточку… – губернатор с озабоченным видом прильнул к наушнику.
– Генриэтта – его дочь? – шепотом спросила Таня у Колина.
Ответить он не успел – дядюшка Джеф торжественно поднял руки и провозгласил:
– Радостная весть, друзья мои! Генриэтта благополучно разрешилась от бремени. Три мальчика и пять девочек, шесть черных и два палевых…
Восторженный рев публики и шквал аплодисментов заглушил дальнейшие слова губернатора. Оркестр грянул туш. Дядюшка Джеф в сопровождении свиты спустился в зал принимать поздравления.
До кружка, центр которого составляли Таня и Колин, Робинсон добрался уже несколько потрепанным.
– Господин губернатор, позвольте представить вам миссис Таню Розен и моего русского друга мистера Рафаловича… – начал Колин.
– Колин, надутый британец, будь проще, здесь Калифорния! – Губернатор похлопал его по плечу, пожал руку Лене и с заметным удовольствием расцеловал Таню в обе щеки, после чего отошел на полшага и лукаво погрозил ей пальцем, похожим на сосиску. – Наташа Кютюзофф! В сцене, где вы получаете известие о гибели мужа, моя старушка прослезилась. А мой друг Горби сказал, что такой правдивой картины о русских моряках он не видел даже у себя в России… Милая Таня, мы ведь почти соседи, заезжайте как-нибудь на барбекью и стаканчик калифорнийского, будем рады…
Он вручил Тане пластиковую визитку и двинулся дальше.
– Ты покорила дядюшку Джефа, – шепнул Колин. – На моей памяти он никому еще не давал своих визиток.
На месте, где только что стоял губернатор, появился высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти – сорока. Он сразу напомнил Тане кого-то очень знакомого. «Это же Дэвид Боуи! – догадалась Таня, – надо же, как молодо выглядит. Хотя при нынешней косметологии… Подтяжки, золотые нити…»
– Здравствуйте, Таня, – произнес «Дэвид Боуи».
– Здравствуйте… – Она не сразу сообразила, что незнакомец, похожий на Боуи, обратился к ней по-русски.
– Меня зовут Нил Баренцев. Вы меня вряд ли помните. Я учился с вашим первым мужем Иваном и бывал у вас на Беринга…
– Нил… Ах, Боже мой, Нил! Конечно же, я вас помню! Как там Иван, как Ленинград?
– Не знаю. Я, собственно, покинул Россию намного раньше вас, еще при Андропове. Но дело не во мне, вас очень хочет видеть одна молодая особа…
Нил шагнул в сторону, и Тане на шею с визгом бросилась молоденькая коротко стриженая брюнетка в бальном платье цвета морской волны.
– Девушка, что вы… – Таня опешила от такого неожиданного проявления чувств.
– Мама, мама Таня!
– Нютка! – Таня принялась тискать блудное дитя, покрывать лицо дочки поцелуями. – Ты! Подстриглась, покрасилась, я и не узнала… Куда пропала, чего не звонила?!..
– Мама-мама-мама, я так соскучилась…
– Колин, вот это и есть моя дочь Энн, про которую ты много слышал. Нюта, это…
– Колин Фитцсиммонс, мама, ну кто же не знает Колина Фитцсиммонса! Здравствуйте, у нас еще не показывают ваше кино с мамой, но много пишут…
– Энн учится в Швейцарии, в Женеве, – пояснила Таня. – Будущий историк.
– Вот и нет, вот и нет! – воскликнула Нюта. – Я перевелась на медицинский! Буду детским врачом… Мама, мама, мама, я так рада, так рада… – Она вновь обняла Таню за плечи и закружила на месте, благо оркестр играл «Венский вальс». – Парам, парам, парам-пам-пам…
– Так не годится, надо разбить вашу дамскую пару, – вмешался Фитцсиммонс – Мадемуазель, вы позволите…
Он галантно подал Нюте руку, и они, вальсируя на ходу, двинулись к центру зала. Таню тут же подхватил оказавшийся тут как тут культовый режиссер Твентин Карантино.
