Текст книги "Следствие считать открытым"

Автор книги: Дмитрий Туманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Эх, Таниус, Таниус, слабо ты знаешь этот контингент, вообще не знаешь… Я видывал типчиков с невинными ангельскими глазами и поэтической натурой, и при всем этом они за денежку были способны пойти на любую гадость и подлость. Знавал я и других – любителей переделывать мир под себя. Вроде бы на первый взгляд – умные, образованные люди, и с ними даже приятно поговорить на отвлеченные темы. Вот только про то, какими бесчеловечными способами эти умники торят путь к совершенству, лучше и не говорить…

На утро третьего дня путешествия перед нами открылась длинная и узкая Эсвина долина. Впереди на горизонте отметился дымными столбами Эсвистранн – скромный пограничный городок.

Эти места уже не были исконно фаценекими. Около двухсот пятидесяти лет назад на Фацению обрушилась череда катастроф: землетрясения, засуха, несколько суровых зим подряд. Страну сотрясали беспрерывные феодальные войны, и население покидало разоренные долины, разбегаясь кто на восток – в Рантию, кто на север – в Зеленодолье, а кто и еще дальше – в Травинату и Чессинию.

В отличие от других мест в Эсвиной долине беженцы селились компактно. Когда же тяжелые времена миновали, переселенцы так и остались здесь, постепенно выжив благопристойное местное население крепким словом и тяжким запахом немытых тел. Новообразованное княжество в имперские времена присоединилось к Фацении, а после падения Империи местные властители прибились под знамена короля Владимекса.

По мере того как мы спускались с гор, снег исчезал прямо на глазах. Здесь весна была уже полновластной хозяйкой – на деревьях набухали почки, сквозь желтый ковер прошлогодней травы пробивались первые зеленые ростки. Рядом каскадами и перекатами шумели бурные воды реки Вераны, пробившиеся сквозь скалы Волчьих гор и теперь стремящиеся вниз, на просторы зеленодольских равнин.

Плодородная Эсвина долина была заселена достаточно плотно, и первые деревни нам начали встречаться уже в предгорье. Я, вспоминая потрясенную столицу, втайне надеялся на худшее, но, видимо, народ здесь обитал более простой и приземленный. Время тоскливого ожидания Конца Света давно закончилось, и люди жили своей повседневной, рутинной жизнью. На Огненное Око уже практически никто не пялился – второе солнце стало чем-то обыденным и привычным, как луна и звезды. Некоторые работяги, в основном крестьяне, даже были довольны этим явлением – светлое время суток увеличилось часа на три, что во время начинающихся весенне-полевых работ было очень даже кстати.

К полудню мы добрались до ворот Эсвистранна. Этот небольшой городишко еще лет сто назад был ничем не примечательным сельцом и сумел вылезти из деревенской грязи лишь потому, что стоял на крупном торговом пути и принимал с Раскрытыми объятиями торговые караваны, постоянно ходившие между Зеленодольем и внутренними районами Фацении. ° горы купцы везли масло, пряности, благовония, обратно Извращались с шерстью, кожей, смолой и нехитрыми горскими поделками фигурной резьбы. Вдоль тракта, прямой стрелой пересекавшего Эсвистранн, выстроились многочисленные лавки, таверны, постоялые дворы и перевалочные склады.

Лошади получили свою порцию овса в городской конюшне, а потом и мы отправились отобедать. По заверениям Таниуса, единственного из нас бывавшего в этих краях, лучшей таверной здесь считался «Купец», чьи постояльцы целиком и полностью соответствовали названию.

Как правило, вывеска заведения соответствует его названию, а иногда – и содержанию. Эта вывеска бросалась в глаза шагов за триста – дородный краснорожий купчина в красной же косоворотке держал в одной руке кружку размером с хороший бочонок, а в другой – окорок величиной со слоновью ногу. Внутри обстановка оказалась по-купечески кичливой и основательной: колонны из вековых сосен, массивные лавки и столы, длинная стойка, блистающая стеклом и медью. Безвкусные и пошлые картины на стенах изображали «лучшие сюжеты из жизни народа», то бишь пьянку и разврат. Тут даже был свой маленький оркестр – в дальнем углу уныло бренчала балалайка.

