Текст книги "Отражение Ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
Таня пискнула и закричала: «Браво!»…
Это успех! Их фильм получил «Оскара»! Это больше, чем удача!
Она скосила глаза на Колина… Тот хлопал, улыбаясь уголками губ.
– Дамы и господа, – картинно подбоченясь, наверняка зная цену своим голосу и улыбке, начал Питер Болдуин, – в номинации на лучшую женскую роль представляются…
Когда на экране показывали фрагмент из «Красных рыцарей Андреевского флага», тот фрагмент, где ее героине, Наташе Кутузовой, сообщают, что ее муж – капитан второго ранга Кутузов – погиб, спасая корабль и товарищей, Татьяна вдруг разрыдалась.
Она с совершеннейшей отчетливостью поняла, что это ее сейчас вызовут на подиум. Ее!
И когда Питер раскрывал конверт и разворачивал бумажку с именем, она уже все знала…
Татьяна не помнила, как выходила. В ушах звенел голос Питера Болдуина: «Леди и джентльмены, Таня Розен! Приветствуем нового лауреата!»
– С Богом! – Колин тихонько пожал ей руку, как бы напоминая: я с тобой, вся наша съемочная группа с тобой, мы все безумно за тебя рады.
Таня потом не могла вспомнить, как она встала с кресла, как под гром рукоплесканий выходила на сцену. Казалось, ноги несли ее сами, не согласуясь с ее осознанной волей. Все происходящее казалось каким-то нереальным. Даже тот сон, который она видела этой ночью, был наполнен большим ощущением реальности, чем-то, что происходило с ней в этот момент.
Фейерверк фотовспышек, рев аплодисментов. Она уже на сцене, в самом центре событий, в центре вселенной. А дома сейчас плачут у телевизора ее сыновья и сестренка Лизка. И где-то в далекой России друзья-приятели ее юности, забросив все свои дела, в изумлении таращатся на голубой экран телевизора. И где-то совсем далеко, в другом мире, расстояние до которого измеряется не километрами, а чем-то иным, куда более весомым, в этом другом мире Паша… Видит ли он ее сейчас? Интересно, в тюрьме есть телевизор? Хотя бы радио? Знает ли ее ослик-Пашка, что она в этот миг переживает? Как ей хотелось верить, что он в эту минуту с ней, мыслями и душой – с ней. Стоит рядом на этой сцене и еле переводит дух, прижатый лавиной нахлынувших чувств и эмоций.
Таня на секунду закрыла лицо ладонями. И только тут поняла, что плачет: щеки были мокрыми от слез. Хорошо, что предусмотрительный визажист накрасил ее суперводостойкой косметикой. Как нелепо смотрелась бы она с «Оскаром» в руках и пятнами размазанной туши под глазами! Но Джо Пейнтер не зря считается лучшим гримером Голливуда. В таком деле, как вручение Оскара, он, что называется, собаку съел. Уже больше двадцати лет именно Джо, только Джо и никому другому, доверяют свое лицо главные претендентки на высшую награду.
Время вдруг замедлило ход. Каждая секунда казалась Тане почти вечностью. И она думала, что стоит вот так, спрятав лицо в ладонях, уже неприлично долго. И никак не могла решиться убрать руки и взглянуть на окружающий мир. Было страшно: вдруг чудесное видение растает, рассыплется в пух и прах. Вдруг она сейчас проснется и поймет, что ничего подобного с ней никогда не происходило и не может произойти. Эти бесконечно долгие, как чудилось Тане, терзания, на самом деле длились всего несколько мгновений. Она отняла руки от лица. Да, это была реальность! Она, Таня Розен, Танька Ларина, стоит на сцене перед сотнями фото– и телекамер, и ей рукоплещут лучшие актеры мира. И ее вчерашние недосягаемые киногерои кричат Татьяне «браво». И актрисы, которые еще недавно были для нее воплощением предельного счастья и успеха, который может только выпасть на долю талантливой женщины, в душе кусают локти от зависти. Зависти к ней, Таньке Лариной!