Нил с улыбкой проводил взглядом танцующих и отправился к одной из импровизированных барных стоек выпить чего-нибудь легкого. Выполнив свою миссию, он не собирался задерживаться здесь надолго. Как правильно заметил Гейл Блитс, шумные и многолюдные собрания, пусть даже и состоящие сплошь из знаменитостей, были не в его вкусе, и если бы не Нюта… Кстати, вот и она – так самозабвенно зажигает с Антонио Бандерильясом, будто выросла в латинском квартале под звуки самбы и руэды. Да и Таня не отстает, так и извивается в черных лапищах знаменитого рэпера, как его, Айс-Крим, что ли?.. Боже мой, как они похожи, мама и дочка…
Он увлекся созерцанием и не замечал, что и сам уже несколько минут был объектом пристального наблюдения – сверху, с галереи, сквозь круглые очки на него неотрывно смотрел Элиас Клингзор, новый секретарь леди Морвен.
– Джо, дорогой, прошу вас, успокойтесь, мне кажется, вы принимаете все слишком близко к сердцу…
– О да, простите, мадам, разумеется, подобную ситуацию надо ведь принимать далеко… далеко от сердца, не так ли? – Высокий, нескладный, длинноносый, в черном полуфраке Джо Цорес поразительно походил на грача. Заложив руки за спину, он нервно мерил шагами малую переговорную. – Это ведь всего-навсего сделка, обыкновенная взаимовыгодная сделка… Немножко шантажа, немножко подкупа, немножко угроз – и все в порядке, можно идти под венец с человеком, которого ненавидишь и презираешь…
– Чем же это я заслужила вашу ненависть и презрение, Джо?
– А я не о вас говорю, я о себе… – Джо остановился, стукнул себя ладонью в грудь. – Мне сорок пять лет. Следующей весной мне будет сорок шесть, еще через год – сорок семь. У меня четыре искусственных зуба, лысая макушка, мешки под глазами и отвратительная кожа. Я слепой как крот и три раза проходил курс лечения от депрессии… Я не сделал в жизни ничего, чем мог бы не то что гордиться, а хотя бы вспомнить с удовлетворением. Многообещающий юрист Джозеф Цорес! В единственном деле, которое ему доверили вести, перепутал папки и вместо иска к страховой компании вчинил иск налоговой службе Соединенных Штатов, после чего был с позором изгнан из корпорации. Международный финансист Джозеф Цорес, куратор «венгерского проекта», принесшего два миллиарда чистого убытка и вошедшего во все учебники как образец бестолкового менеджмента! Новеллист и драматург Джозеф Цорес, чья пьеса продержалась на Бродвее целых полтора вечера, а весь тираж сборника юмористических рассказов после разгромных рецензий в «Таймс», «Пост» и «Нью-Йоркере» был тайком выкуплен и уничтожен автором!.. И вы, вы, блистательно умная, ослепительно красивая леди голубых кровей, хотите сказать, что можете без ненависти и презрения взирать на этого урода, на эту бездарь, на эту жертву генетической ошибки?!
– Представьте себе, могу… – Леди Морвен медленно поднялась с диванчика, сделала два шага навстречу Джо, дружески взяла его за руку, отчего он вздрогнул, как наэлектризованный. – Давайте-ка присядем и поговорим спокойно. Сигару, немного бренди?
– Вы очень добры… да… – Джо дал себя усадить, принял бокал, на треть наполненный густым «Гран-Шампань». Руки его дрожали, благородный напиток плескался, как на палубе в хорошую качку.
– Знаете, Джо, если бы не ваша искренность, я могла бы подумать, что это такая извращенная форма мужского кокетства, к которой иногда прибегают привлекательные мужчины вроде вас…
– Вроде меня? Вы находите меня привлекательным?!
– Вполне. И не смотрите на меня с таким изумлением, можно подумать, что ни одна женщина до меня вам такого не говорила.
– О, да, говорили, и не раз. – Джо усмехнулся. – Правда, потом всякий раз оказывалось, что единственной моей привлекательной чертой для них было семейное состояние Цоресов. Но мне-то от этих богатств мало что перепадало, и далеко не факт, что вообще что-нибудь достанется. Особенно после того, как папенька узнает…
– Что же вы замолчали? О чем таком не должен знать ваш отец?