Таверна была забита народом – многие торговцы благо– , разумно пережидали здесь, пока в горах растает снег и пути станут свободны. В зале стоял беспрерывный гомон: одни спорили до хрипоты, другие бились об заклад, третьи заключали сделки и немедленно их «обмывали». По большому счету делать купцам было нечего, потому они беспощадно сражались со скукой залпами спиртных «боезапасов» из хозяйских погребов. Уже с утра многие постояльцы успели основательно «настреляться» и теперь во всю глотку орали непотребные песни. Окна заведения были наглухо закрыты, если вообще не заколочены, и в спертом воздухе витал головокружительный аромат жареного лука и перегара. Между столами усердно сновали служки-разносчики с подносами, наполненными еще дымящейся снедью и крутобокими глиняными кружками с пивом и перегоном. Тут же важно прохаживался хозяин, типичный трактирщик – пузо навыкате, засаленный фартук, маленькие осоловелые глазки и хитрющая морда. Из присутствующих на нас никто не обратил внимания – мало ли кто J на тракте околачивается? Но хозяин сразу приметил голодного клиента, оценил наметанным глазом, махнул одной рукой на свободный столик в углу, другой – громко щелкнул пальцами, направляя половых.

Не прошло и пяти минут, как перед нами дымилась гора жареной баранины и большое блюдо с тушеной капустой. Без каких-либо изысков, зато быстро и вкусно, особенно по сравнению с нашим опостылевшим походным рационом из гороха, ячменя и лежалой солонины. В придачу нам был поставлен небольшой бочонок местного пива, вполне сносного на вкус. Что еще нужно оголодавшему путнику, чтобы воспарить в небеса от счастья?

Наливаясь ячменным «счастьем» и набивая желудок, я краем уха вслушивался в разговоры за соседними столами. Что поделаешь – профессиональная привычка! О чем могут трепаться торговцы? О ценах, о товарах, о мелочном и придирчивом покупателе – о, это да, это у них в крови! Но еще я отметил следующее: то там, то тут в разговоре всплывали упоминания о какой-то банде, орудующей по ту сторону границы.

Казалось бы, эта тема давно набила оскомину. После войны банды в Зеленодолье были обычным явлением – одни появлялись, другие исчезали, разбитые или поглощенные конкурентами, против особенно крупных и наглых данийские рейдеры устраивали облавы. Но в общем-то за четырнадцать лет ничего не изменилось, и население приспособилось к такой неопределенной ситуации – посады опоясывались рвами и частоколами, города – крепостными стенами. Сами купцы нанимали вооруженную охрану, порою тех же бандитов, тряслись от страха на дорогах, но упорно тащили свой товар на Другой конец мира – немалые доходы стоили путевой нервотрепки.

Поскольку мы как раз направляемся в Зеленодолье, то стоит уточнить тамошнее положение дел. Ну а самые достоверные сведения, конечно, у хозяина. Тот, словно уловив мою мысль, Уже сам направлялся к нам, пробираясь между лавками.

– Почтенные господа, всегда рад видеть таких гостей под Фишей моего дома. Все, что мы можем предложить, сиречь скромная еда и крыша над головой, – к вашим услугам! – Подобострастно изогнулся толстяк. – Вот только времена нынче неспокойные, сами понимаете-с. Все стали товаров расплачиваться, деньги берегут-с. Чем платить изволите-с? – напрямую осведомился он, настороженно посматривая на огромный меч Таниуса, на котором до сих пор виднелись бурые разводы от волчьей крови.

– Золотом! – буркнул Таниус, небрежно бросая монету.

– Да неужели?! – с издевкой осведомился трактирщик, тыкая пальцем в монету. – Нынче какие-то мерзавцы вот таких же свинцовых фальшивок начеканили во множестве, причем эти подделки от настоящих денег не отличишь, пока не расплавишь. Кто докажет, что это – действительно золото?

– Этого доказательства тебе достаточно?! – рявкнул Таниус, распрямившись во весь свой огромный рост и нависнув над трактирщиком, как горный орел над полевым кроликом. Капитанский плащ распахнулся, и на плече сверкнул офицерский кулон командира королевской стражи.