Ей посчастливилось получать статуэтку из рук легендарной Мерил Стрип. Какое странное совпадение, что именно эту актрису, которую Таня всегда считала первой женщиной в киномире, выбрали для того, чтобы вручить ей «Оскар». Или это не совпадение? Или все так и задумано, и ей прочат столь же славное будущее, такую же долгую и успешную карьеру?
– Прими мои искренние поздравления! Я с удовольствием посмотрела фильм «Красные рыцари Андреевского флага» и уверена: это не последний в твоей жизни «Оскар».
Как просто произнесла эти слова великолепная Мерил. Просто и искренне, как будто говорила со своей старой знакомой.
– Спасибо! Большое спасибо!!
Фигурка показалась Тане удивительно легкой, почти невесомой. Она взяла ее дрожащими от волнения руками и сжала так крепко, будто боялась, что сейчас та выскочит из ее ладоней и упадет. И тогда непременно разобьется. Ведь счастье всегда на поверку оказывается таким хрупким.
Теперь надо было подойти к микрофону и сказать. Что сказать? Что можно сказать, когда в горле застрял ком и в голове царит совершеннейший сумбур? Накануне, на всякий случай, Таня придумала для себя красивую благодарственную речь. Даже репетировала перед зеркалом. Представляла, как она выходит на сцену, поднимает над головой вожделенную статуэтку, так, чтобы всем было видно: всем друзьям и поклонникам, все недругам и недоброжелателям. А потом говорит много замечательных и важных слов. Ее речь звучит складно и торжественно. Таня попыталась вспомнить хоть что-нибудь из подготовленного текста. И не смогла. Ни одного слова.
Тем временем в зале наступила гробовая тишина, нарушить которую должна была именно она. И тогда Таня, мысленно перекрестившись, стала говорить первое, что приходило ей на ум.
Она держала статуэтку, прижимала ее к груди и не стеснялась своих слез.
Спасибо Колину!
– Огромное спасибо моему партнеру и режиссеру, Колину Фитцсиммонсу. Без него у нас бы ничего не получилось. А еще спасибо всем членам нашей большой команды… А еще…
И Татьяна вдруг сказала то, что совсем не планировала говорить.
– А еще, спасибо моему мужу Павлу, за то, что он молился за меня….
И ей показалось, что она на секунду ослепла от сияния огней рампы, усиленных маленькими линзочками из ее слезок.
(7)
– Какая женщина… – проговорил Джо Цорес, непроизвольно сжав подлокотник кресла.
Что-то щелкнуло, и вдохновенное лицо Тани Розен на плоском жидкокристаллическом экране сменилось потной оскаленной харей «титана рестлинга».
Джо растерянно моргнул.
– Слушай, где тут пульт? Я, кажется, случайно переключил программу…
Джо оторвал взгляд от экрана и увидел пультик в руке леди Морвен, развалившейся в соседнем кресле. Он обиженно свел брови.
– Ты зачем?..
Леди Морвен нажала на кнопочку, прибавив звук.
– Ya, asshole, I’ll kick the livin’ shit outa ya! – проревел с экрана ряженый под Бэтмена «титан».
– Понял, да? – Леди Морвен вновь щелкнула пультиком, и изображение исчезло вовсе. – Будешь на других баб заглядываться – все твое добро из тебя выколочу!
– Но я вовсе не заглядывался, я…
– Оценивал разумность нашей инвестиции, – усмехнулась леди Морвен.
– Вот именно! – поспешил подтвердить Джо.
– У тебя слюнка по подбородку течет, утрись. И заруби себе на носу, я жутко ревнивая… Шампанского?
– Предпочту виски со льдом… Вообще-то, дорогая, говоря по справедливости, у меня куда больше оснований для ревности. Посуди сама – всего за неделю до официальной помолвки мы летим… куда? На остров, принадлежащий Баррену, тому самому Баррену, с которым у тебя…
– С которым у меня ровным счетом ничего нет и никогда не было, – глядя прямо в глаза жениху, ответствовала леди Морвен. – Ты мне веришь?
– Хотелось бы… – буркнул Джо. – Но, согласись, все это довольно подозрительно.
