Текст книги "Отражение Ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
(3)
Нельзя сказать, что Татьяна любила принимать гостей у себя.
Без всякого сомнения, она любила общество умных людей, и блестящего Гейла Блитса она именно и относила к числу тех, с кем общаться приятно.
Но что-то всегда претило Татьяне в том, на чьей территории вести разговор, или если угодно, по старой, ленинградской еще формулировочке, «у кого на хате тусоваться».
Муж и учитель по классу великосветских интриг, старый лорд Морвен приучал Татьяну соблюдать нормы конспирации.
В дорогом ресторане или клубе конкуренты или государственные спецслужбы, что суть одно и тоже, всегда могли подслушать ваш разговор. А вот в кабинете или в библиотеке, или в малой гостиной на мужской половине Морвен-хауса говорить можно было обо всем. Даже о подготовке покушения на президента Соединенных Штатов, если в таких переговорах вдруг возникла бы надобность.
Но тем не менее, Татьяна не любила принимать гостей у себя.
В конце концов, никто не давал гарантии, что тот же Гейл Блитс не пронесет у себя на теле направленного игольчатого микрофона и микроволнового передатчика с антенной, обернутой вокруг волосатой ноги.
Татьяна отчетливо представила себе картину, как спецслужбы из подразделения радиоразведки навешивают аппаратуру на почти голого Гейла Блитса.
Вот он стоит, в носках со специальными резинками, подхватывающими толстые, почти футболист-ские икры прогрессиста.
Он стоит в белых трусах от Маркса и Литтлтона, что по десять фунтов за полдюжины. Стоит, расставив руки, как на уроке физкультуры.
А женщины из отдела…
Татьяна представляла себе, что это именно женщины, они навешивают на волосатое тело мистера Блитса микрофон, передатчик, антенночку… Прилепляют все скотчем и спрашивают: «Не беспокоит? Не мешает ли при ходьбе?»
Не трет ли в промежности?
В общем, какая, черт, разница, где тебя подслушают? Так уж лучше в ресторане, чем в этом пропахшем мертвечиной доме.
Встречу назначили на два часа пополудни в одном из клубов в Сохо, из тех, где демократичность с викторианских времен развилась настолько, что туда стали пускать и женщин… Но в то же самое время – демократичность там не настолько бурно расцвела, чтобы стали пускать девушек в мини-юбках и арабов в арафатовских укалях.
Арабов здесь, впрочем, было предостаточно. Но на них были дорогие европейские костюмы, и говорили они на таком английском, что даже самому придирчивому и ревнивому последователю профессора Хиггинса было бы не к чему придраться.
Татьяна приехала ровно в два.
Уоррен безукоризненно поставил их «сильвер спур» таким образом, чтобы батлер-мажордом мог бы сделать минимум шагов от дверей, дабы подать руку выходящей из машины леди, покуда пара ливрейных лакеев держат над нею и над ее шляпой широченный зонт…
– Джентльмены уже ждут вас в большой гостиной, мадам, – с поклоном сказал батлер, пропуская Татьяну вперед.
Мимо еще двух ливрейных лакеев, застывших, словно те гвардейцы, что стоят у Букингемского дворца.
Джентльменами, что уже ждали ее, были мистер Блитс и мистер Баррен.
Татьяна была в длинном, до пола, черном шелковом платье, отороченном мехом алтайского соболя. На черной с вуалью шляпе желтая лента – знак того, что траур по лорду Морвену закончился.
Шелковый ярко-желтый шарф довершался и букетом желтых роз.
Над образом Татьяны трудился самый дорогой из лондонских кутюрье, но и сама она прекрасно знала, что черное с желтым ей очень и очень хорошо. «Cela te vient», – сказал бы маленький Нил, если бы увидел ее теперь с этим букетом.
Она вошла, порывистая, как ветер из Сахары в Марокко, и задумчивая, как ночь в Венеции.
Джентльмены поднялись навстречу.
Она сперва подала руку Гейлу Блитсу. Правую, до локтя затянутую в ажурную перчатку. Левой она по-прежнему прижимала к груди букет желтых роз.