– Ой! – вякнул трактирщик, кровь разом отхлынула с его жирной, лоснящейся морды. – Виноват, вашблагородие! Простите, ваша милость, извините меня, дурня бестолкового! – запричитал он, вновь и вновь отвешивая поклоны, однако марка таинственным образом исчезла со стола. – Для вас – все самое лучшее. Лотта, деточка, обслужи высоких господ из столицы!

Откуда ни возьмись выпорхнула симпатичная темноглазая девчушка лет четырнадцати с хрустальными бокалами на подносе и граненой бутылью в руке. Очевидно, она была обучена и подготовлена именно для таких «особых» случаев, так как разливала вино с потрясающей точностью, вровень с краем, не пролив при этом ни капли.

– Данийское темное вековой выдержки, разлито в год великой битвы на Багряной, вот поглядите-с – даже печать есть на донышке. Редкое вино, сейчас такое ни за какое золото не купишь, – похвастался толстяк, а его и без того круглая рожа расплылась широчайшей улыбкой до размеров хорошего блина.

Странное оно какое-то, на кровь похожее, но на вкус прекрасно и букет просто головокружительный. Лотта крутилась вокруг стола угрем и беспрерывно строила глазки Таниусу, а тот вгрызся в баранье ребрышко, не обращая на изведшуюся девушку ровным счетом никакого внимания. Сам хозяин продолжал усердно гнуть спину и раболепно улыбаться с такой силой, что я начал беспокоиться, не свело ли ему челюсти.

– Любезный, просветите нас, что это за банда, о которой говорят все вокруг? – спросил я, разряжая неудобную ситуацию.

– О, их кодла уже набила оскомину купцам. Еще зимой на тракте было все спокойно, откуда только эти лиходеи взялись на нашу голову? На их счету уже несколько разграбленных караванов, а охрана, надо вам сказать, там была немаленькая – до полусотни опытных и хорошо вооруженных наемников. Единственное, что мы знаем о них, – то, что верховодит в банде некий Бубай – огромный, страшный, волосатый здоровяк из леса… Жуть! Вот потому и дрожат купцы, как осиновый лист на ветру, – в Фацению пока ходу нет, а назад никто не поедет, будучи в здравом уме.

– Но мы не какие-нибудь трусливые лоточники! – взвился Штырь. – Постоять за себя сумеем!

– Втроем, что ли? – ухмыльнулся трактирщик. – Да лесные стрелки из вас дикобразов сделают!

– Кто кого сделает, еще неизвестно… – пробормотал маленький вор, однако развивать тему не стал.

Пока мы болтали с хозяином, Таниус, взгромоздясь на стойку, гаркнул так оглушительно, что разношерстная публика за столами сразу стихла и выжидательно уставилась на крикуна.

– Слушайте меня, добрые люди! Я говорю во имя и от имени Его Величества! Нам нужен проводник в Зеленодолье. Оплата такова, что любому из вас хватит на всю жизнь. Есть тут добровольцы? – прокричал Таниус, подбрасывая в руке увесистый позвякивающий мешочек. Поначалу купцы чесали затылки и бороды в раздумье, но потом ответы посыпались градом:

– Сами мы не местные…

– И едем вообще в другую сторону!

– У нас еще есть голова на плечах, не хотелось бы ее потерять за кордоном!

– Ищи дураков в другом месте!

– Эй, красавчик, т-ты здесь никт-то, п-н-нял!

– Засунь свое злато себе в…

Последний ответ потонул в возмущенном гвалте, и я так и не узнал, куда наш доблестный капитан должен был засунуть кошелек с золотом. Кто-то смачно харкнул Таниусу на сапог и пьяная толпа довольно заржала и загыкала. Тут же нашлись «достойные» подражатели – в Таниуса полетели обглоданные кости и объедки, самый отважный запустил кружкой, но с пьяного глазу промахнулся и попал прямехонько в затылок своему «собрату», сидевшему за передним столиком. Тот обиженно хрюкнул и хлопнулся лицом в тарелку, а его товарищи вскочили и бросились искать обидчика, развешивая оплеухи всем, кто попался на пути. Какой-то полоумный и вдрызг пьяный недомерок вскочил на столешницу и дурным голосом заорал: «Понесла-ась!», после чего, зажав сардельку между ног, принялся скакать по столам и истошно гикать. В общий бедлам внес свою лепту и проснувшийся оркестр в составе балалайки, дуды и пищалки. Среди мающейся от безделья торговой братии желающих размять кулаки оказалось достаточно, и вскоре в таверне развернулось натуральное побоище.