– Ничего подозрительного. Просто наш брачный контракт будет включать пункты, касающиеся Нила, юного лорда Морвена, и нам нужно обсудить их с мистером Барреном, отцом Нила. И выслушать мнение самого мальчика… Ну, что опять надулся?
– Черт! Мальчишке всего тринадцать лет – а кто-то уже интересуется его мнением!.. А вот мой папаша до сих пор…
– Думай о приятном! А я помогу…
Отставив высокий бокал с шампанским, леди Морвен прильнула к жениху…
Джо Цорес не знал сталинской формулировки про писателей – инженеров человеческих душ, но себя полагал человеком профессионально проницательным, так сказать, знатоком струн. И психологический расклад, уловленный им в те первые, самые важные минуты, когда вертолет приземлился на площадке возле поместья Занаду и хозяин со своим окружением вышел встречать гостей, крепко удивил его. Как ни присматривался Джо, но так и не усмотрел между Барреном и Дарлин ни малейших признаков былой любви или хотя бы близости – пусть даже близости во вражде. Они держались друг с другом как отменно воспитанные и не имеющие оснований для взаимной неприязни, но практически чужие люди. Даже давнего светского знакомства не ощущалось между ними, и это было странно. Но куда больше Джо удивило поведение юного лорда Морвена. По словам папаши Цореса, парнишка был прямо-таки влюблен в свою юридическую бабушку и опекуншу, а та, в свою очередь, души в нем не чаяла. Теперь же, хотя имели место и поцелуи, и объятия, градус общения был явно не тот – как только Дарлин и Нил-младший переступили границы внутреннего пространства друг друга и создали общий энергетический колокол, в нем почти зримо для Джо заискрило внутреннее напряжение и потекли негармоничные, диссонирующие вибрации. «Это спектакль, и, похоже, мне в нем отведена роль зрителя, – подумал Джо. – Какой-то между ними конфликт. Не из-за меня ли?»
Как только все двинулись с площадки в сторону поместья, Нил-младший отошел, чуть ли не отбежал от леди Морвен – и напряжение мгновенно ушло. Мальчик теперь шагал рядом с Клингзором, секретарем Дарлин. Они тихо переговаривались, до Джо долетали лишь обрывки слов. Судя по интонациям, переговаривались они не по-английски, да и не по-французски.
Нил-старший, по обязанности хозяина, развлекал гостей беседой и демонстрировал красоты острова Танафос, мимо которых лежал их путь. Красоты действительно впечатляли.
– Вы, Нил, счастливчик! – не удержался от вздоха Джо. – Прямо-таки райский уголок…
– И представьте себе, Джо, этот райский уголок был практически необитаем, пока на него не положил глаз мой дедушка, герр Макс Рабе.
– Герр Макс Рабе? Простите, Нил, возможно, мое любопытство покажется вам бесцеремонным, но я слышал, что вы…
– Русский, причем из России? Совершенно верно, однако мой дед по материнской линии был швейцарским немцем. Увы, я не застал его в живых, но это был выдающийся человек, наделенный множеством талантов… На Танафосе, точнее, на его поверхности, не было воды – дед определил, где проходит русло подземной реки, вывел ее на поверхность и дал ей имя…
Нил сделал многозначительную паузу, предлагая Джо угадать название реки, шум которой слышался в отдалении.
– Давай, Джо, ты же знаешь… – прошептала леди Морвен, сжимая его руку.
– Альф! – догадался, наконец, Джо. – «Где Альф, священная река…»
– Браво!.. Кстати, дед и сам послужил прототипом одного очень известного литературного героя.
– Какого?
– Джо, поклянитесь мне, что никогда не предадите эти сведения гласности. Все-таки остров – это частное владение, и в мои планы не входит гонять отсюда толпы соискателей докторской степени по английской литературе.
– Клянусь! – серьезно сказал Джо. – Privacy – это святое.
– Так вот, всего неделю назад мы отмечали годовщину смерти деда. Приехало много его друзей со всего света, в том числе один всемирно знаменитый писатель по имени Джон и две дамы-двойняшки по имени Роз и Лили… Ну?
