355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Лекух » Туман на родных берегах » Текст книги (страница 3)
Туман на родных берегах
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:56

Текст книги "Туман на родных берегах"


Автор книги: Дмитрий Лекух



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6

Больше всего инспектора поразило, что рутинное совещание по безопасности в дни празднования Победы в Гражданской войне посетил внезапно прибывший раньше срока в старую столицу Верховный.

Высокий, чуть грузноватый, обритый наголо, с тоненькой ниточкой заботливо выстриженных усов, в черном полувоенном френче с двумя георгиевскими крестами за Мировую войну и с крупными «волчьими» ушами, отделяющимися от породистого черепа, Валентин Петрович вошел в совещательную комнату своей резкой, быстрой походкой, чуть приволакивая искалеченную на той же войне ногу.

И уселся не во главе стола, где сверкал стеклышками своих очков Лаврентий, а с самого краю.

В опасной близости от самого Ворчакова.

Никита Вождя искренне любил и ценил, и если бы потребовалось, он без раздумий отдал бы за него свою бесценную молодую жизнь. Но за несколько лет совместной работы господин генеральный директор прекрасно научился различать даже самые малозаметные оттенки настроения канцлера, и потому сейчас он его, мягко говоря, – опасался.

Валентин Петрович тем временем продолжал мрачно разглядывать собравшихся своими огромными, чуть на выкате, внимательными южными глазами.

Потом неожиданно резко прищурился, еще немного помолчал, отчего воцарившаяся в совещательной комнате тишина стала совершенно оглушительной.

А потом коротко пробарабанил пальцами по столешнице ритмически сложную музыкальную фразу и резко, неприятно, коротко ухмыльнулся.

– Это американский негритянский спиричуэл, – проговорил, словно выплевывая слова, своей, уже знаменитой на весь европейский мир по радиовыступлениям, глуховатой, отрывистой речью с чуть заметным южным акцентом. – Якобы модифицированное священное песнопение. Или, как сейчас модно выражаться, джаз. Мерзкая музыка мерзких черных недочеловеков. Которую тем не менее мы обязаны знать и охранять, раз уж взяли на себя обязательства знать и охранять культуру. Да-с. Даже такую. Композиция «Туман на родных берегах». Ни автора, ни исполнительницу, признаться, не помню. Но не в этом дело. С этой вещицей связано нечто необычное и опасное для Империи. Ее название нам удалось перехватить сразу в нескольких шифровках, по радио и с курьерами. И есть подозрение, что одна из радиошифровок предназначалась Объекту номер четыре. Конечно, подозрение – еще не факт. Но тем не менее, тем не менее… Что сие значит, мне неведомо. А вот вы должны выяснить. И немедленно доложить. Честь имею.

И удалился, слегка приволакивая правую ногу, что, как было известно в высших партийных и государственных кругах новой Российской Империи, выдавало крайнюю степень волнения. В обычное время Вождь за своей походкой тщательно следил: раны почетны, но Вожди не имеют права на слабость.

Никита и Лаврентий переглянулись. У Катаева, помимо официальных, были какие-то свои, никому не известные источники информации.

В принципе, это нормально: управление, возглавляемое Ворчаковым, подчинялось непосредственно Вождю, ему же и адресовались основные доклады. Ну, а с какими из остальных служб делиться или не делиться принесенной ищейками полковника Ворчакова информацией, – решал сам Валентин Петрович и никто иной, даже из числа ближайших помощников и советников.

И потом, у Валентина Петровича порой случались гениальные озарения, во время которых он неожиданно мог увязать в единую концепцию, казалось бы, совершенно разрозненные факты.

И с этим стоило считаться: Канцлер сам ошибался крайне редко, а чужие ошибки карал жестко, даже самодурски.

Особенно – если он о них предупреждал.

Забывавшие о предупреждении жили коротко и не очень счастливо.