Гейл Блитс запечатлел на ее запястье неподдельный и неформальный поцелуй, свидетельствовавший самое глубокое восхищение Таниной красотой.
Блеснув из-под вуали глазками, Таня подарила ему мимолетную улыбку.
А вот и Нил склонился к ее руке.
Как тепло пожатие его рук! Как теплы и мягки его губы!
– Я вижу, вы уже выпили аперитив? – заметила Татьяна.
– Не желаете ли поддержать нас? – спросил Гейл Блитс, кивнув на столик с колесиками, на котором теснились бутылки со всеми теми этикетками самых дорогих напитков, что всегда заполняли рекламные страницы глянцевых журналов «Пентхауза» и «Уи».
– Une petite verre du cognac, s’il vous plait, – кивнула Татьяна, официанту, показывавшему ей этикетку «Реми Мартен».
– Как вам нравится погода, мадам? – спросил Гейл Блитс, когда все уже сделали по глотку.
– В России про такие погоды есть поговорка, что погода шепчет: займи денег и выпей, – ответила Татьяна, еще раз подняв стакан и оттопыривая при этом мизинец, затянутый в гипюровую перчатку.
– Как это интересно! The weather is whispering… Русские все сплошь настоящие поэты! – воскликнул Гейл Блитс.
– Среди представителей этой нации не только поэты, но и прочие одаренные люди встречаются, – возразила Татьяна. – Вот Дмитрий Менделеев, например, сорокоградусную русскую водку изобрел, за что и был отмечен государем Александром Третьим пожизненным пенсионом в сто тысяч золотых рублей, а совсем не за знаменитую его таблицу элементов, как думают многие.
– Да, это понятно, русский царь понимал значение водки для русских людей, особенно когда, как вы это только что сказали, погода шепчет! – кивнул Гейл Блитс.
А Нил все молчал.
И чего он молчит? Сидит, как словно истукан какой!
– Еще коньяк? – спросил Гейл Блитс, делая знак официанту, стоящему у стены на самом почтительном расстоянии. – Татьяна кивнула. – В этом клубе всегда самые замечательные и самые свежие устрицы, – сказал он, обращаясь почему-то больше к Нилу, – uitres de mer Nordique, я предпочитаю их знаменитым средиземноморским «de Nice numero quarante», и мы их сегодня непременно опробуем!
Из ридикюля черной кожи вымирающего австралийского крокодила – дабы задохнулась от злобы эта престарелая, свихнувшаяся на экологии дурочка Бриджит Бардо – Татьяна медленно достала кожаный портсигар и длинный мундштук. Неслышно отделившийся от стенки официант из-за спины тут же поднес ей зажженную спичку.
– Вы тоже можете курить, господа, – сказала Татьяна.
– Спорт, спорт, спорт прежде всего! – хлопнув себя по выпуклой груди, бодро провозгласил Гейл Блитс.
– А мистер Баррен, вы тоже спортсмен? – спросила Татьяна, искоса одарив Нила долгим испытующим взглядом.
– О, и нет и да, – нарушил-таки молчание Нил, – я занимаюсь немного парусным спортом, если мое редкое шкиперство и яхтсменство можно отнести к спорту вообще.
– А гольф или поло? – продолжала интересоваться Татьяна.
– О! У мистера Баррена на его острове я обнаружил прекрасную поляну для гольфа! – заметил Гейл Блитс. – мистер Баррен просто скромничает…
– Mesdames, messieurs, la table est servie, – объявил появившийся в дверях дворецкий.
– Не знаю, как вы, но я уже проголодался, – сказал Гейл Блитс, вопросительно глядя на Татьяну.
– О’кэй, – совсем на американский манер ответила Татьяна.
– Позвольте мне быть вашим кавалером, сударыня, – отставив локоть и предлагая на него опереться, предложил Нил.
Татьяна посмотрела на него с благосклонностью.
Так и вошли в обеденный зал, минуя двух официантов в белых жакетах, как бы вросших в косяк дверей, Татьяна, ведомая Нилом, и Гейл Блитс за ними.
За обедом все так же болтали обо всем и ни о чем.