Таниус, видимо, сроду не слыхавший подобных оскорблений, окрасился багрянцем, взревел, как подстреленный лось, и ринулся на обидчиков прямо по столам. Какой-то худосочный тип возомнил себя героем и схватил Таниуса за грудки – в следующее мгновение он, взмыв под потолок, грянулся прямо на наш стол, перебил весь хрусталь и окатил меня потоком тушеной капусты. Нагадив от души, «герой», видимо, решил, что с него хватит, тихо сполз под стол, да так там и остался. Бутылка с багрянцем все ж таки уцелела – я вовремя успел убрать ее со стола.

В это время Таниус, раскидывавший орду пьяных купцов, нашел себе достойного противника – из глубины зала на него попер огромный шарообразный браток, наматывая на ходу кушак на кулак. Но он не рассчитал, что капитан Фрай окажется таким быстрым, а потому, получив могучий удар в челюсть, отлетел, сметая своей тушей столы, лавки и тех, кому не повезло оказаться у него на пути.

Получившие первую порцию тумаков, но еще не угомонившиеся купцы сменили тактику – лихая четверка с лавкой наперевес бросилась на Таниуса, словно с тараном на ворота. Тот удачно увернулся, и «штурмовая бригада» на полном ходу влетела в кухню, откуда донесся ужасный грохот и яростные вопли поваров, перемежающиеся звучными ударами кастрюль и сковородок о головы дебоширов.

Еще один дохляк в желтом кафтане, подвернувшийся под капитанский удар с разворота, влетел на наш стол и смел с него все, что еще там оставалось, опять же, кроме сосуда с драгоценной жидкостью – его я спас в последнюю секунду. Но эта «канарейка» продолжила свой «полет» и смачно врезалась в спину колдуну-хиггу, сидевшему за соседним столиком. Сей достойный представитель своего ремесла, очевидно, мнил себя орлом – перья у него разве что из ушей не торчали. Но сейчас он хорошо надрался, имел помятый вид и больше походил на ощипанную курицу.

Обратив свой гордый орлиный взгляд в сторону нежданного удара, первым он увидел меня и с пьяного глазу решил, что именно я сейчас покушался на его драгоценную жизнь. Пернатый пропойца немедленно вытащил свой магический жезл, более похожий на обычную дубину, скорчил противную харю и загундосил какое-то заклятие.

Хотя я и понимал, что магия направлена на меня и последствия ее воздействия могут быть малоприятными, но мне было жутко интересно смотреть, как этот чудила колдует над своей палкой. А у него что-то не клеилось, заклинатель грустно посмотрел на свое «орудие» и заныл:

– Моя волсебная палоцка… Она не работает… – Тут он вновь посмотрел на меня остекленевшим, безумным взглядом и возопил: – Это ты ее сгласил! Задусу, гаденыс-с-с!

Он отшвырнул дубинку и рванулся ко мне, рассыпая перья, третьим шагом наступил на свою же одежду и растянулся промеж лавок. Хорошо еще, что псих не додумался применить свою «палоцку» по ее прямому назначению, а именно для вскрытия черепной коробки. Я спокойно смотрел на весь Этот балаган, подбирая предмет потяжелее, и когда чародей подобрался на доступное расстояние, я с размаху врезал ему по морде тяжелым медным подносом. Поднос и лицо слегка обменялись рельефами, после чего пернатый «маг» уверенно сполз под стол, откуда вскоре донесся его каркающий храп,

Позади меня вопли и взвизги периодически разрывали воздух – прикрывавший мою спину Штырь исполнял там свой членовредительский танец, после которого кто-то из его «партнеров» отскакивал с вывихнутой рукой, кто-то отползал с негнущейся ногой, а кто-то даже и отползти был не в состоянии.