А умирали, согласно блуждавшим по Империи глухим, невнятным шепоткам, мучительно.

Разумеется – это были всего лишь слухи. Или глупые бабьи сплетни.

Но проверять на собственной шкуре эти байки ни Никите, ни Лаврентию не хотелось.

Глава 7

Дальше совещание шло скучно и даже рутинно.

Начальник Кремлевской охраны доложил расстановку постов в будние и праздничные дни, привычно попеняв, что черная форма бойцов охраны ничем, кроме цвета погон и петлиц, неотличима от формы армейских гвардейцев.

Это доставляло неудобства и тем и другим, и вносило в действия охранных подразделений, особенно в ночное время, ненужную путаницу.

Никита привычно согласился и привычно же взял на карандаш.

За несколько дней эту проблему все равно не решишь, да и не стоит она того, чтобы на нее сейчас отвлекаться.

Лаврентий непрерывно курил тонкие, почти дамские папиросы, и злобно зыркал поверх круглых стекол на присутствующих, думая при этом о чем-то о своем.

В ближайшие недели с ним придется тесно сотрудничать: Вождь, как уже сказано выше, ошибок не любил и ошибающихся не прощал.

У него была любимая фраза, мол, если придется выбирать, он предпочтет работать с законченными подонками, чем с круглыми идиотами.

А тут еще этот чертов спиричуэл, сложный ритм которого Никита сразу и не уловил.

Интересно, что это может быть?

Условный сигнал? Вряд ли, слишком сложно.

Условный сигнал должен к чему-то призывать, и это «что-то» – либо теракт, либо диверсия. И чтобы его подать, достаточно взмаха платком из окошка.

Условный же сигнал по радио – исключительно для массовых действий, которые в современной России, в том числе стараниями участников нынешнего совещания, вообще невозможны.

Нет таких политических сил, которые могли бы подобного рода действия осуществлять и планировать.

Значит – шифр.

А это плохо, очень плохо.

Мы и с германскими, да чего там с германскими – с англосаксонскими криптограммами справляемся с огромным трудом. Шифровальщики с ума сходят, требуя скоростные счетные машины, которых у нас просто-напросто нет.

Мы же не англичане, отстаем.

Но если онинаучились кодировать информацию, маскируя ее под мелодию, это уже совсем нехорошо.

Тогда понятен смысл посылки курьеров: шифрограмму надо не только передать, но и принять, а самое главное – понять. На перехвате курьеров с «ключом» и надобно будет сосредоточиться.

Охрану и без Никиты организуют.

Но тогда в чем заключается роль главного тюремщика Лаврентия?!

Видимо, вождь считает, что курьер должен появиться в окружении опального Старика!

А более удобного момента, чем торжества по случаю Победы, на которые почетного пленника и арестанта вывезут, – и быть не может!

…Когда они вышли на свежий воздух, Ворчаков вполголоса поделился своей догадкой с Берией.

Тот кивнул.

– Возможно. Но я бы не исключал и попытки террористического акта. Господа максималисты и примкнувшая к ним шваль не делают большой разницы между Вождем и Стариком. Оба для них – злейшие враги. Причем, неизвестно, кто хуже. С Вождем коммунистическая Германия вынуждена поддерживать дипломатические отношения. А Дед – просто враг. Но для коминтерновцев в этом нет особой разницы. В конце концов, на параде Победы Валентин Петрович со Стариком будут стоять на расстоянии вытянутой руки на одной трибуне. Поверьте, для бомбиста – лучше не придумаешь. Одной бомбой…

Никита задумчиво полез в карман за папиросами.

– Исключать, конечно, ничего нельзя, – вздохнул, прикуривая. – Вообще ничего. Особенно при таком скоплении публики. Каждую сумочку не обыщешь. А если еще учесть неистребимое желание Вождя общаться с народом… Впрочем, это рутина. У меня все из головы не идет отстуканная по столешнице джазовая композиция. Как там бишь ее, «Туман на родных берегах»? Вы ее хотя бы слышали?