– Джо, если ты не угадаешь, свадьба отменяется! – заявила леди Морвен.
– Джон, Лили, Роз… – задумчиво произнес Джо Цорес. – Роз, Лили, Джон, греческий остров… Боже мой, неужели?!..
– По лицу вижу, что догадались. Но напоминаю – никому ни слова!..
Литературная беседа продолжилась после ужина, когда леди и юный лорд отправились спать и в гостиной, за коньяком с сигарами, остались мужчины.
– По-моему, Джо, вы напрасно не продолжили карьеру писателя, – сказал Нил Баррен. – Этот рассказ про голема, который извелся от одиночества и рабского положения и сделал себе собственного голема, а тот в свою очередь соорудил голема для себя, – в нем есть оригинальность, своеобразный горький юмор…
– Что?! Вы читали мои рассказы? Но это невозможно, весь тираж уничтожен!..
– Не весь… Видите ли, Джо, когда я узнал о матримониальных планах леди Морвен, я посчитал себя не только вправе, но и обязанным поинтересоваться личностью ее избранника. Как отец нынешнего лорда Морвена, я несу некоторую ответственность…
– Я понимаю вашу озабоченность, Нил. Со своей стороны заверяю, что мы с леди Морвен готовы, если у вас не будет на то никаких возражений, отказаться от каких-либо притязаний как на ребенка, так и на титул, а в остальном руководствоваться пунктами завещания покойного лорда Эндрю Морвена, касающимися кондиций повторного замужества леди Морвен…
– Ах, да, я и запамятовал, что вы не только литератор, но и дипломированный юрист. И, как юрист, вы должны понимать, что в этом случае управление практически всем фамильным состоянием Морвенов переходит ко мне, как отцу и единственному опекуну Нил-Нила. За леди Морвен остается лишь ее личное состояние… Так как, не передумаете?
– Нет! – воскликнул Джо Цорес столь темпераментно, что Нил вздрогнул от неожиданности. – Извините… Знаете, Нил, одно то, что в жизни мне посчастливилось встретить такую изумительную, волшебную женщину, – это чудо. И за одно то, что эта женщина сумела понять меня, принять и даже полюбить, я почел бы за великое счастье взять ее вовсе без денег…
– Понимаю. Но дорогой бриллиант требует дорогой оправы.
– Об этом не беспокойтесь. Мы будем богаты. По желанию моей невесты в качестве свадебного подарка мой отец приобрел для нас «Мунлайт Пикчерз», одну из лучших голливудских студий. Мы уже заключили эксклюзивный контракт с самой Таней Розен, обладательницей «Оскара».
– Как?! Таня Розен получила «Оскара»?
– Примерно двенадцать часов назад. Странно, что вы не знали. Церемония транслировалась на весь мир.
– Мы здесь редко смотрим телевизор… Надо же, Таня Розен. А ведь я знал ее как Татьяну Ларину, еще в Ленинграде. Она была женой моего соученика, я был даже немного в нее влюблен… Знаете, Джо, давайте выпьем за любовь.
– Давайте. – Джо отпил из бокала и притих в задумчивости.
– Что вы замолчали, Джо?
– Знаете, Нил, у меня есть еще один тост. Грустный тост за женщину, которую мы оба любили.
– Мы оба? Простите, Джо, я не совсем понял. Если вы о леди Морвен, то…
– Нет, я не о леди Морвен… Возможно, вы тогда не знали моего имени, но Лиз не могла не рассказать вам… Рассказать про жениха, которого ей силком навязали два папаши – ее и мой, лорд Морвен и Джейкоб Цорес.
– Лиз?! Вы говорите про Лиз Дальбер?! – Не в силах сдержать себя, Нил вскочил с кресла и принялся мерить шагами гостиную. – Так вы… вы были ее женихом?
– А вы – отцом ее ребенка…
Нил молча взял графин с коньяком, налил Джо, потом себе.
Джо встал, держа бокал в руке:
– Светлая ей память…
Выпили, не чокаясь, до дна.
Джо проснулся поздно, не раскрывая глаз, поелозил руками по широкой кровати, никого не нашел.