В это время купец-громила, очухавшийся от первого удара, вновь атаковал Таниуса, вокруг которого уже валялась большая куча бесчувственных тел. Драка в зале к тому времени слегка приутихла, поэтому битва гигантов заинтересовала всех, а наиболее азартные купцы даже начали делать ставки – кто кого завалит.

Конечно, я поставил на Таниуса, и не из чувства патриотизма, а лишь потому, что знал: в равной схватке побеждает тот, у кого с мозгами получше. В данный момент преимущество было на стороне капитана Фрая, поскольку его противник был порядком пьян. Однако силушки ему было не занимать, и после длительного обмена ударами здоровяк обхватил Таниуса за пояс, пытаясь сжать в костоломном захвате. Но он неосмотрительно оставил руки Таниуса свободными и тотчас получил оглушительный удар по ушам.

Купец взвыл и ослабил хватку, а Таниус, отвесив ему еще несколько оплеух, внезапно схватил его за шиворот и ремень и бросил через себя на стол. Увы, этот стол оказался моим. Хоть он и был сбит из брусьев толщиной в ногу, но такого удара не выдержал и подломился На этот раз я не успел поймать граненую бутылку – она взлетела под потолок и там застряла в светильнике, а ее драгоценное содержимое тонкой струйкой вылилось на лицо павшему гиганту.

Я вдруг ощутил легкое покалывание в затылке – кто-то здесь собирался оборвать человеческую жизнь. Я вцепился взглядом в толпу и тут же нашел их – несколько людей в походной одежде, сидевших у входной двери, явно не местных. Но опоздал – высокая фигура в серой рясе священника, чье лицо скрывал капюшон, вышла в центр зала, резко хлопнула в ладони и крикнула: «Замри!»

Казалось, все застыло на какое-то мгновение, даже музыка замерла длинной, протяжной нотой. И в это затяжное мгновение человек в черной широкополой оперенной шляпе и длинном черном плаще метнул кинжал прямо в грудь Таниусу. Лезвие летело медленно, нехотя, но вместе с тем оно было быстрее крика.

Нет! Кинжал клюнул туда, где было сердце, и… отскочил, уязвленный. Вспомнилось, что, снимая латы, Таниус всегда надевал под одежду тонкую кольчугу. Не зря, стало быть.

Подельники человека в черном вытянули ножи и мечи, но подоспевший Штырь уже кидал двуручник капитану. Меч летел по дуге, крутясь и вращаясь, и Таниус сумел ухватить его только за самый конец ножен. Клинок выскочил из них, пролетел еще несколько шагов и попал в придурка, что скакал козлом на столах, причем противовес шмякнул как раз туда, где этот охальник пристроил сардельку.

Таниус успел добраться до оружия прежде, чем убийцы – до него, рассек воздух стальной петлей и обрушил сокрушительный удар на ближайшую скамью, разрубив ее надвое. Купцы разом отхлынули от него во все стороны, кто-то в сутолоке свалился и отчаянно заверещал, но хозяин, весь побелевший от страха, тем не менее самоотверженно бросился наперерез.

– Только без крови! Только без жертв! Только не здесь! – жалобно кричал он, хватая Таниуса за руки.

При виде огромного меча купцы разом протрезвели и толпой рванулись к дверям, увлекая за собой и странного монаха, и черных убийц, и мой так и не полученный выигрыш. Через пару минут, кроме нас и трактирных работников, в зале остались лишь те, кто самостоятельно уйти был уже не в состоянии.

Таниус резко всадил клинок в ножны и теперь стоял посреди разбитой утвари и неподвижных тел, тяжело дыша и вращая глазами, – он еще не отошел от схватки. Тут его внимание привлек купец-гигант, который под душем из благо-Родного вина очухался и теперь шел на капитана, покачиваясь из стороны в сторону. Таниус потянулся к мечу, но передумал, взял лавку, примерился и засадил «богатырю» прямо в брюхо. Тот ухнул и отлетел, проломив перегородку, прямо под ноги наяривающим музыкантам. До чего ж крепкий орешек попался – он, полежав минутку, вновь приподнялся, в этот момент солист, коварно ухмыльнувшись, исполнил свой последний аккорд – балалайкой по голове. Инструмент, конечно, разлетелся в щепки, но и купец не выдержал «музыкального» удара, потому вырубился окончательно. Кто-то смеет утверждать, что музыка безвредна для здоровья?