Берия отрицательно покачал головой, а потом, для верности, развел руками:

– Извините, не довелось. Я вообще с недоверием отношусь к подобной музыке. Как, кстати, и Канцлер…

Никита рассмеялся.

– А вот это вы напрасно. Канцлер очень любит джаз, полковник. Поверьте, в этом нет ничего зазорного, мы ведь с вами тоже с удовольствием наблюдаем, как забавно гримасничают обезьянки в зоосаду. Просто стесняемся в этом признаться. Я – не стесняюсь. Но именно этой композиции слышать мне почему-то не довелось. Вы, кстати, не подскажете, Лаврентий, есть ли в Москве ресторация, где может играть хорошая джаз-банда?! Эти музыканты внимательно следят за новинками, можно попробовать заказать…

Берия кивнул.

Задумчиво пожевал нижнюю губу.

– Подскажу, разумеется. Мог бы прямо сейчас, но лучше наведу дополнительные справки у референтов. Сам компанию не составлю, увольте. У меня от этого негритянского безобразия жутко болит голова. А пока извольте проехать со мной в «Арагви» у памятника Долгорукому. Совсем новый ресторан, владельцы планировали его открыть только через два года, в тридцать восьмом. Признаться, употребил влияние, ускорил. Под предлогом Олимпийских игр. Там прекрасная грузинская кухня, и я взял на себя смелость заказать столик на две не очень любящие друг друга, но вынужденные в ближайшие дни работать вместе персоны. Не возражаете?

Никита кивнул и усмехнулся.

Он, разумеется, слышал об этом ресторане.

В том числе и о некоторых особенностях его акустики, не позволяющей подслушивать отдельные столики даже при применении самых современных технических средств. Берия звал его туда не столько пообедать, сколько поговорить.

Ну, и отобедать тоже: кухня в ресторане была отменная и, несмотря на относительную новизну заведения, уже славилась далеко за пределами Москвы.

Ну, и отчего ж не воздать ей должное?

Говорят, там дивно готовят какой-то особый рисовый суп с бараниной, томатами и базиликом, – густой, ароматный, даже обладающий целебными свойствами.

И знаменитое грузинское лобио, сациви из кур и экзотический шашлык, который пекут на древесных углях, заворачивая каждый кусочек мяса в отмытую и вымоченную в молодом вине желудочную пленку.

То ли по-царски, то ли по-карски, то ли еще как, неважно.

М-м-м…

Глава 8

…Берия, как выяснилось, из всех доступных ему машин, так же, как и Ворчаков, предпочитал «Эмку»-кабриолет.

Белого пижонского цвета.

И красное сухое вино.

Итальянское.

– Знаете, Никита Владимирович, – вздыхает, разливая по бокалам заказанное на аперитив благородное старое кьянти лысый очкастый тюремщик, – я мог бы попросить для вас рог и спеть какую-нибудь заунывную народную песню. Но не буду делать ни того, ни другого. Когда принесут мясо по-карски, мы его с вами запьем «Напареули». Но не потому, что его обязательно запивать аутентичным грузинским вином, нет. Просто баранину, по моей просьбе, мариновали в этом вине. Не люблю, когда мясо маринуют лимоном, как это полагается по классическому рецепту. Лимон убивает баранину. Впрочем – оцените…

Никита кивнул, усмехнулся уголком губ.

– Вижу, готовились, Лаврентий Павлович.

Берия снял мятую армейскую фуражку, промакнул вспотевший лоб салфеткой и неожиданно звонко расхохотался.

– Разумеется, Никита Владимирович. Разумеется. Еще как. Но признаться, не к беседе о маринаде к бараньему шашлыку. У меня сегодня планировался обед с одной из моих… м-м-м… сотрудниц. Однако пришлось отменить. Вы ей, не скрою, не самая приятная замена, к тому же я в курсе того, что вы меня… недолюбливаете. Но Валентин Петрович, согласитесь, – умеет удивить…

Ворчаков рассмеялся в ответ.