– Милая, ау… Ты где?
Не получив ответа, он потянулся к столику, нащупал мобильный телефон, посмотрел. Часы показывали 18:30. Несколько секунд Джо оторопело таращился на дисплей и только потом сообразил, что часы показывают нью-йоркское время, а сколько сейчас по здешнему, он понятия не имел. Примерно утро…
Джо встал, потянулся, набросил на плечи махровый халат, подошел к окну. Внизу, в голубом овальном бассейне плескались оба Нила, а в шезлонге, укрывшись пледом – хоть и теплые здесь края, а начало декабря есть начало декабря, – с улыбкой посматривала на них ее высокородная светлость, леди Дарлин Морвен. И такой семейной идиллией веяло от этой картины, что у Джо защемило сердце. Все-таки что-то тут не чисто… Ой, не кошерно…
Он долго, с непонятным самому себе остервенением намывался в душе, брился, протирался лосьонами и дезодорантами, сушил феном редкие волосы. Покончив с гигиеническими процедурами, Джо вновь выглянул в окно. Его невеста и хозяин Занаду дружно терли юного лорда большим махровым полотенцем. Джо нахмурился – и вдруг почувствовал, что зверски голоден.
Он оделся, спустился вниз, из холла свернул в маленькую хозяйскую кухоньку, где можно было, не утруждая прислугу, сварить себе кофе, отжать соку, на скорую руку приготовить легкую закуску. Джо открыл стеклянную дверцу, вошел…
– С добрым утром, любимый! – Леди Морвен затушила сигарету в пепельнице, отложила толстую книгу в мягкой обложке. Джо автоматически прочитал название. Джон Фаулз. «Маг». – Я и не предполагала, что ты такой лежебока. И не надо оправдываться джет-лэгом, разницей во времени… Кофе хочешь?
– Но ты… Но я… Когда ты успела? Я только что видел тебя…
– Привет, ребята! Хорошо ли спали?
Вошел Нил Баррен в халате, с перекинутым через плечо полотенцем. Следом, уменьшенной копией отца, устремился к холодильнику Нил-Нил.
– Омлет будете?
– Спасибо, нет, я уже завтракала, – сказала леди Морвен.
– А я буду. – Баррен вопросительно посмотрел на Джо. – А вы, Джо? Как насчет омлета?
– Насчет омлета?.. Нил, что происходит, может быть, вы объясните мне?..
– Вы о чем, собственно?
– Только что я видел мою невесту с вами и вашим сыном у бассейна…
– А, так это вы видели…
– Это он меня видел!
Джо обернулся на голос – и остолбенел от изумления. В дверях стояла вторая леди Морвен, отличавшаяся от первой разве что красным тренировочным костюмом.
Нил Баррен улыбнулся.
– Джо, позвольте представить вам мою невесту, мисс Ирэн Стеклер. Ирочка, это Джо Цорес, жених нашей Дарлин…
– А мы вообще-то знакомы, – голосом леди Морвен сказала Ирэн. – Правда, мистер Цорес видел меня несколько в ином образе.
Она извлекла из нагрудного кармана металлический кругляшок, похожий на крупную серебряную монету, приложила к горлу.
– Элиас Клингзор, личный секретарь ее светлости, к вашим услугам, – произнес ее губами электронный баритон.
– Мисс Стеклер – профессиональная актриса, обладающая уникальной способностью к перевоплощению, – пояснил Нил. – Но ее лучшая роль еще впереди.
Джо оторопело переводил взгляд с одной женщины на другую.
– Господи, – наконец пролепетал он. – И как же я теперь буду вас различать?
– Сердце подскажет, – ласково проворковала леди Морвен.
– Люди, за тарелками! – скомандовал Нил-Нил. – Кушать подано!
– Тата, а Ирэн теперь будет леди Морвен, да? – спросил Нил-Нил, когда Таня, по давнему их обыкновению, прилегла рядом с ним на постель.
– Она теперь будет миссис Цорес.
– А ты? Ты насовсем останешься Ирэн Стеклер?
– А я останусь миссис Баррен. Надеюсь, насовсем.