Я, осторожно пройдя через раскуроченный зал таверны, подобрал вражеский кинжал и внимательно его рассмотрел, Работа была явно данийская – широкая гарда полумесяцем, длинная ребристая рукоять, узкий четырехгранный клинок с канавкой кровостока посредине. Часто наемные убийцы наносят на эту канавку вдоль клинка смертельный яд, но этот кинжал выглядел чистеньким.

Само лезвие кинжала было тонкое, но негнущееся и удивительно гладкое – ни одной царапины, ни одной зазубрины. В глаза сразу бросалась причудливая данийская вязь-гравировка – она светилась в отражении, но не под тем углом, с которого падал свет.

Вон оно что – ножичек-то зачарованный! Вот только кем и на кого? Данийская ковка, данийское заклятие, наверняка наложенное данийскими же магами. На первый взгляд ясно, откуда ноги растут… Но только на первый и уж точно не мой – после последней войны данийское оружие расползлось по всему миру и могло оказаться в чьих угодно руках. Кроме того, злодей мог использовать именно такой кинжал с целью провокации, изобразив жирную стрелку в сторону Данидана. Пока выяснить что-либо не представлялось возможным. Ну а кинжал – он в любых руках остается орудием убийства, и заклятие всегда направлено на врага. Так что пускай У меня пока в мешке болтается, вдруг да и пригодится.

Тем временем безутешный хозяин ходил посреди разгрома, горестно причитал и подсчитывал убытки, изредка косясь на нас и ломая голову, как бы так нас изгнать, чтобы и себе не навредить. Внезапно он что-то вспомнил, так как чуть не запрыгал от радости, и подскочил к Таниусу с подобострастной улыбочкой:

– Я насчет проводника в Зеленодолье! Я знаю, кто вам нужен! Я все скажу, я все покажу!

– Говори! – рявкнул Таниус, еще бывший на взводе.

– Есть тут у нас один чудак – разорившийся зеленодольский купчишка. Он меня уже до печенки достал – хочет вернуться к себе домой, только один ехать боится, и денег у него нет. Позвольте вас проводить! – Выведя нас из таверны, трактирщик облегченно вздохнул и даже приободрился.

«Кривой бес» – так называлась та мрачная забегаловка, к которой нас привели. Над ее входом торчала почерневшая от времени деревянная статуя, изображавшая означенную тварь в полный рост, со скошенными глазами, идиотской ухмылкой на роже и с кружкой в лапе. Очевидно, мастер ваял этот «шедевр» с большого бодуна, потому как перепутал местами рога и уши и вдобавок вырезал вместо пивной кружки кружку для подаяний, отчего бес стал более походить на осла-попрошайку.

Внутри кабак оказался еще отвратнее, а его содержатели, видимо, никогда не слыхали слово «уборка» – стены облепила посеревшая от копоти паутина, грязь и объедки сплошь покрывали пол. Тут же привольно резвились жирные, наглые крысы, истинные хозяева этого заведения, – едва войдя, я наступил на хвост одной из них. Тварь возмущенно пискнула, попыталась укусить меня за ногу, но башмак оказался ей не по зубам, и крыса, косясь на меня алым глазом и пофыркивая, гордо удалилась.

– Вот он! – воскликнул трактирщик, ткнув пальцем куда-то в угол. В следующее мгновение его и след простыл.

Посетителей здесь было немного, и все они своим невзрачным обликом органично вписывались в окружающий колорит. Все, кроме одного, – за крайним столом, уткнувшись носом в кружку, сидел мужичок средних лет, в круглой Шапочке-ермолке и ярких, пестрящих всеми красками одеждах, какие обычно носят заезжие торговцы. Впрочем, уже с первого взгляда было заметно, что наряд, в свое время обошедшийся его обладателю весьма недешево, приобретен давным-давно, в лучшие времена, и с тех пор изрядно поизносился и обветшал.