– Нет, наоборот, пусть знает! Последнее время он мне только и твердил, что жениться на вас – это мой последний шанс вернуть его расположение. Уж не знаю, чем он уламывал вас, но мне заявил, что если брак сорвется по моей вине, то он не только лишит меня наследства, но и вышвырнет на улицу без гроша в кармане… Ну и пусть! Лучше я буду продавать газеты и ютиться в нетопленой меблирашке, чем… чем… – Джо залпом допил коньяк и крепко впечатал донце бокала в поверхность стола. – Чем всю жизнь плясать под чужую дудку! Кем он себя возомнил, в конце концов? Господом Богом? Решил, что его миллиарды дают ему право распоряжаться судьбами близких и… – Джо наставил дрожащий палец на леди Морвен – …и дальних. Он же с самого детства меня ломал – запретил играть в школьном оркестре, заставил бросить театр, которым я бредил, силком отдал в военный колледж, потом затолкал на юридический факультет Гарварда, женил на богатой похотливой дуре, изменявшей мне со всеми, кому не лень, – от дворецкого до собственного брата… Грязь, скандалы, развод, попытка самоубийства. И думаете, он угомонился?
– Судя по тому, что мы с вами здесь, – вопрос сугубо риторический. Еще хотите?
Не дожидаясь согласия, леди Морвен плеснула в его бокал еще немного коньяка.
– До вас он предпринял еще две попытки устроить мое личное счастье. Одна оказалась точным повторением первой…
– А вторая? Что же вы замолчали, Джо?
– Что я замолчал?! И это спрашиваете вы?! – Джо Цорес всплеснул руками. – Будто не знаете… Если бы Лиз… если бы только Лиз…
Он всхлипнул, засопел, закрыл лицо руками.
– Боже мой! – воскликнула леди Морвен. – Так вы ее до сих пор любите! Бедняжка!
Она встала с диванчика, подошла к Цоресу, тронула его за плечо. И внезапно Джо рухнул перед ней на колени, обхватил ноги, уткнулся лицом в подол ее черного платья и разрыдался, громко и самозабвенно, как ребенок.
Леди Морвен, растерянно улыбаясь, гладила его лысую макушку.
– Ну все, все, маленький, все, милый, хватит, – приговаривала она.
А Джо все плакал и плакал, не в силах остановиться.
– Мистер Баррен?
Нил неохотно оторвался от созерцания танцующих Тани и Нюточки и кислым взглядом смерил с головы до ног – от малиновой фески до малиновых же «восточных» сапожек – колоритного молодого человека, присевшего на соседний табурет.
– Да, я Баррен. Чем могу быть полезен?
– Элиас Клингзор, – странный молодой человек говорил тихо, и голос доносился не изо рта, а примерно из области щитовидной железы. Наверное, у него повреждены голосовые связки, и он говорит через специальный аппарат. – Детективное агентство Бревера. У меня для вас информация, мистер Баррен.
Нил, сколько мог, скрыл охватившее его волнение под маской насмешливого любопытства.
– Информация настолько важная и секретная, что вы помчались за мной через полсвета?
– Нет, мистер Баррен, здесь я нахожусь по заданию другого клиента, однако, увидев вас, я подумал, что вам было бы интересно… Впрочем, возможно, я ошибаюсь, в таком случае, я готов перенести наш разговор на более удобное для вас время…
– Ну уж нет. Выкладывайте, раз уж начали.
– Может быть, отойдем в менее людное место? – Клингзор поднялся. – Вот там, кажется, вход в оранжерею.
Они вышли в крытый зимний сад и уселись на скамейку возле миниатюрного искусственного водопада.
– Ну-с, я слушаю, – нарочито небрежно произнес Нил.
– Нам удалось установить личности покушавшегося на вашего сына и его сообщника.
– У него был сообщник? – мгновенно напрягшись, спросил Нил.
Клингзор достал из внутреннего кармана объемистый бумажник, а из бумажника – фотографию бритоголового детины с недобрым прищуром.
– Был – очень подходящий глагол. Его звали Джон Дервиш.
– В прошедшем времени?
– Увы…
Клингзор пожал плечами, пряча в густых усах намек на улыбку.
Нилу это не понравилось.
– Послушайте, я, кажется, заказывал только расследование, а не…
– Вы хотели сказать – «не ликвидацию». Разумеется. Смею вас уверить, наша фирма мокрыми делами не занимается. Мистер Дервиш… С ним произошла та же неприятность, что и с известным вам мистером Робертом. Кстати, это настоящее его имя. А фамилия…
– Погодите, что значит – та же неприятность?