– И насовсем моей мамой?
Эпилог
Да, беда пришла нежданно-негаданно. Ушла от него Алиска… Как там у Высоцкого было в песне?
Весь год,
Жила-была и вдруг взяла – собралась и ушла.
И вот
Такие грустные дела у меня…
Грустные дела… Как же – грустные! Ужасно несносные теперь у него были дела! И самое страшное в ее уходе от него оказалось в том, что Иван больше не мог работать. Он срывал все сроки. И сроки издательству, и сроки для киностудии. Лева Брюшной уже присылал ребят – бить Ване морду. Но это не подействовало. Пара хорошеньких пощечин да угрозы замолотить его насмерть бейсбольными битами, если к следующему сроку сценарий и рукопись не сдаст, – не оказали должного действия.
Ваня запил.
Запил, как в старые добрые времена.
И если садился теперь к компьютеру, то только для того, чтобы писать стихи или страстно-изнаночно-откровенные эссе… О том, как ему плохо.
Когда Алиска, «уже оттуда», и-мэйлом уведомила его о своем намерении остаться на Западе, Иван с корешком-собутыльником забился на то, что, если и нашла она там себе кого, то непременно алжирского араба или негра из Французского Кот Д’Ивуар… И точно! Именно такого она там и нашла, как потом выяснилось. За бразильца она вышла, проживающего в Лиссабоне.
Эх, видал их Ванька в достатке, когда после первого гонорара за бандитское «Золото» две недели отдыхал на самой западной оконечности Европы, в городке с автогоночным названием Эшторил. Все они, эти бразильяно-португальцы, казались ему маленького росточка – черненькие, вороватые, вроде наших «лиц кавказской национальности», что трутся возле Мальцевского рынка…
А Алиска написала ему: знаешь, я поняла, что португальцы очень похожи на нас…
«Не знаю, – подумал про себя Иван, – может, и похожи, когда гадят… Впрочем, ей виднее – она за этим Пуэбло Мария-Жу-Жу унитаз драит… Он, кстати, бухгалтером оказался. У него в Лиссабоне – аудиторская компания… Эх! „Бух-галтер, милый мой, бух-галтер! Вот он какой – совсем простой…“ И хобяк он у нее имеет положительный – программы для компьютера пишет… то-то у них, надо полагать, веселье дома! Писать программы в виде домашнего увлечения – это что-то по типу того, как раньше положительные во всех отношениях мужья лобзиком выпиливали или по фанерке выжиганием занимались… Класс! Луис Альберто из сериала! И маму его Чоле, наверное, зовут».
Гуляя по Авенидо Де Либердад в ихнем Лиссабоне, обратил Ваня внимание, что все португальцы невысоки: сто семьдесят – это у них самый рослый, и все поголовно в клетчатых пиджаках.
У Ваньки тоже завалялся в шкафу клетчатый пиджак – он его года три как не носил. И Ванька подумал: «Надо его послать Хосе Жу-Жу, пускай носит в свою бухгалтерию… Правда, пинжак ему будет великоват».
От великого до смешного – один шаг. Только Великий живет в Питере, а смешной – в Лиссабоне.
Но живет с его Алиской!
Вот беда!
Встав утром в полпервого пополудни, похмелившись заблаговременно запасенной бутылкой пива, Ванька шел в магазин, затаривался… Потом выпивал полбутылки водки и садился к компьютеру.
Писать стихи…
Когда твоя ладошка узкая в моей руке дрожала
Подобно рыбке золотой
И нежно пенною волной
Вдоль моего виска бежала
Я понял – утонуть в тебе удел завидный
Охотнику до редкой красоты
Поскольку море ты
Где берегов в глазах не видно4
Ах!
И Иван наливал себе еще один стакан…
В той самой Португалии – на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля – соотечественники Алискиного Хосе-Жу-Жу по их национальному обычаю – украли Ванькины вещи. Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им?
Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по «Радио Свобода» передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности покойного писателя, ну, и читали при этом некоторые письма, где в частности Довлатов писал своему другу издателю: «Посылаю новую вещь – вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами».