Услышав голоса, горемыка перестал искать свое счастье на дне кружки, поднял голову и вопросительно посмотрел на нас. Вид он имел обычный для спившегося и опустившегося человека: сальные слипающиеся волосы, лицо, заросшее щетиной, набрякшие веки, тусклый и равнодушный взгляд.

– Это вы хотите в Зеленодолье? – холодно осведомился Таниус, с сомнением оглядывая пьянчужку с головы до ног.

– Я, я! – энергично закивал тот, и в глазах, дотоле безжизненных, замерцали искорки надежды. – Сберите мне до собя! Мене величают Гумо Трейсин, Трейсин – то имя, оно звестимо во всех заковырках Зеленодолья. Простите, мене ниту заплатить… Но я отбатрачу, я сделаю для вас усе, чево ни пожелаете! Токмо ни кидайте мене тута, на чужбине… – всхлипнул он, размазывая слезы по грязным щекам.

– Ну что ж, проводника мы нашли, теперь нужен конвой… – задумчиво сказал Таниус и направился к выходу. – Ждите меня у конюшен, да пускай этот красноносый отмоется и зажует что-нибудь – меня от одного его вида воротит.

Вскоре выяснилось, что наш будущий «гид» по Зеленодолью жестоко страдает недержанием речи: на нас обрушился целый водопад местных новостей и сплетен, воспоминаний о былых странствиях и далеких краях. Надо сказать, что фаценец и зеленодолец при желании всегда найдут общий язык – два наречия очень схожи [4]4
  Не более, чем русский и украинский языки. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Тем не менее выслушивать иностранную трескотню в таком убойном объеме и при этом успевать сообразить, о чем, собственно, ведется речь, – тяжко для медлительного горского мозга.

Я по привычке навострил уши, пытаясь выудить золотую рыбку из этой лужи грязи, но Штырь, вытерпев минут десять, краткой, но емкой фразой попросил Трейсина заткнуть рот определенной частью его же собственного тела. По правде говоря, мне тоже не было особого интереса знать о том, что какой-то святотатец вчера прилюдно сморкнулся на почтенную лысину местного священника, и тем более о том, сколько стоил мешок ядреного конского навоза на прошлогодней ярмарке в Эштре.

Трейсин умолк, срезанный на полуслове, но в любой момент готовый продолжать, буде на то дадут разрешение. Я только сейчас обратил внимание, что правая кисть у него ску-кОжена, словно опавший лист, а на тыльной стороне виднелся багровый шрам длиной в полпальца.

– Кто это тебя так?

– Лихоимцы лесныя… Длань наскрозь мечом просадили, затем и скрутило ее. И товар, товар веся потырили – три коня с сукном, да с бисером, да с бусами стеклянными, ох, мать чесна! Без гроша теперича, уй-и-и…

Несчастного купца вновь прошибло на слезу. Эх, бедолага, не повезло тебе в жизни – поставил все на кон и проиграл. Не горюй, лучше возблагодари судьбу, что жив еще, ведь тот меч мог невзначай и по горлу пройтись. А так, глядишь, через годик-другой опять накопишь на свои стекляшки и вновь отправишься по городам и весям с тюками товара. И опять тебя ограбят… (Прошу прощения за «черный юмор».)

Мы завернули в «Купца», чтобы привести Трейсина в божеский вид. Разбитую мебель уже убрали, и таверна вновь сияла и лоснилась, как купеческая рожа после бутыли перегона. Толстобрюхий хозяин заведения мысленно уже распрощался с нами, в глубине души истово молясь всем известным богам, чтобы в жизни никогда уже не встретить подобных «вредителей».

Но в этот день коварные боги решили поиздеваться над трактирщиком, явив пред его очи не только нас, а вдобавок еще и того проспиртованного голодранца, что уже второй Месяц как изводил его своим нытьем и убийственной вонью пота и перегара. Во всяком случае, вид у жирдяя был такой, словно его вот-вот хватит удар. Отойдя от шока, он бочком-бочком отполз в кухню и выходить оттуда явно не собирался, зато направил «на переговоры» свою дочуру.

– Чего изволите, добрые господа? – звонко прощебетала лна, приседая в изящном реверансе. – Все, что у нас есть, – к вашим услугам.

– Усе-усе, голубица моя? – ласково, ей в тон, пропел Трейсин.

Мне совсем не понравилось, как он смотрел на Лотту, с умильной улыбкой и сладострастным огоньком в глазах Честное слово, был бы я ее папашей, засадил бы этому кобелю промеж глаз, чем под руку придется. Но я ограничился тем, что незаметно тяпнул каблуком по ноге Трейсину так что у того слезы из глаз брызнули. Узрев мои насупленные брови, он сразу усек, как не надо глядеть на четырнадцатилетнюю девушку, может быть, еще не расставшуюся со своими куклами.

– Даже и думать забудь, – тихо прошипел я, а Лотте ответил: – Сделайте из этого обормота хотя бы подобие человека и накормите, сколько влезет, а то ему с голодухи постоянно всяческие глупости в голову лезут.

– Все будет в лучшем виде: парная баня с травами, цирюльня с благовониями, обед на серебре… – перечисляла Лотта, загибая тонкие пальчики. Я согласно кивал (мне-то что, деньги-то ведь не мои – казенные!) и безмятежно смотрел, как округляются глаза Трейсина.

– Какие благовония, какое там серебро! Зачем? – взвыл встревоженный торговец, с ужасом сообразивший, во что нам обойдется его содержание и как ему это потом отрабатывать. – Усе – по-скромному, по самой масенькой цене!

– Как скажете… – фыркнула Лотта, задорно подмигнула мне и юлой унеслась на кухню. Ух, натуральная вертихвостка, но деловитостью – вся в отца. Все, что требовалось, было приготовлено быстро и качественно. Умница девочка, далеко пойдешь!

Трейсина увели «на реставрацию» в задние комнаты, а я тем временем заметил, что с другой стороны зала к нам осторожно пробирается «герой» минувшей битвы в таверне – тот самый купец-гигант. Сейчас он смахивал на мумию – вся голова была перебинтована, при этом он сильно хромал и держался за отбитую руку. Штырь потянулся было к кинжалам, но я остановил его – купец был настроен на мирный лад.

– Вы уж мене звиняйте, добры господари, – виновато загундел здоровяк. – Перегон проклятущий башку смутил да руки развязал. Да еще эти чужаки подзуживали, дескать, за– j валишь офицера – сотню тебе, и сразу в горсть золота отсыпали. Туточки я и раскатал губу, звиняйте опять же… А щас глядь, злато-то вовсе и не злато, а свинец поганый. Вот паскуды-то, из-за свинца чуть невинного людину не забил. Покорнейше простить прошу…

– А кто тебя на лихое дело подбивал? – спросил я. – Вспомни их, кто такие, откуда, может, приметы особые имели?

– Так не помню я их лики! Говорю же, жуть как пьяный был. А тарабарили по-нашенски, зеленодольски, хотя и зело коряво. И хоть с бандюками не схожи ни по облику, ни по языку, но чуял я – людины они страсть опасные. Занятно, что с этими душегубами монась обретался. И, видать, монась не простой, я такого гладкого да складного говора давно не слыхивал, и всяко его слово прямиком в душу западает. Так вот у него четки в руке были, дивные такие, – из кораллов, кажись…

Из дальнейшей беседы выяснилось, что Портавель, так звали купца, хоть и родом из Эштры, но не коренной ее обитатель, а из среды беженцев, и что торговля ему не по наследству перешла, а он сам вкалывал денно и нощно, чтобы накопить на товар и попытать счастья в дальних странах. Несколько ходок прошли удачно, он даже подумывал открыть свою лавку в столице. И тут такая оказия случилась – сиди на границе и жди, пока конкуренты тебя разорят. Портавель рвался домой, но так же, как и другие купцы, предпочитал томительное ожидание в Эсвистранне бандитской стреле в зеленодольском лесу,