Им и предстояло вместе работать как минимум несколько дней, до Парада Победы.

А, значит, нужно установить контакт.

Все как и учили.

Тем временем расторопные половые в грузинских рубахах расставляли на столе мелкие вазочки, из которых оглушительно вкусно пахло чем-то горячим и острым.

– Угощайтесь! – Берия сделал широкий жест и отхлебнул вина.

Никите понравилось, что он, по европейскому обычаю, не стал чокаться.

Лысоватый главный тюремщик новой имперской России, несмотря на кажущуюся мужиковатость, умело держал дистанцию.

– Мне, – вздохнул Ворчаков, заправляя салфетку за воротник форменного летнего френча с лазоревыми погонами, – прежде чем угоститься, потребуются ваши рекомендации. В грузинской кухне я не силен…

– Ах оставьте, Никита Владимирович. Ваша работа по грузинским меньшевикам мне хорошо известна и вызывает искреннее восхищение. Неужели, проведя ряд блестящих операций на моей бывшей родине, вы так и не полюбили нашу кухню?! В жизни не поверю…

Никита тоже отхлебнул вина.

Кьянти был превосходным и очень холодным, со льда, что убивало вкус, но было приятно в эдакую безобразную жару.

Все-таки Берия умница, и его не следует недооценивать.

Мужиковатость не должна вводить в заблуждение.

Надо только будет ему сказать, что итальянцы в таких ситуациях разбавляют вино талой водой с ледника, лучше бодрит.

А вот насчет Грузии…

Сказать?!

А почему бы и нет.

– Я, Лаврентий Павлович, эти, как вы выразились, «операции», провел, не вставая из-за письменного стола. Хотя, признаться, в Грузии побывать мне и тогда очень хотелось. Просто то-ва-ри-счам меньшевикам мой облик, как вы догадываетесь, слишком хорошо знаком. Я, как и вы, еще прежде был объявлен, как они выражаются, «врагом грузинского народа». Путь туда мне закрыт, в том числе и по дипломатическим каналам: боюсь, грузинские социал-демократы и прочие бомбисты таких понятий, как «дипломатическая неприкосновенность» по отношению к своим «злейшим врагам» не признают.

Берия со вздохом снял очки и начал не торопясь, в задумчивости протирать их небольшой бархатной тряпочкой.

– Да, грузины – странный народ. Мне иногда кажется, что даже я, урожденный грузин, их не понимаю. Кавказ всегда славился честью и благодарностью, а благодарность русскому народу, в буквальном смысле спасшему их от уничтожения, должна быть абсолютной и совершенной. Перши шеве могит хан! Перши шеве! Я иногда совершенно искренне стыжусь своего происхождения…

Никита промолчал. Он не забывал, что перед ним – игрок.

Волчара, получивший первый опыт тайных операций чуть ли не в Гражданскую, в которой, как многие подозревали, этот щуплый очкастый грузин участвовал отнюдь не на стороне нынешних победителей.

Ворчаков закурил.

– Про вас ходят разные слухи. Вы все-таки кто по происхождению?! Кто-то говорит – князь, кто-то, – крестьянин…

Берия вздохнул.

– По отцу из крестьян, по матери, как вы изволили выразиться, князь. Родственник Авалишвили и Дадиани. Вам это о чем-то говорит? Если нет – не печальтесь. В Грузии князей больше, чем блох на барбоске. К тому же я не чувствую себя ни князем, ни грузином. Как бы вы, Никита Владимирович, ко мне ни относились, даже вы не посмеете отрицать, что я – патриот России…

Господин генеральный директор со вздохом стряхнул пепел и, хоть и задумчиво, но согласно кивнул.