Ваньке тоже хотелось… Руки так и чесались, ну так и чесались…
Он так и не состыковался с нею во времени.
Разница в возрасте – это не просто разница в возрасте.
Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска – бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось… Еще с детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: «Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит, она тебя не любит…» Интересно, в некоторых женщинах он это прослеживал очень явственно.
Но теперь… но нынче не знаешь, что и думать. Говорит «люблю» – и ходит по квартире, в чем мать родила… Туда-сюда ходит – и говорит «люблю».
А Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: «Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли»… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда.
Но ночью… Он оценил. Он по достоинству оценил это окно без штор. С его луною в полнеба. С темно-серыми облаками, несущимися вдаль, как наши грехи несутся в ад, унося последние частицы нашего живого бессмертия.
У нее в постели он помнил не столько саму – мягкую, послушную и желанную – Алиску, сколько ее окно…
Он неделями не включал телевизор. Да и зачем? Любоваться опухшей физиономией Всенародно Избранного с его утробным «ну-у, понима-ашь…»? Услаждать слух бездарной до цинизма попсой, официально именуемой «современной российской эстрадой»? По сотому разу смотреть остохреневшее «Золото наших цепей»?
Черный «Панасоник» – Алискино наследство – без дела пылился в углу, «ленивка» давно уже куда-то запропастилась.
Но в тот день словно неизвестная муха его укусила. Неосознанно, будто делал это по нескольку раз на дню, он подошел к телевизору и нажал на кнопку.
На подернутом пылью экране проступило изображение Тани Лариной – его бывшей, но до сей поры единственной жены. Держа в руках статуэтку золотого «Оскара», она что-то взволнованно говорила в микрофон. Ее слов не было слышно: кадр был смонтирован так, что под немую картинку шла звуковая дорожка с инструментальной версией «Прощальной песни» из ее первого фильма, фоном к характерному тенорку известного телеведущего:
– …помним под именем Татьяны Лариной, талантливой молодой актрисы, подарившей нашему, советскому тогда еще, зрителю плеяду незабываемых образов. Это и графиня Ольга – героическая красная разведчица, и блистательная Каролина Собаньска, мучительная любовь Пушкина, и Александра Гончарова – Фризенгоф. Поэтому сегодняшний голливудский триумф Тани Розен – это отчасти и наш триумф, победа всего российского кинематографа…
На экране Таня Розен подняла «Оскара» над головой. На освещенном прожекторами лице блеснула слезинка…
Три дня Иван пил по-черному. На четвертый, проведя несколько часов в обнимку с унитазом, кое-как добрался до компьютера, включил, вошел в текстовой редактор и, закусив бледную губу, не попадая дрожащими пальцами в клавиатуру, принялся торопливо набирать:
«Окно выходило на запад, но внезапный утренний свет, упав на лицо женщины, разбудил ее. Настырно кричали чайки.
– Заче-ем? – сонно жмурясь, протянула она.
Мужчина отошел от окна, склонился над нею и поцеловал в глаза, щекоча ей лицо светлой бородой.
– Прости, зайчонок, но уже пора. У нас много дел. Сама знаешь.
– Знаю. – Она вздохнула и потянулась. – Жалко. Я такой сон видела…
– Хороший? – с некоторой тревогой спросил он.
– Хороший. Я не помню, про что. Только самый конец: будто я летаю под высоченными расписными сводами какого-то дворца, и музыка играет, такая божественно чудесная, а внизу танцуют люди в старинных костюмах. Маленькие, красивые, как куколки… Глупо, правда?»
Ивана трясло, крупные капли пота градом выступили на лице, падали на клавиатуру. Тяжкое похмелье – время предельного истончения грани между жизнью и смертью – гнало его вперед, сквозь фразы и абзацы, заставляя спешить, спешить…
Примерно на третьей странице что-то теплое запульсировало в области солнечного сплетения и, постепенно разрастаясь, заполнило его… Расслабляя, разжимая…
Иван сунул в рот беломорину, затянулся – и продолжил стучать по клавишам.
Он понял, зачем живет на этой земле.
Конец
2003–2004, Санкт-Петербург