О русской кухне. О влиянии грузинской кухни, пришедшей вместе со Сталиным, на кулинарные особенности русского застолья.
Непринужденно болтали. Вкусно ели…
И только когда перешли в курительную, в ожидании сыра, кофе и сигар, начали говорить о деле.
– Втроем мы могли бы составить тот альянс, наподобие Большой антигитлеровской тройки, которому нефтяники ничего адекватного уже не смогли бы противопоставить, – сказал Блитс, вопросительно переводя взгляд с Тани на Нила и наоборот.
– Да… – с выдохом как бы выдавила из себя Татьяна, – но в этом нашем альянсе вы предполагаете для меня и для мистера Баррена какую-то особенную форму отношений, не так ли?
– В Большой тройке не было женщины, и поэтому, может, именно поэтому, сразу после победы над Германией разразилась Холодная война, – сказал Гейл Блитс.
– А будь Сталин женщиной, и выйди он замуж за Черчилля, так и не было бы Холодной войны? – спросила Татьяна, обрубая кончик ароматной «Ромео и Джульетты – Бельведерс».
– У нас именно вы, мадам, а не Черчилль, курите сигары, – заметил Гейл Блитс, – и это свидетельство того, что мир изменился, и женщина играет в большой покер наравне с мужчинами, и более того…
– Что более того? – переспросила Татьяна.
– И более того, – ответил Гейл Блитс, – мы теперь можем извлечь уникальную возможность, представляемую нам разнополостью членов альянса… и можем несказанно укрепить…
– Ах, бросьте, – отпарировала Татьяна, – что мешало грузину Сталину трахать в анус Винни Черчилля? Тем более, что он, как и все выпускники Итона, не был целкой на свою толстую задницу! Вот бы вам и укрепление союза!
– Но церковь не благословляет подобных браков, – ничуть не смутившись, возразил Гейл Блитс…
– И Капитул, – добавил Нил.
– Что? – переспросила Татьяна.
– Я говорю, что и Капитул вряд ли освятил бы гомосексуальный брак…
– Ах, вот вы о чем! Вы о Капитуле… – промычала Татьяна, в задумчивости выпуская облачко ароматного дыма. – Мистер Блитс, а как же насчет обета молчания? Вы нарушаете положение Устава, гласящее, что не только деятельность Ордена, но и само его существование должно оставаться тайной для непосвященных…
– Дорогая леди, уверяю вас, перед собственным посвящением я тщательнейшим образом проштудировал Устав, и, в соответствии со статутом восемнадцать, пункт три, я, как Маг Ордена, имею право избрать себе Фамулюса, приравниваемого к Адепту Малой Ступени и могущего быть принятым в Круг Посвященных на Собрании Ордена. Таковым фамулюсом и является мистер Баррен, мой давний проверенный деловой партнер и добрый друг… И я предлагаю вам, милая леди Морвен, и вам, почтеннейший мистер Баррен, подумать и принять решение!
– Решение? – спросила Таня. – О каком именно решении вы говорите?
– На мой взгляд, оно очевидно. Мне остается только сожалеть, что я не свободен, как мой партнер мистер Баррен, не то бы я…
– Не то, как сказал один мой маленький родственник, мы стали бы сопроизводителями новых электронных игрушек для плэй-стэйшн-три, – хохотнула Татьяна.
– Легко! – подтвердил Гейл Блитс. – Но, увы, я не свободен! А вот зато наш Нил…
Татьяна не испытывала неловкости от этих переговоров.
Все было нормально. Все было нормально, если рассматривать альянс как бизнес. Но ведь и в подобных браках по расчету случаются счастливые исключения!
Цезарь вступил в связь с Клеопатрой для того, чтобы на египетских границах империи был мир. Но у них была и любовь. И в историю они вошли не как политики-миротворцы, но как любовники!
Ах, как бы хотела этого Татьяна.
И счастье само теперь шло к ней в руки.
Счастье шло к ней в руки, и его нельзя было упустить! Нельзя!
– Я жду, когда мне сделают предложение, – сказала она, – я жду…
Нил поднялся из кресла. Застегнул нижние пуговицы пиджака, потом преклонил колено и сказал:
– В присутствии свидетелей я прошу вашей руки, миледи.
Татьяна, не вставая, протянула ему руку.
– Я согласна стать вашей женой, мистер Баррен, но я сожалею, что вы не нашли для меня слов любви, милорд…
После этого она поднялась и быстро вышла в распахнутые перед нею двери.
(4)
Деньги к деньгам. Так в семье Приблудовых говорили, кажется?
Теперь все самые дорогие торговые марки парфюма, дамских аксессуаров, белья и верхней одежды выстроились в длинную очередь и просто униженно умоляли ее – сверхновую звезду Голливуда – сняться в рекламном клипе для «Коко Шанель», или на разворот в журнал «Космополитэн», чтобы продвинуть новую «дамскую» модель «рено»…
На Таню был повышенный спрос, и умненький Факноумо, который отныне занимался не только ее пи-аром, но и выполнял обязанности рекламного менеджера, объяснил, что молоденьких топ-моделей для рекламы в Голливуде – хоть отбавляй, но торговля женскими товарами не может ориентироваться только на девчонок… Поэтому модели «за сорок» в деле дамского рынка «консьюмер-гудз» – особенно в высокой цене. Вот Татьяна и оказалась теперь такой сладкой для всех торговых марок, что продают часы и драгоценности, автомобили и бытовую технику, косметику и белье для богатых дам…
Первыми в атаку ринулись косметические монстры. Звонки из «Ledurall», «Loremal» и «Langnom» последовали один за другим. Предложения были заманчивы: в одном случае обещали двести тысяч зеленых за рекламу шампуня. В другом – полторы сотни за то, что она перед камерой намажет лицо суперэффективным кремом от морщин. Плюс доплата борзыми щенками – то есть возможность получить бесплатно неограниченное количество этой самой супер-мазилки. Третья фирма предлагала прорекламировать целую серию косметических средств для тех, кому за тридцать. И, соответственно, сняться сразу в трех видеороликах. Для начала. А там поглядим. За каждый платили по сотне, что в сумме означало три.
– Фто фкавефь? – прошепелявил Факноумо, изложив Татьяне основные пункты предлагаемых контрактов.
– На первый взгляд самая заманчивая версия – это шампунь. И платят больше, и акцент на возрасте не делают, – как и всякой женщине, Татьяне претила перспектива во всеуслышанье рассказывать о возрастных изменениях своей кожи.
– Фря ты так думаешь. Фампунь, мевду прочим, от выпатения фолос.
– Что же ты сразу-то не сказал! Изображать из себя лысеющую старуху – ну уж нет, ни за какие коврижки! – Татьяна даже разозлилась на своего недотепу – менеджера. – Ну давай, выкладывай, какие еще подробности ты от меня утаил? Только не говори, что серия косметических средств предназначена для борьбы с целлюлитом и мне предлагают собрать под свой флаг всех пожилых и не в меру упитанных дам, считающих, что чудо-крем поможет им избавиться от съеденного накануне тортика.
– Нет, ш кремами фсе в похятке. Только пватят маво. И вообще мне кафется…
Факноумо сделал задумчивую мину и выдержал паузу. Эта его привычка придавать вес своим словам путем предварительного минутного молчания и блуждания вокруг да около действовала на Татьяну, как красная тряпка на быка.
– Ну говори, не томи душу! Что за манера затыкаться на полуслове!
Однако Факноумо еще немного помолчал. И лишь тогда, когда Татьяна уже готова была окончательно взорваться, закончил, наконец, начатую фразу:
– Нам вучше схазу не согвашаться. Я увехен, фто это товко начаво. И будут гохазто бовее фыгодные фахианты. А есви этим ты нуфна, они пофысят стафки, как мивенькие.
– А вдруг нет?
– Фдхуг не быфает. Помяни мое свово!
И ведь прав оказался. Если бы не ее менеджер – пресс-атташе, Таня наверняка бы приняла одно из предложений. И прогадала бы, потому что компании, предлагающие на рынке схожий товар, не станут делать ставку на одну и ту же модель. Но пока перфектная женщина никому из них не дала согласия, они могли вести за нее борьбу, победит в которой тот, кто сделает самое заманчивое предложение. Предложение, от которого нельзя будет отказаться.
Всем трем конторам Факноумо сообщил, что у Татьяны Розен в данный момент есть еще несколько аналогичных предложений, и она делает выбор. Ставки тут же повысились вдвое. К тому же последовали новые звонки. О сотрудничестве с Таней мечтали производители косметики «Vir Hosh», «Tina Cici», «Papu». И, наконец, компания «Best cosmetic» вознамерилась выпустить новую коллекцию, включающую в себя все, что нужно зрелой женщине для того, чтобы выглядеть привлекательно и эффектно, – от кремов и масок до туши и помады. Новая продукция будет очень высокого качества и не из дешевых. Элитный товар для элитной публики. «Перфект». Именно так фирма-разработчик и производитель хочет его назвать. Татьяне предложили стать лицом фирмы. Годовой контракт, включающей в себя съемку в нескольких видеороликах и фоторекламе для плакатов, буклетов и престижных журналов. И еще одно условие – пока длится контракт, Таня Розен не должна рекламировать никакую другую косметическую продукцию. За все про все – три миллиона баксов. То есть, каждый месяц она будет получать «зарплату» – 250 тысяч наличными.
– Вот это класс! Целое состояние! – воскликнула Татьяна.
– Мафо! – отозвался прагматичный Факнуомо и за несколько дней выторговал еще треть от указанной суммы.
И снова Татьяна оказалась на съемочной площадке. Правда, сниматься в рекламе было довольно скучно и муторно. Двадцать дублей подряд приходилось вертеть в руках один и тот же опостылевший флакончик с косметическим молочком, повторяя при этом заученную фразу: «Я уже оценила непревзойденный эффект косметики „Перфект“. Очередь за вами». На следующий день то же самое, только в других интерьерах и с новым тюбиком – рекламируем жидкие тени. Каждый вечер Таня возвращалась домой уставшей и опустошенной, а завершение недели, отведенной для съемок, отмечала как настоящий праздник.
Потом последовали другие ролики. Она глотала из стакана кефир, вещая миру о пользе здорового образа жизни и йогуртов, обогащенных какими-то дружественными человеческому организму бактериями. Само изделие, напичканное пресловутыми инфузориями, оказалось таким отвратительным на вкус, что Таня встала в позу: даже за очень большие деньги пить это не стану. Пришлось администратору бежать в ближайший супермаркет за продуктом, аналогичным по цвету, но с приемлемым вкусом и запахом.
А на следующий день «здоровое» питание уступило место гаванским сигарам, и Татьяна в роли эдакой светской львицы манерно выпускала изо рта колечки дыма. Потом был холодильник, вокруг которого Таня-домохозяйка крутилась вместе со всей своей дружной семьей – лопоухий мальчик, конопатая кроха-дочка и их папашка с чуть наметившимся брюшком. И всем не терпелось заглянуть в холодильник, что же там такое спрятано? Глядя, как ее пузатый «муж» в сто пятый раз отворяет дверцу треклятого рефрижератора, Таня вдруг вспомнила излюбленный прием, используемых в фильмах ужасов: герой открывает холодильник, а там, на полочке, окровавленная голова его возлюбленной. И настолько отчетливо представилась ей эта картина, что она невольно зажмурилась и совсем забыла, что в этот момент ей следует обнять детей за плечи и с плотоядной улыбкой глядеть на муляжный тортик-мороженое, который отец семейства извлекает из недр белоснежного гиганта.
– Таня, ты что там застыла? – раздался за спиной голос режиссера.
С Бобби она работала уже во второй раз. Он был талантливым и востребованным режиссером-рекламщиком. Начав самостоятельно снимать года три назад, Бобби тут же вызвал зависть и даже ненависть старших коллег, которым неоднократно перебегал дорогу. Его первые работы были малобюджетны и гениальны, насколько это возможно в таком ремесле, как реклама. И к этому молоденькому – по виду так больше двадцати пяти не дашь – пареньку тут же выстроилась очередь солидных заказчиков. Их не отпугивала даже копна волос на затылке этого рекламного Чипполино, которую он перекрашивал каждый месяц то в зеленый, то в фиолетовый, то в огненно-рыжий цвет. Большинство клиентов Бобби отстегивало большие бабки и выдвигало жесткие требования, оставляя режиссеру минимум свободы творчества. Многие приходили с готовым сценарием, написанным собственноручно, в чем они признавались, кокетливо опустив очи долу. Бобби, в душе признавая, что это полная дребедень, поначалу предпринимал робкие попытки переубедить бездарных писак. Но те, как правило, вставали на дыбы и начинали проявлять норов. А раз все равно придется снимать так, как хочется им, зачем лезть на рожон? И Бобби стал соглашаться даже с самыми нелепыми идеями: кто платит, тот и заказывает музыку, а его дело – мастерски все исполнить. Результат был безупречен по съемкам и монтажу и, как правило, скучен и пошл по внутреннему содержанию. Поэтому Бобби до сих пор позволял себе слабость время от времени браться за малобюджетные ролики, при условии, что клиент не станет вмешиваться в процесс и позволит ему выпустить на волю свою необузданную фантазию. «Будем делать дешево и сердито», – говорил Бобби в таких случаях, и глаза его тут же загорались каким-то хищным блеском. Но на этот раз снимался клип другой категории: дорого и тоскливо. И Бобби выглядел вялым и сонным, невольно заражая этим настроением окружающих. Даже свой вопрос он задал сквозь зевок, скорее для проформы:
– …Ты что там застыла?
– Извини, Бобби, задумалась.
– А? А то я испугался, что тебе нехорошо…
– Да нет, все в ажуре! – улыбнулась Татьяна.
– Давай, соберись, придется еще дубль делать. Все готовы?
Мать-домохозяйка отошла на исходную позицию – у кухонной плиты.
– Дубль двадцать три. Начали! – прозвучал голос режиссера.
Дети вбегают на кухню. «Мама, мы хотим мороженого! Можно мы сходим в магазин?». Следом вваливается пузатый супруг: «Зачем так далеко ходить? Ведь у нас есть волшебный чудо-холодильник „Гудколд“! А ну-ка, скажем дружно крэкс-пэкс-фэкс…».
«Холодильник из страны дураков, – подумала Таня. – Вкладывайте в него свои золотые, господа Буратинки с деревянными мозгами!».
Был уже второй час ночи, а съемки все не могли закончиться. И причиной были дети. Если считать, что дети – это цветы жизни, то в данном случае на их огороде оказались кактусы. Особенно досаждал пацан. У мелкого хулигана все время чесались руки дернуть свою «сестренку» за косичку, задрать ей юбочку или дать щелбан. После чего соплюха заходилась диким ревом, и угомонить ее удавалось только с помощью леденца на палочке. «Хорошо, что я не их настоящая мать», – решила Татьяна, когда в три часа ночи последний дубль был наконец успешно отснят. А ее милые, славные мальчуганы сейчас посапывают в кроватках. И может быть, Митя улыбается во сне, он часто так делает – счастливчик, которому всегда снятся только хорошие сны.
Со временем Татьяна привыкла к рекламным съемкам. Перестала испытывать отвращение к бездарным, на ее взгляд, слоганам типа «С пылесосом „Карветт“ я сказала пыли нет!» или «В ресторанчике „Тошнилло“ проведем мы время мило». Иногда работа даже приносила удовольствие. Особенно нравилось ей рекламировать драгоценности, вечерние платья и меховые изделия. Надевать изысканные наряды и украшения и чувствовать себя преображенной, выступая то в роли сказочной снежной королевы, то знойной восточной правительницы, то роковой Клеопатры, то величественной русской царицы.
Кстати, на Таню имели виды даже в далекой России – в фирме, шьющей дорогие шубы для жен новых русских и носящей ее имя – «Таня». «Приезжайте, мы вам все устроим на высшем уровне: и шикарный прием, и номера люкс в лучшей гостинице, и самый удобный график работы, и норковую шубку презентуем в довесок к миллионному гонорару!». Заманчиво, конечно, съездить на Родину, вернуться в родные края голливудской звездой. Но Факноумо высказал мнение, что с русскими дела вести опасно.