Берия был настоящим негодяем, тюремщиком, палачом, покрывателем скрывающейся от справедливого возмездия жидовни и самым настоящим убийцей.

Но Империю он, похоже, и вправду любил.

И желал ей только величия.

– Да вы угощайтесь, угощайтесь, Никита, – грустно улыбнулся Лаврентий. – Сациви, к примеру, можно и нужно кушать холодным. А вот лобио и аджапсандал – только горячими, и не верьте негодяям, которые вам скажут, что бывает холодное лобио. Это не лобио, а отварная фасоль. Настоящий красный лобио кушают только горячим, заедая кашей из мамалыги и твердым копченым сыром. И запивая молодым вином. Кстати, вино тоже пейте, потому что сейчас нам принесут харчо, а под него вино пить уже нельзя. Только водку или граппу. Лучше, конечно, чачу – как вам известно, это грузинская виноградная водка, очень крепкая. Жаль, что из-за разногласий с меньшевиками импорт грузинских товаров запрещен: то дерьмо, которое гонят спекулянты во Владикавказе, в приличных местах не подают. И слава богу, отрава и есть отрава…

Харчо, – горячий и острый грузинский бараний суп с рисом и томатами, – и вправду был по-особому восхитителен в сочетании с холодной русской водкой.

Никита даже подумал, что Вождь прав, и Грузию, этот благодатный край, действительно нужно забрать обратно. Несмотря на подлость грузинского народа, хорошо прогнозируемый вой англо-саксонских «союзников» и всего прочего, прости, Господи, «европейского цивилизованного сообщества».

Шиш им, а не ключи к русскому Северному Кавказу!

Наши предки чуть ли не целый век свою кровь в тех краях проливали, замиряя немирных горцев.

Ермолов, Барятинский, Евдокимов.

Слава и грозная гордость русского воинства.

Да и его, Ворчакова, прадед там голову сложил…

…А в наместники туда не худо бы отправить Лаврентия.

И Розенбергу радость, и сам Берия не будет возражать.

Порядок он там, можно ручаться, наведет такой, что никто из местных «вольнодумцев» и пикнуть не посмеет.

Никита не успел еще додумать понравившуюся мысль, как расторопные половые уже водрузили на стол огромную фарфоровую миску с умопомрачительно дымящейся бараниной и принялись, на глазах у гостей, открывать большую глиняную бутыль с густым грузинским вином.

А метрдотель в черном смокинге и белоснежной сорочке с бабочкой что-то озабоченно шепнул в ухо Лаврентию Павловичу.

Берия кивнул.

– Извините, Никита, – жмет узкими, но явно сильными плечами, – отойду на пару минут, помощник в вестибюле дожидается. Без меня не приступайте, шашлык по-карски надо кушать чуть подостывшим. Кусок горячего мяса непосредственно с живого огня убивает самые важные оттенки вкуса. Это я вам ответственно заявляю. Лучше перекурите пока, выпейте бокальчик-другой «Напареули». Наверняка контрабанда. А я скоро…

Никита кивнул и не спеша закурил, смакуя кьянти и рассматривая висящий на стене напротив эстамп модного модерниста Шикльгрубера. Оттиск был явно авторский, – «Арагви» считался дорогой элитной ресторацией, здесь не было подделок и даже неавторских копий.

Штаб-ротмистр давно уже увлекался работами этого вечно взъерошенного мастера, особенно горными пейзажами, их безумной и бесконечно светлой экспрессией.

Но приобретать не отваживался, обходясь более лояльными к идеям белого движения живописцами.

Австрияк, писавший под нарочито крестьянским псевдонимом Шикльгрубер, хоть и был убежденнейшим большевиком-максималистом, – а, согласно некоторым слухам, к тому же почти на четверть евреем, – умел своей воистину волшебной кистью передавать малейшие движения человеческой души.