– Посягнул на чужую жизнь – и потерял собственную… Все подробности изложены в обстоятельном отчете, высланном вчера на ваш адрес, почтовый и электронный. Там же вы найдете ссылки на сайт нашего коллеги, бывшего сотрудника ФБР, проводившего смежное расследование.
– Смежное?
– Вы все поймете, ознакомившись с документами. Сайт приватный, защищен двумя паролями. Вот они.
Клингзор передал Нилу карточку с рядочками символов и цифр.
– Но здесь три комбинации…
– Третья – номер личного телефона, по которому вы позвоните, проанализировав полученную информацию.
– Но у меня есть номер Бревера…
– Это не номер Бревера.
– Тогда чей же?
– Вы все поймете. И постарайтесь не откладывать со звонком. Это жизненно важно… Извините, я вас оставлю, дела…
Нил посмотрел вслед уходящему Клингзору, походка сыщика показалась ему такой знакомой, такой знакомой…
Он сказал – жизненно важно… Нил достал мобильный телефон, нажал кнопочку.
– Баррен. Мою машину ко входу. Я возвращаюсь в отель…
Нил Баренцев уехал с губернаторского бала не таясь, но его отъезд остался незамеченным. Пара в черном – высокий мужчина и стройная женщина в шляпке, – спустя полчаса покинувшая особняк через служебный вход, очень старалась не привлекать к себе внимание, но все же была замечена теми, в чьи обязанности входило замечать все нужное.
– Они вышли вместе, сэр, и уехали на автомобиле мистера Цореса.
Положив трубку, Уильям Петти радостно потер руки. Дело явно ладилось. Порадовать старину Джейкоба прямо сейчас – или пусть потомится в неведении до утра? Ага, так он и будет томиться! У старого пройдохи тоже повсюду уши и глаза, небось уже шампанское лакает на радостях…
Джо Цорес в эту ночь превзошел сам себя – и заснул только на рассвете, обессиленный, выжатый до капли, но безмерно счастливый, упокоив свою лысеющую голову на обнаженном плечике леди Морвен. Ее светлость не спала – курила легкую светло-коричневую сигарку, созерцала игру утренней светотени на потолке и чему-то улыбалась.
Не спал и Нил Баренцев. Всю ночь он изучал отчет Бревера, лазил по сайту, первую страничку которого украшала репродукция статуи лидийской царицы Омфалы, анализировал, сомневался. Несколько раз брался за телефон, откладывал, снова вчитывался в светящиеся на мониторе странички и лишь в седьмом часу утра собрался наконец с духом и набрал оставленный Клингзором номер.
– Прости меня… Прости, если можешь… Я был такой дурак…
– В прошедшем времени? – осведомилась Таня Захаржевская.
А Нюта по русскому обычаю, на кухне, всю ночь гоняла чаи с мамой Таней и тетей Лизой. Все говорили, говорили и никак не могли наговориться.
Первой опомнилась Лизавета.
– Гляди, уж светает, а в семь мальцов в школу поднимать… По койкам, девки, по койкам!
– Теть Лиз, а можно мы еще посидим? А они пускай в школу не пойдут. Я по ним так соскучилась… – Нюточка состроила лукаво-просительную гримаску, в действенности которой не сомневалась.
Но не тут-то было.
– Еще чего! Марш в кровать, кому говорю! Выспишься, они как раз домой воротятся – тогда и тетешкайся, сколько душе угодно!
– Мама Таня!
– Тетка дело говорит, – вздохнула Таня. – Айда спать…
А сами, между прочим, так и не легли. Нюта с полчаса, наверное, ворочалась на высокой мягкой кровати в просторной гостевой спаленке, заново переживая самые яркие мгновения губернаторского бала, когда чуть слышно скрипнул пол в коридоре, дверь тихо приоткрылась, и кто-то осторожно ступил на ковер. Нюта поспешно прикрыла глаза и нарочито ровно задышала, притворяясь спящей.
– Заснул наш ангел, – услышала она шепот Лизаветы. – И слава Богу… Пойдем, Танька…
– Сейчас…
Мамины теплые руки поправили одеяло. Вновь скрипнул пол в коридоре…
Нюта перевернулась на бок, зевнула. Сон не шел. На смену воспоминаний о дне вчерашнем нахлынули воспоминания более давние…