– Они ше непветскасуемы! Фдвуг натуют? А сами не натуют, так дефовт какой-нибуть у них свучиться? Нет, ты, конефно, рефай сама, но я категовифески пвотив этой затеи.
И Таня согласилась, потому что понимала: как это ни прискорбно, но Факнуомо прав. Да и недосуг ей сейчас за тридевять земель тащиться, некогда. Здесь бы со всем поспеть. Очередь жаждущих заполучить Танино лицо и тело для наглядной пропаганды своего товара не иссякала. Пришлось даже составить черный список «непригодной» для Татьяны продукции, куда вошли средства для похудания, прокладки с крылышками, без крылышек и прочие средства личной женской гигиены, жевательные резинки, презервативы, нижнее белье, антирадикулитные пояса. Список ежедневно пополнялся.
Особенно раздражали Татьяну навязчивые предложения сняться в роликах, рекламирующих возрастные изменения и половые расстройства у мужчин. Она строго-настрого наказала Факноумо, чтобы не просто отсекал такие сценарии, но и раз и навсегда поставил в известность все рекламные фирмы и агентства, что Таня Розен снимается далеко не во всякой рекламе.
В конце концов, она вдруг с приятным удивлением обнаружила, что доходы от работы с рекламными агентствами за полтора месяца после выхода на экран «Красных рыцарей Андреевского флага» составили почти миллион долларов.
Но еще большее удовольствие доставили ей примерки бальных нарядов, о которых велела позаботиться веснушчато-джинсовая пиарщица Колина – несокрушимая Алабама Джонс.
Надо было готовиться к параду планет – к ежегодной церемонии вручения премий американской киноакадемии.
Татьяна изумлялась непроницаемому спокойствию Колина. Она – номинантка на лучшую женскую роль – волновалась, как та девушка, что собиралась в первый в своей жизни раз отдаться мальчику в конце школьной вечеринки… А Колину – ему хоть бы хны! И по его хитрой мордахе она чисто по-женски чувствовала….
Неужели результаты уже заранее известны?
И неужели все это только театр, рассчитанный на миллионы обывателей, что готовы были провести бессонную ночь у экранов своих телевизоров? Ну и ну!
Но так или иначе, готовиться к шоу было очень приятно.
Алабама вместе с верным Факноумо придумали ей новый автомобильный имидж этакой дорогой «хонки-тонк вумэн» и раздобыли для нее розовый кадиллак пятьдесят шестого года, рулил которым один из ее бодигардов…
Вот тоже! Не было печали, да купила бабка порося!
Пришла всемирная слава – без личной охраны теперь никуда и шагу нельзя ступить.
На розовом «Кадиллаке», в стильных шляпках и еще более стильных туфельках, Таня всю неделю перед церемонией каталась по городу из одного салона в другой.
Колье за сто пятьдесят тысяч долларов Барклай предлагал ей бесплатно – напрокат, только за упоминание, что колье это из его последней коллекции. Платья – черные декольте для церемонии и белые для ночного бала, тоже бесплатно, предлагали и Нина Риччи, и Версаче, и Кендзо.
Все это было необходимо примерять. Все это надо было смотреть. А вообще – все это было частью Голливуда. Его жизнью.
И все это было тем событийно-надуманным фоном, на котором она общалась с людьми. Разными и всякими. Честными и не очень.
А новых людей теперь в ее жизни – было хоть отбавляй!
Попадались и такие, что не прочь бы были поженихаться к соломенной вдовушке с миллионами. Таня их за версту чуяла. После Гришки, Царствие ему Небесное, Татьяна стала стреляным голливудским воробышком и теперь, после горячего обжигающего молока, на всякий случай, дула даже на холодную воду.
– А пофему бы тебе не надеть кхасное? – подал идею Факноумо.
– Зачем? – удивилась Татьяна.
– Самый пехфектный цвет. Цвет победитевей.
– И все сразу вспомнят, что я родилась в стране Советов. Хотя, если честно, у меня создается впечатление, что там родился ты.
Тем не менее, Таня подошла к зеркалу и попыталась представить себя в вечернем платье вызывающе алого цвета. А может, оно и ничего, и даже ничего себе?
– Есви ты хотева снабдить свою биогхафию гхифом совехшенно секхетно, об этом надо было позаботиться гохаздо ханьше. А сейчас я увехен: статуэтка «Осках» на кумачовом фоне будет смотхеться потхясающе.
– А если мне его не дадут? Получается, что этой красной тряпкой я только раздразню быков, в роли которых выступит вся журналистская братия.
– Тебе его дадут.
– Ты-то откуда знаешь?
Таня внимательно посмотрела в глаза своему пресс-атташе: неужели ему кто-то сказал? Колин? Он в последнее время как-то странно пытается избегать откровенных разговоров, словно что-то скрывает. Неужели они с Факнуомо в сговоре? Но на непроницаемом лице молодого человека она не прочла ответа на свои вопросы.
– Я пхедчувствую. Значит, так и будет. Так что – кхасное?
– Посоветуюсь с Алабамой, – хотя у Тани тоже бывали предчувствия, и в данном случае интуиция подсказывала: Алабама скажет то же, что и Факнуомо.
Не один день потребовался на то, чтобы объехать модные бутики, представлявшие новейшие коллекции самых навороченных модельеров. Последние, если только не были заняты другими неотложными делами, старались самолично встретить важную гостью. Ведь по слухам, а в Голливуде слухи распространяются с космической скоростью, у нее были все шансы стать звездой номер один. И тогда акции того модельера, чье платье наденет кинодива, резко подскочат в цене. Поэтому ей не только предлагали все самое лучшее, но готовы были бесплатно дать напрокат, или, раз она предпочитает купить, отдать со значительной скидкой. И подогнать по фигуре – тоже, разумеется, совершенно бесплатно. А если слухи обманут – что ж, риск дело благородное.
– Мадам Розен, чем могу быть полезен? – учтиво раскланивался Пако Кабан.
– Я ищу платье для предстоящей церемонии.
– О, я в курсе, в курсе. Надеюсь на ваш успех, буду болеть за вас.
«Но только при условии, что вы явитесь туда в моем костюмчике», – мысленно продолжила Таня высказывание знаменитого модельера.
– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.
– Мне кажется, у меня есть то, что вам нужно. Я специально приготовил: синее платье, отделанное алмазными стразами. Вам будет очень к лицу, взгляните.
Кабан жестом позвал свою помощницу, и она вынесла шикарный наряд, переливающийся волшебным светом драгоценных камней. Достаточно взглянуть на ткань – уже дух захватывает. И черт дернул этого Факноумо порекомендовать ей красное. Может, все-таки это? Но нет, решение принято, и отступать она не привыкла.
– Какая красотища! А у вас нет такого же красного?
– Красного?! – Кабан изумленно вытаращил глаза.
– Да, я решила пойти на церемонию в красном.
– Позвольте спросить, почему? – недоумевал модельер.
– Пако, вы суеверный человек?
– В какой-то степени…
– Тогда не задавайте лишних вопросов, лучше покажите мне, что у вас есть из красного.
И тут бутик приходил в движение. Продавцы одно за другим выносили платья: цвета алого мака, советского стяга, кроваво-красные и почти бордовые. Что-то разборчивая покупательница отвергала сразу, что-то примеряла, иногда брала какое-нибудь одно на заметку.
– Спасибо, что потратили на меня столько времени. Вон то красное вроде как ничего, но я хочу посмотреть еще кое-что. А потом, возможно, вернусь к вам.
– Поедете к Дольче Варану? – мина у Кабана была кислая, а в голосе слышались ревнивые нотки.
– Да, к нему тоже заеду, – Татьяна не считала нужным что-то скрывать.
– Новая коллекция у него не самая удачная. Это я вам говорю не потому, что боюсь конкуренции, это, так сказать, мнение профессионала, – модельер наклонился к самому ее уху, как будто то, что он говорил, было страшной тайной, которую теперь знали только двое – он, Пако Кабан, и она, Татьяна Ларина.