Даже когда писал, чуть ли не по личному заказу Тельмана, ужасные индустриальные пейзажи новых германских строек.

У него даже уродливые скелеты строящегося на Рейне каскада гидроэлектростанций выглядели не насилием над пасторальной природой рейнской долины, навсегда скрытой свинцовыми водами нового водохранилища, а триумфом истинно арийского духа, вроде древних языческих храмов, которые давно погибли и о величии которых можно теперь только догадываться.

Талант…

Берия возник внезапно, будто материализовавшись из сизого папиросного дыма.

Вздохнул, глядя на еще дымящийся, исходящий безумным мясным духом шашлык.

Пожевал нижнюю губу, укоризненно покачал головой.

Поправил и без того ровно сидящее на мясистом кавказском носу пенсне.

– Собирайтесь, – говорит, – Никита Владимирович. Шашлыку мы попозже поедим. Если получится. Только что, на подъезде к Москве, в результате террористического налета, убит генерал Туркул…

Глава 9

Подробности Ворчаков узнал уже в машине.

Туркула, вместе с двумя его заместителями, ехавшими на парад, и охрану, предоставленную по этому случаю ведомством Берии (армейским охранникам, особенно «дроздам», Антон Васильевич после известных событий не доверял) расстреляли на последнем перегоне, прямо перед прибытием на Рязанский вокзал старой российской столицы.

Всех, включая ни в чем не повинных проводников и горничных бронированного вагона генерал-губернатора, командующего Туркестанским военным округом.

Всех.

Кроме одного из порученцев, его тела пока не нашли.

Кто, как – непонятно.

На вокзал броневагон прибыл с целой горой еще теплых трупов и без единого живого свидетеля – в духе боевиков знаменитого «карающего меча революции» Якова Блюмкина.

Если бы не одно «но»: этого порученца Никита неплохо знал.

И заподозрить его в связях с германскими максималистами или коминтерновцами не смог бы даже под угрозой отставки: парень лишился не только родителей и родного дома, но и всех родственников в страшную Гражданскую войну, и расстреляли их именно большевики.

Всякое бывает, конечно.

Но все это напоминает довольно грубую инсценировку.

Особенно если учесть тревогу что-то почуявшего Вождя.

У Валентина Петровича потрясающая интуиция, Ворчаков в этом не раз убеждался.

И опасности Великий Канцлер явно ждал отнюдь не со стороны большевиков.

Когда Никита сказал об этом Берии – тот поморщился.

Ворчаков насторожился.

В конце концов это его работа: искать и искоренять крамолу, в том числе и среди ближайших сподвижников Канцлера.

А прищемить Лаврентия, что уж тут скрывать, было бы особенно приятно.

Ничего не подозревающий о движении мыслей собеседника, Берия между тем заговорил:

– Вы, Никита Владимирович, безусловно правы, безоговорочно доверяя интуиции Вождя. Однако давайте попробуем рассмотреть иные варианты. Можете себе представить Старика, которого так искренне недолюбливает Канцлер, организатором хладнокровного убийства такого числа людей, включая женщин из обслуживающего персонала?! Вот и я не могу. А больше никому, кроме большевиков и своего бывшего командира, милейший Антон Васильевич дорогу и близко не переходил. Напротив, всех устраивал: недалекого ума был человек, хоть и незаурядной храбрости. За что и ценили…

Ворчаков был вынужден согласиться.

Если не «красные», то – «белые».

А «белые» способны на многое, но – не на такое.

Белые попытались бы избежать такого числа жертв.

Что-то тут не так.

А вот что – совершенно не понятно.

Теперь, пока не пройдет празднование, единственная его задача – личная безопасность Вождя.

Террористический акт против командования Туркестанским округом нужно рассматривать только во взаимосвязи с проблемами безопасности первых лиц Империи Русского Народа.

Ворчаков повторил эту мысль вслух, и Берия с ним немедленно согласился…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю